Первое, что я увидел в четверг утром, когда зашел на кухню, была задница Мэгги. Вообще-то это не самый плохой способ начать день. Фигура у нее отличная, и формы что надо, так что увидеть с утра пораньше ее симпатичную попку, обтянутую черной сеточкой ночной рубашки, это вполне позитивно.

Если бы не одно «но»: ее голова находилась в духовке. И вся кухня провоняла газом. А в руках у Мэгги была зажигалка с голубым огоньком в шесть дюймов высотой, которой она размахивала в глубине духовки, словно совершая какой-то безумный религиозный обряд.

– О Господи, Мэгги! Что ты делаешь?!

Я метнулся вперед, ухватился за подол ночнушки и рванул ее на себя. Голова Мэгги с грохотом вылетела из духовки. На плите брякнули сковородки. Зажигалку Мэгги выронила, и та покатилась по плиткам пола, закончив свой путь в углу кухни.

– А-у-а! – Мэгги схватилась за голову. – У-а-у!

Затем развернулась и влепила мне пощечину.

– Какого хрена?!

Потом по моей щеке прошлись ее когти и метнулись к глазам. Я оттолкнул ее. Она отлетела к стене и тут же развернулась, готовая вновь ринуться в бой.

– Ты что, обалдел?! – взвизгнула Мэгги. – Бесишься из-за того, что вчера в постели был полным инвалидом? Решил и меня искалечить?!

Она схватила с плиты чугунную сковородку, разбросав по конфоркам куски бекона «Заморозка-люкс».

– Ну что, ублюдок, хочешь еще попробовать, а? Хочешь? – Она угрожающе замахнулась сковородкой и ринулась на меня. – Ну же, давай!

Я отскочил назад, потирая расцарапанную щеку.

– Дура! Я не дал тебе взлететь на воздух, а ты за это хочешь вышибить мне мозги?

– Я готовила тебе завтрак! – она запустила пальцы в свою черную спутанную шевелюру и показала мне кровь. – А ты, скотина, мне голову разбил!

– Я спас твою задницу, вот что я сделал.

Отвернувшись, я стал открывать окна, чтобы выпустить газ. Вместо стекол на кухне кое-где стояли обычные картонки, которые я без труда выдернул, но одну из уцелевших рам заклинило.

– Сукин сын!

Я оглянулся как раз вовремя, чтобы увернуться от сковородки. Вырвав оружие из рук Мэгги, я грубо оттолкнул ее и снова занялся окнами. Она вернулась и, пока я тянул на себя створку окна, попыталась добраться до меня спереди. Все лицо мне исцарапала ногтями. В конце концов я опять ее отпихнул, а когда она попыталась приблизиться вновь, помахал в воздухе сковородкой.

– Щас получишь!

Она попятилась, не сводя глаз со сковороды, и завелась по новой:

– И это все, что ты мне можешь сказать? «Я спас твою задницу»? – Ее лицо пылало от ярости. – А как насчет «спасибо, Мэгги, что решила починить духовку» или «спасибо, Мэгги, что хотела накормить меня чем-нибудь вкусненьким перед работой»? – Она смачно харкнула в мою сторону, но промахнулась и попала в стену. – Сам теперь готовь свой драгоценный завтрак! Чтоб я еще когда-нибудь это делала – да никогда в жизни!

Я уставился на нее.

– Слушай, да ты тупее, чем целое стадо трогов! – Я махнул сковородкой в сторону плиты. – Проверять утечку газа зажигалкой! У тебя вообще мозги в башке есть?

– Не смей так со мной разговаривать! Ты, трогнутый…

Она запнулась на полуслове и вдруг осела на пол, словно на голову ей обрушилась лавина бетонного дождя. Просто плюхнулась на желтые плиты пола в полном шоке.

– О… – Она уставилась на меня, вытаращив глаза. – Прости, Трев, я об этом как-то не подумала. – Она посмотрела на валявшуюся в углу зажигалку. – О черт… – Она обхватила голову руками. – О-о… Bay…

Мэгги начала икать, потом всхлипывать. Когда она снова подняла на меня большие карие глаза, они были полны слез.

– Прости меня, пожалуйста. Пожалуйста, пожалуйста, прости. – Слезы покатились ручьем, струйками стекая у нее по щекам. – Я как-то не подумала. Просто не подумала.

Я по-прежнему был настроен решительно, но Мэгги сидела на полу такая несчастная, сникшая и виноватая, что всю мою воинственность как ветром сдуло.

– Ладно, проехали. – Я поставил сковородку на плиту и снова занялся окнами. В кухне зашевелился ветерок, и газовой вони поубавилось. Когда циркуляция воздуха стала более или менее сносной, я отодвинул плиту от стены. По всем конфоркам были раскиданы ломтики бекона – мягкие, уже подтаявшие полоски свинины. «Что-то вкусненькое» в представлении Мэгги… Мой дедушка пришел бы от нее в восторг: он был ярым сторонником плотных завтраков. Вот только «Заморозка-люкс»… Полуфабрикатов он терпеть не мог.

Мэгги заметила, что я разглядываю куски бекона.

– Сможешь починить духовку?

– Потом. Мне пора на работу.

Она вытерла глаза ладонью.

– Ну вот, только бекон зря испортила, – сказала она. – Прости.

– Да ладно, ерунда.

– Я шесть магазинов обошла, пока его обнаружила. Это была последняя пачка, и мне сказали, что неизвестно, будет ли еще привоз.

На это мне нечего было ответить. Я нашел газовый вентиль и хорошенько закрутил. Принюхался. Обошел кухню. Запах газа почти выветрился.

Только теперь я заметил, что у меня трясутся руки. Попытался вытащить из ящика пакетик кофе и уронил: он плюхнулся на столешницу, словно пузырь с водой. Я положил дрожащие ладони на стол и всем весом навалился на них, чтобы унять дрожь. Тогда вместо кистей начали трястись локти. Все-таки не каждое утро едва не взлетаешь на воздух.

«А вообще-то забавно, – вдруг подумал я. – Чаще всего в газовой трубе вообще ничего нет. И вот надо же: в тот самый день, когда неожиданно дали газ, Мэгги решила поиграть в слесаря-наладчика». Я едва удержался, чтобы не захихикать. Мэгги сидела на полу посреди кухни, тихонько шмыгая носом.

– Прости меня, пожалуйста, – сказала она опять.

– Да все уже, все. Забудь.

Я снял ладони со стола. Они больше не ходили ходуном. Ну вот, уже кое-что. Я наконец разорвал пакетик кофе и залпом выпил холодное содержимое. После событий этого утра кофеин прямо успокаивал.

– Нет, правда, мне так стыдно. Я чуть не убила нас обоих.

Я собирался сказать что-нибудь язвительное – но какой смысл? Бесполезная жестокость!

– Но ведь не убила же? Значит, все в порядке. – Я сел на стул и стал смотреть в открытое окно. Желтый рассветный смог превращался в утренний, серо-голубой. Внизу начинался новый день. Его шум доносился и сюда: крики идущих в школу ребятишек, грохот ручных тележек, скрежет мотора какого-то грузовика, лязг, вой и черные облака выхлопов – все это проникало к нам вместе с летним зноем. Я нащупал ингалятор и сделал вдох, после чего заставил себя улыбнуться Мэгги. – Это как в тот раз, когда ты пыталась почистить розетку железной вилкой. Ты просто запомни, что искать утечку газа с помощью огня – не лучшая идея.

Похоже, я сказал что-то не то. Или не тем тоном.

Водопровод Мэгги заработал снова. На этот раз это были не просто всхлипы и слезы, а настоящий рев: вопли, сопли и потоки воды.

– Прости меня, прости, прости! – повторяла она снова и снова. Похоже на какой-нибудь сэмпл Йа Лу, только без прикольного инфразвукового ритма.

Некоторое время я тупо смотрел на стену в надежде просто переждать и подумывал, а не достать ли мне свой наушник и не послушать ли настоящего Йа Лу. Но сажать батарейки не хотелось, хорошие фиг достанешь. И потом, это как-то неправильно – прятать голову в песок, когда тут человек так убивается. Так что я сидел и сидел, а она все плакала и плакала, и в конце концов я сдался. Уселся на пол рядом с Мэгги, обнял ее и замер в этой позе, пока она не выплакалась.

Наконец она перестала реветь и принялась вытирать слезы.

– Прости. Я больше не буду.

Наверное, она что-то такое заметила на моем лице, потому что повторила настойчиво:

– Нет, правда! Не буду, – она воспользовалась рукавом своей ночнушки в качестве носового платка. – Я сейчас сильно страшная?

Лицо у нее было припухшее и покрасневшее. Я сказал:

– Ты очень красивая. Лучше всех.

– Врешь ты, – она улыбнулась, а потом покачала головой. – Вот уж не думала, что меня так развезет. Да еще эта сковородка… – Она снова покачала головой. – Наверное, ПМС.

– А гинолофт ты выпила?

– Не хочу сбивать с толку свои гормоны. Ну, знаешь, на тот случай, если… – Она снова покачала головой. – Я все думаю: может, на этот раз получится, но… – Она пожала плечами. – Ладно, не обращай внимания. Сама не знаю, что говорю.

Она опять прижалась ко мне и замолчала. Я кожей чувствовал ее дыхание.

– Я просто надеюсь, – сказала она наконец.

Я погладил ее по волосам.

– Если что-то должно случиться – случится. Нам просто нужно надеяться на лучшее.

– Конечно. На все воля Божья. Я знаю. И по-прежнему надеюсь.

– У Мики с Гейбом на это ушло три года. А мы с тобой сколько пытаемся – месяцев шесть?

– Скоро год. Через месяц. – Она помолчала, потом добавила: – А у Лиззи и Перла – одни выкидыши…

– Ну, насчет выкидышей нам пока беспокоиться рано.

Я высвободился и отправился на поиски еще одного пакетика кофе. На этот раз я даже удосужился его встряхнуть. Кофе нагрелся, я разорвал пакетик и высосал содержимое. Конечно, это не сравнится с напитком из маленькой турки, которую я раздобыл на барахолке, чтобы Мэгги могла варить кофе на плите, но все же…

Мэгги понемногу приходила в себя: поднялась с пола и начала суетиться вокруг. Несмотря на припухшее личико, вид у нее был очень аппетитный: сквозь полупрозрачную рубашку просвечивало столько голой кожи, столько интересных теней…

Она поймала мой взгляд.

