Знание-сила, 1998 № 02 (848)

Ежемесячный научно-популярный и научно-художественный журнал дли молодежи

Издается с 1926 года

«ЗНАНИЕ - СИЛА» ЖУРНАЛ, КОТОРЫЙ УМНЫЕ ЛЮДИ ЧИТАЮТ УЖЕ 70 ЛЕТ!

ЗАМЕТКИ ОБОЗРЕВАТЕЛЯ

Держатель для карандаша или ручки со встроенной лентой для записи. Хотелось бы спросить у автора: чем он предполагал писать на встроенной ленте? Третьим карандашом ???

Александр Семенов

Достаточно ли вы нелогичны?

Художник номера решил проиллюстрировать эти «Заметки» несколькими примерами нестандартной технической мысли прошлого.

Обычно логическое мышление считается неотъемлемой частью тучной деятельности. Нелогичность же слабого пола относят к основным причинам его невостребованиости в областях точного знания. Однако припомним слова Нильса Бора о том, что всякая хорошая научная теория должна быть достаточно безумной. Иными словами, создаваться вне рамок сложившейся логики. Или рассуждения Эйнштейна о том, как делается открытие: «Все знают, что этого сделать нельзя, и лишь один человек этого не знает. Он-то и делает открытие». Опять же речь о выходе за известные логические пределы.

После таких заявлений самых что ни на есть авторитетов хочется, не торопясь, разобраться с логикой и путями научной мысли. Тем более что дети мои растут, я продолжаю пытаться учить их чему-то и все чаще задумываюсь, а какова в этом роль логики?

Последнее время вновь активизировались разговоры о необходимости реформы школы, при этом какие-то перемены уже идут — заменяют экзамены тестами, вводят новые предметы типа «граждановедение», «москвоведение», «основы безопасности жизни» и кое-что еще. Нашей семье повезло, и дети учатся в достаточно консервативной школе, читают Гоголя, заучивают бесполезные (на мой взгляд) пестики и тычинки, решают задачки — у них не слишком много нововведений В других же гимназиях и лицеях новою — бездна, но в чем оно, собственно, сказывается? Раньше в головы детей вкладывали одно, теперь — другое, а думать и создавать новое знание, в общем, творить, не учат, или точнее — совсем мало и плохо учат...

Та же наука редко идет прямым путем, хотя и такое бывает. Путь открытия обычно гораздо более неожидан и извилист, чем ровная лесенка последовательных логических выводов. А ведь в школе мы, как и прежде, учим детей именно этому и только этому: одно вытекает из другого, теорема — доказательство, прочел параграф — перескажи и сделай вывод, прослушал условие — решил задачу. Отличники вряд ли смогут открыть что-то выдающееся — они привыкли в точности повторять то, что им сказано. Как научить детей готовности к нелогичным поворотам мысли и развить в них шестое чувство первооткрывателя? Более чем уверен, что оно необходимо отнюдь не только для ученого.

Но именно наука предоставляет здесь наиболее яркие, на мой взгляд, примеры. Как-то сразу на глаза попалось несколько сюжетов о нелогичных открытиях. Вот они.

Английский врач Уильям Гарвей работал в начале семнадцатого века придворным медиком и в своих размышлениях рассматривал человеческое тело, как подобие Вселенной. Он полагал, что и то и другое управляется некими едиными законами. По аналогии с орбитами планет он предположил, что и токи крови идут по кругам, а «сердце — Солнце этого маленького микрокосма». Так он открыл циркуляцию крови. Проверяя свою гипотезу, он обнаружил, что сердце — это насос из мускулов, качающий кровь. Она выходит из него по артериям и возвращается по венам. И это фундаментальнейшее открытие современной физиологии было сделано на основе ложных предположений.

«Демократический» чайник с двумя носиками (английский патент 1930 года) для одновременного разлива чая в две чашки.

Двойной мундштук (запатентован в 1877 году гамбургской компанией «Гумми-кор») с отверстиями разного диаметра для курения сигарет и сигар.

В 1877 году было запатентовано «Приспособление для спасения на пожаре» — это башмаки со свинцовой пластиной (В) и воздушной подушкой (А).

Не столь давно отмечали столетие радиоактивности, открытой в 1896 году Анри Беккерелем. Как его отец и дед, Беккерель занимался изучением флюоресценции — свечения минералов под воздействием солнечного света. В январе того памятного года он услышал об открытии Х-лучей Рентгеном и сразу решил проверить, не будут ли его минералы испускать такие лучи.

Дальнейшая история описана даже в школьных учебниках физики: ему не удалось облучить урановую соль из-за пасмурной погоды в конце февраля, и она несколько дней лежала в шкафу вместе с фотопластинкой. Потом Беккерель решил проявить эту залежавшуюся пластинку (что заставило его это сделать — ведь Солнца не было и флюоресценции быть не должно?!) и сделал великое открытие: обнаружил, что уран испускает лучи без внешнего облучения. Через два года Мария Кюри назвала это явление «радиоактивностью», а в 190З году Беккерель вместе с супругами Кюри получил Нобелевскую премию.

Не менее странно начиналась и современная космология — с модели Большого взрыва. Предложил ее советско- американский физик Георгий Гамов. В конце тридцатых годов он задался целью понять, откуда произошли химические элементы — железо, углерод, кальций и прочие.

К тому времени по спектрам излучений астрономы уже нашли различные элементы в звездах и предполагали, что везде во Вселенной элементы распространены примерно в одинаковой пропорции. Были гипотезы, что все они возникли из самого легкого элемента — водорода. В 1919 году Эрнест Резерфорд бомбардировал азот альфа-частицами и получил более тяжелый элемент — кислород. Может, и в природе повсеместно происходил такой процесс?

Лучшее место для таких превращений — внутренности звезд. В 1930 году немецкий физик Вайцзеккер внимательно исследовал всевозможные реакции слияния и пришел к выводу, что синтез всех химических элементов потребовал бы невероятного разнообразия условий по температуре и давлению, причем температура должна была достигать миллиардов градусов. Тогда бытовало неверное представление, что все звезды похожи на наше Солнце с температурой внутри всего в пятнадцать миллионов градусов.

Из-за такого «безнадежного» положения Гамов стал искать, где бы еще могли возникнуть химические элементы? Когда во Вселенной могла быть температура в миллиарды градусов?

Диван, приделанный к трамваю, — изобретение венгра Михаила Комароми. Он пытался обезопасить жителей Будапешта от угроз нового вида транспорта.

Устройство для спасения людей от пожара — сложнейший спускательный механизм, не нашедший спроса.

К тому моменту уже была известна гипотеза о расширении Вселенной, и Гамову оставалось лишь предположить, что расширяется она из очень плотного и горячего сгустка, и пока он был сверхгорячим, там возникли все современные химические элементы. При расчетах у Гамова никак не сходились концы с, концами: ему удавалось объяснить лишь содержание легких элементов, но тяжелые не желали укладываться в схему.

Теперь-то мы знаем, что тяжелые элементы возникают в звездах, где температура может быть самой разной, а теория Гамова возникла на совершенно ложных предположениях. Но тем не менее родилось великое открытие. Гамов первым задумался о ранней Вселенной и понял, что лишь физика элементарных частиц может объяснить ее поведение в первые несколько минут после рождения.

Можно припомнить немало неожиданных экспериментальных открытий. Галилео Галилей делал свой телескоп для наблюдения за купеческими кораблями, а открыл спутники у Юпитера и много чего Другого астрономически важного. В шестидесятые годы американцы запустили на околоземную орбиту спутник, чтобы посмотреть на гамма-излучение от Солнца, а заложили новую отрасль астрономии — рентгеновскую. В восьмидесятые годы было построено несколько крупных подземных установок для поисков распада протона. Распад не нашли, но на этих огромных детекторах удалось зарегистрировать нейтрино, пришедшие к нам на Землю от взрыва сверхновой звезды в 1987 году.

Все это примеры того, как, стремясь к поставленной цели, надо быть готовым пойти совсем в другую сторону. И тут я опять возвращаюсь к школе. Может, какой-нибудь троечник потому и троечник, что не лежит у него душа делать все, как требуют, а хочется наоборот? Сначала просто наоборот из чувства противоречия, а потом возьмет и придумает антигравитацию, нультранспортировку и телепатию. Эйнштейн, к примеру, плохо учился в школе, да и в патентном бюро ему было непросто работать: начальник подозревал его в тупости...

Я понимаю, что говорю крамольные вещи, подрывающие школьную дисциплину. Но в русле реформы школы можно было бы попытаться сдвинуть ее в направлении творчества. Ведь этого слова просто нет в школьных программах и учебниках. Созданы даже специальные «Дома творчества», чтобы дети там занимались тем, в чем им школа не дает возможности раскрыться, но правильно ли такое разделение?

Увы, в реальной жизни сам я ругаю своих детей за четверки, требуя лишь отличных знаний. Но совсем недавно заметил, что сын мой в детстве писал поздравления гораздо интереснее, чем теперь. Тогда их трудно было прочесть из-за ошибок и негладкого построения фраз, но это были Творения его мысли и чувств. Теперь он пишет гладко и без ошибок, как все, но ни одной строки из его открыток я вспомнить не могу. Сам я был золотым медалистом н с сожалением могу сказать, что ничего интересного в жизни не открыл. Как вырастить детей, способных к открытию, а не только к воспроизведению трафаретной логики, кто мне объяснит? Что такое творчество и как ему учат?.. •

ВО ВСЕМ МИРЕ

«Пожирающая плоть»

Пять человек Погибли в прошлом году б окрестностях Нью-Йорка от «пожирающей плоть» бактерии.

Болезнь, очень похожая на гангрену, развивается стремительно — в течение суток, и спасти больного может только немедленное удаление пораженных тканей, которые как бы «съедаются» микроскопическим организмом. Источник смертельного недуга — стрептококк А.

В общей сложности с 1 января 1997 года в прилегающих к крупнейшему городу США округах «нападению» бактерии подверглись 17 человек. Кроме пяти случаев, врачам удалось вовремя поставить правильный диагноз и предупредить летальный исход.

«Пожирающая плоть» бактерия пожинает свою страшную жатву и на европейском континенте. Так, в Германии зарегистрировано около 30—40 случаев заражения стрептококком А. Ежегодно в Голландии около двадцати человек умирали по этой причине с 1992 по 1994 год, в Бельгии в 1993 году пострадало 17 человек.

В Новой Британии неспокойно

В первой половине прошлого года бурную активность проявлял вулкан Лангила, находящийся на острове Новая Британия (территория Папуа — Новая Гвинея). В его кратере часто раздавались громкие взрывы. На вершине горы, высота которой составляет 1330 метров, вздымались колонны пепла, достигавшие десяти с лишним километров.

С облаком пепла соприкоснулся пассажирский самолет, направлявшийся из Сеула в австралийский город Брисбен. Пилот сообщил, что в восьмистах километрах от Лангилы температура за бортом на высоте одиннадцати тысяч метров внезапно повысилась с минус 48 градусов до минус 30. В кабину проник сильный запах серы. Радиоконтакт с землей нарушился из-за скверного прохождения сигнала. Облако изверженных материалов было преодолено самолетом за пять минут.

Опасность в подобных случаях усугубляется тем, что бортовые приборы не отличают скопление вулканических частиц от обычной облачности, а пепел может серьезно повредить лопасти и сами двигатели машины.

И такая бывает охота

Зачем пауки плетут паутину, известно всем. С ее помощью они охотятся на различных насекомых — бабочек, мушек и других. Но, оказывается, есть пауки, охотящиеся и на своих сородичей. Эго пауки-скакуны Portia, обитающие в основном в тропических лесах. Да, их очень интересуют пауки других видов, причем они могут охотиться даже на таких, которые в два раза превосходят их по величине. И как же им удается одерживать победу?

По-разному. Недавно американским ученым Сгимсоном Уилкосом и новозеландски ми учеными Кристеном Джейнтвном и Робертом Джексоном было обнаружено, что помогает им в этом вибрирующая паутина. В одних случаях они привлекают свою жертву тем, что трясут паутину хозяина, имитируя запутавшееся в ней насекомое, в других — они заставляют показаться хозяина, подергивая паутину лишь слегка, отчего она выглядит как бы колышущейся от легкого дуновения ветерка. Но бывает, пауки- охотники дергают паутину и довольно быстро, что походит на ее движение от как бы упавшей с дерева ветки.

Отмечено, что пауки Portia всегда продвигаются к своей жертве, то есть к пауку, хозяину паутины, довольно быстро, дергая паутину одной из своих задних ног. Любопытно, ученые заметили, что паук-охотник иногда заставляет паутину даже звучать, и в тот момент, когда она вибрирует, он старается как можно быстрее продвинуться примерно на пять сантиметров.

Жители домов, расположенных недалеко от дворца Потала, готовят обед на гелиопечах

Отопительные устройства, действующие на солнечной энергии

Солнце работает и в Тибете

Солнце — неисчерпаемый источник энергии — ежесекундно дает Земле 80 тысяч миллиардов киловатт, то есть в несколько десятков тысяч раз больше, чем все электростанции мира.

Нужно только уметь пользоваться им. Тибет — самая близкая к Солнцу часть нашей планеты, и солнечная энергия — богатство Тибета. На сегодня в Тибетском автономном районе Китая построено уже более пятидесяти тысяч гелиопечей. Благодаря солнечной энергии отапливают ся жилые помещения общей площадью 150 тысяч квадратных метров, созданы гелиотеплицы общей площадью миллион квадратных метров, построен Гелиоцентр.

Переписка с титанийцами началась

Сегодня мы уже знаем, что естественный спутник Сатурна — Титан — во многом напоминает нашу родную планету. Он так же, как и Земля, обладает довольно плотной атмосферой, в которой важнейшую роль играет азот. Вот только температура на поверхности там достигает минус 178 градусов, что делает вероятность существования жизни очень уж небольшой. Однако и это не охладило многих энтузиастов...

В октябре 1997 года в путь отправился межпланетный зонд «Гюйгенс», запущенный Европейским космическим агентством. На его борту туда уйдет около миллиона (!) посланий, собранных заранее этим Агентством по компьютерной сети из всех стран мира.

Адресованные гипотетическим «титанийцам» и записанные на компьютерный диск, они очень разнообразны и по языку, и особенно по содержанию. Если на Титане вдруг обнаружилась бы разумная жизнь и ее представителям удалось бы расшифровать все эти тексты, то какое представление они получили бы о землянах?

Очень многие доброжелательно обратились к инопланетянам с приглашением «раздавить бутылочку вина и закусить» — в зависимости от национальности отправителя — ломтиком сыра-камамбера или тарелкой спагетти.

Есть там, разумеется, и призыв одинокой души: «Землянка-француженка высокого роста готова познакомиться с рослым красивым инопланетянином, по возможности романтиком». И подпись: «Флоранс Дюгуа, 30 лет».

Войну «чужакам» никого не обуяло объявить. Но некто, подписавшийся не иначе, как «Билл Клинтон», и проявивший неожиданное в этом своем качестве знание французского языка, приглашает Титан стать еще одним штатом США. А некая Кристель Лавран, пожалуй, не слишком польстила титанийцам, с ходу обратившись к ним так: «Привет, зеленые червячки!..»

Тема номера.

Человек в потоке истории

 

Мы начинаем серию публикаций документов из «Народного архива».

^ Народном архиве на Никольской улице в Москве хранятся «человеческие документы» в основном двадцатого века. Огромные пласты писем, записок, дневников, фотографий, рисунков, школьных тетрадей, конспектов и черновиков, удостоверений и справок — всего, чем за свою жизнь обрастает человек. Это особое прошлое: еще совсем недавно бывшее до очевидности, до незамечаемости настоящим. Только что бывшее нами самими. Теперь оно претерпевает еще одну перемену взгляда на себя: ему предстоит стать средством понимания только-только миновавшего мира. Оно требует поэтому особого, двойного взгляда. Такого, который не упускал бы из виду и близость этой ушедшей жизни, и ее стремительно с каждым днем нарастающую инаковость.

Мы сами не заметим, как окажемся ей чужими, как перестанем понимать то, что еще вчера было совершенно ясно.

По отношению к этому материалу надо будет определиться не только профессиональному, исследовательскому, но и непрофессиональному, общечеловеческому пониманию: ведь воплощенные в нем человеческие смыслы обращены, по сути дела, к каждому.

Раньше свою историю каждый советский человек должен был отсчитывать от истории КПСС, и в глубине веков положено было отыскивать предвестников грядущих классовых боев, а не следы мирной семейной истории. Тем не менее потребность человека ощутить себя в потоке истории оказалась одной из фундаментальных и, следовательно, неистребимых. «Прописать» себя в истории — значит наделить свою жизнь большим объемом смыслов, чем умещается в сюжете единичной судьбы, продлить эту жизнь за границы физического существования. Возможно, сейчас, когда поиски себя и своего места в мире становятся основным занятием целого народа, историческая рефлексия особенно актуальна.

Введение документов еще совсем недавней повседневной жизни в сферу интенсивного культурного внимания (один из шагов к этому — серия наших публикаций) создает в своем роде новую культурную ситуацию, которую нам еще предстоит осознать.

Джузеппе Арчимболъдо. Библиотекарь, 1566 год

ИЗ АРХИВНЫХ КОЛЛЕКЦИЙ

 

«Деревня реальная, темная»

Из письма Веры Штром Ольге Козловской

НАШЕ ДОСЬЕ

В. Н. ШТРОМ (1912-1994)

Родилась в семье Н. П. Штрома — управляющего металлургическими предприятиями Лепешкиных в Дегунине (до революции), позднее — бухгалтера ВСНХ. Воспитывалась в семье сестры, педагога -дефектолога.

В 1928 году, после окончания семилетки, поступила в Московский индустриальный педагогический техникум имени Профинтерна (МИПТ) на школьное отделение.

Осенью 1930 года направлена в Теглинский район Московской области на практику для работы го проведению всеобуча в селе Волчья Дубрава. Впоследствии (1937 год) окончила биологический факультет Московского государственного педагогического института.

Доктор биологических наук. Автор ряда известных работ в области морфологии. С 1975 года — зам. председателя Московского общества анатомов, гистологов, эмбриологов.

с. Волчья Дубрава, 15 октября 1930.

Сижу в своей комнате. За стеной у хозяев гости. Сегодня второй день Покрова, и в нашем селе большой престольный праздник. Уже второй день гулянье, пьянка, «веселье», ходят друг к другу в гости, едят, пьют, напившись, поют песни, ругаются, а потом и дерутся. В гости приходят с самого почти утра.

И сейчас гости уже вошли в раж. С обедом — бараниной и курятиной — уже покончили, много выпили, поют, то есть орут дикими голосами мужики, стараясь перекричать друг друга. Более тонко, голосами, сорванными еще в молодости, истошно, тягуче вторят бабы. Гармонь медленно стелет мотив, заполняя собой перерывы между выкриками, стонет, завывает, словно льет бесшабашную деревенскую ширь, старую русскую грусть.

Как-то особенно ясно выступает деревня реальная, неприкрашенная, темная, которой, кажется, и не касалась революция, деревня со своей некультурностью, безобразием, своей напористостью, заскорузлостью, со своей пасмурной серостью и тоской, со своим бесшабашным весельем без удержу, через край. И в такой деревне строится социализм! И песни все старые: «Хаз-Булат», «Гибель варяга», «Когда бы имел», «Коробушка». Если взглянуть постороннему человеку со стороны, он не нашел бы ни одного кусочка, ни одной черточки, говорящей о том, что уже 13 лет тому назад произошла революция. /.../ Крестьяне в подавляющем большинстве не хотят приобщаться к новому, не хотят учиться, не хотят ликвидировать свою неграмотность. А колхоз? Все три дня праздника никто н не думает выходить на работу, а в поле уйма необмолоченного хлеба.

Ребята.— Окружающая обстановка уже настолько пропитала их всем своим, что перевоспитание становится трудным. Большинство ребят, особенно девочки, прямо говорят (я беседовала с ними на разные лады о том, чтобы они в праздник не пропускали занятия): «Это наш праздник, и мы будем его праздновать, а ваш праздник (это Октябрь) мы не будем праздновать». С удовольствием рассказывают о всех праздничных процедурах, о пьянке. Они, конечно, ни во что не верят и умом сознают, что пьянство и хулиганство не хороши, но без всего этого праздника себе не представляют. Все это «их», родное, въевшееся, передаваемое из поколения в поколение. Борешься с этим и чувствуешь, что у ребят сказанное доходит до сознания, но и только, а что-то инстинктивное, глубоко внедрившееся отталкивает все новое, и в результате — никакой перемены. В эти дни на занятия половина класса не ходит, несмотря на все беседы, собрания и соцсоревнование. Здесь, в деревне, соцсоревнование, ударничество чужды большинству детей.

К С Петров-Водкии, Иллюстрации к книге «Хлтовск», 1930 год

После пения за стеной началась пляска. Плясали и мужики, и бабы; бабы с выкриками, с взвизгиваньем. Лихо отчеканивали гармонь, струя что-то русское и грустно-беспросветное, насильно заглушаемое бесшабашностью. Один гость доплясался и свалился замертво, его потащили в сени прохлаждаться. Остальные после небольшой передышки снова запели, прочистив голоса чаем. Пели «Уж ты доля моя, доля». В некоторых местах голоса красиво, своеобразно сливались, и невольно мурашки пробегали по спине. Деревня реальная и неприкрашенная. И в этой стране строится социализм! Именно в этом пьяном пении можно видеть самую сердцевину деревни. Поют с удовольствием. В перерывах между пением разговаривают, хохочут, громко хлебают чай.

Такое пение может действовать в известном смысле. Как бы сильнее и глубже ощущаешь самую сердцевину деревни и вдруг невольно удивляешься этой дикости, удивляешься тому, что это реальность, что это имеет место, что это слышишь наяву. •

Валерия Шубина

 

Душа отверженных предметов

Попытка портрета

Он собрал по деревне все нищие, отвергнутые предметы, всю мелочь безвестности и всякое беспамятство — для социалисты чес кого отмщения. Эта истершаяся терпеливая ветхость некогда касалась батрацкой, кровной плоти, в этих вещах запечатлена навеки тягость согбенной жизни, истраченной без сознательного смысла и погибшей без славы где-нибудь под соломенной рожью земли.

А. Платонов. «Котлован»

Их можно назвать: даруюшие бессмертие. Они — это профессор истории Б. С. Илизаров, специалисты архивного дела Г. И. Попова, Г. С. Акимова, Валя Антонец, Т. М. Горяева, С. В. Пашков, их помощница по административно-хозяйственным делам М Н. Кохтева. При них добровольцы, не связанные службой в архиве: историк И. М. Меликсетова, доктор технических наук Р. Б. Котельников. Все они или почти все связаны (кто — в прошлом, кто — теперь) с государственными архивными управлениями страны, а также историкоархивным институтом, с его ректором Ю. Н. Афанасьевым, одним из авторов идеи Народного архива. Идею еще можно назвать новым вариантом бессмертия, точнее — очередным: сколько их было! что не случайно в России, к которой не хочется ставить: «многострадальная», а только — «мечтательная». Вспомните Н. Ф. Федорова с его «Философией общего дела», возьмите Мавзолей Ленина, раскройте А. Платонова:

«— Прушевский! Сумеют или нет успехи высшей науки воскресить назад сопревших людей?

— Нет,— сказал Прушевский.

— Врешь,— упрекнул Жачев, не открывая глаз.— Марксизм все сумеет. Отчего ж тогда Ленин в Москве целым лежит? Он науку ждет — воскреснуть хочет...»

Из архивных коллекций

В документе, здесь нами приведенном, обратите внимание на две детали. Во-первых, свидетельство говорит о «праве жительства вне черты оседлости» евреев, а не граждан иудейского вероисповедания; значит, уже в 1907 году, тем более в 1911, «еврейский вопрос» имел скорее этническую, чем религиозную окраску. Во-вторых, в 1911 году все, даже чиновники канцелярий, ожидали скорого пересмотра оного, «еврейского вопроса», что придавало любому, вплоть до самого мелкого, решению в этой области временный характер.

А еще раньше эта мысль, восходящая к Библии, была выражена интимней: «Спи, милый прах, до радостного утра». Но так случилось, что вместо радостного утра страна проснулась кровавой зарею. А кто и не проснулся совсем. Целые народы, пласты жизни, роды, поколения ушли в макулатуру, в никуда. Огромная архивная держава СССР обеспечила правом на память только себя, свою партийность и государственность — через монстров, героев и классовую борьбу,— при том, что на каждом шагу: про народные-массы — движущую силу-истории. «Общественная невзрачность» не интересовала архивы, и глубинные пласты жизни были оставлены без внимания. Но человек обрастал памятью, что-то хранил, собирал, в чем-то видел остатки сердца, свидетельство давнего чувства. Те же государственные бумажки слишком дорого доставались, чтобы разделаться с ними одним махом. Но куда их? Они никому не нужны.

