Нобелевская премия? — Отказываемся!!!

Отец и сын были награждены в один день!

Девяносто девять лет Россия ждет своего лауреата...

Окончание. Начало — в № 10 за этот год.

Великие отказники

Пожалуй, еще более необычны ситуации, когда уже награжденный Нобелевской премией лауреат (подобно Льву Толстому, награды так и не удостоенному) сам от этой премии категорически отказывался. Право же, далеко не каждый человек может представить себе, как по собственной воле отказаться не только от престижнейшей в мире награды, но и от денежной суммы, которая, по сути, была уже «в кармане» и могла бы обеспечить безбедную жизнь и самого лауреата, и, по всей вероятности, многих поколений его потомков. Тем не менее таких случаев было несколько.

В России, конечно же, более всего известна история с Борисом Пастернаком. Узнав осенью 1958 года о своем награждении, писатель тут же направил исключительно теплую и лаконичную телеграмму Нобелевскому комитету: «Чрезвычайно благодарен, тронут, горд, изумлен, смущен». Однако, поскольку власть имущим в тогдашней советской державе было очевидно, что решающую роль в присуждении премии сыграл роман «Доктор Живаго», как известно, преданный анафеме в СССР (хотя его название в решении комитета не упоминалось), то на писателя вслед за известием из Швеции тут же обрушился ряд центральных газет, называя его изменником, клеветником, иудой, вражеским наймитом и т.д. В «отместку» за премию Пастернака немедленно исключили из членов Союза писателей. В результате этой отъявленной травли буквально через несколько дней Борис Леонидович, морально раздавленный сложившейся ситуацией, отправил в Стокгольм вторую телеграмму: «В силу того значения, которое получила присужденная мне награда в обществе, к которому я принадлежу, я вынужден от нее отказаться. Не примите за оскорбление мой добровольный отказ».

К слову, согласно распространенному мнению, кандидатуру Пастернака предложил... Генеральный секретарь ООН! Дело в том, что занимавший в то время этот высокий пост шведский дипломат Даг Ялмар Хаммаршельд, человек исключительной образованности и эрудиции, имевший ученые степени по гуманитарным наукам, юриспруденции и экономике, являлся также и одним из 18 членов шведской академии, присваивающей Нобелевские премии по литературе, которую мы уже упоминали. Считается, что именно Даг Хаммаршельд, вероятно, являясь поклонником творчества нашего соотечественника, предложил кандидатуру Бориса Леонидовича Пастернака.

Между прочим, с именем самого Хаммаршельда связан один из двух уникальных случаев в нобелевской истории. Дело в том, что, согласно уставным документам Нобелевского комитета, награды может быть удостоен номинант, который был жив на момент окончания срока приема номинаций на соответствующий год. Этой датой является 31 января. Получается, что награжденным может оказаться и умерший после 31 января текущего года номинант, если он был жив до этого дня.

Карл фон Осецкий

Борис Пастернак

Фредерик Бантинг и Чарльз Бест

Жан Поль Сартр

Тем не менее первый прецедент присвоения звания лауреата ушедшему из жизни человеку имел место лишь через 30 лет после учреждения награды. В 1931 году премии по литературе был удостоен шведский поэт Эрик Карлфельдт, умерший за полгода до награждения, — 8 апреля того же года. Комитет достаточно жестко критиковали за такое решение, видимо, не зная о допустимости подобного нюанса. Однако премия была вручена семье поэта. Но, возможно, именно ввиду этого эксцесса второй подобный случай имел место опять же только через тридцать лет, в 1961 году (вообще-то само по себе удивительное совпадение сроков — дважды интервалы по 30 лет с точностью до одного года!). И связан он как раз с именем тогдашнего Генсека ООН. 18 сентября 1961 года, направляясь в мятежный Конго, Даг Хаммаршельд погиб в небе над Африкой в авиационной катастрофе, которая, вполне вероятно, была умело организована... А через три недели после этого он был объявлен нобелевским лауреатом премии Мира. Во второй и пока в последний раз в нобелевской истории награждение премией было произведено посмертно, в данном случае исходя из особо выдающихся заслуг лауреата на посту Генерального секретаря ООН.

Но вернемся к великим отказникам. Случай с Борисом Пастернаком у нас достаточно широко известен. Но далеко не все знают, что начало отказам от премии (если не считать случая со Львом Толстым) было положено еще за 35 лет до этой истории.

