К 100-ЛЕТИЮ СО ДНЯ РОЖДЕНИЯ

Чижевский — потомок российских дворян, традиционным поприщем которых была военная служба. Он родился в семье потомственных военных. Его отец — генерал-артиллерист российской армии. Из патриотических чувств он остался в России после революции и служил в Красной Армии настолько ревностно, что получил награды и умер своей смертью. Мать его умерла очень рано и ее ему заменила сестра отца. Чижевский отличался крайней впечатлительностью и эмоциональностью. Он получил прекрасное образование — отец посвящал ему все свое свободное от службы время и заботился о глубоких знаниях сына.

Когда началась первая мировая война, юный Чижевский рвался, вслед за отцом, на фронт — защищать Россию. В 1916 году он, преодолев препятствия, ушел на войну. Воевал недолго — был ранен и контужен и вернулся, получив Георгиевский крест за храбрость.

Он мог стать «профессиональным» поэтом. Склонности и способность его к поэзии подтверждаются отзывами и общением с большими поэтами тех лет — Брюсовым и Буниным.

Он мог стать профессиональным художником — его картины высоко ценили специалисты. В трудное послереволюционное время продажа картин давала ему часть средств для проведения опытов с аэроионами.

Он нашел удовлетворение своих склонностей к поэзии и живописи в научных исследованиях. В силу этих склонностей он избрал своим предметом зависимость исторических процессов, зависимость физиологического состояния людей от солнечной активности. Поэтическое, то есть в значительной степени интуитивное, восприятие мира позволило ему находить нетривиальные объяснения наблюдаемых явлений. Оно же позволило ему пережить ужасы тюрем и лагерей ГУЛАГа.

Его научные труды можно отнести к трем взаимосвязанным направлениям. Они символизируются словами: Гелиобиология, Аэроионы, Эритроциты. Его называют основоположником этих областей науки. Это справедливо.

И до него многие исследовали зависимость «земных» процессов от состояния Солнца. Но только он представил гелиобиологию как самостоятельную отрасль знания.

И до него многие изучали образование и физиологические эффекты аэроионов. Но только он своим романтическим энтузиазмом придал этим исследованиям статус важной главы биофизики.

И до него было проведено множество исследований электрических свойств эритроцитов и особенностей их передвижения по кровеносным сосудам. Но то, что сделал он будучи узником концлагеря,— уникально.

Эти его работы еще ждут осмысления и развития.

В 1913 году семья Чижевских переехала в Калугу. Это относительно небольшой старинный город в 160 километрах от Москвы. Он расположен на высоком левом берегу неширокой еще здесь реки Оки. Это город и моего детства. Я с 1939 года учился в школе, где незадолго до этого был учителем физики К. Э. Циолковский. Циолковский был знаменит — он уже умер. О Чижевском я тогда не знал.

Чижевский и Циолковский, несмотря на разность возрастов, были друзьями. Чижевскому принадлежит решающая роль в том, что приоритет Циолковского был признан еще при его жизни. В свою очередь поддержка Циолковского была очень важна для Чижевского в его исследованиях «солнечно-земных связей» и изучении влияния аэроионов на организм животных. Более того, я думаю, именно у Циолковского юный Чижевский получил школу живой физики. Константин Эдуардович был выдающимся учителем физики. Одно из самых сильных впечатлений моего детства — приборы и аппараты, созданные руками Циолковского для школьного физического кабинета в Калуге. Сейчас их можно увидеть в доме-музее Циолковского.

Калуга — город поэтический. Золотые купола церквей сквозь зелень садов видны на холмистом берегу. Старинный парк, спускающийся к Оке. Тихие улицы. Свой устоявшийся мир интеллигентов-провинциалов, купцов, старинных дворянских семей. И одновременно свой мир провинциальных предрассудков. Циолковский и Чижевский были заметны в этом мире. Калуга располагает к вдумчивому творчеству. А когда нужно интенсивное общение — Москва близко. (Это положение должной удаленности и достаточной близости Москвы проявилось в период массовых репрессий тридцатых годов. «Дальше 101 километра» — Обычай еще римской империи — здесь разрешали селиться интеллигентам, высланным из Москвы и Ленинграда, тем, которые уж совсем неопасны.)