«Каждый имеет право на намять» — под этим девизом и возник Центр документации «Народный архив» в 1988 году, когда заговорили о социализме с человеческим лицом. Значит, десять лет, как память — духовная ценность в своих материальных предметах — нашла себе приют. И нс только приют — стала жить, питая умы, давая уникальную информацию. Письма, дневники, фотографии, записи разговорной речи, откровения людей «социального дна» (во всем теплится и пульсирует кровь, кричит душа) нашли своих исследователей, писателей, репортеров. Выставки, конференции, сборники...

Десятилетие — маленький юбилей. Но в архиве не до него. Последние два-три года он влачит... Не хочу продолжать. Два года Поддерживал Д. Сорос, единственный благодетель. А теперь? Остался энтузиазм пятерых и приступы новой действительности: «Освободить помещение до нового года!» А потому на свой страх и риск я обращаюсь к мэру Москвы:

Юрий Михайлович, Вы устроили чудесный праздник 850-летия. Он отшумел, скрасил кому-то жизнь, остался в памяти как шаг на пути национального примирения. Сделайте следующий шаг, быть может, более трудный: верните людям надежду на то самое утро. Простым, беспомощным, одиноким. Дайте бессмертие. Для этого есть главное — душа и чистые руки. Нет же — денег и помещения. Если не Вы, то кто?.. А если никто, то опять все развеется, распылится, пойдет прахом. Глубинная правда России опять останется неприкаянной. Она все равно будет жить, но без нас. А время собирать камни пришло.

И ублажил я мертвых, которые давно умерли, более живых, которые живут доселе;

А блаженнее их обоих тот, кто еще не существовал, кто не видал злых дел, какие делаются под солнцем.

Экклезиаст

Первых впечатлений, собственно, было два. Сначала голос. Негромкий. Сдержанный. Без эмоций. Без лишних слов. Разговор сводился к следующему: «Как попасть в ваш архив?» (с упором на «ваш»).

Вопрос — с заиканием неосведомленности, ответ — как распахнутые двери с «Добро пожаловать».

Потом облик. Невысокая. Круглолицая. Как будто замкнутая, но при этом открытая. Не душа нараспашку и все-таки нараспашку. Соответственно облику и занятию имя — Галина, значит тишина. Отчество — Ильинична, стало бьггь, пророческое. Прошу запомнить: Галина Ильинична Попова, заведующая Отделом личных фондов. После нескольких долгих служб — здесь в Центре документации «Народный архив», где вспоминается не только Платонов, но и Юрий Домбровский: «Факультет ненужных вещей».

— Правда, у вас не факультет, а хранилище, хотя и при институте (имелся в виду Историко-архивный).

— Уже не при... Уже самостоятельные. Независимые...

Никольская, 8, где обосновался Центр, адрес мне очень памятный. Во-первых, Лидия Владимировна, моя мама, каждый день проходила мимо в свое Центральное статистическое на службу последних лет, а все, что с ней связано... Словом, мое. Во-вторых, здесь, на Чижевском подворье, именно номер 8, обретался друг юности и всякой плохой погоды Валерий Анатольевич Гусев, специалист по кострам, топке буржуек, обработке дерева, что немаловажно для такого человека, как я,— садового.

Узнав про архив, В. Гусев — мне:

— Я тебе покажу документы моего деда... Штук пятьдесят, подборка. Иван Матвеевич Гусев, Георгиевский кавалер. Это тебе не баран начихал. Сын раскулаченного и он же инженер Главсевморпути.

И привез папку ко мне за город: в промозглую сырость, в поздний сентябрь с первым снегом, в «очей очарованье» с яблоками на деревьях. Аттестаты, свидетельства, удостоверения, характеристики — подобное я видела у Г. И. Много таких и других, уничтожить которые не поднялась рука. А могла подняться (что тоже нередко) — у тех же родственников, у случайных прохожих, обнаруживших их на помойке, наконец, у самих владельцев, переживших тех давних себя. Уцелели, что примечательно! как знак уважения к документу (фетиш!), как символ фамильной истории (память!), как то, от чего сжимается сердце.

О милых именах, что жизнь нам подарили,

Не вспоминай с тоской: их нет, но с благодарностию: были...

Это он, Гусев, прочел Жуковского.

А снег, продолжаясь, делал осень светлее.

Дальше произошла подмена. Уже здесь, в Москве. Г. И. водила меня между стеллажами, и чужие судьбы заслонили ее.

— Разве не интересен, например, семейный бюджет?. Ежедневные скрупулезные записи расходов при том, что человек экономист. Продовольственный реестр, непродовольственный: на цветы столькото, театр — столько-то, книги... За этим характер, круг интересов... А здесь дневник бывшей бестужевки. Четыре ящика...

Дрожь пробирает от вида толстых тетрадей, таких знакомых, таких уже в прошлом — с клеенчатой кожей, со школьной линейкой. Страницы неразборчивого почерка без воздуха и полей, набитые буднями, как сама жизнь. «Работа... Только она спасает»,— глаз выхватывает из чужого свое.

— Да вы же просто герои! Читать, разбирать в век компьютеров и повальной публичности. А это кто? Фамилия интересная — Збаровский. Круг Модильяни?

— Портной. В свое время обшивал верха.

— А в деле рукопись...

— О том, что у нас нет антисемитизма. Посмотрите, какой интересный документ: автографы знаменитых евреев.

— У нас нет антисемитизма? — Я — почти оскорбленно: — У нас есть все. Есть даже книга: «Советские евреи в науке и промышленности в период второй мировой войны» как реакция на это «нет», как сама фамилия автора этой книги — Минипберг.

Позже я поняла: у Збаровского это прием — утверждая «нет», говорить «да», но разгадка не греет как шаг в сторону, а не на дорогу.

Дальше — архив семьи, связанной с армянской обшиной в Астрахани. При этом выражение лица Г И. как у попечительницы сирот, которых надеется пристроить в хорошие руки. Но я — мимо этого выражения, мимо нее самой, к другим ящикам. Семейные реликвии, продовольственные карточки, кулинарные рецепты, талоны на продукты, проездные билеты, редикюль с письмами, альбомы... — все к моим услугам, но я не чувствую готовности к ним. Oi части потому, что исчерпала себя на одной архивной публикации, отчасти потому, что она доставила много хлопот и мук.

— Представляете, Г. И., в архиве Никитского сада мне попалась судьба одного поляка. Юноша. Сирота. Покончил с собой. Все, что осталось от него,— несколько листочков в папке, а на ней кто-то написал: «В макулатуру». Дальше был мой рассказ, так сказать, материализация этой судьбы или после-судьбы, которую хотелось репатриировать. Есть такой польский культурный центр, куда и явилась. «А мы не занимаемся пропагандой русской культуры...» — «Но эго же поляк! Пусть Хоть его тень вернется на родину».— «А поляк, который жил здесь у вас,— это не поляк».

(Сказано в лучших традициях общечеловеческого идиотизма. Ну как еще назвать? Оглядкой на конъюнктуру?.. Узколобостью?..)

— Иногда я тоже падаю с ног. Не хватает сил... Морально. Когда люди передают свои архивы. За каждым жизнь, судьба. Представляете, что это такое?.. Сдают-то, как правило, те, кому немного осталось...

Это представить нетрудно, а лучше не представлять, потому что... В общем, больно.

На архивном языке та передающая сторона (из жизни, гущи, потока) называется фондообразователями. Слово неудобоваримое при том, что архив ориентирован на человеческую душу, приемлет всех — вне иерархий, вне пренебрежительного отношения к человеку толпы с обзыванием: масс-медиа, совок, темнота... Каждый обладает частицей уникального исторического знания и уже этим бесценен. Всякое свидетельство — звено цепи, идущей еще из Библии (кто кого родил, откуда пошел), в архиве предстает не в абстрактном виде, а словно под микроскопом. Тут есть потрясающие детали.

Представьте, весна двадцатого года, ночной состав, теплушка. Едут на Кубань, спасаясь от голода. Среди пассажиров бестужевка.

«Рядом со мной оказался какой- то человек, с которым мы разговорились. Лица его я не видела, огня ни у кого не было. Я только слышала голос. И чем больше мы разговаривали, тем больше я ощущала, что это какой-то свой человек, из нашего слоя общества, наших общих каких-то понятий, нашей культуры, что это существо близкое, и чем больше я разговаривала, тем больше убеждалась, что читали мы одинаковые книги, знаем примерно ту же музыку, что в общем наш культурный уровень одинаков, а это в те времена было очень редко. Одним словом, мы с этим человеком. проговорили вею ночь в темноте абсолютной. Настало утро и рассвело. Картина, которая предстала передо мною, была неутешительна. Это был молодой человек очень худой, очень бледный, в военной форме, истощенный такой, у него даже не было передних зубов. В общем, какой-то захудалый молодой человек... Но тем не менее эта проведенная беседа в ночь осталась за нами».

Они высадились в станице Великокняжеской.

«Здесь мы прожили до августа 1920 года, когда с тем молодым человеком пошли в местный ЗАГС. Регистрировал какой-то мальчишка, которому еще рано было мобилизоваться. Когда он написал наше свидетельство о браке, то плюнул на печатку и этой наплеванной печаткой прихлопнул наши свидетельства. Вот так я вышла замуж и прожила в замужестве 72 года».

Он — инспектор военно-полевой строительной части, из дворянской семьи, восемнадцати лет пошел добровольцем на первую мировую, после оказался в Красной Армии и в том военном учреждении, которое погрузилось в теплушку. Она — уже сказано, добавление — из сословия литовской безземельной шляхты.

Другая деталь. Героиня та же. Только время отодвигается вглубь. Сейчас вы его почувствуете.

Интервьюер: «Прошу вас продолжить рассказ со слов: «Я же лютеранка».

«Так. Родители мои не были религиозными, но рассуждали так: пускай воспитывается в религии, а там сама рассудит что и как поступать. И посылали меня на детские богослужения в лютеранскую Церковь. Но лютеранское богослужение лишено той эмоциональной окраски, которая присуща православию, там все очень правильно, разумно, продуманно...»

У этой женщины чудесная изысканная простота — как стиль жизни, как манера ума.

«Падали лучи света на снег. Я замерзла и решила зайти в церковь. Молящихся было немного. Священник вел службу в тихих задушевных тонах. Так же неломко ему вторил хор. Тепло и богослужение подействовали на меня, я как-то задумалась, отключилась. Внезапно я почувствовала, что в церкви что-то произошло, какое-то движение, шаги. Оглянулась и увидела, что рядом со мной никого. Пока я оглядывалась, стараясь кого-нибудь отыскать глазами, я почувствовала, что слева кто-то подошел и встал рядом, очень близко, почти коснувшись меня плечом. Я скосила глаза налево, увидела военную шинель офицерского сукна. Подняла глаза выше и обомлела. Рядом стоял царь Николай II, ошибиться было невозможно. Было военное время и царских портретов повсюду было множество. Не поворачивая головы, я покосилась еще левее, к левому приделу. Там дама в черном ставила свечку к иконе. Императрица. Перевела глаза к алтарю — четыре одинаково одетые фигурки в серых пальто и в серых меховых шапочках — великие княжны. А у правой стены церкви я увидела сгрудившихся прихожан. Я стояла тихо и неподвижно, боясь потревожить своего соседа, и он тоже стоял неподвижно. Сколько времени это продолжалось, 10 минут или больше, не знаю. Но потом они сразу все собрались и уехали. И вот это была моя встреча с царской семьей накануне их трагической гибели. С этих пор я и полюбила православное богослужение».

Осталось вызволить из небытия ее имя: Налетова Ирина Викентьевна, урожденная Шмидекампф.

Теперь мой рассказ о встрече с тенями. Я их не звала, они сами явились. Первый был Кун. Ну кто не знает профессора Куна! Если же кто-то не знает, то его труд... Господи Боже мой, его «Легенды и мифы древней Греции»... у кого только их не видала! В какие списки обязательной литературы они не входили! Автор же как бы растворился в своих героях и не имел значения. Латинское: «Прожить незаметно» (как высшая доблесть), цветаевское: «Пройти, чтоб не оставить следа, / Пройти, чтоб не оставить тени...» — синонимы утверждения: «Великое сродни анонимному». Каково обрести имя автора с неожиданной стороны: в единстве будней, быта, родства.

«Мать бабушки — Евгения Тимофеевна Кун, урожденная Роупер, родилась в аристократической семье выходцев из Англии и Шотландии... В семье было двенадцать детей и бабушка была младшим ребенком, дочерью уже очень немолодых родителей. Воспитание она получила чисто английское, была англиканского вероисповедания, училась в закрытом Московском пансионе для иностранцев, затем училась в консерватории по классу фортепиано. Вела семейную и деловую переписку на трех европейских языках. Позже, в советское время, давала языковые консультации.

Семейная жизнь бабушки сложилась счастливо. Муж ее — Николай Альбертович Кун (1877—1940) — профеееор-античник»... (А- Ю. Каменская).

Здесь позволю себе многоточие, поскольку одолевает сомнение. Из четверых своих детей трех профессор похоронил, последний пережил его на два года. Судьба Н. А. Куна напоминает судьбу историка Иловайского, сводного дедушки Марины Цветаевой, облаченного ею в миф, в образ Харона с ладьей, Летой и переправой в подземное царство смерти своих детей. Меня же миф повел к Офелии 1922 года — Ниночке Кун, она утонула в шестнадцать лет. «Мать не перекрестила ее на дорогу, когда дети пошли купаться, а это в доме было не принято. Бабушка никогда не простила себе этого греха». Рок двух других детей уходит из мифа в Историю: один сын погиб при строительстве Парка культуры имени Горького (1932 г.), другой — на войне (1942 г.). Лишь судьба первой дочери не выходит за рамки мифа в его классическом варианте, где бог смерти Танат прилетает к ложу умирающего: сгорела от скоротечной чахотки (1930 г.).

Если вы заглянете в Куна, в главу об Аиде, то найдете очень свою, очень личную фразу: «Ужасно царство Аида, и ненавистно оно людям».

Теперь о питательной среде мифа. Время то же, только герои другие: вождь, или тиран, если хотите, и бойкая пионерка Бурят-Монголии По фамилии Маркизова, по имени Энгельсина, что несколько сбивает с толку. И как-то остерегает.

Ее отец, партийный работник, был призван к Сталину, и юная непосредственность увязывается за ним в Москву. Очень бурятская делегация очень по-бурятски отчитывается в успехах, а Геля по-бурятски ни слова не понимает. Можно предположить, что и Сталин был в нем не силен. Кому больше надоело слушать, трудно сказать, только Геля посреди речи ни в чем неповинной колхозницы вдруг вскочила и понеслась к дорогому вождю. И вот любвеобильная девочка во всех газетах. То ли она целует вождя, то ли он ее — не столь важно. Эта бурят-монгольская Саманта Смит делается самым популярным ребенком страны. «Это я, я!» — кричит она, размахивая газетой. Она получает подарки, с нее начинается всем известное «Спасибо товарищу Сталину за наше счастливое детство» - Растроганный скульптор, кстати, выпускник Парижской Академии художеств, кстати Лавров, торопится воплотить миф в мраморе.

Все это пишется ради одной интересной детали. Известно, судьба любит обыгрывать свои жесты. Она их исчерпывает.

С тех пор прошло много лет. Отца Гели расстреляли, мать погибла при странных обстоятельствах, скульптор угодил в лагеря, а Геля стала Энгельсиной Батьковной, востоковедом. Однажды ей выпал случай попасть в запасник художественного музея. Там оказалось ее «счастливое детство», ко входу спиной. Всеохватные руки вождя по-прежнему обнимали ее, а между пальцами виднелась ржавчина. Дальше можно не продолжать, потому что ржавчина похожа на кровь.

Эти знаки Судьбы были повсюду, в каждой исповеди. На уровне закономерности или Возмездия, что ошеломляло своей непридуманностью, тем что — взаправду.

«И я попадаю на прием к заместителю генерального прокурора Рогинскому».. . («Я» — с интересной фамилией Де-Марей, четвертьфранцуженка из Одессы). «По-моему, был Вышинский генеральным тогда. У него лежало мое заявление.

— Что вы распускаете сплетни?

— Какие сплетни?

— Что вашего мужа пытали, били. В Советском Союзе пыток нет.

— Я знаю, что в Советском Союзе не имеют права пытать, поэтому вам и жалуюсь, что враги парода в Николаеве этим занимаются.

— Ну да... Вашего мужа побили, и он, как мальчик, заплакал и признался в том, чего не было. Через две недели придете за ответом.

Сколько прошло двухнедельных сроков, нс помню. Я иду в приемную НКВД, на Кузнецкий. Выстаиваю в очереди. Скапливается этих несчастных жен толпа...»

Цитирование прерываю, чтобы обозначить течение времени: три года безуспешных хлопот о пересмотре дела. И три года спустя:

«Он рассказал, как его освобождали»... (Он — муж знакомой, подруги по несчастью, не свой — чей- то). «А я рассказала, как хлопотала, в том числе о разговоре с этим Рагинским. Он сидел, улыбался, что поражало. А когда я закончила, он говорит: «Вы отомщены».— «То есть как?» — «Под Архангельском, в лагере, Рагинский как враг народа был со мной. И там каждую ночь заключенные устраивали ему темную, мстили за таких, как вы».

Но что еще просится на перо? Все прочитанное. Все прослушанное объемом в столетие да и сама мысль: рождение гениев будущего предвосхищает течение сегодняшней жизни. Горьковский Сатин не так уж был не прав, утверждая: для лучшего живет человек. На уровне архива жизнь смотрится как остатки от катастроф. Увы, замысел свыше относительно общества более хрупок, чем природный архив, который в виде цветущего мира.

Самое время рассказать о подвале, где разместилось хранилище. Главное его достоинство — тепло. Остальное: своды, ступеньки, решетки, засовы — восходят к XVIII — XX векам. Свет — только электрический, замки пудовые, канцелярские товары оставлены бывшими упраздненными (тот завхоз поминается добрым словом), когда улица называлась именем 25 Октября. А пыль, кажется, всех веков, и Г. И. заметает ее на картонку.

— У вас даже совка нет.

— Все терпимо, лишь бы не закрыли.

Что ответить?.. ей и этим теням, обращенным в будущее лицом своих судеб, этим бестужевкам, смольнянкам, раскулаченным, уголовникам, революционерам, ссыльным, стукачам, простигуткам, бродягам, больным, афганцам, пленным, наконец, 91-му с 93-м годам. Что не далее как вчера у меня был разговор с директором Калифорнийской программы при нашем университете для студентов Лос-Анджелеса. Этот интересный Макдэниэл спрашивал, почему опять все не так. «Почему? Потому что печать участвует в создании катастроф». И я сослалась на книжку, не помню фамилию автора, американец французского происхождения: «Рабская душа России». (Название само за себя говорящее, явно спекулятивное, но это не русофобия. Есть вещи гораздо проще. Это курьез извращенца.) Утверждаю: Народный архив — оппозиция по отношению к этой книжке, к будущим спекуляциям.

— Так придете на следующей неделе? — спросила Г И.

— Работа без гарантии. Постоянно. А сад не убран. Принесешь в редакцию, но кто поручится, что не дадут от ворот поворот.

— А мы?! То же самое... Все на общественных началах.

— Но вы все-таки организация. Какая-то зарплата, какие-то обязанности...

— Нет, не получаем...

— За так? — и камень с плеч: мы равны.

«За так» — они все: и та сторона (дарительная), и эта — берущая обязательства на себя. «За так» дорогого стоит и братается в голове с цветаевским именем. Она ребенком — сестре во время игры:

— Ася, почем продаешь?

— Задаром!

— Так дорого?..

Что-то о муже, что-то о семье — это Г. И., закрывая архив. А я меж тем говорила себе, уже не вслух: ты же ничего не поняла, писательница! То, что ты видела, что написано и сдано на хранение,— деяние рук человеческих, она же, Г. И.,— другое... Потому что никому не отказывает и приезжает к своим подопечным, тащит на себе их бумаги, потому что сострадает и понимает, потому что верна себе и тому (патрону, руководителю, шефу!), про кого здесь ни слова, а только фамилия — Илизаров (но профессор из тех, кто может сам сказать о себе). Она — другая. И я никогда не сумею показать грань между реальным и высшим. Нужно просто осенить себя крестным знамением и сказать; «Слава Ьогу». Но я и этого не могла. Потому что Г. И.— еще и в ином разряде хранителей информации, пока не доступном мне. Это словно наличие нимба возле голов святых. •

 

«Путем изображения профиля их лиц на стрелочных флюгарках»

Предложение машиниста депо Люблино им. Дзержинской ж. д.

Чулков Михаил Алексеевич

раб. № 2192.

член профсоюза с 1917.

№ 193789

Стрелочный указатель но шерсти и против шерсти показывают: стрелка поставлена для движения на боковой путь и с бокового пути виден ночью желтый огонь круглые диски. Днем стороны с белым фоном круглыми дисками.

Мое предложение.

Тысяча девятьсот тридцать шестого года сентября двадцать восмого дня предлагаю свою мысль изображеную на рисунках I стороны и II стороны флюгарки стрелочного указателя портретами наших дорогих и любимых всеми трудящимися человечества земного шара, эти вожди в лице товарищей основатели Коммунистической партии Третьего интернационала Владимир Ильич Ленин и его соратник Иосиф Виссарионович Сталин. Смею спросить и разрешите мне, всех железнодорожников мысль мою осуществить в деле повседневно и почастно и минутно и даже секундно вспоминать, стоя нам трудящимся транспортникам кто они и что они дали нам счастливую радостную жизнь на долгие годы жить стало лучше жить стало веселей в свободной стране на шестой части Земного шара Р.С.Ф.С.Р.

Смею спросить мне трудящемуся со стажем с 1908 г. по сей день рабочему от станка пролетариату придложить эту мысль давшему в день смерти Владимира Ильича Ленина оставившего свои заветы и я маленький человек в знак своей клятьбы чтобы вспоминать его не только лишь мне а всем железнякам кто удостоился быть в семье колектива транспорта иметь честь работать по силе возможности с честью выполнившим на ширингу передовых позиций в нашем союзе железно дорожный транспорт и я Владимира Ильича Ленина а также его соратника нашего мудрого вождя комунистической партии Советского союза учителя Иосифа Виссарионовича Сталина на всех сколько есть в нашем союзе транспорта, заводов, фабрик, подъездных путей, ветвей точек стрелочных указателей красовалось их очертание лиц в светящейся флюгарке желтым огнем указывающий на какой путь будет двигатся движущия, как-то: Локомотив, тепловоз, паровоз вагон и с’емная и нес’емная дрезина автотрезина и их светящиеся огни фонарей тоже самое отражали оттиски сияющих лиц таково-же образца в овалах портретами В. И. Ленина и И. В. Сталина белыми и красными и желтыми огнями. Это предложение мыслей своей честно работающий на своем поставленом посту по исполнению своих прямых обязаностей в настоящей момент машиниста паравоза при ст. Подольск ж. д. им. Дзержинского. Это предложение прошу обсудить проверить на месте местного комитета ст. Подольск прежде в Бюро Ячейки ВКПб и вынести в массы общаго собрания, на утверждение высшаго по части распоряжения НК ПС Дороги имени Дзержинской с опубликованием в родной газете Гудок в самый кратчайший срок осветить провести в жизнь. Это предложение я решился согласно правил технической экспуатации в абзаце: введение, параграф 5. говорится.

Отдельные изменения, дополнения или отступления от них могут быть допущены лишь специальными распоряжениями Народного комисара путей сообщения. Машинист депо Люблино ж. д. им. Дзержинской Чулков Михаил Алексеевич 1936 г. 28/IX

Установка в широких сторонах стрелочных указателей вместо желтого круга стекол желтого цвета в форме профиля лица вождей принципа сигнализации не нарушит и затруднений в работе по ограждению безопасности движения поездов не вызовет.

Об изменении формы стекол в указателе должно быть специальное распоряжение народного комиссара путей сообщения.

5/V11L 1937 г. Подпись неразборчива

Начальнику службы Движения Дзержинской ж. д.

При сем препровождаю предложение машиниста депо Люблино тов. Чулкова «Популяризация вождей нашей партии тов. Ленина и тов. Сталина, путем изображения профиля их лиц на стрелочных флюгарках, вместо желтаго круга стекла, желтаго цвета», с заключением ДЗИ тов. Левушкина для дальнейшего его направления Приложение: переписка на трех листах.

5 Августа 1937 г. Член дорожного совета Общества Изобретателей

Подпись неразборчива.

Резолюция.

Я Вам давал уже указание что бы предложение отклонить указав на грубые ошибки в идее его а вы направляете в НКПС

Подпись неразборчива.

Машинисту депо Люблино тов. Чулкову

Ваше предложение «популяризация вождей нашей партии тов. ЛЕНИНА и СТАЛИНА, путем изображения профиля их лиц вместо желтою круга стекла на стрелочных флюгарках» — не может быть принято. Вожди партии популяризируются среди широких масс трудящихся портретами и скульптурными изображениями, которые безусловно должны находиться в местах, могущих полностью обеспечить сохранность и уважение к изображению вождя.

Стрелочный указатель (флюгарка), находящийся на стрелочном переводе — расположен низко от земли, стекла его части повреждаются и пачкаются (с внешней стороны от грязи, с внутренней — от копоти). Сохранность изображения на стеклах указателя — т. обр. обеспечено не будет.

