Раненые всех прошлых и будущих войн должны помнить это имя.

Войны — неотъемлемая часть истории. Может даже показаться, что она в них и заключается. Даже трудно себе представить, о чем рассказывать на уроках преподавателям этого предмета, если упоминать о войнах было бы не принято. Учебники истории похудели бы во много раз. Возможно, это связано с той особенностью вида homo sapiens, которая допускает убийство во внутривидовой борьбе. С волками такого не случается.

К тому же люди постоянно усовершенствуют инструменты убийства. Ярость войн и стремление причинить противнику урон доводят людей до того, что они забывают даже о собственной пользе. Последствия войн в таких условиях становятся, мягко выражаясь, непредсказуемыми для всех обитателей планеты.

В Европе до XIX века войны были ограничены разве что числом участников. Вспыхивали они то тут, то там, длились... Семилетняя война, Тридцатилетняя война, Война за испанское наследство, Столетняя война. Однако на полях сражений гибли и получали увечья в основном воины, благородное сословие. Про них говорили, что они платили налоги своей кровью.

В конце XVIII века положение изменилось. Войны перестали быть дворянским, сословным занятием. В них были вовлечены «широкие народные массы». Правители стали формировать свои армии, мобилизуя в солдаты всех без разбору. Для пополнения редеющих рядов войск генералы могли вполне положиться на указы о призыве под знамена. Цена на солдат упала. А раненый — тот всегда был лишь обузой для воюющих.

Медицина, искусство хирургов совершенствовались — но на войне раненого еще надо доставить на хирургический стол, и так, чтобы по дороге он не истек кровью. А после операции еще отнести в сторонку и дать напиться. Однако ни бинты, ни марлю, ни вату еще не придумали. И армия, отправляясь в поход, запасается порохом, а не корпией. А в мирное время содержать такую санитарную службу, которая может потребоваться в случае войны, и вовсе представлялось слишком дорогим делом.

Анри Дюнан

С другой стороны, крестьяне и горожане, призванные в армию или пошедшие добровольно «защищать Родину» или «совершать Революцию», в ходе сражений оказывались охвачены бешенством войны, страстью к убийству и жаждой грабежа в очень сильной степени. Надежда на возвращение к мирной жизни с орденом или с трофеями эти страсти вовсе не умеряла. Поведение «народа» на войне сильно отличалось от поведения воинского сословия, где понятие чести воспитывалось с детства, которое вовсе не надеялось дожить до седых волос и готовило себя к военной карьере как к единственно достойной.

Войны же в Европе реже не становились. И мало кто из ее жителей, австриец или француз, поляк или итальянец, не оказывался участником, жертвой или невольным свидетелем кровавых столкновений. Война при всех ее ужасах воспринималась как неизбежное зло. Ее никому не остановить, а те, кого она кормит, уж точно и пытаться не станут.

На людей зрелище безысходных человеческих страданий производит разное впечатление. Для некоторых оно столь невыносимо, что они стараются всеми силами о них забыть, как говорят, вытеснить из памяти. Иначе жизнь представляется им невозможной. Другие, напротив, бросаются очертя голову помогать страждущим. Само положение свидетеля для них нестерпимо, и эта необходимость действовать не оставляет их потом многие годы.

Анри Дюнан, молодой швейцарский предприниматель, открывший в Алжире мукомольный кооператив, возвращался из Африки через Италию и 24 июля 1859 года оказался в деревне Кастильоне, на задворках битвы при Сольферино. Французские и пьемонтские войска сражались с армией австрийского императора. До Кастильоне добирались или доползали раненые. Дюнан пытался им помочь, как умел, перевязывал раны, приносил воду, призывал, порой и успешно, местных крестьян к содействию, выслушивал последние мольбы умирающих. Добираясь по окончании сражения до Швейцарии через Северную Италию, видел переполненные и французами, и австрийцами госпитали в крупных городах и убедился, что положение раненых там было не многим лучше, чем в той сельской церквушке, где он закрывал глаза отмучившимся.

За два последующих года он обстоятельно познакомился с военной историей Европы, особенно с судьбами раненых и пленных, собрал множество свидетельств об Итальянской кампании и о недавно закончившейся Крымской. И написал брошюру «Воспоминание о сражении при Сольферино». Заканчивалась книга призывом попробовать изменить положение жертв военных действий.

Брошюру он издал за свой счет в 1862 году тиражом 1600 экземпляров и разослал людям, которых счел влиятельными, то есть способными как-то повлиять словом или делом на судьбу раненных на полях грядущих сражений, — министрам, врачам, генералам, благотворительным обществам.

Книжкой заинтересовались, вскоре переиздали и стали переводить. Вероятнее всего, потому, что за первыми страницами, вполне традиционными для публицистики той поры, следовало описание «изнанки войны», о которой прежде писать было не принято. В адрес Дюнана стали приходить письма. Женевское Общество поощрения общественного блага даже согласилось составить редакционную группу из четырех человек для оформления текстов, взывающих к сочувствию раненым воинам. Дюнан стал пятым членом группы, ее секретарем.

