Есть люди, о которых хочется сказать— Явление Природы.
Таковой была и остается в памяти Раиса Львовна Берг.
Описать словами ее завораживающую привлекательность столь же трудно или даже безнадежно, как вербализовать красоту баллад Шопена, красочно-чувственные соития на картинах Климта или комбинацию на шахматной доске.
На семинаре, в любом сообществе вы сразу выделяли РЛ — по интеллекту, по грудному, с эмоциональными тембровыми переливами голосу, по особой манере движений, поведения и богатой пафосной речи, где воспарение к высотам знаний сочеталось с присловиями и терпкими словечками, насколько это позволительно женщине. Точно так же в любой аудитории вмиг запечатлевалась личность Тимофеева-Ресовского. Недаром эти два генетика стали соавторами памятной статьи 1958 году о путях эволюции генотипа в "Проблемах кибернетики".
Красота биоразнообразия, сложность путей эволюции и точность законов генетики были подлинной страстью Раисы Львовны. Здесь она знала и понимала все. Эта страсть, мне кажется, была наследственной или врожденной, но, несомненно, и импрессированной в раннем детстве интеллектуальной аурой и окружением ее отца, выдающегося зоолога- эволюциониста и географа, академика Льва Семеновича Берга, автора известной концепции номогенеза. Со студенчества РЛ прониклась идеями и традициями петербургской школы эволюционной генетики во главе с Филипченко и Вавиловым. После окончания кафедры генетики она начала работать вместе с будущим нобелевским лауреатом Меллером, который в 1927 с помощью хромосомной инженерии создал метод получения и количественного анализа мутаций в опыте и природе. Судьба мутаций в природе стала любимой темой РЛ. После открытия вспышек мутаций в диких поселениях дрозофил она не только подтвердила положение классика генетики де Фриза о неравномерности темпа мутаций во времени, но и обнаружила феномен моды на мутации. В начале 40-х гг. РЛ перешла в московскую докторантуру к академику И.И. Шмальгаузену. Таким образом, она приобщилась и к московской эволюционной школе. К разностороннему тезаурусу РЛ надо добавить совершенное знание ею трех европейских языков. РЛ окончила известную немецкую "Петер Шуле" в Ленинграде.
Есть три восходящие ступени познания — просто знание о чем-либо, понимание того, что знаешь, и, наконец, эмоциональное отношение к постигнутому в рамках целостной гармоничной картины. Недаром в первой фразе классической статьи монашески-строгого Менделя стоят слова "поразительная закономерность". На вершинах эмоций возникает чувство, которое историки науки метафорически назвали "синдром Пигмалиона". Творец проникается живым чувством к постигнутой или созданной красоте, -как Пигмалион был заворожен Галатеей.
Многим приходилось слушать, как РЛ с упоением часами рассказывала о тайнах корреляционных плеяд у растений, о видах полиморфизма, о моде на мутации, когда в разобщенных поселениях дрозофил вдруг становилось модным желтое тело (yellow), сменяясь затем на искривленное брюшко (abnormal abdomen) или опаленные щетинки. Кандидатская диссертация о моде на мутации была защищена РЛ в 1937 г. Текст был тщательно выверен, машинистка допустила всего одну ошибку. Но зато какую?! Вместо популяций "РАЗОБЩЕННЫХ" было напечатано "РАЗОБЛАЧЕННЫХ"... Такое было суховейное время.
Синдром Пигмалиона проявлялся у РЛ не только по отношению к собственным работам, но и к прозреваемым ею эволюционным следствиям — жемчужинам в работах коллег и других авторов. Исследователи нередко, вроде крыловского петуха, сами не замечали эти жемчужины в "навозных кучах" добытых ими фактов. Или же были не способны подняться над ними и вознестись к эволюционной семантике. С высоты своего эволюционного видения РЛ в 1967—68 годах написала по просьбе редакции "Знание-сила" два популярных и поныне эссе "Почему курица не ревнует?" и "Чем кошка отличается от собаки". С тех пор прошло почти 40 лет, но и по сию пору эти эссе выглядят свежо и крепко, как будто их не коснулась патина времени. Они амплифицируются ныне в Интернете на многих сайтах. В чем здесь секрет? Раскрытие глубокого эволюционного смысла знакомых всем фактов и явлений сочеталось в статьях РЛ с изяществом и внутренней свободой повествования. Этот стиль ярко проявился и в известных мемуарах "Суховей". Я не знаю, как определить крепость и оригинальность слога, но среди женских авторов в русской прозе рядом с РЛ можно поставить лишь несколько имен: Зинаида Гиппиус, Марина Цветаева, Надежда Мандельштам, Нина Берберова. А в экологической нише научно-художественных эссе РЛ почти непревзойденна, включая и многочисленную мужскую половину.
