Андрей БУТОРИН
Глава 1
Что хрустнуло в сумке?
После Туапсе в окна прыгнуло море. Это я, конечно, для красоты так говорю, никуда оно на самом деле не прыгало, а лежало себе от самой почти железной дороги до горизонта и еще дальше. Папа говорит — до Турции, так, значит, и есть. Но в тот момент, как мы тронулись от вокзала в Туапсе и, проехав совсем чуть-чуть, стали поворачивать налево, оно к нам в окошко так и прыгнуло — глаза утонули в этой сине-зеленой огромности! Я чуть не взвизгнул. Было бы мне не тринадцать лет, завизжал бы точно.
Море видел и раньше, мы ездили сюда уже два раза. Первый раз, когда мне всего четыре года было, я, конечно, не помню: так, что-то смутное мелькает — карусель-паровозик, ярко-розовый круг, с которым я барахтался в море…
Второй раз помню лучше, но тоже без подробностей. Вот тогда я от моря, наверное, визжал… Хотя в тот раз мы летели на самолете. Или самолетом? Мама всегда ворчит, что я неправильно говорю. А какая разница?
Всем же понятно! Просто мама привыкла, она на работе, в своей редакции, всем ошибки исправляет, вот мне и достается. Но я не обижаюсь. Папе от мамы больше терпеть приходится — он с ней вместе работает, только он как раз и пишет те статьи, что мама проверяет. Ну, не он один, конечно, пишет, и не одна мама проверяет, их там много — я у них на работе был, знаю.
Да ладно, какая работа! Отпуск же у мамы с папой, а у меня каникулы.
Тут по вагону стали всякие тетки ходить, предлагать жилье в Лазаревском… А мы как раз туда и ехали. Но папа почему-то от теток все время к окну отворачивался, а мама только головой мотала, когда они возле нас останавливались.
— Что вы? — удивился я, когда прошла очередная тетка. — Нам ведь надо жилье!
— Ты знаешь, сколько денег они дерут? — проворчал папа, по-прежнему глядя в окно.
— Не знаю, найдем ли дешевле, — вздохнула мама. — Июль, самый сезон…
— Найдем, — сказал папа очень уверенно, словно сам с собой спорил. Даже от моря отвлекся и на маму посмотрел. — Там на каждом заборе объявление: «Сдается комната».
Мама снова вздохнула, но вдруг засуетилась и набросилась на меня:
— Гарик, а ты что сидишь?! Мы через десять минут выходим, а у тебя вещи не собраны! Фломастеры валяются, альбом… Чипсы будешь доедать?
Я помотал головой, и чипсами захрустел папа, а я сдернул с полки сумку, ссыпал в отдельный кармашек фломастеры и стал запихивать в большое отделение альбом и книгу. Большое-то оно большое, но места в нем совсем не осталось. Странно, ведь альбом с книгой там и лежали; почему же сейчас они не лезут? Я предпринял новую отчаянную попытку запихнуть книгу в свою сумку. В ней вдруг что-то хрустнуло, и книга наконец-то поместилась.
Сначала я расстроился, что сломал какую-нибудь важную вещь, но поезд начал сбавлять ход, за окнами замелькали дома поселка, и я забыл об этой неприятности. Пассажиры заспешили к выходу, папа с мамой тоже подхватили сумки и наперебой заторопили меня. Странные люди! Можно подумать, что я не хочу выходить.
Первый сюрприз ждал нас на перроне. Там тоже к нам подлетели разные люди и стали дергать за рукава и орать прямо в уши про дешевое жилье. Едва мы от них отбились, как я увидел стоявшую в стороне, у лавочки… Елизавету Николаевну!
— Папа, мама! — закричал я. — Смотрите!
— Ба! — сказал папа и выронил сумку. Мама захлопала глазами и замерла как вкопанная. А я рванулся было к Елизавете Николаевне, но через два-три шага тоже замер. Чего-то я вдруг застеснялся. Все-таки с первой учительницей мы два года не виделись, она после нашего класса на пенсию ушла и сразу уехала куда-то. Но самое-то смешное, я ведь когда вещи перед выходом собирал, про Елизавету Николаевну вспомнил и подумал: вот было бы здорово, если б она именно в Лазаревское переехала, а здесь бы нам повстречалась и предложила у себя поселиться. И денег бы не много попросила, а то мама с папой переживают, что нам их для нормального отдыха не хватит… Вот я и затормозил. Такого же не бывает, чтобы невероятные мысли сбывались! А получается, что бывает. Хотя Елизавета Николаевна нас ведь еще жить к себе не позвала…
И тут она нас тоже заметила и сразу узнала. Побежала к нам, замахала руками: — Кукушкин! Гарик! — Остановилась, задумалась ненадолго, махнула рукой: — Вы меня извините, товарищи родители, не помню уже, как вас зовут… А Гарика помню! Я весь ваш класс по именам помню… — Учительница полезла в карман за платком, стала вытирать глаза, потом обняла меня вдруг крепко-крепко. Я снова застеснялся. Стою, как истукан, и молчу. А мама с папой, наоборот, оживились, заговорили разом. Напомнили свои имена, стали рассказывать, что вот, мол, отдыхать в Лазаревское приехали… Странные они! Можно подумать, что летом на море можно поехать, чтобы работать.
