Журнал "Знание - сила" неоднократно обращался к проблеме отношений с российскими учеными, живущими и работающими за рубежом (см., например, главную тему июльского номера за 2003 год).
0 российской научной диаспоре, сложившейся за последние десятилетия, о привлечении в нашу страну русскоязычных интеллектуалов, находящихся за рубежом, не раз размышлял на страницах нашего журнала, исходя из собственного опыта, Ю. Б. Магаршак (см. №№6/2006; 7/2004; 7/2003).
В последнее время о науке в России и российском зарубежье все чаще пишут и иностранные СМИ. В этом журнальном обозрении использованы материалы публикаций, появлявшихся в этом году на страницах немецкого журнала "Bild der Wissenschaft".
Завершают подборку сообщения о лауреатах Нобелевской премии за 2006 год.
Утечка мозгов: пора справлять юбилей
Пятнадцать лет назад, в 1991 году, начался массовый отъезд российских ученых за рубеж. Некоторые научно- исследовательские институты превратились, как шутили их сотрудники, в "трубу на вылет". В стране, где ученым платили меньше, чем уборщикам в коммерческих структурах, мало кто из молодых и талантливых хотел задерживаться. Армия научных работников чувствовала себя преданной.
... На улицах американских городов трудно приметить выходцев из России — ничем особым они не выделяются. Разве что их чаешь непременно угадать среди прихожан православной церкви или синагоги, среди посетителей русских книжных магазинов или чайных. Свою культурную идентичность они стремятся демонстрировать лишь дома: разговаривают с детьми по-русски, читают русские интернет-сайты и форумы, готовят пироги и пельмени, на Новый год смотрят на DVD "Иронию судьбы", а Рождество отмечают позже всех остальных, в январе. На столиках в их квартирах можно увидеть матрешек, на полках — книги, набранные кириллицей, на стенах — российские пейзажи на репродукциях и фотографиях.
Вот так и живут ученые, переехавшие в США на постоянное место работы. Одиссея многих начиналась на рубеже девяностых годов. Тогда всего за три года, с 1991 по 1994 год, правительство сократило финансирование науки на 75%. "Быть ученым значило быть человеком без будущего, — вспоминает 43-летний физик Андрей Серый, переехавший в Стэнфорд из подмосковного Протвино после того, как в 1996 году проект, над которым он работал, был полностью лишен государственной поддержки. — Нужно было идти либо в политику, либо в бизнесмены". Ученый выбрал все же работу по специальности — только теперь уже на Стэндфордском линейном ускорителе.
Его судьба — типичное для России явление. Он — прямо-таки собирательный персонаж, герой своего времени, законченный тип для реалистического романа, а не для "мыльных опер" или гламурных историй. В 1990 году в российских университетах и научно-исследовательских институтах работало около миллиона ученых. Сейчас не осталось и половины. Статистику "вымирания ученых как класс", правивший прежде в технократической державе под названием СССР, сейчас в точности никто не приведет. Социологи затрудняются сказать, куда именно делись пол миллиона с лишком ученых, где они проживают теперь, где работают, — целая армия, которая могла бы значительно укрепить "науковооруженность" (какой все же точный канцеляризм!) любой небольшой европейской страны. Целая армия рассеялась, как пыль на ветру, а страна вес еще цела!
Возможно, кстати, число уехавших за рубеж не так велико. Ирина Дежина, ведущий научный сотрудник Института экономики переходного периода предположила, что "большинство ученых осталось здесь; мы полагаем, что в тот период нашу страну покинуло лишь от 20 до 40 тысяч ученых". Однако точных данных никто не может назвать.
По-видимому, многие уехавшие перебрались в США. Их выбор был вполне прагматичен. "Только здесь я мог без проблем сразу же получить место", — вспоминает Сергей Нагайцев, руководитель отделения Лаборатории Ферми, уехавший из СССР в 1991 году с 20 долларами в кармане. Кстати, крупнейшим ускорителем в этой лаборатории довелось руководить другому выпускнику физфака Новосибирского университета — Владимиру Шильцеву.
Лишь в США, стране неограниченных возможностей для многих поколений эмигрантов, большинство российских ученых могли немедленно получить работу по специальности. Смятенные российские умы берег тогда гранит американской науки. Альтернативных вариантов было немного. "В Японии я получал бы жалование вдвое выше, но работать в США мне было интереснее", — говорит Вадим Гладышев, сорокалетний биохимик с Южного Урала, работающий с 1992 года в США, в Национальном институте здоровья (четыре года назад он стал профессором университета штата Небраска).
