Рассказ АНДРЕАСА ЕЙЕ.

Поезд только что отошел от Босмена. Мои скитания по Северной Америке привели меня, собственно совершенно случайно, в Канаду, оттуда на юг, в Ситл и дальше с поездом тихоокеанской железной дороги в Монтану. В настоящий момент моим намерением было сесть в поезд, перерезающий материк по направлению к Чикаго и Нью-Иорку. Но в Босмене меня задержал потомок знаменитого охотника на пушных зверей Джона М.-Босмена и боги, верно, знают, что я не сожалею об этом.

Я заполнил две великолепные записные книжки экстрактом из рассказов про Джона М.-Босмена и Джемса Бриджера, искателя приключений по натуре, который провел свою жизнь на двух фронтах, имея за спиной так называемую цивилизацию, а перед глазами — индейцев.

Мистер Джемс Бриджер, искатель приключений по натуре…

Но и в Босмене, самом сердце Скалистых Гор, настал день моего от’езда. В прохладный июльский день, сейчас же после утреннего завтрака, я вскочил на подножку последнего вагона и стал искать себе места в одном из вагонов-салонов. Там сидел он, мой дорожный спутник, положив ноги на стол. Высказав свое презрение к стране, он, казалось, вдруг сделал открытие, что он не один в купэ. Его шляпа полетела с головы на стол, левая рука рассталась с карманом и сделала движение, напоминавшее то, которым шоффер объявляет свое намерение повернуть на лево.

— Мое имя Бриджер. Ли Вильям Бриджер. А как вас зовут?

Я сообщил свое имя и, чтобы избежать нового вопроса, сказал, отткуда я родом.

— Швеция! — воскликнул с гримасой Бриджер, точно съел кусок кислого томата, — Швеция. Я был там несколько лет тому назад. Поговорим о чем-нибудь другом!

— С удовольствием. — Имя Бриджер вызывало в моей памяти рассказы, слышанные мной в Босмене про знаменитого охотника. Не был ли случайно мистер Ли Вильям Бриджер родственником того Джемса Бриджера, на статую которого окрестное население собирало как раз теперь деньги?

Ли Вильям вынул теперь из кармана и правую руку, опустил кулак на стол и спросил меня, стоит ли, по моему мнению, чего-нибудь этот кулак? Льстить мне ему было нечего: кулак был один из самых мускулистых, виденных мной, и внушал к себе большое уважение.

Ли Вильям спросил меня, стоит-ли, по моему мнению, чего нибудь этот кулак?

— Отлично — решил мистер Бриджер, — и если вы хоть слегка намекнете на мое родство с этим убийцей бобров, я так отделаю вашу наружность, что даже ваша собственная мать, — да благословит Господь эту старушку, — не узнает вас. Поняли вы меня?

Разговор начинал становиться неприятным.

— Садитесь, сэр!

Я снова сел, чтобы избежать дальнейших споров.

— Я отлично понимаю ваши мысли, сэр, — заметил Ли Вильям Бриджер. При этом он закрыл дверь в корридор.

— Я делаю это для большего спокойствия.

Крючок упал и мистер Бриджер убедился в его прочности. Потом он придвинул свое кресло спинкой к двери. Не было смысла протестовать — я был пленник Ли Вильяма Бриджера. Поезд мчался со скоростью приблизительно в девяносто километров и должен был остановиться только через полтора часа в Ливингстоне. К тому же и окна были слишком малы, чтобы выскочить. Ручка тормаза находилась как раз над головою Бриджера. Он взглянул и рассмеялся мне в лицо. А стук колес безнадежно заглушил бы мои крики. Я был пойман и спасения не было. За окнами на перроне промелькнули веселые лица. Я прочел название станции: Чеснет. Поезд всего лишь на мгновение замедлил ход, потом скорость его снова стала увеличиваться с каждой секундой.

Когда я отвернулся от окна, обстановка в купэ слегка изменилась или, вернее, прибавился еще один предмет. На столе, рядом с левой рукой Бриджера, лежал револьвер.

— Послушайте, мистер Бриджер, — меня самого удивляло, что мой голос еще звучал довольно сильно, — не будете ли вы так добры объяснить ваше поведение.

— Поведение!

Он показал два ряда безукоризненных зубов.

— Я хотел только у вас попросить совета, сэр.

— Пожалуйста, бросим комедии, — сказал я. — Если вы собираетесь меня обобрать, то я могу вам сказать, что всю мою кассу составляют приблизительно тридцать долларов. Эти деньги и мои карманные часы вы можете получить и без кровопролития!

— Что мне за дело до ваших часов и тридцати долларов! — Ли Вильям пожал широкими плечами. — Но, с другой стороны…

— Говорите, мистер Бриджер…

— С другой стороны, я боюсь, что мне придется причинить вам некоторое душевное безпокойство. Но это скоро проходит. Обратите внимание на то, что я гражданин, верный законам.