В 1923 году премии были удостоены канадские физиологи Фредерик Бантинг и Джон Маклеод — за открытие инсулина, о котором сегодня знают практически все. Однако сама идея работы, результатом которой стала целая эпоха в лечении больных сахарным диабетом, да и ее реализация, принадлежали именно Фредерику Бантингу, а также его сотруднику Чарльзу Бесту. Эти двое ученых сумели в ходе экспериментов в 1921 году выделить инсулин и впервые в мире провести лечение 14-летнего мальчика в клинике канадского Торонто. Профессор Маклеод же, который первоначально буквально высмеял идею Бантинга, впоследствии стал оказывать организационную помощь двум пытливым исследователям. Которая была тем более уместна, что Маклеод занимал достаточно высокое административное положение. И вот в решении Нобелевского комитета оказалось имя Маклеода и не оказалось. Чарльза Беста, человека, который и был совместно с Бантингом автором выдающегося открытия! Бантинг сразу же заявил, что вынужден будет от премии отказаться в знак протеста против непремирования Беста. Однако затем, под влиянием коллег-ученых, изменил позицию. Но, получив премию, тут же отдал половину Бесту, официально заявив миру об основополагающем вкладе последнего в это открытие. Впоследствии члены Нобелевского комитета пришли к конфиденциальному мнению, что Бест действительно должен был получить награду. Но волею судьбы имя этого первопроходца науки так и не оказалось увековеченным званием лауреата. Хотя в Торонтском университете было создано отделение медицинских исследований имени Бантинга и Беста. И теперь в наименовании этого центра их имена стоят рядом — в память о дружбе и совместной работе.

Путь «отказников» продолжил немецкий бактериолог Герхард Домагк, лауреат по медицине и физиологии 1939 года, удостоенный награды за открытие антибактериального действия препарата «Пронтозил». В свое время это лекарство совершило прорыв в лечении инфекционных заболеваний. Но ситуация здесь сложилась совсем иная. Хотя в чем-то она напоминала драму Пастернака. А начало ей было положено в 1935 году, когда премии Мира был удостоен немецкий антифашист Карл фон Осецкий. Естественно, что Гитлер был взбешен решением комитета. Германский посол в Норвегии (именно там принимается решение о награждении в номинации «Премия Мира») выразил свое возмущение по поводу награждения Осецкого. Гитлер же с этого времени... вообще запретил любому немцу получать Нобелевскую премию!

После награждения Домагк был тут же награжден и чисто по-немецки, в соответствии с требованиями того времени, — его немедленно арестовали и посадили в тюрьму! У нас с Пастернаком хоть до этого не дошло. Естественно, что деморализованный немецкий ученый был вынужден официально отказаться от почетной награды. Правда, после войны, в 1947 году, он приехал в Стокгольм и получил диплом и золотую медаль лауреата. Однако деньги, в соответствии с положением, были возвращены в резервный фонд Нобелевского комитета, и этот исследователь так никогда и не получил их.

И наконец, пока последний случай отказа имел место в 1964 году. Отказался Жан Поль Сартр, известный французский романист и философ, награжденный за «богатое идеями, пронизанное духом свободы и поиском истины творчество». Поистине неисповедимы извивы психики гениев. Сартр заявил, что «не желает, чтобы его превращали в общественный институт», он также опасался, что слава нобелевского лауреата. помешает его политической деятельности! Вот такой, казалось бы, совершенно невероятный парадокс имел место в истории этой награды.

21 российский Нобелевский лауреат за 106 полных лет существования премии (1901 -2007)

На детях гениев природа... расцветает!

История знает семь случаев лауреатства детей лауреатов. И три — награждения супружеских пар.

Безусловно, наиболее известны и знамениты Пьер Кюри и Мария Склодовская-Кюри. Супруги получили премию по физике в 1903 году «за исследование явлений радиации». Они не только совершили открытие в науке, но и проявили воистину несгибаемое упорство в преодолении трудностей и достижении цели: обработав в течение четырех лет в заброшенном, продуваемом всеми ветрами сарае несколько тонн урановой руды, Пьер и Мария впервые получили одну десятую долю грамма чистого радия! Мария стала первой в истории женщиной-лауреатом. А получив в 1911 году вторую Нобелевскую премию, — на этот раз по химии, она стала не только первым человеком, дважды удостоенным этой награды, но и единственной до сегодняшних дней женщиной — двукратным лауреатом. (Кстати, за сто шесть лет со дня учреждения награды было премировано более 180 ученых-физиков. Среди них, кроме Марии Склодовской-Кюри, была еще только одна женщина — американка немецкого происхождения Мария Гепперт- Майер.) А в 1935 году «лауреатский путь» продолжили сразу дочь и зять знаменитых супругов — Ирен Жолио-Кюри и ее муж Фредерик Жолио, лауреаты в номинации «Химия». Премия получена ими за синтез новых радиоактивных элементов, то есть прямое продолжение дела, которому посвятили жизнь Пьер и Мария. Причем Ирен — первая и также пока единственная дочь, которая сумела повторить нобелевский успех во втором поколении, а также единственный лауреат, у которого были премированы и оба родителя. К сожалению, мать и дочь Кюри объединила и причина ухода из этого мира: обе скончались от острого лейкоза, который, очевидно, стал результатом высоких доз радиоактивного облучения, полученного ими в процессе исследовательской работы.

