ВОЙНА БЕЗ МИРА

Алексей Балабанов снял фильм о чеченской войне в пику всем правозащитникам и пацифистам. Разброс критических мнений о его новой работе ошеломляет. И добро бы речь шла об идеологических несогласиях: патриотам и милитаристам фильм нравится, а либералам и сторонникам общечеловеческих ценностей — нет. Ничего подобного. Идеология больше никого не шокирует. Все знают, что Балабанов при слове «политкорректность» хватается за пистолет, и его «расистские» эскапады воспринимаются ныне едва ли не с уважением — как вольный эстетический жест, как проявление свободы художника: «Он так видит».

Разброс мнений обнаруживается в сфере художественных оценок. Сам режиссер в немногословных интервью говорит, что хотел сделать предельно достоверную, реалистическую картину, для чего тюрьму снимали в тюрьме, чеченские эпизоды — в Чечне и (лишь в порядке вынужденного компромисса) в Кабардино-Балкарии. Актеров сознательно томили вдали от цивилизации, чтобы они прониклись военным экстримом, и т. п. Это не помешало отдельным критикам оценить «Войну» как глянцевый, элегантный образчик жанра наподобие эпопеи о Джеймсе Бонде. Правда, другие увидели в ней недостатки, объяснимые тем, что близость реальной войны психологически помешала режиссеру безоглядно предаться радостям мифотворчества. Кто-то хвалит картину за «полифоничность», кто-то ругает как лобовую агитку… Такое ощущение, что на первых минутах просмотра Балабанов погружает зрителя в сон и каждый смотрит свое собственное кино. Так, вероятно, и есть. «Война», говоря условно, воздействует не на головной, а на «спинной» мозг, и смутный, размытый сигнал, идущий из глубин коллективного бессознательного, каждым критиком рационализируется по-своему, в зависимости от устройства его критического аппарата. Простое же сознание реагирует просто: народ валом валит в кино и аплодирует в самых скандальных местах. Народ доволен: фильм проливает бальзам на раны ущемленного национального самолюбия. Русские тут лучше и круче всех и к тому же в финале одерживают победу. Правда, победитель, как водится, «не получает ничего».

Моя инстинктивная реакция на «Войну» была странной. После просмотра мне хотелось, чтобы этого фильма не было. Вообще. Хотелось стереть его из памяти, как кошмарный сон. И не потому, что на экране показывают какие-то кошмары; да, там режут пальцы и головы, но отстраненно, на общем плане, без намерения до смерти запугать. Скорее для сведения: это война и на этой войне подобные эксцессы — заурядная повседневность.

Желание вытеснить картину, забыть о ней не было обусловлено и тем, что она плохая. Скорее неровная, с массой провальных эпизодов, но в батальной части сделанная не без профессионального блеска. Профессионализм в нашем кино — вещь настолько уникальная, что за него Балабанову можно простить все, в том числе и сомнительную идеологию. Тем более, что режиссер, безусловно, честен; а это сегодня редкость не меньшая, чем способность превратить в осмысленный артефакт неосвоенное месиво современности.

Да, балабановское кино провокативно. Но провокация в искусстве — вещь, в принципе, допустимая. Иногда даже полезная, поскольку разрушает комфортную картину мира и навыки автоматического его восприятия. Другое дело, что результат иной раз бывает непредсказуем. Когда балабановская провокация, открывшая шлюзы и впустившая в пространство культуры энергетику низовых, коллективных эмоций, оказалась связанной не с мифическими похождениями богатыря Данилы в баснословной Америке, а с реальной войной, идущей в нашей стране, — стало вдруг очевидным, что положение наше безнадежно. Раковая опухоль — неоперабельна, во всяком случае, с использованием тех инструментов политики, идеологии, национального самосознания, которыми мы на сегодня располагаем. Это ощущение отчаянной безнадежности и всплыло, когда усилием воли я заставила себя понять, почему же мне инстинктивно захотелось «закрыться» от фильма.

Рекламный слоган картины гласит: «Это не „Брат-3“, это „Война“!» Мол, игры кончились; пора обсудить военное положение и планы мобилизации. И впрямь пора. В мире идет война — странная, непонятная, осмыслить которую цивилизация покуда не в силах. Все прежние договоренности, внешнеполитические конструкции, организации, санкции и резолюции — вся система мировых отношений, сложившаяся после Второй мировой войны, постепенно разрушается и тонет в пучине множащихся локальных конфликтов. Что с ними делать — не ясно. Такое ощущение, что они являются кровавой изнанкой глобалистской экспансии цивилизации. Те, у кого есть все, мечтают о бесконечном расширении сферы влияния и, естественно, о безопасности. Те, у кого нет ничего, урывают свой кусок пирога, бесконечно транслируя угрозу этой самой безопасности — физической защищенности благополучного, политкорректного белого человека с сотовым телефоном, глянцевым автомобилем и банковской карточкой. Такое вот «международное разделение труда». В подсознании цивилизации накапливаются растерянность, страх и агрессия, и выхода из этого тупика не видно.