Здесь гимназист Чижевский начал вести регулярные наблюдения за состоянием поверхности Солнца, отмечая число и расположение солнечных пятен. Он отмечал связь своего эмоционального и физического состояния с характеристиками солнечной активности. Увлекся идеей, в соответствии с которой эмоциональная напряженность человеческих сообществ может коррелировать с солнечной активностью. Войны и революции, массовые миграции —- переселения народов могут быть следствием такой корреляции. Такая возможность должна волновать воображение поэта. Он сочетал с поэтическим воображением необычайную работоспособность. Он проанализировал исторические события за последние 2300 лет в семидесяти странах и пришел к замечательным, ныне общеизвестным выводам. А было ему к этому времени около 19 лет. Он только что вернулся с фронта первой мировой войны и стал студентом Московского археологического института.

А через два года защитил в этом же институте докторскую диссертацию «О периодичности всемирно-исторического процесса». Основное содержание этой диссертации отражено в его первой книге «Физические факторы исторического процесса», которую он издал в 1924 году в Калуге за свой счет.

Тогда еще можно было издавать книги за свой счет. Но вскоре был «наведен порядок». Частные издательства были закрыты, и все издательское дело поставлено под жесткий партийно-государственный контроль.

Поиски гелиобиологических корреляций Чижевский сочетал с исследованием биологических эффектов аэроионов.

По романтической загадочности эти ярко проявляющиеся, бесспорные эффекты — влияние аэроионов на физиологическое состояние организмов — одна из самых привлекательных глав современной биофизики. Все тут удивительно. Почему благоприятные эффекты вызывают лишь отрицательно заряженные аэроионы, а при избытке положительных аэроионов можно даже погибнуть («долины смерти» в горах)? Как вообще могут действовать на организм эти электрически заряженные золи при ничтожной их концентрации с точки зрения «нормальной» химии?

Эти парадоксы, возможно, не очень занимали Чижевского. Я думаю, его привлекала возможность объяснить гелиобиологические корреляции изменением концентрации аэроионов под влиянием каких-то солнечных излучений.

Как бескрасочно звучит: «Он сочетал исследование гелиобиологических корреляций с изучением эффектов аэроионов...». Тихая поэтическая Калуга, зелень садов, Ока, золотые купола... Голод, послереволюционная разруха. Чижевский превращает в лабораторию свой дом. Отец и тетка (он зовет ее мама) активно участвуют в опытах. Подопытные животные — крысы. Самодельные аэроионизаторы (консультант Циолковский!). Обо всем этом написал сам Чижевский в книге «Вся жизнь». Первый доклад по результатам опытов был сделан в декабре 1919 года в Калуге, в местном научном обществе. Перевод текста этого доклада Чижевский послал Сванте Аррениусу в Стокгольм и получил от него любезный ответ. Аррениус приглашал Чижевского к себе.

Поездка к Аррениусу казалась реальной. Потребовалась, однако, целая цепь авторитетов, чтобы эту поездку разрешили власти. (Цепь: академик Лазарев — писатель Максим Горький — большевик-историк Покровский — нарком Луначарский — Ленин.) Поездку разрешили. А потом без объяснений запретили. Нужно было привыкать к новым порядкам.

Чижевский продолжал опыты на животных с аэроионами. Калужские врачи стали присылать к Чижевскому тяжелобольных людей для лечения аэроионами. Наблюдались ярко положительные эффекты.

Ему почти не удавалось публиковать свои результаты в «серьезных» научных изданиях на русском языке. Во Франции и в Германии его труды были более известны, чем в Советском Союзе. Существовал запрет, установленный О. Ю. Шмидтом.

Несмотря на все обстоятельства, Чижевский продолжал исследования.

В 1939 году Чижевский был (заочно) избран почетным президентом Первого Международного биофизического конгресса в Нью-Йорке и представлен труппой выдающихся ученых к присуждению Нобелевской премии.

Он был очень необычен. И следовательно, привлекал внимание «компетентных органов». Там собирали на него «материал». Делали это еще в тридцатые годы. Но арестовали в 1942 году. Вышел он на свободу через одиннадцать лет.

Отель «Плаза» в Нью-Йорке, где в 1939 году проходил Международный конгресс биофизики и биокосмоса.

Представить себе эти годы унижения, морального и физического, невозможно. Нет прощения и нет спасения стране, так обращавшейся со своими поэтами, со своими художниками, со своими мыслителями, со своими гражданами.

Мне рассказывали, что когда пришло постановление об освобождении, Чижевский попросил разрешения остаться еще на месяц — в последнее время в лагере, когда режим несколько ослаб, он проводил исследования формы и агрегации эритроцитов своей и донорской крови. Он не знал, удастся ли сразу на свободе продолжить эти исследования...