Увековечила в нобелевской истории свои имена и еще одна супружеская чета, удостоенная одномоментного награждения: в 1947 году Карл и Герта Кори, австрийско-американские биохимики, получили премию по физиологии и медицине за синтез гликогена.

Значительно менее, чем история награждений прославленного семейства Кюри, известна почти невероятная ситуация одномоментного присуждения премии отцу и сыну. В 1915 году премии удостоились английские физики Уильям Генри Брэгг и его отпрыск Уильям Лоренс Брэгг. При этом младший из награжденных установил еще один рекорд, не побитый до сегодняшних дней: он стал лауреатом... в 25 лет от роду! Поистине уникальнейший случай. Не менее интересен и сам вклад в науку папы и его чада. Проводя рентгеновское исследование кристаллов, эти ученые открыли принципиально новую структуру вещества — ионную. Выяснилось, что ряд веществ вовсе не содержат молекул, как считалось ранее, а представляют собой группы заряженных атомов — ионов. И сегодня далеко не каждый знает, что, скажем, повседневно используемая нами поваренная соль — вещество, вовсе не имеющее молекулярной структуры! Лауреаты создали первый в мире рентгеновский спектрометр и заложили основы современной рентгеновской кристаллографии.

Но если строго следовать хронологии, то еще до семьи Брэггов, в 1906 году, премии по физике был удостоен англичанин Джозеф Джон Томпсон, ученый, впервые доказавший, что атом не является неделимой частицей, как это считалось ранее. А в 1937 году награду в той же номинации получил сын и одновременно ученик Джозефа — Джордж Паджет Томпсон. Причем, если не считать ситуацию с Брэггами, это был единственный случай, когда родитель дожил до триумфа своего отпрыска (Джозеф Томпсон скончался в 1940 году) и мог присутствовать на его награждении. Наверное, для отца это был столь же счастливейший миг, как и для сына- лауреата.

А вот 1922 год стал вдвойне знаменательным в жизни великого датского физика Нильса Бора, создателя современной теории строения атома. В том году он стал лауреатом и у него родился четвертый сын (из шести сыновей!) — Оге, который повторил успех своего великого отца через 53 года — в 1975-м. К сожалению, Нильса в момент нобелевского взлета сына-физика уже не было в живых.

Немного не дожил до знаменательного дня сына и шведский физик Карл Манне Сигбан, лауреат 1924 года. Он умер в 1978-м, а «ребенок»-физик, Кай Манне Сигбан, получил премию три года спустя, в 1981-м. Причем оба лауреата были награждены за разработку методов спектроскопии. Отец — рентгеновской, а сын — электронной. Кроме того, в данном случае был установлен еще один своеобразный рекорд — самый большой в истории интервал между награждениями первого и второго поколения ученых — 57 лет!

В 1929 году состоялся еще один «первый тур награждений». За исследование ферментов брожения звания лауреата удостоен шведский химик и биохимик Ханс Эйлер-Хельпин. А вручение награды его сыну, Улофу фон Эйлеру, в 1970 году в номинации «Физиология и медицина» стало первым случаем, когда «ребенок» получил премию за работы в другой области науки, нежели отец. Улоф Эйлер, врач по образованию, занимался изучением передачи нервных импульсов и веществ, стимулирующих их проведение.

Наконец, прошлый, 2006 год, вновь пополнил список детей, повторивших научный подвиг родителей! Седьмым в нобелевской истории лауреатом — «дитем» лауреата — стал 59-летний американский ученый Роджер Корнберг, получивший премию по химии за «исследование механизма копирования клетками генетической информации». Его отец, Артур Корнберг, был награжден Нобелевской премией по физиологии и медицине за 47 лет до этого, в 1959 году, также за работы в области генетики (открытие механизмов биологического синтеза РНК и ДНК). В данном случае вновь повторилась ситуация награждения в разных номинациях, но области исследований отца и сына оказались очень близки.

99 лет в ожидании награды

Вероятно, рассказ о парадоксах награждений был бы неполным, если бы мы не упомянули историю отечественной науки в ракурсе нобелевского лауреатства.

