Нет необходимости кого-либо убеждать в том, что человечество в нынешний исторический момент переходит в новое качественное состояние. Каким будет это новое состояние, какова модель предстоящего мироустройства? Что за философия жизни будет господствовать в умах народов и наций, насколько изменится система взглядов на мировое развитие? Это вопросы, на которые ответ ещё предстоит найти.

 

Закон дуализма никто не отменял

Определения формирующейся новой ситуации многолики и разнообразны: «конец истории», «социальный постмодерн», «постиндустриальное сообщество», «война цивилизаций», «глобализация», «новый мировой порядок», «либеральная мировая диктатура» и т. д.

С некоторой долей определённости можно констатировать, что активно идёт процесс переоценки ситуации, сложившейся на планете к началу нового тысячелетия, установившихся концепций, прогнозов и предлагаемых ранее решений. Приведу высказывания достаточно известных миру людей.

Первое: «Государства западного мира изменили своим демократическим принципам и движутся к тоталитаризму, а демократия становится всего лишь мифом и прикрытием безнравственности».

Второе: «Бесконтрольный капитализм и распространение рыночных ценностей на все сферы жизни ставят под угрозу будущее нашего открытого и демократического общества. Сегодня главный враг открытого общества — уже не коммунистическая, но капиталистическая угроза».

И третье высказывание: «Формируется система глобального планирования и долгосрочного перераспределения ресурсов».

Первая фраза принадлежит папе римскому Иоанну Павлу II, в ней сквозит беспокойство тотальным разрушением устоявшейся системы нравственных норм и надвигающейся на мировое сообщество, по выражению понтифика, «культуры смерти».

Вторая цитата прозвучала из уст финансиста и филантропа Джорджа Сороса, и в ней слышны нотки разочарования либерально-рыночной моделью экономики.

А третья фраза — это творение незабвенного Збигнева Бжезинского, упорно выстраивающего концепцию управления планетой, управления со стороны понятно кого — мировой финансовой олигархии с использованием США в качестве главного тарана и мирового полицейского, охраняющего претензии на мировую власть и мировые ресурсы.

К оценке нынешней ситуации и тенденций её развития, видимо, более всего подходит фраза, брошенная ещё одним печально известным политиком — М. С. Горбачёвым: «Мы сегодня скорее понимаем, каким новый порядок не должен быть, чем знаем, каким он станет».

Попытаемся всё же если не прояснить ситуацию, то, по крайней мере, внести свою лепту в эту глобальную мировую путаницу и сомнения. Посмотрим на мир через призму законов и закономерностей геополитической науки. После Второй мировой войны, по сути дела, был классически реализован главный закон геополитики — закон дуализма, то есть разделения мира на морскую (талассократическую) и континентальную (теллурократическую) цивилизации. Во главе их встали государства с чётко выраженными цивилизационными признаками — США и СССР, образовавшие две мировые системы, явившие человечеству альтернативу в развитии. Соперничество между ними во многом способствовало техническому прогрессу, развитию демократических принципов, созданию системы справедливых международно-правовых норм и институтов, социальной защищённости людей.

Достижение паритета стратегических потенциалов делало мир более стабильным, и ни одна страна не ощущала себя одинокой, беззащитной, хотя и случались факты военного давления и вооружённой агрессии.

Попытки образовавшихся на развалинах СССР государств войти в систему ценностей морской цивилизации, таких, как либеральная демократия, либеральный рынок, успеха пока не имеют. И уж тем более не удаётся восстановить паритет сил и выстроить континентальную иерархию на основе несвойственных им ранее потребительских цивилизационных ценностей. Государства континентального типа всегда более консервативны в политике, экономике, военном деле, менее подвижны и тяготеют к усилению роли государства во всех сферах жизнедеятельности. Общественное доминирует над индивидуальным, духовно-нравственное над материально-потребительским.

Идущие же сейчас глобализационные процессы размывают государственные границы, снижают роль самого государства, одновременно усиливая роль финансовых структур, их зависимость от транснациональных финансовых олигархий. Но главная забота и цель таковых — прибыль любым способом, любым путём, в том числе и вхождением во власть, влиянием на власть, захватом власти или её покупкой. Вспомним формулу Билдербергского клуба: «Власть — это товар, пусть и самый дорогой. Поэтому владеть им должны самые богатые».

И сегодня можно говорить о формировании мировой финансовой системы власти, разворачивающей глобальные процессы в сторону новых прибылей. То есть на планете появился новый геополитический субъект — мировая финансовая олигархия, устанавливающая диктатуру денег, власть доллара. Этот геополитический феномен имеет преимущественно признаки агрессивной морской цивилизации, его штаб-квартира и финансовая основа дислоцируются на территории США, и поэтому его часто совмещают с государством по имени Соединённые Штаты Америки, в то время как он наднационален. И его появление — это тоже результат крушения биполярной системы мира.

Б. Клинтон в 1998 году с пафосом заявил: «Прогресс свободы сделал это столетие американским веком. С божьей помощью… мы сделаем XXI век новым американским веком». Мне кажется, что господин экс-президент США либо глубоко заблуждается, либо под Америкой он имел в виду не территорию и не население США. Другой известный американец Дж. Рифкин в своей книге «Конец работы» пишет нечто иное: «Растущий разрыв в зарплате и благах между ведущими руководителями и остальной американской рабочей силой создаёт глубоко поляризованную Америку — страну, населенную небольшой космополитической элитой живущих в изобилии американцев… с всё более нищающим населением, рабочими и безработными людьми». И далее интересный вывод: «К 2015 году США не смогут обеспечить себя импортируемой из всех стран мира нефтью. И либо придётся снижать потребление и урезать потребности, что американские корпорации и финансовые группы не любят и не умеют делать, либо будут захватывать новые и новые источники нефти и снижать для самих себя цены на нефть». Это, кстати, было написано до захвата Ирака.

Так что мы иногда, возможно, зря критикуем государство США за агрессивность, потому что простые американцы своей жизнью расплачиваются за богатства той самой космополитической элиты.

Сегодня кое-кто из российских политологов предлагает тезис: «Пусть лучше США обеспечивают порядок и управляют миром, чем вообще никто». Попытаться править миром из Вашингтона можно, но управлять мировыми процессами нельзя. Американская администрация не всегда справляется с процессами внутри страны. Это, во-первых, а во-вторых, ей придётся в таком случае поставить под контроль мировую финансовую олигархию. Но этого не произойдёт потому, что и в США власть — это тоже товар и он уже прикуплен внедрением в ряды администрации функционеров монополий, — среди них вице-президент, министр финансов, помощник президента по финансовым вопросам и пр. Значит, говоря об американской гегемонии, мы должны иметь в виду гегемонию мировой финансовой олигархии и прежде всего той самой американской, а точнее — транснациональной, космополитической элиты.

Но финансовая олигархия не способна управлять мировым развитием, в том числе мировым хозяйством, мировой наукой, культурой, образованием и т. д. Для этого у неё нет соответствующих институтов, да и нет намерения, поскольку такое управление не даёт быстро ощутимой прибыли. Проще развязать войну, захватить источники сырья, подавить конкурентов, скупить и положить под сукно конкурентоспособные научно-технические разработки. Она будет делать лишь то, что несёт быструю и ощутимую прибыль. Увеличивая свою прибыль, финансовая олигархия движется к банкротству мировой финансовой системы, о чём настойчиво предупреждает известный американский политик и экономист Л. Ларуш. Она разрушает международную систему безопасности, нравственность и духовность, обрекает на нищету миллиарды людей планеты.

Таким образом, можно сделать вывод, что один из главных претендентов на глобальную гегемонию — мировая финансовая олигархия — не обеспечивает устойчивое развитие человеческой цивилизации и, даже усиливая свою финансовую мощь и влияние в современных глобалистских процессах, подвигнет мир скорее к хаосу, нежели к стабильности.

Много говорится сегодня о роли США в становлении нового мирового порядка. Представляется, что и государство Америка не потянет управление мировым сообществом.

Во-первых, оно само находится в состоянии схватки с финансовой олигархией, претендующей на мировую власть, а союз между ними может носить лишь тактический характер (как в ситуации с Ираком);

во-вторых, действия США вызывают оппозицию иных государств и международных организаций и межгосударственных образований. В том числе со стороны союзников Вашингтона. Мы сегодня наблюдаем рост напряженности по оси Америка — Европа. Нельзя исключать перерастания напряженности в жесткое противостояние между США, с одной стороны, Германией и Францией, с другой;

в-третьих, Соединенным Штатам также не хватит — при всей их мощи — ресурса для установления и поддержания нового миропорядка, подчинённого диктату США. Уже сегодня повсеместный антиамериканизм конвертируется в акции протеста, рост недоверия к американской политике и доллару, в терроризм;

в-четвертых, внутри США возрастает нестабильность, противоборство политических сил, стагнация в экономике, деморализация общества.

Так что США не могут стать новым управляющим мира, а быть лидером — не способны в силу мировоззренческих установок на насильственное установление мирового господства. По сути дела, в США сформирована своеобразная идеология нацизма, объявляющая войну всем иным цивилизациям.

Много разговоров идет о международном терроризме как ещё об одном субъекте, претендующем на мировое доминирование. Но подобные суждения не выдерживают никакой критики. Говоря об этом феномене, подспудно имеют в виду исламский мир и стремление создать глобальный мусульманский халифат. Простой анализ состояния исламского мира показывает его серьёзную разобщённость в сфере идеологии, политики, экономики, культуры и даже теологии. И никто из серьёзных политиков от ислама об идее халифата не упоминает. Это — пропагандистское клише для оправдания агрессии против мусульманских стран.

В последние годы динамично возрастает геополитическая роль Китая. Прогнозируется, что к середине текущего века он станет державой № 1 в мировой табели о рангах. Но может ли он стать лидером мирового сообщества, а тем более определять миропорядок по-китайски? Есть ряд сомнений по этому поводу. И первое из них относится к возможности духовного лидерства. Вряд ли идеи конфуцианского социализма станут привлекательными для иных стран мира. Далее — развитие рыночных отношений всё более входит в противоречие с коммунистической идеологией. В-третьих, параллельно с Китаем наращивают мощь его соседи-соперники — Индия, Япония, Корея, Вьетнам, страны Юго-Восточной Азии, уравновешивая претензии Пекина на региональное лидерство. В перспективе просматривается возможность сближения КНР и США, особенно в период выравнивания потенциалов могущества двух стран. Но геополитический союз против остального мира не состоится в силу принадлежности к разным геополитическим мирам (морскому — США и континентальному — КНР) и присутствия элементов комплексного соперничества.

Объединённая Европа может стать сильным геополитическим игроком, но определять ход мировой истории она не в состоянии.

Итак, что мы имеем?

Императив создания комплексной системы глобального управления, ориентированной, по З. Бжезинскому, на «новый орган всемирно-политической власти», нереален. Либерально-рыночный императив глобализации не даёт стратегической перспективы человечеству и даже грозит глобальным финансово-экономическим кризисом и кардинальным изменением основ социального строя.

Контрнаступление административно-мобилизационных проектов может стать основой выхода из глобального кризиса. Но скорее это будет временной зигзаг в прошлое. Есть большая вероятность возникновения социального хаоса, мировой анархии, всеобщей гражданской войны, что будет накладываться на увеличение числа несостоявшихся государств, масштабный терроризм, массовый голод, вооружённую агрессию.

 

Что ждёт Россию

Влияния указанных процессов не избежать и России. Но уменьшить их влияние возможно. Каким конкретно образом? Мне кажется, что главная причина неудач российских реформ и метаний внешней и внутренней политики лежит не в плоскости плохого парламента, правительства или президента или несовершенства законодательства, а в отсутствии объективного анализа происходящих в современном мире процессов и определении тенденций мирового развития. Отсюда и прострация в выборе геополитического места и роли в системе мировых координат, неспособность разработать перспективную модель государства и общества и, как следствие, отсутствие стратегии развития государства Российского, глубокий системный кризис.

Никакая благоприятная конъюнктура, никакие, даже самые высокие, цены на нефть или социально-политическая стабилизация не будут способствовать процветанию страны при отсутствии стратегии. Напомню известный афоризм Сенеки: «Нет попутного ветра для того, кто не знает, куда плыть».

То, что мы делаем в реальной политике, это всего лишь жалкие попытки скопировать элементы того мирового хаоса, который наблюдается повсеместно в политике ведущих геополитических игроков. Посредством сравнения ВВП и других социально-экономических показателей мы унизили себя до роли третьесортного субъекта в мировой политике, совершенно отбросив огромный державный потенциал России.

Мы утрачиваем сознание того, что Российская Федерация обладает:

— объективными параметрами великой державы, имея обширную территорию с богатейшими природными ресурсами;

— населением с высоким интеллектом;

— геополитическими традициями державности и особым цивилизационным ресурсом;

— опытом социалистического проекта, альтернативного либерально-рыночному проекту;

— эксклюзивными знаниями по проектированию сверхсложных систем,

— основами фундаментальной науки;

— стратегическим военным потенциалом.

Занимая центральную часть Евразийского континента, Россия объективно выступает своего рода геополитическим «солнечным сплетением» и играет роль посредника между странами Европы и Азии. Ее одновременное присутствие в двух частях света влияет на содержание политических, экономических, культурных и военно-стратегических процессов, происходящих в них. Имея выход к морям и используя огромную территорию для международного транзита, обладая системой космической, воздушной и морской навигации, Россия располагает уникальными возможностями для эффективного участия в международной интеграции и влияния на глобальные мировые процессы.

И наконец, геоисторический и культурно-цивилизационный аспекты нашего потенциала, характеризующиеся преемственностью стереотипа геополитической активности страны вне зависимости от формы правления и характера политического режима, открытостью, приверженностью справедливым принципам отношений ко всем другим народам и странам. Россия практически всегда играла активную роль в мировых политических процессах, её политике свойственна мессианская роль.

Особый, преимущественно общинный тип хозяйства при традиционно многоукладной экономике, неповторимая культура, пронизанная настроениями соборности и высокой духовностью, братское единство восточнославянских народов и других коренных народов России, социальная солидарность, просвещённое светское общество при равноправных и равнодостойных взаимоотношениях мировоззрений, религий и вероисповеданий сформировали на наших пространствах особый цивилизационный тип россиянина. И это тоже наш общий потенциал. И союзников нам нужно искать в параметрах подобных ценностных систем, систем континентальной цивилизации.

То есть можно сделать вывод, что Россия потенциально способна стать лидером мира, альтернативного тому новому мировому порядку, который навязывают США и транснациональная мафия.

К сожалению, неореволюционный подход к преобразованиям в стране, отрицание исторических традиций, псевдонаучные методы реформ и игнорирование потенциальных возможностей развития страны привели (и не могли не привести) к тому, что мы имеем.

Наука, научное прогнозирование, научное планирование оказались отброшенными на обочину процесса, не востребованы государством, которое олицетворяют далеко не лучшие люди, и тем более не умы, Отечества. Научная мысль страны не сконцентрирована на разработке теории и стратегии строительства Российского государства и общества, не вовлечена в активный процесс поиска модельных вариантов нашего будущего. Поэтому многие институты и коллективы работают разобщённо, заняты проблемой физического выживания или трудятся за подачки на иностранные компании, научные центры, государства.