"Конечно, многие из нас охотно остались бы в Европе, поскольку это было бы ближе к дому, да и наши культуры схожи, — вспоминает пожелавшая остаться неизвестной российская эмигрантка, физик по образованию, работающая сейчас патентным поверенным в одном из городов на Восточном побережье США. — Однако строгие европейские законы об иммиграции и. прежде всего, необходимость подолгу ждать разрешения на проживание отпугнули многих потенциальных кандидатов. Европа, можно сказать, прогадала и упустила шанс принять у себя российскую научную элиту".
Другое дело — США. Здесь, правда, тоже никто не может точно сказать, сколько именно российских ученых получило разрешение на работу в стране за последние 15 лет. "По-видимому, многие тысячи", — полагает профессор Массачусетсского технологического института Лорен Грэхем, специалист по истории русской и советской науки, хорошо знакомый с проблемой утечки мозгов.
В начале 1990-х годов из России уезжали преимущественно именитые ученые, уже имевшие приглашение от ведущих американских университетов; затем потянулись новоиспеченные выпускники университетов.
В США особенно хорошо складывалась карьера российских физиков и математиков. "Причина кроется в фундаментальной научной подготовке молодых ученых, занимающихся естественными науками в СССР и России; их уровень теоретического образования был выше, чем у сверстников из США", — отмечает Грэхем.
Другое дело, что практическая подготовка у нас в стране хромает. Опросы, проведенные среди представителей ведущих коммерческих компаний США, показали, в чем кроется слабость российских научных кадров. "Выпускники университетов и вузов России слабее американцев ориентируются в том, какая продукция может иметь успех на рынке или какие технологии и оборудование нужны, чтобы обойти конкурентов", — добавляет профессор МТИ.
Справедливости ради, надо сказать, — и это отмечают многие зарубежные эксперты, — российские ученые очень легко усваивают все новое и быстро перенимают чужой опыт. "Приехав сюда, я начинала с самых низов, с работы лаборанткой, — вспоминает 47-летняя выпускница МГУ, химик Ольга Кавецкая. Однако всего за три года она сумела выдвинуться и занять должность директора частной научно-исследовательской лаборатории. (Стоит заметить, что в электронном алфавитном списке ее курса выпуска 1981 года десятки примечаний: "Живет в США, в США, Швеции, США, Швейцарии, США, Шотландии, США, США, Испании...")
"Работать здесь гораздо эффективнее, чем в Москве. Все необходимые материалы имеются в наличии, а если даже нет, то их можно легко получить". Ситуацию в своей лаборатории она любит сравнить с работой в СССР в те годы, когда эпоха "социалистического царствования" подходила к концу, и получить нужное оборудование можно было лишь при наличии связей и водки. "Зато я научилась ценить то немногое, что имела в распоряжении. Здесь, в Америке, на меня поначалу смотрели, как на дурочку, когда я принималась мыть одноразовую пипетку, чтобы использовать ее еще раз, вместо того, чтобы сразу же выбросить ее". Калифорниец Андрей Серый в подобном случае выслушал даже небольшую нотацию: "Эндрю, ты живешь теперь в the home of the plenty — "доме изобилия".
Необходимое уточнение: чтобы хозяйничать в "доме изобилия", нужен талант. Без него трудно рассчитывать на щедрые денежные поступления от властей или спонсоров. "Зато прилежание и талант здесь вознаграждаются, — отмечает Вадим Гладышев. — Здесь любой может проявить свои способности независимо от национальности". А вот его бывшие коллеги, подавшиеся в Европу, именно из- за своей национальности не добились продвижения по службе. Еще и поэтому Соединенные Штаты Америки сейчас — общепризнанный мировой лидер (в самих непрестанных нападках на США — знак их непререкаемой гегемонии), а Европейский Союз с характерной для него мелочной регламентацией отношений с другими странами — всего лишь региональный (читай: провинциальный) лидер.
"Когда я написал свою первую заявку, — вспоминает Вадим Гладышев, — я не рассчитывал на успех. В конце концов, я не знал здесь никого!" С тех пор денежный поток не пресекался ни разу, а сам Гладышев стал видным специалистом по селенсодержащим протеинам — новой надежде медиков в борьбе с раком и старением. Таких специалистов не хватает сейчас в Европейском Союзе и тем более у нас, в России.
В России, где зачастую недостает грамотного менеджмента. "На родине мой директор института распоряжался деньгами, как царь", — вспоминает известный американский астрофизик, 52-летний профессор университета штата Нью-Мексико Анатолий Клыпин. Теперь он распоряжается средствами сам, тратя их на исследование плотности темного вещества в центрах галактик или моделирование процесса зарождения галактик.
