Фрагмент статьи, опубликованной в № 10 «Художественного журнала».

...Кант говорил, что существуют два чуда: звездное небо над головой и моральный закон в душе. По солидному, «культурному» консерватизму тоскуют не только политики (притом не только консервативные), но и, что совсем любопытно, многие вожди постмодерна и постструктурализма. Даже у «диагностов цивилизации» — Поля Бирилио, Петера Слотер дайка, даже у Бодрийара — можно вычитать недовольство цинизмом, релятивизмом и сплошной «виртуальностью» современной цивилизации и некую мечту о «прочных ценностях» или хотя бы ностальгический вздох о них: надо же, ведь было же такое... Но еще более интересен тот факт, что сама Юлия Кристева, ученица и сотрудница самого Ролана Барта, виртуозка перекодировок и «интертекстуальности», тревожится о «разрушении основ культуры». Современная «безосновательность» духовного производства ничего хорошего не даст и культура может погибнуть, говорит она.

Следовательно, нужны прочные основания и желательно даже «вечные ценности».

Может быть, Кристева считает, что идея «вечных ценностей» и «вперед, к Канту» является надпартийной, метагрупповой и антистайной идеей? Положим, если на этой основе могут договориться" между собой Лувр, Сорбонна и Центр ГХомпиду, то можно счесть «вечные ценности» своего рода духовным де Голлем, которого всяко чтить надлежит. Если бы Москва была Парижем, тогда стоило бы прислушиваться к Кристевой: ведь ее высоколобые «вечные ценности» наверняка объемлют собой не только Флобера, но и Жене, не только Рембрандта, но и Пикассо, не только Гете, но и де Сада и Ницше.

Здесь перед нами такой своеобразный консерватизм, который учит ценить «классику всего», в том числе и классику антиклассики, и корифеев перехода через грань отцовского разума и материнской морали. Когда кругом и везде, до горизонта, один только Текст, коего Знаки имеют в виду только друг друга и работают лишь с другими Знаками, но вовсе не предполагается никакого Означаемого, то есть Истины или Бога, то отчего не обратиться к Знакам, которые означают Вечные Ценности? Это так же нормально и естественно, как заниматься Знаками, которые относятся к сфере Эроса или Власти, или Бунта. Плести ткань можно на любом участке в любую сторону, потому что под ней или за ней ничего нет — а если и есть, то нам этого все равно не узнать, ибо мы заперты в языке и мерцаниях знаков.

Москва — дело другое, здесь в чести все тот же старинный византийский неоплатонизм, сколько здесь ни толковали о диалектике. Бесполезно спрашивать в МГУ или Третьяковской галерее, как они понимают проблему Текста, как они умеют обращаться с вселенской тканью знаков и континуумом цитат: они не понимают, не умеют, потому что не желают. Они, как некогда в Константинополе, продолжают мечтать о Запредельном, Извечном и Единственном Смысле, который должен же быть по ту сторону идиотской действительности, этого сигнификатного мусора. Разве можно помыслить, что только он и есть, а остальное — нет?

Поэтому Москва есть такое место, где можно говорить о Вечных Ценностях только с проверенными людьми, и шепотом, иначе сразу оказываешься в окружении определенной стаи, которая изъясняется мистически-православными, исламскими, каббалистическими излияниями и настоятельно требует преклонить колена перед гуманизмом Христа, Моисея, Магомета и Н. А. Романова, а заодно заклеймить все скептическое, ядовито-модернистское, бессердечное, циничное и глубоко антинациональное, будь то бесстыдный и скотский фрейдизм, насквозь сионистский марксизм или наглое иноземное отношение к Пушкину.

Итак, поиски «общей платформы» для всех культурных людей следует отложить либо до их массового переселения в Париж, либо навсегда. В социальной сфере не может быть единого «языка общения» для вчерашних интернационалистов, сегодняшних патриотических академиков, с одной стороны, дряхлеющих и дремотных авангардистов с сорокалетним стажем, с другой, и юных дарований тотальной деконструкции, с третьей. Фраза «Привет, милашки» будет иметь кардинально несходные коннотации, будучи произнесенной в противном борделе и в парламенте.

Сходным образом философия искусства Ю. Кристевой для России означает совсем не то, что для Запада: тут не программа интеграции, а довольно узкая стайная идеология, которая расшифровывается словами «умильное почвенничество», «византийское назидание о добротолюбии», «мистицизм для состоятельных», «вперед к Александру Иванову», «увидим в Малевиче святого Франциска» и «гуманизм без берегов». То есть речь идет о групповой доктрине резко выраженного тривиального типа, которая, подобно древним блудницам, стоит у трех дорог (trivia) и обращается к любому прохожему, однако обращается с предложением одного-единственного характера, если не считать индивидуального умения варьировать технику. •