– Ты чего улыбаешься?

Я пожал плечами.

– Ты такая симпатичная в этой ночнушке.

– Это я отхватила на распродаже женского белья, там, внизу. Почти не ношеная.

– Мне нравится, – заметил я, пожирая ее глазами.

Она рассмеялась:

– Что, прямо сейчас? Значит, вчера ты не мог и позавчера тоже, а теперь приспичило?

Я пожал плечами.

– Ты же опоздаешь. – Теперь настал черед Мэгги рыться в кухонных ящиках. – Хочешь энергетический батончик? Я пока искала бекон, в одном магазине нашла целую кучу. Похоже, эта фабрика опять заработала.

Не дожидаясь ответа, она бросила батончик мне. Я поймал его, разорвал блестящую обертку и, пока жевал, прочитал состав: инжир, орехи, а потом целая куча какой-то химии типа «декстро… форма… альбутеролгида». Конечно, не слишком натурально, но какая к черту разница – ведь это съедобно, верно?

Мэгги повернулась и окинула взглядом сиротливо торчавшую посреди кухни плиту. От пышущей в окна утренней жары бекон с каждой секундой становился все более мягким и осклизлым. Я подумал: надо бы вытащить его на улицу и поджарить на тротуаре. Ну, или на крайняк скормить трогам. Мэгги закусила губу. Я решил, что она снова скажет что-нибудь насчет духовки или порчи бекона, но вместо этого она сообщила:

– Мы сегодня с Норой хотим куда-нибудь пойти. Она предлагает в «Вики».

– Нора? Это та девчонка с язвами?

– Не смешно.

Я запихал в рот остатки батончика.

– А мне смешно. Я вам говорил: в этой воде нельзя купаться.

Она состроила гримасу.

– Но ведь со мной ничего не случилось, мистер всезнайка. Мы же смотрели, где купаемся: вода была не желтая, не грязная, не какая-то там еще…

– И вы прыгнули прямо туда и стали плескаться. А теперь она вся покрылась прыщами. И откуда только они взялись, правда? – Я прикончил второй пакетик кофе, вместе с оберткой от батончика бросил его упаковку в мусоропровод и пустил воду, чтобы смыть мусор. Через полчаса они завертятся и растворятся в чреве помпы номер два. – Нельзя же считать что-то чистым только потому, что оно выглядит таковым. А тебе просто повезло.

Я вытер руки, подошел к ней и провел рукой по изгибу бедра.

– Да вот, повезло. Все еще никакой реакции. – Она шлепнула меня по рукам. – Эй, ты что у нас, доктор?

– Специалист по средствам для тела…

– Противный! Мы с Норой договорились встретиться в восемь. Сможем попасть в «Вики»?

Я пожал плечами.

– Вряд ли.

– Но ты ведь сам говорил, Макс у тебя в долгу… – Она осеклась, вновь поймав мой плотоядный взгляд. – О, ладно.

– Ты о чем?

Она покачала головой и ухмыльнулась.

– После двух предыдущих ночей грех не воспользоваться таким случаем.

– Вот именно. – Я наклонился и поцеловал ее.

А когда она все же отстранилась и подняла на меня свои огромные карие глаза, все это непутевое утро растаяло без следа.

– Ты опоздаешь, – прошептала она.

Но всем телом уже стремилась ко мне и по рукам меня больше не шлепала.

Лето в Нью-Йорке – одно из самых моих нелюбимых времен года. Жара опускается между домами и душит все живое, а воздух просто… останавливается. И везде вонь. От пластика, плавящегося на раскаленном бетоне; от горящего мусора; от засохшей мочи, которая обретает второе дыхание, когда кто-нибудь сливает воду в сточную канаву; да просто от стольких людей, сбившихся в одном месте. Словно все эти небоскребы – потные алкаши, которые стоят здесь, измученные после вчерашней попойки, и сочатся следами того, что они накануне вытворяли. Моя астма от всего этого просто дуреет. Бывают дни, когда по дороге на работу приходится по три раза прикладываться к ингалятору.

Пожалуй, только одно хорошо летом – что это не весна, а потому на голову по крайней мере не капает мерзло-слякотный бетонный дождь.

Я пошел напрямик, через парк, чтобы дать легким отдохнуть от вони, однако и здесь было ненамного лучше. Жара еще только нарастала, но вид у деревьев был уже запыленный и усталый, все листья на них пожухли, а на газоне, там, где трава сдалась под натиском лета, виднелись здоровенные коричневые проплешины – как на спине у старого облезлого пса.

Троги были тут как тут: валялись на траве, купаясь в пыли и солнечных лучах, наслаждаясь очередным теплым деньком и бездельем. В такую погоду их всегда полно. Я остановился, чтобы посмотреть, как они резвятся – мохнатые, рогатые и абсолютно беззаботные.

Когда-то давно было организовано движение, требовавшее избавиться от них или, по крайней мере, стерилизовать, но мэр выступил против, сказав, что у трогов тоже имеются кое-какие права. В конце концов, все они чьи-то дети, пусть даже никто этого не признает. Он даже распорядился, чтобы полицейские не били их сильно, чем вызвал настоящую бурю в бульварной прессе. Таблоиды наперебой кричали, что у мэра внебрачный ребенок-трог где-то в Коннектикуте. Но через несколько лет люди привыкли к трогам, а таблоиды обанкротились, так что мэр теперь мог не беспокоиться по поводу слухов о его внебрачных детях.

Сейчас троги – всего лишь часть городского пейзажа. По всему парку шатаются эти человекообезьяны с приплюснутыми лицами, круглыми желтыми глазами, большими розовыми языками и такой жидкой шерстью, что в природе им ни за что не выжить. Когда приходят холода, они или замерзают целыми пачками, или перебираются в теплые края. Но с каждым летом их становится все больше.

Когда мы с Мэгги решили завести ребенка, мне приснился кошмар, что у нее родился трог. Сразу после родов, вся взмокшая и запыхавшаяся, она держала его на руках и, улыбаясь, повторяла: «Ну разве не прелесть? Ну разве он не прелесть?» – а потом передала младенца мне. Но страшно было вовсе не то, что это трог. Страшно было, когда я пытался придумать, как я на работе буду объяснять, почему он живет у нас. Ведь я любил это маленькое существо с приплюснутым личиком. Наверное, это и означает быть родителем.

Сон так меня напугал, что целый месяц у меня ничего не получалось. Мэгги меня из-за этого прямо извела.

Один из трогов подобрался ко мне. Он или она (а как назвать существо и с сиськами, и с сарделькой между ног) строил мне рожицы и чмокал губами, изображая поцелуй. Я лишь улыбнулся в ответ и покачал головой. Наверное, это все же был «он» – судя по волосатой спине, а еще по тому, что, в отличие от других трогов с тоненькими сосисками, у этого сарделька была ого-го. Трог воспринял отказ очень спокойно. Просто улыбнулся и пожал плечами. Вот это в трогах подкупает: они могут быть глупее хомячков, зато удивительно добродушны. Нет, серьезно, они приятнее большинства людей, с которыми я работаю. И гораздо приятнее тех, с кем приходится встречаться в метро.

Трог побрел прочь, ощупывая себя и похрюкивая, а я двинулся дальше. Дойдя до противоположной стороны парка, я прошагал пару кварталов по улице Свободы, а затем спустился по лестнице на управляющую подстанцию. Когда я открыл ключом входную дверь, Чи уже ждал меня на пороге.

– Альварес! Опаздываешь, дружище!

Чи – тощий нервозный коротышка в подтяжках и с рыжими волосами, зачесанными назад поверх лысины. От него всегда едко пахнет какими-то стероидами, которыми он мажет голову. Волосы от этого средства некоторое время, действительно, отлично растут – до тех пор, пока скальп не начинает чесаться, и Чи с остервенением его скребет. Тогда волосы выпадают, и Чи приходится повторять процедуру. Все это время от него воняет, как из Гудзона. Не знаю уж, что это за мазь, но череп от нее блестит, словно полированный шар для боулинга. Мы пытались отговорить его пользоваться этой дрянью, но он впал в ярость и чуть ли не полез кусаться.

– Опаздываешь, – повторил он, карябая голову, словно шимпанзе-эпилептик, решивший причесаться.

– Да. И что?

Я достал из кабинки униформу и переоделся. Лампы дневного света горели тускло и моргали, но кондиционер работал исправно, так что здесь, в помещении, было вполне сносно, прямо-таки на удивление.

– Шестая помпа сломалась, – сообщил Чи.

– В каком смысле?

Чи пожал плечами:

– Не знаю. Не работает.

– Там что-нибудь шумит? Она совсем не работает? Или работает, но медленно? Или что-то подтекает? Ну же, помоги мне разобраться!

Чи тупо уставился на меня. Даже скрестись перестал на секунду.

– Коды неисправностей смотрел? – спросил я.

Чи пожал плечами:

– Я как-то не подумал.

– Сколько раз тебе говорить! Это первое, что ты должен сделать! Как давно она сломалась?

– Кажется, в полночь. – Он задумчиво поскреб лицо. – Нет, часов в десять вечера.

– Ты переключил стоки?

Он хлопнул себя по лбу.

– Забыл!

Я пустился бегом.

– Во всем Вестсайде С ПРОШЛОГО ВЕЧЕРА не работает канализация?! Какого хрена ты не позвонил мне?

Чи трусил за мной по пятам, пока мы бежали сквозь лабиринт коридоров к аппаратной.

– У тебя же был выходной…

– И ты просто оставил все как есть?!

Непросто пожимать плечами, когда мчишься во весь дух, но Чи сумел это сделать.

– Так вечно же что-нибудь ломается. Сам знаешь: то лампочка в третьем туннеле, то в туалете что-то протекло… А потом снова сломался питьевой фонтанчик. Я не думал, что все так плохо. Ты же всегда все улаживал. Вот я и решил дать тебе выспаться.

Я не стал зря тратить силы, чтобы объяснить ему, в чем разница.