16 декабря 1937 Технический отдел, подпись. •

Беседа с источниковедом М. Ф. Румянцевой

 

Открытое письмо*

*Почтовая открытка (устар.)

Фотографии деда было много. В 37-м их положили в жестяную коробку и закопали во дворе ереванского дома. Говорят, что когда их достали уже в наши дни, они были как новые, но буквально на глазах «состарились», превратились в тлен. Сохранилась лишь загадочная открытка без начала и конца. Характерный почерк. Вопросы: где? как? Слова: я, время, граница, ангел смысл которых приобрел значение архетипа. Просьба: «передай искренний привет», и пожелание «... всех земных благ».

В 95-м эта открытка стала сюжетом художественного проекта «Открытое письмо», где текст я воспринял как своеобразную знаковую систему, несущую в себе способность сжатия до первоосновы, до алфавита, буквы и в то же время — расширения до новых смысловых связей, возможностей диалога. Очень личное отношение к деду подтолкнуло меня к этому творческому эксперименту, но до сих пор меня не покидает ощущение того, что невозможно разделить опыт художника и жизненный урок почти мистического соприкосновения с судьбой деда, историей нашей семьи...

Этот номер журнала оформлял художник Армен Игитханян. Материалы из Народного архива напомнили ему семейную историю, недавно нашедшую продолжение в оригинальном художественном проекте.

РОССИЙСКИЙ КУРЬЕР

Александр Семенов

В погоне за нефтью

Известно, что при добыче нефти пластовое давление довольно быстро падает и тогда существенно снижается ее добыча. Сейчас в таких случаях применяется метод заводнения: бурят специальные скважины и закачивают в них воду, вытесняя таким образом нефть. Но это далеко не всегда помогает увеличить нефтеотдачу, поскольку бывают пласты с разной водопроницаемостью. С каждым годом актуальность задачи повышается, потому что практически все месторождения Западной Сибири находятся на поздней стадии заводнения: нефть кончается. Коэффициент нефтеотдачи в целом по России составляет меньше 40 процентов, а по Западной Сибири — 35—36 процентов.

В Институте химии СО РАН под непосредственным руководством недавно избранного директора Любови Константиновны Алтуниной, чьи научные интересы — увеличение нефтеотдачи пластов физико-химическими методами,— разработано несколько новых технологий, прошедших испытания и рекомендованных к промышленному применению. Первая — создание растворов с высокими поверхностно-активными свойствами, попросту говоря, с мылом. Мыльный раствор будет вымывать остатки нефти из нефтяных слоев. Вторая — перераспределение потоков воды в пласте. Обычно они текут в неплотные и проницаемые пласты, а в плотные просачиваются плохо. Если закачать сначала растворы, которые под действием высокой пластовой температуры образуют гели, то закачиваемая после них вода туда уже не идет: она попадает в более глубокие низкопроницаемые слои и вытесняет нефть оттуда.

Все месторождения разные, и перед тем как начать добычу остаточной нефти, приходится проводить исследовательские работы, как это лучше сделать. Дополнительная добыча нефти за счет применения новых технологий на месторождениях Западной Сибири превысила 500 тысяч тонн, а затраты на их применение окупаются через два-три года.

В 1996 году описанные выше технологии впервые внедрялись за рубежом — во Вьетнаме, на месторождении Белый тигр, на шельфе Южно-Китайского моря. Добыча нефти там ведется с морских платформ, температуры в пластах очень высокие — до 150 градусов, нефть там очень вязкая, парафинистая, целый букет сложностей, но сибирские технологии получили очень высокую оценку. Теперь получено предложение от норвежцев попробовать и у них — в Северном море.

Еще одно направление исследований института — исследование современных осадочных пород, вплоть до образования нефти. Эти исследования дали совершенно неожиданный выход: из осадочных грязей были выделены биологически активные вещества и на их основе создан лекарственный препарат эплир. Оказалось, что он обладает защитными свойствами от гепатита и вдобавок противовоспалительным действием. И это не единственный пример: отходы переработки нефти, угля, торфа и другого природного сырья в лабораториях института превращаются в стабилизаторы, присадки, красители, смазки, кремы, биологически активные вещества и многое другое. Большое и важное направление в деятельности института — разработка природоохранных технологий. Появилось оно в результате конверсии. Три лаборатории, которые раньше занимались оборонной тематикой, начали разрабатывать технологии очистки воды, почвы, воздуха от нефти и нефтепродуктов. Работа по очистке воды от нефтяных загрязнений ведется вместе с объединением «Транснефть».

Когда в Уфе произошел разрыв нефтепровода, в институте изготовили тонну адсорбентов (веществ, впитывающих нефть) и использовали их при ликвидации последствий аварии. Сейчас налажено опытно-промышленное производство этих веществ. Была выполнена работа для Томской нефтебазы, расположенной недалеко от Ботанического сада,— запущена в эксплуатацию станция по очистке воды (с фильтрами, сделанными в Институте химии), она работает уже полтора года, отзывы хорошие. Эти технологии очистки уже начали тиражироваться, проданы две лицензии.

Как подчеркивает Любовь Константиновна Алтунина, на нефтяные отчисления, то есть поступления от продажи технологий, можно развивать фундаментальную науку, покупать реагенты, современные приборы, потому что научная база устаревает на глазах. Только такая интеграция может помочь выжить в невероятно сложные для науки годы. •

ПРЕДЧУВСТВИЕ «БОЛЬШОГО СЛОМА»

Александр Корн

«Комнатная» сверхпроводимость

Феномен сверхпроводимости, открытый в 1911 году, с конца двадцатых годов являлся болезненным вызовом ведущим теоретикам.

Академик Д. Ширков

Открытие и попытки объяснения сверхпроводимости — одна из самых интригующих научных историй XX века.

История незавершенная, усыпанная и розами (премиями), и шипами (неверием и разочарованиями). В чем-то «незаконнорожденное», ворвавшееся в науку открытие заставляло ученых не раз пересматривать свои позиции.

Одни их предчувствия оправдывались, другие вовсе оказывались беспочвенными. «Перетечет» ли эта ситуация в следующий век? Или, наконец, сверхпроводимость оправдает наши надежды?

Если хотите разбогатеть, забудьте о рулетках и лотереях — там вас только обманут. Подумайте лучше о том, как может электрический ток течь по проводникам без сопротивления при комнатной температуре. Проводники-то сделаны из всем известных химических элементов — ничего сверхсложного. Ежели преуспеете, то Нобелевская премия — миллион долларов — вам гарантирована. Мало того, сотни миллионов тех же самых долларов потекут к вам после создания электродвигателей, поездов, электрогенераторов и линий электропередачи, работающих без сопротивления, а значит, и потерь. Но предупреждаю: задача не из простых — десять лет после открытия высокотемпературной сверхпроводимости над ней ломают голову многие совсем неглупые физики, но пока ничего придумать не могут. Недавно, правда, появилась слабая надежда на то, что есть намеки на объяснение и понимание. Хотя до окончательного решения далеко, проблема так важна, что вновь стоит к ней вернуться.

Немного «новой истории»

Открытие высокотемпературной сверхпроводимости в 1986 году поистине стало сенсацией и породило настоящий бум. Один из показателей — число публикаций. Например, за трехлетний период — с 1989 по 1991 год — вышло в свет около пятнадцати тысяч статей, посвященных этой проблеме, то есть в среднем появлялось примерно по 15 статей в день. Для сравнения: за шестьдесят лет — с 1911 по 1970 год — по сверхпроводимости было опубликовано «всего» около 7 тысяч статей.

С какой из симметрии возникают электронные пары в высокотемпературных сверхпроводниках

Когда же сверхпроводимость поможет в создании подобных поездов?

Другой показатель — масштабы научных обсуждений. На относительно недавней конференции в Японии (июль 1991 года) было представлено примерно полторы тысячи докладов, а труды конференции опубликованы в четырех томах общим объемом более 2700 страниц. Несомненно, такой размах исследований объясняется тем, что от высокотемпературной сверхпроводимости ждали и ждут больших успехов в технике. Но пока ожидания не очень-то оправдываются. По словам академика В. Л. Гинзбурга, «столь бурная реакция научного сообщества, да и широкой публики на открытие ВТСП (высокотемпературной сверхпроводимости) мне все же до конца не понятна, это какое-то социальное явление».

Еще одним непостижимым психологическим феноменом можно считать полное забвение исследователями ВТСП своих предшественников: проблема эта родилась не в 1986 году, а как минимум лет на двадцать раньше (на современном уровне ее поставил американский физик У. Литтл в 1964 году). У. Литтл, во- первых, задал вопрос, почему критическая температура Тс известных тогда сверхпроводников невысока? Во-вторых, он указал возможный путь повышения Тс до комнатной и более высоких — свыше двух тысяч градусов — температур. Модель Литтла была очень красивой, однако попытки реализовать ее наталкивались на принципиальные трудности.

Тем не менее работа эта не осталась незамеченной, она привлекла к себе большое внимание и широко обсуждалась, в частности, московскими теоретиками ФИАНа во главе с академиком В. Л. Гинзбургом. В большой монографии 1976 года он писал: «Из общих теоретических соображений мы в настоящее время считаем наиболее разумной оценку Тс<300К, причем, конечно, речь идет о материалах и системах, находящихся в более или менее нормальных условиях... В этом плане наиболее перспективными с точки зрения возможности повышения Тс представляются слоистые соединения и сэндвичи диэлектрик-металл-диэлектрик... Исследования проблемы высокотемпературной сверхпроводимости вступают во второе десятилетие своей истории (если говорить о сознательном поиске веществ с Тс>90К при использовании экситонного и других механизмов)... Ближайшее десятилетие, как можно думать, явится решающим для проблемы высокотемпературной сверхпроводимости».

Вышло, увы, по-другому. Призывы энтузиастов, прежде всего самого Гинзбурга, сконцентрировать усилия на решении проблемы ответа не получили. Хуже того, нашлись и такие ученые, причем весьма авторитетные, кто доказывал принципиальную невозможность ВТСП. Наверное, ее открытие и показалось неожиданным потому, что ему предшествовала обстановка уныния и скепсиса.

А вот мнение В. Л. Гинзбурга уже о нынешнем положении дел: «Современное состояние теории твердого тела и, в частности, теория сверхпроводимости не позволяет вычислить температуру Тс или хотя бы достаточно точно и определенно, особенно в случае сложных материалов, указать, какое именно соединение нужно исследовать... Ведь нет еще достаточной ясности даже в вопросе о механизме сверхпроводимости «купратов» (это определенный тип веществ, обладающих высокотемпературной сверхпроводимостью.— А. К.)... Место, принадлежащее до 1986—1987 года проблеме высокотемпературной сверхпроводимости, заняла проблема комнатнотемпературной сверхпроводимости. Не вижу, к сожалению, возможности сделать что-то позитивное в этом направлении, остается лишь с нетерпением ждать развития событий».

Не хотелось бы верить, но кажется, что энтузиазма у патриарха отечественной физики поубавилось.

Из «истории древнего мира» и «средних веков»

Еще в 1911 году голландский физик Хейке Камерлинг-Оннес установил, что металлическая ртуть при охлаждении до четырех градусов выше абсолютного нуля полностью перестает оказывать сопротивление проходящему через нее току. В 1913 году он обнаружил подобное поведение у свинца при семи градусах.

Сверхнизкие температуры очень сложно и дорого получать, поэтому с первых же дней ученые стали искать сверхпроводники с более высокими температурами, но дело подвигалось крайне медленно. Лишь в 1954 году удалось перебраться за 18 градусов для соединения Nb3Sn, а в 1973 подойти к 24 градусам для Nb3Ge. И только в 1986 году Г. Беднорц и А. Мюллер в исследовательской лаборатории IBM в Цюрихе получили сверхпроводимость при 35 градусах в соединении оксида бария — лантана — меди (кстати, неметалла), и это был прорыв. Действительно высокотемпературный сверхпроводник с критической температурой 80—90 градусов выше абсолютного нуля был найден в начале 1987 года. Авторы открытия ВТСП вскоре стали нобелевскими лауреатами.

Камерлинг-Оннес также довольно быстро был увенчан Нобелевской премией, но вот дождаться теоретического объяснения своего открытия ему было не суждено. Куда девается сопротивление движению электронов, поняли лишь в 1957 физики из университета в Иллинойсе — Дж. Бардин, Л. Купер и Дж. Шриффер (в 1972 году и они получили Нобелевскую премию). Оказывается, при движении через вещество с кристаллической решеткой электроны могут объединяться в пары и тогда двигаться без сопротивления. Теоретики описывают процесс движения такой пары по сверхпроводнику, как движение «фонона» — пакета колебательной энергии.

Но это объединение возможно лишь при сверхнизких температурах и совсем «не работает» при температурах более высоких, а тем более комнатных. Во всяком случае, совершенно непонятно, как «куперовским парам» удается противостоять нагреву. Неужели первооткрывателям ВТСП также несколько десятилетий ждать, когда же ее объяснят? Все-таки события последних лет внушают осторожный оптимизм.

Перипетии «новейшей истории»

Первое предположение о том, что происходит при ВТСП, высказал физик из университета в штате Иллинойс Тони Легетт. Он предложил эксперимент, способный определить, как ведут себя электроны в обычных и высокотемпературных сверхпроводниках одинаково или нет. По его мнению, ключ к проблеме лежал в понятии симметрии. Дело в том, что в обычном сверхпроводнике спаренные электроны обладают симметрией S-волны, иначе говоря — сферической, когда нет выделенного направления. Большинство физиков считают, что и при повышении температуры сохраняется тот же механизм.

Но вот Дуглас Скальпино из Санта-Барбары в Калифорнии предложил в 1989 году радикальную идею. Он обратил внимание на то, что атомы — это крошечные магниты, причем расположенные в строгом порядке кристаллической решетки. У электронов тоже есть магнитный момент. Гипотеза Скальпино состоит в том, что взаимодействие между магнитными моментами может загнать электроны в пары.

Представьте, что прохождение электрона заставляет магнитный момент ближайшего атома перевернуться. Этот переворот повлияет и на соседние с ним атомы, они тоже могут сместить направление магнитного момента. После ухода электрона положение атомов еще некоторое время будет сохраняться и они смогут притянуть к себе другой проходящий электрон. Этот механизм называется «спиновыми флуктуациями», поскольку магнитные моменты у атомов и у электронов возникают благодаря их собственному вращательному моменту — спину, а флуктуации в структуре спинов кристаллической решетки могут привести к возникновению сил спаривания электронов.

Идея стала особенно привлекательной после того, как один из коллег Легетта, Дэвид Пайне, показал в 1992 году, что спиновые флуктуации действительно способны связать электроны в пары и даже противостоять разрушительному воздействию температурного нагрева. Один из важнейших моментов его гипотезы заключается в том, что пары возникают с другой формой симметрии — так называемой D-волной (см. рисунок). Если бы экспериментально удалось доказать, что для высокотемпературной сверхпроводимости реализуется именно D-волновая симметрия электронных пар, то идея получила бы колоссальную поддержку.

Эксперимент достаточно прост. Как и все квантовые частицы, электронные пары обладают волновыми свойствами. В S-волновом сверхпроводнике волна пары везде положительна, а в случае D-волны есть участки, где она отрицательна. Именно эту смену знака волны и планировал заметить Легетт в своем эксперименте. Для этой цели Дональд Гинсберг из университета штата Иллинойс вырастил кристалл высокотемпературного сверхпроводника не толще человеческого волоса, а по бокам его умудрился приладить десяток проводков и соединить их со сверхчувствительным измерителем магнитного поля. Первые же измерения показали, что распространяется D-волна.

Ван Харлиген, руководитель лаборатории, в которой трудятся Легетт и Пайне, говорил: «Эксперимент был предельно прост и нагляден. Некоторые противники нашей гипотезы повторяли его, чтобы доказать, что мы ошибаемся, но их измерения лишь подтверждали нашу правоту».

Почти сегодняшний день

Пока что эксперимент остается критерием истины в науке. После результатов 1993 года Пайне мгновенно стал главным экспертом в теории высокотемпературной сверхпроводимости. S-волновые теории постепенно отошли на задний план, а все остальные перестраивались так, чтобы согласовываться с D-волнами. Но не надо забывать, что эксперимент лишь обнаружил присутствие этих волн, но не показал, да и не мог показать, что их причина лежит в спиновых флуктуациях. Большинство экспертов сегодня верят в существование D-волн, но есть и другие гипотезы.

В январе 1997 года один из «отцов» высокотемпературной сверхпроводимости, Мюллер, опубликовал результаты исследований с кристаллом сверхпроводника, где атомы кислорода были заменены на его более тяжелый изотоп. Оказалось, что в этом случае масса электронных пар возрастает. А это означает, по мнению Мюллера, что атомы кислорода каким-то образом сами вовлекаются в пары. Во всяком случае, возникли сомнения в том, что пары устроены так просто, как полагали физики до сих пор, а в них есть такие экзотические структуры, как «поляроны». Их придумали еще в тридцатые годы будущий создатель водородной бомбы Теллер со своим молодым коллегой Яном.

Электроны в кристалле обычно занимают самое низкое по энергии положение — оно самое удобное и выгодное для них. Но иногда таких состояний оказывается два, и тогда на помощь электрону приходит сама кристаллическая решетка: она немного деформируется и чуть-чуть меняет энергии двух состояний электрона, делая одно более выгодным. Электрон как бы поляризует окружающую его решетку, поэтому такая взаимодействующая структура «электрон — атомы решетки» называется «поляроном». Они могут двигаться по кристаллу, как обычные частицы, перетаскивая за собой начальное возмущение решетки. Именно эти достаточно необычные объекты и считают Мюллер с коллегами ответственными за перенос заряда в высокотемпературных сверхпроводниках. Кейт Джонсон из Массачусетса отмечает, что в таком случае понятно, почему высокая температура не разрушает пару: колебания даже помогают атомам сместиться, чтобы возник «полярон». Но это еще только идеи, точных расчетов нет и специалисты относятся к работе Мюллера, как к наброску гипотезы.

А пока сторонники S-волн и D- волн все чаще встречаются, обсуждают свои проблемы и постепенно движутся к выводу, что истина может лежать где-то посредине. Может быть, реализуется не тот и не другой вариант симметрии, а какая-то их смесь. В принципе это возможно.

Историю допишет будущее?

Да, чаще всего истина оказывается сложнее, чем казалось на первый взгляд. Коллега Мюллера, Хьюго Келлер из Цюриха, пишет так: «Хоть я и сторонник идеи фононов (S- волна.— А. К.), но спиновые флуктуации нельзя игнорировать. Мы должны признать, что обе точки зрения равноправны и надо не выбирать между ними, а попытаться как- то скомбинировать их». Алан Бишоп из Лос-Аламоса полагает, что к двум этим структурам надо добавить еще и « полярон ы», и совмещать не два, а три взгляда, только тогда можно надеяться на достижение успеха. Но все сходятся в одном: до окончательного ответа далеко, надо работать и работать, может быть, новое тысячелетие принесет успех.

Что ж, придется, видимо, отложить исполнение мечты о повсеместном применении «волшебных» сверхпроводников. Соблазн, конечно, велик, но, как писал тот же У. Литтл в одной из статей: «Размышления относительно использования таких сверхпроводников будут читаться скорее как научно-фантастический роман, чем серьезные научные предположения».

Правда, природа может преподнести еще сюрприз, все-таки их время в науке не вышло. А вот в Северной Америке, не дожидаясь новых открытий, собираются прокладывать трансконтинентальный сверхпроводящий кабель.

История продолжается? •

ВО ВСЕМ МИРЕ

Рисунок Е Садовниковой

Сатурн почти не виден

Британский астрономический комплекс, призванный исследовать самые скрытые уголки мироздания, сам попал в черную полосу своего существования. Он находится на пороге открытой распродажи или сдачи в аренду. Вследствие финансового дефицита Королевские обсерватории в Эдинбурге и Гринвиче вынуждены приступить к «реализации» помещений, оборудования и земельных участков. То же самое ждет и удаленные от метрополии телескопы на Гавайях и Канарах. Исследовательский совет Британии по астрофизике утверждает, что Программа наземных исследований в их традиционном виде сегодня не может больше выполняться из-за сложных экономических условий. Четыре упомянутых центра астрономических наблюдений имеют штат около двухсот человек, и им необходимо всемерно сократить расходы. Особые нарекания вызывают монопольные права королевских по титулу учреждений на печать технических отчетов, заказы на оборудование и прочие льготы. Кроме того, они как ведущие органы ответственны за проектирование телескопов и других оптических инструментов, а также за содержание громадной библиотеки со справочно-библиографическим фондом и редкостной фотолаборатории объектов неба. А для коммерсантов синица в руках лучше журавля в небе.

ФОКУС

Александр Семенов

Сколько стоит все?

Звучит этот вопрос странно и хочется ответить капиталистическим акулам романтическими словами учительницы из фильма «Доживем до понедельника»: «Это все равно, что прикнопить солнечный зайчик».

Однако с годами романтика восприятия отходит на второй план, и начинаешь с глубоким уважением относиться к труду ученых (в основном из университетов США), посягнувших на такую глобальную задачу. Спонсировал исследование недавно созданный Национальный центр экологического анализа и синтеза из прекрасно знакомой российскому читателю Санта-Барбары.

Большинство природных явлений крайне сложно оценить — нет рынка и для каждого приходится придумывать индивидуальные методы. Бриллианты стоят гораздо дороже питьевой воды, но без них жить можно, а без воды нельзя. Для эколога стоимость — это абсолютно не главная характеристика предмета и явления. Для экономиста же — наоборот. Хотя слова «эколог» и «экономист» происходят от общего корня, их сегодняшние сферы деятельности далеко не всегда пересекаются, и авторам исследования пришлось много потрудиться для выработки единой системы ценностей и опенок.

Впервые о проблеме оценки природных явлений заговорил в 1973 году американский эколог Кларк, показавший, что наиболее прибыльный способ разведения китов — это убить их всех, мясо продать и деньги положить в банк. Любой самый скромный банковский процент превышает скорость воспроизводства китов. Говоря на строго экономическом языке, выгодно разведение лишь тех животных, которые размножаются быстрее, чем это делают деньги в байке (я имею в виду проценты от капитала).

Но если чуть-чуть подумать, то стоит рассматривать китов не только как мясо. Их ведь можно показывать туристам за хорошие деньги — вот уже увеличение стоимости. Кроме того, они участвуют в поддержке равновесия между морскими обитателями, поедая мелких рачков, — это тоже имеет свою цену. Экономисты пытались оценить «стоимость» китов путем опроса общественного мнения, узнавая, сколько каждый готов пожертвовать на защиту китов. В чисто экономическую оценку неизбежно включался учет моральных ценностей.

Стоимость гектара моря составляет 577 долларов за год. Океана — 252, береговой линии — 4052 доллара. А вот уже гектар озера или реки стоит 8498 долларов. Гектар леса стоит 969 долларов. Самые «дорогие» участки на Земле — устья рек, их стоимость 22832 доллара за гектар. Самыми «дешевыми» являются луга — 232 доллара.

Пример с китами — это лишь краешек сложнейших проблем, с которыми столкнулись авторы исследования. Они разбили все процессы на 17 категорий (газовая регуляция, регуляция климата и т. д.) и выделили на нашей планете 16 типов «биоценозов» — океан, лес, трава, озера, пустыни и другие. Получилось 272 клеточки в двумерной таблице. Работа только началась и далеко не все окошки заполнены. К примеру, не учтена ценность гор, пустынь и Арктики для туристов. Само количество столбцов и строй таблицы будут меняться, но главное — сделан первый шаг на безумно сложном и столь же важном пути.

Таблица производит очень сильное впечатление, причем не до конца ясно — положительное или отрицательное. Некоторые цифры слишком малы, другие — огромны. И что совсем неясно — это как они получены. Полное двадцатистраничное описание сложнейшего процесса приведено в сети Интернет по адресу Rttp: // www. naturp. com. Мы познакомимся лишь с одним примером — с тем, как авторы получили величину 76 долларов за гектар Мирового океана. Умножив эту небольшую цифру на площадь поверхности океана, получаем 2,8 триллиона долларов.

Идея оценки стоимости воды основывается на том, что на побережье людям нравится жить больше, чем внутри материка. Для Калифорнии разница в стоимости прибрежной и далекой от берега земли достигает 10 миллионов долларов за гектар, а в штате Алабама — всего полмиллиона. Усреднив все эти цифры и подсчитав площадь прибрежных участков во всем мире (считая на полкилометра от берега) — 194435 километров побережья в развитых странах и 284795 километров в развивающихся (стоимость прибрежных участков в развивающихся странах в сто раз дешевле), получаем цифру в 2,8 триллиона долларов.

Некоторые цифры противоречивы и вызывают справедливую критику. Стоимость питьевой воды невероятно сложно оценить, ясно лишь, что она будет все дорожать, причем нелинейно. Мы уже используем половину всех запасов питьевой воды.