Чечня — не просто наша внутренняя война. Чечня — одно из звеньев этой кровавой цепи. И на примере Чечни Балабанов выстраивает свою модель глобального общемирового конфликта; не случайно отправной точкой в создании фильма послужили документальные кадры, на которых чеченские боевики отрезают головы англичанам; именно англичанам, а не нашим солдатам или захваченным в России заложникам.

Расстановка сил в «Войне» такова. С одной стороны — полевой командир Аслан Гугаев (Г. Гургулия), огромный, черный, бородатый и волосатый, который со своими головорезами держит в яме двух пленных российских солдат и «коммерческого» еврея из Владикавказа. Потом к ним прибавляется пара английских актеров, похищенных в Грузии, во время гастролей, и героический капитан Медведев с перебитой спиной. Бандиты Аслана лишь в первых кадрах — где они хладнокровно отрезают головы пленным, палят в воздух и вопят что-то на непонятном языке — кажутся дикой ордой. На самом деле у Аслана есть Интернет, подключенный через спутник, три ресторана в Москве, разветвленный криминальный бизнес и проч. Он вполне встроен в «международное разделение труда» и англичан похищает отнюдь не случайно, а надеясь срубить с них два миллиона фунтов (о том, что фунт больше доллара он, правда, не знает). Так что бизнес поставлен на широкую ногу. «Коммерческий» еврей — так, мелочь, и пальцы ему режут в основном, чтобы произвести впечатление на богатеньких иностранцев. Однако не забывают при этом зачитать ему бумагу, где сказано, что законы шариата не запрещают использовать деньги евреев в войне против неверных.

Вообще Аслан в фильме охотно занимается пропагандой и любит демонстрировать не только силу, но и «правду». Пленного солдата Ивана (А. Чадов), который заведует у него Интернетом, он наставляет, что все люди делятся на «пастухов и баранов», что он, Аслан, воюет за свою землю, а Иван — потому что его пригнали; что он помнит своих предков до десятого колена, и вообще русские — белые и должны жить у «Белого моря», а чеченцы — черные, и море у них — Черное. И пока ни одного русского не останется на чеченской земле, Аслан будет резать их, как баранов. Помнится, декларировать свою любовь к Родине и читать мораль, поигрывая огнестрельным оружием, любил настоящий русский герой Данила Багров в «Брате-2». Так что «сила и правда» Аслана, оскорбительные для всякого русского патриота, становятся в картине идеологическим вызовом, на который должен ответить наш Иван. Что он и делает.

С другого боку Ивану противостоит англичанин Джон (Иен Келли), который пребывает в постоянном ужасе, оказавшись в этом аду, и нелепо выкрикивает чеченцам, что они «попирают права человека».

Иван хорошо понимает чеченцев. В закадровом монологе (по фильму Иван рассказывает свою историю, сидя в «Крестах») он постоянно комментирует их привычки, действия и намерения. С другой стороны, он немножко говорит по-английски, и потому между ним и Джоном возникает своего рода симпатия. Так что Иван посредине — между Западом и Востоком. А над ним в качестве морального абсолюта высится фигура капитана Медведева, которого играет заросший и изнуренный, как древний аскет, Сергей Бодров-младший. «Настоящий командир, — говорит про него Иван, — вот он лежит в яме, пошевелиться не может, а рядом с ним все равно спокойно». Небольшая, но значимая роль Бодрова в картине сводится к тому, что он является «иконой» подлинной, то есть русской, «силы и правды» — той самой, которую с невозмутимой уверенностью нес его герой Данила Багров в «Брате-2».

Обстоятельно развернув всю эту идейную диспозицию, Балабанов переходит, собственно, к действию. Аслан отправляет англичанина, чтобы тот собрал выкуп, и оставляет в заложницах его невесту Маргарет (И. Дапкунайте). Маргарет в фильме — живые мощи. Знаковая сцена — ее купание в горной реке, когда, надев англичанке веревку на шею, бедняжку бросают в холодный горный поток и она с криком бьется о камни — хрупкая, беззащитная белая женщина во власти азиатской стихии.

