* С этой темой на радио «Эхо Москвы» выступал кандидат исторических наук Юрий Борисенок в передаче «Не так!», которая проходит совместно с нашим журналом. Это — письменная версия его выступления.

Перед глазами у меня — «Этнографическая карта белорусского племени», составленная в 1903 году знаменитым языковедом и этнографом Евфимием Федоровичем Карским. При советской власти его называли «черносотенным академиком». Этот самый «черносотенный академик» в 1903 году получил от будущего министра внутренних дел, а тогда виленского генерал-губернатора Петра Дмитриевича Святополк-Мирского 500 рублей. Их он потратил на путешествия по этнографическим границам белорусского племени. Чтобы не писать о них по чужим исследованиям, сам проехал, сам обследовал все города и деревни и очень подробно все описал. Во взглядах своих он придерживался западнорусского направления, по убеждениям был крайне благонамеренным. Где ему казалось, что племя это великорусское, он и писал «великорусское племя», где сомневался, писал о причинах своих сомнений.

Поскольку он — известнейший языковед, то, естественно, пользовался языковой методикой, учитывая, конечно, и национальную одежду, сохранившуюся в деревнях, и обычаи, и обряды.

Что же мы видим на этой карте? Бреста там нет. Брест — в этнографических границах украинского племени. Зато мы видим Вильно, Двинск, Себеж, Невель, небольшой кусок даже Тверской губернии. Естественно, Смоленск, Духовщину, Дорогобуж, Ельню. И далее вплоть до Стародуба и окрестностей Новгорода Северского. Именно так этнографическая карта, созданная в 1903 году выдающимся специалистом, представляла реальную картину расселения белорусского народа.

Проблему со Смоленском решала советская власть. И конкретно — Ленин и Свердлов. Это случилось уже в 1918 году, и имелась тому вполне понятная геополитическая причина. Когда советское правительство пребывало в Петрограде, принадлежность Смоленска была вопросом достаточно второстепенным. Когда же советское правительство переезжает в Москву, а независимое Польское государство начинает «наращивать мускулы», Смоленск определяется как принадлежность буферного государства БССР, а именно как буферное оно и замышлялось, и никак иначе. Смоленск и стал первой столицей первой Советской Социалистической Республики Белоруссии, созданной 1 января 1919 года.

Это был ответ на созданную 25 марта 1918 года так называемую БНР, Белорусскую Народную Республику. Обе — химерические фантомы, которые никогда в реальности не существовали как государственные образования. И границы очень похожи, то есть практически это та же этнографическая карта «черносотенного академика» Карского. Очень большая площадь, но кто же им даст реально в ней воплотиться?

А затем, все в том же январе 1919го, происходят совершенно анекдотические события. В территорию БССР включаются еще три уезда Смоленской губернии, которых академик Карский туда не включал, — Вяземский, Сычевский и Юхновский.

Буквально на следующий день принимается историческое решение — вместо Белорусской республики создать так называемый Литбел, где нет не только Смоленской губернии, но и губерний Витебской и Могилевской. Ленин в разговоре с наркомом финансов Белорусской республики Рейнгольдом цинично заявил, что их можно оставить и в Российской Советской Федеративной Социалистической Республике. И вопрос был снят.

Вскоре началась настоящая игра «в границы». Потому что когда завязалась советско-польская война и Красная Армия с товарищем Сталиным в обозе (наркомом по делам национальностей) проникла в пригороды Варшавы, а затем стремительно покатилась назад в результате «чуда» на Висле, встал вопрос, как это пространство разграничить.

Разграничение уже шло де-факто с конца XIX века. Но как? На православную и католическую области. После польского восстания 1863-1864 годов этот процесс был удобен обеим сторонам. Империи было выгодно создать очаги стабильности и безопасности в духе политики небезызвестного умиротворителя Северо-Западного края Михаила Николаевича Муравьева. А что такое Северо-Западный край? В него включались помимо губерний Виленской и Гродненской еще и Витебская, Могилевская, Минская. Потом Витебская, Могилевская, Минская начали отпадать, но все-таки была большая опасность, что «польский элемент» начнет опять свои интриги, начнет бушевать пуще прежнего и возмущать стабильность империи. Поэтому негласно с конца XIX века проводится очень интересная политика: в тех краях, где значительную часть населения представляют католики, в этих районах, в том числе и в нынешней Западной Белоруссии, начинают строить очень красивые костелы. И десятки тысяч крестьян переходят из православия в католичество.