– Когда такое случится опять, просто запомни: если помпа, какая угодно, сдохнет – сразу звони мне. Неважно, где я и который час, я не стану злиться. Просто позвони. Если эти помпы встанут, ты даже не представляешь себе, сколько народу может заболеть. В этой воде полно всякой дряни, и мы не даем ей подняться, потому что иначе вся эта дрянь перельется в канализацию, а оттуда – в воздух, и людям от этого будет плохо. Усек?

Я пинком распахнул дверь в аппаратную – и застыл.

Все помещение было завалено туалетной бумагой – целыми рулонами, размотанными и разбросанными по полу. Как будто у мумии не заладился сеанс стриптиза. Здесь было, наверное, штук сто растерзанных рулонов.

– Это еще что такое?

– Где? – Чи огляделся по сторонам, почесывая голову.

– Эта бумага, Чи.

– А… Ну да. Это у нас здесь было сражение на туалетной бумаге. Ее почему-то прислали в три раза больше, чем обычно. Даже на склад вся не влезла. Представляешь, два месяца нечем было вытирать задницу, а теперь девать некуда…

– То есть пока шестая помпа стояла сломанная, вы тут швырялись туалетной бумагой?

Должно быть, что-то все же проявилось в моем голосе. Чи весь съежился.

– И нечего на меня так смотреть. Не бойся, я сейчас все уберу. Слушай, да ты еще хуже Меркати! И потом, я не виноват. Это все Сьюз и Зу. Я как раз собирался положить бумагу в туалет, а тут они пришли, и мы стали кидаться. – Он пожал плечами. – Просто так, от нечего делать. И вообще, Сьюз первая начала!

Я бросил на него еще один уничтожающий взгляд и, отфутболивая полуразмотанные рулоны пипифакса, стал пробираться к панелям управления.

Чи крикнул мне вдогонку:

– Эй! Как, интересно, я должен сматывать их обратно, если ты тут пинаешься?

Я начал лихорадочно дергать рычаги на панели управления, пытаясь найти, в чем проблема. Попробовал загрузить базу данных по выявлению неисправностей, но компьютер выдал ответ: ошибка соединения. Ничего себе сюрприз! Я обернулся к стеллажам, где обычно хранились распечатки операций и инструкции по эксплуатации, но их не оказалось на месте. Я обернулся к Чи.

– Где инструкции?

– Чего-чего?

Я указал на пустые полки.

– А-а… Они в туалете.

Я внимательно посмотрел на него. Он ответил мне таким же взглядом. Вопрос напрашивался сам собой, но у меня язык не повернулся его задать. Вместо этого я снова обернулся к приборной панели.

– Сходи и принеси. Надо выяснить, что означают все эти индикаторы.

Их тут была целая панель: все они мне подмигивали, и каждый насчет помпы номер шесть.

Чи выкатился из комнаты, увлекая за собой бумажные ленты. Я услышал, как наверху открылась дверь наблюдательного пункта: это Сьюз спускалась по лестнице.

Только этого еще не хватало… Прошелестев полосками туалетной бумаги, она подобралась сзади и нависла надо мной, дыша в затылок.

– Скоро будет двенадцать часов, как не работает насос. Я ведь могу и доложить, кому следует. – И она со всей дури ткнула меня кулаком в спину. – Я ведь могу и доложить, приятель. – И она сделала это снова, еще сильнее: бум!

Меня так и подмывало ответить тем же, но я не хотел давать ей лишний повод урезать мне зарплату. К тому же она была крупнее меня. А мускулов у нее, как у орангутанга. И шерсти, кстати, тоже. Вместо этого я сказал:

– А что, трудно было позвонить?

– Это ты мне, что ли, говоришь? – она наградила меня еще одним тычком и, перегнувшись через мое плечо, заглянула мне в лицо, прищурив глазки. – Двенадцать часов поломки! – повторила она. – Это достаточное основание для доклада. Так в инструкции написано.

– Да неужели? Ты, правда, ее читала? Сама?

– Не ты один тут грамотный, Альварес.

Она повернулась и затопала назад по лестнице в свой кабинет.

Вернулся Чи, нагруженный томами инструкций.

– Не представляю, как ты разбираешься в проклятых закорючках, – пропыхтел он, вручая их. – По мне, так эти книжки – полная бессмыслица.

– Здесь нужен талант.

Я взял в руки увесистые тома и посмотрел вверх, на кабинет Сьюз. Начальница как раз стояла там, глядя на меня сквозь смотровое стекло с таким видом, будто сейчас спустится и проломит мне голову. Тупоголовая лесби, которой просто повезло, когда прежний босс ушел на пенсию.

Она понятия не имеет, что должен делать начальник, поэтому большую часть времени занимается тем, что бросает на нас свирепые взгляды, заполняет какие-то отчеты, забывая их отсылать, да заигрывает со своей секретаршей. Право на труд – это, конечно, хорошая штука, особенно для таких, как я. Но я понимаю и почему можно хотеть кого-то уволить… Сьюз могла уйти с этой работы только одним способом – упав с лестницы и свернув себе шею.

Она посмотрела еще суровее, пытаясь меня переглядеть. Я позволил ей победить. Либо она напишет на меня кляузу, либо нет. А если и напишет, то может по рассеянности забыть отправить. В любом случае, уволить меня она не имеет права. Мы были с ней повязаны, словно два кота в одном мешке.

Я принялся листать страницы инструкций, перепрыгивая по ссылкам от одного указателя к другому, следуя за миганием индикаторов. Я снова взглянул на панель управления: огоньков светилось слишком много. Кажется, мне еще не доводилось видеть столько разом.

Чи примостился рядом на корточках и внимательно за мной наблюдал, ощипывая свою голову. Наверное, его это успокаивает. Зато у меня от его манипуляций все начинает чесаться, вши какие-то мерещатся…

– Слушай, ты так быстро это делаешь! – восхитился он. – Чего ты не пошел в колледж?

– Ты что, издеваешься?

– Да нет же. Ты умнее всех, кого я знаю. Тебя стопудово взяли бы в колледж.

Я взглянул на него, пытаясь понять, прикалывается он или нет. Глаза у него были преданные, как у пса, ждущего подачки от хозяина. И снова уткнулся в инструкцию.

– Наверное, амбиций не хватило.

Правда же заключалась в том, что я не получил даже среднего образования. В один прекрасный день я ушел из школы номер 105 города Нью-Йорка и ни разу не оглянулся. А вернее, не заглядывал вперед. Я помню, как сидел на начальном курсе алгебры и следил за артикуляцией учителя, ни слова не понимая из сказанного. Я сдавал на проверку свои работы и каждый раз получал «посредственно», даже когда их переделывал. В то же время никто из моих одноклассников не жаловался. Они только смеялись надо мной, когда я в который раз просил учителя объяснить мне разницу между удвоением переменной и возведением в квадрат. Не нужно быть Эйнштейном, чтобы понять: мне здесь не место.

Шаг за шагом я начал продираться сквозь таблицы устранения неисправностей. Так… Засоров не обнаружено. Перейдите к разделу «Диагностика механических повреждений», том 3. Я вытащил еще одну папку и начал торопливо листать страницы.

– А вообще, тебе просто не с кем сравнивать. Мы тут все, прямо скажем, не Нобелевские лауреаты. – Я посмотрел на кабинет Сьюз. – Разве умные люди стали бы работать в такой дыре? – Сьюз снова хмурилась на меня сверху. Я нейтрально помахал ей рукой. – Вот видишь?

Чи пожал плечами.

– Не знаю. Я раз двадцать пытался читать эту инструкцию, пока сидел на толчке, и все равно ни черта не понял. Если бы не ты, полгорода уже давным-давно плавало бы в дерьме.

На панели управления замигал еще один огонек: желтый, желтый, красный… И остался красным.

– Через пару минут они будут плавать кое в чем похуже. Поверь мне, приятель, есть вещи гораздо неприятнее дерьма. Меркати, до того как ушел на пенсию, показывал мне список. Вся эта хрень, которая плавает в воде и которую наши помпы должны очищать: полихлорированные бифенилы, бисфенол-А, эстроген, флалаты, гептахлор…

– У меня от всей этой дряни есть пластырь. – Чи задрал рубашку и продемонстрировал штуковину, которая была прилеплена у него на коже под правым ребром. Желтый смайлик, похожий на те, что я получал от дедушки, когда на того вдруг находил приступ щедрости. На лбу у смайлика было написано: «Суперочистка».

– Ты что, ЭТО покупаешь?!

– Конечно. Семь баксов за семь штук. Беру каждую неделю. Теперь я могу пить воду из-под крана. А если захочу – так прямо из Гудзона.

И он снова принялся царапать свой череп. Я посмотрел, как он скребется, и вспомнил, что несколько этих штуковин пыталась продать Мэгги прыщавая Нора, перед тем как они пошли искупаться.

– Ну-ну. Я рад, что на тебя это действует. – Я отвернулся и начал одну за другой нажимать клавиши, чтобы перезапустить насосы. – А теперь давай-ка посмотрим, сможем ли мы включить заново шестую помпу, чтобы те, кто этих пластырей не покупает, не обзавелись кучей маленьких трогов. Дернешь рубильник по моей команде.

Чи перешел к удалению данных и положил руки на рычаги перезагрузки.

– А в чем разница? Я тут как-то шел по парку, и знаешь, что увидел? Трога-маму и пятерых маленьких трогов-лялек. Какой смысл не давать приличным людям рожать трогов, когда их там, в парке, как грязи?

Я обернулся к Чи, чтобы возразить, но в его словах был смысл. Подготовка к перезапуску закончилась, и индикаторы помпы номер шесть показывали, что в нее заливается вода.

– Три… два… один… Заправлена полностью, – сказал я. – Давай, давай, давай!

Чи рванул рычаги, панель озарилась зеленым светом, и где-то глубоко внизу, под нами, помпы снова начали откачивать воду.

Мы взбирались по обшивке «Кьюсовик-центра», поднимаясь к небесам, поднимаясь к «Вики». Мэгги, Нора, By, и я – ввинчиваясь в повороты лестниц, продираясь сквозь груды каменных блоков, раскидывая упаковки презервативов и расшвыривая, словно осенние листья, пакетики эффи. Гул синтезированных ксилофонов и японских тимпанов звал нас все выше и выше. Троги и беспонтовые тусовщики, не имевшие таких связей, как у меня, завистливо смотрели на наше восхождение и перешептывались, когда мы проходили мимо, поскольку всем известно, что Макс обязан мне по гроб жизни и что я прохожу без очереди, ведь благодаря мне как часы работают туалеты.