В некоторых странах ситуация просто критическая: Израиль уже потребляет больше воды, чем есть в его распоряжении. Недостающее количество выкачивается из подземных резервуаров под оккупированным Западным берегом, Голанскими высотами и южным Ливаном. Таким образом, к экономическим проблемам неизбежно добавляются политические, усложняющие и без того сложную задачу оценки.

Таблица дает всем нам колоссальную информацию к размышлению на тему «Почему мы должны защищать природу?» Впервые приведены аргументы, почему надо сохранять как можно больше видов живых существ,— это важно для генетического анализа и поиска новых лекарств.

Впервые оценена важность природных красот: экотуризм стоит 500 миллиардов долларов. Общая сумма стоимости экосистем Земли расположена в пределах 15—55 триллионов (1012) долларов, средняя лежит около 33 триллионов. Это почти в два раза больше стоимости продукта, производимого на Земле человечеством. Самый грубый вывод состоит в том, что тот, кто не ценит окружающую среду и пренебрегает экологией, должен быть готов в три раза увеличить производимый человечеством продукт. И не надо забывать, что некоторые природные продукты просто незаменимы, к примеру, питьевая вода.

Но главная ценность самой таблицы в том, что она впервые дает конкретный материал для оценки больших проектов. К примеру, спрямление рек Бразилии должно принести пользу местному сельскому хозяйству, конкретно — увеличить урожай соевых бобов. Но при этом нарушится экологическое равновесие района, и может исчезнуть немало тропических лесов. Теперь есть возможность оценить плюсы и минусы каждого проекта численно, а это более весомый аргумент, чем романтические призывы защищать природу и не топтать траву.

ТЕХНОЛОГИИ: ШАГ В XXI ВЕК

Александр Алешин

Глаз размером землю

Увы, чем глубже стараются ученые забраться в тайны элементарных частиц или устройства космоса, тем более громоздкие приборы им требуются. Размеры современных ускорителей частиц измеряются десятками километров, а установки, работающие на них, похожи на многоэтажные дома, начиненные сложнейшей электроникой. Но астрономы идут еще дальше: они хотят создать телескоп размером с Землю, а то и в два раза больше. Это становится возможным благодаря использованию наземной сети телескопов вместе с их «собратом», запущенным на околоземную орбиту японскими учеными. Он будет вращаться по сильно вытянутой орбите — от тысячи до девятнадцати тысяч километров над поверхностью Земли.

Давно известно, что радиотелескоп может различать в небесах детали, обратные его размеру. Стометровая тарелка различает в два раза более мелкие детали, чем пятидесятиметровая. Казалось бы, хочешь видеть лучше, строй телескоп больше. Проблема в том, что крупнее ста метров построить трудно — прибор не выдерживает собственного веса и деформируется, что совершенно недопустимо. Тогда астрономы придумали делать телескопы из кусочков.

Чтобы понять, как работает такое «лоскутное одеяло», давайте мысленно разделим большой телескоп для простоты на четыре части. Когда радиоволны, пришедшие из космоса, попадают на первую часть, они отражаются и идут на приемник, где складываются с волнами от остальных.

Теперь представьте себе, что мы два элемента выбросили, а два оставили, но сделали их подвижными. Фиксируем первый элемент, а второй передвигаем, получаем три первые комбинации: 1=2, 1=3, 1=4. Затем первый элемент перемещаем в положение 2, а второй двигаем в 3 и 4. В завершение получаем последнюю комбинацию 3=4 — и имеем то же, что для большого телескопа. Только там все сигналы приходили и складывались одновременно, а для «лоскутного» телескопа — последовательно, после перемещения элементов в новое положение. Процесс складывания информации «покусочно» называется апертурным синтезом.

На самом же деле, астрономы суммируют картинки, полученные от «лоскутков-телескопов», разбросанных по всей Земле. Чем больше различных вариантов, тем четче получается изображение. Ученым помогает вращение Земли: она постоянно перемещает наземные телескопы в новое положение.

Дальше наступает важный момент: все данные надо собрать в одно место, очень точно синхронизировать и сложить. Для каждого кусочка информации надо знать момент наблюдения, иначе говоря, положение Земли и направление на исследуемый объект. Называется такая система VLBI/Veiy Long Base Interferomctiy/ — интерферометрия с очень большой базой. Вот с ее помощью астрономы и получают в свое распоряжение телескоп размером с Землю. Конечно, качество изображения уступает тому, что давал бы настоящий телескоп таких габаритов, но не очень сильно.

Естественное продолжение идеи — вывести телескопы в космос.

До сих пор японские исследователи не слишком активно участвовали в мировом астрономическом бизнесе. Доминировали Северная Америка, Европа и Австралия. Теперь японцы выходят на лидирующие позиции: в феврале 1997 года их ракета M-V вывела на орбиту восьмиметровую параболическую антенну.

Вытащить, однако, на орбиту телескоп такого размера очень сложно. Японцам пришлось придумать нечто удивительно красивое: антенну-сеточку. Струны из толстых кевларовых нитей были растянуты между шестью опорами, расположенными, как лучи морской звезды. На них сверху натягивалась сама сеточка-телескоп из молибденовых нитей с золотым покрытием.

Это уникальное сооружение было создано компанией «Мицубиси». Весит оно 226 килограммов, а форму сохраняет совершенно жестко: ни одна из точек сети не может отклониться от идеальной параболической формы более чем на полмиллиметра. Но самое главное достижение — упаковать все это в двухметровый контейнер, который можно погрузить в ракету и вывести на орбиту. Более всего руководителя проекта Хисаши Хирабаши волновало, как все это великолепие будет раскрываться в космосе: «Это похоже на состояние, которое испытываешь, ожидая ребенка: ты надеешься, что все будет хорошо, но очень волнуешься».

После открытия и отладки антенна начнет передавать 130 мегабайт информации в секунду на пять наземных станций: в Японии, Западной Вирджинии (США), в центре НАСА в Калифорнии, в Австралии и Испании. Каждая из приемных станций снабжена одиннадцатиметровой антенной, разработанной в НАСА. Все участники проекта подчеркивают, что он в принципе был бы невозможен без глобального международного сотрудничества. А в нем участвуют почти сорок радиотелескопов из пятнадцати стран. Десять — в Америке, двенадцать расположены от Англии до Китая, а в южном полушарии еще столько же от Австралии до Южной Африки. Информация со спутника записывается на магнитофонные ленты компьютера и перевозится в два места — японский исследовательский центр «Митака» в пригороде Токио и в Нью-Мексико, где согласуется с данными, полученными наземными телескопами.

Теперь поговорим о синхронизации данных: все эти собранные кусочки информации можно складывать только тогда, когда известна их одновременность. Для решения этой проблемы на каждую магнитофонную ленту записываются метки времени от специального сверхточного устройства — водородного мазера. В космосе его нет, поэтому информацию «спуда» помечают наземные станции уже после приема.

Подобная система уже опробована в США для синхронизации сигналов от космического телескопа Хаббл с наземными телескопами. Она имела гораздо меньше элементов и не очень большое разрешение, но позволила определить размеры некоторых квазаров — самых мощных радиоизлучателей в космосе. «Мы убедились, что подобная синхронизация возможна, и от новой попытки вместе с японским небесным телескопом можно ждать удивительных открытий,— говорит Антон Ценсус, сотрудник НАСА в Вирджинии. — По нашим оценкам, чувствительность новой системы такова, что мы сможем различить отпечатки следов космонавтов на поверхности Луны». Это в три раза повышает существующую точность измерений.

Современная VLBI — система включает в себя десять двадцатипятиметровых телескопов на поверхности Земли. Она заработала в 1993 году и до сегодняшнего дня сделала уже немало открытий. Одно из самых интересных — обнаружение быстровращающегося кольца газа в центре галактики NGC 4258. По колоссальной скорости вращения удалось установить, что в ограниченном объеме в центре галактики расположен объект с массой в тридцать шесть миллионов солнечных масс. Многие астрономы после этой находки думают, что в центре большинства квазаров и активных галактик находятся черные дыры.

Обычно вокруг них вращается диск из вещества, постепенно падающий на центр. Кроме того, астрономам известно, что из черных дыр наружу бьют с огромной скоростью струи разогретого газа, простирающиеся на тысячи световых лет. Никто не понимает механизма выброса и ускорения вещества до таких скоростей, но с помощью VLBJ уже удалось разглядеть начальные участки этих струй.

Оказалось, что они напоминают штопор. Это означает, что вокруг черной дыры действуют фантастической силы магнитные поля, которые только и могут закрутить путь заряженных частиц таким образом. Чтобы убедиться в правильности гипотезы, надо проследить за путем струй как можно ближе к черной дыре — это и будет одной из главных задач новой системы. Откровенно говоря, именно стремление поподробней рассмотреть, что там происходит вокруг черных дыр и в центрах активных галактик, служит главной движущей силой создания космической VLBI. У нее, кстати, теперь есть собственное название — VSOP (VLBI Space Observation Programme).

И вот — первый результат, полученный при помощи VLBI и японского спутника, иначе говоря, первый результат с космического радиотелескопа. Это квазар 1156+295, в котором удалось разглядеть центральную часть и уходящую от него струю частиц. Результат был обнародован в июле 1997 года.

Конечно, до подробного разглядывания черных дыр еще далеко, но надо начинать. Чтобы вы лучше представили разрешающую силу VSOP — один пример: она смогла бы разглядеть рисовое зернышко, расположенное в Токио, из Лос-Анджелеса. Японские астрономы уже планируют следующие шаги по ее расширению. Не отстают и американцы. НАСА разрабатывает проект двадцатипятиметрового космического зеркала на основе майлара — прочного пластика. Четырнадцатиметровое зеркало было испытано в мае 1996 года во время одного из полетов американского космического челнока «Шаттл». В этом проекте планируют принять участие Европа и Россия, но пока он остается только проектом, потому что денег на него не выделено и даже орбита для нового телескопа не выбрана. Финансирование будет зависеть от успешности работы VSOP.

Более близкие планы у России: в 1998 году Не исключен запуск десятиметровой пятитонной тарелки. Орбита ее будет очень вытянута, телескоп должен отходить от Земли на 77 тысяч километров, что должно в три раза повысить разрешение VSOP. У наших соотечественников есть и глобальные идеи. Николай Кардашев из Физического института Академии наук разрабатывает такой проект, когда тарелки будут запущены на орбиты в миллион километров от Земли. Тогда телескоп станет уже в сто раз больше нашей планеты. «Это будет нечто удивительное,— откликнулся Ценсус.— Вот тогда-то мы доберемся до того, что упрятано в центрах квазаров». •

 Григорий Зеленко

«Пилюли от старости»

Мечты, реклама и суровая реальность

Этот номер журнала был уже готов к отправке в печать, когда произошли некие примечательные события. Американские средства массовой информации сообщили о сенсационном достижении американских биологов в работе с ферментом теломераза. Этот фермент объявлен «фонтаном юности» — заманчивее не скажешь!

Один из центральных российских телевизионных каналов тут же включился в акцию и объявил: «Открыт ген старения...».

«Недавно открыт ген старения...» — так начиналась статья Игоря Лалаянца в № II нашего журнала за 1996 год. Автор рассказывал о результатах исследований, состоявшихся еще в 1955—1996 годах. И в частности, о том, что число делений клеток в организме — то есть продолжительность их жизни — связано с сокращением «длины хромосомных теломер, являющихся, как полагают, молекулярными часами клетки».

Теломеры — это концевые участки хромосом. Теломераза — фермент, который обеспечивает воспроизводство этих участков при удвоении хромосом в процессе подготовки клетки к делению. Так выстраивается цепочка: теломера — теломераза — число клеточных делений — продолжительность жизни клетки. И вот, как сообщает корреспондент ИТАР—ТАСС Виталий Макарчев, американские исследователи «в ходе экспериментов ученые смогли создать технологию поддержания в организме необходимого количества теломеразы. Тем самым поддерживается и процесс постоянного омоложения клеток. «Это способно привести к бесконечному продлению человеческой жизни», — заявил участник эксперимента Джерри Шей.».

Откликаясь на последние события, газета «Известия» опубликовала свой комментарий и дала ему примечательное заглавие - «Таблетка от старости становится реальностью». Правда, между приемом «пилюли с теломеразой» и реальным действием этого фермента в ядрах клеток нашего организма, а также его общим возрастным состоянием — дистанция огромного размера, но об этом из-за краткости нашего комментария дальше распространяться не будем. Обратим внимание на другое; допустим, теломераза в ядре клеток сработала как надо. «Молекулярные часы» в хромосомах получили новый подзавод, клетки обрели способность делиться дальше и тем самым продлять свою жизнь — и что потом? Вопрос непростой, вопрос грозный. Биологам известны различные виды клеток, в которых не действуют теломерные «молекулярные часы» в хромосомах, но большинство этих видов — раковые клетки. «Исследователи старения находятся как бы между Сциллой смерти и Харибдой рака» (И. Лалаяиц). Дж. Шей и его коллеги сумели удержать свои подопытные клетки от сползания в онкологию. А что будет в живом организме, где миллиарды клеток, неподвластных жесткому лабораторному контролю?

Впрочем, как ни интересны все эти молскулярно-генетические хитросплетения, импульс для подготовки данного комментария дали совсем иные обстоятельства.

Что в конце концов произошло? Изучение теломер началось давно. Например, «Известия» рассказали о работах российского биолога Алексея Оловникова, который еще в 1971 году сообщил принципиально новые данные по теломерным «хвостам» хромосом.

Теоретическая модель теломеразного «механизма старения» клетки была разработана не позже 1995 года. А что реально произошло сейчас, в 1998 году?

Американские ученые во главе с Джеральдом Шеем сумели ввести теломеразную субстанцию в живые клетки, сохранив нри этом подопытные клетки в нормальном состоянии, то есть не сделав их раковыми. При этом число делений клеток увеличилось в полтора раза. И соответственно, надо думать, увеличилась продолжительность их жизни. «Это замечательное достижение,— оценил его Алексей Оловников. — То, чего добились ученые «в пробирке», несомненно, удастся сделать в будущем и в живом организме. Сегодня я не сомневаюсь в том, что будут созданы лекарства, которые продлят не просто жизнь, а молодость каждого человека, отодвинут начало старости и огромного числа болезней». Кстати, признаны и заслуги самого Оловникова. От Леонарда Хейфлика, видного специалиста по биологии клетки, Оловкшков получил послание: «Бум, который сегодня поднялся вокруг телом сризы, не был бы возможен, если бы не ты».

Многие десятилетия цивилизованные народы жили под сенью девиза «Реклама — двигатель торговли». В те благословенные времена ученые вообще, а наши отечественные в особенности с неприязнью косились на прессу: погоня, мол, за сенсациями, за дурно пахнущими новостями и вообще — реклама! Теперь же с очевидностью выяснилось, что уже давно для всего мирового научного сообщества действует лозунг «Реклама — двигатель науки». Потому что без прессы и без рекламы нет общественного внимания к научным разработкам и признания их, нет финансирования, нет грантов, нет оборудования.

Скажем, работы по клонированию млекопитающих велись давно и дали — на лабораторных мышах — замечательные результаты. Шотландские ученые из Института Рослин добились выдающегося результата, вырастив овечку Долли, но потом — обратите внимание — сумели весьма эффективным образом подать свой успех телевизионным командам, а через них — и всему цивилизованному сообществу.

Вернемся к теломеразе. В этой области исследований конкурируют различные научные коллективы, и успех в общественном мнении каждому из них нужен, как воздух,— это раз. Отсюда рекламные усилия и всемирный «звон» (как говаривали когда-то шахматисты).

«Фонтан юности» — надо же придумать!

Но есть и пункт два. Он состоит в том, что, грубо говоря, наука «умеет много гитик» и в ней по поводу роли теломер в жизни клетки существуют весьма различные мнения.

Теломериого «механизма старения» клеток нет вообще — такова позиция ряда известных исследователей, в том числе крупного специалиста по биологии клетки, лауреата Нобелевской премии Томаса Чеха. Об их работах рассказывается в статье, публикуемой дальше.

Наука так именно и делается: на многие «да» есть свои «нет» до тех пор, пока истина более или менее ие установится. Стремление ввести читателя в этот завлекающий мир «рго» и «contra» на фоне сенсационных сообщений о «пилюлях от старости» и послужило поводом для данного комментария.

А продолжение последует непременно. Конкуренция научных коллективов в этой области молекулярной биологии так велика и ставки в ней так высоки, что события тут развиваются стремительно. Будем ждать новых сообщений с интересом. Все-таки жизнь — старение — смерть. Касается каждого.

КЛУБ «ГИПОТЕЗА»

Михаил Вартбург

«Часы смерти», «Часы жизни» - ау?

Соблазнительная гипотеза, по которой старение и рак связаны с длиной теломер, является ошибочной. Таким громовым (для понимающих) ударом начинается статья о новых исследованиях по теломерам.

О теломерах заговорили всего несколько лет назад, но сразу очень шумно и возбужденно. Еще бы! Выяснилось, что эти особые образования на концах хромосом каким-то образом связаны со старением и смертью клеток, а стало быть — и всего организма.

Поясним подробнее. Внутри каждой хромосомы, окруженная белковой защитной оболочкой, находится туго свернутая, многократно «сфальцованная» для более плотной упаковки молекула ДНК, имеющая, грубо говоря, вид винтовой лестницы: две длинные химические цепи, соединенные химическими же «ступеньками» и свернутые винтом. Именно эта молекула несет в своих химических звеньях всю наследственную информацию.

Многие из клеток время от времени делятся надвое, давая жизнь новому поколению клеток, и этот процесс деления сопровождается удвоением ДНК в хромосомах (внешне это выглядит как удвоение хромосом), необходимым для того, чтобы обе дочерние клетки получили один и тот же набор «генетических инструкций».

Удвоение ДНК — очень сложный процесс. Им управляют специальные белки, которые движутся по «винтовой лестнице» этой молекулы, как застежка по «молнии» на одежде. Продвигаясь от одного конца молекулы к другому, они «расстегивают», разделяют ее на две одиночные цепи и одновременно раскручивают сами эти цепи. По мере того как такой «расстегивающий» молекулу белок продвигается вдоль нее, позади него два других белка, иного типа, движутся по двум расплетенным и отделенным друг от друга цепям молекулы и присоединяют к свободным участкам этих цепей химические звенья, дополняющие каждую цепь снова до двойной лесенки, а затем закручивают обе получившиеся лесенки винтом. Таким образом, пока первый белок расплетает винтовую лестницу исходной ДНК, позади него непрерывно нарастают две новые винтовые лестницы, то есть две новые молекулы ДНК, в точности подобные исходной. К моменту, когда передний белок кончит расплетение всей молекулы, задние уже построят и заплетут две новые — Произойдет «удвоение».

В этом описании есть, однако, небольшая неточность. Дело в том, что в действительности два задних белка, строящих новые молекулы, работают неодинаково. Один из них всегда движется в ту сторону, что и передний, «расплетающий» исходную молекулу белок, а вот второй способен двигаться только в противоположном направлении. Поэтому ему приходится все время совершать своеобразные прыжки: сначала он приближается вплотную к переднему белку и с этого места начинает двигаться назад, строя очередной участок новой ДНК; за это время передний белок продвигается немного вперед, расчищая для него новый строительный участок; задний белок-строитель совершает прыжок, снова приближаясь вплотную к переднему, а затем опять начинает пятиться от него назад, заполняя очередной участок новой ДНК — и так до конца.

До конца — да не совсем! Поскольку описываемый белок-строитель (тот, что способен двигаться только вспять) должен каждый раз держать под контролем весь освободившийся участок строительства, ему нужны «крепежные места» на концах этого участка. Пока работа по созданию двух новых ДНК идет в основной части исходной молекулы, это требование легко выполнимо; но когда процесс такого строительства доходит до конца исходной молекулы, у белка-строителя не остается одного «крепежного места» — одна его «рука», так сказать, повисает в пустоте. И самый последний участок исходной молекулы остается недостроенным, неудвоенным. Имеются белки еще одного, третьего типа, которые этот дефектный участок отрезают.

В результате удвоение оказывается неполным — самые кончики исходной ДНК не удваиваются, а всякий раз отрезаются. И понятно, две новые молекулы ДНК, получившиеся при каждом очередном делении, должны поэтому оказаться несколько короче исходной. (У внимательного читателя в этом месте может возникнуть вопрос: не означает ли такое укорочение дочерних ДНК, что в них осталось меньше генетической информации, чем в материнской? Биологи, которые тоже задумались над этим, вынуждены были заключить, что та информация, которая содержится в концах молекул ДНК, является, по всей видимости, не нужной для жизнедеятельности клетки: это просто запасные, лишенные всякого генетического смысла, «буферные» химические звенья, призванные дать молекуле возможность укорочения без потери важной информации.)

Эти-то буферные концы ДНК (или тех хромосом, внутри которых упакованы ДНК) и есть теломеры.

А весь тот сложный процесс, который мы выше попытались грубо, но наглядно представить, можно коротко выразить двумя-тремя фразами: при каждом очередном делении клетки теломеры ее хромосом несколько укорачиваются, а обусловливается это тем, что белки, заведующие удвоением хромосом (происходящим перед всяким делением клетки), теряют свою эффективность, как только дело доходит до удвоения их концов (то есть теломер). Иначе говоря, теломеры не способны копироваться полностью, а потому каждый раз, когда клетка делится, ее теломеры теряют часть своей длины. Что немедленно подталкивает к ошеломляющему выводу: количество возможных делений клетки, то есть время ее жизни, ограничено исходной длиной ее теломер, ибо как только эти теломеры укоротятся до минимально допустимой длины, клетка утратит способность делиться — она умрет.

Именно так родилась гипотеза, связавшая теломеры со старостью. По существу, она впервые предложила наглядное, молекулярное объяснение процесса старения и смерти. По мере старения организма, говорила она, его теломеры становятся все короче, пока, наконец, не достигают той минимальной длины, на которую исходно рассчитаны. Эта их исходная длина и задает длительность жизни данного организма. Теломеры — это те песочные часы, что отмеряют отпущенное ему время. Это все три богини Мойры в едином лице: и та, что прядет нить человеческой жизни, и та, что измеряет ее длину, и та, с ножницами, которая в положенный момент ее обрезает. Но все это, добавляла гипотеза, относится к жизни нормальных клеток. А вот в клетках, пораженных раком, теломеры, напротив, почему-то не укорачиваются; и это объясняет, почему раковые клетки способны делиться — и размножаться — до бесконечности. Иными словами, это объясняет главную особенность этой страшной болезни. Но это не только объяснения. Все это имеет и чисто прикладное значение. Ибо все сказанное означает, что в принципе наука может победить и старость, и рак: для этого ей достаточно научиться (открыть способ) предотвращать укорочение теломер в хромосомах нормальных клеток и, напротив, ускорять их укорочение в хромосомах раковых клеток.

Одного этого открытия было бы достаточно, чтобы обессмертить крохотные теломеры. Но этим дело не кончилось. В самое последнее время на теломеры обратили свое внимание и специалисты по СПИДу. Оказалось, что в иммунных клетках определенного типа теломеры, в результате атаки вируса СПИДа, укорачиваются намного больше, чем им положено по возрасту,— как будто атака вируса эквивалентна быстрому искусственному старению. Эти результаты породили гипотезу, что, возможно, то же самое происходит в иммунных клетках всех других типов, и тогда воздействие вируса на организм сводится к преждевременному изнашиванию его иммунной системы (на «молекулярном языке» — к преждевременному укорочению его теломер). Опять- таки весьма соблазнительная в своей простоте и общности гипотеза, согласитесь.

Напомним, что все эти открытия следовали одно за другим, и каждое поднимало теломеры еще на одну ступеньку славы: вот они объясняют старение, вот они объясняют рак, а вот уже и загадочный СПИД тоже оказывается связан с ними. И вдруг — как удар литавр в самой высшей точке симфонического накала — прозвучал громовой голос: все эти гипотезы являются ошибочными! Теломеры не имеют абсолютно никакого отношения ни к старению, ни к раку, ни к СПИДу!

В научной печати были опубликованы результаты новых исследований. Если верить им, то теломеры вовсе не сокращаются с каждым делением в нормальных клетках и вовсе не остаются неизменными в раковых клетках. Авторы этих новых работ — Элизабет Блэкберн из Калифорнийского университета и Тития де Ланге из университета Рокфеллера.

Что же послужило основанием для столь радикального пересмотра всех прежних представлений? Какие новые результаты понудили Блэкберн и де Ланге вынести теломерам столь суровый приговор?

Как утверждают эти исследовательницы, все прежние экспериментальные выводы, указывавшие на непрерывное сокращение теломер при каждом очередном делении, были ошибочными, потому что базировались на слишком малом числе наблюдений. В экспериментах Блэкберн и де Ланге была прослежена достаточно длинная последовательность делений, и это позволило им обнаружить, что после некоторого периода укорочения длина теломер снова начинает возрастать, пока не достигает прежней величины; после этого она опять начинает укорачиваться, и так далее. Иными словами, достаточно продолжительное наблюдение показывает, что процесс изменения длины теломер представляет собой не столько неумолимое укорочение, сколько чередование укорочений и удлинений — этакий «маятниковый» процесс!