Вовсе не легко сходу назвать главное типовое отличие кошки от собаки, по отношению к которому все остальное выступает как функция или производное. РЛ демонстрирует здесь логику эволюционного подхода, опираясь на корреляционные принципы Кювье. Первопричина — в технологии добычи пищи. Собака — преследует жертву, кошка — подстерегающий хищник. Отсюда идут корреляционные плеяды различий в поведении этих зверей — спутников человека. Далее цитирую РЛ: "Совершив свои отправления, кошка действует тщательно и аккуратно. Собака в той же ситуации поступает иначе. Два- три небрежных движения задними ногами, как будто на пожар спешит. Обернуться собака не дает себе труда. Ритуал совершается формально, можно сказать бюрократически... Затаиваться, чтобы быть сытой, собаке в ее исконном состоянии не приходилось. Вонь, шум — ей все нипочем. Чистоплотность собаки весьма относительна. Поэт, у которого бесенок говорит: "Я сам в ненастье пахну псиной// И шерсть лижу перед огнем", — ошибался: запах псины и вылизывание шерсти — "две веши несовместные" — одна — собачья, другая — кошачья. Тот, кто лижет шерсть, не пахнет ничем, иначе зачем бы он стал стараться".
РЛ. превосходно знавшая наизусть многое из Блока и его окружения, цитирует и комментирует здесь известные строки Зинаиды Гиппиус из стихотворения "Дьяволенок".
Пожалуй, нигде столь ярко синдром Пигмалиона не проявлялся у РЛ, как в ее совершенно уникальной способности щедро и всегласно восхищаться талантами других людей и привлекать их в свой дом — будь это в Ленинграде или в новосибирском Академгородке. Ее квартира всегда становилась салоном интеллектуалов, художников, поэтов, артистов. Прибегну к метафоре, способной хоть как-то описать стиль жизни и личность Раисы Львовны. Три девицы под окном пряли поздно вечерком и назвали свои заветные желания. Одна — на весь крещеный пир приготовила бы пир, другая — наткала бы полотна, ну а третья — родила бы богатыря — ее и выбрал царь. Так вот, РЛ непостижимым образом воплощала собой одновременно все эти три вечные женские ипостаси.
Она испытывала истинное удовольствие от хлебосольного гостеприимства, зная множество гурманских услад, непрерывно творя новые пищевые вариации и радуясь удачным экспромтам.
Желание наткать полотна на весь мир — вторая женская ипостась — это метафора соединения разрозненных нитей бытия в целостную ткань. Идет ли речь о домашнем садике на оконных полках, "сводничестве" талантов друг с другом, организации всесоюзных совещаний по биометрии, симпозиума о тайнах художественного творчества или выставок Фалька и Филонова в Академгородке.
Цветы — воплощение красоты и гармонии в природе — были страстью РЛ. Входя в лабораторию, она первым делом устремлялась к своим цветочкам, любовно поливая и ухаживая за ними. И цветы отвечали ей взаимностью, роскошествуя в росте и цветении, как ни у кого другого.
Третья женская ипостась — родить богатыря. Здесь проявлялось необыкновенное влечение РЛ к талантам во всех их проявлениях, но прежде всего в их мужских инкарнациях. Она была по-женски увлекающаяся. Талантам она прощала многое. В то же время РЛ отнюдь не была "розовой и пушистой", пользуя молодежный сленг. С той же страстью, с которой она расточала похвалы, она направляла стрелы своего сверхъязвительного интеллекта против оппонентов, взгляды которых противостояли ее принципам.
Примечателен стиль научной работы и жизненной динамики РЛ. Она была ярко выраженной "совой", ее активность нарастала по мере сгущения сумерек и достигала пика к 12 часам ночи. Приходя на работу в лабораторию часам к 3—4 дня и полив прежде всего любимые цветочки, РЛ садилась за свой рабочий стол и, окруженная горами ящиков с пробирками дрозофил, словно приклеивалась к столу. Самозабвенно, час за часом она сидела за бинокуляром и лишь далеко за полночь вынужденно и с сожалением покидала лабораторию. Ее почерк и записи в лабораторном журнале отличалась каллиграфической строгостью и красотой. Когда она, анализируя генофонд популяции сотнями и тысячами "гоняла дрозофил" (просматривала результаты скрещиваний), от ее цепкого художественного взора не ускользали малейшие отклонения мушиного фенотипа. "Не придирайтесь, эти мухи нормальные", — порой говорили коллеги, когда РЛ усматривала слабое изменение наклона жилок на крыле или щербинку на мушином брюшке
И еще одна отличительная черта РЛ — аристократизм ее духа и неприступность духовной территории. Никто не мог заставить ее сказать то, что она не думает, а преступающий ее духовную территорию получал достойный и язвительный отпор. Достаточно прочитать в "Суховее" стенограмму ее позорного разноса в закрытом Ученом совете Института цитологии и генетики в 1968 году за подписью ученых Академгородка в коллективном письме в защиту Синявского и Даниэля. За исключением отважной Зои Сафрониевны Никоро, все пригнули свои голову и несли нужную партийному начальству советскую агрессивную околесицу.
Раиса Львовна Берг, почившая в возрасте 93 лет в Париже 1 марта 2006 года, донесла до нас свет ушедшей в прошлое российской интеллигенции.
Будем благодарны ей за это, вспоминая пушкинские строки:
"Наставникам, хранившим юность нашу
Не помня зла, за благо воздадим".
Эдуард Вирапян