И если не наступит осознание, что антинаучный подход идёт вразрез с возрождением России, что он губителен для неё, если мы не сможем самоопределиться в этом мире, нас ожидает невесёлое будущее или его вовсе не будет.

 

Феномен международного терроризма

Международный терроризм как новое глобальное явление, возникшее в эпоху глобализации, оказывает серьёзное влияние на мировую политику, мировую экономику, систему международной безопасности. Под влиянием этого нового явления идёт перекройка геополитической карты мира, перераспределяются планетарные ресурсы, разрушается суверенитет и демонтируются границы государств, изменяется система международно-правовых принципов, сложившаяся в сообществе государств после Второй мировой войны.

Встаёт естественный вопрос: все эти изменения — результат действий террористов? Или терроризм — ответное следствие глобализации? Или терроризм — искусственно созданный инструмент глобализации? Без ответа на этот вопрос, без выявления глубинных причин, корней и целей международного терроризма, без вскрытия его сущности борьба с ним не имеет смысла, ибо это будет бой с тенью.

Даже поверхностный анализ цели, задач и сущности глобализационных процессов, а также политических и военных доктрин некоторых государств, интересов транснациональных корпораций и международной финансовой олигархии убеждает, что терроризм вольно или невольно способствует реализации целей, задач и интересов вышеперечисленных субъектов. А значит, он не самостоятельный субъект мировой политики, а всего лишь инструмент, средство для нового монополярного миропорядка с единым центром глобального управления, стиранием национально-государственных границ и установлением господства новой мировой элиты. Следовательно, именно она выступает главным субъектом международного террора, его идеологом, его «крёстным отцом».

Главным объектом новой мировой элиты является естественная, геополитическая традиционная и культурно-историческая реальность, сложившаяся система межгосударственных отношений, национально-государственное мироустройство человеческой цивилизации.

На наш взгляд, нынешний международный терроризм есть явление, состоящее в применении террора государственными и негосударственными политическими структурами как способа достижения политических целей.

С помощью этого определения мы можем идентифицировать — по целям и задачам — силы, относящиеся к международному терроризму, выявить заказчиков терактов, организации, способные их осуществить, и определить цели того или иного теракта.

Терроризм, согласно нашему определению, это инструмент войны иного, не традиционного типа. Если в традиционной войне главным считается уничтожение экономического и военного потенциала противника, то в новой войне терроризм решает следующие задачи: дестабилизация государственных устоев, дезорганизация управления, психологическое подавление объекта воздействия и принуждение его к политическому подчинению. Одновременно международный терроризм в союзе со СМИ выступает как своеобразная система управления глобальными процессами.

Естественно, не поняв сути этой новой войны, о которой не говорит сегодня только ленивый, мы не поймём и сущности одного из инструментов глобализации — терроризма.

Налицо стремление неких глобальных сил к установлению контроля над планетой и судьбами человечества и унификации (стандартизации) идеологии и образа жизни. То есть к подчинению всех народов одной стандартизированной схеме, определяемой хозяевами новой жизни.

После распада СССР и мировой социалистической системы казалось, что задача построения однополярного мира (мировой империи) практически решена. США получили безраздельный контроль над мировой кредитно-финансовой системой, статус доллара стал непререкаемым, во главу мировых процессов выдвинулась экономика, оттеснив политику, и опять же с лидирующим положением США. Да и в области военно-стратегической у Вашингтона не осталось конкурентов. Лишь в области стратегических ядерных вооружений могла конкурировать Россия, но и эту проблему надеялись решить экономическим путём (через кризис российской экономики, систему односторонних разоруженческих соглашений и выход из прежних равноправных договоров).

По истечении более десяти лет реализации программы глобального лидерства видно, что она затрещала по всем швам. Концепция высоких технологий провалена. Создана огромная пирамида ничем не обеспеченного доллара, угрожающая мировой экономике трудно предсказуемыми катаклизмами. Да и экономика США в конце 90-х годов покатилась по наклонной.

Европа, наращивающая интеграцию в рамках ЕС на основе единой валюты, постепенно вырастает в конкурента США — экономического и политического. На Востоке американцев беспокоят три момента: темпы развития КНР, неуклонно идущие интеграционные процессы и растущий (почти повсеместно) антиамериканизм. Плюс ко всему отчётливо проявилась тенденция к увеличению потребления углеводородного сырья в Европе и Азии на фоне выводов учёных о скором истощении нефтяных полей.

В складывающейся ситуации мировой элите во главе с США предстояло разрешить сложную дилемму:

— отказаться от имперских амбиций и приступить к структурной перестройке своей экономики и гармонизации мировой финансово-экономической системы, введению эквивалента доллару;

— внести серьёзные коррективы в стратегию глобального лидерства.

Первое грозило огромными потерями сверхбогатых, ряда транснациональных компаний, ВПК, финансовой олигархии, то есть било по карману мировой олигархии.

Поэтому был избран второй путь. В глобальную «холодную войну» были введены «горячие» элементы, и первый из них — война НАТО против Югославии. И хотя для США и мировой элиты всё обошлось благополучно, дурачить общественное мнение сказками о плохих народах (сербы — в подаче американцев), о диктаторах (С. Милошевич, С. Хуссейн) становилось всё более сложным. Да и союзники по НАТО уже не верили им.

И тогда из потайного кармана достали феномен международного терроризма. Причём это было сделано с дьявольской изощрённостью: главный удар нанесён по самой Америке. Два 100-этажных здания Международного торгового центра предотвратили (пока) обвал 450-триллионной долларовой пирамиды. Так что игра стоила свеч. И сегодня мировая «холодная война», где главными инструментами становились финансы и технологии, переросла в войну «тёплую» (по выражению известного русского учёного и писателя А. А. Зиновьева), где главным оружием стало информационно-психологическое, а сопутствующим — теракты. Но именно симбиоз СМИ и террора создает условия для поворотов в мировой политике и изменений существующей реальности.

Если в этом контексте рассматривать события 11 сентября 2001 года в США, можно сделать следующие выводы:

1. Заказчиком терактов выступали политические и деловые круги, заинтересованные в дестабилизации мировой обстановки и способные оплатить операцию. Политический замысел созрел там, где возникло напряжение в управлении финансовыми и ресурсными потоками. А причину нужно искать в столкновении интересов крупного капитала на глобальном транснациональном уровне, в кругах, не удовлетворённых темпами глобализационных процессов или их направленностью.

Именно в этих кругах мог возникнуть заговор узкой группы весьма влиятельных и состоятельных лиц. В отличие от традиционных войн, где замысел определяли политики и генералы, в данном случае инициаторами выступали финансовые воротилы и подчинённые им политики.

2. Операцию подобного масштаба способны спланировать, организовать и управлять ею только секретные службы в лице действующих должностных лиц или лиц, находящихся в отставке, но имеющих связи и влияние в государственных структурах. Только секретные службы создают, финансируют и держат под контролем организации экстремистского толка. Без их поддержки такие структуры долго существовать не могут, а тем более не могут осуществлять оперативное проникновение в систему особо охраняемых структур государства, планировать и осуществлять сверхсложную масштабную акцию.

3. Организацией — исполнителем операции не мог быть У. бен Ладен и его «Аль-Каида». Он не обладает для этого ни организационными, ни интеллектуальными, ни кадровыми ресурсами. Следовательно, была образована специальная команда профессионалов, а арабы-смертники выполняли роль демаскирующего признака ложной цели. Автомашина с «забытым» в ней Кораном и летными инструкциями, припаркованная в аэропорту, завещание, оставленное в камере хранения, и тому подобные вещи — не что иное, как увод на ложный след в расследовании теракта.

В выигрыше от операции 11 сентября 2001 года оказались:

— экономика США, получившая импульс для выхода из кризиса за счёт раскрутки военно-промышленных контрактов и нацеленности на иракскую нефть;

— политические американские и транснациональные круги, получившие возможность отвести общественное внимание от кризисной ситуации в США и в мировой экономике и сконцентрировать его на фантоме терроризма;

— администрация США, получившая козыри для освобождения от пут международного права и осуществления актов агрессии против любого государства по своему усмотрению.

Таким образом, операция 11 сентября направила ход мировых событий в русло, которое выгодно мировым олигархам и транснациональной мафии, стремящимся к контролю над планетарными природными ресурсами, глобальной информационной сетью и финансовыми потоками, а также национальной политической и деловой элите США, также стремящейся к мировому господству.

Введение в мировую политику феномена международного терроризма в качестве виртуального геополитического субъекта решает для транснациональной мировой олигархии и элиты США следующие задачи:

— сокрытие истинных целей сил, ведущих борьбу за мировое господство и глобальный контроль. Все якобы ведут борьбу с «мировым злом» — терроризмом, а значит, другое, истинное зло типа мирового сионизма и пр. уходит в тень;

— вовлечение больших масс населения в борьбу с неясными целями, с невидимым противником. Манипулирование общественным сознанием и дезинформация, нагнетание всеобщего страха, психологической дестабилизации;

— разрушение фундаментальных международно-правовых норм, искажение смысловых понятий агрессии, государственного террора, диктата, национально-освободительного движения и т. д.

— лишение народов права на вооружённое сопротивление агрессии и оккупации, на противодействие подрывной деятельности иностранных спецслужб, геноциду;

— изменение целевых установок в строительстве вооруженных сил в пользу борьбы с терроризмом (военно-полицейских функций), нарушение логики в формировании военных союзов в ущерб совместной обороне и в пользу так называемой антитеррористической коалиции;

— разрешение экономических проблем путем военно-силового принуждения под предлогом борьбы с терроризмом;

— воспрещение образования альтернативного геополитического центра силы.

Феномен международного терроризма объективно способствовал усилению роли идеологии и других форм духовной деятельности в жизни общества. В условиях, когда борьба за независимость, суверенитет, территориальную целостность военными средствами становится малоэффективной или бесперспективной, акцент в борьбе переходит в духовную сферу и может перерасти в битву за веру, за цивилизацию, за право быть русским или китайцем, православным или мусульманином и т. д.

То, что мы наблюдаем на Ближнем Востоке, не что иное, как битва ислама против иудаизма и его политического детища — мирового сионизма, против англосаксонского антидуховного образа жизни и несправедливой захватнической внешней политики.

Иерархическая структура терроризма всеохватна и всепроникающа. Практически в любой сфере человеческой жизнедеятельности имеют место факты открытого и латентного террора. На наш взгляд, наиболее известный и в наибольшей степени беспокоящий общество вид террора в форме боевых, диверсионных акций в иерархии терроризма занимает низшую ступень. Чуть выше стоит финансовый, экономический, политический террор. А высшую ступень занимает информационно-психологический терроризм как средство разрушения традиционных духовных, культурных ценностей, образа жизни, общественной морали, национального сознания, основ государственного строя, политической системы, принципов экономической деятельности и т. д. В союзе с диверсионно-боевым террором он превращается в грозное оружие массового уничтожения, пострашнее ядерного. И сегодня Россия в полной мере ощущает это на себе.

«Норд-ост», Беслан, взрывы самолетов и теракты в метро — это, безусловно, следствие близорукой политики российских властей в постсоветские годы, когда были созданы благоприятные условия для террора. Но заказчик терактов, их политическая крыша и финансовый спонсор — это та же мировая финансовая олигархия с её филиалами и подчинёнными структурами в России.

Конечно, было бы ошибочным приписывать использование террора и создание террористических структур только силам, стремящимся к мировому господству и глобальному контролю. Террор как тип войны широко используется и в защите цивилизационных и национальных интересов, когда иные способы борьбы невозможны или неэффективны (например, в силу явного превосходства противника). В этом случае террор носит характер диверсионных действий и выступает под лозунгом национального освобождения, борьбы за независимость, за сохранение своих традиций, духовных ценностей и т. д. (Ирак, Палестина). И это — следствие глобализации и результат противоборства материально-потребительских и духовных начал.

Вкрапление в борьбу подобного типа элементов религиозного фанатизма, жертвенности и нетерпимости делает её наиболее ожесточённой, бескомпромиссной и кровопролитной. В систему международного терроризма активно вплетаются создаваемые спецслужбами разных стран радикальные экстремистские организации для борьбы с государствами-конкурентами в регионе, вооружённые формирования (частные армии и спецслужбы) транснациональных корпораций, наркомафии и т. д.

Формированию террористических настроений, готовности к террористическим действиям способствуют социальная и политическая несправедливость, нищета, голод, безработица.

Терроризм в той или иной форме проявляется везде, где в какой-то момент происходит обострение противоречий в социально-политической сфере, начинается ломка общественного устройства, появляется нестабильность, падение нравов, торжество цинизма и преступности. То есть всё, что мы получили в России в результате реформ. Всё это накапливает в обществе агрессивный потенциал, который вырывается наружу бунтами, погромами или террористическими акциями. В такой среде легко найти и подготовить будущих террористов. И именно с этой средой работают спецслужбы США и их союзников, агентура транснациональных корпораций, подбрасывая в нее идеологию неоваххабизма (Чечня), борьбы за независимость (Косово) и солидные денежные вливания.

Характерным для терроризма глобального и регионального уровней является сетевая основа их создания и функционирования. По сути дела, это — масонская система. Небольшие группы (ядра), разбросанные по миру с высокой степенью автономии, без чётких иерархических построений. Мотивацией их деятельности является не приказ сверху, а некая идея. То есть центр управления такими людьми лежит в душе каждого из них, они заряжены на идею. Это зримо наблюдается в Чечне.

Особенностью действия членов такой сети является их рассредоточенность. Боевики обычно маскируются мирной деятельностью, принимают облик обычных граждан. Они собираются вместе только для выполнения теракта, после чего опять рассеиваются. Поэтому их трудно выявить и нейтрализовать, тем более что они имеют свою агентуру или «крышу» во всех ветвях коррупции и криминала, пронизывающих вертикаль власти.

Отсюда следует вывод: эффективной борьба может быть только тогда, когда изменится социальная и духовная среда, являющаяся благоприятной базой терроризма, когда главный удар будет наноситься не по ячейкам террористов, а по штабным структурам различного уровня, формирующим псевдоидею, когда общество объединится вокруг великой идеи добра и справедливости во имя будущего.

 

Что делать?

Это — главный вопрос в борьбе за сохранение российской государственности. Не вторгаясь в сферу деятельности правоохранительных органов, выделю следующие, на мой взгляд, неотложные меры.

1. Во внешней политике:

— определиться со своей геополитической моделью поведения, поставив во главу угла принципы справедливости, соблюдение норм международного права, противодействие агрессии во всех формах её проявления, поддержку суверенитета государств против иностранного вмешательства во внутренние дела;

— вступать в союзнические отношения на базе совпадающих долгосрочных стратегических интересов, а не по конъюнктурным соображениям властной элиты;

— всей мощью государства, потенциалом российского общества защищать своих граждан, где бы они ни находились (в Абхазии, Приднестровье, Южной Осетии или в Катаре), а также национальные интересы.

