Историческая память, как выясняется, не только сложно устроена, но и капризна: зависит от многих «привходящих факторов».

Над ее загадками бьются историки и психологи.

Вот еще такая загадка: как случайно обнаружили два антрополога, американский и российский, на одном берегу Берингова пролива из поколения в поколение передаются рассказы о былых сражениях, а на другом берегу участники тех же сражений их просто отрицают. Долго ли мы сами будем хранить и передавать дальше память о событиях, в которых участвовали наши деды и прадеды?

В 1993 — 1997 годах авторы этой статьи работали в нескольких поселках Чукотки и Аляски, где собирали рассказы о связях между разными этническими группами, живущими по обе стороны Берингова пролива. Мы и не предполагали, что воспоминания о вооруженных конфликтах могут занять сколько-нибудь существенное место в наших материалах. Но в 1994 году в поселке Теллер, на Аляске, первый же встреченный на улице молодой человек, которого мы остановили, чтобы спросить дорогу, узнав, что нас интересуют воспоминания о связях с Чукоткой, немедленно указал нам на две близлежащие сопки. Последовал выразительный рассказ о том, что эти сопки служили наблюдательными пунктами, откуда местные жители следили за приближением «сибирцев». Там же располагались укрытия, в которых можно было переждать очередное нападение врагов. В окрестностях сопок заранее делались тайники, в которых запасались провизия, одежда, оружие.

И в другом аляскинском прибрежном поселке на мысе Принца Уэльского большинство местных жителей независимо от пола и возраста с готовностью рассказывали о тайниках, в которых хранились мясо и оружие, о пещерах чуть в стороне от поселка, в которых прятались местные эскимосы во время набегов с Чукотки. «Сибирцы» (то есть чукчи и науканские эскимосы) убивали мужчин, разрушали ямы и пещеры, в которых хранились запасы, похищали еду и утварь, увозили с собой детей и женщин. Похоже, рассказы о нападениях с противоположного берега пролива составляют очень важную часть общей для аляскинского побережья исторической памяти.

Когда на следующий год мы попытались расспрашивать о набегах на Аляску в поселках на чукотской стороне пролива, то потерпели полную неудачу: выяснилось — здесь об этом не говорят. Сомнения — спрашиваем не тех людей, неправильно формулируем вопросы и т.п. — быстро развеялись. Ни в одном поселке, ни один наш собеседник независимо от пола и возраста не рассказал ничего, что хоть как-то соответствовало бы записанному на Аляске. Современные жители поселков на чукотской стороне пролива категорически отрицают факт вооруженных столкновений вообще. По их словам, ни их предки, ни аляскинцы никогда не пересекали пролив с враждебными целями. Типичной реакцией было удивление: «Нападения на Аляску? Мы никогда ничего об этом не слышали. Мы с Аляской всегда жили в мире и дружбе».

Берингов пролив находится в северной части Тихого океана и разделяет континенты Евразии и Северной Америки в том месте, где они расположены друг к другу ближе всего. Тесные контакты привели к появлению сходных черт в сообществах на обеих сторонах пролива, хотя сообщества сохраняли свои особенности.

Восточные группы чукчей, о которых идет речь, разделяются на оленных и приморских. В ХХ веке различия в культуре были во многом заслонены различиями политическими — границей между США и Советским Союзом, который превратил естественное географическое разделение на два континента в противостояние различных политических и идеологических систем. Но вооруженные столкновения между жителями разных берегов Берингова пролива прекратились за два-четыре поколения до того, как родились наши самые старые собеседники. Нет ни одного свидетельства очевидцев о случаях вооруженных конфликтов в Беринговом проливе. Но существующий до сих пор стереотип миролюбивых эскимосских общностей не имеет ничего общего с исторической реальностью. На основании археологических находок в регионе можно с уверенностью утверждать, что активные военные действия велись, а военная технология развивалась за несколько веков до первых прямых или косвенных контактов с русскими.

Так почему все-таки люди на противоположных сторонах Берингова пролива по-разному помнят (не помнят) о вооруженных столкновениях?

Можно попытаться провести «историческую реконструкцию», чтобы выяснить, «как было на самом деле». Но тут к проблеме более чем скудных исторических свидетельств добавляется еще одна: как «примирить» противоречащие друг другу утверждения, когда одна сторона говорит о жестоких столкновениях, а другая категорически это отрицает?

Петропавловский порт на Камчатке. Акварель 1803 —1806 г.

Этнографический вариант Итоговой карты Первой Камчатской экспедиции В. Беринга. Между 1730 и 1753 гг.

Ритуальный мяч. Чукотка. Конец XIX века

Денежный знак (марка) РоссийскоАмериканской компании. Середина XIX века

Хорошо бы сначала понять, каким образом возникает и передается память о конкретном событии.

В этом регионе память тесно связана с ландшафтом. Топонимы — не просто ярлыки, они сложным образом соотносятся с событиями, персоналиями и группами людей. Важные события — такие, как вооруженные столкновения, — не просто хранятся в памяти как некие абстрактные события прошлого, но обязательно привязаны к месту, где они происходили.

Житель поселка Теллер, указавший нам на вполне определенные сопки, рассказывая о набегах с чукотского берега, — типичный пример.

Есть одно событие, связанное с военными действиями, которое прекрасно сохраняется в памяти всех прибрежных жителей Чукотки: успешная оборона своих поселков от появившихся с западной стороны врагов, которых они иногда называют «якуты», но чаще — «якуны». Это были вооруженные отряды, возглавляемые русскими офицерами, пришедшие за «ясаком». Так же, как на Аляске, память о «якунах» (или «якутах») жестко привязана к конкретным местам: называется точное место «главного сражения», другие важные точки, где проходили успешные «оборонительные бои».

