Хребет Арга, маленькое облачко на горизонте едущего из России по бесконечным степям, знак конечности пространства, совсем не горы, скорее намек на них. Да и длиной он всего 50 километров. Но с него все меняется. Горизонт обретает очертания — то слева, то справа возникают темные пятна леса, да и сама железная дорога уже непохожа на параллельные прямые из учебника, появились изгибы.

Если вы подъезжаете к ней с востока, по глинистой пустыне Монголии, то начало ее будет выглядеть еще скромнее. Среди степи, не такой однообразной, как Барабинская, торчат каменистые выступы, маленькие гривы, пирамидки скал. Проехав одну, вы уже видите другую, повыше. Потом третью.

Земля эта называется Алтае-Саянской горной страной, лежит между двух озер — Байкал и Зайсан. Она похожа на подкову, изгибом обращенную на северо-запад. Эта сторона и ощетинилась тайгой, а юго-восточная — пустынная и полупустынная, открыта всем азиатским ветрам. Слагают подкову хребты Алтай, Саян Восточный и Саян Западный, Танну-ола, Кузнецкий Ала-Тау, Сангилен, Шапшал и Хамар-Дабан, всех не упомнишь.

Состоят хребты из массивов каледонской (Caledonia — древнее название Шотландии) и герцинской складчатости (от Hersynia silva Черный лес, Шварцвальд по-немецки). Только альпийских массивов нет. Зато сколько угодно альпинотипного высокогорного рельефа.

Здесь живут алтайцы и тувинцы, шорцы и хакасы, уйгуры и русские, казахи, немцы, корейцы, казаки, поляки, буряты, кержаки, тафалары.

Откуда вы ни ехали бы, здешние горы — не Кавказ, который загораживает горизонт и «встает стеной» дня за два до того, как вы доберетесь до подножья. Здесь горы окружают вас незаметно. Только что вокруг были невнятные холмики, и веселая речушка извивалась среди них, как в России. Никто и не заметил, что журчит она не по-русски, и на ее покрытом крупной галькой берегу разговаривать приходится, напрягая голос. Поворот, другой, третий — и вы оказываетесь в каменном мешке, и выбираться из него приходится по склону, где с трудом держатся лиственницы. Перед подъемом отдыхают, набираясь сил, машины и шоферы. Дорога вьется змеей, тоскливо ноет перегретый мотор — и откуда здесь такая крутизна? — а навстречу, весело побрякивая железными суставами, в тучах пыли проносятся грузовики из-за перевала.

Перевал же — не перевал, а ровное поле, покрытое ярко-оранжевыми цветами, «жарками». Редкие лиственницы — по их изломанным веткам и изодранной коре можно догадаться, что ветры здесь дуют не равнинные. Вдалеке — странные каменные сооружения, «останцы», скалистые горы с обрывистыми склонами в пятнах снежников, и поднимаются над полем они на 500 — 600 метров. Останцы чего? Порвалась связь времен, и, как турист перед египетской пирамидой, недоумеваешь, какая сила их воздвигла и что позволило уцелеть.

А у края поля — у него все-таки есть край — кончаются цветы и начинается каменистый склон. Внизу, у его подножья, лежит страна, похожая на рыцарский замок: зубчатые стены горных гряд, блестящие пятнышки озер, башни-цитадели со сверкающей на солнце кровлей ледников. Как у всех средневековых крепостей, у них свои имена: Мунку-Сардык, Тургэнуул, Белуха, Ак-уюк ...

Пятнышки озер. Ничего себе пятнышки! Порой, как у моря, другого берега не видать, он теряется в свинцово-розовой дымке. И как море, вода бывает соленой или горько-соленой. А где кончается зыбкий, пропитанный солью берег, куда проваливаются сапоги, но держатся корявые с жесткой листвой кусты, и где начинается озеро, не определишь. Самое большое такое озеро — Убсу-нур, сто километров шириной. Но только летом — зимой озеро уменьшается: замерзают впадающие в него реки.

Иное дело пресные озера. Расположенные в узких «провалах» земной коры, они вытянуты, может быть, и на сотню километров, но ширина их много меньше, а крутые склоны подступают вплотную к воде, так что не везде и причалишь. И глубина совсем не озерная — сотни метров. Зимой лед тут черного цвета — ветры сдувают снег с его прозрачной поверхности, а солнечные лучи не возвращаются из темных глубин. Самое большое такое озеро — Убсу-гол, шириной километров 30. Алтын-куль — поуже, всего 10 км.

Но есть и маленькие ледниковые озера. Летом по пути из Индии на Таймыр здесь отдыхают красные гуси. По сказке, они украли маленького мальчика и унесли его к избушке на курьих ножках. Летчикам «Боингов» удалось их сфотографировать над Гималаями, на высоте 8 километров,

Четвертая разновидность озер — водохранилища гидроэлектростанций. Зимой над их плотинами стоит облако замерзшего тумана. Ветви деревьев в округе покрыты инеем в несколько сантиметров толщиной и часто ломаются. Летом же катер, подходя к берегу, замедляет ход и крадется между торчащими из воды черными, стволами кедров и лиственниц без коры. С воздетыми к небу обнаженными узловатыми ветками они похожи на памятник жертвам Маутхаузена. Только на самых высоких из них еще дрожит пучок зеленых иголок.

Две такие плотины на Енисее, в Восточном Саяне и в Западном. Третья — на Иртыше, в устье Бухтармы.

Смотреть на плотины электростанций неприятно, особенно если к их строительству имел отношение.

Под защиту Танну-Ола и Шапшала во времена Чингисхана бежали киргизы, во времена Раскола — русские, после Пугачевской смуты — казаки и башкиры, потом — тубинцы... Все бежали сюда — и крестьяне от колхозов, и организаторы колхозов — от «чисток партии». Ссылали сюда тоже всех — и декабристов, и поляков, и немцев Поволжья, и тех, кто их сюда сослал.

На скале под непонятными письменами, высеченными, по преданию, солдатами Тамерлана, масляной краской выведена неровная надпись: «Коля и Валя из Сталинграда — 1975 г.». Втянутые в монгольские завоевания обитатели Танну-Ола стали татарскими князьями, а их потомок — первым русским философом-«западником». Комполка Красной Армии, уволенный за жестокость в обращении с хакасами, стал в СССР известным детским писателем, а его внук — премьер-министром Российской федерации. По улицам деревни, защищенной горой Одроек-тайга, бегают белоголовые голубоглазые мальчишки, потомки сподвижников боярыни Морозовой и протопопа Аввакума. Одроек-тайга помогла им уберечь свою веру от крещения «под водочку» и от ликвидации безграмотности по «Истории ВКП(б)». Царапины и ссадины им перевязывают две медсестрички. Одна — полька и знает назубок имена русских маршалов, от Миниха до Конева, шесть раз стиравших слово «Польша» с географических карт. Вторая — кореянка, она подкармливает пациентов брюссельской капустой. Какой путь проделали ее семена, кто их сберег? На озере с невыговариваемым названием пастух поставил в юрте «Макбета» в своем переводе на алтайский — язык Шекспира он учил в Москве. Приезжающие на «полевой сезон» ленинградские и московские геологи выглядят здесь как соглядатаи и наводчики. А на стада туристов и вовсе смотреть тошно.