2. Во внутренней политике:

— развернуть её в сторону восстановления духовности, русской традиции, православия, традиционного ислама, русской культуры, державности. Осмыслить наконец слова великого историка В. О. Ключевского: «Конец русскому государству будет тогда, когда разрушатся наши нравственные основы, когда погаснут лампады над гробницей Сергия Преподобного и закроются врата его лавры»;

— сформировать новую элиту России, которая на деле может решить неотложные государственные задачи и для которой жизненное кредо составляет служение Отечеству, а критерием нравственности выступает святость;

— самым решительным образом очиститься от безнравственности во власти и её носителей, ибо безнравственная власть рождает безнравственную политику, безнравственную экономику, бескультурье, цинизм и террор. Метко сказал французский философ Ж. Бодрийяр: «Террористические акты дают увеличенное зеркальное отражение самой власти»;

— образовать центр стратегического анализа, в котором сосредоточить лучшие умы России (а не экспертов многочисленных зарубежных центров, фондов и т. д.) для объективного исследования мировой и внутрироссийской ситуации и разработки «Стратегии развития Российского государства».

В основу «Стратегии» целесообразно положить два начала:

а) духовно-нравственное — во имя чего, каких ценностей и целей будут развиваться государство и общество;

б) социально-политическое — какой социальный слой будет ведущим субъектом в определении моделей политики, экономики, образования, науки, культуры.

Решение этих задач важно как для сохранения Российского государства и его возрождения, так и для противодействия губительным глобализационным процессам. Значительная часть мирового сообщества смотрит на Россию не только с сожалением, но и с надеждой. И это тоже потенциал в пользу возрождения нашего Отечества.

 

Россия переживает тяжелый кризис (ряд зарубежных ученых даже считает его самым длительным и самым глубоким в Новой истории). Этот кризис иногда называют системным. Это значит, что происходит распад или деформация всех главных систем жизнеустройства страны. Это — цивилизационный слом, когда массы людей ставят под сомнение все устои общества и принципы бытия, теряют систему координат для различения добра и зла, для осознания своих интересов, меру для оценки явлений и способность предвидеть будущее.

Те, кто обладают мужеством и силами для того, чтобы хладнокровно задуматься над состоянием дел, неизбежно обращаются за аналогиями и уроками к опыту предыдущего системного кризиса России подобного масштаба — катастрофе начала XX века. Тогда Россия, вынужденная одновременно «догонять капитализм и убегать от него», попала в историческую ловушку. Импорт западного капитализма втягивал Россию в периферию мировой капиталистической системы, финансы и промышленность попали под контроль иностранного капитала, анклавы которого были окружены морем нищающего крестьянства.

Составляя около 85 % населения, крестьянство стало внутренней колонией для обеспечения ресурсами этих анклавов, и произошел «секторный разрыв» — промышленность и сельское хозяйство не соединились в единое народное хозяйство. Промышленность не вбирала избыток сельского населения и в свою очередь не обеспечивала село машинами из-за крайней бедности крестьян. Возможность модернизации деревни была блокирована, земледелие не могло перейти от трехполья к более продуктивным многопольным севооборотам, а отсутствие удобрений и острая нехватка пастбищ и скота вели к снижению отдачи от трудовых усилий. Происходила архаизация и пауперизация хозяйственного уклада, в котором проживало большинство населения страны.

Когда наша интеллигенция сравнивает Россию с Западом, она чудесным образом забывает о том, что благодаря прекрасным почвенно-климатическим условиям, а затем наличию колоний и ранней индустриализации (разрешивших проблему «аграрного перенаселения») сельское хозяйство Запада накопило такие средства для модернизации, о которых и речи не могло идти в России — вплоть до середины 30-х годов XX века.

Урожаи зерновых с XIII-го по XIX век выросли в Западной Европе от сам-пять до сам-десять. Какие же урожаи были в России? На пороге XIX века средний урожай зерновых был сам-2,4! В четыре раза ниже, чем в Западной Европе. Надо вдуматься и понять, что эта разница, из которой и складывалось «собственное» богатство Запада (то есть полученное не в колониях, а на своей земле), накапливалась год за годом в течение тысячи лет. И даже больше. Величина этого преимущества с трудом поддается измерению.

Средства из крестьянства как «внутренней колонии» государство выжимало налогами и податями. Бывшие помещичьи крестьяне платили из своего дохода с сельского хозяйства в среднем 198,25 % (в Новгородской губернии 180 %). Таким образом, они отдавали правительству не только весь свой доход с земли, но почти столько же из заработков за другие работы. При малых наделах крестьяне, выкупившие свои наделы, платили 275 % дохода, полученного с земли!

Поскольку крестьяне составляли подавляющее большинство населения России, эти высокие налоги, дополняемые косвенными налогами на продажи предметов первой необходимости, даже при низкой доходности крестьянского хозяйства стали важнейшим источником средств для финансирования индустриализации, создания анклавов капиталистического хозяйства.

Надо подчеркнуть вещь, которая с трудом укладывается в наше «прогрессистское» сознание: такое важное, принесенное капитализмом техническое средство, как железные дороги, вело к разорению крестьянского хозяйства и к резкому ухудшению материального положения крестьян. Виднейший специалист в области хлебной торговли П. И. Лященко писал: «Железные дороги вместо того, чтобы служить клапаном, вывозящим избыток, стали постепенно служить способом для более легкого и полного выжимания из хозяйства последнего пуда хлеба, последней копейки».

Цена, которую платили крестьяне помещикам за аренду земли, была столь высока, что сегодня невозможно объяснить читателям (даже в личных разговорах), как же такое могло быть. По данным помещичьих местных комитетов, созданных С. Ю. Витте, перед 1905 г. крестьяне 49 европейских губерний ежегодно выплачивали помещикам за аренду 315 млн рублей, то есть в среднем по 25 руб. на двор (все годовое пропитание крестьянина обходилось примерно в 20 рублей). А. В. Чаянов в книге «Теория крестьянского хозяйства» (1923) пишет: «Многочисленные исследования русских аренд и цен на землю установили теоретически выясненный нами случай в огромном количестве районов и с несомненной ясностью показали, что русский крестьянин перенаселенных губерний платил до войны аренду выше всего чистого дохода земледельческого предприятия».

Расхождения между доходом от хозяйства и арендной платой у крестьян были очень велики. А. В. Чаянов приводит данные за 1904 г. по Воронежской губернии. В среднем по всей губернии арендная плата за десятину озимого клина составляла 16,8 руб., а чистая доходность одной десятины озимого при экономичном посеве была 5,3 руб. В некоторых уездах разница была еще больше. Так, в Коротоякском уезде средняя арендная плата была 19,4 руб., а чистая доходность десятины 2,7 руб. Разница колоссальна — 16,6 руб. с десятины, в семь (!) раз больше чистого дохода.

Понятно, что в этих условиях ни о каком капитализме речи и быть не могло. Организация хозяйства могла быть только крепостной, общинной, а затем колхозно-совхозной. Реформа Столыпина была обречена на неудачу по причине непреодолимых объективных ограничений. Как, впрочем, и нынешняя попытка «фермеризации».

Попытка модернизации села через разрушение общины при сохранении помещичьего землевладения («реформа Столыпина») лишь углубила секторный разрыв. При этом положение большинства крестьян ухудшилось. В результате расширения экспорта зерна сократилось животноводство и повысились цены на мясо. В статье «Обзор мясного рынка» («Промышленность и торговля», 1910, № 2) сказано: «Все увеличивающаяся дороговизна мяса сделала этот предмет первой необходимости почти предметом роскоши, недоступной не только бедному человеку, но даже и среднему классу городского населения».

А крестьяне ели мяса намного меньше, чем в городе. Именно из-за недостаточного потребления белковых продуктов и особенно мяса жители Центральной России стали в начале XX века такими низкорослыми. В Клинском уезде Московской губернии в 1909 г. мужчины к окончанию периода роста — 21 году — имели в среднем рост 160,5 см, а женщины 147 см. Более старшее поколение было крупнее. Мужчины 50–59 лет в среднем имели рост 163,8 см, а женщины 154,5 см.

Чтобы хоть приблизительно представить себе, как питались в предреволюционные (довоенные) годы рабочие и крестьяне России, можно сравнить их рацион с тем, который мы еще приблизительно помним и который, кстати, под воздействием антисоветской пропаганды многие считали скудным, — с рационом 1986 г. Если вчитаться в следующую ниже таблицу, то видно, что разница колоссальная. Не чуть-чуть меньше мяса, молока и сахара, а меньше во много раз, чем то, что мы считаем нормальным (и даже недостаточным) для человека. Тем более для человека, занятого тяжелым физическим трудом1.

Потребление продуктов питания в семьях рабочих и крестьян в дореволюционный период и в 1986 г. (по материалам обследования семейных бюджетов; на душу населения в год, кг)

Примечание. Сравниваются семейные бюджеты семей рабочих городов Петербурга (Ленинграда), Ногинска и Фурманова, крестьян (колхозников) Вологодской, Кировской, Воронежской и Харьковской областей2.

Тяжелое материальное положение крестьян в начале XX века породило острую духовную проблему. Толстой не раз писал, что к этому времени произошло знаменательное и для правящих кругов неожиданное повышение нравственных запросов крестьянства. Он обращал внимание на то, что крестьяне вдруг перестали выносить телесные наказания, это стало для них нестерпимой нравственной пыткой, так что стали нередки случаи самоубийства из-за этих наказаний. Наказы и приговоры крестьян 1905–1907 гг., затрагивающие темы человеческого достоинства, поражают своим глубоким эпическим смыслом — сегодня, в нашем нынешнем моральном релятивизме, даже не верится, что неграмотные сельские труженики на своих сходах могли так поставить и сформулировать вопрос.

 

Революция 1917 г. и Советы

В начале XX века, когда государство с помощью налогообложения стало разрушать натуральное хозяйство крестьян без модернизации — просто заставляя крестьян выносить продукт на рынок, терпение крестьян лопнуло. Они пришли к убеждению, что правительство — их враг, что разговаривать с ним можно только на языке силы. Началась русская революция, которая была продолжена в других крестьянских странах и стала мировой — но не по Марксу.

Крестьяне с. Никольского Орловского уезда и губернии в своем наказе в I Госдуму (июнь 1906 г.) предупреждали: «Если депутаты не истребуют от правительства исполнения народной воли, то народ сам найдет средства и силы завоевать свое счастье, но тогда вина, что родина временно впадет в пучину бедствий, ляжет не на народ, а на само слепое правительство и на бессильную Думу, взявшую на свою совесть и страх действовать от имени народа» (наказы и приговоры крестьян цитируются по книге Л. Т. Сенчаковой «Приговоры и наказы российского крестьянства. 1905–1907». Т. 1, 2. М.: Ин-т российской истории РАН. 1994).

В приговоре крестьян дер. Стопино Владимирской губернии во II Госдуму в июне 1907 г. сказана вещь, которая к этому времени стала совершенно очевидной практически для всего крестьянства, и оно не нуждалось для ее понимания ни в какой политической агитации: «Горький опыт жизни убеждал нас, что правительство, века угнетавшее народ, правительство, видевшее и желавшее видеть в нас послушную платежную скотину, ничего для нас сделать не может… Правительство, состоящее из дворян чиновников, не знавшее нужд народа, не может вывести измученную родину на путь права и законности» (там же, т. 2, с. 239).

Выходом из этого тупика стала революция 1917 г. Уже в феврале в России возникло два типа государства, каждый из которых представлял особый цивилизационный путь — буржуазно-либеральное Временное правительство и «самодержавно-народные» Советы. Поначалу они сотрудничали, хотя столкновения начались быстро. И кадеты, и правые либералы были едины в своей ориентации на Запад и, следовательно, в намерении продолжать войну. В апреле военный министр А. И. Гучков заявил на большом совместном заседании правительства, Временного комитета Госдумы и Исполкома Петроградского Совета: «Мы должны все объединиться на одном — на продолжении войны, чтобы стать равноправными членами международной семьи».

Февральская революция сокрушила одно из главных оснований российской цивилизации — ее государственность, сложившуюся в специфических природных, исторических и культурных условиях России. Тот факт, что Временное правительство, ориентируясь на западную модель либерально-буржуазного государства, разрушало структуры традиционной государственности России, был очевиден и самим пришедшим к власти либералам. Французский историк Ферро, ссылаясь на признания Керенского, отмечает это уничтожение российской государственности как одно из важнейших явлений февральской революции.

Напротив, рабочие организации, тесно связанные с Советами, стремились укрепить государственные начала в общественной жизни в самых разных их проявлениях. Меньшевик И. Г. Церетели писал тогда об особом «государственном инстинкте» русских рабочих и их «тяге к организации». При этом организационная деятельность рабочих комитетов и Советов определенно создавала модель государственности, альтернативную той, что пыталось строить Временное правительство.

Историк Д. О. Чураков пишет в книге «Русская революция и рабочее самоуправление» (М: Аиро-ХХ, 1998): «Революция 1917 г., таким образом, носила не только социальный, но и специфический национальный характер. Но это национальное содержание революции 1917 г. резко контрастировало с приходом на первые роли в обществе либералов-западников. Что это могло означать для страны, в которой национальная специфика имела столь глубокие и прочные корни? Это означало только одно — рождение одного из самых глубоких социальных конфликтов за всю историю России. И не случайно эта новая власть встречала тем большее сопротивление, чем активнее она пыталась перелицевать „под себя“ традиционное российское общество».

Историки (например, В. О. Ключевский) еще с 1905 г. предупреждали, что попытки перейти от монархии к «партийно-политическому делению общества при народном представительстве» будут обречены на провал. В августе 1917 г. М. В. Родзянко говорил: «За истекший период революции государственная власть опиралась исключительно на одни только классовые организации… В этом едва ли не единственная крупная ошибка и слабость правительства и причина всех невзгод, которые постигли нас». Иными словами, буржуазная государственная надстройка, будь она принята обществом, стала бы его раскалывать по классовому принципу, как это и следует из теории гражданского общества.

В отличие от этой буржуазно-либеральной установки, Советы (рабочих, солдатских и крестьянских депутатов) формировались как органы не классово-партийные, а общинно-сословные, в которых многопартийность постепенно вообще исчезла. На уровне государства Советы были, конечно, новым типом, но на уровне самоуправления это был именно традиционный тип, характерный для аграрной цивилизации — тип военной, ремесленной и крестьянской демократии доиндустриального общества. М. М. Пришвин записал в дневнике 29 апреля 1918 г.: «Новое революции, я думаю, состоит только в том, что она, отметая старое, этим снимает заслон от вечного, древнего».

Та сила, которая стала складываться после Февраля сначала в согласии с Временным правительством, а потом и в противовес ему и которую впоследствии возглавили большевики, была выражением массового стихийного движения. Идейной основой его был не марксизм и вообще не идеология как форма сознания, а народная философия более фундаментального уровня. Сила эта по своему типу не была и «партийной». Иными словами, способ ее организации был совсем иным, нежели в западном гражданском обществе.

В этом и заключается кардинальная разница между большевиками, которые были частью глубинного народного движения, помогая строить его культурную матрицу, и их противниками и оппонентами, в том числе в марксизме, которые воспринимали это глубинное движение как своего врага, как бунт, как отрицание революции — как контрреволюцию. Поэтому ортодоксальные марксисты (меньшевики) оказались в антисоветском лагере.

