Звезды нынче бородаты, И до них подать рукой, И не надо ставить даты Под написанной строкой. Все в природе изначально, И, негромкой становясь, Потому-то и печальна Связь времен и наша связь. Вечность дышит все грубее, Все короче наши сны, И глаза Кассиопеи Прямо вниз устремлены.

Порою покажется сдуру, Что образ твой мнительный лжив, Что ты притворяешься только, А сам уже больше не жив. И кто-то другой колобродит И водит твоею рукой. И даже с твоею подругой Сидит на кровати другой. И мысли его безобразны, И речи куда как странны! И ты наблюдаешь за этим Откуда-то со стороны.

Чужими заручившись временами И волю дав обидчивым перстам, Ликует чернь святая, а за нами Любовь и голод ходят по пятам. Так было, есть и будет, и не надо, Родная, думать, что там за стеной — Русалки смех в бутылке лимонада Иль гномик злой в коробке жестяной. Пусть будет мир хоть натрое расколот, Пусть будет злом и похотью палим — Мы утолим и скорбь свою, и голод, И смерть — одну любовь не утолим.

Этот день пройдет, как вчерашний день, Эта ночь, как вчерашняя ночь, пройдет: Будут вишни валяться на простыне, Будет тело твое в темноте белеть. И случится такое, что, бог ты мой, — Звезды, с неба упав, тишину прожгут. Ты расплачешься горько, а я, дурак, Крупной солью посыплю печаль твою.

Ночь. Крутые бока Девы, Овна, Тельца. Смерть не страшна, пока Нет у нее лица. И, чешуей шурша, Млечный змеится хвост. Вздрагивает душа — Трудно жить среди звезд. Этот просторный хлев Нам все равно не впрок, Скалит ли зубы Лев, Плачет ли Козерог.

Я распростерт во тьме, Движущейся, живой. Я себе на уме, Сиречь я сам не свой. И, опален огнем, Думаю, весь в огне: Я ль обитаю в Нем, Он ли живет во мне? Но, ощутив в горсти Маленького зверька Веры, шепчу: «Прости, Господи, дурака!»

Свет чернозема грача влечет К звоннице, к радости колокольной — Он растворяется в ней, малахольный, Грозным мгновеньям теряя счет, Не замечая — когда ж заря! — С тьмою ночной сойдясь в рукопашной, Как пролетает низко над пашней Светло-зеленая тень звонаря, Благословляя на жизнь без лжи И на осмысленное горенье Время и целя в его оперенье Стрелами рано восставшей ржи.

Не от снега светло и не от морозца жарко — Если мир опустел, то и нежность уже не в счет. Впрочем, нам ни травы, ни веселых осин не жалко — Нас друг к другу не вечность, а темная боль влечет. Будем жить-поживать, улыбаться чужим прохожим И родным воробьям, будем мерзнуть, сосульки грызть. Нас накроет снежком. Но однажды деньком погожим Мы еще прорастем — велика ли и впрямь корысть!

Я-то знаю, что будет со мной в стране, Бога вспомнившей, Богом забытой, Где, пройдясь в сапогах по сырой стерне, Я вернусь к тебе, неубитый. Мне обычай холопский давно знаком: Где болотце, там позолотца. Только лучше пройти стерню босиком, Чтоб о душу ее уколоться. Вот тогда, улыбнувшись судьбе слепой, Мы на жизнь поглядим без страха. Вот тогда-то и будет любовь и боль И не будет тщеты и праха.

Вечер, рощица простая, Свет осенний, дождь грибной. Надо мною птичья стая, Подо мною шар земной. Вот и думай, чем кормиться, Как себя теперь вести: То ли в небо устремиться, То ли в землю прорасти.