На всей остальной белорусской территории преобладает православие. Таким образом, происходит своего рода размежевание на религиозной основе, а в результате — исчезновение белорусов. Недавно вышла интересная книжка краковского филолога Александра Фьюта «Беседа с Чеславом Милошем». Чеслав Милош был, как известно, уроженцем Вильно, как говорят белорусы, «тутэйший». Психология у него была в значительной степени местная, и он жил в межвоенный период в Вильно, где должно было быть много белорусов, а их он там не видел, кроме как на сцене, когда исполнялись народные песни. Но когда очаги нестабильности вспыхивали в этом межвоенном польском государстве, их инициировали как раз белорусы, которые устраивали с помощью советской власти, как пишет Милош, самую настоящую герилью.

Таким образом, на волне политических изменений сформировался своеобразный географический регион из губерний Витебской, Минской, Могилевской и Смоленской, единый в экономическом, хозяйственном, физико-географическом и этнографическом отношениях. Это было очень выгодно Российской империи, потому что регион по сути своей был православный, польский элемент там был минимален. Но перспективы собственно белорусов к концу XIX века оказались крайне сомнительны, и вот почему. Белорусы-католики неуклонно должны были становиться поляками — они себя и считали поляками, хотя говорили по-белорусски. Когда к ним обращался «черносотенный академик» Карский, они говорили: «Ну, мы панскую мову еще не выучили». А присутствие белорусов в православной части, то есть в этих четырех губерниях, держалось, по существу, на отсутствии достаточного количества хороших начальных школ. Земства в Витебской и Могилевской губерниях появились только в 1911 году, при Петре Аркадьевиче Столыпине. В Смоленской же губернии они были, и там процессы естественной русификации шли очень быстро. По статистике если в 1860-х годах XVIII века белорусов находили и на западных окраинах Вяземского уезда, то уже к началу XX века — только восточнее Смоленска, около Дорогобужа, по той самой границе академика Карского. Ситуация складывалась стремительно. И если бы усилия императорского правительства по созданию значительного числа школ для народа увенчались успехом, то никаких белорусов уже в 1920 году не было бы вообще.

Относительно названия Белая Русь до сих пор ведется горячая научная дискуссия. Речь идет о том, к какому времени относятся первые упоминания о ней в источниках и что под этим географически подразумевается. Точно в физическо-математическом смысле на этот вопрос ответить мы, конечно, не можем, но в общем плане, когда эта Белая Русь становится реальностью, можем. В XIV веке она появляется на страницах источников. Во времена разделов Речи Посполитой и вхождения этих территорий в Российскую империю Белую Русь уже можно посмотреть и «пощупать» — это прежде всего территории нынешней Восточной Белоруссии: те самые Витебская, Могилевская и одно время Смоленская губернии.

Затем, уже во времена «черносотенного академика» Карского, это все было описано и перенесено на более серьезную основу. Карский долгое время был профессором русского Варшавского университета, и его работа была неким геополитическим проектом. В этот проект входили земли, расположенные западнее, которые этнически, говоря современным языком, были тоже белорусскими, но назывались Литвой.

Белоруссия. Минск. Памятник Франциску Скарине и здание Национальной библиотеки

Этническая же Литва в Великом княжестве Литовском имела название «жмуди». То есть именно земли, занимаемые жмудью (или жемайтами, одним из племен), и считались, и считаются литовскими.

Очень интересный вопрос с литвинами. Кто они такие? Академик Карский языковые белорусско-украинские границы изучал где-то на Десне, в современной Черниговской области. И там тех, которые живут за Десной и говорят на белорусском языке, называли литвинами еще в начале ХХ века. А почему? Потому что до 1569 года эти земли были в Великом княжестве Литовском...