В своем «Политическом завещании» (сентябрь 1920 г.) лидер меньшевиков Аксельрод пишет о большевиках: «…И все это проделывалось под флагом марксизма, которому они уже до революции изменяли на каждом шагу. Самой главной для всего интернационального пролетариата изменой их собственному знамени является сама большевистская диктатура для водворения коммунизма в экономически отсталой России в то время, когда в экономически наиболее развитых странах еще царит капитализм. Вам мне незачем напоминать, что с первого дня своего появления на русской почве марксизм начал борьбу со всеми русскими разновидностями утопического социализма, провозглашавшими Россию страной, исторически призванной перескочить от крепостничества и полупримитивного капитализма прямо в царство социализма. И в этой борьбе Ленин и его литературные сподвижники активно участвовали. Совершая октябрьский переворот, они поэтому совершили принципиальную измену…

Большевизм зачат в преступлении, и весь его рост отмечен преступлениями против социал-демократии… А мы противники большевиков именно потому, что всецело преданы интересам пролетариата, отстаиваем его и честь его международного знамени против азиатчины, прикрывающейся этим знаменем… В борьбе с этой властью мы имеем право прибегать к таким же средствам, какие мы считали целесообразными в борьбе с царским режимом».

Оправдывая выбор меньшевиков в Гражданской войне против советского государства, Аксельрод декларирует «необходимость войны против него не на жизнь, а на смерть, — ради жизненных интересов не только русского народа, но международного социализма и международного пролетариата, а быть может, даже всемирной цивилизации… Где же выход из тупика? Ответом на этот вопрос и явилась мысль об организации интернациональной социалистической интервенции против большевистской политики… и в пользу восстановления политических завоеваний февральско-мартовской революции».

Таким образом, Октябрь открыл путь стихийному процессу продолжения Российской государственности от самодержавной монархии к советскому строю, минуя государство либерально-буржуазного типа. М. М. Пришвин записал в дневнике 30 октября 1917 г.: «Просто сказать, что попали из огня да в полымя, от царско-церковного кулака к социалистическому, минуя свободу личности».

Год спустя сам М. М. Пришвин признает, что образ создаваемого Советского государства зарождался в самых глубинных слоях сознания и был новым воплощением традиционного представления о самодержавной власти. М. М. Пришвин записал в дневнике 14 декабря 1918 г.: «Это небывалое обнажение дна социального моря. Сердце болит о царе, а глотка орет за комиссара».

 

Истоки советского проекта — крестьянская община

Было бы неверно сказать, что крестьяне в 1917 г. приняли советскую власть. Напротив, сама эта власть возникла как выражение того проекта, который уже сложился и в значительной мере оформился в среде русского общинного крестьянства. И хотя в условиях революционной смуты и разрухи у каждой отдельной личности не могло не быть обид на любую власть — озлобленную, без ресурсов и без возможности воздействовать на общество посредством устоявшегося права, — в крестьянской среде возникло общее чувство, что именно советская власть выражает их чаяния.

М. М. Пришвин записал в дневнике 28 декабря 1918 г.: «Иван Афанасьевич сказал мне в ответ на мысль мою о невидимой России: „Это далеко — я не знаю, а село свое насквозь вижу, и не найдется в нем ни одного человека, кто бы против коммунистов говорил без чего-нибудь своего, личного“».

Говоря о роли крестьянства в революции, обычно делают акцент на земельном вопросе, а в нем уделяют главное внимание экономической стороне дела. Недооценка и даже, скорее, непонимание сущности вопроса о земле в крестьянской России и консерваторами, и либералами, и социалистами-западниками стало нашей национальной бедой. Вопрос о земле был не только экономическим, и его невозможно было разрешить исходя из рационального расчета — речь шла о мировоззрении и представлении о желаемом жизнеустройстве в целом, в том числе и о путях развития, модернизации России. М. М. Пришвин записал в дневнике 27 декабря 1918 г.: «Что же такое это земля, которой домогались столько времени? Земля — уклад. „Земля, земля!“ — это вопль о старом, на смену которого не шло новое. Коммунисты — это единственные люди из всех, кто поняли крик „земля!“ в полном объеме».

И тогда, и сейчас городской обыватель считает, что крестьяне России желали «отнять землю у помещиков». Это совершенно ошибочный стереотип. С момента реформы 1861 г. крестьяне вовсе не требовали и не желали экспроприации земли у помещиков, они понимали национализацию как средство справедливо разделить землю согласно трудовому принципу — чтобы и помещикам оставить, но столько, сколько он может возделать своим трудом.

А. Н. Энгельгардт писал в «Письмах из деревни» в 1881 г.: «Газетные корреспонденты ошибочно передавали, что в народе ходят слухи, будто с предстоящей ревизией земли от помещиков отберут и передадут крестьянам. Толковали не о том, что у одних отберут и отдадут другим, а о том, что будут равнять землю. И заметьте, что во всех этих толках дело шло только о земле и никогда не говорилось о равнении капиталов или другого какого имущества…

Именно толковали о том, что будут равнять землю и каждому отрежут столько, сколько кто может обработать. Никто не будет обойден. Царь никого не выкинет и каждому даст соответствующую долю в общей земле. По понятиям мужика, каждый человек думает за себя, о своей личной пользе, каждый человек эгоист, только мир да царь думают обо всех, только мир да царь не эгоисты. Царь хочет, чтобы всем было равно, потому что всех он одинаково любит, всех ему одинаково жалко. Функция царя — всех равнять…

Крестьяне, купившие землю в собственность или, как они говорят, в вечность, точно так же толковали об этом, как и все другие крестьяне, и нисколько не сомневались, что эти „законным порядком за ними укрепленные земли“ могут быть у „законных владельцев“ взяты и отданы другим. Да и как же мужик может в этом сомневаться, когда, по его понятиям, вся земля принадлежит царю и царь властен, если ему известное распределение земли невыгодно, распределить иначе, поравнять. И как стать на точку закона права собственности, когда население не имеет понятия о праве собственности на землю?»

Представление о земле, одинаковое для крестьянства на всей территории России, было развитым и развернутым. Оно было связано со всеми другими срезами жизнеустройства. В 1905 г. на съездах Всероссийского Крестьянского Союза были определены враждебные крестьянам силы, и в этом было достигнуто убедительное согласие. «Враги» были означены в таком порядке: чиновники («народу вредные»), помещики, кулаки и местные черносотенцы. А главное, полный антагонизм с помещиками выражался во всеобщем крестьянском требовании национализации земли и непрерывно повторяемом утверждении, что «земля — Божья». Выборы в I и II Думы рассеяли всякие сомнения — крестьяне не желали иметь помещиков своими представителями.

Собрание крестьян четырех волостей Волоколамского уезда Московской губернии в наказе, посланном в Трудовую группу I Госдумы в мае 1906 г., так обобщило представление о положении крестьянства в связи с земельным вопросом: «Земля вся нами окуплена потом и кровью в течение нескольких столетий. Ее обрабатывали мы в эпоху крепостного права и за работу получали побои и ссылки и тем обогащали помещиков. Если предъявить теперь им иск по 5 коп. на день за человека за все крепостное время, то у них не хватит расплатиться с народом всех земель и лесов и всего их имущества. Кроме того, в течение сорока лет уплачиваем мы баснословную аренду за землю от 20 до 60 руб. за десятину в лето, благодаря ложному закону 61-го года, по которому мы получили свободу с малым наделом земли, почему все трудовое крестьянство и осталось разоренным, полуголодным народом, а у тунеядцев помещиков образовались колоссальные богатства» (Л. Т. Сенчакова. Т. 1, с. 111, 112).

В приговорах и наказах 1905–1907 гг. крестьяне отвергали реформу Столыпина принципиально и непримиримо. Л. Т. Сенчакова подчеркивает, что в приговорах и наказах нет ни одного, в котором выражалась бы поддержка этой реформы. В начале приговорной кампании местные власти пытались организовать (как правило, через священников) составление верноподданнических писем. Эта попытка потерпела неудачу, так как после появления такого письма сразу собирался сход, который требовал от покрививших душой отправителей письма указать фамилии тех, кто якобы одобряет политику властей и на кого они ссылались. Если таковых не было, сход требовал от авторов письма гласно в печати от него отказаться, в противном случае ставился вопрос об их исключении «из общества».

Крестьяне признавали многообразие форм землепользования (общинное, индивидуальное, артельное), но категорически требовали ликвидации помещичьего землевладения без выкупа. Общим было отрицание программы приватизации общинной земли с правом ее купли-продажи. Крестьяне Костромского уезда и губернии писали в марте 1907 г. во II Госдуму об указе, вводящем в действие реформу Столыпина: «Закон 9 ноября 1906 г. должен быть уничтожен окончательно. Права на земельную частную собственность не должно быть» (Л. Т. Сенчакова, т. 1, с. 141).

А в обобщенном приговоре крестьян всей Костромской губернии, отправленном в Госдуму в те же дни, говорилось: «Требовать отмены закона 9 ноября 1906 г., разрешающего выход из общины и продажу надельной земли, так как закон этот через 10–15 лет может обезземелить большую часть населения и надельная земля очутится в руках купцов и состоятельных крестьян-кулаков, а вследствие этого кулацкая кабала с нас не свалится никогда» (там же)1.

Именно так, как предполагали костромские крестьяне, и пошел процесс скупки земли в ходе реформы. В своих объяснениях неприятия программы Столыпина крестьяне продемонстрировали удивительные по нынешним временам дальновидность и здравый смысл. Вот как обосновал свое несогласие с указом волостной сход Рыбацкой волости Петербургского уезда:

«По мнению крестьян, этот закон Государственной думой одобрен не будет, так как он клонится во вред неимущих и малоимущих крестьян. Мы видим, что всякий домохозяин может выделиться из общины и получить в свою собственность землю; мы же чувствуем, что таким образом обездоливается вся молодежь и все потомство теперешнего населения. Ведь земля принадлежит всей общине в ее целом не только теперешнему составу, но и детям и внукам.

Всей землей правила вся община и за таковую землю вся община платила подати, несла разного рода повинности и распоряжалась землею, убавляя от многоземельных и прибавляя малоземельным, и потому никто не может требовать себе выдела земли в частную собственность, и потому наша волость этого допустить не может. Она не может допустить и мысли, чтобы малосемейные, но многоземельные крестьяне обогащались за счет многосемейных, но малоземельных крестьян… Государственная дума, мы думаем, не отменит общинного владения землей» (ук. соч., т. 1, с. 141, 142).

Этот довод против приватизации земли, согласно которому земля есть достояние всего народа и ее купля-продажа нарушает права будущих поколений, в разных вариациях звучит во множестве наказов и приговоров. Заметим, что в приговорах 1906–1907 гг. речь идет об указе, всего лишь разрешавшем выход из общины и приватизацию надельной земли. А 14 июня 1910 г. вышел жесткий антиобщинный закон, обязывающий разверстать на индивидуальные участки земли общин, в которых с 1861 г. не производились переделы земли. Таких земель, по оценкам историков, было по России примерно 40 %. То есть насильно ликвидировалась почти половина общин.

В разных выражениях крестьяне требуют национализации земли (чаще всего говорится о необходимости создания Государственного фонда). Приговор волостного схода Муравьевской волости Ярославской губернии в I Госдуму (июнь 1906 г.) гласил: «Мы признаем землю Божьей, которой должен пользоваться тот, кто ее работает; оградите переход земли в одни руки, ибо будет то же, что и теперь — ловкие люди будут скупать для притеснения трудового крестьянства: по нашему убеждению, частной собственности на землю допустить невозможно» (ук. соч., т. 1, с. 137).

В июне 1906 г. в I Госдуму был направлен и приговор с. Старой Михайловки Саранского уезда Пензенской губернии: «Мы желаем, чтобы зло земельной частной собственности покончить в один раз и навсегда, как это нам показала история, что вознаграждение ведет к величайшему обнищанию страны и к непосильному гнету для нас, крестьян. У нас у всех в памяти кутузки, продажа скота, заушение со стороны властей, слезы жен и детей, которые оплакивали трудами откормленную скотину и продавали с торгов кулаку за недоимки; мы знаем, что землей владеют только тысячи людей, а безземельных миллионы, а поэтому право и желание должно быть по закону на стороне большинства» (там же).

Таково было тогда всеобщее представление крестьян о правильном и справедливом способе владения и пользования землей. В преддверии новой попытки приватизации и продажи земли, уже в конце XX века, была предпринята крупная идеологическая кампания по созданию «мифа Столыпина». Тот, чье имя сочеталось со словом «реакция», стал кумиром демократической публики! В среде интеллигенции Столыпин стал самым уважаемым деятелем во всей истории России — в начале 90-х годов 41 % опрошенных интеллигентов ставили его на первое место. Выше Александра Невского, Петра Великого или Жукова!

В связи с земельным вопросом крестьяне определяли свое отношение к власти и праву. В очень большом числе наказов крестьяне подчеркивали, что свобода (или воля) для них важна в той же степени, что и земля: «без воли мы не сможем удержать за собой и землю». В наказе Иванцевского сельского общества Лукояновской волости Нижегородской губернии во II Госдуму (апрель 1907 г.) говорилось:

«Мы прекрасно знаем, что даже если мы добьемся земли, подоходного налога, всеобщего обязательного дарового обучения и замены постоянного войска народным ополчением, все-таки толку будет мало, потому что правительство может все это от нас снова забрать. Поэтому нам необходима широкая возможность защищать наши права и интересы. Для этого нам надо, чтобы была предоставлена полная свобода говорить и писать в защиту своих интересов и в обличение всякой неправды властей и мошенничеств богатеев, свободно устраивать собрания для обсуждения наших нужд, составлять союзы для защиты наших прав. Требуя полной воли, мы желаем, чтобы никто в государстве не мог быть посажен в тюрьму по усмотрению властей, не мог быть подвергнут обыску без дозволения суда — словом, чтобы была полная неприкосновенность личности и жилища всех граждан. А чтобы судьи были справедливы, не потакали властям и в угоду им не притесняли граждан обысками и арестами, мы требуем, чтобы они не были подвластны начальству: пусть их выбирает весь народ и пусть за неправые дела их можно привлекать по суду» (ук. соч., с. 256).

Таким образом, в отличие от того, что приходилось слышать во время перестройки от наших либеральных идеологов (например, А. Н. Яковлева), понимание воли у крестьян вовсе не было архаичным. В нем, конечно, отвергалась идея разделения человечества на «атомы» (индивиды), представление о человеке было общинным, но это представление вполне вмещало в себя гражданскую концепцию прав и свобод. В рамках мироощущения традиционного общества крестьяне России в начале XX века имели развитые и одинаково понимаемые в пределах России представления о гражданских свободах.

Вот что сказано в принятом 31 июля 1905 г. приговоре Прямухинского волостного схода Новоторжского уезда Тверской губернии: «Крестьяне давно бы высказали свои нужды. Но правительство полицейскими средствами, как железными клещами, сдавило свободу слова русских людей. Мы лишены права открыто говорить о своих нуждах, мы не можем читать правдивое слово о нуждах народа. Не желая дольше быть безгласными рабами, мы требуем свободы слова, печати, собраний» (там же).

Крестьяне России переросли сословное устройство общества, они обрели именно гражданское чувство. Судя по многим признакам, оно им было присуще даже в гораздо большей степени, нежели привилегированным сословиям. 12 июля 1905 г. крестьяне с. Ратислова Владимирской губернии составили приговор, в котором содержался такой пункт:

«Третья наша теснота — наше особое, крестьянское положение. До сих пор смотрят на нас, как на ребят, приставляют к нам нянек, и законы-то для нас особые; а ведь все мы члены одного и того же государства, как и другие сословия, к чему же для нас особое положение? Было бы гораздо справедливее, если бы законы были одинаковы как для купцов, дворян, так и для крестьян, равным образом и суд был бы одинаков для всех» (ук. соч., т. 2, с. 25).