Клуб громоздился на самой верхушке «Кьюсовика», там, где раньше была куча брокерских контор. Макс убрал стеклянные перегородки и древние цифровые экраны, которые когда-то транслировали торги Нью-Йоркской биржи, – и пространство реально раздвинулось. Правда, зимой в этом заведении не очень уютно, потому что однажды ночью мы как-то особо разбуянились и повыбивали все окна. И пусть теперь здесь шесть месяцев в году собачий холод, оно того стоило: эти падающие окна были самым крутым зрелищем в клубе. Даже спустя пару лет об этом ходили легенды, и я до сих пор помню, как медленно стекла вываливались из рам, парили в воздухе и обрушивались вниз. А когда долетали до земли, то разбрызгивались по улицам, словно гигантские ведра воды. К тому же летом свежий воздух был очень даже кстати, особенно с этой экономией электричества, из-за которой вечно вырубались кондиционеры.

Я принял дозу эффи еще в дверях, и меня втянуло в водоворот первобытной плоти, в дикарское сборище потных скачущих обезьян, местами облаченных в деловые костюмы. И вот уже все мы сходим с ума и пучим глаза, пока наши лица не станут такими же большими и блеклыми, как у рыб, барахтающихся на дне океана.

Мэгги улыбалась мне в танце, и наша утренняя битва на сковородках была совершенно позабыта. И это было здорово, потому что после прошлой, вилко-розеточной битвы она целую неделю вела себя так, будто это я во всем виноват, хотя и говорила, что простила меня. Но сейчас, в пульсации танца «Вики», я снова был ее белым рыцарем, и мне нравилось быть рядом с ней, пусть даже ради этого пришлось волочить за собой Нору.

Весь путь вверх по лестнице я старался не пялиться на ее усыпанную прыщами кожу и удерживался от шуточек насчет ее распухшего лица. Но она явно читала мои мысли и каждый раз, когда я предупреждал ее об осыпающихся ступенях, бросала на меня испепеляющие взгляды. Глупо, конечно, с ее стороны. Впрочем, она вообще умом не блещет. Вот уж чего бы я никогда не стал делать, так это пить воду из местных водоемов или купаться в них. Это все из-за моей работы: слишком много знаешь о том, что попадает в систему и что из нее выходит. Такие люди, как Нора, просто вешают между сиськами кулон Кали-Мэри или приклеивают на задницу смайлик Суперочистки и надеются на лучшее. А я пью воду из бутылок и принимаю душ только с фильтрующей насадкой. Конечно, и у меня иногда кожа шелушится. Но хотя бы гнойной сыпи нет.

В глазных яблоках пульсирует ритм тимпанов. Сейчас Нора танцует с By в дальнем конце зала, и теперь, когда эффи пинками вгоняет меня в раж, я начинаю замечать в ней и привлекательные черты: двигается быстро и яростно… волосы черные и длинные… прыщи похожи на соски… Такие припухшие…

Я бочком подобрался к ней и хотел извиниться за то, что не оценил ее раньше, но за этим шумом и моими попытками обслюнявить ей кожу, наше общение как-то не задалось. Она убежала, не дождавшись моих извинений, и дело кончилось тем, что я в одиночестве прыгал в ритме тимпанов, а вокруг набегали и отбегали людские волны, и эффи все нарастал пульсациями океана, которые прокатывались от глазных яблок до промежности и обратно, толкая меня все выше, выше и выше…

Какая-то девчонка в гольфах и с манерами монашки мяукала в туалете, когда Мэгги нашла нас там, оторвала друг от друга и повалила на пол, а вокруг ходили люди и пытались использовать по назначению желоба стальных писсуаров, но потом Макс сгреб меня в охапку, и я точно не знаю, то ли проблема была в том, что мы делали это на барной стойке, то ли я просто отлил не там, где надо, но только Макс все жаловался на пузырьки в джине и на разгром, разгром, РАЗГРОМ, который его ожидает, если эти эффиманы не получат свое пойло, и он затолкал меня вниз, под стойку, где из бочек с джином и тоником торчали трубки, и это было как будто плывешь в брюхе осьминога в волнах тимпанов, рокочущих где-то сверху.

Я хотел завалиться спать прямо там, внизу, а может, поохотиться за красными трусиками монашки, вот только Макс все возвращался ко мне с новыми порциями эффи и говорил, что мы должны решить проблему, проблему с пузырьками, с пузырьками, с пузырьками, вот возьми выпей, это прочистит тебе мозги, найди, откуда выходят пузырьки, где они наполняют джин. Нет, нет, нет! Тоник, тоник, тоник! Никаких пузырьков в тонике. Найди тоник. Останови РАЗГРОМ, уладь все, пока не приехали грузовики с рвотным газом и не накрыли нас, и черт тебя подери, что это ты там нюхаешь?

Плыть под барной стойкой… Плыть долго и глубоко… выпучив глаза… доисторической рыбой меж гигантских замшелых, оплетенных корневищами яиц, спрятанных в болотном тумане, среди грязных тряпок, и упавших ложек, и липкой сахарной тины, и эти громадные мертвые серебристые яйца лежат под корнями, выращивая мох и плесень, и больше ничего, никакого тоника-желтка не выходит из этих штуковин, они высосаны досуха, совсем высосаны умирающими от жажды ящерами, и конечно же, в этом и заключается проблема. Нет тоника. Совсем. Никакого.

Яйца! Яйца! Сюда скорее яйца! Громадные, серебристые, разливающие тоник яйца нужно пригрохотать сюда на тележках и вкатить на белокурточных галстукобабочных спинах барменов. Больше яиц нужно проткнуть длинными соломинками зеленых сосательных трубок, и тогда мы сможем высосать тоник из их желтков, и Макс сможет снова делать свой джин с тоником, а я герой, хэй-хэй-хэй, герой, блин, суперстар, потому что я все знаю про серебристые яйца и как вставлять нужные трубки, и разве не из-за этого Мэгги вечно меня пилит, что моя трубка никак не хочет втыкаться в ее яйцеклетки, а может, и нет у нее никаких яйцеклеток, но мы уж, разумеется, не пойдем к врачу, чтобы выяснить, что яйцеклеток нет и заменить их нечем, и на тележке их не привезут, и не потому ли она сейчас в этой толчее прыгает в черном корсете с каким-то типом, который лижет ей ноги?

И не поэтому ли РАЗГРОМ состоится сейчас, когда я проломлю этому трогнутому ублюдку голову вот этой доской, которую я одолжу у Макса, хочет он того или нет… вот только я слишком глубоко под водой, чтобы драться с этим туфлелизом. И маленькие дымящиеся пакетики с эффи по-прежнему расцветают на полу, и мы все глотаем их, потому что я же, блин, герой, герой, герой, ремонтник из ремонтников, и все передо мной преклоняются и расшаркиваются, и угощают эффи, потому что не будет никакого РАЗГРОМА, и нас не накроют рвотным газом, и наша блевотина не сползет на улицу по лестничному колодцу.

А потом Макс опять выпихивает меня на танцпол с новыми порциями эффи для Мэгги, старый добрый поднос примирения, и примирение приходит само собой, когда все мы ходим по потолку самого старого, самого большого небоскреба.

Синие тимпаны и пучеглазые монашки. Прыщи и свидания за ужином. Вниз по лестнице и на улицу.

К тому времени, когда мы выползли из «Вики», я уже начал выкарабкиваться из объятий эффи, а Мэгги все еще летала: поглаживала меня с ног до головы, прижималась и рассказывала, что она со мной сделает, когда придем домой. Нора и By должны были пойти с нами, но где-то отстали. Дожидаться их Мэгги не захотела, и мы, спотыкаясь, поплелись по улице между старыми городскими башнями, выписывая кренделя вокруг пахучих тротуарных реклам «Diabolo» и «Possession» и огибая ночные ларьки с фишдогами и шашлыками из осьминогов.

Наконец-то похолодало. Ночь была в той сладостной точке, когда полуночный зной уже закончился, а утренняя духота еще не началась. В воздухе висел покров влажности, мы пропитались ею насквозь, но после клуба это казалось даже приятным. Не было ни дождя, ни заморозка, и насчет бетонных потоков можно было почти не беспокоиться.

Всю дорогу Мэгги тискала мою руку, время от времени прижимаясь ко мне, чтобы чмокнуть в щеку и ласково покусать ухо.

– Макс сказал, что ты спас весь вечер.

Я пожал плечами:

– Да ладно, ничего особенного.

Все, что происходило в баре, расплылось, будто в тумане, испарилось от того количества эффи, которым я накачался. У меня аж до сих пор кожа звенела. Сейчас во мне не осталось ничего, кроме теплого жара промеж ног да спотыкающихся темных улиц с длинными рядами свечей в окнах небоскребов. Но у Мэгги были такие приятные руки, и вся она была такая приятная, и у меня тоже появились кое-какие планы на остаток ночи, поэтому я знал, что опадаю медленно и красиво, словно опускаюсь на подушку, набитую гелием и язычками.

– Да если б мы так не надрались, кто угодно сообразил бы, что просто-напросто тоник закончился.

Я остановился перед шеренгой торговых автоматов. У трех были распроданы все запасы, а один вообще разломан, но в последнем еще оставалась пара напитков. Я опустил деньги в автомат и выбрал бутылочку «Блю Витэлити» для нее, а себе «Свитшайн». Приятный сюрприз: машина сразу выплюнула бутылки.

– Bay! – просияла Мэгги.

Я ухмыльнулся и выудил из лотка ее бутылку.

– Похоже, сегодня мне везет: сперва в баре, а теперь вот еще это.

– А по-моему, там, в баре, дело было не в удаче. Я бы это так не назвала. – Она в два долгих глотка осушила «Блю Витэлити» и хихикнула. – И к тому же когда ты это сделал, глаза у тебя были круглые, как у рыбы. Ну, когда ты стоял на руках на барной стойке.