Заодно с Джоном Аслан почему-то отпускает Ивана. Иван до последнего не верит и ждет решения своей участи, преданно держась за дверцу Асланова джипа. Превращение бесправного пленника в настоящего русского мачо еще впереди. Оно произойдет, когда Иван обстрижется, на лице его обнаружатся шрамы, а во взгляде — стальной, уверенный блеск. Когда же он снова вернется в Чечню, отлично экипированный и с оружием в руках, — Аслану выйдет полный «кирдык».

Но до этого еще далеко. Пока же Джон, прибывший в Англию, мечется в поисках денег по богато обставленным кабинетам чиновников и банкиров, везде наталкиваясь на стену тупого и сытого равнодушия. А Иван тем временем навещает в Петербурге семью капитана Медведева. Эпизод словно из «Боевого киносборника» советских времен: верная жена, стиснув зубы, героически пытается хранить самообладание; интеллигентная мама — «божий одуванчик» суетится и задает нелепые вопросы: «Так почему же они его не меняют?» (Аслан держит Медведева в яме, надеясь обменять на своего брата, приговоренного к пожизненному заключению); дочка с завязанным горлом: «Мой папа — герой. Он скоро вернется», — заявляет она голосом истинной пионерки.

Сцены «мира» на родине Ивана в Тобольске тоже поражают несвойственной Балабанову трафаретностью. Все, что не касается войны, он снимает, кажется, «вполноги»; то цитирует самого себя, озвучивая проходы героя по Питеру музыкой В. Бутусова, то и вовсе перестает стараться: снял, да и ладно. Батя-алкоголик (лопающийся от здоровья и силы актер В. Гостюхин) на больничной койке вещает, что жить ему стало «скучно»… Мама-библиотекарша в меховой кацавейке бросается на шею с восклицаниями: «Ванечка! Вернулся!»… Друзья-приятели с водкой сидят у костра и бренчат на гитарах. А красавица одноклассница предлагает в постели: «Ваня, давай поженимся»… Что во всем этом интересного? Работы нет. Денег нет. Смысла нет. Адреналин на нуле. То ли дело — война!

И когда Джон, приехавший в варварскую Россию и убедившийся, что и здесь на содействие официальных структур ему рассчитывать нечего, находит Ивана и предлагает вместе отправиться на войну вызволять Маргарет, Иван соглашается практически без раздумий. Тем более, что Джон предлагает деньги. Да и судьба Медведева Ивану небезразлична.

Дальше кино становится интересным. Приобретение разных нужных для похода вещей: компас, командирские часы, высокие ботинки, классная мужская одежда в стиле «милитари»… Путешествие в поезде до Владикавказа, где героям сопутствует колоритнейший мафиози Александр Матросов (Ю. Степанов), перевозящий чеченский героин. В столице Осетии — зловещий «фээсбэшник» с неприятным, лисьим лицом, которого Джону рекомендовали в качестве посредника для передачи денег. Он сразу же вызывает у Ивана самые нехорошие подозрения. Ясно, что с «фээсбэшником» связываться не надо, в логово к Аслану придется идти самим…

Нелегальный переезд через блокпосты на армейском грузовике под брезентом. Блуждание по горным пещерам, где сквозь расщелины видно, как по дороге медленно ползет колонна военных машин (документальный кадр — один из немногих, создающих ощущение абсолютной подлинности). Иван расправляет плечи. Иван выходит на тропу войны и принимается воевать по всем правилам принятого в Чечне боевого искусства.

Пункт первый — засада на дороге с целью завладеть автотранспортом. Дорогу заваливают камнями. Со второй попытки (в первый раз проезжал автобус с чеченскими тетушками, которые сноровисто и быстро раскидали завал) им повезло — удалось добыть навороченный джип «лендровер». Джон, увлеченный строительством завала, джип не заметил, и хозяин, утративший чувство опасности, вышел взглянуть на этого лоха, возводящего посреди дороги сооружение из камней. В этот момент Иван застрелил и его, и всех, кто был с ним в машине, включая молодую чеченку. Тело женщины без сожаления сбросили в пропасть…

Это знаковый кадр, очень важный для Балабанова. Ведь он мог бы показать, как сбрасывают тело не женщины, но мужчины. Мог бы вообще этого не показывать: захватили машину, сели, поехали. Могло быть так, что в джипе вообще не было женщины… Но для Балабанова этот провокационный момент — своего рода инициация, которую должны пройти и герои, и зритель, чтобы быть готовыми существовать по законам войны. «Ты их убил!» — истерично рыдает Джон, сидя у костерка. «Да, я их убил, — жестко наставляет Иван, — а сделать это должен был ты. Это — твоя война. Ты сам сюда пришел, по собственной воле. А война — это когда убивают. Это не shoot (в смысле „снимать“ — Джон по ходу дела снимает все происходящее по заданию Би-би-си), a shoot („убивать“). Потому что иначе — убьют тебя». Иван думает, что, если англичанин будет распускать сопли, он бросит все и уйдет к своим. Но на следующий день Джон, оставив рефлексии, принимается вновь воевать как миленький.