По мнению Блэкберн и де Ланге, укорочение теломер не связано с каким бы то ни было «врожденными» особенностями белков, заведующих удвоением ДНК, а потому не является неизбежным. Напротив, когда длина теломер становится так мала, что на них остается очень мало белковых молекул, тогда сплошной белковый слой, прежде покрывавший теломеры, распадается, и белки, заведующие удвоением, получают возможность пробиться к концам молекулы ДНК. А следующее деление клетки сопровождается уже вполне нормальным удвоением ДНК, вместе с ее концами; в результате теломеры становятся чуть длиннее и с каждым новым делением продолжают удлиняться — пока не достигнут такой длины, когда удлинение снова сменится укорочением.

Это, конечно, обескураживающий вывод. Он полностью противоречит описанной нами выше модели удвоения ДНК. Тем не менее авторы новых работ настаивают на том, что эта модель не соответствует действительности. Подобное мнение высказывает и крупнейший специалист по биологии клеток, лауреат Нобелевской премии доктор Томас Чех, который пришел к таким же выводам в результате своих последних исследований изменений длины теломер в дрожжевых клетках. По мнению этих ученых, теломеры — просто буферные зоны, призванные закрыть собой, как пробкой, концы хромосом и тем самым обеспечить сохранность более важных участков ДНК внутри каждой хромосомы.

- Впрочем, д-р Блэкберн считает, что ей удалось найти такой клеточный процесс, к которому теломеры все же имеют хоть какее-то отношение. Как мы уже говорили, перед каждым делением хромосомы клетки удваиваются: вместо одной появляется пара одинаковых. Непосредственно перед делением эта пара разделяется: одна из ее хромосом оттягивается к одному полюсу клетки, а другая — к другому. В результате, после деления в каждой половинке (то есть в каждой из двух дочерних клеток) окажется по одной хромосоме каждой пары, а в целом — одинаковые с материнским наборы всех хромосом. Так вот, по утверждению Блэкберн, теломеры, судя по всему, имеют отношение к этому процессу разделения хромосомных пар и их оттягивания к разным полюсам клетки.

Это, конечно, очень интересный (и, добавим, пока еще очень мало исследованный) процесс. Но, конечно, это не то, что старение. Или рак. Или СПИД. Совсем не то. Поэтому, если (подчеркнем еще раз: ЕСЛИ) результаты Блэкберн и де Ланге найдут подтверждение в работах других исследователей (а можно думать, что эти обескураживающие результаты будут сейчас усиленно проверяться), то увлекательную и изящную гипотезу об укорочении теломер как основной причины старения, болезней и смерти придется действительно отбросить. И тогда нам останется, вслед за древними римлянами, лишь меланхолически вздохнуть: «Sic Transit gloria telomeris!».

Благодарим израильский еженедельник «Окна» за возможность публикации этой статьи. •

ВСЕМИРНЫЙ КУРЬЕР

 Александр Семенов

Реки

• оставляют следы

• текут среди воды

• есть и на Солнце

оставляют следы

Циркон, состоящий из циркония и углерода, очень прочный минерал.

«А уж если он попадает в реку,— говорит Нэнси Риггс, геолог из американского штата Аризона,— то его несет без остановки». В этом году Риггс с коллегами по цирконовым осколочкам проследили русло реки, которая несла свои воды по территории Соединенных Штатов сотни миллионов лет назад. Тогда Северная Америка была частью супсрконтннеита Пан ген, а океан начинался в Неваде.

Геологи собрали осколки циркона в песчаниках северо-западного Техаса. Используя изотопный метод датировки (сравнивая количество двух разных изотопов урана в этих песчаниках), они определили, что циркон образовался между 515 и 525 миллионами лет назад. После этого удалось найти место в горах на возвышенности Амарилло-Вихита, откуда эти цирконы были вымыты. Цирконы столь почтенного возраста нечасто встречаются, но группе Риггс удалось отыскать их в западной Неваде. Ученые сделали вывод, что принесла их туда древняя река, которую они назвали Чинли.

После того как Пангея начала двигаться от экватора в более сухие пояса, а высокие участки Техаса опустились ниже, река пересохла. Произошло это около двухсот миллионов лет назад.

текут среди воды

Известные климатологи Хансен и Бездек решили найти какие-нибудь ключи для длиниопериодных климатических перемен. С этой целью они тщательно проанализировали сорокапятилетние записи поверхностных температур в Северной Атлантике.

К сожалению, им не удалось обнаружить ничего определенного, что давало бы возможность предсказывать погоду хотя бы на год. Но они обнаружили нечто совсем необычное и непонятное: огромные линзы теплой и холодной воды, медленно вращающиеся на просторах Атлантики. Размеры этих линз гигантские — около тысячи километров в поперечнике, но их оказалось совсем непросто заметить. Хансену и Бездеку удалось их зафиксировать только потому, что они не принимали в расчет большинство второстепенных и коротких (меньше четырех лет) изменений, а искали самые заметные колебания. Оказалось, что линзы на один-два градуса холоднее или теплее окружающих вод. Это своеобразные замкнутые на себе реки в океане, и вода в них движется, следуя общей структуре океанических течений: против часовой стрелки в Северной Атлантике и по часовой стрелке в южной части. После четырех—десяти лет путешествий линзы исчезают. Их размер в глубину трудно определить точно, ио он не больше четырехсот метров.

Очень загадочна скорость их движения: полтора километра в день — это примерно на треть меньше скорости окружающих течений. Ученые считают, что вода протекает как бы сквозь линзы и обменивается с ними температурой. Никто не понимает, как возникают линзы и почему им удается так долго жить. Хансеи и Бездек предполагают, что между атмосферой и поверхностью моря идет какой-то обмен, поддерживающий линзы в стабильном состоянии. Непонятно, как линзы влияют на климат,— это должно проясниться в будущем, а пока линзы остаются загадкой.

есть и на Солнце

Совместные усилия солнечной обсерватории SOHO (Solar and Heliostieric Observatory) европейского и американского космических агентств привели к открытию мощных струйных потоков на Солнце. Их вполне можно называть и реками, только состоят они из раскаленной газовой плазмы.

«Обнаруженные нами движения плазмы очень похожи по структуре на климатические картины нашей планеты,— говорит Джаспер Шоу из Стенфорда.— Еще одна неожиданность: потоки у полюсов, расположенные в глубине Солнца и не видимые с поверхности». Шоу и его коллега Александр Косовичев обнаружили шесть достаточно широких полос (по 70 тысяч километров) в южной и северной полусферах, которые движутся с разными скоростями. Они считают, что эти полосы уходят на 20 тысяч километров в глубь Солнца. Есть и более мелкие овалы по 25 тысяч километров, вращающиеся, как вихри,— это самые мелкие из найденных до сих пор структур на Солнце (не забывайте, что оно в два раза больше нашей планеты). И наконец, весь поверхностный слой Солнца медленно перетекает от экватора к полюсам. Поток этот достаточно медленный — около ста километров в час — по сравнению со скоростью вращения самого Солнца (семь тысяч километров в час), но тем не менее за год вещество с экватора добирается до нолюса. В общем, пристальное изучение нашего светили показывает, что это невероятно активная среда, поведение которой далеко еще не понято астрономами.

Исследовательская группа из Стенфорда изучает Солнце при помощи прибора «Допплеровская камера Михельсона», который измеряет движение миллиона точек поверхности Солнца раз в минуту. Измерения позволяют отследить движение воли возмущений через солнечные внутренности, а потом делать выводы о составе и структуре этих внутренностей. «Нечто похожее делают врачи, просвечивая ваши внутренности ультразвуком», — говорит Шоу. Более точное понимание того, как устроено Солнце, поможет ученым понять причины одиннадцатилетнего цикла его активности и даст возможность предсказывать магнитные бури, которые влияют на наше самочувствие, а порой и на поведение наших приборов.

ВОЛШЕБНЫЙ ФОНАРЬ

Юлий Данилов

Название реки Большой Меандрес в Турции стало нарицательным для обозначения меандров — излучин любой реки. Некий путешественник собирается пройти на лодке все меандры от истоков до устья реки, в пяти местах пересекающей некоторую параллель.

На рисунке представлены все возможные варианты последовательности расположения точек пересечения реки и параллели с запада на восток.

Рисунок Ю. Сарафаном

Андрей Журавлев

Путешествие в недалекое прошлое

в поисках далекого прошлого

Фото автора

Остатки древнейшего сообщества твердого морского дна (ножки иглокожих)

Вот урок нашей русской насмешливости. Вперед не стану судить о человеке по его бараньей папахе и по крашеным ногтям.

А. С. Пушкин. Путешествие в Арзрум во время похода 1829 года.

«Он был типичным порождением своей Среды...». «Среда заела...».

Что же это за Среда, которая способна породить и заесть? В какой мере влияет Среда на организмы в ней живущие? Часто крупнейшие события в эволюции биоты, такие как кембрийская (550 миллионов лет назад) и ордовикская (490 миллионов лет назад) вспышки разнообразия организмов, связывают с изменениями Среды. Интересно, что оба события часто объясняют повышенным притоком биогенных веществ (фосфатов, соединений азота, железа), что якобы и способствовало умножению видов. В переводе с научного языка на современный телевизионно-казенный жаргон это означает, что процветание государства зависит лишь от обилия в нем жратвы.

Конечно, хорошо бы было перенестись куда-нибудь в начало кембрийского или ордовикского периода и посмотреть, как оно там на месте было. К сожалению, машина времени так и осталась изобретением писателей-фантастов. Да и попади она нам в руки, все равно ни один наблюдатель, даже все человечество, учитывая непродолжительность его существования (всего каких-то три с половиной миллиона лет), не способны отследить ни одно из событий, о которых пойдет речь, поскольку каждое из них длилось более пяти миллионов лет.

Но если нельзя попасть сразу туда, куда хочется, попытаемся хотя бы подъехать поближе.

А теперь представьте себе портреты одних и тех же лиц, пристально буравящие вас суровыми взглядами со стен домов, лобовых стекол машин, из глубины будок чистильщиков обуви, с подарочных тарелок и, сами понимаете, с первых страниц газет. Представьте телевизионные программы, сверстанные из новостей не первой свежести, которые произносятся бодро-ледянящими голосами, кинофильмов двадцати-тридцатилетней давности, музыкальных заставок с цветочками и трудящимися массами, спортивных соревнований и речей тех же лиц, что смотрят на вас со стен, тарелок и так далее (см. выше). Песни эмигрантов, звучащие с затертых магнитофонных пленок, названия улиц, переиначенные в честь «вечно живых» лидеров, и плакаты с целеустремленными лицами солдата и рабочего. Чтобы попасть в такую страну, понадобится обычный ТУ-154 и чуть больше трех часов лету.

Обстановка в аэропорту медленно и ясно проясняет, в какой части света и на каком вообще свете мы находимся. Медленно, потому что нужно отстоять длиннющую очередь на паспортный контроль, затем еще одну такую же, где в окошке любезно объяснят, что сюда стоять было не нужно, так как здесь проверяются только местные жители, и наконец, третью, которая уже не очередь, а просто толпа с огромными тюками, коврами, тележками носильщиков, колыхающаяся, но неподвижная. Очередь берет свое начало от таможенника, если, конечно, удастся до него добраться. Он старательно пролистывает буклеты «Аэрофлота» и тщательно выдергивает из них страницы с балеринами, рекламирующими водку, просто с водкой в ящиках и просто балеринами в пачках.

За спиной таможенника, в теплом ночном горном воздухе нас окружает толпа по-восточному любезных красивых улыбающихся молодых парней, которые на любые вопросы, заданные на ломаном английском языке, дают на том же языке только положительные ответы. Выясняется, что каждый из них встречает именно нас, и он прислан местной геологической службой, чтобы как можно скорее после бессонной ночи, проведенной в самолете и аэропорту, мгновенно доставить к вожделенной койке в гостинице. После нескольких кругов по ночному, но сияющему всеми огнями городу (еженедельная праздничная ночь с четверга на пятницу, когда работают все магазины, рестораны и банки), выясняется, что язык мы все-таки ломали несколько по-разному и лучше вернуться в аэропорт. В аэропорту нас окружает.., как можно скорее.., выясняется.., в аэропорт.

Семнаи. Уголок базара

Тегеран. У Аятоллы Хомейни

Тегеран. Самая устойчивая часть власти

Открытое лицо Ирана

В аэропорту с третьего раза мы попадаем в дружеские объятия тех, кто ждет именно нас, то есть представителей Иранской геологической службы, и через десять минут оказываемся в ведомственной гостинице.

На следующий день, когда рассеивается утренняя дымка у подножия хребта Эльбурс и проступают контуры потухшего, но величественного — на все свои пять с половиной километров высоты — вулкана Демавенд, вместе с ними проступают и некоторые отличия сегодняшнего дня страны исламского фундаментализма от прошлых дней государства победившего коммунизма. Нет очередей на переполненных товарами рынках и в магазинах, не продают с одиннадцати до семи водку, но нет и кинотеатров, а женщины ходят с покрытой платком головой и обычно небольшими группками — по две-три. Это женская половина обычной иранской семьи отправилась за покупками.

Итак, мы в Иране. И привело нас сюда не только бедственное положение российской науки, в результате которого научная поездка в родную Сибирь оказалась не по карману, но и некоторые особенности географического положения этой страны на Земле кембрийского периода.

В отчетном периоде Иран находился не в центре Азии, а на западной периферии не существующего ныне материка Восточная Гондвана. Этот материк включал в себя нынешние Австралию,' Антарктиду, Новую Зеландию, Новую Гвинею, а также большую часть современной Азии, за исключением Сибири. Сибирь тогда находилась примерно на экваторе, между Западной и Восточной Гондванами.

Западная Гондвана стремительно (для материка, со скоростью 15—19 сантиметров в десять лет) приближалась к Восточной. Сама Западная Гондвана состояла из Южной Америки, Африки, южной и центральной Европы, а также небольших кусочков Европы западной и Америки Северной.

Встреча обеих Гондван намечалась в середине кембрия, и туда мы еще успеем. (Поскольку центр будущей объединенной Гондваны находился в Индии, материк получил свое название по народу гонды, населяюшему теперь центральную часть этого полуострова.) Временное воссоединение Гондван было не менее значимым, чем временное воссоединение Украины и России. В этой связи стоит отметить, что территории будущих Киева и Москвы в кембрийском периоде находились близ Южного полюса на материке Балтия. Если бы положение материков на планете оставалось неизменным, то ссылали бы из Сибири в Москву, а не наоборот, а правительственные дачи омывались бы теплым таймырским морем.

Однако вернемся из теплой Сибири и холодной Балтии на территорию (точнее, акваторию) тогдашнего умеренного Ирана. С одной, западной стороны он находился под влиянием силы Кориолиса, которая выносила богатые биогенными веществами глубинные слои океанических вод. (В современном мире подобное явление происходит у тихоокеанских берегов Южной Америки.) С другой, восточной стороны иранская часть Гондваны испытывала растяжения. Там образовывались мелководные моря, сходные с нынешним Красным морем, которое расширяется благодаря расхождению Африки и Аравийского полуострова.

С близлежащей суши в эти моря сносились продукты выветривания, которые тоже содержали изрядное количество биогенов. Биогенные вещества поступали в эти мелководные моря и...

Согласно распространенной гипотезе, там-то и осуществлялся откорм и расцвет кембрийских организмов, давших первую вспышку разнообразия древней жизни. Сейчас на месте этих бассейнов вздымается хребет Эльбурс, куда нам и надо попасть, чтобы увидеть эту вспышку своими глазами.

В праздничную пятницу, когда все выезжают на загородную прогулку, из города к ближайшей речке движется вереница микроавтобусов и небольших грузовичков: иначе все свое семейство не вывезти. Семьи размером в одну жену перемещаются на одном мотоцикле без коляски: впереди ребенок постарше, затем муж, двое более мелких детей и жена — замыкающая. Улицы и четырехрядные шоссе забиты машинами в семь- восемь потоков. Таковы видимые результаты демографических последствий исламской революции: менее чем за двадцать лет население страны возросло более чем в два раза. А что еще делать с двумя-тремя, иногда даже четырьмя женами, если почти единственное развлечение — это пятничный кебаб на берегу речки? Но вероятно, что и жены станут вскоре неоправданной роскошью, поскольку жениться в очередной раз можно только по представлению справок, подтверждающих способности мужа обеспечить семью. Средняя же зарплата по стране за революционные годы упала в пять раз, и нередко люди вздыхают по прекрасным временам правления шаха, когда все у всех было. Даже вареные бараньи головы были пищей для бедных, а не изысканным лакомством в лучших ресторанах.

В такой ресторан меня, как руководителя экспедиции, повезли завтракать. Остальные члены экспедиции, Представляющие более западные страны, вежливо отказались. Ничего особенно страшного в отдельно сервированных языках, копытцах и жирном супе из требухи не оказалось, и бараньи глазки отнюдь не выглядывали грустно из тарелки, как предполагали мои коллеги. Чай был подан из настоящего самовара, который по- персидски называется «самовар», так же как сам чай по-русски — это «чай»: наглядный пример живого языкового обмена культур.

Итак, мы вырвались за пределы безграничного Тегерана и вскоре оказались у нашей цели, на северном склоне хребта Эльбурс. До горного аула Далир, вознесшегося на высоту в две тысячи метров, мы добрались на джипе. Выше проезжей дороги не было, поэтому после скорых переговоров со встретившими нас благословением местными жителями, мы получили мулов, лошадей и парнишек-погонщиков. Взгромоздившись на кучу из кошм и водрузив ноги на хуржины, мы под звонкое прицокивание языков погонщиков за полтора часа оказались у цели. За все время пути, несмотря на его заметную крутизну в прямом смысле этого обиходного ныне слова, только один человек, причем местный, свалился с резво рванувшего мула. Нас, впервые оказавшихся верхом, и поэтому намертво вцепившихся в гриву, кошмы и повод всеми конечностями, можно было уронить только вместе с животным.

На высоте в три с половиной тысячи километров выше уровня моря, у края ледника, было то, что 540 миллионов лет назад находилось примерно в полукилометре ниже уровня моря, то есть морское дно самого начала кембрийского периода.

Там-то и накапливались биогенные вещества. Эти вещества поглощались водорослевым и бактериальным планктоном. Их усваивание требовало значительного объема кислорода (169 единиц кислорода на единицу фосфора), что вело к недостатку этого элемента в придонных водах (аноксии) и почти полной гибели всего живого. Это событие отмечено траурной полоской фосфатоносных черных, почти безжизненных сланцев, оттенившей лежащие ниже белые известняки с разнообразными ракушками.

Подобное, наверно, случилось на Земле впервые, но потом аноксии стали обычным явлением, а сейчас это губительное для морской жизни явление стало практически постоянным во многих прибрежных водах из-за хозяйственной деятельности человека, особенно использования фосфатных удобрений и вырубки тропических лесов, которая приводит к быстрой эрозии богатой биогенами почвы.

Итак, кембрийский взрыв разнообразия организмов вряд ли может быть объяснен просто изобилием пищи. Реальность, запечатленная в геологическом разрезе, показала обратное: разнообразные, но не слишком многочисленные обитатели нормальноморских условий с наступлением биогенного изобилия сменились на массовых, но исключительно однообразных потребителей, единственным достоинством которых, по-видимому, была способность все быстро переваривать. (Так несколько лет назад полуголодный, но имеющий свою культуру, науку и даже боеспособную армию СССР, превратился в СНГ, изобилующий пищей и ее одноликим потребителем, у которого преобладают органы, необходимые для потребления оной.)

Истинная причина кембрийского роста разнообразия кроется, во-первых, в появлении хищников (см. «В середине начал», «Знание — сипа», № 10 за 1996 год), а во-вторых, в совершенствовании потоков органического вещества между сообществами организмов, населявшими различные слои Мирового океана. Так, появление планктонных (плавающих в верхней толще воды) членистоногих фильтратов способствовало понижению численности фитопланктона и одновременно создало направленный поток биогенов в сторону морского дна, где они стали перемешиваться с осадком и захороняться в нем благодаря деятельности роющих организмов (которые тоже появились только в начале кембрийского периода).

Там, где теперь заканчивается ледник, 540 миллионов лет назад было дно моря

Рабочий момент

Участники экспедиции

Дело в том, что вообще-то накопленные фитопланктоном биогенные вещества практически не тонут, а регенерируют в толще воды и возвращаются в поверхностные слои, способствуя новым вспышкам фитопланктона и аноксийным явлениям. В западных странах, чтобы мусор не разносился по двору, его упаковывают в пластиковые мешки, которые складываются в ожидании мусоровоза. Членистоногие подобным же образом поступают со своими фекалиями, упаковывая их в периферическую мембрану. Упаковки тонут (и становятся добычей донных организмов), а животные избегают рефильтрации собственных экскрементов. И остатки сложных фильтровальных аппаратов членистоногих, и биомаркеры (ископаемые молекулы), свидетельствующие об упаковке фекалий, начинают встречаться именно в кембрийских отложениях.

Итак, в первой половине кембрийского периода во многих частях света образовались крупнейшие месторождения фосфоритов. Если фосфориты свидетельствуют об относительном обилии биогенов в морской среде, не могло ли последующее угасание их притока (за счет снижения скоростей эрозии континентов и совершенствования потребления биогенов) способствовать ордовикской вспышке разнообразия, которая в три раза превышала кембрийскую? Ведь наиболее разнообразные морские сообщества современности (например, рифовые) процветают именно в олиготрофных (голодных) условиях, в отличие от условии эвтрофкых (сытых). Для проверки сего предположения мы отправились в восточную часть Эльбурса, где сохранились более молодые отложения.

Вниз спустились бы почти без приключений, не подумай я, что уже достаточно освоился на лошади, чтобы въехать в аул на рысях. Эта мысль, по- видимому, передалась моему персональному погонщику Саиду, и мы одновременно прицокнули над ушами лошадки. В итоге я действительно оказался на главной площади первым, придавленный сверху рюкзаком с образцами. Встречал нас весь аул. По сравнению с черно-серым Тегераном, женщины гор одеты намного пестрее, поэтому мне захотелось снять живописные посиделки на краю площади. Испросив официального разрешения мужей и других родственников мужского пола, я направился к женщинам с фотоаппаратом. После недолгих уговоров со ссылкой на семейные авторитеты, четыре из них согласились позировать. Но стоило мне залезть в джип, меня позвали обратно, где уже пребывала группа примерно из тридцати девиц, причем каждая пожелала получить свою фотку. Пришлось согласиться.

По дороге мы ненадолго завернули в Тегеран, чтобы увидеть современное чудо света — гробницу аятоллы Хомейни. Четыре минарета и купол самой гробницы покрыты настоящим золотом, над гробницей реет красный стяг. Последнее обстоятельство вызвало у нас некоторое недоумение, поскольку знамя исламской революции, на которое мы все теперь налюбовались,— зеленого цвета. Пригробничный фанатик, из числа того меньшинства, которое за его большую агрессивность принято называть большинством, с нескрываемой брезгливостью к иноверцам пояснил, что в общем-то он был уверен, что знает, почему это так, но раз его спрашивают, то теперь он не вполне уверен, но раньше, когда он был уверен, он сказал бы нам, что красный цвет это цвет крови, а кровь — это и есть революция. Как говорится, яснее ясного. Затем мы отправились на север Тегерана, во дворец, где жил последний шах Ирана, а теперь находятся музеи Во время прогулки по парку наши сопровождающие сокрушенно вспоминали, какой шах был добрый (всем нефть давал) и какой бедный. В последнем мы убедились воочию. Если у имама целая гробница — из золота, то у шаха золота хватило лишь на один телефон, другой аппарат уже был серебряный. У дома приемов дворцового ансамбля возвышались галифе, заправленные в сапоги. Мне живо вспомнились картины из моего детства, когда в скверах, парках и на площадях стояли похожие обрезки, а в местах более отдаленных — и более возвышенные причиндалы. Наверное, нижняя часть любой власти и является наиболее устойчивым ее местом.

В отличие от зеленеющего западного Эльбурса, восточный Эльбурс — место пустынное. Во время долгой однообразной дороги, пролегающей вдоль белеющих в мареве солончаков, шофер крутил кассету с записями певиц. Поскольку в современном Иране подобное запрещено, мы поинтересовались, нет ли на этот счет каких-нибудь поблажек. Ответ был, что поблажек, конечно, нет, но это ведь всего лишь кассета. Женщины в поселках этой пустынной части Ирана были закутаны во все черное так, что лишь один глаз выглядывал наружу и тут же снова скрывался в складках накидки. Подобное одеяние вызвало у нас оживленный спор по поводу местных мужчин: строже ли они придерживаются традиций или любят риск?

К этому моменту Западная Гондвана столкнулась с Восточной. Схлопывание океана между ними выразилось в уменьшении объема срединно-океанических хребтов, наличие которых благоприятствует высокому стоянию уровня моря. Падение уровня моря затронуло не только моря теперь уже единой Годцваны, но и соседние Сибирь и Балтию. Последовало резкое сокращение акватории мелководных, наиболее пригодных для жизни морей, и оно довершило начавшееся ранее вымирание уникальных раннекембрийских организмов.

