Я угол дома славлю на века!
Ветра чесали об него бока.
Собачка ногу поднимала тут.
И человек здесь находил приют.
Дарил нам угол дома и любовь.
И кто-то пьяный тут расквасил бровь.
Но больше угол дома славлю я
За то, что он не раз спасал меня.
Нырнул за угол, и тебя уж нет —
Исчез из поля зрения планет.
Перекинься со мною словечком…
Понимаю: проблемы, семья…
Посидеть бы с тобой на крылечке,
Под босыми ногами — земля…
Чтобы ты свои русые косы
К моему прислонила плечу.
Где-то там наша поздняя осень
И от счастья сижу и молчу…
Назову тебя Таня —
Так короче и проще…
Надоели скитанья
через грязную площадь…
Мы пойдем по аллее,
За пугливым закатом.
Если я заболею,
Будь мне ласковым братом…
А в минуты печали
Лед повсюду растает.
И тогда я случайно
Назову тебя Тая
Я время пытался за хвост удержать,
Что ловко следы заметало…
Теперь подо мною стальная кровать,
На мне — пестрота одеяла…
И стало понятно, что время ушло…
Увы, но его не стреножить…
Все то же кино, где идет эшелон,
В степи обгоняющий лошадь…
Но свергнув константы людские давно,
Природа в нас примет участье…
Ведь время по кругу бежит все равно,
И можно с ним вновь повстречаться.
Кинохроника. Лица солдат.
Не холеные — лица как лица…
Помоложе — в петлице квадрат.
А постарше — пустая петлица.
Возле уха винтовочный штык.
А на ухе та шапка-ушанка,
Что спасала в осеннюю стынь.
До последнего вдоха под танком….
До последнего крика: «Вперед!»
Неживого уже пехотинца.
Сорок первый, истерзанный, год.
Кинохроника. Родины лица.
Ушел он рано на рассвете…
Когда проснулась канарейка.
Та, что так нравилась соседям,
Да изводила всех, злодейка…
И щебет поминальной песней
Под восходящее светило
Не сделал смерть его прелестней —
И света солнца бы хватило.
Но в этих звуках было что-то,
Что говорило: «В жизни сила!»
Пусть этим утром умер кто-то,
Но жизнь здесь все же победила.
Тарелка квашеной капусты
Белее снега за окном.
Грибы засолены с искусством.
Графин с рубиновым вином.
Да, не дворяне. Без витийства.
Приказ короткий: «Наливай!»
За пятигорское убийство
И за угробленный трамвай…
Запах у пойманной рыбы весьма неприятный.
Воздух не способствует
долгому хранению улова.
И как сказал мой старый приятель:
— Пора выбираться из этой
природной столовой…
Мы сматывали удочки, зачехляли спиннинги.
В глазах плясала рябь от созерцания речки.
И как повествовали комментаторы в девятом иннинге:
— Игра сегодняшняя не была скоротечна.
Потом улицы окутали нас выхлопными газами,
Что повисли вторым небом над суетливым городом.
Дома жена расписала третье небо алмазами,
Стоя с ножом над рыбьим брюхом вспоротым…
Легато моста.
Стаккато колес.
На глади листа
Желтеющий плес.
Свинцовость реки.
Журчание вод.
Всему вопреки
Плывет пароход.
Перила. Стою
О них опершись.
В обычном краю
Обычная жизнь.
И будто чужой.
Вокруг красота.
Вот кто-то прошел.
Шагаю с моста.
Разговоры по душам…
По ночам, когда не слышат
Стены, люди, звери, крыши…
И когда на плечи ближних
Брошен млечно-звездный шарф.
Разговоры за столом —
За фужером или чашкой…
О любви, о доли тяжкой —
Об уснувшем, о былом.
Разговоры, где для лжи,
Не осталось даже места.
И в руке (как в старой пьесе)
Папироса чуть дрожит.