Как известно, правящая верхушка в то время категорически отвергла требование введения бессословности. Было вполне правильно понято, что это изменение «сознательно или бессознательно» повело бы Россию к ликвидации монархии и установлению республиканского строя, ибо именно сословность являлась одной из важнейших опор монархии. Падение монархии в феврале 1917 г. во многом и было предопределено тем, что крестьяне необратимо отвергли сословное разделение (но в равной мере и классовое, что и предопределило сдвиг от Февраля к Октябрю).

Когда читаешь эти приговоры и наказы в совокупности, то видишь, что революция означала для крестьян переход в качественно иное духовное состояние. Их уже нельзя было удовлетворить какими-то льготами и «смягчениями» — требование свободы и гражданских прав приобрело экзистенциальный, духовный характер, речь велась о проблеме бытия, имевшей даже религиозное измерение. «Желаем, чтобы все перед законом были равны и назывались бы одним именем — русские граждане».

Приговор схода крестьян дер. Пертово Владимирской губернии, направленный во Всероссийский крестьянский союз (5 декабря 1905 г.), гласил: «Мы хотим и прав равных с богатыми и знатными. Мы все дети одного Бога, и сословных различий никаких не должно быть. Место каждого из нас в ряду всех, и голос беднейшего из нас должен иметь такое же значение, как голос самого богатого и знатного» (там же).

В своих наказах и приговорах крестьяне разумно не упоминали самого царя, однако их отношение к монархическому бюрократическому строю выражалось вполне определенно. Вот, например, приговор крестьян дер. Назаровка и Ильинская Юрьевецкого уезда Костромской губернии, направленный в Госдуму в июне 1906 г. В нем сказано о царской бюрократии так: «Эта сытая, разжиревшая на чужой счет часть общества в безумстве своем роет сама себе яму, в которую скоро и впадет. Она, эта ненасытная бюрократия, как все равно утопающий, хочет спастись, хватавшись за соломинку, несмотря на верную свою гибель» (ук. соч., т. 2, с. 236).

А вот наказ крестьян и мещан Новооскольского уезда Курской губернии в Трудовую группу I Госдумы (июнь 1906 г.): «Само правительство хочет поморить крестьян голодной смертью. Просим Государственную думу постараться уничтожить трутней, которые даром едят мед. Это министры и Государственный совет запутали весь русский народ, как паук мух в свою паутину; мухи кричат и жужжат, но пока ничего с пауком поделать нельзя» (там же).

Основу государственности крестьяне видели в самоуправлении, которое требовали освободить от диктата бюрократической надстройки. В наказе во II Госдуму крестьян с. Дианова Макарьевского уезда Нижегородской губернии сказано: «Упразднить такие ненужные учреждения, как земские начальники, производящие суд и расправу яко в крепости и в своих имениях и по своему усмотрению. Уничтожить совсем целые полки полицейских стражников, урядников, жандармов и приставов, и тогда сами собой уменьшатся земские расходы, выдаваемые этим дармоедам, и тогда прекратятся налоги, собираемые с труженика крестьянина» (ук. соч., т. 1, с. 194).

Вот приговор волостного схода крестьян Плещеевской волости Тверской губернии во II Госдуму (13 марта 1907 г.): «Убрать стражников и ненужную всю полицейскую свору, которая составляет громадные расходы, но не приносящую никакой пользы, кроме сильнейшего зла» (там же).

Особой причиной для назревания ненависти крестьян (как и рабочих) была образовательная политика государства. В целом, под давлением наступающего на Россию капитализма западного типа, правящая верхушка в начале XX века взяла курс на создание школы «двух коридоров» по западному образцу. Иными словами, на превращение школы, выполняющей роль «культурного генетического аппарата» общества и имеющей целью воспроизводство народа, в школу, «производящую» классы1. В своих заметках «Мысли, подлежащие обсуждению в Государственном совете» Николай II пишет: «Средняя школа получит двоякое назначение: меньшая часть сохранит значение приготовительной школы для университетов, большая часть получит значение школ с законченным курсом образования для поступления на службу и на разные отрасли труда».

Царь к тому же был одержим идеей уменьшить число студентов и считал, что такая реформа школы сократит прием в университеты. Николай II требовал сокращения числа «классических» гимназий — как раз той школы, что давала образование «университетского типа». Он видел в этом средство «селекции» школьников, а потом и студентов, по сословному и материальному признакам — как залог политической благонадежности. Министр просвещения Г. Э. Зенгер в 1902 г. с большим трудом отговорил царя от приведения числа гимназий в соответствие с числом студентов в университетах, приведя как довод, что «недовольство достигло бы больших пределов».

Однако в отношении крестьян образовательная политика царского правительства поражает своим дискриминационным характером. Крестьян-общинников, которые получали образование, согласно законодательству, действовавшему до осени 1906 г., исключали из общины с изъятием у них надельной земли. Крестьянин реально не мог получить даже того образования, которое прямо было ему необходимо для улучшения собственного хозяйства — в земледельческом училище, школе садоводства и др., поскольку окончившим курс таких учебных заведений присваивалось звание личного почетного гражданства. Вследствие этого крестьянин формально переходил в другое сословие и утрачивал право пользования надельной землей. Лишались такие крестьяне и права избирать и быть избранными от крестьянства. Как пишет Л. Т. Сенчакова, «понятие образованные крестьяне выглядело логическим абсурдом: одно из двух — или образованные, или крестьяне» (ук. соч., т. 1, с. 180).

Содержание сельских школ (земских и церковно-приходских) почти целиком ложилось на плечи самих крестьян (помещение, отопление, квартиру учителю, сторож), а уровень обучения был очень низким. В приговоре в I Госдуму схода Спасо-Липецкого сельского общества (Смоленская губерния, 4 июня 1906 г.) говорилось: «Страдаем мы также от духовной темноты, от невежества. В селе у нас есть церковная школа, которая ничего населению не приносит. Обучение же в ней с платой (за каждого ученика вносится 1 р. денег и воз дров, а также натурой). Те скудные знания, которые дети получают в школе, скоро забываются. О библиотеках и читальнях и помину нет» (ук. соч., т. 1, с. 185).

Более того, в среде крестьян сложилось устойчивое убеждение, что правящие круги злонамеренно препятствуют развитию народного просвещения и образования. В приговоре в I Госдуму схода крестьян с. Воскресенского Пензенского уезда и губернии (июль 1906 г.) сказано: «Все начальники поставлены смотреть, как бы к мужикам не попала хорошая книга или газета, из которой они могут узнать, как избавиться от своих притеснителей и научиться, как лучше устраивать свою жизнь. Такие книги и газеты они отбирают, называют их вредными, и непокорным людям грозят казаками» (там же).

Вот еще маленький штрих: крестьяне стали глубоко переживать тот факт, что их детям приходилось в раннем возрасте выполнять тяжелую полевую работу. Так, в заявлении крестьян дер. Виткулово Горбатовского уезда Нижегородской губернии в Комитет по землеустроительным делам (8 января 1906 г.) сказано: «Наши дети в самом нежном возрасте 9–10 лет уже обречены на непосильный труд вместе с нами. У них нет времени быть детьми. Вечная каторжная работа из-за насущного хлеба отнимает у них возможность посещать школу даже в продолжение трех зим, а полученные в школе знания о боге и его мире забываются, благодаря той же нужде» (там же).

Те представления о благой жизни, которые легли в основание советского проекта, выросли из крестьянского мироощущения («архаического общинного коммунизма»). Они были «перекристаллизованы» в сознании крестьян и выражены в четких формулировках уже в 1905–1907 гг.

 

Рабочее самоуправление и черты нового жизнеустройства

Советы после февраля 1917 г. вырастали именно из крестьянских представлений об идеальной власти. Исследователь русского крестьянства А. В. Чаянов писал: «Развитие государственных форм идет не логическим, а историческим путем. Наш режим есть режим советский, режим крестьянских советов. В крестьянской среде режим этот в своей основе уже существовал задолго до октября 1917 года в системе управления кооперативными организациями».

Становление системы Советов было процессом «молекулярным», хотя имели место и локальные решения. Так произошло в Петрограде, где важную роль сыграли кооператоры. Еще до отречения царя, 25 февраля 1917 г., руководители Петроградского союза потребительских обществ провели совещание с членами социал-демократической фракции Государственной думы в помещении кооператоров на Невском проспекте и приняли совместное решение создать Совет рабочих депутатов — по типу Петербургского совета 1905 г. Выборы депутатов должны были организовать кооперативы и заводские кассы взаимопомощи1.

Говоря о становлении после февраля 1917 г. советской государственности, все внимание обычно сосредоточивают именно на Советах, даже больше того — на Советах рабочих и солдатских депутатов («совдепах»). Но верно понять природу Советов нельзя без рассмотрения их низовой основы, системы трудового самоуправления, которая сразу же стала складываться на промышленных предприятиях. Ее ячейкой был фабрично-заводской комитет (фабзавком). Развитию этой системы посвящена очень важная для нашей темы книга Д. О. Чуракова «Русская революция и рабочее самоуправление» (М., 1998).

В те годы фабзавкомы возникали и в промышленности западных стран, и очень поучителен тот факт, что там они вырастали из средневековых традиций цеховой организации ремесленников, как объединение индивидов в корпорации, вид ассоциаций гражданского общества. А в России фабзавкомы вырастали из традиций крестьянской общины. Из-за большой убыли рабочих во время Первой мировой войны на фабрики и заводы пришло пополнение из деревни, так что доля «полукрестьян» составляла до 60 % рабочей силы. Важно также, что из деревни на заводы теперь пришел середняк, составлявший костяк сельской общины. В 1916 г. 60 % рабочих-металлистов и 92 % строительных рабочих имели в деревне дом и землю. Эти люди обеспечили господство в среде городских рабочих общинного крестьянского мировоззрения и общинной самоорганизации и солидарности.

Фабзавкомы, в организации которых большую роль сыграли Советы, быстро сами стали опорой Советов. Прежде всего именно фабзавкомы финансировали деятельность Советов, перечисляя им специально выделенные с предприятий «штрафные деньги», а также 1 % дневного заработка рабочих. Но главное, фабзавкомы обеспечили Советам массовую и прекрасно организованную социальную базу, причем в среде рабочих, охваченных организацией фабзавкомов, Советы рассматривались как контролер. Установка на государственный капитализм не оставляла места для рабочего самоуправления. Ленин с большим трудом провел резолюцию в поддержку рабочих комитетов, но пересилить неприязни к ним влиятельной части верхушки партии не смог.

Д. О. Чураков пишет об этой «неосознанной борьбе с национальной спецификой революции»: «Свою роль в свертывании рабочего самоуправления сыграли и причины доктринального характера. Если проанализировать позицию, которую занимали Арский, Трахтенберг, Вейнберг, Зиновьев, Троцкий, Рязанов, Ципирович, Лозовский, Энгель, Ларин, Гастев, Гольцман, Вейцман, Гарви и многие другие, станет ясно, что многие деятели, самым непосредственным образом определявшие политику по отношению к рабочему самоуправлению, не понимали специфики фабзавкомов как организаций, выросших на российских традициях трудовой демократии, не разбирались, в чем именно эти традиции состоят».

Забвение корней русской революции и утрата нашей интеллигенцией исторической памяти привели к тому, что в конце XX века образованное городское население соблазнилось утопией «общества потребления». Была подорвана мировоззренческая основа того жизнеустройства, которое в труднейших условиях позволило России совершить замечательный рывок в развитии и отстоять свою независимость и целостность. И вот уже пятнадцать лет мы угасаем, шаг за шагом утрачивая и ресурсы развития, и независимость, и целостность. И это угасание продолжится, пока мы не восстановим историческую память и способность к холодному здравому мышлению.

 

Когда Ельцин стал президентом, Указ № 1 он посвятил задачам образования — как наиглавнейшим для России. Но тут же обнаружилось, что у правительства другие планы. С начала 90-х резко сократились расходы на образование, и Гайдар сказал тогдашнему министру образования Э. Д. Днепрову: «Нет денег? Сократи половину учителей». Уже не при Днепрове, а при министре В. Г. Кинелеве к 1997 году в правительстве разработали «Концепцию реформирования системы образования Российской Федерации», в которой школы и вузы были обвинены в «иждивенчестве». Все учебные заведения теперь были обязаны сдавать в аренду не менее 10 процентов своих классов и аудиторий, а на вырученные «живые деньги» оплачивать коммунальные услуги, ремонт и т. п. Намечались сокращение провинциальных вузов, отмена учительских надбавок к зарплате и многое другое. От этих разработок по части «организационно-экономического механизма» нашу систему образования спас дефолт 1998 года. Главу правительства Кириенко отправили в отставку, уже подписанное им позорное постановление № 600 отменили.

Путин в начале своего президентства заявил о безусловном приоритете расходов на образование в государственном бюджете. В 2000 году на Всероссийском совещании работников образования был принят проект Национальной доктрины образования как основы новой государственной политики в этой сфере. И там было записано, что вложения в образование должны к 2003 году достичь 6 процентов ВВП, а к 2025-му — 10 процентов. Но Доктрину не стали проводить через Федеральное собрание в качестве закона. При утверждении в правительстве её изрядно пощипали, и всё же оставалось, что назначение системы образования — «создание основы для устойчивого социально-экономического и духовного развития России». Однако в том же 2000 году в Центре стратегических разработок, руководимом Г. О. Грефом, были подготовлены «Основные направления социально-экономической политики». В числе основных оказались введение подушевого финансирования учебных заведений («деньги следуют за учеником»), реструктуризация (а фактически ликвидация) малокомплектных сельских школ, возможность родительского «софинансирования» в средней школе. Предлагалось вместо статуса государственных учреждений присвоить учебным заведениям статус образовательных организаций. Такая вот «маленькая хитрость». Учреждения приватизировать нельзя, а организации — пожалуйста. Но тут команду Грефа, что называется, поймали за руку. Запротестовала педагогическая общественность, запротестовали ректоры. От переименования пришлось отказаться.

Но уже в 2003 году, при Касьянове, в бюджет было заложено падение темпов роста расходов на образование. Это запланированное падение соответственно сказалось на возможностях обновления материально-технической базы учебных заведений, на заработной плате учителей и преподавателей вузов, принадлежащих в России к низшей касте бюджетников. Если в 2002 году средняя зарплата бюджетников составляла около 60 процентов средней в промышленности, то к концу 2003-го это были всего 40–45 процентов.

В декабре 2004 года правительство Фрадкова одобрило «Приоритетные направления развития образовательной системы Российской Федерации». Безжалостно урезаны расходы на образование в бюджете на 2005 год. Заботы об учебных заведениях переданы с федерального уровня на региональный. А это зачем? И есть ещё вопрос. Почему в России не получается развалить образование так же быстро, как промышленность, сельское хозяйство, армию?

 

«Мы слишком образованная нация»

Про «слишком образованную нацию» с возмущением говорил на засе-дании Российского общественного совета развития образования (РОСРО) ректор Высшей школы экономики (ВШЭ) Я. И. Кузьминов, один из давних и главных разработчиков проводимой в России реформы образования, лукаво переименованной после дефолта в модернизацию, а теперь заявленной как стратегия государственной политики в сфере образования.