Это столкновение континентов и одновременное сближение более мелких континентов (микроплит) с Сибирью способствовало усилению щелочного вулканизма, продукты которого повышают уровень углекислого газа в атмосфере. Избыток углекислого газа в атмосфере создает недостаток углекислоты в водной среде. В конце цепочки, запущенной этим явлением, возникает результат: на дне морей образуются стабильные области твердого дна.

В донных осадках «восточно-эльбурского» моря сохранились первые сообщества твердого морского дна, то есть древнейшие организмы-обрастатели (стебельчатые иглокожие, губки, прикрепленные брахиоподы). Наряду с рифовыми, такие сообщества отличаются исключительно высоким видовым разнообразием за счет усиленной специализации их обитателей. (Именно специализация исключает потребление различными видами сходных ресурсов.)

Появление подобных сообществ на рубеже кембрийского и ордовикского периодов явилось одной из причин бурного роста разнообразия всей морской биоты. Иссякание потока биогенов должно было сказаться на структуре их непосредственных потребителей, одноклеточных растительных организмов или фитопланктона. На смену массовым, но однообразным фитопланктерам должны были прийти менее обильные, но более разнообразные, например за счет приспособления к разному уровню светового потока, виды. (Подобное разделение невозможно в замутненных эвтрофных условиях.) В свою очередь, потребители фитопланктона, и те, что населяют твердое морское дно, и те, что обитают в толще воды, должны были специализироваться для улавливания различных фитопланктеров, и их разнообразие стало возрастать.

Накапливаясь и уплотняясь на дне, остатки донных организмов образовывали ракушники, сцементированные стабильным калыцитовым цементом. Эги ракушники и были нужны животным- обрастателям, чтобы плотнее заселить дно. Но не только изменения стиля морской цементации способствовали появлению таких сообществ. Как показал старший научный сотрудник Палеонтологического института РАН Сергей Рожнов, далее эти сообщества набрали достаточно сил для самовоспроизводства. Дело в том, что рассыпаясь на мелкие составляющие, стебли иглокожих создают еще больше быстро затвердевающих слоев ракушника, тот покрывается еще более обильными зарослями иглокожих, которые распадаясь после смерти... и так далее, и так далее.

Конечно, нынешний горный и пустынный Иран совсем не похож на морской Иран пятисотмиллионолетней давности, но события, происходившие тогда в органическом мире, определили относительную безбедность этой страны в мире нынешнем. Тогдашние и более поздние организмы собственно и создали то, чем живут иранцы: фосфориты, уголь и нефть. Однако вряд ли кто- нибудь согласится назвать современный Иран или Россию процветающими странами. Что-то для этого нужно еще.

Однако самое интересное, что мы увидели в Иране,— это взаимодействие Среды и организмов.

Одних изменений Среды явно было недостаточно для становления и изменений биоты. Они, несомненно, влияли на облик биоты, то есть на разнообразие организмов и связей между ними, но вряд ли такое влияние выходило за ограничительные рамки (негативные обратные связи).

Позитивные обратные связи проявляются прежде всего во влиянии самих организмов на рост разнообразия сообществ. Так, колониальные многоклеточные способствовали разнообразию рифовых сообществ за счет создания многомерного пространства рифов, появление стебельчатых иглокожих во многом обусловило развитие сообществ твердого морского дна, внедрение хищников и планктонных фильтраторов вызвало мощную волну отбора среди потребляемых ими организмов.

Более того, кембрийско-ордовикский этап, возможно, стал поворотным в истории Земли, поскольку организмы сами стали контролировать Среду наряду с космическими и тектоническими процессами. Об этом мы, может быть, поговорим позднее. •

ПРОБЛЕМЫ ПЛАНЕТЫ ЗЕМЛЯ

А. Семенов

Игра с климатом в русскую рулетку

Разобравшись в прошлом климата, ученые надеются лучше понять настоящее и предсказывать будущее.

Довольно давно уже исследователи поняла, что многое зависит от океана и особенно от его мощных течений. В декабре 1997 года одно из самых известных таких течений — Эль-Ниньо — вернулось на свой прежний путь. Его предыдущий приход в 1982 году привел к гибели двух тысяч людей и материальному ущербу в 13 миллиардов долларов. Именно поэтому не ослабевает внимание ученых к проблемам движения океанических течений в пространстве и времени. Еще взгляд ни проблему мы и хотим предложите вашему вниманию.

Для северных европейцев, страдающих от необычно холодных зим, непрекращающихся насморков и гриппов, глобальное потепление выглядит «светлым будущим» и избавлением от бед. Чем плохо: переместиться в средиземноморскую благодать, не двигаясь с места. Но — оставьте пустые мечты: как это ни парадоксально звучит, однако глобальное потепление может ввергнуть Европу в еще большую прохладу на несколько сотен лет.

Европейцы должны быть благодарны Атлантическому океану за тепло в их жизни. По справедливости, северным европейцам суждено было мерзнуть, как и канадцам, находящимся на той же широте. Но теплые поверхностные воды из тропических широт подогревают Европу уже много-много лет. Именно этому «нагревателю» и угрожает глобальное потепление.

Как работает нагревательный процесс в Европе? Теплые воды приносит Гольфстрим, представляющий собой западную часть огромного вихря, известного океанографам как субтропический круговорст. Аналогичные круговороты есть во всех океанах, ими управляют ветры и вращение Земли. Влияние Гольфстрима на климат Европы могло быть совсем незаметным, если бы в Атлантике не было двух мощных океанических течений: одного к востоку от Гренландии, а другого — на юге Лабрадорского моря. Они загоняют Гольфстрим в глубь океана и протаскивают его теплые воды далеко на север.

Гольфстрим и североатлантический насос образуют часть глобальной океанической циркуляции, которую океанографы окрестили «конвейерным ремнем». Теплая вода течет на север через Атлантику в сто раз быстрее, чем река Амазонка. Затем она ныряет вглубь около Гренландии и возвращается в южную часть океана на глубине два-три километра под названием Глубоководное североатлантическое течение. Этот круговорот отдает в сто раз больше тепла холодной северной атмосфере, чем его потребляет население Земли. Колоссальное количество высвобождаемого тепла нагревает воздух вокруг Европы градусов на пять, и этот бесплатный «обогреватель» надежно трудится уже более десяти тысяч лет. Однако некоторые климатологи считают, что вмешательство рода человеческого в климат Земли может запустить новый период нестабильности.

Картина основных океанических течений. Красным цветом выделены теплые течения.

О работе «конвейерной ленты» известно уже немало. Ее функционирование обусловлено различной плотностью воды в разных точках Атлантики. Воды на севере плотнее, чем на юге, поэтому Глубоководное североатлантическое течение и движется с севера на юг. На юге оно присоединяется к Антарктическому полярному течению, окружающему планету е запада на восток. Часть теплой воды поднимается к поверхности около Антарктиды, другая продолжает двигаться на глубине в другой океан и через тысячу лет достигает севера Тихого океана.

Путь, по которому эта вода возвращается в Атлантику, пока до конца не выяснен. Есть два возможных варианта: западный «путь теплой воды» — между островами Индонезии и вокруг Южной Африки, и восточный — вокруг Южной Америки через пролив Дрейка.

Плотность воды в Северной Атлантике определяется ее соленостью и температурой, именно эти факторы определяют и работу «конвейерной ленты». Когда теплая поверхностная вода соприкасается с холодным арктическим воздухом, она охлаждается. Это увеличивает ее плотность, и она погружается вниз. С другой стороны, северные поверхностные воды разбавляются дождями, реками и тающими снегами — это уменьшает плотность и препятствует погружению вглубь. В тропических широтах вода на поверхности становится более соленой и плотной из-за сильного испарения, поэтому там она опускается вглубь, выпуская на свет божий потоки из глубины.

Самоподдерживающая система с положительной обратной связью имеет по меньшей мере один крупный недостаток: если нарушить движение, остановить «конвейерную ленту», то она так и будет стоять. Этот эффект был замечен в одном из первых экспериментов по моделированию климата с учетом океана и атмосферы. В конце восьмидесятых годов Суки Манабе и Рон Стоуфер из лаборатории динамики жидкости в Принстоне (Нью-Джерси, США) обнаружили, что в их модели климата есть два совершенно различных и более или менее стабильных состояния. Одно напоминает современную систему циркулярных течений, а во втором «конвейерная лента» сильно смешена к югу, и средняя температура в Европе градусов на десять ниже, чем в наши дни. С тех пор этот вывод о двух устойчивых состояниях был не раз подтвержден в экспериментах с разными моделями климата.

Без ответа остается главный вопрос: возможен ли переход между этими двумя устойчивыми состояниями? Были ли такие переходы в прошлом? Что может привести к такому переходу? К счастью, сама Земля содержит несколько обширных климатических архивов, которые, после некоторого детективного расследования, могут дать ключи к разгадке тайн. Среди них — спрессованные слои снега в Гренландском ледяном щите и слои осадков, накопившиеся на дне Атлантики.

Эти естественные архивы показывают нам, что быстрые и глобальные климатические скачки наблюдались каждую тысячу лет или окало того на протяжении последнего ледникового периода, что резко контрастирует со стабильностью последних десяти тысяч лет. Последний из таких скачков произошел на самом выходе нашей планеты из последнего ледникового периода. Постепенное потепление климата привело к таянию льдов, но затем в течение десяти лет все ВДРУГ резко вернулось к ледниковому состоянию.

В 1989 году модельный эксперимент Эрнста Майер-Реймера и Уве Миколаевича из Гамбургского института имени Макса Планка помог найти причину такого скачка. Оказывается, массированный приток пресной воды от таяния льда привел к внезапной остановке «конвейерной ленты», что повергло Атлантический район в жуткий холод.

Сегодня исследователи задаются вопросом; может ли сегодняшнее глобальное потепление из-за накопления двуокиси углерода в атмосфере привести к подобным последствиям? К примеру, такое потепление должно нагреть поверхностные воды в высоких северных широтах. Кроме того, увеличится количество дождей, снегопадов и растаявшей воды от ледников. Все это снизит плотность поверхностной воды и может остановить механизм перекачки воды.

«Конвейерная лента» течений может давать «сбой», и тогда неминуемы резкие климатические изменения

В 1993 году Манабе и Стоуфер изучали влияние концентрации двуокиси углерода на глобальный климат в модели, связывающей океан, атмосферу и льды. При росте концентрации углерода в четыре раза по сравнению с доиндустриальной эпохой глубоководная океаническая циркуляция полностью останавливается. Однако эксперты ожидают, что такой концентрации двуокиси углерода в атмосфере не должно быть как минимум до 2100 года. При этом остановка циркуляции происходит медленно, сотню-другую лет, а совсем не так резко, как это было раньше, о чем нам говорят льды Гренландии.

Несмотря на некоторое расхождение теории и эксперимента, из климатических архивов и из модельных расчетов следует, что климат Земли — очень незащищенная система. За последние несколько лет ученые проанализировали много проб со дна океана, и ситуация еще усложнилась. Появились доказательства, что в некоторые холодные периоды «конвейерная лента» не исчезает, а смещается к югу.

Три года назад Мишель Сарнтейн из университета в Киле (Германия) с коллегами из Франции и Нидерландов опубликовал результаты расчетов по глубоководным перетокам воды в Атлантике в разные моменты прошлого на основании большого числа проб со дна океана. Они обнаружили три типа циркуляций. Первая — теплая «конвейерная лента», работавшая последние десять тысяч лет. Второй тип — «ледниковая конвейерная лента», которая была более мелкой и не дотягивала до Гренландского моря на севере, а оканчивалась где-то у юга Исландии. Наконец, они обнаружили периоды, когда «конвейерная лента» была очень слабой из-за большого количества талой воды, проникавшей в Атлантику и ослаблявшей океанские перетоки.

В то же время Стефан Рамсторф в Киле проводил расчеты того, как большое количество пресной воды будет влиять на климат и окружающую температуру воздуха. Он тоже нашел третий устойчивый вариант холодной «конвейерной ленты», простирающейся не так далеко на север, как сегодня. Она не успевает отдавать много тепла северным областям Европы, и похолодание происходит даже без полного выключения теплого течения. В 1994 году эксперименты Эндрю Вивера и Терции Хьюгс из Канады показали, что с увеличением осадков в Атлантике «конвейерная лента» может начать переходить из одного устойчивого состояния в другое, приводя к сильным колебаниям европейского климата.

Понимание того, что простой приток пресной воды в Атлантику может иметь глобальные климатические последствия, сильно встревожило ученых. Для серьезных последствий нужно совсем немного добавочной пресной воды, поскольку район, где течения уходят под воду, достаточно ограничен — всего сотни километров в поперечнике. Здесь ахиллесова пята «конвейерной ленты».

Но не стоит воспринимать все сказанное как предсказание скорого апокалипсиса: это лишь модельные расчеты, а модели неточны и приблизительны. Качественно эффект предсказывается наверняка, но вот сколько пресной воды надо добавить, чтобы изменить климат, не ясно. А ведь еще надо учесть скорости перемешивания вод разной солености и температуры Несмотря на колоссальный прогресс вычислительных мощностей, их сил на точный расчет не хватает.

Ясно одно: из-за потепления в следующем столетии можно и нужно ожидать неприятностей с европейским климатом. Мы просто не понимаем, почему современный климат так стабилен и сколько еще лет он будет стабилен.

Естественно, ученые не сидят сложа руки, а стараются улучшить свои математические мелели. Во-первых, они пытаются понять, связаны ли резкие смены режима течений с ледниковым периодом или же они происходили и в теплые периоды (например, в отрезок между 113 и 125 тысячами лет назад, у него даже есть специальное название — межледниковый период Емиана). Если окажется, что ледниковый период необходим, человечество может спать спокойно: оледенения на Земле нет.

Зимой 1997 года были начаты исследования в специальных экспедициях европейских, американских и канадских океанографов. Они планируют подробно изучать связь процессов конвекции с климатом Северной Атлантики. С одной стороны, результаты будут интересны сами по себе — может, удастся, наконец, выяснить: слабеет конвекция в Гренландском море с 1980 года (как предполагают некоторые ученые) или же это просто климатическая флуктуация. С другой — их будут использовать в моделях, что должно повысить точность и надежность предсказаний последних.

Исследования стоит расширять, поскольку последствия похолодания для Европы будут просто катастрофическими. И это будет не только европейская проблема. Влияние прошлых похолоданий прослеживается в США, Чили, Новой Зеландии. Геохимик Ваяли Брокер из Колумбийского университета в Нью- Йорке подытоживает все опасения таким образом: «Мы все играем с климатом в русскую рулетку, и патрон может лежать в любом из гнезд...». •

По материалам зарубежной печати подготовил Александр Семенов.

ДИСК-ЖОКЕЙ ДЛЯ ЛЮБОЗНАТЕЛЬНЫХ

Александр Семенов

Марки, марки, марки...

Не знаю почему, но время марок и их коллекционеров ушло в прошлое. В моем детстве (начало шестидесятых годов) их собирали все, начиная с первого класса. Долгие часы проводила компания моих приятелей за рассматриванием сокровищ и их обменом. Похоже, что эти счастливые моменты канули в Лету.

Совсем недавно в Советском Союзе было около миллиона организованных филателистов, а теперь их осталось не более двадцати пяти тысяч пожилых и несгибаемых приверженцев этого благородного хобби. Они называют друг друга динозаврами и продолжают собирать марки и проводить выставки. В октябре 1997 года в московском Манеже прошла прекрасная филателистическая выставка, на которой был представлен несколько необычньй каталог, создатели которого надеются возродить интерес к собирательству при помощи самых современных технологий.

Фирма «Зареалье» создала первый в мире каталог почтовых марок Российской империи, РСФСР, СССР и РФ с 1857 года на компакт-диске. Это самый большой электронный полностью иллюстрированный каталог национальных марок с описанием около шести тысяч знаков почтовой оплаты. До сих пор было сделано всего несколько аналогичных продуктов, среди которых наиболее известны каталоги испанских и итальянских марок но три-четыре тысячи изображений в каждом. Главный смысл нового каталога в том, что заинтересоваться им смогут молодые пользователи компьютеров. Он достаточно прост в обращении. Вы можете рассматривать марки по десяти основным разделам: «искусство», «природа», «спорт», «космос», «Ленин», «кто есть кто», «транспорт», «война», «ордена и медали», «850 лет Москве». Есть специальный поиск по слову или части слова, содержащегося в названии или описании марки, по порядковому номеру, цене. Можно пристально рассматривать на экране одну- единственную марку, а можно — сразу 24, например, серию «Народы СССР» из 21 марки, выпущенную в 1933 году

Тот, кто захочет стать не просто любителем, а специалистом, может добавлять личные заметки по поводу любой марки, включать реальные цены и информационные вставки. Мало того, он сможет пополнять каталог собственными оцифрованными изображениями марок и сведениями о них — программа разместит их на жестком или гибком диске. Делается все достаточно просто, а если появятся вопросы, на экране всегда горит кнопка «помощь». Перед началом работы вы можете выбрать, на каком языке будете общаться с компьютером — русском, английском, немецком,— это делает диск доступным практически всему миру.

Ну а теперь пару слов о марках на диске.

Самый первый сюжет — изображение двуглавого орла в голубом овале на беззубцовке выпуска 1857 года, а среди самых последних — 1995 год — симпатичная серия старинных зданий Москвы. Очень интересный раздел «Кто есть кто»: по портретам от императора Петра 1 до членов Политбюро можно проследить историю России.

Как это пи странно, но политические деятели не доминируют: немало писателей, художников, летчиков, полярников, даже ученые попадаются.

К сожалению, я не эксперт, поэтому не смог должным образом оценить описание зубцов и их размеров, но вот проследить всю историю нашей космической эпопеи или припомнить былые успехи хоккейной сборной — сплошное удовольствие.

Все-таки жаль, что такое красивое увлечение и развлечение уходит в прошлое. Может, новый диск поможет его воскресить?.. •

Анатолий Сагалевич

Глубоководные аппараты «Мир» в фильме «Титаника»

В ноябре 1992 года в столице Канады Оттаве, в Музее истории цивилизации состоялась премьера кинофильма «Титаника», снятого канадской фирмой «IМАХ». Большая часть фильма снималась на российском научно- исследовательском судне «Академик Мстислав Келдыш», а все глубоководные съемки на затонувшем «Титанике» были сделаны с глубоководных обитаемых аппаратов «Мир-1» и «Мир-2», принадлежащих так же, как и судно, Институту океанологии имени К П. Ширшова РАН

В ту трагическую ночь впередсмотрящий на «Титанике», вглядываясь в темноту, неожиданно увидел айсберг. Прозванив в этот колокол три раза, что означало сигнал опасности, он добежал до телефона и сообщил: «Айсберг справа по борту!»

На рисунке выше — так представляли себе последнее пристанище «Титаника» в апреле 1912 года

Фирма «IMAX» снимает кинофильмы на широкую семидесятимиллиметровую пленку. Фильмы демонстрируются в специальных кинотеатрах с большим экраном площадью 600 квадратных метров и со специальным восьмиканальным звуковым сопровождением. Необычные технические возможности демонстрации фильма создают ощутимый эффект присутствия в происходящем на экране у зрителей, сидящих в зале. Фирма «IMAX» неоднократно награждалась «Оскарами» Всемирной Академии искусств и на всемирных выставках и за фильмы, и за инженерную разработку киносистемы, создающей настоящее зрелище на уровне высокого искусства.

До съемок фильма «Титаника» в арсеналах фирмы «IMAX» было около ста кинофильмов на различные темы — о природе, о животных, о спорте, об альпинизме, о космосе и т. д., но не было ни одного фильма с глубоководными съемками. Фильм «Титаника» восполнил этот пробел с помощью российских глубоководных обитаемых аппаратов «Мир-1» и «Мир-2». Конечно, выбор именно аппаратов «Мир» для проведения киносъемок фирмой «IMAX» стал мировым признанием российских глубоководных технологий и проведения подводных операций на больших глубинах. Определяющими моментами при выборе аппаратов «Мир» в качестве инструментов для съемок явились два фактора. Во-первых, два аппарата, работающих с борта одного судна, дают широкие возможности при проведении киносъемок под водой и в плане освещения отдельных объектов, и в плане взаимодействия на объекте, съемок одного аппарата другим на фоне объекта и т. д. Во- вторых, аппараты «Мир» имеют большой центральный иллюминатор диаметром двести миллиметров, что очень важно для широкоугольного объектива кинокамеры «IMAX».

После решения основных технических проблем летом 1991 года состоялась экспедиция на НИС «Академик Мстислав Келдыш» на «Титаник», затонувший в 1912 году. В экспедиции приняли участие двадцать восемь представителей США и Канады. Основной целью экспедиции бьшо проведение глубоководных съемок на «Титанике» с аппаратов «Мир» в соответствии со сценарием, написанным выдающимся режиссером Стивеном Лоу. В течение трех недель было сделано семнадцать погружений аппаратов «Мир» на «Титаник», в течение которых проводились съемки и на носовой, и на кормовой части затонувшего судна, и на огромной площади вокруг него, усеянной различными предметами, выпавшими из «Титаника» при затоплении. Ведь еще в американской экспедиции с глубоководным обитаемым аппаратом «Алвин» в 1986 году было установлено, что «Титаник» во время затопления развалился на две большие части, лежащие в шестистах метрах друг от друга. Поэтому Стивен Лоу и написал сценарий, и спланировал погружения таким образом, чтобы охватить все аспекты последствий произошедшей в 1912 году катастоофы.

На фотографии — внешний вид корабля в 1991 году

Стивен Лоу принимал участие в пяти погружениях аппарата «Мир-2» в качестве режиссера и оператора. Большую часть глубоководных съемок сделал он свм. Бслылая часть съемок производилась на борту НИС «Академик Мстислав Келдыш». Операторы снимали работу штурманов, машинной команды, поваров. Особое внимание уделялось съемкам работы группы, обеспечивающей погружения аппаратов «Мир».

Это был первый фильм фирмы «IMAX», снимавшийся на российском судне, и Стивен Лоу стремился показать как можно шире жизнь русских людей, их работу, общение и т. д. Очень важно было показать в фильме работу подводных аппаратов, людей, пилотирующих и обслуживающих их, методику работы под водой и проведения глубоководных съемок. Ведь большинство людей на Земле не имеют понятия об этих необычных операциях, не знают о подводных аппаратах и возможностях проведения работ на больших глубинах. Поэтому эта линия впоследствии стала одной из основных в фильме.

Капитан Смит наблюдает за спуском шлюпки во время стоянки «Титаника» в порту

В фильме прослеживается несколько сюжетных линий Основная идея — показать масштабность трагедии, произошедшей в начале века с необычным, казавшимся тогда фантастическим судном. Мы видим на экране черно-белые фотографии начала века во весь огромный экран. Здесь и стапель в Белфасте, на котором закладывалось судно, и огромный его корпус, и машинное отделение с огромными котлами. Черно-белые изображения сменяются цветными подводными съемками отдельных частей лежащего на дне судна, сделанными с аппаратов «Мир».

Одна из спасшихся во время катастрофы женщин, Ева Хат, делится своими впечатлениями о «Титанике» как о совершенно необычном создании начала века. «Все были уверены в его непотопляемости»,— говорит она с экрана. Во время катастрофы Еве Хат было шесть лет. Стивен Лоу снимал ее у нее дома и в костеле небольшого английского городка, в котором она жила в последние годы. Она трогательно рассказывает о путешествии на «Титанике», показывает фотографию отца и французского бульдога, который пересекал океан вместе с ними. Ее отец погиб в катастрофе, а мать и Ева были спасены на одной из спасательных шлюпок. На экране Ева Хат обрезает цветы и рассказывает о том, что произошло 15 апреля 1912 года. Радом с ней — французский бульдог, точно такой же, как был тогда на борту «Титаника»...

Каюта телеграфистов на «Титанике»

Телеграф с капитанского мостика «Титаника». Именно с его помощью был отдан приказ в машинное отделение сначала о полной остановке двигателей, а потом команда «полный назад». Но было уже поздно...

Бронзовая фигурка из салона первого класса

Действие переносится на наше судно «Академик Мстислав Келдыш», которое ведет поиск «Титаника». Это — режиссерская уловка. Цель ее — показать, сколь сложна работа в экспедиции по поиску объектов на дне, даже таких больших, как «Титаник». Мы нашли его сразу, ибо заранее знали координаты. Но ведь «Титаник» искали в пяти экспедициях каждое лето, начиная с 1980 года, и нашли в десяти милях от предполагаемого места затопления только в 1985 году. Поэтому Стивен Лоу показывает длительный поиск «Титаника»: навигаторов на мостике «Келдыша», спуск аппаратов «Мир», озадаченные лица подводников во время поиска и т. д. Вот аппарат идет вблизи грунта, пилот видит приближение какого-то предмета. Чемодан! Американский член экипажа Рольф Вайт берет его в манипулятор аппарата «Мир». Я говорю. «Рольф, положи на место. Это принадлежит не тебе, а другим людям». Чемодан вновь ложится на дно. Стивен Лоу недаром вставил эту сцену в фильм. Ведь перед экспедицией мы подписали соглашение с фирмой «IМАХ» о том, что мы ничего не будем поднимать с «Титаника». Этот шаг подчеркивал, что мы, ученые, совершаем гуманную миссию и хотим показать затонувшее судно людям только путем съемок фильма...

