Владислав КСИОНЖЕК

Журнальный вариант

— Ой, пусти руку, больно! — заверещал мой сын. Заигравшись, шалун только что умудрился облить кота из флакона, в котором жена хранила экспериментальную жидкость для удаления волос.

«Больно» — это ключевое слова. После него мне уже не хотелось применять в воспитательных целях «высшие меры» — брать ремень, веник, прут, мухобойку, по-отечески дать оплеуху или же завернуть ухо проказника багровым узлом.

По мере того, как жидкость впитывалась, кот все громче и все возмущенней мяукал. Бедный зверь! Самое худшее для него было еще впереди. Он пока не представлял, как на него будут шипеть соседские кошки, не признающие в качестве кавалеров плешивых, облезлых котов.

Мы с женой сыну многое позволяли. Ведь он был продолжением нашей породы. По наследству ему передались неуемное любопытство и желание новых, рискованных впечатлений.

Но в последнее время нам стало понятно, что у свободы ребенка должны быть границы. Допустим, такие: делай все, что захочешь, если заведомо знаешь, что страдать от последствий поступков будешь только ты сам. Пускай в этом берет пример с нас.

Мы — каскадеры науки. Естествоиспытатели в самом буквальном значении слов: «естество» и «пытать».

Сын приобщился к нашей работе еще до рождения. Прошел вместе с женой полный курс проверок приставок и катализаторов для телекинеза (тогда мы не знали, что она в положении).

Это были очень тяжелые эксперименты. Избежать неприятных ощущений мы могли в единственном случае — если бы нам удалось силой мысли двигать предметы.

Но зря обжигали нам ноги до волдырей, чтобы мы захотели поднять себя в воздух над раскаленным песком. Напрасно кололи ладони иголками, внушая, что мы можем удержать в воздухе колючие колобки. Без толку морили голодом, одев в смирительные рубашки и принуждая в танталовых муках, истекая слюной, вытягивать шеи и губы, стремясь дотянуться до пищи, которую выставляли на стойки-подносы — в пяти сантиметрах от рта.

Я невыносимо страдал, но сверхъестественных способностей проявить не смог. Еще хуже было жене. Возле кресла, к которому ее привязали, стоял вентилятор, который включался, и в ее сторону шли запахи всяких вкусных вещей.

После завершения экспериментов изголодавшаяся женщина начала поглощать пищу в неимоверных количествах. Все никак не могла насытиться и остановиться. Так что рождение сына прошло для ее фигуры почти незаметно. Зато наш ребенок — первый в мире искусственный экстрасенс.

Он, правда, стесняется своих относительно скромных способностей к телекинезу и не любит их демонстрировать. Предпочитает утверждаться в классе за счет быстрой реакции и хорошей физической подготовки. С его легкой руки уроки превратились в турниры, где главной доблестью было пройтись рикошетной цепочкой ударов по головам одноклассников.

Кот ухитрился остаться. Он сидел у самой границы лохматого черного «облака», занимавшего угол комнаты почти до самой двери, и внимательно смотрел в пустоту, словно на даче, когда садился у всех на виду и следил из «засады» за полетами бабочек или стрекоз.

Художник Ю.САРАФАНОВ

Каждый раз, когда нас с женой вызывали к директору школы, мы приносили «откупные» подарки: авторучки с металлоискателями (чтобы вовремя находить положенные на стулья кнопки), инфрапреобразователи голоса (для того, чтобы голос учителя вызывал у провинившихся трепетный страх), телескопически раздвигающиеся электроуказки (одинаково эффективные для обороны и нападения на нерадивых учеников), легко впитывающие влагу и быстро затвердевающие мелки (поэтому хорошо снимающие отпечатки пальцев у тех, кто тайно пишет на досках плохие слова).

У нас в запасе было много полезных, пока еще не выпускаемых серийно устройств. Мы делали все, чтобы сына не перевели «играть в высшую лигу» — во двор.

Но скоро наша жизнь изменилась.

Во время проверки системы жилетов-громоотводов меня ударило током в семь тысяч вольт. Я остался в живых лишь потому, что сверхпроводящий страховочный контур частично проник в меня самого. Я себя чувствовал чем-то вроде динамо-машины, работавшей на холостых оборотах. Энергия, которой вполне бы хватило на освещение многоэтажного дома, бурлила, плескалась и клокотала во мне.

Мое тело с тускло блестевшей, как олово, кожей на груди и на животе долго возили на институтской машине из больницы в больницу. Нигде не хотели меня принимать. В конце концов, жена пересилила страх за ребенка и разрешила отвезти меня домой. В кабинете соорудили что-то вроде защитного кокона-громоотвода из трех слоев медной сетки. По полу раскатали резиновые дорожки.

Меня положили на глубокий диван и не нашли ничего лучшего, как засыпать «покрывалом» привезенных из института магнито-резонансных шариков, которые должны были (все на это очень надеялись) впитать мой заряд.

Я был под неусыпным присмотром приборов, но едва не погиб потому, что система контроля вышла из строя. В ее контурах удивительным образом замедлилось время. Шарики стали потрескивать, потом нагреваться и даже подпрыгивать, как на раскалившейся сковородке, а на следящих экранах все было так же, как часа три назад. Самое время было ставить на мне эксперименты по телекинезу. Не нужно было даже связывать руки. Ведь пошевелиться я не мог.

Мне очень хотелось поднять обжигающие тело шарики силой мысли. Однако и в этот раз у меня ничего не получилось. Оставалось только ждать, когда начнется пожар и когда очаг его (вместе со мной) закроет воронка пространственной кривизны.