Через год эта группа собрала на совещание представителей общественности нескольких европейских государств (часть этих государств исчезла через 15 лет в ходе объединения Германии). В этих странах начали возникать общества помощи раненым. Еще через год, в сентябре 1864-го, группе (уже комитету), добившись некоторой поддержки швейцарского правительства, удалось собрать конференцию, которую можно было назвать международной. Ее участники, среди которых были и дипломаты, создали некий документ — соглашение (конвенцию), — под которым поставили свои подписи и предложили руководителям других стран сделать то же самое.

Таким успехом начинание в значительной мере было обязано секретарю комитета. Он обивал пороги влиятельных лиц, писал и рассылал письма царствующим особам, ездил на встречи благотворительных союзов, убеждал французов, австрийцев, саксонцев, русских организовывать общества помощи и поддержать его предложения.

В результате столь бурной общественной деятельности собственные дела Дюнана сильно пошатнулись.

Предполагаемая помощь раненным на полях грядущих сражений на пользу предпринимательской деятельности не пошла. Мукомольный кооператив пришел в упадок, а финансировавший его банк обанкротился. Дюнан разорился сначала полностью, потом окончательно. В 1867 году коллеги по комитету (ставшему тем временем международным, хотя и состоял только из женевцев) с ним расстались. Некоторое время, все более разоряясь, Дюнан еще продолжает рассылать и развозить в разные страны предложения о защите военнопленных или запрете работорговли, превращаясь в «бродящего проповедника», вызывающего подозрение у полиции. Вскоре он был уже в прямом смысле бродяга, ночующий на скамейках городских парков и питающийся подаянием. А потом и вовсе пропал.

Однако практическая сметка у незадачливого предпринимателя все же была. Только направлена она была не на личное обогащение. Он сумел нащупать у войны несколько слабых мест, «болевых точек». Воздействуя на них то последовательно, то одновременно, можно — нет, не остановить войну — сделать ее менее жестокой. А то и уменьшить масштабы. Или быстрее справляться с ее последствиями.

Во-первых, он заметил, что он — не один. Существует если не множество, то много людей, обеспокоенных теми же тревогами и заботами. И не только в Европе, но и в Америке. Во-вторых, он разделил тех, к кому обращался комитет, на две части. С одной стороны, общество, общественность, население, отдельные люди. С другой — правительства, государства, командование армиями. И обращался к этим адресатам по-разному. В-третьих, постарался сделать так, чтобы решения, принятые в ответ на его призывы и сделанные, может быть, в порыве благодушия, приводили к устойчивым последствиям. В-четвертых, помнил о том, что обобщенность, даже расплывчатость некоторых предложений может быть и достоинством. Предоставляет простор инициативе и позволит, будь в том необходимость, конкретизировать их в зависимости от складывающейся обстановки. Кроме того, Дюнан выдвигал такие предложения, следование которым было бы выгодным воюющим сторонам — не их раненым, а их генералам, маршалам, правительствам, — как в случае военной удачи, так и в случае поражений. И главное: начинать помогать раненым и спасать их жизни надо не тогда, когда в ходе сражений люди слепнут от ненависти, дрожат от страха, глохнут от грохота пушек или, охваченные жаждой мщения, теряют голову.

Мало сказать, что дальнейшие события подтвердили его правоту. В истории, может быть, и не найдется документа, подписание которого привело к таким последствиям для всего мира, как Женевское соглашение от 22 сентября 1864 года. И заключили- то его представители полутора десятка государств, часть которых вскоре перестала существовать. Эту дату, как потом оказалось, можно считать днем рождения Международного права. Более того, Анри Дюнан наметил целый ряд направлений его дальнейшего развития.

А уж о количестве человеческих жизней, спасенных благодаря тому, что существуют Красный Крест и Женевские соглашения, и вовсе говорить не стоит: оно исчисляется миллионами.

Вообще говоря, действия и поступки, приведшие к таким последствиям, называют подвигом, а то и пишут это слово с большой буквы. Совершены они были человеком, в очень малой степени к этому подготовленным. Частное лицо — не правитель и даже не государственный служащий. Богатым его нельзя было назвать даже в пору существования мукомольного кооператива. Не юрист и не врач. Так, частное лицо.

Но это частное лицо знало, к кому и с чем обращаться. И обладало нужной настойчивостью. К людям, к тем, чьи сыновья, братья, мужья, женихи в тот или иной момент могли оказаться на поле боя с простреленным легким. Женевский комитет призывал создать в мирное время общества помощи раненным во время войны. Ведь добровольческие пожарные дружины не создают во время пожара. Это же минимальная предусмотрительность. Точно так же и помощь раненым — люди, готовые оказать эту помощь, во время войны находятся, но подумать об этом надо заранее: организовать курсы сестер милосердия и фельдшеров, поддерживать связь с врачами, особенно хирургами непризывных возрастов, накопить лекарства и перевязочные материалы, запастись транспортными средствами, палатками и носилками. Армии к войне готовят пушки и снаряды, а не носилки.