Во время экспедиции на «Титаник» проводились и научные исследования. На борту «Келдыша» находилась группа геологов и биологов Института океанологии РАН, а также группа ученых Бэдфордского океанографического института из Канады. В фильме показаны отбор геологических проб с борта судна, работа ученых в аппарате «Мир», проведение анализов в лабораториях на борту судна и т. д.

И конечно же, подводные съемки. Наконец, аппараты вышли на «Титаник». Мы выходим к носу «Титаника»: острый, словно лезвие топора, он врезался в осадочную толщу, разбросав вокруг часть грунта. Борта покрыты натеками ржавчины, которая в виде сосулек покрывает их от палубы до самого осадка. Поднимаемся выше, выходим на уровень палубы и видим вдали свет мощных светильников второго аппарата «Мир», сидящего на мостике «Титаника». Один кадр сменяет другой: палуба, лебедки, якорные цепи, первый трюм, второй... Вот мы уже на шлюпочной палубе, отсюда спускали шлюпки тогда, в 1912. Сейчас на правом борту осталась лишь одна шлюп-балка, остальные либо сломаны во время катастрофы, либо съедены ржавчиной. А вот и гимназия, в которой дети играли и читали книги...

Компас «Титаника»

Один из салонов корабля

Необычной была операция по съемкам левого винта «Титаника». Два аппарата «Мир» подползли под кормовой подзор затонувшего судна и сделали совершенно уникальные съемки. На экране мы видим огромный винт «Титаника», а справа — аппарат «Мир-1». Великолепные съемки сделаны Стивеном Лоу с «Мира-2». На экране вся сцена продолжается тридцать — сорок секунд, а операция по съемкам заняла несколько часов: необходимо подойти, расположить соответствующим образом аппараты друг относительно друга, подобрать освещение и т. д. А на борту судна в это время было неспокойно: пропала связь с обоими аппаратами, которые были заэкранированы сверху корпусом «Титаника». Командиры увлеклись и забыли о сеансах связи. Связь возобновилась, когда аппараты «выползли» из-под подзора и вышли «на волю». Конечно, всего этого мы не видим на экране, там лишь винт и один из аппаратов рядом, но такая сцена, как говорят, дорогого стоит.

А вот и последнее погружение. В руке манипулятора табличка, на которой выбиты названия организации, принимавших участие в экспедиции: «IМАХ», Национальное географическое общество США, Институт океанологии имени П. П. Ширшова РАН и другие. Табличка обрамлена цветами. Я говорю Рольфу Вайту: «Рольф, мы положили эти цветы в намять о детях, погибших в этой катастрофе. Они больше никогда не увидят свет в отличие от нас. Пора наверх?»

Гребной винт «Титаника»

Лыжные вещи одного из пассажиров «Титаника», поднятые со дна

Ева Хат в костеле говорит последние слова в фильме: «Как хорошо жить на свете, и люди должны об этом помнить в любой ситуации». После этого она закрывает дверь и выходит из костела...

Полтора часа этого необычайно захватывающего зрелища пролетают как одно мгновение. Это фильм не только о трагедии «Титаника». Это фильм об экспедиции Института океанологии на НИС «Академик Мстислав Келдыш», о людях, которые делают необычную, связанную с большим риском работу, о взаимоотношениях людей, живущих на разных континентах, но работающих в экспедиции как одна семья.

Сейчас фильм «Титаника» идет во многих кинотеатрах «IMAX» в разных странах мира. Он идет с большим успехом, каждый сеанс — полный аншлаг. К сожалению, в России до сих пор такого кинотеатра нет, а ведь фирма «IМАХ» существует уже более тридцати лет и создала более ста пятидесяти фильмов на различные темы. Фильм «Титаника» занимает среди них одну из лидирующих позиций. В нем снимались русские люди, в нем показана уникальная российская глубоководная обитаемая техника. Руссхме люди должны увидеть этот фильм! •

БУДЬТЕ ЗДОРОВЫ!

Если изматывает мигрень...

Новый способ лечения мигрени открыли ирландские врачи. Чтобы предотвратить приступы этой изматывающей болезни, они рекомендуют перед сном надевать на зубы накладные пластинки.

По данным группы исследователей из Королевского университета Белфаста, разламывающая череп головная боль может быть вызвана непроизвольным стискиванием зубов во время сна. В результате организм вырабатывает специфическое вещество, которое вызывает сокращение сосудов в голове, что, как полагают, и является причиной приступов мигрени.

Как сообщил руководитель группы исследователей профессор Филипп Лэймли, использование таких пластинок помогло избавиться от мигрени семидесяти процентам больных, участвовавших в медицинском эксперименте. При этом эффект лечения оказался на редкость устойчивым — только десять процентов пожаловались на возобновление приступов по истечении контрольного срока в один год.

В Ирландской ассоциации борьбы с мигренью пояснили, что новый аппарат еще не запатентован и потому хранится пока в тайне.

Лучший совет — похудеть

Слухи о том, что бессонница наносит большой вред здоровью, сильно преувеличены. К такому выводу пришла группа британских исследователей из Брэдфордской королевской клиники, изучив последствия расстройств сна у пятидесяти четырех человек. Как оказалось, повышение кровяного давления, возникновение аритмии, ишемии, инфаркта или инсульта, а также развитие других сердечно-сосудистых заболеваний вовсе не обязательно связано с мучительными ночными бдениями.

Бессонницей страдают примерно четыре процента мужчин средних лет и два процента женщин. Отказ организма погрузиться в сон наука объясняет «периодическим сужением верхних дыхательных путей».

Бессонница развивается как бы параллельно с другими физиологическими изменениями в организме.

Медики убеждены, что все-таки главные виновники сердечных заболеваний — излишний вес и, увы, возраст. Поэтому лучший совет, который они могут дать страдающим от бессонницы,— худеть и вести здоровый образ жизни.

Мужчин спасет яд

Лечить простатит — самую распространенную среди мужчин болезнь — можно и без вмешательства врачей. Операционный стол страдающим воспалением предстательной железы отныне заменит ресторан, а скальпель хирурга - нож опытного повара, разделывающего смедтельно опасную, но крайне вкусную и, как оказалось, целебную рыбу фугу.

Выделяемый ею яд тетротоксин, как считает сорокачетырехлетний турецкий профессор Мустафа Джамгез, либо полностью уничтожает воспаленные клетки, либо в значительной степени препятствует дальнейшему увеличению их численности. По его словам, это уже доказано опытным путем в лаборатории при проведении экспериментов над клетками животных и человека.

Группа, возглавляемая турецким профессором, надеется, что лекарство против болезни, которая, согласно прогнозам, в новом тысячелетии займет первое место по летальным исходам среди представителей сильного пола, начнут массово производить через пять лет.

А вы любите оливки?

Ежедневное употребление в пищу оливок и оливкового масла как минимум на десять лет увеличивает жизнь, а содержащийся в них витамин Е укрепляет сердечно-сосудистую систему, предотвращает преждевременное старение кожи и возникновение желудочно-кишечных заболеваний. Такое мнение высказала профессор турецкого университета Хеджетепе Гюльден Кексал. По ее мнению, все, кто всерьез заботится о своем здоровье, должны непременно включать в ежедневный рацион оливки.

«Мы советуем каждому съедать в день как минимум 30—35 граммов оливок,— поддержал ее известный итальянский диетолог, профессор Фламинио Фиданца.— Наряду с ними рекомендуем также как можно больше есть овощей, фруктов, рыбы, продуктов из злачных и бобовых культур».

Выступая на прошедшем в Стамбуле международном конгрессе турецкой кухни, он сообщил, что в то время как во всем мире каждые 665 человек Из десяти тысяч умирают от сердечных болезней, в средиземноморских странах этот показатель равен 284. При этом жители региона в среднем съедают ежегодно 22 килограмма оливок.

Под музыку Вивальди...

Приятная музыка благотворно сказывается не только на психическом, но и на физическом состоянии человека. Естественно, не каждая. Эго еще раз подтвердили японские медики, которые провели исследования в больнице города Хиросаки. Они пришли к выводу: народные песни и произведения Баха способны успокоить больных перед операцией. Те избавляются от страха, давление и пульс при этом у них нормализуются.

Отступит ли диабет?

Качественно новый метод борьбы с диабетом — одной из самых распространенных в мире и до сих пор не поддающейся излечению болезни — предложила группа исследователей Национального автономного университета Мексики.

Суть новинки, предлагаемой мексиканскими учеными, — имплантировать под кожу рук и ног человека специальные миниатюрные контейнеры, в которых находятся клетки поджелудочной железы свиньи, выделяющие инсулин.

Рисунки Е. Садовниковой

Угостите доктора конфеткой!

Алиса Изен, психолог из Корнел ьского университета в штате Нью-Йорк, много лет старается сделать людей счастливыми и изучает, как они себя ведут в этом состоянии. Например, если подарить покупателю тридцатикопеечные ножницы для ногтей, то эта мелочь — судя по опросам — совершенно радикально улучшает весь дальнейший день. И плита работает лучше, и холодильник холодит веселее, и стиральная машина стирает чище.

Алиса Изен решила распространить свои исследования на врачей и некоторым давала шоколадку перед постановкой диагноза, а некоторым нет. Так вот оказалось, что после сладкой «взятки» врачи быстрее и правильнее определяют причину болезни.

Так что — угостите доктора конфеткой!

ВЕРСИИ

Александр Лаврентьев

Смерть пришла майским утром

Лжедмитрий

Елец, Тула и Рязань — против Новгорода и Пскова в исторической драме Смутного времени.

В истоках и в развертывании событий Смуты роль провинции на деле совсем не та, что представляется обычно. Вспомним, что и конец Смуте был положен при участии народного ополчения из Нижнего Новгорода.

Итак, Лжедмитрий I.

Почему Елец и Ризань — за, а Новгород и Псков — против?

17 мая 1606 года столицу разбудил колокольный набат. Толпы москвичей — ремесленников, торговцев, городской голытьбы, дворян, приказных, вооружившись, чем попало, дружно бросились громить дворы, в которых жили поляки. Поляков в ' тот лень в Москве было не менее полутора тысяч: и те, кто годом ранее пришел в Россию с отрядами самозванца Лжедмитрия I, и те, кто провел здесь всего три недели — многочисленная свита невесты «царя», дочери сандомирского воеводы Юрия Мнишека, теперь уже «царицы» Марины. Десятки злосчастных «ляхов» пали в эти кровавые часы.

План дворца Дмитрия Самозванца в Кремле

Подпись Дмитрия Самозванца на латинском языке и его печать

Один из отрядов, смяв караул стрельцов у Спасских ворот Кремля, ворвался на территорию царского дворца. Заслышавший шум Самозванец попытался было бежать, но, неудачно выпрыгнув из окна на двор, повредил ногу. Здесь его застигли нападавшие. Выстрел из пистолета оборвал короткую, но бурную жизнь одного из самых известных авантюристов в российской истории.

Майское восстание стало одной из приметных вех того периода в прошлом нашего Отечества, который современники метко окрестили Смутным временем или просто Смутой. Вернемся к ее истокам, отделенным восемью годами от описанных выше событий.

В 1598 году скончался царь Федор Иоаннович, последний из династии Рюриковичей на российском троне (его единственный ребенок — царевна Феодосия, умерла в годовалом возрасте), и страна впервые оказалась без прямого наследника власти «государей всея Руси». Судьбу трона решил Земский собор, избравший на престол царского шурина, первенствовавшего в Думе боярина Бориса Федоровича Годунова. Вскоре Россия присягала новой династии.

В 1591 году в далеком Угличе при неясных обстоятельствах погиб малолетний сын Ивана Грозного от последнего, седьмого брака — царевич Дмитрий. Однако слухи о том, что прямой и законный наследник престола жив, постоянно будоражили Россию. В правление Годунова они еще более усилились, вобрав в себя всеобщее недовольство новым царем. На рубеже XVI—XVII веков страна переживала настоящий кризис, усугубленный неурожаем, голодом, стихийным народным протестом. Питательная среда для появления Самозванца была готова, а там, где Самозванец, жди Смуты.

Царь Иван Грозный

Царь Федор Иоаннович

В 1603 году в Польше появился русский юноша, объявивший вскоре себя царевичем Дмитрием, сыном Грозного, счастливо избежавшим гибели от рук приспешников Годунова. Все попытки правительства царя Бориса Федоровича объяснить польскому королю Сигизмунду III, что он имеет дело с самозванцем, беглым монахом Григорием Отрепьевым, к успеху не привели. Здесь у лжесына нашлись высокие покровители, в первую очередь сандомирский воевода Юрий Мнишек. И хотя большая часть шляхты отказалась поддержать авантюриста, Мнишека и его сторонников это нс остановило.

Обязательства бывшего беглого монаха своему польскому покровителю были оформлены специальным договором. В обмен на покровительство в деле возвращения на «отчий трон» «царевич Дмитрий Иоаннович» обещал Мнишеку крупные денежные выплаты и земельные пожалования в случае своего воцарения в Москве. Женой будущего царя должна была стать дочь воеводы, Марина Мнишек. В исходе лета 1604 года пестрые отряды Самозванца — польские шляхтичи, казаки, русские приспешники авантюриста — пересекли русскую границу. Жребий был брошен.

Для достижения поставленной цели Отрепьеву хватило девяти месяцев. Социальное брожение в российском обществе и повальное недовольство Годуновым сделали безумную затею реальностью.

Первые поражения сменились победами, гарнизоны крепостей один за другим переходили на сторону «царевича» во главе с воеводами, посланные против Самозванца армейские части присягали Самозванцу, обращая свое оружие против московских властей. К весне 1605 года дни Годунова на престоле были сочтены.

В мае 1605 года Лжедмитрий триумфатором вошел в Москву. За полтора месяца до этого скончался царь Борис Федорович; накануне въезда Самозванца в столицу заговорщики тайно умертвили семнадцатилетнего сына Годунова, Федора Борисовича, спешно поставленного на престол после смерти отца. Теперь путь к нему был чист.

Царь Борис Федорович Годунов

30 июля того же года в Успенском соборе Кремля на престол Российского государства торжественно венчали нового царя, «Дмитрия Иоанновича». Осенью того же года думный дьяк Афанасий Власьев, опытный администратор и дипломат, отправился в Краков за царской невестой Мариной Мнишек. В конце апреля следующего, 1606 года многолюдная процессия невесты с гигантским обозом прибыла в столицу России.

К тому моменту, когда будущая царица въехала в Кремль, миновал почти год с воцарения Лжедмитрия, и за это время в общественных настроениях многое переменилось. Всеобщая эйфория сменилась повальным разочарованием.

Разумеется, причины этому в разных слоях общества были разными, но дело это не меняло — недовольство стало принимать открытый характер и в среде боярской и дворянской аристократии, и среди крестьян и горожан. Одним из видимых выражений этого недовольства была ненависть к наводнившим столицу полякам. И последние, будем справедливы, давали тому множество поводов.

Русские современники-писатели, да и наиболее критично настроенные поляки-мемуаристы красочно описывают многочисленные бесчинства иноземцев в Москве. Не проходило и дня без очередной стычки гордых и заносчивых шляхтичей с москвичами, их презрительное отношение к православным обычаям и церкви переходило все рамки приличий.

Зигмунд III Ваза

Мнишек

Очередной мощный толчок недовольству дало венчание Самозванца и Марины Мнишек 8 мая в Кремле. Вопреки русскому обычаю на него не допустили простой народ, невеста даже под венцом отказалась облачиться в русское платье, так и оставшись католичкой, сам день бракосочетания, вопреки всем традициям, назначили в канун церковного праздника. Далее чередой последовали шумные пиры и маскарады... И через несколько дней Москва закипела...

Вышеизложенная схема развития событий 1606 года общепринята в науке. Кажется, тут нечего особо добавить. Однако следующие месяцы неожиданно показали, что возмущение Самозванцем в России, похоже, не было всеобщим — огромная страна не состоит из одной Москвы.

После гибели Лжедмитрия во главе боярского правительства оказался многоопытный и искушенный в интригах князь Василий Иванович Шуйский. Не позднее рубежа мая — июня 1606 года спешно собранное усеченное подобие Земского собора избрало Шуйского новым царем.

Затем последовала обычная в таких случаях процедура; стольники и стряпчие «государева двора» разъехались во все уголки России с текстом присяги новому государю, которую надлежало принести его подданным. И довольно быстро обнаружился целый регион, единодушно отказавшийся присягнуть царю Василию Ивановичу: южнорусское пограничье, Рязань и Тула с их обширными уездами. Там не поверили или сделали вид, что не поверили, в кончину Лжедмитрия и его самозванство. Более того, выступили под знаменами «царя Дмитрия Иоанновича» против центральной власти с оружием в руках.

Марина Мнишек

Историки давно задумывались о причинах столь решительной реакции туляков и рязанцев на смену дискредитированного, казалось, режима. О причинах, в обшем, судили здраво. Непоследовательная внутренняя политика Самозванца, пытавшегося одновременно заигрывать и с помещиками-землевладельцами, и с крестьянством, особенно остро сказалась на здешнем населении. Преобладало на русском юге мелкое помещичье землевладение, находившееся в состоянии, близком к кризисному из-за исчерпанности свободных земель для новых раздач мелким дворянам, охранявшим рубежи России. Собственно, поместье и было формой оплаты нелегкого ратного труда дворян, составлявших основу русской армии. Казалось, рядом, чуть южнее,— «дикое поле», непаханные черноземные просторы, способные ликвидировать «земельный голод». Однако воспользоваться ими было далеко не просто. Южный сосед России, Крымское ханство, пользовался каждым случаем, чтобы, «наехав» мелкими конными отрядами на мирные деревни, «выграбить» их и увести в плен жителей (русские невольники весьма высоко котировались на рынках Турции — сюзерена Крымского ханства). Единственной защитой земледельческого юга были дворяне-помещики, охранявшие укрепления вдоль границ, «засечные черты».

Тянувшиеся сплошными полосами с востока на запад, «засеки» давали относительную безопасность, но со временем помещичьи семьи росли и дробились, правительство «прибирало» новых людей на «государеву службу» и им тоже требовались земельные наделы. Размеры безопасной для заселения территории можно было увеличить единственным способом: построить новую «засечную черту» южнее старой. Но для ее охраны нужны были новые силы; некоторое время спустя исчерпывался и этот земельный фонд — требовалось новое приращение... Механизм этот прекрасно был описан выдающимся отечественным историком академиком С. Ф. Платоновым еще в прошлом веке. Для нас же важно то, что в социальном кризисе Смутного времени явственно присутствовал такой элемент, как кризис помещичьего землевладения на юге. И был единственный способ разрешения его — военный.

Царь Михаил Федорович

Здесь мы подошли к одной из самых таинственных страниц короткого правления Лжедмитрия, внешнеполитической.

Внешнеполитическими планами Самозванца всерьез как-то не интересовались: слишком опереточной фигурой представлялся Лжедмитрий, более интересовавшийся охотой и пирами, нежели государственными делами. Между тем таковые планы существовали. Известно о них в общем немного, но и то, что известно, складывается во впечатляющую картину: «царь Дмитрий Иоаннович» готовился к широкомасштабному военному походу на Крымское ханство.

Подготовка военной кампании началась еще осенью 1605 года. Сама по себе мобилизация армии была делом весьма трудоемким, но за многие десятилетия отлаженным.

Костяк и главную силу в ней составляли территориальные полки вооруженных дворян-помещиков, так называемое поместное войско. Для начала помещиков наделили новыми, повышенными земельными окладами. В Разрядном приказе, тогдашнем военном ведомстве, составили «росписи» полков и назначили в них командный состав. С удвоенной энергией заработал московский Пушечный двор. В Артиллерийском музее в Санкт-Петербурге по сей день хранится пушка, отлитая знаменитым создателем царь-пушки, «литцом» Андреем Чоховым,— на ее стволе красуется имя «царя Дмитрия Иоанновича».

С начала зимы Самозванец регулярно проводил воинские маневры, принимая в них личное участие. Один раз даже по замерзшему льду из Коломны под стены Кремля пригнали передвижную крепость «гуляй-город», и его показательный штурм и ураганная стрельба потрясли москвичей. Поход намечался на весну, когда просохнут дороги.

Из переписки Самозванца с будущим тестем, сандомирским воеводой Юрием Мнишеком следует, что планы кампании были увязаны с грядущей свадьбой, также намеченной на весну. Отсчет велся с Пасхи, приходившейся в 1606 году на 20 апреля, ранее которой, по русскому обычаю, бракосочетание не могло состояться. По завершении свадебных торжеств Лжедмитрий собирался выехать из Москвы в военный лагерь, откуда намеревался руководить операцией.

Стратегический план кампании учитывал и большой опыт военного противостояния Руси и Крыма в прошлом. Из «росписи» армии 1606 года следует, что последняя должна была состоять из двух «полков» — «полевого» и «берегового». Первый формировался «на поле», в районе городов Тулы и Новосиля, второй — «на берегу», вдоль высокого северного берега реки Оки. Первый был предназначен для похода на Крым, второй — для защиты русских тылов в случае провала операции. Наконец, «полевой полк» традиционно составляли корпорации служилых дворян пограничных южных уездов, «береговой» же — дворяне уездов центральных и северо-западных. И все это имеет прямое отношение к сюжету нашего рассказа.

Если «полевой полк» собирался ежегодно, то о «береговой» службе российские дворяне успели подзабыть: с 1599 года, когда напряженные отношения между Москвой и Бахчисараем несколько ослабли, «полк» вдоль Оки нс выставлялся. Теперь же, ожидая жестокой схватки с Крымом, правительство Самозванца решило воскресить старый способ защиты центральных уездов, практиковавшийся едва ли не с XIV века. И впервые за последние семь лет дворяне центральных и северо-западных уездов вызывались на службу вдалеке от дома, да сше в разгар полевых работ. Это тоже важно запомнить.

Наконец, последнее. Поместное войско во время походов не получало казенного содержания — дворянин все припасы приобретал за свой счет и вез их с собой. Большинство дворян являлись на службу с вооруженными холопами. Их пропитание, не говоря о вооружении и обеспечении всем необходимым, также производилось из дворянского кошелька. Такой способ «самообеспечения» делал поместное войско малопригодным для длительных воинских операций,война же с Крымом не могла не быть долгой, что дворяне прекрасно понимали. Запомним и это.

Однако, так или иначе, поход для Лжедмитрия был делом решенным. Принимая накануне свадьбы в Грановитой палате официальную польскую делегацию, Самозванец сообщил ей, что армия готова к началу военных действий.

В планах кампании 16С6 года особое внимание было уделено русской пограничной крепости Елец в среднем течении Дона. Ее решено было превратить в базу похода. За рубленными деревянными стенами Ельца сосредоточили артиллерию и материальные припасы из расчета на огромную цифру участников похода в триста тысяч человек. Отсюда армия должна была двинуться вниз по Дону, частью посуху, частью на судах, для захвата расположенной в низовьях реки крепости Азов. На одном из притоков Дона была заранее подготовлена флотилия из речных судов. Под Москвой же к началу мая собрались разверстанные в полки дворяне — участники будущих военных действий — черниговцы, путивльцы, кромичи, новгородцы, псковичи.

Как сообщали современники, крымскому хану, в лучших «рыцарских» традициях, был направлен ультиматум — вернуть Москве дань, ранее платившуюся в Крым; в случае его невыполнения Самозванец обещал обрить наголо хана и его подданных. Для наглядности к ультиматуму был приложен оскорбительный «подарок» — шуба из свиной кожи демонстрировавшая результаты будущего бритья.

Итак, поход становился неизбежным. 8 мая отшумела свадьба в Кремле; через пару недель непроходимые от весенней распутицы дороги на юг должны были окончательно просохнуть.

А теперь вернемся к событиям 17 мая в Москве — к убийству Лжедмитрия и погрому поляков. В пестром калейдоскопе тех дней без особого труда заметно присутствие «дворянского элемента».

Простые москвичи с энтузиазмом осаждали дворы ненавистных «панов», однако предварительно впустили в город вооруженные отряды дворян, стоявших лагерем вблизи столицы в ожидании начала Крымского похода. На долю одного из них выпала главная задача выступления — убийство «царя Дмитрия Иоанновича», и выполнили ее не стол ичн ые неор ган изован н ые жители, а отряд в двести дворян под предводительством князей В. И. Шуйского и В. В. Голицына. Отряд этот состоял из новгородцев и псковичей, а его командиры по росписи армии 1606 года чиелились воеводами «берегового полка».

Вряд ли это было простой случайностью. Есть все основания полагать, что таким образом часть российского дворянства выразила свое нежелание участвовать в ненужной ему военной кампании, сулившей многочисленные бедствия, но не обещавшей ощутимых выгод.