Этого я не помнил. Барный сахар и красный кружевной лифчик помнил. А вот стойку на руках – нет.

– Не представляю себе, как Макс управляется со своим заведением, если он не может запомнить, что иногда нужно пополнять запасы.

Мэгги потерлась о меня.

– Все равно «Вики» гораздо лучше, чем другие клубы. И потом, для этого Максу и нужен ты. Настоящий живой герой. – Она хихикнула снова. – Хорошо, что дело не дошло до разгрома, а то пришлось бы оттуда с боем выбираться. Терпеть этого не могу.

В аллее несколько трогов занимались своим обычным делом. Сплетенные двуполые тела с пыхтением и бессмысленными улыбками карабкались друг на друга. Я взглянул на них и двинулся дальше, но Мэгги схватила меня за руку и потащила обратно.

– Они так… О Боже… – Она притянула меня к себе и стала расстегивать мой ремень, чуть ли не вырывая его с мясом.

– Ты что, обалдела?

– Да им все равно. Ну же! Может, в этот раз получится. Сделай мне ребенка. – Она прижалась ко мне, поглядывая на трогов. – Вот так, как они. Точно так же. – Она стащила с себя блузку из мерцающего шелка, обнажив черный корсет и белую грудь.

Я пожирал глазами ее округлости. Это прекрасное тело, которым она дразнила меня всю ночь напролет. Мне стало наплевать и на трогов, и на тех немногих прохожих, которые шли мимо по улице. Теперь уже мы оба набросились на мой ремень. Штаны свалились мне на лодыжки. Мы уперлись в бетонную ограду аллеи, глядя друг другу в глаза, а потом ее губы оказались возле моего уха и кусались, и хрипели, и шептали, пока мы двигались в одном ритме.

Троги только ухмылялись, глядя на нас огромными желтыми глазами, пока мы делили с ними эту аллею. Они смотрели на нас, а мы смотрели на них.

В пять утра Чи позвонил снова: его голос раздался прямо в моей голове. Вчера в возбуждении и пьяном угаре я забыл снять наушник. Помпа номер шесть снова накрылась.

– Ты ведь сам сказал, чтобы я тебе позвонил, – скулил Чи.

Я застонал и вытащил себя из постели.

– Да-да, сказал. Не бойся, ты все правильно сделал. Я скоро буду.

Мэгги перекатилась поближе ко мне.

– Ты куда?

Я натянул штаны и торопливо ее чмокнул.

– Надо идти спасать мир.

– Они тебя совсем заездили. По-моему, ты не должен туда ходить.

– Ага! И пусть Чи сам там разбирается? Да ты что! Тогда мы к обеду окажемся по уши в грязи.

– Герой, – она сонно улыбнулась. – Купи мне пончиков на обратном пути. Кажется, я беременна.

Она лежала в постели такая довольная, теплая и растрепанная, что я чуть не забрался обратно в кровать, но все же взял себя в руки и ограничился поцелуем.

– Обязательно.

На небе только начал пробиваться рассвет – смог медленно желтел. Улицы в этот ранний час были тихи и пустынны. Чертовски трудно не злиться на то, что меня подняли в такое бесчеловечно похмельное время, но это все же лучше, чем потом разбираться с засорившейся канализацией. Я пошел по направлению к центру и по дороге купил рогалик у паренька с девчоночьим лицом, который не знал, как сдавать сдачу.

Рогалик был завернут в целлофановую пленку, которая растворилась, когда я запихал его в рот. Оказалось довольно вкусно, но меня просто взбесило, что продавец так облажался, и мне пришлось лезть к нему в сумку и самому отсчитывать себе деньги.

Такое чувство, что мне все время приходится кому-то помогать. Даже тупоголовым продавцам рогаликов. Мэгги говорит, это у меня мания, как у Чи – чесаться. Она бы на моем месте просто стояла и ждала, пока этот рогалщик выпутается сам, даже если бы на это ушел весь день. А у меня просто сил нет смотреть, как какой-то трогнутый расшвыривает доллары по всему тротуару. Иногда проще сделать все самому.

Когда я вошел, Чи уже ждал меня, приплясывая от нетерпения. Теперь не работало пять насосов.

– Сначала, когда я тебе позвонил, был только один, а теперь уже пять. И продолжают вырубаться.

Я вошел в аппаратную. База данных по поиску неисправностей по-прежнему отказывалась загружаться, поэтому я снова схватился за бумажные инструкции. Странно, что помпы отключались вот так, одна за другой. Теперь, когда половина машин не работала, в аппаратной, обычно наполненной их гудением, стало тише. По всему городу сейчас засорялись трубы канализации, ведь мы не сумели отфильтровать нечистоты и слить очищенную воду назад в реку.

Мне вспомнилась Нора с ее сыпью. Да уж, есть от чего занервничать… С виду чисто – но получаешь сыпь. А ведь мы-то в самом конце реки. Тут дерьмо не только наше, но и всех тех, кто выше по течению. Наши очистные станции качают воду из-под земли или очищают воду из пригородных озер, которую подают по трубам. Так, по крайней мере, в теории. Сам я не слишком-то в это верю. Я видел, какое количество воды через нас проходит: быть такого не может, чтобы вся она подавалась из озер. На самом деле двадцать с лишним миллионов человек нашего города хлещут воду, которая неизвестно откуда берется и неизвестно из чего состоит. Так что повторяю: я пью воду только из бутылки, даже если мне придется протопать через весь город, чтобы ее найти. Ну, или содовую. Или, скажем… тоник.

Я закрыл глаза, пытаясь по кусочкам восстановить вчерашний вечер. Эти пустые канистры из-под тоника под стойкой… Тревис Альварес спасает мир, взлетая до небес верхом на эффи. Плюс два раунда секса. О да…

Вместе с Чи мы один за другим реанимировали все «Динапоры». Все помпы вернулись в строй, кроме шестой: та продолжала упорствовать. Мы залили ее заново. Включили. Залили еще раз. Ноль эффекта.

Волоча за собой Зу, явилась Сьюз, чтобы помогать нам ценными советами. Она была совершенно никакая: в расхристанной блузке, с выпученными от эффи глазами старой рыбы, почти такими же красными, как огоньки на панели управления. Но когда она увидела все эти огоньки, ее глазки сощурились.

– Как так получилось, что сломалось столько насосов? Кто, интересно, должен следить, чтобы они работали? Я тебя спрашиваю!

Я лишь молча на нее посмотрел. В шесть утра, обдолбанная до потери сознания, попутно щупая свою секретаршу, она еще пыталась нас строить. Тоже мне, начальство… Я вдруг подумал: а не поискать ли мне другую работу? Или, может, накачиваться эффи, прежде чем идти на службу? Что угодно, только бы избавиться от Сьюз.

– Если хочешь, чтобы я все починил, уйди отсюда. Мне надо сосредоточиться.

Сьюз глянула на меня с таким видом, будто разжевала лимон.

– Уж постарайся, – она ткнула мне в грудь толстым пальцем. – А то сделаю Чи твоим боссом. – Она кивнула Зу. – Пошли на диван. Твоя очередь.

И они удалились. Чи проводил их долгим взглядом. И тут же начал скрести голову.

– Они вообще когда-нибудь работают? – спросил он.

Еще один огонек на панели загорелся желтым. Я принялся листать инструкцию, чтобы найти причину.

– А зачем? – я пожал плечами. – В таком месте, где никого нельзя уволить?

– Нет, но должен же быть какой-то способ избавиться, по крайней мере, от нее. Она на днях перевезла сюда всю мебель из дома. И теперь вообще домой не ходит. Ей, видите ли, нравится, что здесь не бывает перебоев со светом.

– Ты-то чего жалуешься? Ты же вчера сам с ней бросался туалетной бумагой?

Чи озадаченно посмотрел на меня:

– И что?

Я махнул рукой:

– Да так, ничего. А насчет Сьюз не беспокойся. Мы в самом низу кучи, Чи. Пора бы уже привыкнуть. Давай-ка лучше снова попробуем перезапустить шестую.

Не вышло.

Я вновь взялся за инструкцию. В городе уже, наверное, тысяч сто сортиров затоплены жидкой грязью. Как все-таки странно, что все помпы отключились по очереди: одна, вторая, третья, четвертая… Я закрыл глаза и задумался. Что-то из вчерашнего кутежа щекотало подсознание. Наверное, просто остаточные эффекты эффи. Но они появлялись снова и снова – большие старые яйца, большие старые серебристые яйца, высосанные до дна чавкающими динозаврами-яйцеедами. Bay… Какое странное все-таки было веселье. Монашки и стальные яйца. Писсуары и Мэгги… Я моргнул. Как будто что-то щелкнуло, и все части головоломки встали на свои места. Грандиозная эффи-конвергенция, пустые серебристые яйца. Макс, забывший пополнить запасы в своем баре.

Я посмотрел на Чи, потом на инструкции, потом снова на Чи.

– Сколько времени мы ими пользуемся?

– В каком смысле?

– Когда поставили эти помпы?

Чи уставился в потолок, задумчиво поскреб голову.

– Черт его знает. Еще до меня, это уж точно.

– И до меня. А я здесь уже десятый год работаю. Где бы это посмотреть? Есть у нас какой-нибудь компьютер? Или квитанция, что ли? Ну, хоть что-нибудь! – Я перевернул инструкцию, которую держал в руках. На обложке значилось: «Динапор» – высокопроизводительный самоочищающийся многоплатформный насосный агрегат. Модель 13-44474-888.  Я нахмурился. – Эту инструкцию напечатали в 2020 году.

Чи присвистнул и, склонившись над томом, потрогал затянутые в пластик страницы.

– Ни хрена себе, древность!

– На совесть сделано, верно? В то время вещи делали на совесть.

– Выходит, больше ста лет? – Он пожал плечами. – У меня однажды была такая машина. Добротная вещь. Двигатель почти не заржавел, и обе фары были на месте. Но все же ужасно старая. – Он выудил что-то из шевелюры и разглядывал пару секунд, прежде чем щелчком смахнуть на пол. – Теперь никто не ездит на машинах. Уж и не помню, когда в последний раз видел такси.