Что такое воронка? Дыра, лохматый клочок пустоты, изолированный сектор пространства. Вроде отсеков на космических кораблях и подводных лодках. Но приводимый в экстренную готовность без помощи шлюзовых камер и переборок.

Недавно я сам испытал этот новый защитный прибор. Возможно, теперь стану первым, кому «повезет» сгореть дотла в черной дыре. Когда ты вполне готов для того, чтобы услышать финальный аккорд, в тебе просыпаются чувства, о которых ты не подозревал.

Я ощутил новым шестым своим чувством, что за мной наблюдают. Не то чтобы дружелюбно, злобно или бесстрастно. По-другому: как смотришь на сына или в зеркале — на себя. Нет, скорее, как режиссер на актера. Как поле, луг или степь на былинку, травинку, на что-то совсем уже малое, что на них проросло.

Частица высшей силы Природы — ты сам. Этой силе не нужно придумывать имя и облик. Она может выбрать любую пару глаз для того, чтобы озарить светом тебя.

Мне показалось почему-то, что Мир для меня отразился в овальных щелках кошачьих зрачков. Шарики, поднимающиеся над диваном, начинали светиться. Они были похожи на светлячков или на звездочки. Они кружились, сплетались в созвездья и приглашали включиться в какую-то мне пока еще не понятную, но увлекательную игру.

Я услышал детский восторженный голос:

— Папа! Вот здорово! Ты двигаешь шарики лучше, чем я!

— Как ты здесь оказался? — спросил я, уплывая с дремотным течением звезд. — Уходи. Здесь тебе быть нельзя.

— Мне показалось, что здесь мяукал Пушок. Я не знал, что ты дома. Можно я с тобой поиграю?

Наверное, какое-то время сын ждал моего ответа. Но я слишком долго молчал: я забыл, что говорить нужно при помощи слов.

Звезды стали смещаться. Я попытался их удержать, но, очевидно, у сына сил было больше. В какой-то момент все огни устремились к нему. Я услышал его легкий вскрик и сразу очнулся от сладкого сна.

Рой горячих сверкавших шаров поглотила дыра. Вместе с сыном. Он ушел «туда» вместо меня.

Кот ухитрился остаться. Он сидел у самой границы лохматого черного «облака», занимавшего угол комнаты почти до самой двери, и внимательно смотрел в пустоту, словно на даче, когда садился у всех на виду и следил из «засады» за полетами бабочек или стрекоз.

Руки меня уже немного слушались. Я с трудом дотянулся до рубильника генератора кривизны. Будь что будет! Или спасемся, или все вместе сгорим.

Но ничего не случилось. Дыра продолжала клубиться на том же месте, где раньше.

Я много раз дергал рубильник. Потом мы вместе с женой попытались хотя бы немного подвинуть границу дыры. Куда там! Все равно, что руками сместить огромный раскрученный маховик.

Пушок все время сидел у самого края дыры. Сидел и смотрел, обозначая ушами какие-то звуки, которые были нам не слышны. И вдруг — в ему лишь известный единственно верный момент взмахнул когтистой лапой.

Раздался звук, похожий на «пф-ф-ф» — как будто спустила воздух автомобильная камера. И все. Ни дыры, ни огней. Вместо них появился наш сын. О его ноги терся забывший былые обиды Пушок, мурлыча, будто внутри у него мотор.

— Пап, мам, вы видели? — воскликнул сын, захлебываясь от переполнявших его чувств.

— Видели что?

— Видели, как я заставил кружиться шары? Они меня слушались! Они такие горячие! Они похожи на звезды!

Я посмотрел в зеленые кошачьи глаза. В них по-прежнему светился далекий, неведомый космос. Это значит, игра стала жизнью. Или жизнь стала чьей-то игрой?

В искривленном пространстве меняться может масштаб. Иногда. Когда, например, на настольном поле фигурки игрушечных хоккеистов расположатся в точности так, как на настоящем большом стадионе. Или когда россыпь искрящихся шариков станет подобной скоплению звезд.

Со мной сейчас все хорошо. По ночам, правда, чешутся грудь и живот. «Оловянная» кожа сходит чешуйками тонкой фольги.

Сын к нам вернулся зеркальным. Зеркальным в том смысле, что теперь у него сердце справа, а печень находится слева. Ручку он держит не правой, а левой рукой и пишет на арабский манер — от конца строчки к началу.

Ни разу с тех пор он не пробовал сдвинуть силой мысли маленький шарик. Я знаю: мы не ощущаем его новой силы лишь потому, что она от нас очень далеко — она ушла в бесконечность, к самым дальним из звезд. Он может играть ими, сбивая с привычных орбит, срывать с них оболочки, взрывать…

Мы этот ужас не видим: свет сверхновых не скоро дойдет до Земли. Но, когда выпадает подходящий момент, я стараюсь поговорить с ним о звездах и о шарах несравненно меньших размеров. Например, о планетах. О том, что может случиться с их обитателями, если кто-то, словно несмышленый ребенок, захочет в них чем-нибудь бросить или как-то иначе жестоко с ними обойтись.

Я пытаюсь внушить сыну мысль о том, что любое живое существо — это тоже планета. А иногда и звезда.

Пушок при этих разговорах неподвижно сидит на коленях у сына, время от времени вспрядывая ушами. Я думаю, он слышит, что шепчут звезды. Интересно, что они ему говорят?