Я не вижу зеленые кроны, Не тревожен дыханьем весны, Не внимаю восторгам вороны На гнезде у верхушки сосны; Память — горькая сладость, похоже, Память сердца — еще погорчей: Помнит стан, помнит нежную кожу, Карий отблеск коварных очей… Не свети, солнце, утром, в окошко, Май, дружище, дождись на дворе. Не жилец я сегодня немножко, Я душою пока в декабре. Распустились зеленые кроны — Жизнь внимает дыханью весны, Неосознанно свили вороны Вновь гнездо на верхушке сосны. Но меня не волнует, похоже, Ни сосна, ни гнездо, ни ручей, Я хочу, чтоб до трепетной дрожи Поцелуй твой пылал горячей. И у нашей любви, как на сцене, Был разыгран счастливый конец. Только зритель ее не оценит — Я весною, увы, — не жилец…
Лев Николаевич, простите, дорогой, Я так и не прочёл «Войну и мир», Вы мой несостоявшийся кумир, А состоявшийся, увы, — совсем другой. Он, как никто, мне разглядеть помог Натуры человечьей изворот, Открыл в себе я то, что не «Игрок», Но в чём-то, несомненно, «Идиот». Я не был никогда рабом страстей, Хотя эмоций всплеск знаком и мне, Но время наше проще и постней, Былые страсти нынче не в цене. Я не прочёл роман, простите, граф, Глядел кино, не чувствуя вины, Виною только кинематограф, Что на душе ни мира, ни войны…
Ты не прочел роман «Война и мир», Но знаешь Степанцовых и Орлуш, А некто Шаов — вовсе твой кумир, — Таков теперь пиит — властитель душ. И женщины, увы, из-за тебя Не выйдут, будто Анна, к поездам, Лишь твой доход отчаянно любя И кое-что еще, — ты знаешь сам… Пусть ты не скряга, баловень и мот, Ни в преферанс, ни в покер не игрок, Но в чем-то, несомненно, «Идиот», Ведь Мышкина в себе увидеть смог. К чему обиды? — как-никак я граф, Тем паче, отошед в небытие… Смотри-ка лучше кинематограф, Как там меня сыграет Депардье!
Не надо, друзья, не ругайте газету За то, что фривольно белила и сажу В события вносит, — ей платят за это, И мир она видит таким, как прикажут. Оно и понятно, ведь главное — выжить, Все кушать хотят — журналист и редактор, Рубашка своя к телу всё-таки ближе, При этом ну как не пожертвовать фактом? Признаюсь, мне тоже бывает досадно, Что правды порой не узнаешь в газете. Я гнев, как и вы, выражаю приватно, Когда нахожу её в ватерклозете.
Не надо, друзья, не ругайте поэта За то, что бездумно, легко и фривольно С газетами ходит до ватерклозету, — Поэты ведь чем-то всю жизнь недовольны. Оно и понятно — нет правды на свете, А кто и напишет — зарежет редактор. И что остается? — читать в той газете: «Меняю кобылу на импортный трактор»… Но прежде чем «избу-читальню» покинуть, Поэт, надо всё-таки быть аккуратным: Газеты кидай не в стульчак, а в корзину, Чтоб всё это вдруг не попёрло обратно!
Сегодня с самого утра мне повезло: Взяла билет — «счастливое число», И этот номер оказался — трижды семь! Билет особый — я его, пожалуй, съем. Я знаю, всё должно быть хорошо! Мне белый кот дорогу перешел. Казалось бы — всего-то — белый кот, Но ведь не черный — значит, повезёт. И даже пёс приветствовал хвостом, И добрый знак заметила я в том. Мне точно не могло не повезти — Ворона промолчала на пути. Вдруг ветерок поднялся и утих, И сам собой родился этот стих. Теперь я знаю: именно поэты Придумывают знаки и приметы
Не повезло мне с самого утра: В руках у встречной дамы два ведра — Пластмассово-безжизненно-пустых! А вслед за дамой черные коты, Дорогу мне стремглав перебежав, Остановились возле гаража. Умчал соседский пес, поджавши хвост. Орут вороны из ближайших гнезд. Кондуктор дал билет — ноль-шесть-шесть-шесть, — Жить расхотелось мне — не то что есть! Произошло все это на беду В две тысячи тринадцатом году! Гул в голове поднялся и утих, И вместе с ним закончился мой стих… Судьбы не избежать, — и на поэтов Неотвратимо действуют приметы!