Более того, рассказы о войнах с чукчами и с «якутами» по обе стороны пролива обнаруживают значительные структурные совпадения. Некоторая группа чужих, живущих на западе (жители Чукотки по отношению к аляскинцам, «якуны» по отношению к населению Чукотки), начинает терроризировать поселок рассказчика. После нескольких опустошительных и кровопролитных набегов в поселке появляется местный герой, которому удается сплотить соплеменников и организовать успешную оборону поселка. Появление героя приводит к полному поражению врагов. Совпадают в рассказах даже детали, все враги перебиты, в живых оставлен только один, его отпускают к своим, чтобы он принес весть о жестоком поражении и тем самым предотвратил дальнейшие набеги.

Женщина и мужчина с острова Уналашки. Гравюра Н. Уткина. 1802 г.

Теперь можно попробовать объяснить «загадку памяти». Экспансия, порождавшая внешние конфликты, всегда направлена с запада на восток (русские «якуны» атакуют население Чукотки, чукотские жители нападают на аляскинские поселения). В коллективной памяти хранится лишь один аспект вооруженных конфликтов — оборонительные действия. Места, где проходили защитные сражения, находятся поблизости от жилища рассказчика, они вписаны в культурно освоенный ландшафт. Нападения же, как правило, происходят за пределами культурно освоенного сообществом пространства. Воспоминания, связанные с ними, довольно быстро «выветриваются» из коллективной памяти, так как места, с которыми они ассоциируются, посещают редко.

Наиболее основательная научная реконструкция истории внешних конфликтов на северо-западе Аляски принадлежит Э. Берчу. Он считает, что военные столкновения в регионе были частыми, обычно в них участвовали небольшие отряды (военные альянсы между разными поселками были редкостью), которые следует описывать как неспециализированные отряды милиционного типа. По Берчу, главным мотивом вооруженных набегов в первой половине XIX века была месть. Другие возможные причины — стремление похитить чужое, контроль товарообмена или территориальная экспансия — вероятно, были значительно менее важными. Представляется, что эта модель применима ко всему району Берингова пролива в период до середины XVII века.

Начиная с середины XVII века Россия предпринимает попытки распространить политическое и экономическое влияние на азиатскую сторону Берингова пролива. Начало русской колонизации имело целый ряд важных следствий для западной части региона. С одной стороны, это переход чукчей к крупномасштабному оленеводству, то есть появление принципиально иного экономики (приход русских в регион был, по крайней мере, одной из причин этого важного изменения). С другой стороны, появление европейских товаров, доступ к которым стал возможен благодаря ярмаркам, проходившим в западной части Чукотки, изменило существовавшую до этого структуру товарообмена в регионе. Европейские товары через Чукотку и далее через Берингов пролив стали проникать в самые отдаленные районы Аляски. Аляскинцы выменивали их на меха. В конце концов сложилась новая конфигурация властных отношений в регионе: жители западного берега пролива оказались в гораздо более выгодных условиях, так как, с одной стороны, находились ближе к источникам новых товаров, а с другой — оказались причастными к экономически выгодным занятиям оленеводством.

Все эти перемены нашли отражение и в структуре внешних конфликтов. Оленные чукчи, в отличие от аляскинских эскимосов, вынуждены были противостоять попыткам русских подчинить их. Появился качественно новый тип межгрупповых альянсов, развивались военные технологии и тактика. При этом сами оленные чукчи постоянно воевали с окружающим коренным населением, поскольку им нужны были все новые пастбища. Наконец, появление в регионе европейских товаров делало набеги в экономическом отношении более привлекательными, чем когда-либо ранее. У населения приморских поселков (эскимосы и береговые чукчи) также появился новый мотив для нападений на аляскинские прибрежные поселения: женщины и дети, похищенные во время таких набегов, были предметом выгодного обмена с оленными чукчами, которым всегда требовались рабочие руки и которые нуждались в источнике новой рабочей силы.

Изменения, произошедшие в структуре вооруженных конфликтов после середины XVII века, позволяют по-новому взглянуть на вопросы, сформулированные в начале работы. Беспрецедентная по масштабам и интенсивности новая военная активность (имевшая направление с запада на восток), скорее всего, вытеснила из памяти события, связанные с внешними конфликтами на других направлениях. Подверженность изменениям и реинтерпретациям — вообще характерная черта передаваемых устно воспоминаний. Свою роль в перестановке акцентов в коллективной памяти, несомненно, могли сыграть и политические события ХХ века. Примеры такого влияния легко обнаружить. С одной стороны, на это указывает тот энтузиазм, с которым аляскинцы (особенно те, кто вырос в годы холодной войны) в подробностях обсуждают нападения с азиатского берега. С другой стороны, о том же самом говорит стремление наших чукотских рассказчиков представить отношения коренного населения Чукотки и Аляски «в розовом свете»; не в последнюю очередь это объясняется прагматическими соображениями, так как для населения Чукотки доступ на Аляску сегодня стал ценным ресурсом. Это, в свою очередь, ведет к постепенной реинтерпретации исторических событий.

Комбинация культурных факторов и внешних воздействий, в конечном счете, и объясняет «шутки памяти» на берегах Берингова пролива.

(По страницам «Трудов факультета этнологии» Европейского университета в Санкт-Петербурге публикацию подготовила Е. Ускова.)

КОСМОС: РАЗГОВОРЫ С ПРОДОЛЖЕНИЕМ

Рафаил Нудельман