Пункт второй — захват заложника. Где-то на автобусной остановке они замечают одинокого «мирного» чабана (Эвклид Кюрдизис) с автоматом и, избив до полусмерти, запугав тем, что выполняют секретное задание НАТО (русских бы чабан не испугался, но НАТО для него — организация с неведомыми возможностями) и что, если он будет вести себя «неправильно», дома у него вырежут всю семью, заставляют несчастного вести их через перевал в логово Аслана Гугаева. Они идут по горам налегке, погрузив на «раба» всю поклажу. (Наследство от хозяина джипа досталось немалое — подробная карта, рация и целый арсенал оружия. Сам же «лендровер» Иван с Джоном сбросили в пропасть, что на чабана Руслана произвело совершенно неизгладимое впечатление.) Как уверенно и упруго ступают армейские ботинки по горным кручам, по жухлой траве, по снегу на перевале! Как красиво отражается альпийское солнце в фирменных темных очках! Джон, правда, не понимает, почему Иван беспрестанно бьет вполне покорного, связанного заложника. «Это другой язык, — говорит Иван. — Не английский. Это тот язык, который он понимает». (Англичанину остается только делиться своими гуманитарными сомнениями с видеокамерой.)

Пункт третий — бой. Дойдя до места, герои сосредоточенно готовятся к битве. Оружие дают даже Руслану; можно не опасаться, что он выстрелит в спину, — ведь вся его семья «в заложниках». Джон старательно приматывает видеокамеру к каске, чтобы ничто из предстоящих событий не пропало для английского телезрителя.

В предрассветной мгле они беззвучно и четко передвигаются короткими перебежками. Глухими одиночными выстрелами ловко снимают часовых… На линии огня стадо баранов бьется о загородку — понятно, кто теперь «пастухи» (в первой части фильма бараны отождествлялись с пленными; их перевозили вместе со связанными людьми и хладнокровно резали у них на глазах). И вот уже Иван пружинящим движением вскакивает на поросшую травой крышу сакли. Раз — и граната летит в дымоход. Там, внутри, среди обломков домашней утвари корчится с развороченными кишками старик; простерся на кровати убитый мальчик… Ничего, нормально — «это война». Зато Аслана удалось взять теплым, прямо с постели. «Ты повел себя как настоящий горец!» — хвалит Аслан. «Я на равнине живу», — гордо отвечает Иван. Но на равнине так воевать не учат. Свою «науку побеждать» Иван позаимствовал у чеченцев. Его сила — зеркальное отражение их дикой и варварской силы. Это не встреча двух цивилизаций — это их полное уподобление.

Джон тем временем, забыв обо всем, в истерике бьется о запертую крышку зиндана. Когда приносят ключи и извлекают из ямы голую, грязную, покрытую синяками, изнасилованную Маргарет, Джон, не помня себя, выхватывает пистолет и стреляет в связанного Аслана. Мирный чабан воровато спешит отрезать у поверженного кровника ухо (у них старый конфликт: их семьи столетиями воровали друг у друга баранов). А Иван в отчаянии опускается на землю: Аслан, который был их прикрытием, — мертв, а без него им из этой ловушки не выбраться. Остается одно — уходить по реке; это, понятное дело, капитан Медведев придумал. Эффектнейшая сцена, которая, безусловно, войдет в разряд культовых: горная река, по ней скачет плот, связанный из деревьев и старых бочек… Параллельно по берегу несется автобус с боевиками; пальба, музыка, клубы дыма, выстрелы из гранатометов… Война!

Выбравшись на берег, герои занимают огневую позицию в старой каменной башне. Чеченцы наступают со всех сторон. Иван, англичанин и заложник Руслан отстреливаются из автоматов, Маргарет подносит патроны, а бездвижный капитан Медведев с олимпийским спокойствием изучает карту (в первую минуту вообще кажется, что под выстрелами он читает газету). Поняв их местоположение, командир по «спутнику» (спутниковый телефон Иван, понятно, прихватил у чеченцев; «Нам бы такую связь!» — вздыхает Медведев) связывается с другом из штаба и вызывает пару «вертушек». И бой заканчивается великолепнейшей вертолетной атакой. Две тяжелые машины, отстреливая в синее небо белые тепловые ракеты, утюжат землю огнем. Чеченцы валятся как снопы… Победа — за нами!