Первым отечественным лауреатом Нобелевской премии стал академик Иван Павлов, получивший ее в 1904 году, естественно, в номинации «Физиология и медицина». Через четыре года, в 1908-м, его успех развил другой корифей нашей медицины — Илья Мечников. А вот далее в награждениях наших медиков следует перерыв, составляющий на сегодня уже 99 лет! За это время премию получили около сотни американских ученых- медиков. Конечно, очень многие из них — эмигранты из разных стран мира. Но все равно удивительно, что за такой астрономический в масштабе истории Нобелевских премий срок награды не удостоился ни один наш ученый-медик. Да, конечно, свою лепту в эту мрачную ситуацию внесла и лысенковщина со злыми частушками в адрес «вейсманистов-морганистов», и все те драматические элементы, которые нашли отражение в знаменитом «Зубре» Даниила Гранина, столь талантливо изобразившего жизнь и путь в науке российского ученого-медика. Да, это гибель в застенках НКВД академика Николая Вавилова и других ученых-генетиков. А ведь нобелиана в медицине — это в основном оценка заслуг именно генетиков, а также биохимиков и иммунологов. И все же, и все же... С того времени минули годы. При этом сколько у нас институтов, сколько академиков и членов-корреспондентов, не говоря уже о профессорах, работает в медицинской науке сегодня. И 99 лет ожидания... Вероятно, этот парадокс нашей медицины еще ждет своего исследователя.

Кстати, у нас так много врачей — представительниц прекрасного пола!

Но, как ни удивительно, за все 106 лет минувших с 1901 года вообще ни одна россиянка — ни в одной номинации (!) — пока не взошла на вершину нобелевского олимпа. Видимо, все впереди...

Не менее удивительна, чем в медицине, и ситуация в отечественной химии. Здесь премии был удостоен и вовсе лишь один представитель нашей страны — академик Николай Семенов в 1956 году. А награжденных в этой номинации на сегодня порядка 150 человек.

Зато в физике мы имеем теперь аж десять лауреатов. Среди них — известнейшие в науке имена: Игорь Тамм, Илья Франк, Лев Ландау, Петр Капица и другие ученые. Венчают же сей славный список лауреаты 2003 года, академики-физики Виталий Гинзбург и Алексей Абрикосов. При этом Виталий Лазаревич Гинзбург стал лауреатом в весьма почтенном возрасте — 87 лет. 62 года разницы с самым юным в истории лауреатом Уильямом Лоренсом Брэггом! Вот только когда «самый юный» получал награду, будущего академика Гинзбурга еще не было на свете.

Для полноты картины можно заметить, что рекордсменом возраста «в плюсе» на момент награждения стал американский физик Раймонд Чарльз Дэвис, получивший в 2002 году премию в возрасте 88 лет. А в 2006 году этот нобелевский лауреат стал почетным членом Российской академии наук — соответственно в возрасте 92 года!

Успех наших ученых на «ниве лауреатства» в двадцать первом веке еще более отраден на фоне общего неофициального, но и явно неутешительного нобелевского рейтинга России, о котором мы уже говорили: с 1901 по 2007 год включительно учеными США получено более 250 премий, России — 14.

Правда, были еще ученые-лауреаты — выходцы из России. Например, первооткрыватель стрептомицина (препарата, спасшего сотни тысяч больных туберкулезом) Зельман Ваксман, бельгийский исследователь термодинамических процессов Илья Пригожин, американские экономисты Василий Леонтьев и Саймон Кузнец. Но все они покинули Россию еще совсем молодыми людьми или даже в детстве, как Илья Пригожин. Поэтому говорить о них как о российских лауреатах, пожалуй, невозможно.

Вместо эпилога

Кажется, Жан Ростан сказал афористическую фразу: «Наука сделала нас богами раньше, чем мы научились быть людьми». Так это или нет, судить будут потомки. По-моему, пока мы остаемся людьми в наших слабостях и в наших проблемах. Скажем, разве не человеческая обида и страдания от несправедливости двигали в том же 2003 году американским ученым Раймондом Дамадьяном, который пытался оспорить решение Нобелевского комитета? Ученый убежден, что это он является автором метода магнитнорезонансной томографии, а не Пол Лотербур и Питер Мэнсфилд, удостоенные за это открытие премии по медицине и физиологии. Дамадьян понимает, что решение Нобелевского комитета обжалованию не подлежит. Однако он считает необходимым продолжать борьбу от имени «всех незаслуженно забытых Нобелевским комитетом».

Что ж, человеческие чувства нельзя не понять. Равно как нельзя не понять и всей сложности задач, стоящих перед шведским комитетом. Выбрать за век с лишним всего лишь несколько сотен лучших из миллионов людей, внесших за это время свой вклад в копилку знаний человечества, — проблема явно не из простых. И ошибок тут, вероятно, напрочь избежать невозможно.

Но так хочется, чтобы их было меньше.