Результаты изучения свойств эритроцитов составили содержание двух небольших книг, написанных им после освобождения.

А всего он автор пяти книг и многих статей на русском, французском и немецком языках. Но полностью основной труд его жизни опубликован не был.

Последняя из его книг называется «Вся жизнь» — это мемуары, опубликованные через десять лет после смерти Чижевского. Это замечательная книга, но повествование доведено в ней лишь до 1926 года. Автору тогда было 29 лет.

Последние годы жизни А. Л. Чижевский, наверное, испытывал удовлетворение. Реализовались мечты и труды его старшего друга Циолковского — начался век космических полетов. При поддержке космонавтов начали публиковать труды его самого. Многие исследователи в разных странах занимались изучением космофизических корреляций в земных процессах. Приоритет Чижевского был признан в мире. Но жизнь прошла. Он умер в 1964 году в возрасте 67 лет.

Нобелевская премия Чижевскому присуждена не была. (И очень жаль.) Но то, что необычно яркий и самобытный человек именно из-за этой яркости и самобытности был под постоянным вниманием «недреманного ока», кажется естественным.

Тирания и диктатура несовместимы с компромиссами. Здесь нельзя найти нейтральной «оптимальной» линии поведения. Этого никак не могли постичь даже лучшие представители интеллигенции. Они исходили из общепринятых норм поведения в общении между собой.

Академик А. Н. Крылов выступил с жесткой критикой нестрогости математических построений академика П. П. Лазарева. И настолько серьезно оценивал свою критику, что даже поместил текст этого выступления в свою автобиографическую книгу «Воспоминания». Эта критика пришлась очень кстати партийному руководству — ему давно уже не нравился независимый и смелый Лазарев. (В его смелости можно убедиться по тексту его дискуссии с О. Ю. Шмидтом, который публикуется после этого очерка.) Впоследствии Лазарев был смешен с поста директора, а еще позже — арестован и сослан. Потом ему разрешили вернуться, но своего добились — Петр Петрович был морально травмирован и лишен возможности проявлять свой независимый нрав.

О. Ю. Шмидт, выдающийся математик, ревностно служил партии большевиков. В тридцатые годы его знала вся страна. Он возглавил рад экспедиций в Северном Ледовитом океане. Был награжден почетным званием Героя Советского Союза. Но все это не помешало его опале и отстранению от дел. (И может быть, на благо науке? Шмидт углубился в проблемы планетообразования и сформулировал теорию этих процессов, но был удручен неблагодарностью диктатора.)

Работы Чижевского по многим причинам встречали скептическое отношение незаурядных научных деятелей. Им бы представить себе, чем может обернуться их критика для Чижевского в тех условиях...

Среди критиков особенно резки были братья Борис Михайлович и Михаил Михайлович Завадовские. Михаил Михайлович выдающийся биолог, ученик Н. К. Кольцова. Создатель концепции «динамика развития организма», глава целой научной школы, он крайне скептически относился к работам Чижевского. Вот что пишет он в своей книге «Страницы жизни» (изданной в 1991 году через много лет после его смерти в 1957 году):

«Мужской голос спросил, кто находится у телефона, Я назвал себя.

— С вами говорят из НКВД. Прошу вас заглянуть сегодня по адресу: площадь Дзержинского... в 8 часов вечера.

Следователь встретил меня любезно. Расспрашивал о самых разнообразных вещах. В беседе он задал вопрос и о том, каково мое отношение к Чижевскому. Я ответил, что считаю Чижевского авантюристом, что его «исследовательская» работа очень мало чего стоит и что он вводит в заблуждение правительство... Следователь поблагодарил и сказал, что я могу идти, прибавив «войти-то к нам просто, а выйти без меня не выйдете», и проводил меня до дежурного. Я попрощался и с легкой душой покинул НКВД.

Еще несколько лет научная общественность Москвы периодически возвращалась к деятельности Чижевского. Работала не одна комиссия, прежде чем загадочный профессор был разоблачен.

Я имел возможность вспомнить, что ведь это тот самый молодой человек, который еще в 1925 году, когда был директором зоопарка, обращался за разрешением наблюдать животных во время полного солнечного затмения. Уже тогда Чижевский, будучи сотрудником известного циркового деятеля Владимира Дурова, интересовался солнечными пятнами и их влиянием на земные дела. После этого он опубликовал работу о влиянии солнечных пятен на смертность, рождаемость, общественное сознание и революцию. И затем совершил замечательное сальто-мортале в область животноводства, лично оказывая больше влияния на сознание людей, чем его солнечные пятна...».