Напомню читателям «Нашего современника», что о деятельности РОСРО и ВШЭ уже шла речь в моих предыдущих статьях. РОСРО — детище фракции СПС в прошлом составе Думы, при ВШЭ специально создан Институт содержания образования, явно не соответствующий профилю этого учебного заведения, готовящего специалистов в области экономики. Однако именно здесь, а не в Российской академии образования (РАО) базировался «Временный научный коллектив», который и подготовил в 2002 году проект кардинального сокращения школьных программ по всем предметам. Но в 2002-м, когда послушные единороссы ещё не составляли большинства, проект «Федерального компонента государственного образовательного стандарта», по сути разрушающий фундаментальность нашей системы образования, был дружно отвергнут на парламентских слушаниях в Думе. Очевидно, поэтому стратегия политики в сфере образования в 2004-м готовилась в строжайшей тайне — никаких предварительных обсуждений. Правительство одобрило «Приоритетные направления…», и только тогда состоялись парламентские слушания, на которые новый министр А. А. Фурсенко, возглавивший образование и науку, просто не счёл нужным явиться. Надо полагать, догадывался, что никакой поддержки не получит. И действительно, состоялся бурный обмен мнениями. Думцы говорили о беспрецедентном экономическом давлении на сферу образования, о стремлении её урезать и удешевить.

Свободу слова на парламентских слушаниях о стратегии государственной политики в сфере образования никто не ограничивал. И потому ещё яснее становилось, что все эти разговоры велись впустую. Тем более что теперь все проекты, касающиеся «развития» образования, рождаются в экономическом блоке правительства, а не в министерстве Фурсенко. И даже не в РОСРО-ВШЭ. Там их только разрабатывают. Этим, собственно, и могут быть интересны соображения Кузьминова об излишней образованности, изложенные на заседании РОСРО. Нечистоплотность его разработок можно даже не комментировать.

Например, Кузьминов заявил в своём докладе, что в России средняя школа перегружена «академическими занятиями». Под словом «академические», очевидно, следует понимать всё ещё сохраняющуюся фундаментальность нашего образования. То, что не удалось протащить в 2002 году, мы видим сегодня в «Приоритетных направлениях…». Программы будут урезаны на 25 процентов.

В доказательство того, что мы всё ещё «слишком образованная нация», Кузьминов привёл цифры по «охвату населения от 15 лет и старше основными программами образования» у нас в России и во Франции. Так вот, по Кузьминову, в богатой Франции «охвачены» 88,9 процента, а в нищей России — 98,6. Ну и откуда он добыл эти 98,6? В России, даже по официальным данным, 10 процентов детей вовсе не ходят в школу. В 15 лет у нас кончают 9-й класс. Но все ли продолжают образование в 10-м и 11-м? В профессиональных училищах, техникумах? А сколько детей не доходит до 9-го? До 7-го? Даже до 5-го? И откуда берутся в России неграмотные новобранцы?

Интересные соображения высказал Кузьминов о дошкольном образовании: «Почему в детсадах родители не платят за кормежку?». По Конституции может быть бесплатным только образование, которое дают дошкольникам. А манная каша? За неё надо платить.

Перейдя от детских садов к сельским малокомплектным школам, ректор ВШЭ, специализирующейся на обучении отпрысков из богатых семей, возмутился тем, что в расчёте на ежемесячное содержание ученика некоторые сельские школы расходуют в несколько раз больше, чем городские. Поэтому с малокомплектными школами пора кончать. А разговоры, что «не будет школы — не будет жизни на селе», Кузьминов назвал чистой демагогией.

И расходы на ПТУ необходимо уменьшить. Пэтэушникам незачем получать общее среднее образование. Только обучение профессии. А за общим образованием пусть идут в вечерние школы. Питание и обмундирование пэтэушников — тут тоже надо сократиться в расходах.

Но главная разработка была у Кузьминова по высшему образованию. Так и сказал: «Наши потери огромны и в высшем образовании». И далее: «Более 50 процентов выпускников не используют в работе полученные в вузе профессиональные навыки… Тогда зачем им учиться все пять лет?.. Мы тратим деньги на подготовку специалистов с высшим образованием, совершенно ненужных стране. Потребности рынка гораздо меньше выпуска системы образования… И вообще у нас утвердилось неправильное отношение к высшему образованию… Высшее образование в России давно всего лишь необходимый элемент социализации для значительной группы населения. Стало быть, хватит и трёх лет обучения, как в Европе…».

Есть в докладе Кузьминова и такие слова, как «перепроизводство специалистов с высшим образованием». Это у него — из лексики советских времён планирования подготовки специалистов и их обязательного трудоустройства: государство вас учило, и вы обязаны трудиться там, куда вас направили. Но теперь-то считается, что человек учится для себя, в своих личных интересах, а получив образование, вправе заниматься тем, что ему нравится. Впрочем, к проблеме сегодняшних взаимоотношений между «рынком образовательных услуг» и «рынком труда» мы вернёмся в следующей главе «Кадры решают всё». А здесь полезно будет разобраться, почему разработчик дальнейшей либерализации и глобализации образования в России так возмущён поведением «значительной группы населения», использующей высшее образование лишь ради «социализации». Это почему же «социализация» представлена как зло? Действительно, у нас в России и сегодня положение человека в обществе, его внутреннее самоощущение связано с уровнем его образования. И, кстати сказать, во всём мире качество жизни в той или иной стране, её Индекс человеческого развития (ИЧР) определяется не только по продолжительности жизни, по валовому внутреннему продукту на душу населения, но и по уровню образования граждан. Так вот, по уровню образования Россия теперь уступает Франции, Великобритании, Германии и ещё целому ряду европейских государств, опережая лишь Турцию и Чехию. Разработчик Кузьминов не мог этого не знать. Но он знал, для кого и для чего делаются такие разработки.

А РОСРО это РОСРО, детище СПС. На заседании постановили направить «замечательный и содержательный» доклад Кузьминова президенту, Федеральному собранию и правительству — с рекомендацией использовать его положения при формировании государственной политики в области образования. И судя по всему, доклад произвёл впечатление. Кузьминов теперь введён в Совет по правам человека при президенте, очевидно, как специалист по праву на образование.

Весной 2004 года президент в своём ежегодном послании указал на излишества в сфере высшего образования: в 2003 году у нас ровно столько ребят смогли поступить в вузы, сколько закончили 11-й класс. «Кому это нужно?» — спросил президент. И был прав. По Конституции бесплатное высшее образование предоставляется не всем и каждому, а по конкурсу. России действительно нужен отбор и отсев при поступлении в вузы. Нужен конкурс знаний. Вузы, принимающие по правилу — лишь бы набрать нужное количество студентов, не могут дать полноценное высшее образование. В конкурсе абитуриентов заинтересованы и наши лучшие вузы. А чтобы исправить ситуацию, всего-то и надо, чтобы все дети ходили в школу, заканчивали 11-й класс. И чтобы в ПТУ ребята получали полное среднее образование. Больше выпускников — выше конкурс, выше уровень знаний студентов.

Но тут может снова возникнуть вопрос: кому это нужно? Ответ на него дало правительство Фрадкова — отменило статью 40 Федеральной программы развития образования, согласно которой у нас в России должно быть на 10 тысяч населения не менее 170 студентов, обучающихся за счёт государственного бюджета. Отмена даст возможность уменьшить в вузах количество «бесплатных» студентов и увеличить количество «коммерческих». Бюджету от этого двойная выгода, поскольку студенчества коснулась и замена социальных льгот денежной компенсацией. Московские студенты уже приходили к Дому правительства с требованием, чтобы их не лишали льготных проездных билетов на городском транспорте. А богатый студент не станет домогаться проездного, он будет ездить на своей машине или его подвезут на папиной. И на каникулы ему не понадобится компенсация на поездку домой и обратно.

По логике правящих верхов сегодня получается, что им просто невыгодно, да и незачем иметь юное поколение, жаждущее знаний. И обратите внимание, как дружно и слаженно действуют в этом же направлении российские СМИ — и проправительственные, и так называемые независимые, и ТВ, и гламурная пресса. Какая общность интересов!

В числе кардинальных «направлений развития», к осуществлению которых приступило правительство Фрадкова, — перенос забот о сфере образования с федерального уровня на региональный. И сделано это вопреки настойчивым пожеланиям педагогического сообщества, чтобы финансирование образования осуществлялось обязательно на федеральном уровне — в целях сохранения единого образовательного пространства и равных возможностей для всех детей, вне зависимости от того, где они живут. Кстати сказать, прежнее руководство Минобразования тоже было за федерализацию. Таков и мировой опыт. И даже в США, где по традиции у каждого штата были свои школьные программы, свои учебники, свои критерии при приёме в университеты, в последнее время занялись федерализацией системы образования — как крайне необходимой мерой для выхода из кризиса. Кто же в России лоббировал регионализацию? Очевидно, всё тот же экономический блок в правительстве. Ведь, перенеся заботы о сфере образования с общегосударственного бюджета на региональные, умудрились одновременно сократить долю региональных доходов, пообещав неопределённо, что будут спускать сверху в регионы дополнительные несколько миллиардов.

Таким образом, при новом порядке финансирования дети будут получать в одном регионе образование получше, в другом — похуже. Про обещание уравнять учительскую зарплату со средней в промышленности — забудьте. И в правительстве так торопились с переводом финансирования на региональный уровень, что впопыхах забыли про экспериментальные школы Российской академии образования, которые из РАО и финансировались. В Москве, в Нижнем Новгороде это были лучшие школы. С января 2005 года они остались без копейки.

А теперь вспомним соображения ректора ВШЭ о том, что не всем нужно учиться в вузе пять лет — хватит и трёх. Согласно принятым правительством Фрадкова «Приоритетным направлениям…» в России будет введено двухуровневое высшее образование. Далеко не каждый поступивший в институт или университет сможет там получить полноценное высшее образование, то есть диплом магистра. Большинству придётся довольствоваться дипломом бакалавра (срок обучения — 4 года). Обладателю такого диплома «в зарубежных лабораториях позволяют только пробирки мыть» (цитирую слова ректора МГУ В. А. Садовничего). А чтобы продолжить образование (ещё 1 или 2 года) и получить диплом магистра, бедному студенту придётся выдержать жесточайший конкурс на ограниченное количество бюджетных мест в магистратуре. Богатый просто заплатит.

Введением двухуровневого высшего образования власть маскирует фактическую отмену записанного в Конституции права на бесплатное высшее образование. А бакалавр — это даже не профессия. С таким дипломом — дорога в продавцы, в мелкие клерки. Возможности ниже, чем у выпускников прежних техникумов.

Но сегодняшней власти и не нужны высокообразованные специалисты. В феврале министр Фурсенко представил правительству новый проект. Выпуск магистров теперь решено сократить. С этой целью вузы предполагается поделить на три категории. В первую войдут немногие лучшие университеты России. Они будут готовить специалистов с настоящим университетским образованием, получат более высокое государственное обеспечение и право принимать студентов не по результатам ЕГЭ, а проводить свои экзамены. Примерно около ста вузов второй категории получат обеспечение похуже и будут давать дипломы двух уровней — и бакалавров, и магистров — по описанной выше схеме. Ну, а большинство российских вузов сможет готовить только бакалавров. В эту категорию, очевидно, попадут провинциальные вузы, даже если там сложились перспективные научные направления, есть сильные кафедры и факультеты.

И здесь нельзя не сказать о традиционном для русского интеллигента втором высшем образовании. В уникальный Литературный институт имени А. М. Горького всегда поступали люди с образованием, с опытом работы по той или иной профессии, с первым литературным опытом. На этом и строилась программа обучения в Литинституте. Но теперь и он подпал под запрет второго бесплатного высшего образования. Значит, должен будет набирать детей прямиком из школы? Какой в этом смысл?

И ещё об одном нововведении — о задуманном в правительстве способе оплаты образования, доступном бедняку — о студенческом кредите. Как в «цивилизованных странах». Но ведь в тех же США такой кредит даётся студенту под мизерные 2,5 процента. Причём там уверенность в себе при взятии кредита подкрепляется системой высоких доходов специалистов с высшим образованием. А у нас? Под какой процент дадут кредит? И как его выплатить при заработках учителей, врачей, инженеров? Впрочем, в тех же США при существующих льготных студенческих кредитах высшее образование на три четверти оплачивается либо из государственных фондов, либо из благотворительных.

В нашей системе образования издавна сложилось правило: все педагогические новшества поначалу испытывались в масштабах отдельной школы, одной области. Для того, кстати сказать, и были созданы экспериментальные школы РАО, про которые теперь впопыхах, как я уже говорила, просто позабыли. Впрочем, даже не так уж давно эксперимент с ЕГЭ, единым государственным экзаменом, вводили постепенно, начав с отдельных регионов.

В 2004 году правительство Фрадкова размахнулось со своими «Приоритетными направлениями…» сразу на всю страну, на всю «вертикаль власти». В каком состоянии находилось в 2004 году само правительство, дан анализ в статье Александра Казинцева «Менеджер Дикого поля», опубликованной в «Нашем современнике» (2004, № 12) с выразительным подзаголовком «Государство? Где вы видите государство?». Начиная с марта прошлого года, пишет Казинцев, «Россия прожила без федерального руководства». Происходила реформа самого правительства. Прежние министерства упразднили, формирование новых затягивалось. Огромная армия чиновников в течение долгого времени «не могла, не желала что-либо делать и ничего не делала». Новые назначения оказались весьма необычными: антимонопольную службу возглавил биолог по профессии, агентство по недропользованию — ветеринар, пост главного эколога получил инженер-железнодорожник… Не буду перечислять всех, названных в статье Казинцева, по фамилиям. А. А. Фурсенко там не был упомянут: глава нового Министерства образования и науки — доктор физико-математических наук. Так что, казалось бы…

Но вот какую оценку формированию нового министерства и назначению Фурсенко дал в одном из интервью Ж. И. Алфёров, академик, нобелевский лауреат. Не надо было соединять образование с наукой — задачи совершенно разные. Что же касается Фурсенко, то у него нет никакого опыта работы в сфере образования. И вряд ли он справится с управлением наукой, на таком посту может находиться только крупный учёный. Вообще министерство, объединяющее образование и науку, для Фурсенко «непосильный груз».

О том, какие полномочия может взять на себя министерство Фурсенко, стало известно осенью 2004 года, когда появилась «Концепция участия Российской Федерации в управлении государственными организациями, осуществляющими деятельность в сфере науки». В тексте документа, попавшего в печать, так же витиевато излагались «основные направления трансформации» и «перспективный облик» государственного сектора науки, а также его «оптимизация» (любимое слово сочинителей таких проектов). Проще сказать, Министерство образования и науки наметило обвальное сокращение количества научных институтов на бюджетном финансировании, а значит, и обвальное сокращение научных кадров. В случае ликвидации государственного института разрешалась его приватизация. Так что обратите внимание на использование слова «организация» в министерской «Концепции…». О такой «маленькой хитрости» уже шла речь в начале статьи. Научное учреждение нельзя приватизировать, а организацию — почему бы и нет? Ведь какие прекрасные здания занимают академические институты!

