Наталья Анискова

5 октября 1981 г.

 

~

Кто спорит — у нормальных людей ничего эдакого не водится. У Алексея же Павловича Семёнова завёлся.

По невыясненным причинам — то ли от сырости, то ли от сухости.

Обосновался на кухне, топотал по квартире, молоточком стучал — сапожник всё-таки. Брал в холодильнике молоко, покуривал трубку, вздыхал.

Семёнов не сразу заметил, что живёт теперь не один. Он не особо обращал внимание на интерьеры.

Уходил Семёнов рано — глотал кофе до прояснения в голове и нырял в мутноватое утро, в трамвайный лязг и человечью скученность. Проводил день среди жужжащих и взвизгивающих станков, проводов, гаек и шильдиков. Вечером Семёнов приходил, не глядя по сторонам, после холостяцкого ужина брался за отвёрточки, колёсики и прочую мелочь, и до кругов перед глазами мастерил. Он делал — нет, не делал, он создавал — модели ретро-автомобилей. Автомобили получались не просто настоящие — как живые. Они стояли на полках, готовые вот-вот мигнуть фарами, взреветь мотором и сорваться с места, чтобы нестись далеко-далеко…

Надо полагать, Семёнов долго бы ещё не замечал соседства. Однажды вечером рядом протопотало тихонько, потом за рукав дёрнули и заявили:

— Дай молоток! — Семёнов, не глядя, протянул требуемое. Через несколько минут прозвучало — Возьми!

Семёнов так же, не глядя, забрал молоток и только потом поднял глаза. Перед ним стоял, покачиваясь с пятки на носок, человечек. Маленький, в полметра ростом, упитанный, бородатый, одетый во всё зелёное — и рубашку, и жилет, и штаны, заправленные в гетры. Мелкий посмотрел на Семёнова внимательно, словно убеждаясь, что тот всё разглядел, и представился:

— Джеймс О’Брайен.

— Э-э…

— Лепрекон, — добавил О’Брайен и кивнул. Подтвердил.

— Алексей Семёнов. Инженер, — только и осталось ответить Семёнову. — А вы… здесь?..

— Ненадолго. Поживу у тебя чуток, — непререкаемым тоном выдал Джеймс. После чего развернулся на каблуках и умчал из комнаты.

Семёнову и в голову не пришло возражать. Он редко возражал жизни — складывается, значит, складывается. В своё время у Алексея сложилось закончить электротехнический факультет и устроиться инженером. Сложилось жениться на однокурснице и развестись на ровном месте — когда Лара ни с того, ни с сего сказала: «Ухожу от тебя». Сложилось не спиться от отчаяния, потому что некогда и не с кем — друзья успели рассосаться раньше. Сложилось к сорока годам превратиться в почти не помятого гражданина заурядной сероглазой и русоволосой среднерослой внешности. Ну а теперь сложилось так, что сам собой завёлся лепрекон. Почти домовой, только покрупнее.

Следующим вечером О’Брайен поджидал на кухне — на столе красовалась пыльная бутылка с неразборчивыми надписями. На вопросительный взгляд Семёнова лепрекон ответил:

— Давай хоть познакомимся толком.

Джеймс курил трубку, рассказывал уморительные похабные анекдоты о феях, горланил гэльские песни. Семёнов пьянел потихоньку, отвечал анекдотами о поручике Ржевском, над которыми лепрекон хохотал, задрав к потолку рыжую бороду. Стены и шкафчики покачивались в дыму, которым понемногу заволокло кухню, и Семёнову было уютно, как давно не бывало. Засыпая, он подумал: «Лепрекон — это даже хорошо, даже очень…»

Так они и стали жить дальше. Семёнов приходил и мастерил, Джеймс иногда присоединялся и тачал какую-то мелкую обувь. Соседи молчали, перекидывались иногда парой слов, курили…

Как-то вечером Семёнов явился домой и обнаружил на диване бледного, растрёпанного лепрекона.

— Помираю, — клацнул зубами Джеймс и добавил несколько слов на незнакомом языке — видимо, по-ирландски.

— Я тебе помру, — процедил Семёнов и двинул на кухню — там в шкафчике затаилась аптечка.

Градусник показал тридцать девять. Семёнов уложил Джеймса, укутал одеялом и принялся искать аспирин. Лепрекон кое-как проглотил таблетку и затих. Вскоре забормотал непонятное, лоб его покрылся испариной. Семёнов устроился в кресле напротив и взял в руки очередную модель. Затем покрутил, взглянул непонимающе и поставил на столик.