Хотя папа куда только не ездит по работе — и зимой, и летом. Вот, недавно только с Севера вернулся, с Кольского полуострова. Там какой-то интересный случай произошел — то ли военный самолет разбился, то ли метеорит упал. Папа мне оттуда сувенир привез…
Но тут мои мысли прервала Елизавета Николаевна.
И произнесла то, что я и хотел:
— Так это же замечательно! Это очень кстати! Я как раз к поезду пришла, чтобы жилье людям предложить.
Дочка еще в прошлом году второй раз вышла замуж, перебралась в Сочи к мужу, а внук сейчас в армии. Вот я и осталась одна в двухкомнатной квартире…
Папа с мамой переглянулись, а учительница замахала руками, заговорила быстро-быстро:
— Нет, вы не подумайте, я не из-за денег! Просто людям помочь хочется, да и скучно в одиночестве. Может, вы у меня остановитесь? Мне и с Гариком пообщаться хочется, и вообще — не чужие ведь…
…Конечно, мы поселились у Елизаветы Николаевны. Правда, маме больше бы хотелось пожить в частном доме, с садом, чтобы можно было посидеть вечером на лавочке, понюхать южную зелень… А что ее нюхать?
Главное — море! А оно от дома Елизаветы Николаевны совсем рядом — пять минут каких-то. А зелень понюхать можно с лоджии — она как раз на склон горы выходит, а весь этот склон просто утопает в зелени.
В этот вечер мы ничего нюхать не стали — поужинали, приняли душ и уснули как убитые. Во всяком случае, я. Вот ведь интересно: полтора дня в поезде ехал, ничего не делал, только на полке валялся, а устал!
Рано утром мы проснулись, умылись, попили чаю — и на море!
Ах, как это здорово! Да что рассказывать — все и так, наверное, знают, что такое теплое и в то же время бодряще-прохладное, ласковое, соленое, доброе и веселое, синее и прозрачное Черное море! А кто не знает… Разве это расскажешь?..
Я плавал, нырял, кувыркался, бесился в воде до одури. Папа успел искупаться, позагорать, снова искупаться, а я все не мог насладиться, наплескаться… Если бы не позвала мама, я бы, наверное, плавал и нырял до самого вечера.
Но мама позвала — и очень строгим голосом. Раз уже, наверное, в пятый. А когда мама зовет таким голосом, с ней лучше не спорить.
— Смотри, синий весь! — сказала мама, когда я вылез. — Витя, хоть ты ему скажи!
Но папа, приподнявшись на локте, смотрел куда-то мимо нас. Мы с мамой посмотрели туда же. По пляжу шел парень — такой же подросток, как я, может, чуть старше, и нес на вытянутых руках то ли поднос, то ли фанерку, а на ней розовело что-то в три ряда…
— Раки!.. — простонал папа и облизнулся.
А парень, подойдя совсем близко, певуче закричал:
— А вот, кому раковины рапанов?! Раковины рапанов!
— Тьфу ты! — сказал папа и вновь плюхнулся на гальку. А вот я… Я вскочил и остолбенел… Мне показалось вдруг, что дунуло холодным ветром, отчего мурашки побежали по коже.
Я понял, что хрустнуло вчера в моей сумке!
Глава 2
Прежде чем что-то ломать, нужно думать!
Назад я несся быстрее, чем час назад к морю. За мной едва поспевал, отдуваясь, папа, а мама вообще отстала и сердито кричала вслед, чтобы мы ее подождали.
— Ну, что, скажи, что случилось? Куда ты так сорвался? — это уже относилось ко мне.
— У меня сумка не разобрана, — буркнул я.
— Сумка?! — закричала мама громче прежнего. — И ради этого ты сорвал нас с пляжа?! Ты что, перекупался?
Мама у меня добрая, только нервная система у нее расшатана. Она сама так все время говорит. Мол, с такой работой от нервов скоро одни тряпки останутся. Но я про сумку правду сказал. Вчера разобрать свои вещи у меня просто не осталось сил. А про хруст в сумке я вообще забыл. И только сейчас вспомнил, когда парень ракушки пронес. Ведь у меня в сумке могла хрустнуть только ракушка!
Эту ракушку папа привез мне с Кольского полуострова. Там весной упал метеорит, и папу послали в командировку. А когда он и другие журналисты приехали на место, военные к метеориту их не пустили. Сказали, что это не метеорит, а военный истребитель-перехватчик. Случилась авария, загорелся мотор, самолет упал в лесное озеро, но летчик успел катапультироваться.