Учёные, конечно, запротестовали, отправили на имя президента резолюцию, принятую на заседании учёных советов РАН и подписанную нобелевским лауреатом Ж. И. Алфёровым, в которой говорилось, что осуществление «Концепции…» — «приведёт к катастрофическим последствиям для отечественной науки и страны в целом». Теперь руководители министерства объясняются с учёными: произошло недоразумение, никто и не собирался уменьшить в пять раз количество научных институтов. И вообще само Министерство образования и науки тут не виновато. В уже цитированном выше интервью Алфёров рассказывал о своей беседе с заместителем министра А. Г. Свинаренко. Тот не постеснялся заявить: «Ничего не знаю, это всё Минфин». Удобная, конечно, позиция.

 

Кадры решают всё

По данным международных экспертов, сегодня в России только 5 процентов рабочих имеют высшую квалификацию. Для сравнения: в США — 43 процента, в ФРГ — 56. И ещё удручающая цифра, её назвали на заседании «Меркурий-клуба» под председательством Е. М. Примакова, президента Торгово-промышленной палаты: сегодня в России средний возраст квалифицированного рабочего — 55 лет. Эту верхушку составляют в основном выпускники советских ПТУ, ведущих свою историю от немудрящих РУ, ФЗУ и ФЗО, превратившихся затем (не все, конечно) в великолепно оснащённые учебные заведения, которые давали не только высочайшую рабочую квалификацию, но и обязательное среднее образование. То есть выпускники ПТУ могли поступать в вузы. И поступали. Именно этой возможности и предложил лишить пэтэушников ректор ВШЭ Кузьминов.

Но если 55 лет — средний возраст, то, следовательно, на квалифицированной работе сегодня занято немало людей пенсионного возраста. Последние выпуски ПТУ, получившие и специальности и образование, — это начало 90-х годов. Так что младший возраст качественных трудовых кадров — около 30 лет.

В 90-х ПТУ оказались в худшем положении, чем школы. Комитет профтехобразования был вообще ликвидирован, ПТУ передали Министерству образования, назвали по-новому ССУЗ (среднее специальное учебное заведение), но в обиходе осталось прежнее название. Материальная база профтехобразования последовательно разрушалась, вместе с лучшими заводами погибали лучшие ПТУ. В 2000 году тогдашний министр образования В. М. Филиппов мог только радоваться тому, что пэтэушникам наконец-то дали денег столько, что хватит на еду и на оплату коммунальных услуг. Из ПТУ ушли опытные мастера производственного обучения, получавшие гроши.

В России-СССР система среднего профессионального образования развивалась по нужным производству направлениям. Отраслевые министерства за счёт собственных предприятий содержали десятки техникумов, которые обеспечивали для них подготовку высококвалифицированных рабочих. Сегодня предприятиям стало не по средствам иметь свой техникум. Финансирование со стороны государства практически прекратилось. Об этом говорил в интервью для «ЛГ» (2004, № 51–52) директор Московского техникума имени Красина В. В. Соколов. Техникуму в 2005 году исполняется 75 лет.

Нет, правящие верхи не по неопытности новичков, как могло бы показаться, а вполне обдуманно проигнорировали самое очевидное: в условиях кризиса необходимо сохранить самые квалифицированные рабочие кадры и систему их подготовки — на перспективу, когда понадобится восстановить или строить заново. Мне рассказывал лет двадцать назад знаменитый слесарь Московского завода имени Владимира Ильича Герой Социалистического Труда Сергей Анатольевич Антонов, что в заграничной поездке на него произвело самое сильное впечатление, как капиталисты относятся к рабочим высокой квалификации. Закрыв предприятие, хозяин сохраняет и оплачивает нужное ему количество квалифицированных рабочих — они ему будут необходимы при создании нового производства. Не начинать же с нуля!

Ну, а в России отношение власти к системе профессионально-технического образования и вообще к образованию по сути с головой выдаёт сегодняшних хозяев жизни: они вовсе и не собираются выводить отечественную промышленность из кризиса, что-либо строить, реконструировать, воссоздавать, они рады бы вообще ликвидировать отечественное авиастроение, автомобильную промышленность, иные отрасли. В нашем царстве-государстве планы на будущее у правительства и у рядовых граждан ну никак не совпадают. Правительству действительно досталась слишком образованная нация! Рядовые граждане надеются на подъем экономики, на создание наукоёмкого производства, на оснащение сельского хозяйства новейшими технологиями. А правительство прокладывает курс к превращению России в сырьевой придаток мировой экономики. При таких планах на будущее, конечно, вовсе ни к чему слишком большое количество образованных людей, у которых и социальные запросы повыше. Вполне можно себе представить, что там, наверху, даже какой-то страх существует перед перспективой, что Россия выберется из разрухи, добьётся успехов в экономике, в образовании, в здравоохранении, науке, культуре… Они столько лет изводят эту слишком образованную нацию, а она всё держится — явно не хлебом единым.

В 90-е годы в результате «шоковой терапии» и организованного самой властью разрушения отечественной промышленности в России появились в большом количестве «трудоизбыточные предприятия». В массовом порядке шло сокращение трудовых коллективов и разворовывание всего, что оставалось в опустевших цехах. Год за годом рабочие высокой квалификации перемещались из перерабатывающих отраслей в добывающие. И некому было позаботиться, по примеру настоящих капиталистов, о котором рассказывал слесарь Антонов, о сбережении лучших кадров. Их выбрасывали на улицу, на выживание, на пресловутый «рынок труда», в ларьки, в «челноки»… То есть из людей, привыкших к почёту и уважению — в униженные и оскорблённые. В те годы одной из целей «шоковой терапии» была, конечно, психологическая обработка и массовое унижение тысяч и тысяч людей. Где сегодня в России трудовые коллективы, умеющие защищать свои права? Их нет — как нет и современного рабочего западного образца, твёрдо и квалифицированно отстаивающего свои интересы.

И при всём при том в России, по оценкам и обследованиям социологов, в 2004 году 66 процентов населения страны «довольны своей жизнью». Удивительно, но факт. Да, 66 процентов, всё правильно, всё согласно научным социологическим опросам. Другой вопрос — чем довольны? Какой жизнью?

Россия преодолела депрессию 90-х годов, научилась не теряться даже в самых невыносимых условиях. И человек вправе уважать самого себя за то, что не сдался, выстоял, научился зарабатывать, в состоянии кормить семью. И не нам его судить. Он будет работать в трёх местах, но вырастит и выучит своих детей. Да, та самая «значительная группа населения», про которую говорил Кузьминов на заседании РОСРО. Не хотят катиться вниз. Это против них было направлено правительственное разрешение на родительское «софинансирование» в государственных бесплатных школах. Таким образом, стараниями правительства в России появились «элитные» школы с запредельным количеством платных уроков. Государственные, но не для всех, а только для богатых. Ничего. «Значительная группа населения» извернулась — и находит деньги даже на «элитные» школы. Удивительная жизнестойкость проявляется у нас в России в семьях, принадлежащих по уровню доходов к тем слоям общества, которые в «цивилизованных странах» не считают необходимым и обязательным для своих детей высокий уровень образования. Но они ведь не жили при социализме, они знают, что и кому положено в «гражданском обществе».

Но, конечно, обидно, что именно эта упорная борьба русских семей за «социализацию», за то, чтобы дети и при капитализме получали хорошее образование, учились в музыкальных школах, занимались спортом, объективно потворствует всё более агрессивному курсу власти на введение в России платного образования. Узнав об очередном решении правительства, урезающем права детей на бесплатное образование, в России любящие родители, увы, не пойдут на митинги и демонстрации (всё равно толку не будет!), а займутся поисками приработка.

Но при таких общественных взглядах, при существующей у нас в России озабоченности своим социальным статусом чьи дети станут поступать в ПТУ, где им не дадут ни питания, ни обмундирования, ни среднего образования? А о том, что ПТУ должны стать именно такими, говорил министр образования и науки Фурсенко на пресс-конференции, устроенной в начале учебного года: «В частности, далеко не факт, что начальное профессиональное образование должно жёстким образом быть связано с обязательным средним образованием. Надо давать возможность людям получать начальное профессиональное образование, не требуя с них одновременного обязательного среднего». Тут у министра замечательно получилось «давать возможность» и «не требовать». Какая забота о детях бедняков — их не заставят учиться! Конституция министру не указ.

Ну а теперь посмотрим, как ставился вопрос о рабочих кадрах в «Меркурий-клубе». Оказывается, энтузиасты разрушения всей российской промышленности перестарались. Сегодня деловые люди озабочены… нехваткой рабочей силы. Ведь пришло время, когда только 12 процентов предприятий числятся в «трудоизбыточных», тогда как количество предприятий, испытывающих недостаток в квалифицированных кадрах, возросло до 25 процентов. Каждое четвёртое! Предприятиям и стройкам Москвы сегодня не хватает 100 тысяч профессионально подготовленных рабочих. Где их взять?

У правительства Фрадкова нашёлся рациональный выход. Уже принято решение и названы контрольные цифры, сколько можно будет завезти иностранных рабочих. В «Меркурий-клубе» деловые люди поставили вопрос о восстановлении собственной системы подготовки рабочих кадров. И сформулировали два пункта. Сумеет ли государство увязать потребности «рынка труда» с «рынком образовательных услуг»? Захочет ли бизнес принять участие в подготовке квалифицированных кадров?

Эти же вопросы были поставлены в правительстве Москвы при подготовке городской целевой программы «Развитие учреждений начального и среднего профессионального образования на 2005–2007 гг.». Москве, конечно, ни к чему правительственные квоты на завоз иностранцев. Как и другим крупным городам — Петербургу, Нижнему Новгороду, Екатеринбургу… О том, что с появлением чрезмерного количества гастарбайтеров связано обострение криминальной обстановки, очевидно, не знают только в правительстве.

В тех решениях Москвы, о которых здесь пойдёт речь, проявилось, конечно, и противопоставление столицы федеральным властям. Провели социологическое исследование и выяснили, что среди молодых людей 12 процентов хотели бы получить рабочую профессию, но ПТУ не обладают в их глазах привлекательностью. В последние годы туда отводит ребят главным образом милиция — и этот способ набора тоже сказывается на снижении качества подготовки кадров.

В Москве приняли решение учредить вместо ПТУ, техникумов, профессиональных лицеев единый тип профессионального учебного заведения — колледж, где можно будет получить начальное профессиональное образование, затем продолжить обучение на более высоком уровне, получить высшую квалификацию и одновременно полное среднее образование. Напомню, что таков был опыт подготовки рабочих кадров в СССР. Таков он и в сегодняшней Японии: для работы в промышленности высоких технологий нужна не только профессиональная выучка, но и достаточный уровень общего образования.

Теперь в Москве все профессиональные учебные заведения переданы в ведение Управления образования. По предварительным подсчётам, на создание современной производственной базы, на подготовку мастеров производственного обучения Москве понадобится 10 миллиардов рублей. Из них городской бюджет должен дать 8 миллиардов, а работодатели — 2. Однако предложенное соотношение 8 и 2 вызвало бурные возражения. Для кого готовим кадры? Для владельцев предприятий! Так с какой стати основное бремя расходов должен нести городской бюджет? А работодатели?

Действительно, с какой стати? Впрочем, московское правительство предложило такую пропорцию, потому что Москва богата. А что будет с подготовкой квалифицированных рабочих во всех других регионах? Там и работодатели помельче. К тому же теперь все расходы на образование переброшены с федерального уровня на региональный. Не будет хватать средств на обычные школы, на ПТУ без питания, обмундирования и образования. Какие уж тут новые колледжи с высокой профессиональной подготовкой и средним образованием!

В связи с этими возражениями полезно будет вспомнить, что ещё в 2002 году Комитет по образованию и науке Государственной Думы обратился в правительство с предложением стимулировать набор в ССУЗы высокими стипендиями и для этого дать налоговые послабления работодателям, которые помогают ССУЗам. Такими вопросами ведал тогда в правительстве Починок, он и выпроводил думцев: «Если мы внесём такое предложение, нас самих отсюда вынесут».

Теперь уточним: кто же в России попадает в предполагаемые работодатели? Абрамович? Дерипаска?

В России ещё живы крупные государственные предприятия. Рабочие высочайшей квалификации требуются военно-промышленному комплексу, почти не работающему на свою армию, но зато приносящему за счёт продажи своих изделий миллиардные доходы казне. Так, ВПК сегодня даёт отсрочку от военной службы выпускникам техникумов и потому не жалуется на нехватку квалифицированных рабочих. В то же время завлекаемые правительством иностранные инвесторы не вкладывают свои доллары и евро в технический прогресс на территории России. Сборка автомобилей — пожалуйста (при российской дешёвой рабочей силе). К тому же это проверенный способ захвата рынка. У России своей автомобильной промышленности быть не должно. И, как известно, иностранцы скупили у нас почти всю табачную промышленность. Но не потому, что Россия — родина табака, а исключительно по причине наплевательского отношения правящих верхов к здоровью нации. Кампаний против курения, как в США, в странах Европы, у нас не будет — во всяком случае, при этой власти. То же и с пивной промышленностью, заинтересовавшей инвесторов. Ничем не ограниченные возможности рекламы, продажа пива везде и всем, включая потребителей школьного возраста — пей-гуляй, Россия!

Но не перепутать бы здесь обсуждавшиеся в «Меркурий-клубе» возможности участия бизнеса в подготовке квалифицированных рабочих с благотворительностью в её самом широком значении, социальном и нравственном: ведь это не только помощь нуждающимся, но и вклад в развитие нации. В США ежегодный объём благотворительных пожертвований превышает 210 миллиардов долларов, 2 процента всего их ВВП, а в России сумма всех пожертвований — 0,2 процента ВВП, нашего…

Граф Сергей Григорьевич Строганов происходил, если пользоваться сегодняшним языком «рынка», из рода крупнейших работодателей. Граф основал в 1825 году в Москве «Школу рисования в отношении к искусствам и ремёслам», в которую принимались дети с 10 лет. В 1860 году эта школа стала государственной — Строгановское училище технического рисования. Менее известно о той благотворительной помощи Московскому университету, которую граф Строганов оказывал будучи попечителем Московского учебного округа — и при этом никогда не вмешивался в дела чисто учебные. Он вкладывал свои средства в русское образование, в народное просвещение, в будущее России. И не только он. В Москве многое было построено на частные средства — в том числе школы, гимназии, училища, народный университет Шанявского… Чехов построил школу возле своего Мелихова — не частную, а земскую.

В советские годы, наверное, один только Шолохов построил на свои деньги у себя на родине сельскую школу — государственную, в СССР вся система образования была государственной. И когда заводы шефствовали над школами, оснащали оборудованием ПТУ, расходы всё равно были теми же государственными. В СССР система образования получала заказ от государства-работодателя. В 30-х годах государство определило стратегию образования — создать армию инженерных работников. Этим и было обеспечено превращение России-СССР в индустриальную державу. При плановом хозяйстве потребность в кадрах можно было просчитывать с достаточной точностью, что и гарантировало по окончании вуза работу по специальности. Но ближе к нашему времени вся советская система планирования стала давать сбои — в системе образования тоже.