Сцена вертолетной атаки — очевидная рифма не столько к «Апокалипсису» Ф. Ф. Копполы, сколько к финалу «Кавказского пленника» Сергея Бодрова-старшего. Там самолеты, летевшие бомбить мирный аул, откуда старый чеченец по доброй воле отпустил героя Бодрова-младшего, были символом катастрофы, тупой инерции войны и убийства, готовой растоптать слабые ростки человеческого мирного единения. Здесь, в «Войне», вертолеты — символ спасения, символ победоносной и несокрушимой силы «наших». Это первая картина о Чечне, где война изображается без всяких пацифистских рефлексий. В традициях жанра «военных приключений», где зрителю положено сочувствовать своему человеку с ружьем, а не тому, кто находится в рамке прицела.

Но война заканчивается, и каждому достается свое. Несчастной Маргарет, влюбившейся в капитана, — разбитое сердце. Капитану — деньги на операцию (Иван отдает ему все, что англичанин заплатил ему за участие в освобождении невесты). Джону — слава, он не только снял фильм, но и написал книжку. Руслану — две тысячи «от НАТО», жизнь в Москве и учеба детей в Московском университете. А Ивану — тюрьма «за убийство мирных российских граждан». Его все «сдали» (кроме капитана, конечно: «Он один за меня заступается», — говорит Иван).

Итог несправедливый, но абсолютно закономерный. Когда война кончается, начинается мир; и всякий человек возвращается к законам своего роя. Плохи они или хороши, но они скрепляют то или иное людское сообщество. Законы его мира диктуют Руслану по возможности отомстить русскому. Джону — сохранить верность базовым нормам своей цивилизации, то есть рассказать обо всем «по-английски» (с позиций «прав человека»), а не на том языке, который единственно понимают чеченские боевики. Тот язык он постарался поскорее забыть.

У Ивана же «своего» мира нет. Его мир — как разоренный улей: пчелы еще летают, жалят, жужжат, но внутренний, скрепляющий все порядок утрачен. В этом мире словно бы поврежден цивилизационный генотип, который определяет поведение людей и на войне, и в обычной жизни. Недаром идеальный капитан Медведев лежит с перебитой спиной. Отец героя — тоже сломался, пьет, потерял любовь к жизни. Что стоит за Иваном? Предавшее его государство, сверстники, бессмысленно погибающие без всякой войны? Русский патриот Александр Матросов, перевозящий чеченский героин?.. Герою остается только война, и воевать на ней он учится у Аслана. Причем с поразительной легкостью усваивает эту чужую науку.

Трудно представить себе, чтобы подобная заимствованная у врага модель военного поведения питала русский патриотизм в эпоху Лермонтова или Толстого. Даже красноармеец Сухов, воевавший с басмачами на советском экране, был носителем иной, более высокой по сравнению с ними, цивилизации. Цивилизация та была имперской и теперь — рухнула. Но внутри ее существовала какая-никакая культура, отказавшись от которой мы вообще перестанем быть нацией. И будет Россия не мостом между Западом и Востоком (о чем так любят говорить наши политики), а каким-то провалом, дырой, «прорехой на человечестве».

Балабанов в своих смелых, провокационных проектах предлагает благодарному зрителю жить и поступать так, словно бы никакой культуры у нас сроду не было, словно мы только вчера поднялись с четверенек. Мораль «Брата» и «Брата-2» очень точно охарактеризовал С. Бодров-младший в беседе, опубликованной журналом «Искусство кино» (2002, № 5): «„Брат“ — это некое состояние первобытности. Состояние, когда сидят люди возле пещеры у огня, вокруг первобытный хаос — твердь и небо еще не устоялись. И вот встает один из этих людей и говорит: „Да будет так — мы будем защищать женщину (как показывает фильм „Война“, речь только о „своей“ женщине. — Н. С.), хранить вот этот костер, защищать „своего“ и убивать врагов. И всё“». На фоне абсолютного этического беспредела это воспринимается как светлое рождение «правды и справедливости». Однако надо отдавать себе отчет, что такого рода «племенная» мораль делает русских практически неотличимыми от чеченских бандитов. А это значит, что Россия в перспективе будет Чечней. Правда, для этого она слишком велика и, следовательно, распадется на кучу маленьких, воюющих между собой бандитских республик.

Веселая перспектива! Представишь себе такое — и понимаешь, почему фильм «Война» хочется поскорее стереть из памяти, как дурной сон.