Ославянившейся литовской этнической верхушке было выгодно использовать гораздо более высокую культуру здешних восточных славян — Полоцка, затем Киева, Витебска, Смоленска. И это стало основой для формирования такого значительного государства, как Великое княжество Литовское, «другая Русь», как о нем говорили. И эта Русь тоже претендовала на влияние не только политическое, но и церковное. Хотели, чтобы здесь была православная митрополия. В XV веке эти процессы проходили очень активно. Для XV и первой половины XVI века, когда выходят три Литовских статута, написанных, как известно, на старобелорусском языке в 1529, 1566 и 1588 годах, существование этого языка не подлежит сомнению. Хотя известный лингвист академик А.А. Шахматов считал, что «белорусский язык — политическая химера вроде молдавского, австрийского или чилийского». Но я отвечу цитатой из речи Сталина на Х съезде РКБ(б). Он сказал следующее: «Здесь я имею записку о том, что мы, коммунисты, будто бы насаждаем белорусскую национальность искусственно. Это неверно, потому что существует белорусская национальность, у которой имеется свой язык, отличный от русского, ввиду чего поднять культуру белорусского народа можно лишь на родном его языке».

Ситуация понятна: Сталин, а не Ленин, как нам долгие годы говорили, стал реальным создателем советской белорусской государственности. В паре с Чичериным. И понятно, почему.

Геополитические интересы играли не последнюю роль: было сильно противостояние с Польшей, со Второй Речью Посполитой, которая претендовала на эти земли. И соответственно, Сталину в 1920-е годы было выгодно развивать этот белорусский проект, может быть, в большой степени искусственно, особенно в отношении языка. И тогда же, в двадцатые годы, язык был кодифицирован, создан, стал языком в значительной степени государственного управления и стал широко внедряться на местах. Были и протесты. Писали с мест рядовые пролетарии, что происходит нечто контрреволюционное, внедряется вместо русского никому не понятный язык, что национализм поднимает голову. В ответ на подобные письма белорусских трудящихся в 1926 году газета «Правда» выступила с совершенно зубодробительным комментарием о великорусском шовинизме.

«Белорусский проект» развивали все годы советской власти, правда, в основном на селе. Белорусская интеллигенция была очень недовольна, что в городах белорусского языка практически не было слышно, кроме филологических факультетов университетов и пединститутов. Понятно, что пределы этой белорусизации были, не могли не быть, коль скоро это была геополитическая конфигурация товарища Сталина.

Преследования «нацдемов» в Беларуси начались еще в конце 1920-х, а в 1930 приняли жуткие масштабы. Страшно пострадала элита, которая поверила советской власти и частично вернулась из эмиграции. Такие люди, как Ластовский, Игнатовский, Цвикевич, деятели фантомной БНР, были «вычищены» все до единого. Были «вычищены» и многие молодые люди, которые как раз процессу белорусизации были подвержены. Но основа осталась. Остались самые главные нацдемы — писатели Янка Купала и Якуб Колас.

Репрессии продолжались, но сам процесс затронуть они уже не могли. И в результате сформировалась нужная большевикам элита из низов народа, из которой вышли такие советские политики, как Машеров и Мазуров или Зимянин. Люди нужные и не чужие, не пришлые, а белорусизированные, выкованные в сталинском духе.

Еще раз оглянемся на середину XVII века, когда происходит размежевание на православных и католиков. Размежевание происходит и по землям тоже. Это момент перехода, момент самоопределения. Но во всех документах, когда говорится о православном, говорится о русском. Говорить по-русски, верить «по-русски». И в этом плане термин «русский» — сложнейший, слишком много оттенков и смыслов он в себя включает. Что же касается конфессий, он еще мозаичнее. Потому что в 1596 году в Бресте заключается уния, существующая на этих землях вплоть до 1839-го и оказавшая важнейшее воздействие на простой народ.

А XVI век здесь начинается Реформацией, которая, конечно, тоже оказывает воздействие особенно на высшую элиту — Радзивиллов, Тышкевичей, Сапег, — они из православных через многие сложности наконец-то в XVII веке приходят к католицизму.