К тем, кто планирует боевые действия или командует армиями, к военным министерствам и президентам, обращения были иными. Конечно, легко заявить: «Нацию, которая откажется поддержать эту идею, общественное мнение Европы заклеймит позором». Так сказал правитель Саксонии, ознакомившись с самым первым воззванием комитета (в 1863 году Дюнан добился у него приема). Но политические руководители в целом следуют уставам и служебным инструкциям, законам, государственным соображениям и собственному тщеславию. Подвигнуть их на какие-то действия сложнее, к тому же они всегда могут отговориться ссылкой на бюджет. Их стоит призывать не столько к действиям, сколько к бездействию: не стрелять по санитарам, не бомбить лазареты и госпитальные поезда, не обстреливать повозки с ранеными.

Группа медицинского персонала на станции Яблоново, 1914-15

С бездействием всегда легче согласиться.

Согласие правительства, и данное- то, может быть, только чтобы выглядеть прилично, может стать неожиданным по своим последствиям. К примеру, не стрелять по санитарам и по повозкам с ранеными. А как их отличить от солдат и от повозок со снарядами? Так что приходится договариваться об отличительном знаке. Фельдшер или врач с таким знаком должен обладать соответствующим удостоверением на случай, если он попадет в плен. К тому же он может продолжать там перевязывать раненых, вместо того чтобы без толку сидеть за решеткой. Этот особый статус следует предоставить как санитарам армейской медслужбы, так и добровольцам из обществ помощи раненым.

Любой затеявший войну правитель, которого общество защиты раненых призывает позволить помогать жертвам войны, вправе полагать, что хуже от этого не будет, а легче станет его санитарным службам. Во всяком случае, именно о них он подумает в первую очередь и согласится с призывом. Со временем уже не так трудно будет включить в обобщающее и расплывчатое понятие «жертвы войны» и военнопленных. За ними последуют родственники погибших и пленных, гражданские лица, попавшие под бомбежку, жители оккупированных городов или ограбленные крестьяне. А то и просто разоренные войной.

Слово за слово, на полях сражений и в воинских уставах появилась немыслимая прежде фигура, защищенная нарукавной повязкой, а за ней и понятие нейтральности, а за ним и право, правила, законы, действующие там, где им до той поры просто не было места.

По инициативе того же Международного комитета было собрано первое совещание представителей европейских правительств, посвященное ограничению вооружений. Наряду с «Женевским правом», которое защищает «жертв войны», то есть уже пострадавших, возникло Гаагское право, накладывающее запрет на определенные виды оружия. (Ох как пригодилось оно в ХХ веке!)

Уже к концу XIX века слова «Красный Крест», «Женевская конвенция», «Международное право» многое говорили и значили для жителей Европы и Америки.

Если говорить коротко, то подвиг Анри Дюнана — в создании Женев - ского комитета помощи раненым воинам (где он был секретарем) и в созыве Женевского совещания 1864 года (где члены комитета присутствовали в качестве наблюдателей). Вряд ли сам Дюнан мог предположить, что комитет этот превратится в CICR — Международный комитет Красного Креста (спасший в самом прямом смысле слова население Греции от голодной смерти в 1947 году). Что соблюдение женевских конвенций и дополнительных протоколов к ним станет признаком, по которому нации относят к цивилизованному человечеству. Для последнего эти конвенции — что-то вроде заповедей для христианина. Мало кто может похвастаться тем, что их не нарушал; но их забвение, откровенное небрежение ими низводит нацию до состояния худшего, чем варварство. Примеров тому не нужно и приводить.

Ю.П. Вревская. Фотография А.И. Деньера. 1877 г. Петербург

В 1895 году заезжий журналист в какой-то швейцарской деревушке, просматривая списки обитателей местной богадельни, заметил знакомую фамилию. Правда, журналист считал, что славный ее носитель давно умер, что речь идет о совпадении. Но все же любопытно поговорить с однофамильцем и тезкой человека, который, можно сказать, преобразил мир.

— Направо, 12-я койка.

К счастью, человечество не всегда дожидается смерти тех, кому потом воздает почести. 68-летие Анри Дюнана отмечала вся Европа. Поздравления прислали и папа римский, и американский президент. Из далекой России пришло сообщение о том, что Общество русских хирургов сделало его своим почетным членом. В 1901 году ему была вручена премия — первая Нобелевская премия мира.

Он умер в один год со Львом Толстым и Флоранс Найтингейл, в определенном смысле вместе со своим веком, перед Первой мировой войной.

У СКЕПТИКА