Голос мистера Бриджера растаял от умиления. Нет сомнений, — это истеричный человек. Револьвер в руках такого существа вдвойне опасное оружие. Надо было, чтобы он хоть поставил револьвер на предохранитель. За исходный пункт я взял замечание самого мистера Бриджера. Он, ведь, хотел спросить у меня совета. К чему тогда это оружие? Ли Вильям нахмурил брови.

— Да, тот, кто нуждается в совете, является просителем. Но человек с револьвером вернее господин, чем проситель. Ему не нужно говорить с таким смирением.

Тут мистер Бриджер вдруг резко оборвал сам себя:

— Ах, к черту всю эту болтовню: Человек с револьвером поступает так, как ему нравится! Послушайте, сэр! Знаете вы, что это значит покончить счеты с жизнью? Имеете вы понятие о том, как себя чувствует человек, объевшийся всеми кушаньями и которому все блюда опротивели? Когда испробуешь всего и убедишься, что нет ничего ценного? Когда приходишь к убеждению, что одинаково скучно спать и бодрствовать, быть богатым или бедным, жить как миллионер или как нищий, как преступник или как добродетельный человек… когда знаешь содержание каждого из маленьких пакетиков фортуны и читаешь в человеческих душах, как на объявлении на стене?..

— Вы хотите сказать, мистер Бриджер, что в таком положении находитесь вы?

— Это так и есть, сэр. И я даже немножко перешагнул по ту сторону. Я заплачу вам пятьсот долларов, если вы сосчитаете морщины на моем лице. Пятьсот долларов чистоганом. А каждая морщина на этом усталом лице представляет собой, выражаясь символически, могилу, полную трупов разбитых иллюзий и задушенных надежд. Теперь на этом лице уже нет больше места для новых морщин. И с этого мгновения мои морщины должны распределяться на других лицах. Вот, что я хотел сказать вам.

Мистер Бриджер взглянул на меня с грустью. Я встретился с его взглядом. В глазах мистера Бриджера не было безпокойства, не было неестественного блеска или блуждающего зрачка. Я не верю в диагнозы по глазам, но глаза ведь всегда выдают человека с душевным разстройством. Взгляд мистера Бриджера был совершенно спокоен и ясен, хотя в нем и отражалась некоторая грусть.

— Я рано начал жизнь, сэр. В возрасте двенадцати лет у меня уже был опыт двадцатилетнего. Я узнал очарование разбитой любви и горечи счастья, доходившего до экстаза. Я прошел через всю скалу чувств и задерживался на них с такой же точностью, с какой этот несчастный поезд останавливается на станциях. Ни на одну из этих станций я бы не хотел вернуться. Путешествовал я вокруг всего света. Ваша незначительная страна едва не заполучила меня из-за некоего ограбления банка. Я узнал состояние величайшего напряжения, когда меня травила полиция, а как бургомистр и охранитель порядка в Гаррисоне я сам испытал удовольствие, которое доставляет преследование преступника. Я носил мантию смирения, как и мантию власти. У моих ног ползали финансовые короли и я испытывал от этого не больше удовольствия, чем от чашки сколько-нибудь приличного кофе. Вся моя жизнь была одним долгим разочарованием от моей неспособности испытать то ощущение, о котором столько рассказывают другие — и о котором оба мы читали в книгах. Вся моя жизнь, сэр, была сплошным, безконечным горем. Я как то раз сказал себе: с твоей нервной системой что-то не в порядке. Отлично. Я советовался с лучшими врачами Соединенных Штатов, но эти господа, ведь, у нас ничего не понимают. Я искал сильных ощущений с той же неутомимостью, с которой пьяница гонится за алкоголем, я сам себя ставил в невероятные положения, только, чтобы поднять со дна то, что скрывалось во мне… но все было безрезультатно, совершенно безрезультатно, сэр.

Мистер Ли Вильям Бриджер низко опустил голову, являя картину полного отчаяния.

— Дорогой мистер Бриджер, — начал я, — совет, которого вы с таким доверием просите у меня…

— Стоп, сэр!

— Простите, но…

— Стоп, сэр!

Мистер Бриджер поднял голову и одновременно поднял и руку. А в этой руке он держал заряженный револьвер.

Мистер Бриджер поднял руку с заряженным револьвером…

— Я отказался от этой мысли, — заявил он. — Тут нужно действовать без всяких советов и приготовлений. Теперь нет времени молотить пустую солому, сэр.

— Что же вы хотите делать?

— Я хочу испробовать свой последний шанс, сэр. Последний шанс, остающийся человеку, который хочет себе пощекотать нервы: электрический стул.

— Это довольно мрачная шутка, мистер Бриджер.