Лепрекон под одеялом казался маленьким и беззащитным, даже борода заострилась и клювом смотрела в потолок.

«А как же на него наши лекарства действуют?» — подумалось Семёнову. — «Помогают, или?..» Он встревожился. Щупал Джеймсу лоб, прислушивался, вглядывался и беспокоился всё больше. Похоже, аспирин не помог — лепрекон весь горел и глаз не открывал.

Мало-помалу Семёнов запаниковал. Эдак Джеймс и вправду помрёт — с таким бестолковым лекарем. И что делать? Как быть, как его лечить?

Семёнов не придумал ничего лучшего, чем позвонить в «Скорую». Продиктовал адрес, получил указание ждать и начал метаться по квартире.

Метался он с полчаса, пока в дверь не позвонили. Миловидная, уютно-пухленькая девушка в белом халате строго спросила:

— «Скорую» вызывали?

— Да, да, проходите, пожалуйста.

— Где больной? — деловито поинтересовалась девушка.

— Вот… — Семёнов указал в сторону дивана.

Докторша увидела Джеймса и посерьёзнела ещё больше.

— Лилипут? — спросила она шёпотом.

Семёнов кивнул, благодарный за то, что самому ничего выдумывать не надо.

Девушка ловко осматривала и слушала лепрекона. Семёнов взирал на неё с приглушенным благоговением.

— Всё понятно. Острая респираторно-вирусная инфекция, — заключила жрица медицины.

Она закатала рукав Джеймсовой рубахи, сделала укол и повернулась к Семёнову.

— Температуру сейчас собьём. Потом обильное питьё, гомеопатические препараты и постельный режим.

Семёнов кивал на каждое слово.

— Не волнуйтесь так, — уже в дверях сказала докторша. — Выздоровеет ваш…

— Друг, — поспешно объяснил Семёнов.

— Не болейте больше, — улыбнулась девушка на прощание.

Лепрекон дышал ровно, тихо и покойно, как дышат спящие усталые люди. Семёнов вновь уселся в кресле и откинулся на спинку без сил. Посидел так, выдохнул. Смутная тоска щекотала изнутри, покусывала. Давно Семёнову не улыбались так — персонально и ласково.

Девушка встала перед глазами как живая — строгая и одновременно уютно-мягкая. Вспомнились и медовый узел волос на затылке, и подбородок с ямочкой, и круглые коленки…

Молоденькая. Замужем, наверное. А если и нет — разве на него такая посмотрит… Да и где её теперь найдёшь — уехала. Не складывается…

Лепрекон заворочался под одеялом, чихнул, матюгнулся и открыл глаза.

— Ну что, обормот ирландский? Где простуду подхватил?

— Где подхватил, там уже нету, — ухмыльнулся Джеймс. Потом свесился вниз, запустил руку под диван и выудил оттуда какую-то блестящую мелочь. Без замаха бросил Семёнову. — Держи!

Семёнов на автопилоте поймал брошенное. В руке у него лежали маленькие, изящные, откровенно женские часики.

— Э-э…

— Упали с неё, — пояснил Джеймс. — Ты ушами больше не хлопай, ладно?

Весна пришла в положенное время и как обычно внезапно. Драли горло воробьи и кошки, лужи и окна перемигивались солнечными зайчиками, а у Семёнова впервые за много лет кружилась голова.

Записку он обнаружил вечером на журнальном столике. «Еду в Ирландию. Спасибо. Д» Семёнов положил на прежнее место листок с каракулями и опустился в кресло. Что ж, всё правильно — в Ирландию… Без Джеймса что-то неуловимо изменилось в доме. Семёнов огляделся. Обои, мебель, торшер — прежние. Полки с автомобилями, готовыми сорваться и нестись далеко-далеко… Семёнов поднялся и подошёл ближе. Усмехнулся и тронул место, где стоял ещё вчера зелёный «кадиллак».

* * *

— Лёш, а Лёш?

— М-м… — Семёнов повернулся и сонно потёрся носом о макушку жены.

— Лёш, а помнишь, друг, который у тебя болел? Когда мы только познакомились?

— Помню, котёнок.

— Лёш, он же лилипут?

— Намного лучше. Он лепрекон, — Семёнов блаженно зевнул.

— Выдумщик. Вот же выдумщик ты у меня…