В конце 1990-х годов американские астрономы доказали, что из различных сценариев, описывающих интенсивное образование звезд в молодых галактиках, наиболее правдоподобен сценарий столкновений и слияний галактик (см. тему номера "3-С", № 11/2000). Именно он обеспечивает хорошее соответствие между вычисленными и наблюдаемыми спектрами свечения сверхдальних галактик. Доказано это было путем моделирования на суперкомпьютерах Исследовательской лаборатории ВМФ США и Иллинойского университета, причем за компьютерное моделирование в коллективе астрономов отвечали сотрудники университета штата Нью- Мексико Анатолий Клыпин и Андрей Кравцов.
Американская астрономия вообще очень выиграла от коллапса науки в СССР/России. Пока мы здесь который год задаемся вопросами: "Нужна ли нам астрономия?" (см. содержательные размышления по этому поводу В. Г. Сурдина в "3-С", №8/2002), наши бывшие соотечественники, переехавшие в США, — Андрей Линде и Александр Виленкин (см. главную тему в этом номере журнала) стали ведущими космологами мира.
В успехах американских ученых немаловажную роль играет и особая атмосфера здешних лабораторий и исследовательских учреждений. На взгляд выходцев из России, она непривычно суха и деловита. Ученые напоминают, скорее, сотрудников офиса, старательно исполняющих свои обязанности. "На родине, в институте, мы приходили на работу, как на банкет", — вспоминает Вадим Гладышев. "В России все друг с другом знакомы-перезнакомы и весь рабочий день готовы болтать о Боге, о мире", — подтверждает Анатолий Клыпин. Здесь разговоры на рабочем месте о политике или религии — табу. Впрочем, ученым, приезжающим из России, это, по их признанию, не очень- то мешает. Они успели вдоволь наговориться на эти темы дома.
Конечно, какие-то недоразумения на работе регулярно возникают. Все- таки сам образ мышления россиян и американцев заметно разнится, и дело не только в ощущении собственной бедности, въевшемся в сознание научных работников в России в минувшие годы и заставлявшем ученых чуть ли не отбеливать листы исписанной бумаги, чтобы только не покупать новые.
"В самом менталитете американцев заложен принцип Can do ("Я это сделаю!") — принцип "ячества", чуждый нам, русским, — отмечает Ольга Кавсцкая. — Мы сперва все отмеряем, взвешиваем, а здесь такая нерешительность не приветствуется. Меня уже не раз называли "не готовой к сотрудничеству", так безапелляционно оценивая мою сдержанность".
Зато хорошая научная наглость ценится, от кого бы она ни исходила. Наука в США очень заметно эмансипирована Это отмечают многие российские ученые, поселившиеся в Америке. "На работе и, если взять шире, в американском обществе заметно уважительнее относятся к женщинам, занимающимся наукой", — отмечает Регина Демина, сорокалстний профессор физики Рочестерского университета. В свое время ей довелось поработать в составе исследовательской группы, которая обнаружила в 1995 году последний и самый массивный кварк. Позднее она была удостоена звания лучшего молодого физика, выступала с лекциями в Гарварде. Ее саму раздражают в Америке разве что укоренившаяся здесь культура фастфуда и, конечно, школьная система, не выдерживающая никакого сравнения с российской.
Последний факт отмечают многие наши эмигранты, которым надоело объяснять стопроцентным янки, что в годы Второй мировой войны Советский Союз вовсе не был заодно с Гитлером. Впрочем, эти недостатки в системе образовании США — еще и залог того, что новые тысячи и тысячи эмигрантов со всех концов мира, в том числе из России, будут и впредь приезжать в США, помогая своей новой стране удерживать лидирующие позиции в мире науки. "Конечно, если дела в российской экономике пойдут на лад, поток уезжающих из страны уменьшится", — прогнозирует Лорен Грэхем. Но все равно приостановить утечку мозгов так быстро не удастся, и все новые выпускники российских университетов будут бороться за место под солнцем Бостона или Аризоны.
Сейчас российские власти выделяют на развитие науки 1,9 миллиарда долларов в год. В то же время годовой бюджет одного лишь Стэндфордского университета составляет 2,6 миллиарда долларов. Вся наука — и на другой чаше весов всего один университет. А сколько в США университетов, где могут найти работу светлые российские головы? Путь в американскую цитадель наук, как правило, — дорога с односторонним движением. Редко кто из эмигрантов решается еще раз на переезд — на возвращение в страну, где почти не прибавилось шансов преуспеть в науке. Многие, разумеется, приезжают на родину в отпуск, и то, что они видят здесь, слышат от друзей и родных, редко настраивает на оптимистический лад. У науки в России пока еще нет будущего; здесь могут заниматься поиском новых истин и открытий лишь аскеты и энтузиасты, готовые по сто раз на дню полоскать одноразовые пипетки, да жевать трехразовые бутерброды с сыром. К этому добавляются политическая нестабильность, ксенофобия, поразительная дороговизна в крупнейшем научном центре страны — Москве, проблемы с пропиской, отсрочками от призыва в армию — и прочие колкости жизни, о которых забываешь, едва переправишься через океан, как через реку забвения.