Я посмотрел на него, не зная, сказать ему что-нибудь насчет смахивания на пол кусочков скальпа или нет, но потом махнул рукой. Еще раз перелистав инструкцию, я нашел нужный раздел: Индивидуальные отчетные модули: удаленный доступ, совместимость и сбор данных. Следуя указаниям, я открыл несколько диагностических окон, в которых отображались не упрощенные отчеты, предназначенные для операторов станции, а сырые логии данных о состоянии помп. Однако единственным, что мне удалось отыскать, было: Данные главного источника не обнаружены.

Вот так сюрприз…

Далее текст сообщения об ошибке советовал проверить некое «расширение соединителей удаленного отчетного модуля». Я захлопнул том и сунул его под мышку.

– Пошли. Кажется, я понял, что произошло.

И я повел Чи из аппаратной в недра туннелей и очистных систем. Лифт был сломан, так что нам пришлось воспользоваться лестницей. Мы спускались все глубже и глубже, а вокруг сгущалась тьма. Кругом царили пыль и песок. И крысы, которые разбегались от нас врассыпную. Благодаря светодиодам с автономным питанием лестницу было видно, но еле-еле. Пыль, тени и копошащиеся крысы – вот все, что можно было разглядеть в тусклом желтом свете. В конце концов вырубился и он. В настенной розетке Чи отыскал запасной фонарик, покрытый толстым слоем мягкой пыли, но все еще заряженный. От всей этой дряни в воздухе моя астма, начавшись с легкой щекотки, все наступала и в конце концов уселась мне на грудь. Я сделал несколько вдохов из ингалятора, и мы продолжили спуск.

Наконец мы добрались до самого низа.

Свет от фонарика дрожал и растворялся в темноте подземелья. Тускло поблескивал металл «Динапоров». Мой спутник чихнул. Фонарь от такого сотрясения заходил ходуном. Тени бешено запрыгали, пока Чи не догадался придержать фонарик рукой.

– Ни хрена не видно, – пробормотал он.

– Заткнись. Я думаю.

– Здесь, внизу, я никогда не был.

– А я спускался однажды. Когда только начал работать. Еще Меркати здравствовал.

– Тогда понятно, почему ты такой крутой. Это он тебя научил?

– Конечно, – ответил я, занимаясь поисками аварийного освещения.

Когда Меркати приводил меня сюда почти десять лет назад, он показывал мне выключатели и рассказывал про насосы. Ему тогда была уже куча лет, но он все еще работал, и мне этот старик нравился. Он умел обращать внимание на детали. Умел сосредоточиться. Не чета большинству людей, которые не успеют сказать «привет», как уже начинают поглядывать на часы, или строить планы на вечер, или жаловаться на какую-нибудь сыпь. Меркати не раз говорил, что мои учителя сами ни хрена не смыслили в алгебре и что зря я не остался в школе. Я, конечно, понимал, что он просто сравнивает меня со Сьюз, и все равно было приятно это слышать.

Никто не разбирался в устройстве насосов так, как он, поэтому даже когда он слег и я занял его место, я все равно тайком бегал к нему в больницу, чтобы о чем-нибудь спросить. Он был моим «секретным оружием», пока в конце концов рак не вытянул из него кишки.

Я нащупал аварийное освещение и дернул рубильники. Лампы дневного света замигали и с жужжанием ожили. Несколько ламп не включилось, но все равно света было достаточно.

Чи выдохнул:

– Какие здоровенные!

Кафедральный собор инженерии. Над нашими головами, изгибаясь арками труб, мерцая в приглушенном флуоресцентном свете, нависала паутина, сплетенная из железа и теней. Закручивалась в изощренные розетки вокруг выстроенных в шеренгу контуров насосов.

Они возвышались над нами, тускло поблескивая, – стальные динозавры ростом с трехэтажный дом. Пыль обволакивала их. Соцветия ржавчины изукрашивали их шкуры сложными узорами, отчего казалось, будто они закутаны в роскошные ковры. Пятиугольные болты с ладонь величиной усеивали их бронированную обшивку и скрепляли широченные трубы, которые ветвились по черным туннелям во всех мыслимых направлениях, проникая во все районы города. Из древних стыков, поблескивая, капали бриллианты влаги. Помпы тихонько гудели. Совершенные создания, о которых там, наверху, все позабыли. Буйволы, тянущие лямку без единого слова жалобы, всеми брошенные, но по-прежнему верные.

Кроме одной – той, что сейчас замолчала.

Я с трудом пересилил желание упасть на колени и попросить прощения за то, что бросил, предал эти верные машины, которые исправно трудились больше века. Я подошел к пульту управления шестой помпы и погладил огромное брюхо этого нависшего надо мной монстра. Пульт управления был весь покрыт пылью, но засветился, когда я провел по нему рукой. Желтые сигнальные лампочки и зеленые слова сияли властно, свидетельствуя о неполадках: все докладывали и докладывали, не возмущаясь тем, что их не слушают.

Необработанные данные в какой-то момент перестали передаваться наверх, в аппаратную, а вместо этого оставались здесь, в темноте, дожидаясь, когда кто-нибудь спустится вниз и обратит на них внимание. И в этих данных был ответ на все мои вопросы. В верхней строке списка значилось: Модель 13-44474-888 требует планового ремонта. Выполнено 946 080 000 циклов.

Я пробежал глазами строчки диагностики:

Детали кольца клапана № 12-33939 , плановая замена.

Детали поршня № 232-2, 222-5, 222-6, 222-4-1, плановая замена.

Бак насоса подачи, деталь № 37-37-375-77 повреждена, требуется замена.

Подшипник аварийного спускового устройства, деталь № 810-9 повреждена, требуется замена.

Набор клапана, деталь № 437834-13 повреждена, требуется замена.

Регулятор главного привода, деталь № 39-23-9834959-5 повреждена, требуется замена.

Очередность ремонта:

Датчики компрессии, деталь № 4904, деталь № 7777-302, деталь № 403-74698.

Основная зубчатая передача, деталь № 010303-0.

Ленточный клапан, деталь № 9-0-2…

Список продолжался и дальше. Я ввел запрос: Данные о техническом обслуживании и текущем ремонте. Открылся новый список, уходящий во времена Меркати и даже раньше: десятки сигналов о необходимости текущего ремонта и требования планового осмотра – все они мерцали в темноте и все были проигнорированы. Двадцать пять лет пренебрежения.

– Эй! – окликнул Чи. – Смотри-ка! Здесь кто-то журнальчики оставил!

Я оглянулся. Он обнаружил стопку макулатуры, которую кто-то запихнул под одну из помп. Опустившись на карачки, Чи засунул туда руку и вытащил журналы, походившие на старинную упаковку от продуктов. Я хотел было сказать ему, чтобы не копался в мусоре, но потом передумал. По крайней мере, ничего не ломает – и слава Богу. Я протер глаза и вернулся к диагностике насосов.

За те шесть лет, что я ими заведовал, накопилось больше дюжины поломок, но помпы по-прежнему работали, пыхтели помаленьку, стуча и громыхая деталями, а теперь вдруг одна из них совсем сдалась, лопнула по швам. Помпа номер шесть покорно тарахтела, пока совсем не выбилась из сил, и невыполненный ремонт в конце концов ее доконал. Я двинулся дальше и начал просматривать записи по остальным девяти насосам.

Они тоже, все до одного, взывали о помощи: предостерегающие сигналы, логи, полные сообщений об ошибках…

Я вернулся к шестой помпе и снова просмотрел ее логи. Люди, создававшие эту машину, потрудились на совесть, но много-много крошечных кинжальчиков могут убить даже огромного старого ящера, и этот явно перешагнул последнюю черту.

– Надо позвонить в «Динапор», – сказал я. – Сами мы тут ничего не сможем поделать.

Чи оторвался от журнала с ярко-желтой машиной на обложке.

– Думаешь, они еще существуют?

– Надеюсь. – Я взял инструкцию и отыскал телефон сервисного центра.

Он был даже не в таком формате, как нынешние. Во всем этом проклятом номере – ни одной буквы алфавита.

Фирма «Динапор» не просто не существовала в природе: она обанкротилась сорок с лишним лет назад, пав жертвой своих чересчур надежных насосов. Она своими руками загубила собственный рынок сбыта. Единственный плюс был в том, что по истечении срока давности их технологии стали достоянием общественности, да еще и Сеть в кои-то веки работала, так что я смог скачать чертежи. Чертежей оказалась просто тонна, вот только я не знал ни одного человека, который способен их прочитать. Во всяком случае, это был не я.

Я откинулся в кресле, глядя на всю эту информацию, которой не мог воспользоваться. Это было все равно что смотреть на египетские иероглифы: знаешь, что в них что-то есть, но что с этим делать – непонятно. Я перераспределил потоки с шестой помпы между оставшимися насосами, и они успешно справлялись с новой нагрузкой, но мне не давали покоя все эти напоминания о неполадках, сияющие в темноте там, внизу: Изоляция ртутного наполнителя, деталь № 5974-30 повреждена, требуется замена… – что бы это ни значило. Я загрузил в свой наушник все, что касалось «Динапоров». Я и сам пока не знал, кому это показать, но ясно было одно: здесь мне никто не поможет.

– Чем это ты тут занимаешься?

Я подскочил от неожиданности. Оказывается, сзади незаметно подкралась Сьюз.

Я пожал плечами:

– Не знаю. Наверное, поищу того, кто в этом разбирается.

– Это служебная информация. Ты не имеешь права выносить отсюда эти схемы. Сотри их.

– Ты в своем уме? Они же в открытом доступе.

Я встал и воткнул наушник в ухо. Сьюз замахнулась для удара, но я увернулся и направился к дверям. Эта огромная гора мускулов погналась за мной.

– Уволю! Вот увидишь!

– Не успеешь! Сам уволюсь! – Я рывком открыл дверь и смылся.

– Эй! Вернись сейчас же! Я здесь главная! – Ее вопли преследовали меня по коридору, постепенно затихая. – Я здесь главная, черт бы тебя побрал! Я тебя уволю! Это написано в инструкции! Я нашла! Не один ты тут грамотный! Я нашла! Уволю! Вот увидишь!

Как дитя малое, ей-богу. Так и голосила, пока за мной не захлопнулась входная дверь.