В сущности, это — иллюстрация неприятия классиками работ романтиков. М. М. Завадовский настоящий классик. По складу, научным трудам, результатам. Мог ли он представить, что в 1948 году, после сессии ВАСХНИЛ, он сам будет лишен кафедры и возможности работы на долгие годы. Знал ли он, что Чижевский арестован? Знал ли, что его отзыв был использован в оправдание, если не в обоснование ареста?

Отношение научного сообщества к проблеме космофизических корреляций теперь изменилось. Возможно, это все еще слишком оптимистическая оценка. Можно говорить лишь о начале такого изменения. Положение можно будет считать изменившимся, когда этими исследованиями займутся классики, то есть те, кому выделяют гранты научные фонды. Это понятно. Решение о выделении грантов выносят эксперты. Нужно, чтобы существовала критическая масса экспертов. Для этого проблема должна быть предварительно достаточно разработана.

Все, что было рассказано, отнюдь не является проявлением лишь российской специфики. Конечно, не в такой крайней форме — без арестов и смертей — всюду в мире новое знание пробивается с трудом через барьеры предыдущего знания, барьеры здравого смысла. Яркой иллюстрацией этого может быть научная биография итальянского профессора Дж. Пиккарди.

Пиккарди обнаружил странные несовпадения результатов в принципе одинаковых опытов — образовании осадка гидроокиси висмута при гидролизе его треххлористой соли. В ходе длительных многолетних исследований он пришел к выводу, что эти несовпадения — следствие каких-то космофизических причин. В ежедневных опытах с 1951 по 1962 год был накоплен большой материал и найдены корреляции с солнечной активностью и другими характеристиками неземной среды. Это было на несколько десятилетий позже первых работ Чижевского, но научное сообщество долгое время воспринимало эти работы лишь как свидетельство заблуждений их авторов.

Несмотря на то. что это направление не принималось академической наукой, у нас в стране в семидесятые годы стали выходить в свет весьма ценные сборники трудов. В Риге, Одессе, Симферополе, Севастополе проходили совещания. Однако рецензенты (как обычно, анонимные) в академических журналах не могли принять возможность влияния флуктуаций «исчезающе слабых» полей или чрезвычайно низкоинтенсивных потоков солнечного ветра. Здесь проявляется, увы, все то же — мы видим, осознаем, признаем лишь то, что понимаем заранее...

Теперь ситуация стала изменяться. Появляется все больше данных о реальности этих эффектов. Симпозиумы и международныеконгрессы, специальные журналы и книги по «гелиобиологии», «космо-гелио-геофизическим флуктуациям в процессах разной природы», биофизике слабых электрических и магнитных полей характерны для нашего времени. Ключевая роль в этом принадлежит мадам Кармен Капель Боут (Брюссель) — сотруднице и продолжателю дела Пиккарди. Многие годы она была президентом Международного союза по изучению факторов внешней среды (CIFA) — не очень удачное название, ведь речь идет о космической, внеземной среде.

У нас в стране это направление получило поддержку после запуска космических аппаратов с космонавтами. Близко это направление и мне — автору этого очерка.

В 1983 году у нас в Институте биофизики в Пущино состоялся первый Всесоюзный симпозиум по космофизическим флуктуациям в процессах разной природы. В сентябре 1996 года, несмотря на все сложности нынешнего времени, удалось провести уже четвертый такой симпозиум.

Еще далеко до «стационарного состояния» — далеко до полного принятия исследований космических влияний на земные процессы в разряд «академической науки». Однако мы все больше привыкаем к мысли о реальности таких влияний.

Мы, живущие на одной из небольших планет, среди необозримого Космоса с неисчислимым множеством солнц и планетных систем, должны быть признательны тем из нас, кто первый осознал это. Не уравнивая масштабов, мы должны будем назвать имя А. Л. Чижевского в одном ряду с именами Коперника, Дж. Бруно, Галилея и Вернадского.

Я должен выразить особую благодарность Юрию Николаевичу Ильину, предоставившему мне из своей коллекции бесценные автографы А. Л. Чижевского и ряд архивных материалов, использованных при написании этого очерка.

В следующем номере — очерк о Я.О. ПАРНАСЕ.