Стоящая книга пишется как минимум двадцать лет. То есть необязательно этот срок полностью посвятить одной работе, но хорошо, когда между рождением замысла и его завершением пролегает такая стайерская дистанция, придающая литературному труду философический масштаб, отличающая его от скороспелых поделок неофитов и конъюнктурщиков. Литературовед и переводчик Александр Ливергант еще в семидесятые годы начал знакомить читателей журнала «Вопросы литературы» с лучшими образцами англоязычной пародии и смежных с нею жанров. Выбор произведений для перевода был достаточно системным, и книга постепенно сложилась сама собою.

Получился своеобразный атлас англоязычного литературного остроумия трех веков. Здесь развернут весь спектр смехового начала — от самодостаточных чеканных афоризмов Сэмюэля Джонсона (вспомним, кстати, что А. Ливергант выпустил три года назад антологию «Суета сует. Пятьсот лет английского афоризма») до пародийных фрагментов, вычлененных из «Улисса», от вошедших в историю литературы пародий Брет Гарта на Фенимора Купера и Фрэнка Норриса на Брет Гарта — до совсем свежих острот нашего современника Вуди Аллена. Смех не ведает ограничений, не признает никаких табу и священных коров, ему подвластны любые жизненные и литературные явления, а порой остроумие шутит и над самим собой, над своими привычными приемами и штампами. Этот всепроникающий характер литературного смеха антология демонстрирует весьма наглядно.

При всем пестром разнообразии сатирических тем и жанров (поневоле вспоминается, что изначально-этимологически satira-satura — это не пресловутое «обличение», а «смесь, всякая всячина») в выстроенной А. Ливергантом композиции читается определенная иерархия. Смысловая сердцевина книги — это литературная пародия в строгом смысле слова. Перевод пародии — дело сверхтонкое, но, в принципе, возможное — непереводимо лишь то, что не имеет смысла. Вокруг этой доминанты группируются жанры, несущие в себе определенный заряд пародийной двусмысленности и всегда чреватые вторичностью: анекдоты, басни и сказки, мемуары, письма; кстати, и афоризм после XVIII века сделался по преимуществу пародийным жанром, комически переосмысливающим общие места. А такие разделы книги, как «Интервью», «В мире науки», «Спорт», «Театр», включают сатиру, пародирующую не столько стилистические штампы, сколько стереотипы мышления. Филологам весьма небезынтересны будут пародии на литературоведение: так, «Комментарий к Шекспиру» Роберта Бенчли вполне «долетает» до нашего времени и попадает даже в некоторые монографии издательства «НЛО», изобилующие необязательными параллелями и перегруженные неистовой демонстрацией авторской эрудиции.

Девяностые годы для нашей литературы оказались невеселой эпохой. Тотально однообразная ирония, монотонное интертекстуальное пересмешничество, назойливое журналистское балагурство, именуемое стебом, — все эти вредные выбросы настолько отравили культурную атмосферу, что экологически чистый юмор многими теперь просто не воспринимается. Симптоматично, что книга «Ничего смешного» сразу по выходе нарвалась на высокомерно-менторский отзыв в газете «Ex libris НГ», где почему-то предсказывалось, что массовый читатель, «простой смертный», этой книги не поймет, поскольку «юмор как таковой играет здесь второстепенную роль, уступив первый план высокой литературе». За этим наукообразным канцеляритом мне видится позиция, весьма напоминающая мышление одного советского киноначальника, который, от души отсмеявшись на просмотре комедии, тут же сумрачно заявлял: «Людбям это будет непонятно». Вот уже четверть века занимаясь проблемами литературной пародии, я (как, полагаю, и А. Ливергант) постоянно ощущаю контакт с далеким от окололитературной тусовки, но отнюдь не малочисленным читателем-собеседником, видящим в юморе неотъемлемое свойство высокой литературы, равнодушным к сиюминутным остротам типа «упал — отжался» и умеющим получать удовольствие от самого понимания подспудной серьезности пародийного остроумия. Именно таким читателям я — и устно, и письменно — уверенно рекомендую книгу, составленную и переведенную Александром Ливергантом.