На улице, при свете солнца, я стал просто бродить по парку, посматривая на трогов и гадая, чем я так насолил Господу Богу, что он навязал на мою голову эту чокнутую Сьюз. Подумал, не звякнуть ли Мэгги, чтобы с ней повстречаться, но передумал: сейчас я был не в настроении говорить о работе. Обычно, когда я пытался поделиться с ней своими проблемами, она либо не понимала, чего я беспокоюсь из-за «какой-то ерунды», либо тут же предлагала не самые лучшие способы их решения. А если я позвоню ей среди дня, она обязательно поинтересуется, почему я так рано ушел с работы и что случилось, а потом, когда я не последую ее совету насчет Сьюз, просто-напросто обидится.

То и дело я проходил мимо резвящихся трогов. Улыбаясь, они делали мне знаки, приглашая покувыркаться вместе. Я только махал им в ответ. Одна из них, похоже, была все-таки девочка – у нее было довольно заметное брюшко. Она ускакала прочь с парой приятелей, и я еще раз порадовался, что Мэгги нет рядом. Не хватало ей беременных трогов, у нее и без того куча комплексов на этот счет.

А вот свою начальницу я был бы не прочь отправить к трогам. Она такая же тупая. Господи Боже, я вообще окружен тупицами. Нет, мне нужна новая работа. Какое-нибудь место, которое притягивает больше талантов, чем работа со сточными водами. Интересно, Сьюз серьезно говорила насчет того, что выгонит меня? Неужто в инструкциях по поводу найма и увольнения действительно было что-то такое, чего я не заметил? А потом я спросил себя: а я-то серьезно намереваюсь уволиться? Нет, я, конечно, ненавидел Сьюз. Но где найдешь работу лучше, если не окончил даже школу, не говоря уже про университет?

Я встал как вкопанный. Меня вдруг осенило: университет. Колумбийский университет! Вот где могут помочь. Там должен быть какой-нибудь умник, который сможет разобраться в чертежах «Динапора». На каком-нибудь машиностроительном факультете, или как это там у них называется. К тому же район университета как раз обслуживается шестой помпой. Вот вам и «рычаг воздействия»!

В верхний город я отправился на метро вместе с целой оравой разлаженно-угрюмых пригородных пассажиров, которые вечно косятся друг на друга, как будто если ты сел рядом, то покусился на их священную территорию. В конце концов я повис на поручне и наблюдал, как два старикана шипели друг на друга через весь вагон, пока поезд не сломался и всем не пришлось идти пешком.

Навстречу мне продолжали попадаться кучки слоняющихся по тротуарам трогов. Некоторые, особо сообразительные, попрошайничали, но большинство просто совокуплялись. Я бы наверняка разозлился, что опять приходится продираться через оргию, если бы так сильно им не завидовал. Я все спрашивал себя, какого дьявола я таскаюсь по этому липкому летнему смогу, то и дело прикладываясь к ингалятору, когда Сьюз, и Чи, и Зу прохлаждаются в кондиционированном комфорте и бездельничают?

Нет, ну что со мной не так? Почему я вечно пытаюсь что-то исправить? Меркати был такой же, постоянно взваливал все на себя и работал на износ, пока рак не сожрал его изнутри. Под конец он работал так напряженно, что, кажется, был даже рад уйти – просто чтобы отдохнуть.

Мэгги говорит, что и я слишком много работаю, и теперь, волоча свою задницу по Бродвею, я был склонен с ней согласиться. С другой стороны, если свалить все на Чи и Сьюз, я бы сейчас не по улице шел, а плыл бы в месиве из дерьма и химикалий. Мэгги скажет, что это уже не моя проблема, но она так рассуждает только потому, что, когда нажимает кнопку в туалете, слив работает. К концу этого дня мне стало казаться, что есть люди, которые просто обречены заниматься дерьмом, в то время как другие только и думают, как получше провести время.

Полчаса спустя, покрывшись потом и уличной сажей, с недопитой бутылкой жаждоутоляющего «Свитшайна» в руках, которую я стащил у зазевавшегося трога, я вкатился в ворота университетского городка и попал на главную площадь. И здесь сразу начались проблемы.

Сначала я шел по указателям, но они отправляли меня по кругу. Я мог бы спросить, где находится технологический корпус (я не из тех, кто не в состоянии этого сделать), но все же чертовски глупо себя чувствуешь, когда не можешь следовать элементарным указателям. Так что я пока воздерживался.

Да и кого тут спрашивать? Во дворе было полно студентов, которые валялись и слонялись практически в чем мать родила, словно они здесь основали собственную колонию трогов, и с ними мне что-то не хотелось разговаривать. Я не ханжа, но должна же быть какая-то грань.

В итоге я окончательно заблудился, таскаясь от корпуса к корпусу, блуждая среди нагромождения огромных древних зданий в римском и бен-франклинском стиле: куча колонн, кирпича, пятнисто-зеленых дворов – и все это, кажется, вот-вот обрушится бетонным дождем. Я пытался понять, почему мне не удается разобраться в этих чертовых указателях.

В конце концов я плюнул и все же спросил дорогу у парочки полуобнаженных парней. Что меня больше всего бесит в этих ученых, так это их манера вести себя, будто они самые умные. Сынки богачей, халявщики – эти хуже всего. В ответ они пожали плечами и пробормотали «не знаю». Я продолжал спрашивать дорогу у этих «лучших из лучших», пытаясь уговорить их проводить меня до машиностроительного факультета, или машиностроительного корпуса, или что там еще у них имеется, но они только оглядывали меня с головы до пят и лопотали что-то по-обезьяньи, или были под «эффи», или просто смеялись.

Тогда я перестал спрашивать, забил на указатели и стал бродить просто так, наудачу. Не знаю, сколько я так слонялся. В итоге в одном из дворов я набрел на большое старинное здание – такая здоровенная квадратная штуковина с колоннами, как в Пантеоне. Несколько юнцов грелись на солнышке, развалясь на ступенях, но все же это было одно из самых тихих мест во всем кампусе.

Первая дверь, в которую я ткнулся, оказалась заперта на цепь с висячим замком. То же повторилось и со второй дверью, но тут я обнаружил еще одну, где старый амбарный замок был не заперт и два куска цепи свободно болтались. Юнцы на ступенях меня проигнорировали, и я вошел.

Внутри царили пыль и тишина. Огромные старинные люстры свисали с потолка, поблескивая в янтарном свете, пробивавшемся сквозь немытые окна. Из-за этого света казалось, что день на исходе и солнце уже заходит, хотя было лишь чуть позже полудня. Плотный слой пыли укрывал все вокруг: полы и столы, стулья и компьютеры – на всем лежала толстая серая пленка.

– Эй! Есть кто живой?

Никто не ответил. Мой голос аукнулся эхом и затих, словно здание поглотило звук. Я двинулся вглубь, наугад открывая двери: читальные залы, кабины для занятий, опять нерабочие компьютеры, но в основном – книги. Ряд за рядом стеллажи, набитые книгами. Целые залы, полные книг, и все покрыты толстым слоем пыли.

Библиотека. Черт возьми, целая библиотека в центре университета, и ни одной живой души! На полу виднелись чьи-то следы и мусор: пакетики из-под «эффи» и презервативов, какие-то бутылки – видимо, когда-то люди здесь бывали, но даже на мусоре лежал тонкий пыльный налет.

В некоторых залах все книги были сброшены с полок, словно там пронесся смерч. В одной из комнат кто-то разводил костер из книг. Они лежали огромной грудой, совершенно обгоревшие – просто куча пепла, страниц и обложек, которые рассыпались в прах, стоило мне нагнуться и дотронуться до них. Я поспешно встал и вытер пальцы о штаны. Бр-р… Как будто потрогал чьи-то кости.

Я бродил по залам, проводя пальцем по полкам и наблюдая за пыльными каскадами, похожими на миниатюрные потоки бетонного дождя. Наугад взял с полки какой-то томик. Новый фонтан пыли взвился в воздух и пыхнул мне в лицо. Я закашлялся. Заныло в груди, и я сделал вдох из ингалятора. В тусклом свете я еле-еле сумел разобрать название: «Америка периода постосвобождения. Современные перспективы». Когда я раскрыл ее, корешок треснул.

– Ты что здесь делаешь?

Я отпрыгнул назад и выронил книгу. Вокруг взвились клубы пыли. В конце прохода стояла какая-то старушка, сгорбленная и похожая на ведьму. Она заковыляла ко мне и повторила резким пронзительным голосом:

– Ты что здесь делаешь?

– Я заблудился. Пытаюсь найти машиностроительный факультет.

Старуха была жуткая: пигментные пятна и морщины по всему лицу; кожа, лоскутами свисающая со щек. На вид ей была тысяча лет, причем не в том смысле, что древняя и мудрая, а в смысле дряхлая и ветхая. В руке у нее было что-то плоское и серебристое. Пистолет.

Я снова попятился. Она подняла пушку.

– Не туда. Иди, откуда пришел. – Она указала стволом. – Давай на выход.

Я медлил. Она слегка улыбнулась, обнажив пеньки гнилых зубов.

– Я не выстрелю, если ты не дашь мне повода. – Старуха вновь помахала пистолетом. – Так что давай проваливай. Не положено тебе здесь находиться. – Проворно и властно, она, как пастух, погнала меня обратно к главному входу. Затем открыла дверь и помахала пистолетом.

– Выходи.

– Подождите, пожалуйста, мэм. Может, вы хотя бы подскажете, где находится машиностроительный факультет?

– Закрылся много лет назад. А теперь выметайся.

– Как это – закрылся?!

– А вот так. Давай-давай, иди. – Она снова взмахнула пистолетом. – Топай.

Я взялся за ручку двери.

– Но вы, наверное, знаете кого-то, кто может мне помочь. – Я говорил торопливо, спеша произнести все, что хотел, пока она не пустила оружие в ход. – Я работаю на городской очистной станции. У нас сломались помпы, и я не знаю, как их починить. Тут нужен человек с техническим образованием.

Она покачала головой и снова поводила пистолетом в воздухе. Я предпринял еще одну попытку:

– Прошу вас! Вы должны мне помочь! Со мной здесь никто не хочет разговаривать, но если я не получу помощи, вы и сами окажетесь по уши в дерьме. Шестая помпа обслуживает территорию университета!