Однако сегодня принцип планирования развития экономики оказался востребованным. Нет, не в России. Востребован в европейском, в мировом масштабе. Глобализация — это, как оказалось, строжайшее планирование. В ЕС, принявшем в октябре 2004 года государствообразующую Конституцию, страны подотчётны в рамках бюджетов, обязаны соблюдать единый уровень субсидий фермерам и т. п. Вступление России в ВТО идёт по строгой процедуре, как в Госплане. И дело не только в том, что быть «слишком образованной нацией» нам больше не по карману, не по ранжиру. Снижение уровня образования — это сегодня общемировая тенденция. «Самая большая проблема: как создать единую мировую Систему Образования, соответствующую мировому устройству? Речь идёт именно об образовании, поскольку производная образования — наука — оказалась глобализированной одной из первых», — пишет известный математик И. Ф. Шарыгин («Образование и глобализация», «Новый мир», 2004, № 10). И дальше в этой статье: «Устройство мира отрегулировано под необразованное общество… Потребна не образованность, но обученность». И ещё цитата из статьи Шарыгина: «Сейчас, похоже, американцы всерьёз взялись за наше образование. Возможно, это последний рубеж обороны, за которым кончается Россия».

Ещё в сентябре 2003 года министр образования В. М. Филиппов (теперь бывший министр) и ректор МГУ, председатель Российского союза ректоров академик В. А. Садовничий подали в правительство протест против предъявленных России условий для вступления в ВТО. Ну и что? Документ, в котором они защищают всё лучшее, что было создано в русской системе образования и признано во всём мире, был передан в Министерство экономического развития, Грефу…

В своём выступлении на уже упомянутой выше пресс-конференции министр образования и науки А. А. Фурсенко был гибок. Не мог он не сказать, что фундаментальность нашего образования — конкурентное преимущество России. «И, конечно, потерять это очень страшно, очень страшно, — сокрушался министр. — Однако возникает очень сложный вопрос: как совместить это с тем, что человек, который получает образование, хочет быть успешным не в будущей жизни, а в этой, он хочет получать знания и умения, которые ему помогут быть достаточно успешным, в том числе в материальном плане, уже завтра».

Тут нетрудно догадаться, о какой «успешности», да ещё в «материальном плане» и «уже завтра», говорил Фурсенко. Он, конечно, имел в виду не столько образованность, сколько обученность.

Приведу ещё цитату, где мною подчёркнуты базовые слова: «Какие основные задачи мы ставим перед собой на следующий этап? Первое: мы должны чётко сформулировать задачу, заказ в системе образования. В последние годы система образования варилась в собственном соку. Я это уже говорил на разных встречах неоднократно и хочу ещё раз повторить перед вами: не может никакая система ставить сама себе задачу. Необходим внешний заказ. И тут нужны какие-то организационные решения. Мы сегодня обсуждали интеграционные решения с представителями „Деловой России“ утром на так называемом бизнес-педсовете. Это была не первая наша встреча. Я обсуждал этот вопрос и с другими представителями бизнес-сообщества, с представителями каких-то общественных организаций, и задача очень сложная, задача, требующая понимания того, какую экономику мы ожидаем, какая экономика будет в России, какая жизнь будет в России в ближайшие годы. Потому что без понимания этого вопроса ставить задачу перед системой образования будет весьма затруднительно, но это проблема номер один, и мы уклоняться от неё не должны. С точки зрения нормотворческой подготовлен законопроект, в котором законодательно прописано о правах работодателей в развитии требований к образованию, к формированию новых программ, к формированию новых стандартов».

До такого ещё никто не додумывался из прежних реформаторов, ни Днепров, ни Асмолов. «Бизнес-педсовет», «права работодателей» вносить свои поправки в школьные программы… Каково?!

Система образования ни в одной стране не может «вариться в собственном соку». Она всегда включена в течение жизни, спокойное или бурное. В политику тоже. В России система образования смогла устоять против многих наскоков. Например, против соросовской программы «обновления гуманитарного образования в России». Кажется, уже почти избавились от негативной трактовки всей русской истории в школьных учебниках. В России сложилось педагогическое сообщество, имеющее опыт сопротивления глобальному «рынку образовательных услуг».

 

Сохранится ли в России русская интеллигенция?

«Как бы то ни было, ясно одно — интеллигенция в её прежнем понимании приказала долго жить», — вывод критика Марии Розановой, сделанный на основе «образа интеллигента» в ряде произведений последних лет. «В своём нынешнем состоянии ей некого винить, кроме одной себя» — там же («Астенический синдром», «Октябрь», 2004, № 3). Можно привести немало подобных высказываний об интеллигенции, её изобличают не только критики на основе «образа», но и социологи, политологи, журналисты. Но что, собственно, значит «прежнее понимание»? Почему «некого винить, кроме одной себя»? И вообще, что им всем нужно сегодня от интеллигенции?

Начиная с ХIХ века «образ» был представлен нелицеприятно у Тургенева, Достоевского, Чехова, у Блока в известной статье об интеллигенции. В России её обвиняли в подстрекательстве к революции и клеймили с революционной позиции как гнилую и похлеще (Ленин). Потом стали называть народной и советской. Принято ли теперь в России говорить просто о русской интеллигенции?

Академик Н. Н. Моисеев, потомственный русский интеллигент, в одной из последних статей писал с удовлетворением, что старая интеллигенция сумела после революции передать эстафету (его слова) новой интеллигенции, благодаря политике советской власти в сфере образования. Какое «прежнее понимание» вкладывал в это слово академик Моисеев? Ведь не только массовое высшее образование. Но Россия-СССР действительно стала к 1941 году более образованной нацией, чем Германия, — это утверждает философ и писатель А. А. Зиновьев.

Сегодня ученики академика Моисеева принадлежат к старой советской интеллигенции, сохранявшей долгие годы качества, признанные во всём мире как особенность, свойственную только русским, советским. Интеллигент — человек другого разбора, чем интеллектуал. И в России интеллигенция, безусловно, вышла из русской системы образования как просвещения. Из азбуки Кирилла и Мефодия, из православных заповедей, из уроков русской литературы… Интеллигенция выросла на идеалах служения русскому народу. А влияние православной культуры сохранялось и в советской атеистической школе благодаря русской классике. Воспроизводству интеллигенции «в прежнем понимании» пока ещё способствует наша национальная система образования, у неё всё-таки был запас прочности.

В конце 70-х годов минувшего века мною был опубликован ряд статей о сельской интеллигенции. В Пошехонском районе Ярославской области я провела своё социологическое исследование, главным образом в учительской среде. Напомню, что сельское хозяйство исконного центра России находилось тогда в тяжелейшем положении. Бюджетные вложения годами уходили на целину, на стройки, на мелиорацию, но только не сюда, не в «бесперспективные деревни». В 1974 году вышло постановление о подъёме Нечерноземья, но попусту. В Пошехонье каждый год население района сокращалось на тысячу человек. Но были и крепкие колхозы. В «Новой Кештоме» ребят возили в школу три своих автобуса, колхоз оборудовал в школе не только кабинет механизации, но и кабинет английского языка, ученики и учителя получали бесплатное горячее питание, каждый год 10–12 колхозных стипендиатов уезжали учиться в Рыбинск и Ярославль, приобретали нужные колхозу специальности. В селе Владычном колхоз был послабее — так там, напротив, председатель ходил за подмогой в школу, где имелись свои трактора, а у старшеклассников — права механизаторов. И, кстати сказать, в Пошехонье ребята, закончившие среднюю школу и получившие вместе с аттестатами права механизаторов, в конце 70-х уже не торопились уезжать, оставались в своих колхозах — по району до 30 процентов выпускников, это немало.

В конце 70-х в Пошехонье все сельские учителя (и врачи тоже) были по происхождению из крестьян — интеллигенты в первом поколении. Выписывали литературные журналы, имели неплохие библиотеки. Преобладало убеждение, что сельскому интеллигенту не следует заводить корову, огород. Разве что пасеку, сад. Надо иметь время на подготовку к урокам, на самообразование, поехать самому и повезти ребят на каникулы в Москву, в Ленинград. Деревенские интеллигенты в первом поколении даже очень ревниво, подчёркнуто утверждали себя в классическом «прежнем понимании». В районе 82 процента учителей имели высшее образование, у остальных — неполное высшее и среднее.

С тех пор я уже многие годы переписываюсь с учительницей из села Кладово Зоей Павловной Горюновой. Минувшей осенью я получила от неё в письме страницу районной газеты «Сельская новь» с отчётом, как подготовилось Пошехонье к новому, 2004/2005 учебному году. Так вот, в районе всё ещё имеется 19 детских садов (было 22). Открыта дошкольная группа при школе № 1 города Пошехонье. Компьютерного оборудования в районе 100 комплектов, 9 школ подключены к Интернету. Имеется 12 школьных автобусов, перевозят 442 ученика из 12 школ. Учебного и спортивного оборудования закуплено на 1 миллион 42 тысячи рублей. Не хватает учителей английского языка и музыкальных руководителей. Из 177 выпускников 11-х классов прошлого года поступили в вузы 55 человек, одна треть. Остальные учатся в профессиональных училищах. Там же в отчёте сказано, что сегодня в Пошехонском районе 85 процентов учителей имеют высшее образование. Показатель лучше, чем в 70-х, но теперь учитель, чтобы прожить, держит корову и выращивает картошку. Я знаю об этом из писем Зои Павловны. Но ведь не бросили свои школы, не уехали! Итоги районного тестирования по русскому языку показали, что в 9 школах из 18 ученики четвёртых классов справились с заданием на 100 процентов. Эти лучшие школы в отчёте перечислены, для всеобщего сведения. На ЕГЭ по математике в школе № 1 показали знания хорошие и отличные 87,5 процента учеников, у остальных — «базовый уровень», тоже неплохо.

Я надеюсь, что читателям «Нашего современника», русским интеллигентам много скажут эти сведения из районной газеты. Да и сам факт публикации обстоятельного, на полосу, отчёта о районном педсовете! В российской глубинке местная власть из последних сил поддерживает образование. Потому что на самом деле, если не будет школы — не будет и деревни. Райцентры, малые города тоже рухнут. Это понимают и предприниматели районного масштаба, они в Пошехонье помогают школам, дают деньги на детские праздники, конкурсы и соревнования. Чему-то их все-таки научила старая советская интеллигенция.

В мае 1988 года празднование Тысячелетия крещения Руси, проходившее в Новгороде при огромном стечении народа, устроила не Русская Православная Церковь. Не имела тогда такого права. Это Академия наук СССР и Союз писателей России проводили в Новгороде в день Кирилла и Мефодия конференцию на тему «Методологические проблемы развития и исследования славянской культуры». А ради чего туда съехались тысячи народа, понимали и в обкоме. Мне посчастливилось быть в те дни в Новгороде, слышать речь члена-корреспондента АН СССР О. Н. Трубачёва и митрополита Питирима. Православная церковь тогда, в 80-х, получила открытую, хотя и не заявленную по форме, поддержку самой образованной части русского народа — русской интеллигенции. Дало о себе знать унаследованное — то, что всегда оставалось в образе мыслей русского интеллигента. Как известно, и Курчатов в пору напряжённых раздумий над тем, что же ему предстоит совершить на полигоне под Семипалатинском, счёл для себя необходимым помолиться накануне в церкви.

В начале 90-х новая власть узаконила «свободу совести» и в то же время переименовала Министерство просвещения в Министерство образования. Затем был издан по министерству приказ, запрещавший доступ в школы православным священникам — при полной свободе действий других конфессий и различных сект, поскольку они в приказе не значились. Именно тогда в школы России проникли не только иеговисты и последователи Муна, но и японская «Аум Синрикё». Это был, так сказать, передовой отряд глобализации.

Конечно, можно теперь всё списать на дикости времён Ельцина, всеобщую неразбериху. Но почему при Путине, о котором все знают, что у него даже есть свой духовник?.. Почему сегодня с новой яростью ведётся борьба против преподавания в школе такого предмета, как «православная культура»? Не Закон Божий, а основы православия, школьный курс, имеющий непо-средственное отношение к русской истории, русской культуре, к семейному укладу, к национальному характеру… Уроки нравственности, очень нужные детям сегодня…

Процитирую высказывание на эту тему министра образования и науки Фурсенко: «Мы должны всё-таки вести преподавание всех религий, которые известны в России, при этом не путём отмены или задавливания чего-то, а путём, наоборот, развития остальных вещей… Мы должны давать ребятам знания, задавать представление о том, что есть, оставляя за ними свободу выбора и ни в коем случае не пытаясь сдвинуть их в ту или иную сторону» (выделено мной. — И. С.).

Поясню. Министр поддержал противников преподавания в школе курса православной культуры, их требование ввести для детей изучение истории религий — всех. А это зачем? О существовании в мире разных народов и разных конфессий школьники узнают на уроках по всеобщей истории. К тому же в 90-х был введён в школах такой предмет, как «Мировая художественная культура», и его невозможно преподавать, игнорируя религиозные смыслы.

Изучение в школе «всех религий», чтобы ребенок имел «свободу выбора» (в какого бога верить) — одно из условий глобализации образования. При новом мировом порядке христианство со своими заповедями вообще становится обременительным для «цивилизованных стран». В Конституцию ЕС не было допущено даже упоминание, что Европа исповедует христианство. Если какая-нибудь кинозвезда решила перейти в буддизм, об этом извещают с восторгом. Менять веру теперь модно и престижно. И знаменитость чего не сделает ради рекламы. А как быть ребёнку из православной семьи, из русской семьи? Жестокое дело — говорить с ним о свободе выбора веры. Получается по Достоевскому: если Бога нет, то всё дозволено.

Мне приходилось слышать, что прежнее руководство Минобразования из-за того и сместили, что оно противилось глобализации. Например, не боролось против преподавания в школах основ православной культуры. Напротив, разрешили факультатив при условии, что этого хотят родители. И более того, в министерстве разработали программу, выпустили учебник. Словом, дали повод либеральным СМИ поднять шум. Хотя Минобразования, введя в качестве факультатива уроки православной культуры, просто обязано было предоставить программу, соответствующую детскому возрасту, и учебник, прошедший необходимую экспертизу. Консультировала светско-религиозная комиссия, созданная министерством совместно с Православной Церковью. А кто ещё мог бы консультировать? Представители других конфессий? Вопрос, к сожалению, не риторический. Именно с таких позиций ведутся сегодня активные действия против школьных уроков, формирующих национальное самосознание, воспитывающих лучшие нравственные качества русской интеллигенции, в числе которых и участие к человеку другой национальности, другой веры. Так Познер, затеяв дискуссию всё на ту же тему, что преподавать в школе — основы православной культуры или историю религий, — усадил за «круглым столом» двоих русских православных и четверых, включая его самого, инославных. Причём, даже обеспечив такое численное превосходство, позволял себе перебивать и обрывать дьякона Кураева — об этом с неудовольствием писали даже в дружественных телевидению СМИ.

Сегодня либеральная, прозападная (и в то же время придворная) «тусовка» так откровенно себя заявила, проявила такие деляческие свойства, что выпорхнула из интеллигенции сама (а не её «изгнали»). И ей, действительно, некого винить в утрате интеллигентских качеств, кроме одной себя. Как и в деградации, замеченной либералами в собственных рядах. У «тусовки» теперь свои заботы, у русской интеллигенции — свои.

Но общая деградация либерализма не могла не сказаться на сфере образования. По сути уже некому стало предложить что-либо новое — только урезать и удешевить. Государственная стратегия в сфере образования элементарно застопорилась. Поэтому России придётся какое-то время (будем надеяться, недолгое) пожить без Министерства образования. Созданное взамен министерство-монстр, которому поручены и дошколята и академики, не в состоянии быть жизнедеятельным. А что, если с такой целью его и учредили?