"Мои корни теперь здесь" — подобную фразу готовы повторить вслед за русским астрофизиком Анатолием Клыпиным (о ловлю себя на слове; для современных российских властей он, как и миллионы ему подобных, человек чужой — он же родился на территории Украины) многие эмигрировавшие в США ученые.
Но все же не все столь категоричны, и при ответе на этот вопрос в анкете, предложенной им социологами, задумчиво вписывают: "Я вернусь, если мне предложат достойную работу по специальности".
Когда это будет? Когда?
"Многие ученые возвращаются"
(из интервью журналу "Bitd бег Wissenschaft" Кристиана Шайха, представляющего в Москве интересы Германского исследовательского общества)
— Г-н Шайх, в каких областях русские исследователи лучше других?
Шайх: Космическая техника, математика, теоретическая физика, биология, энерготехника — вот дисциплины, в которых российские исследователи и поныне пользуются авторитетом на международной арене.
— Тем не менее, нам редко приходится слышать или читать что-либо о российских открытиях и разработках,.
Шайх: Главная причина — языковой барьер. Нынешнему поколению российских ученых трудно утвердиться на международной арене, поскольку многие не владеют английским языком. Они публикуются на русском языке. Видны, впрочем, и определенные различия между научными направлениями: представители естественных наук, как правило, говорят по-английски лучше, чем социологи или гуманитарии.
— В каком состоянии находятся научно-исследовательские институты ?
Шайх: Зачастую институты размещены в громадных зданиях, которые сегодня выглядят заброшенными и обезлюдевшими, поскольку многие ученые повернулись к науке спиной и зарабатывают себе на хлеб в коммерческих структурах. Но есть и лаборатории, оснащенные сравнительно новой и даже новейшей техникой и оборудованием. Часто они приобретают все это благодаря сотрудничеству с западными фондами.
— Ученые в России получают низкую заработную плату — всего 300-500 евро в месяц. Это так?
Шайх: Как ни странно, точную информацию найти трудно, потому что все время называются разные цифры. Впрочем, можно согласиться, что 300 евро — это средний заработок ученого. Однако это лишь официальный оклад. Часто ученым доплачивают какие-то деньги, но эти суммы нигде не фигурируют. Другие подрабатывают где-нибудь на стороне. В принципе, в некоторых регионах России можно прожить на 500 евро, но в Москве — определенно нет.
— На Западе ведущие ученые зарабатывают в десятки, а то и больше раз, чем в России. Так значит, российские ученые продолжат уезжать из страны?
Шайх: Да, многие по-прежнему мечтают получить работу на Западе, заключить, выгодный контракт, но — лишь на несколько лет. Ученых, уезжающих из страны навсегда, становится все меньше. Наоборот, многие возвращаются. В России уже есть научные учреждения, где людям хорошо платят, — например, МГУ имени М. В. Ломоносова, где профессор может получать 1000 евро, — а значит, меньше шансов, что их сотрудники покинут страну.
— В советское время ученые пользовались огромным уважением. А как обстоит дело с этим в Российской Федерации?
Шайх: Социальный статус российского профессора ничуть не соответствует положению его немецкого коллеги. В Советском Союзе было иначе; особенно высоким уважением пользовались представители естественных наук. Нынешние проблемы ученых связаны не только с их низкими заработками, но и с тем, что на протяжении десятилетия преобладало пренебрежительное отношение к науке. Все эти годы на ученых смотрели, как на чудаков, которые не успели вовремя сменить профессию и занять какое- нибудь доходное местечко в коммерческой структуре.
— С тех пор, как начался бурный рост цен на нефть и газ, в Россию потекли "нефтедоллары". Скажите, а науке что-нибудь перепало от этого?
Шайх: Конечно. В 2006 году по сравнению с 2005 годом бюджеты Российского фонда фундаментальных исследований и Российского гуманитарного научного фонда возросли на 30-40%. Впрочем, я бы и здесь остерегся оперировать с цифрами, поскольку рост доходов сдерживают налоги.
— Много ли российских ученых при поддержке Германского исследовательского общества участвуют в совместных германо-российских проектах?
Шайх: Эту цифру я не могу назвать. Все наши программы открыты для российских коллег, и мы не ведем никакой статистики, не подсчитываем, кто где занят и какой национальности эти люди. В наших специализированных программах, предназначенных для стран Восточной Европы и России, участвуют свыше тысячи человек.