Старуха помолчала. Склонила голову сначала на один бок, потом на другой.

– Продолжай.

Я вкратце описал ей возникшую проблему. Когда я закончил, она покачала головой и отвернулась.

– Только зря время потратил. Машиностроительного факультета нет уже двадцать с лишним лет.

Она подошла к столу и двумя взмахами стерла с него пыль. Затем вытащила стул и проделала то же самое с ним. Потом села, положив пистолет на стол, и жестом предложила мне присоединиться. Я устало отряхнул от пыли еще одно сиденье. Заметив, что я не свожу глаз с пистолета, старуха засмеялась, взяла его и сунула в карман изъеденного молью свитера.

– Не бойся, не собираюсь я в тебя стрелять. Просто держу эту штуку на всякий случай, если вдруг ребятки разбуянятся. Правда, теперь это с ними нечасто бывает, но кто его знает… – Она вдруг смолкла, посмотрев в сторону двора.

– Но почему же у вас нет факультета машиностроения?

Ее взгляд снова метнулся ко мне.

– Потому же, почему я закрыла библиотеку. – Она рассмеялась. – Нельзя же сюда пускать студентов, верно? – Она с минуту в задумчивости меня разглядывала. – Удивительно, как это ты сюда пробрался. Видно, стара я стала, забываю двери запирать…

– Вы что, всегда их запираете? Но как же вы, библиотекари…

– Я не библиотекарь, – перебила она. – С тех пор как умер Герман Хсу, здесь больше нет библиотекарей. – Она засмеялась. – Я просто старая преподавательская жена. Мой муж, пока был жив, вел здесь органическую химию.

– Но ведь это вы повесили замки на дверях?

– Кто-то же должен был это сделать. Я просто увидела, что студенты устраивают здесь пирушки, и поняла, что надо что-то делать, пока они не сожгли все к чертовой матери. – Разглядывая меня, она побарабанила костлявыми пальцами по столу, вздымая маленькие фонтанчики пыли. Наконец сказала: – Если я дам тебе ключи от библиотеки, ты сможешь выяснить то, что тебе нужно? Про эти помпы? Понять, как они работают… или даже починить…

– Вряд ли. Потому-то я сюда и пришел. – Я вытащил наушник. – Вот здесь все чертежи. Мне просто нужно, чтобы кто-то в них разобрался.

– Здесь тебе никто не поможет, – она натянуто улыбнулась. – Моей специальностью была социальная психология, а не машиностроение. А больше тут и нет никого. Ну, если не считать вот этих. – Она махнула рукой в сторону окна, за которым во дворе резвились студенты. – Как думаешь, кто-нибудь из них смог бы прочитать твои чертежи?

Сквозь пыльные стеклянные двери было видно расположившихся на ступенях библиотеки молодых людей, теперь уже раздетых догола. Они совокуплялись, хохотали и вообще весело проводили время. Одна из девушек увидела меня сквозь стекло и призывно помахала рукой. Когда я покачал головой, она пожала плечами и вернулась к своему занятию.

Старушенция взирала на меня, словно хищная птица.

– Понял, о чем я?

Девушка тем временем снова вошла в ритм. Заметив, что я за ней наблюдаю, она усмехнулась и снова жестом пригласила меня выйти поразвлечься. Ей бы еще желтые глаза – и замечательный вышел бы трог.

Я зажмурил глаза и открыл их снова. Ничего не изменилось. Девушка по-прежнему была там, вместе со своими развеселыми дружками. Все они явно наслаждались жизнью.

– Лучшие из лучших… – пробормотала старуха.

В центре двора еще несколько студентов стаскивали с себя одежду, и ни один из них ни капли не смущался тем, что они делают это среди бела дня, на глазах у всех, и никого не тревожило, что о них могут подумать. Две сотни студентов – и хоть бы у одного был при себе учебник или тетрадь, бумага с ручкой или ноутбук.

Старуха рассмеялась:

– И нечего делать такие большие глаза. Ты что, хочешь сказать, что человек с твоими мозгами ни разу ничего не замечал? – Она помолчала, ожидая ответа, а потом недоверчиво уставилась на меня. – А троги? А бетонные ливни? А проблемы с деторождением? Тебя что, никогда это не удивляло? – Она покачала головой. – Значит, ты глупее, чем я думала.

– Но… – Я прочистил горло. – Как это… То есть, я хочу сказать…

Я смолк.

– Мой муж был химиком по специальности. – Она покосилась на молодежь, пыхтевшую на ступенях и катавшуюся в траве, потом покачала головой и пожала плечами. – На эту тему написана куча книг. Одно время об этом были даже статьи в журналах: «Главное ли в человеке – сиськи?» и в таком духе. Мы с Рохитом как-то всерьез об этом не задумывались, пока ему не стало казаться, что год от года студенты становятся все глупее. – Она хихикнула. – Сперва мы решили, что стареем, а потом он их протестировал, и оказалось, что дело не в нашем возрасте.

– Но не можем же мы все превратиться в трогов! – Я показал ей на бутылку «Свитшайна». – Откуда бы тогда взялась эта бутылка, или мой наушник, или бекон, или все остальное? Кто-то же должен делать все эти вещи.

– Ты нашел бекон? – Она заинтересованно подалась вперед. – Где?

– Это моя жена нашла. Последний пакетик.

Она со вздохом вернулась в прежнее положение.

– Не важно. Все равно мне его нечем жевать. – Она внимательно изучила мою бутылку. – Как знать, может, ты и прав. Может, все не так уж плохо. Но только с тех пор как умер Рохит, я ни разу не вела таких длинных разговоров, как сегодня. Такое впечатление, что большинство потеряло способность к сосредоточению. Мы слишком сытно жили… – Она посмотрела на меня. – Может, эта твоя бутылка просто означает, что где-то осталась фабрика, такая же надежная, как твои помпы. И пока не сломается что-нибудь действительно серьезное, мы будем по-прежнему пить «Свитшайн».

– Что ж, это не так уж плохо.

– Может быть. – Она пожала плечами. – Честно говоря, мне уже все равно – скоро откину копыта. А что будет после – это уже ваша проблема.

Из университета я возвращался уже ночью. На плече я тащил полную сумку книг. Старушка из библиотеки сказала, чтобы я взял все, что нужно, выдала мне ключи и велела запереть за собой дверь.

Книги кишели диаграммами и уравнениями. В метро я одну за другой пролистал их все: почитаю чуть-чуть и брошу. Для меня это была сплошная тарабарщина. Все равно что пытаться читать, не зная алфавита. Прав Меркати: надо было продолжать учиться. Вряд ли бы у меня получилось хуже, чем у тех ребят из университета.

Весь Бродвей захватило очередное отключение электроэнергии. На одной стороне улицы горел электрический свет, яркий и жизнерадостный. На другой в окнах квартир мерцали свечи – призрачные трепещущие огоньки.

Ветер донес эхо бетонного дождя, громыхнувшего в паре кварталов отсюда. Я невольно поежился. Все вдруг стало казаться зловещим. Такое чувство, словно та старуха стоит за моим плечом и указывает пальцем на сломанные вещи. Пустые торговые автоматы. Машины, годами не сдвигавшиеся с места. Трещины в тротуаре. Моча в водосточных желобах.

А целое-то что-нибудь есть? Усилием воли я заставил себя думать о хорошем. Люди по-прежнему сновали туда-сюда, направляясь в ночные клубы, шли куда-то ужинать, шагали по улицам, чтобы навестить родителей. Дети катались на роликах, в аллеях пыхтели троги. Пара торговых автоматов была доверху забита целлофановыми рогаликами. Бутылки «Свитшайна», мерцающие фирменным зеленым светом, стояли стройными рядами, по-прежнему в наличии и готовые к продаже.

Многие вещи работали, как и раньше. «Вики» по-прежнему оставался классным клубом, пусть даже Максу иногда и приходится напоминать про пополнение запасов. А у Мики и Гейба все-таки родился ребенок, хотя им и пришлось добиваться этого три года. Я старался не думать о том, что и этот малыш может стать таким же, как ребята в университете. Нет, не все еще потеряно.

И словно в подтверждение, поезд метро в кои-то веки довез меня до нужной остановки. Должно быть, где-то на этой линии работала пара таких же парней, как и я, которые все еще помнили, что нужно ходить на работу и работать, а не разбрасывать туалетную бумагу. Хотел бы я знать, кто они, эти люди. А потом я подумал: интересно, им так же трудно что-то делать по-настоящему, как и мне?

Когда я добрался до дома, Мэгги уже лежала в постели. Я поцеловал ее, и она проснулась.

– Я там оставила тебе горячую пачку буррито. Плита ведь не работает.

– Прости. Я забыл. Прямо сейчас пойду и починю.

– Да ладно. – Она отвернулась к стене и закуталась в простыню. Я уже решил, что она задремала, но тут она сказала: – Трев!

– Что?

– У меня месячные.

Я сел рядом с ней и стал тихонько массировать ей спину.

– И как ты?

– Ничего. Может, в другой раз. – Она уже проваливалась обратно в сон. – Нужно ведь оставаться оптимистами, верно?

– Верно, малышка. – Я продолжал поглаживать ей спину. – Все верно.

Когда она уснула, я вернулся на кухню. Нашел горячий пакетик буррито, встряхнул его и разорвал, осторожно держа кончиками пальцев, чтобы не обжечься. Откусил кусок и подумал, что буррито по-прежнему классная штука. Потом свалил все книги на кухонный стол и уставился на них, пытаясь решить, с какой начать.

Сквозь открытое окно где-то со стороны парка снова донесся грохот бетонного дождя. Я вгляделся в мерцающую огнями тьму за окном. Недалеко отсюда, глубоко под землей, по-прежнему пыхтели девять помп. Индикаторы на их панелях загорались и гасли, указывая на ошибки, записи техобслуживания прокручивали требования о ремонте, и все они теперь трудились чуть сильнее, после того как шестая помпа вышла из строя. Но они по-прежнему работали. Те, кто их построил, постарались на славу. И если повезет, они будут работать еще долго…

Я взял первую попавшуюся книжку и начал читать.

Перевела с английского

Зоя БУРКИНА