И все-таки размежевание я бы не назвал окончательным. Мозаичность осталась и после разделов. Польские коллеги много пишут о сложности и различиях в мировоззрении шляхты на этих землях. Они, безусловно, ощущали себя жителями этой территории, и язык их до какого-то момента оставался в значительной степени местным, а позже, уже будучи полонизированными, большинство «благородного сословия» хорошо понимали язык «простонародья».

То же самое относится, например, и к создателю межвоенной Польши маршалу Юзефу Пилсудскому. В сентябре 1919 года, приехав в Минск, он начал говорить с местным белорусским населением на его родном языке. Это не значит, что он сам себя белорусом ощущал, хотя был уроженцем славянской части Виленщины.

А бравший Вильно в 1920 году генерал Люциан Желиговский, ближайший соратник и земляк Пилсудского, как говорили поляки, вообще непонятно на каком языке изъяснялся. Польский его был гораздо ближе к белорусскому.

Именно Беларусь демонстрирует незавершенность этнических конфессиональных процессов. Что же касается самой белорусской государственности, то когда эти процессы в начале ХХ века стали поляризоваться, идею белорусской государственности подали сотрудники газеты «Наша нива» братья Луцкевичи. Они по конфессиональной принадлежности считались как раз протестантами, или кальвинистами, то есть не были ни православными, ни католиками. А затем уже государственность развивалась в рамках белорусского советского атеистического государства. Иначе было нельзя. Сейчас в современной Беларуси эти две конфессии — православие и католичество — совершенно спокойно сосуществуют, и никаких существенных проблем в данном случае не возникает. С конца 1980-х годов вновь возродились униаты, но это скорее увлечение национально ориентированной интеллигенции, не получившее распространения в широких слоях населения .

Еще один интересный вопрос. Как формировался литературный белорусский язык в тот же самый период, во второй половине XIX века? Что с ним происходило? Письменная его форма сочетала латиницу с кириллицей. И так было всю вторую половину XIX века. Хотя те шляхтичи-хлопоманы, которые начинали белорусскую литературу — Дунин-Марцинкевич, Богушевич, писали на латинице. И известный Кастусь Калиновский, повстанец 1863 года, повешенный в Вильно на Лукишской площади, свои прокламации для крестьян писал латиницей.

Но с начала ХХ века в условиях Российской империи было проще говорить и писать по-белорусски, значит, кириллицей. Это сосуществование закончилось с началом большевистской белорусизации — кириллица победила. Сразу и бесповоротно. Никто не собирался в условиях противостояния с Польшей писать латиницей. Это было одно из условий. И это понятно. Все-таки еще в XVI веке была кириллица, Франциск Скорина, первопечатник, и все Литовские статуты были написаны кириллицей.

Можно ли сказать, что белорусы достигли такого состояния, которое обречено на то, чтобы сохраниться? Думаю, да. Положение сейчас достаточно устойчивое, прежде всего потому, что уже 15 лет существует собственная белорусская государственность, и все это время процесс создания государственности шел очень интенсивно, даже во многом за счет языка и культуры, которые для нынешнего правящего слоя в Минске — вещи второстепенные. Главное — государственность. Но что значит за счет языка, за счет культуры? Это значит, что вся пропаганда идет исключительно на русском языке. Хотя, с другой стороны, во всех школах и учебных заведениях белорусский язык обязателен. Александр Лукашенко, когда говорят о притеснениях белорусского языка, отвечает: «У нас за этот период число людей, сдающих экзамены в вузы на белорусском языке, выросло и стало больше половины». Ответ вполне логичный — в советские времена это было скорее исключением. Понятно, что процессы идут достаточно сложные, и в любой момент их можно повернуть обратно. Потому что любой начальник будет говорить на том языке, на котором ему прикажут, чтобы сохранить свое кресло. В 1994 году победившему на президентских выборах Лукашенко было очень удобно сохранить руководящий состав, в массе своей русскоязычный. Но если случится нечто серьезное, уверен, что все «руководящие работники» на второй день заговорят по-белорусски...