— Я еще никогда в жизни не был так серьезен, как сейчас, сэр. Подумайте, сколько наслаждений: допрос, суд, смертный приговор, приготовления… Минуты, секунды в помещении, где происходит казнь, знаете, последние шаги… к стулу… И все эти рожи кругом, выпученные глаза… Потом тебя привязывают, одевают стальные обручи и шапку на голову… дыхание поднимет еще только раза два грудную клетку. Они, ведь, включают ток тогда, когда глубоко вздохнешь. Вы не думаете, сэр, что при таком ощущении и мое сердце забьется хоть немного быстрее… или медленнее?

Электрический стул… Все эти рожи… Выпученные глаза…

— Что вы, собственно, хотите этим сказать?

Мистер Бриджер схватил револьвер, который до этого положил на стол, и надавил пальцем курок.

— Что я хочу сказать? — повторил он. — Разве я недостаточно ясно выразился? Я хочу попасть на электрический стул. Подвергнуться нашей национальной казни. Но не каждому это доступно, сэр. Для этого я должен стать убийцей, сэр.

Поезд мчался вперед со все не уменьшавшейся скоростью. Взгляд в окна сказал мне, что до Ливингстона не могло уже оставаться много миль. Поезд бешено мчался по крутому спуску. Южнее был Иеллоустонгский парк. Мне говорили, что вблизи Ливингстона находится самый длинный туннель Соединенных Штатов. Поезду нужно три минуты, чтобы пройти этот туннель. Но по эту-ли он сторону Ливингстона или по ту? Моя жизнь зависела от ответа на этот вопрос. Я отлично понимал, что мрак туннеля — мое единственное спасение. На моих часах на руке было без пяти минут четыре часа. Необходимо было воспользоваться этими минутами, если на мое счастье туннель…

— Эй! — раздался голос мистера Бриджера. — Не воображайте глупостей, сэр. Вам уж не придется пережить ливингстонский туннель. Тот туннель, в который вы въедете, побивает туннельные рекорды всего мира. Он продолжается вечность. Посмотрите на ваши часы. Я дарю вам ровно две минуты, — этого больше, чем достаточно, чтобы вы могли написать вашу последнюю волю, если вы, конечно, еще в состоянии сосредоточиться. Вот вам бумага и перо.

Ли Вильям Бриджер придвинул мне несколько листков, которые вынул из кармана, и положил на них вечное перо.

Мне, конечно, и в голову не пришло написать хотя бы одну строчку. Я следил за движением стрелки и в моей голове с быстротою молнии мелькали всевозможные способы избегнуть последствий сумасбродства мистера Бриджера. К счастью, у меня за последнюю неделю карабканья по гористым окрестностям Босмана было достаточно упражнений в ловкости и я решил присесть при первом же выстреле и потом броситься на этого сумасшедшего. Конечно, колеса отчаянно шумели, но невозможно, чтобы рядом не услышали выстрела.

— Вы ничего не пишите, сэр?

Мистер Бриджер держал револьвер наготове.

— Вы должны подарить мне еще две минуты, мистер Бриджер. Я только сейчас надумал, что мне нужно написать.

— И двух секунд не подарю, сэр. Что сказано, то сказано! В вашем распоряжении еще полминуты.

Я сообразил, что мое кресло стояло так, что я быстро мог его отодвинуть назад. На одну секунду прикрытием мне будет стол. Минусом Бриджера было то, что ему некуда было отступать. Все зависело оттого, успею ли я наступить на него так близко, что ему некуда будет прицелиться и он не сможет воспользоваться своим оружием. Конечно, успех был очень сомнителен, но все казалось мне лучшим, чем просто дать себя убить.

Оставалось еще пять секунд. Как раз в тот момент, когда я напряг все мускулы для скачка, мистер Бриджер поднял руку и сказал:

— Вы просили у меня еще две минуты. Я никогда не был скрягой, сэр. Пожалуйста, дарю вам две минуты. Но сначала переверните бумагу, которая лежит перед вами.

Я просто как-то механически перевернул лист. Вся страница была покрыта черными и красными печатными буквами. Я прочел следующее:

Страхование от убийства.

«Статистика показывает, что количество убийств растет с ужасающей быстротой. Во многих странах, положительно, развилась какая-то эпидемия убийств. Как легко может самый невинный человек повстречаться с преступником, для которого нет ничего святого, или с безумцем, который потерял представление о правде и о законе! Вы сами не можете себя защитить от ужасных преступных деяний, но наш долг, во всяком случае, защитить ваших близких от»… и так далее. Конец гласил:

«Стоит всего пятнадцать долларов в год гарантировать остающимся после вас двадцать тысяч долларов в случае, если бы вас убили».

Мне не нужно было двух минут, чтобы прочитать все это. Когда я поднял глаза, я увидел, что мой американский спутник улыбается мне доброй улыбкой дядюшки. Револьвер исчез. Он ждал с пером в руке, чтобы заполнить бланк для страхового общества.

Он ждал с пером в руке.

— Что же, милейший, — сказал он самым простодушным и доброжелательным тоном, — могу я на вас расчитывать?

— Да, — ответил я в изнеможении, — конечно, можете. Вот, пожалуйста, пятнадцать долларов!