Председатель правления Пенсионного фонда России Геннадий Батанов знает, что: увеличение возраста выхода на пенсию в России скорее всего неизбежно. Как сообщает Агентство экономической информации Прайм-ТАСС, «по словам Батанова, к непопулярной мере вынуждает прибегнуть неблагоприятная демографическая ситуация: количество работающих в стране уменьшается, стремясь сравняться с количеством пенсионеров. Именно так, сказал он, уже случилось в Пензенской области.

В настоящее время здесь насчитывается немногим более 420 тысяч пенсионеров — почти столько же, сколько и людей работоспособного возраста.

В России же пока соотношение пенсионеров и работающих составляет примерно 1:1,6 (на иждивении 16работающих находятся 10 пенсионеров).

В итоге Пензенская область обеспечивает собственными силами поступление в Пенсионный фонд менее половины средств, необходимых для выплат пенсий».

Прайм-ТАСС, 19 августа 2005, 16:42.

Демоскоп знает больше. Нам кажется, что, совершенно правильно поставив диагноз, глава Пенсионного фонда был недостаточно последователен, предлагая методы лечения — паллиативы. Кардинальное решение проблемы может дать только повышение смертности. А об этом Г. Батанов ничего не сказал.

Кто же не знает: у нас слишком много людей доживают до пенсии. При уровне смертности 2004 года из каждой тысячи мужчин, достигших 20-летнего возраста, до 60 лет доживают 539 — и всех их корми! Хорошо еще, что мы уже сорок лет сокращаем это число. В 1965 году из каждой тысячи мужчин, достигших 20 лет, 732 имели шанс дожить до 60 лет, в 1980 году — всего 644, а теперь вот 539. Но все-таки Пенсионный фонд — не частная лавочка, он должен блюсти государственные интересы. А если отодвинуть выход на пенсию до 65 лет, так из тысячи 20-летних, начинавших трудиться бог знает когда — и вспоминать не хочется, — останутся уже не 539, а 426, все же экономия.

И при этом мы выйдем на европейские стандарты, к чему мы всегда стремимся. У немцев, голландцев и разных там прочих шведов на пенсию выходят в 65 лет и мужчины, и женщины! И в Америке так, и в Японии. Правда, у них до этого возраста и доживают немножко больше, чем у нас до 60: из каждой тысячи 20-летних мужчин в США до 65 лет доживают 790, в Японии — 854, а у разных там прочих — и вовсе 862. Так это им же и хуже — они будут разоряться, а не мы.

У нас, кстати, есть и еще одно преимущество перед любым Западом. Мало того что уже сейчас почти половина начавших работать в благословенные брежневские времена не доживают до пенсии, у нас и потом не заживешься, после выхода на пенсию. Средняя продолжительность жизни 60-летнего мужчины у нас 13,2 года, 55-летней женщины — 22,64 года.

А у них? Мужчина выходит на пенсию в 65 лет, и ему еще предстоит прожить в США 15,7 года, в Швеции — 16,5, в Японии — 17,4 года. У нас, если бы нам удалось быстренько повысить пенсионный возраст до их 65 (будем называть это пенсионной реформой), больше 11 лет (в среднем, конечно) не получится. И опять мы в выгоде — денежной, разумеется.

Женщинам тоже надо поднять планку лет эдак на пять (это же надо: в 55 лет — и уже на пенсию!), хотя бы до 60 лет. Тогда они у нас проживут на пенсии 18,9 года — вполне прилично, у американцев так 65-летние живут. Шведки, правда, достигнув 65 лет, живут еще 19,9 года, а японки — 22,4 года. Сочувствуем, сочувствуем их пенсионному фонду. Тоже ведь люди, хоть и японцы. Хорошо еще, что у нас в Пензе не японцы живут.

Так что, как видим, демографическая ситуация у нас не такая уж плохая (для Пенсионного фонда). Но есть кое-что неблагоприятное даже и для него. Нагрузка страшно растет, объясняет нам его руководитель. Тут уж, как говорится, не поспоришь. По переписи 2002 года, у нас было 29,9 миллиона лиц пенсионного возраста на 87,3 миллиона трудоспособных. Делим одно на другое, получаем 34 пожилых на 100 трудоспособных. Делим другое на одно, получаем 10 пожилых на 29 трудоспособных. Руководитель Пенсионного фонда говорит, что на 10 пенсионеров приходится 16 работающих, и мы ему верим, но только демография здесь ни при чем.

Демография ответственна только за то, что сейчас у нас 34,2 пожилых на 100 трудоспособных, а по переписи населения 1989 года было 32,5. Рост, как видим, имел место, но не столь большой, чтобы так рвать на себе рубашку. А может, ее и вообще можно оставить в целости и сохранности. Число пожилых в расчете на одного трудоспособного действительно несколько выросло, зато число детей сократилось. Содержать же работникам надо и тех, и других. А тех и других вместе стало не больше, а меньше. Было в 1989 году 75,5 на 100 трудоспособных, а стало 64,8.

Понятно, что Пенсионный фонд детишками не занимается, это дело другого департамента. Пенсионный фонд смотрит вдаль, а вдали неуклонное повышение доли пожилых людей и усиление головной боли пенсионного ведомства. Но если отвлечься от этой ведомственной боли и посмотреть даже и вдаль, но с более общей государственной точки зрения, то пока особых проблем на горизонте не видно. Общая нагрузка на одного трудоспособного тоже будет повышаться, а не снижаться, как было последние 10 лет, но такое случалось и раньше. Лет через 20 она повысится до уровня начала 90-х годов, но все еще недотянет до уровня, на котором она находилась в середине 60-х. А кто тогда слышал слово «демография»?

Эти 20 лет можно было бы использовать на проведение настоящей пенсионной реформы. Сегодня пенсионные выплаты зависят не от того, как человек в свое время работал, а от того, сколько зарабатывают нынешние работающие. Но если человеку нормально платить за работу, он и сам в состоянии накопить себе на старость. От государства требуется только присмотреть за порядком: чтобы такие накопления делались вовремя, не пропадали, когда придет время ими пользоваться, чтобы социальная солидарность обеспечивала поддержку тем, кто не смог накопить себе на пенсию.

К тому времени, может, и смертность у нас подсократится, и здоровье пожилых улучшится — вот и поговорим о европейских границах пенсионного возраста.

Так это мы с вами. А Пенсионному фонду хочется в Европу немедленно.