Никто не пострадал, так что, мол, разойдитесь — военная тайна.
Папа не разошелся, сделал вид, что поверил, а сам вокруг озера по лесу побродил. Увидел срезанные макушки деревьев. Их могло срезать и самолетом, и метеоритом. А больше ничего и не нашел, только эту ракушку. Большую, с ладонь, и на ладонь как раз похожую, только не розовую, а голубовато-серую. Из нее пять отростков торчало — и впрямь как пальцы. Только очень тонкие, с карандаш. Самое странное — откуда в заполярном лесу ракушка? Папа привез ее домой и подарил мне. Вот ее я и взял с собой на море! И, наверное, один из «пальцев» у этой ракушки отломился.
…Ну, конечно! Я так и знал… Один отросток ракушки лежал в сумке отдельно. Я, конечно, расстроился. Стоял и смотрел на ракушку. И пока смотрел, мне в голову стукнула вдруг дурацкая мысль…
Что я подумал тогда, когда сломал ракушку? Вот именно! Я подумал: хорошо бы, Елизавета Николаевна жила в Лазаревском и пустила нас к себе жить. А дальше именно то и случилось, что я подумал! Разве могло так получиться само собой? Да ни за что, точно говорю!
Я сколько раз думал на уроках: вот бы меня не вызвали к доске! Бывает, что и не вызывают, но чаще почему-то — наоборот. В России миллион мест, куда бы могла уехать Елизавета Николаевна! К тому же, она могла ухать и за границу. Это раз. А сколько в том же Лазаревском людей сдают жилье? Наверное, много, и все-таки не все ведь… А к нашему поезду сколько из них пришло? Совсем немного. Это два. И чтобы вот так совпало, чтобы именно среди них оказалась моя учительница? Именно когда я об этом помечтал? Что-то мне плохо верится. Но она ведь пришла? Тьфу ты, я совсем запутался!
В общем, мысль моя была такой: я подумал об учительнице сразу после того, как сломалась ракушка. И Елизавета Николаевна оказалась на перроне. Так не ракушка ли это устроила?
Это глупости, конечно, но можно ведь проверить. Надо просто отломить еще один «палец» и загадать какое-нибудь желание!
Я внимательно посмотрел на ракушку. На тыльной стороне «ладони», там, где у настоящей ладони выпирают костяшки, красовались узоры, чуть-чуть выпуклые и чуть более светлые, чем сама ракушка. На обычных рапанах тоже есть узоры, но эти показались мне странными. Они были не симметричными и друг на друга не похожими. Словно иероглифы какие-то. И как я раньше этого не замечал?
Но узоры узорами, а проверить действие ракушки все-таки стоило. Что бы такое задумать?.. А что думать? Пусть ракушка снова будет целой! И я хрустнул вторым ее «пальцем». Ничего не произошло, а ракушка стала еще более уродливой.
Зато подул ветер. Странно, какой ветер может быть в закрытой комнате? Или это сквозняк? Я обернулся посмотреть, не открыта ли дверь — и ахнул! По всей комнате мерцали какие-то странные тени, вроде бы человеческие, но взглядом совершенно неуловимые. Причем они свистели и тонко-тонко пищали. Похоже, они-то и поднимали в комнате ветер…
Ой! Ой-ей-ей!!! Эти тени стали ширкать по мне! По плечам, лицу, рукам… Больно так, словно наждачкой!
Я поднял руку. Ну, точно, расцарапали до крови! А потом… Потом вообще ужас начался! Тени швырнули меня на кровать и сдернули с меня рубашку!
Кожу обожгло как кипятком, живот и грудь вмиг покраснели. Тут я не выдержал и заорал в полный голос. Рубашка снова оказалась на мне, а тени на какое-то время исчезли. Я успел лишь подняться с кровати и схватить злосчастную ракушку, как они налетели снова, засвистели пуще прежнего, зашаркали по мне своей «наждачкой», больно-пребольно затолкались…
Я визжал как резаный! Еще бы, завизжишь тут…
А потом меня схватили, и я полетел. Через комнату, прихожую, вниз по лестнице — все за одну-две секунды! И очутился в машине, очень похожей внутри на «Скорую помощь», как ее показывают в кино. Я лежал на носилках, а машина просто тряслась, грозясь развалиться. Она издавала при этом такой звук — как комар, только в тысячу раз громче. У меня аж заныли зубы вдобавок ко всем царапинам и ссадинам, что оставили на мне «тени». И мне показалось, что рядом сидит мама… Во всяком случае, в машине тоже была «тень». Только более плотная, что ли. Но все равно расплывчатая и туманная. Я, с трудом пересилив тряску, повернул голову к окну. В нем все просто мелькало — дома, деревья, люди, машины, сливаясь в сплошную пеструю ленту… С какой же скоростью ехала эта «Скорая»? Так и на «Формуле-1» не гоняют!
(Продолжение следует)