Однако, похоже, были и такие, кто ждал, и не без оснований, «прибытков» от будущего похода.

Обратимся к рубежу мая — июня 1606 года, вспомним, что именно тогда южнорусское дворянство отказалось поддержать нового царя Василия Шуйского. Гражданская война в России, как все чаще теперь именуют эти события, началась с далекой крепости Елец, где сотник епифанских детей боярских Истома Пашков с оружием в руках выступил во главе недовольных. Их лозунгом была верность свергнутому Лжедмитрию. Вскоре к выступлению присоединились рязанские помещики под предводительством Прокофия Ляпунова и туляки, возглавляемые Григорием Сумбуловым; к отправившимся походом на Москву отрядам вскоре присоединились казацко-крестьяне кие формирования знаменитого Ивана Исаевича Болотникова. Началась новая глава в истории Смутного времени. Она — предмет особого рассказа, нас же по-прежнему занимает вопрос, почему часть дворян сохранила верность, казалось, давно дискредитировавшему себя Самозванцу.

Елец, в котором, собственно, все и заварилось, несмотря на относительную молодость (крепость построили только в 1592 году), являл собой мощную военную силу с собственным гарнизоном в пятьсот человек. Что делали в ней епифанцы во главе с Пашковым, оказавшиеся в начале лета в полутора сотнях километров от родных мест, догадаться нетрудно. Очевидно, епифанцы входили в состав того самого «полевого полка», который готовился к выступлению на Азов и к которому они были приписаны (Епифань входила в состав Тульского уезда).

Не будет слишком смелым предположение, что недовольство Пашкова, Ляпунова, Сумбулова и их подчиненных новым царем было связано с крушением планов крымского похода. В отличие от помещиков других уездов, южане всерьез могли рассчитывать — в случае успеха затеи — на решение своих земельных проблем. Переворот же в Москве осуществили те, кто не имел особой материальной заинтересованности в результатах похода.

Подведем итоги. Смутное время начала XVII века в России сплело в тугой клубок противоречия, раздиравшие общество не только по традиционному классовому признаку из-за разницы условий службы и хозяйствования. Русские дворяне — землевладельцы, опора трона, не являли собой единой группы.

Отсутствие этого единства дало о себе знать еще в самом начале похода Самозванца: недаром он двинулся на Москву не по кратчайшему пути: Орша — Смоленск — Вязьма, а через юго- западные владения Москвы.

Сказалось оно и теперь, в момент организации масштабного похода на Крым, сопоставимого разве что с Казанским походом Ивана Грозного. Оно разделило дворянство по «географическому» признаку, послужив прологом долгой и кровопролитной гражданской войны. Первой жертвой ее стал тот, чье имя пронизало всю эпоху Смуты, самозванный царь Лжедмитрий, инициатор несостоявшейся войны с Крымским ханством.

ВО ВСЕМ МИРЕ

Рисунок Е. Садовниковой

Поднакопили, теперь будем отстреливать

Розовые фламинго во Франции охраняются принятым двадцать лет назад законом, по которому охраняемых животных можно убивать лишь в особых обстоятельствах. Но министр окружающей среды Мишель Барнье хочет внести поправки в этот закон, разрешив отстреливать охраняемых зверей, когда они начинают угрожать населению и домашним животным, лесам и водам Он аргументирует свое предложение тем, что охраняемых законом волков развелось так много, что они становятся просто опасными для людей. Защитники животных боятся, что лазейка в тексте закона позволит отстреливать кого угодно — ведь уже есть жалобы от фермеров, которым вредят фламинго. Спор охотников и любителей зверей пока продолжается.

Владимир Порус

Романтическая революция в науке еще не закончилась

Учебники истории часто рисуют такую картину: как раз в то время, когда наука стремительно шла в направлении, указанном гениями научной революции XVII—XVIII веков: Галилеем, Кеплером, Декартом, Ньютоном, Лейбницем,— в философии возникло ретроградное течение, ставшее поперек этого победоносного шествия. Натурфилософия изображается как коллекция диковинных архаизмов, среди которых, однако, есть и такие полезные вещи, как диатектика: некоторым ученым везло, и они, с толком использовав диалектику, совершали открытия, продвигающие науку.

Конечно, это очень упрощенная и потому неверная картина. Она не объясняет, почему одни идеи натурфилософов оказались ценными предвидениями, а другие — нелепыми фантазиями, хотя между теми и другими, несомненно, существовала вполне определенная связь. Она не объясняет, почему эти фантазии обладали такой притягательной силой для ученых начала прошлого века. Вырастая из недр культуры, впитывая в себя, перерабатывая по-своему духовное содержание этих Недр, наука несла на себе груз всех противоречий и заблуждений эпохи. И когда время ставило перед наукой новые для нее вопросы, она мучительно и трудно работала над их решениями, опираясь при этом не только на свой собственный опыт, но на опыт всей культурной истории.

Если с этой точки зрения рассматривать взаимоотношения науки и натурфилософии XIX века, мы увидим в них совсем не то, что изображают некоторые учебники истории. Мы увидим соперничество различных научных стратегий — ньютоновского математизированного и эмпирического естествознания и «романтической» науки, опирающейся на натурфилософию.

Почему стало возможным и необходимым такое соперничество?

Романтическая критика ньютоновской науки

На рубеже XVIII и XIX столетий наука была вынуждена заняться самокритикой, пересмотром своих оснований и перспектив. Корпускулярно-механический образ мироздания, созданный гениями научной революции XVII—XVIII веков, к тому времени вытеснил средневековую картину мира и глубоко укоренился в духе времени. Но он не смог вместить в себя новые открытия, тут не было места ни для электричества, ни для магнетизма - именно в их исследовании наука далеко продвинулась уже в XVII веке. Достаточно вспомнить Б. Франклина (1706— 1790), объяснившего действие «лейденской банки» и построившего первый «громоотвод» (1753); Ш. О. Кулоиа (1736— 1806). установившего закон взаимодействия между точечными электрическими зарядами (1785—1788); Л. Гальвани (1737— 1798) и его опыты с «животным электричеством»; А. Вольта (1745—1827), благодаря экспериментам которого был получен «гальванический элемент» (1795), доступный в каждой лаборатории источник тока, В. В. Петрова (1761—1834), получившего «электрическую дугу», особый вид электрического разряда через газ (1802).

Еще важнее, что механическая картина мира принципиально противопоставила друг другу материальный мир н человеческое бытие. В «мире вещей», куда входили не только природные, но и социальные — экономические и политические — явления, царил жесткий детерминизм, и человек во всем был скован цепями механистически трактуемых причин и следствий. Мир духовности — «Бога», «свободы», «целей», «блага», «красоты», «истины», «души» — выпадал из мирового механизма.

Наука Декарта и Ньютона опиралась на идеал всеобщего универсального знания, освобожденного от каких бы то ни было следов человеческой субъективности. Бог, говорил Декарт, зажигает в душе человека «естественный свет» разума, прорезающий тьму незнания, указывающий путь к абсолютным истинам и последним основаниям мира. Создатели современной науки расходились в том, как именно Разум проходит этот путь. Декарту путь Разума представлялся строгим (по правилам универсального Метода) шествием от данных самим Богом очевидностей (врожденных идей) к сложнейшим конструкциям человеческого ума, в которых природа предстает как величественный и разумный, а потому постижимый божественный механизм. Ньютон ставил во главу угла осмысленный в рамках математически строгой теории эксперимент и не слишком доверял «очевидностям» и «врожденным истинам». Но для них обоих идеалом было такое знание, которое «совпадало с самой природой», с ее божественным замыслом. Следовательно, активность Разума сводилась только к тому, чтобы раскрыть этот замысел, не привнося в него ничего «слишком человеческого» (по выражению Ф. Ницше).

Но вот парадокс! Наука, вся суть которой' состоит в непрерывном опровержении существующих и выдвижении новых гипотез, таким образом лишалась этой сути, оказывалась перед опасностью догматизма. Ведь принятые основания научного метода фундаментальных теорий (а они-то и должны были прямиком вести к Истине!) отождествлялись с последними основаниями мироздания. Вспомним, как Декарт отнесся к критике своих законов соударения тел, несоответствие которых опыту было очень скоро обнаружено многими учеными, в том числе X. Гюйгенсом. Его мало волновало экспериментальное опровержение этих законов, поскольку они, по его мнению, выражали существо «божественной механики», которая не допускает эмпирических «фальсификаций», ибо относится к «незримому миру», лежащему в основе мира видимого.

Против этого (действительного или возможного) догматизма выступили И. Гёте и немецкие романтики (А. Шлегель, Ф. Шлсгель, Новалис и другие). Но это было движение не против науки, а за иную, не ньютоновскую науку.

Фауст и Вагнер

«Несносный, ограниченный школяр» Вагнер и Фауст у Гёте — не враги- антиподы: оба они неудержимо стремятся к познанию. Вагнер убежден, что тайны «мира и жизни» могут быть раскрыты средствами, известными науке («Ведь человек дорос, чтоб знать ответ на все свои защдки»), и дело только в упорстве и терпении. Стены храма науки отнюдь не тесны ему, даже слишком широки, вот только сил и времени слишком мало, чтобы пройти вожделенный путь к истине:

Иной на то полжизни тратит,

Чтоб до источников дойти.

Глядишь, его на полпути

Удар от прилежанья хватит.

Но Фаусту тесно и душно, храм науки для него — тюрьма («...Не в прахе ли проходит жизнь моя // Средь этих книжных полок, как в неволе?»), природа ревниво хранит свои тайны («То, что она желает скрыть в тени // Таинственного своего покрова, // Не выманить винтами шестерни, // Ни силами орудья никакого»), а уверенность Вагнера во всесилии научного арсенала наивна:

Что значит знать? Вот, друг мой, в чем вопрос,

На этот счет у нас не все в порядке

Романтики были убеждены, что «вагнерианский» научный разум не в состоянии ответить на вопросы и запросы Фауста. Они не снижали роль Разума, возвеличенного философами-просветителями, но отвергали уплощенную и упрощенную его модель, сводящую высшую духовную и мыслительную способность человека на бесстрастно аналитический дискурс, лишенный всех следов человеческой субъективности. Романтики пытались наполнить Разум новым содержанием — «живой жизнью» духа с его поиском, творением нового, конструированием идеалов, эмоциями и интуициями, надеждой и верой. Они хотели вернуть разуму человечность, сблизить «разумность» и «духовность» как атрибуты человека. Путь к истинному познанию, говорили они, пролегает не внутри вагнерианской науки, а ведет за ее границы. Натолкнувшись на стены (храма? тюрьмы?), сила гения проламывает их, освобождаясь и освобождай человека. Если наука, увлеченная своим мнимым всесилием и полагая себя действительным воплощением «богоподобного» разума, не осмеливается на этот порыв к свободе, путь к ней укажет искусство. Художник, поэт, говорил Ф. Шлегель, обладает абсолютной свободой, способной преодолеть «разумную необходимость». Законы и правила — для ограниченной школярской, «вагнерианской» массы. Гений же, как Гулливер в стране лилипутов, по своей воле перешагивает через любые стены и барьеры. Гений абсолютно свободен не только в искусстве, но и в морали, и этим отличается от массы «будничных людей». От примитивного аморализма его удерживает ирония: свободная игра фантазии позволяет гению не только преступать всякие границы и установления, но и обращать действия и поступки в игру, доставляющую эстетическое наслаждение. И здесь романтическая мысль расходится с устремлениями Фауста.

Фауст всерьез (а не иронично) относится к поразительной таинственности мира. Фауста влечет Истина во всей возможной для человека полноте. Он готов проломить стену вагнерианской науки, но не для того чтобы разрушить ее храм, а чтобы наполнить его воздухом жизни. Познание ради познания, познание как игра с собственным интеллектом, как эстетическое наслаждение духа не нужны Фаусту. За Истину он готов платить не только жизнью, он ставит на кон бессмертие своей души.

Натурфилософия Шеллинга

Попыткой соединить романтическую устремленность к безграничной свободе духа с фаустианской отчаянной тягой к Истине была натурфилософия Ф. Шеллинга. Она же легла в основу стратегии научного исследования, альтернативней ньютонианской парадигме. Так возникло соперничество научных стратегий: ньютоновского математизированного и эмпирического естествознания, с одной стороны, и «романтической» науки, опирающейся на немецкую натурфилософию — с другой. Это была конкуренция мировоззрений, ценностных и социально-культурных ориентаций, наконец соперничество различных картин мира.

Философия Шеллинга провозгласила тождественность духа и природы, которые суть проявления одного и того же — Абсолюта, или Бога. Сочетание духа и природы может быть различным, их соотношение и обусловливает сущность мировых вещей.

Природа — ряд ступеней, ведущих к духовному началу: материя -> свет -> организм. В высших формах органического мира духовное начало преобладает. • Но ни в одном из своих проявлений Абсолют не выражается полностью; его совокупное выражение — это Мир В целом, Вселенная.

Мир — наиболее совершенный организм и в то же время наиболее совершенное произведение искусства (Бог — величайший художник!). Поэтому путь к его Истине прокладывает не только наука, но и поэзия, искусство, воображение. Законы природы родственны законам красоты. Ступени, ведущие к Абсолюту,— это «мысли Бога» или «идеи», в которых Абсолют созерцает самого себя и реализует в объективных явлениях природы и истории. «Наивысшей степенью совершенства естествознания было бы полное одухотворение всех законов природы, которое превратило бы их в законы созерцания и мышления... Естествознанию присуща тенденция наделять природу разумом, именно в силу этой тенденции естествознание становится натурфилософией...»

Предметом натурфилософии, или «умозрительной физики», как ее иногда называл Шеллинг, становится природа, понимаемая нс как ряд разрозненных сфер или объектов, а как единый, живой и одухотворенный организм. Ф. Шеллинг резко противопоставлял это понимание современному ему естественнонаучному эмпиризму. Эмпирическое знание не может выйти за рамки механической картины мира, оно разрушает единство природы.

«Умозрительная физика» должна исследовать не отдельные природные объекты или предметные области, она занимается принципами, сообразно которым природа творит все свои формы. Поскольку формы природы берут начало в Абсолюте, систематическое знание которого о самом себе предшествует природе, человеческое знание об этих формах (или, что то же самое, об этом знании Абсолюта) должно предшествовать тому знанию, которое может быть получено в опыте. Эта умозрительная, априорная конструкция природы предшествует эмпирической науке и определяет ее содержание.

В борьбе за единство научной картины мира натурфилософы часто искали опору не в современной им науке, а в мировоззренческих конструкциях прошлою, в особенности эпохи Возрождения. Не случайно Ф. Шеллинг одну из своих работ раннего периода назвал «Бруно, или о божественном и природном начале вещей» (1802), непосредственно указывая на преемственность между своим учением об Абсолюте и возрожденческими представлениями о Вселенной как совершенном и Прекрасном организме. Обращаясь к имени и авторитету великого итальянского натурфилософа и мученика науки, Шеллинг перекликался и с другими героями «эпохи титанов», авторитет которых среди ученых и философов начала XIX века не выглядел столь бесспорным, например с Парацельсом (1493—1541), слывшем магом и колдуном, алхимиком и астрологом в большей степени, чем врачом и космологом, философом и антропологом, а также со средневековыми мыслителями, например с Мейстером Экхартом (1260— 1327) и Раймундом Луллием (1235—1315). Если же вести родословную этих идей в глубь веков, то предтечами идей немецкой натурфилософии стали бы и Климент Александрийский (150—216), и Тертуллиан (160—220), и Плотин (204—269), сам Платон (427—347 годы до новой эры) и, возможно, Пифагор (VI век до новой эры). В идеях Шеллинга можно услышать эхо и древневосточных мистических учений- индуизма, даосизма, буддизма — воззрение на мир как на единое органическое целое, а не механическую комбинацию первичных элементарных сущностей или определение пути понимания мира от целого к частному.

Столь резкий отход от позиций, завоеванных классической наукой, естественно, вызвал сопротивление большинства ученых и философов, среди которых были и выдающиеся: философ Я. Ф. Фриз, биологи М. Я. Шлейден, Э. Ж. Сент-Илер, физики Р. Майер, Г. Гельмгольц, Л. Больцман, математик К. Гаусс; они решительно отвергли претензии натурфилософии на роль новой научной парадигмы. Ее обвинили в возврате к средневековой схоластике или мистике, в стремлении подменить науку произвольной игрой воображения, именно такое к ней отношение к середине XIX века стало общепринятым.

Но некоторые ученые встали на сторону натурфилософии. Для одних она была страстным увлечением, впоследствии сменившимся разочарованием или даже резким критическим настроем (Г. X. Эрстед, Ю. Либих, А. Гумбольдт и другие). Другие — среди них были такие первоклассные естествоиспытатели, как И. Риттер, Л Окен и К. Г. Карус, Г. Т. Фехнер, Несс фон Эзенбек, впоследствии В. Оствальд,— были приверженцами натурфилософских идей, они черпали в них основания и ориентиры своих научных исследований.

К началу XIX века «ньютонианская», или механистическая картина мира уже не могла претендовать на роль общенаучной. Бурная дифференциация научного знания привела к тому, что картина распалась на плохо связанные между собой фрагменты. Но в культуре сохранилось сильнейшее устремление к единству человеческого и природного мира. Однако, на каких принципах можно было бы восстановить утраченное единство и вместе с тем открыть новые перспективы научного познания? Немецкая натурфилософия взяла на себя героическую задачу: нс дожидаясь, пока эти принципы будут выработаны естествознанием, сформулировать их в универсальной, «до- и сверхопытной» форме, а затем «подарить» их науке. Это были принцип развития, принцип единства органической и неорганической природы, принцип всеобщей связи, охватывающий сферы духа и материальной природы.

Разработка этих принципов — несомненная заслуга натурфилософии. Так, идею унитарности, всеобщей связи в природе, Шеллинг сформулировал еще в своей ранней работе «Идей к философии природы как введение в изучение этой науки» (1798), где высказал догадку о необходимой связи между электричеством и магнетизмом.

Немецкая натурфилософия, обращаясь к прошлому философии и будущему науки, в своем настоящем вступала в конфликт с испытывающим трудности, но все же могучим и привлекательным для большинства ученых идеалом эмпирического естествознания. Спор двух стратегий научного познания стал одним из факторов, определивших важнейшие интеллектуальные усилия эпохи. Гениальные гипотезы натурфилософов часто адресовались не современному, а будущему состоянию науки, и потому выглядели в глазах современников необузданной игрой фантазии. Со временем это отношение стало заметно меняться. Уважительные упоминании о заслугах натурфилософии можно встретить в высказываниях К Вайнзекера, М. Борна, Э. Шредингера и других лидеров современной науки Это понятно: в XX веке многое видится иначе.

Сейчас все чаще вспоминают слова величайшего из конструкторов универсальных картин мира — Й. Ньютона, сказанные им незадолго до смерти, о том, что он ощущает себя всего лишь ребенком, время от времени подбирающим прекрасные камушки и раковины, выносимые на берег океаном истины. А тоска по цельному мировоззрению, схватывающему мир природы и мир человека непротиворечивым единством, не только не ослабла, но несравненно усилилась, особенно перед ликом грозных и все углубляющихся глобальных кризисов, на волнах которых человечество вкатывается в XXI столетие. Поэтому эхо натурфилософских мечтаний звучит и в наше время.

Конечно, за этим вниманием к ним стоит не только нынешняя интеллектуальная зрелость науки, но весь трагический опыт культуры прошедших двух столетий. И, казалось бы, навсегда разрешенный не в пользу натурфилософии спор научных парадигм продолжает давать поучительные уроки.

«Осцилляция Разума»

Новая философия науки позволила выдающемуся датскому ученому, открывателю электромагнетизма Гансу Христиану Эрстеду увидеть в истории развития науки то, что не видели ни его современники, ни предшественники (зато позже заново открыли потомки).

Имя Г.-Х. Эрстеда принадлежит истории химии и физики; в его честь названа единица измерения напряженности магнитного поля. По легенде, качание магнитной иглы случайно обнаружил слуга Эрстеда Из этой легенды делались глубокомысленные заключения о роли случая и удачи в научном познании, однако ни сама легенда, ни подобные выводы . не заслуживают серьезного к ним отношения. Эрстед сознательно и настойчиво в течение многих лет искал связь между электричеством, светом, теплотой и магнетизмом, и пришедшая к нему удача была заслуженным плодом этих усилий.

Идея этой связи была, очевидно, подсказана натурфилософией Шеллинга. Под се влиянием складывались и философские воззрения датского ученого.

Философией он занимался всерьез. Название его двухтомного труда «Дух в природе» (1850), возможно, перекликается с ранней работой Шеллинга «О мировой душе» (1799), внимательно прочитанной и пережитой датским физиком. А в лекции «Заметки об истории химии» он, значительно опережая 1. Куна, говорит о революционном характере развития науки.

Представления науки о мире и отдельных его фрагментах время от времени меняются самым коренным образом Новые поколения ученых, опираясь на опыт и объясняющие гипотезы, решительно отбрасывают прежние теории, которые в свое время так же опирались на опыт и наблюдения и по-своему объясняли природу. Так, кислородная теория горения Лавуазье вытеснила теорию флогистона. Это потрясло основания химии и физики, но наука уже к тому времени привыкла к потрясениям, сильнейшим из которых была смена Геоцентрической астрономии Птолемея Гелиоцентрической системой Коперника. Механистическое объяснение мира буквально трещало под напором открытий в области электричества и магнетизма. Но ведь и будущие поколения ученых точно так же могут отвергнуть воззрения, ныне владеющие умами. Не значит ли это, что история науки есть история ошибок и противоречий, сменяющих друг друга заблуждений, чередой уходящих в забвение?

Такой вывод грозил бы духовным основаниям науки: ставил бы под сомнение ее роль в культуре, порождал бы скепсис и недоверие к Разуму. В эпоху Эрстеда эти опасности еще воспринимались учеными всерьез — в отличие от нашего времени, когда интеллектуалы с легкостью необыкновенной развлекаются разговорами о науке как об игре, правила которой зависят всего лишь от игроков и их предпочтении, а вовсе не от Природы.

Эрстед отверг этот вывод. Революционные потрясения, утверждал он, не колеблют единства научного развития, а выступают формой этого развития. Наука идет к истине, но путь этот не прямолинейный. Две великие силы движут научный Разум: творчество и рациональность. Творчество — вдохновенное созидание идей, объясняющих мир; оно проистекает из недр духа, связано с воображением, фантазией, интуицией, поэтическим постижением красоты и гармонии. Рациональность — превращение результатов творчества в знание, которое можно использовать, хранить, передавать другим людям.

В развитии науки чередуются периоды, когда преобладает одна или другая сила. Периоды вдохновения, когда Разум устремляется к ранее неведомому, расширяет Свои владения, сменяются периодами кропотливой рутины, когда новые владения Разума осваиваются, а границы их укрепляются, когда ученые видят свою задачу главным образом в том, чтобы охватить уже принятыми формами объяснения как можно большую часть опыта, когда расширяется круг образования и вовлечения в жизнь науки все большего числа людей.

Эту «осцилляцию Разума» Эрстед назвал основным законом научного развития. Внимательный взгляд обнаружит в этом законе набросок схемы «научных революций», подобную той, какая была предложена Томасом Куном в наши дни.

Но между ними — важное различие В отличие от Куна, Эрстед не сомневается в том, что сменяющие друг друга «парадигмы» (господствующие научные теории) содержат «свою долю истины». Но это не означает, что дели равновелики и стоят друг друга и что рано или поздно все они будут названы заблуждениями. Такой релятивизм совершенно неприемлем для Эрстеда. Единство Разума достигается через борьбу (спор) мнений, неизменно порождающую «общую точку зрения». Это вечное движение к Истине, по отношению к которой сегодняшние истины — лишь «слабые предчувствия».

В этом — не слабость и ограниченность, а величие и мощь человеческого Разума. «Со всей серьезностью изучайте историю науки, и вы обретете покой там, где прежде находили только волнение и сомнение»,— обращался Эрстед к современникам. Думаю, эти слова обращены и к нам. •

Ганс Христиан Эрстед

Из лекции «Заметки об истории химии»

...Можно ли с определенной вероятностью предполагать, что отныне мы обладаем истинными теориями, которые будут так же непоколебимо возвышаться, с какой бы критикой они ни встретились в будущем? Вряд ли мы можем судить об этом с большей вероятностью, чем наши предшественники, верившие в правильность своих идей, представлявшихся им столь же достоверными и истинными, как мы полагаем о наших. Мы должны, следовательно, предположить, что и мы точно так же можем ошибаться (...).

Деятельность нашего духа подразделяется на два направления: творить и образовывать. Хотя они и не могут полностью отделиться друг от друга, но столь же редко они сплавлены настолько, что не ощущалось бы преобладания одного: либо порождающей силы, либо упорядочивающего мышления. Каждый должен помнить лишь о том, какая из этих сил в разное время главенствует в нем самом. Никому из тех, кто приучен мыслить, не удавалось избежать того, что вызревшие идеи вырываются наружу столь мощным потоком, побуждаемые его творческой силой, что он сам теряется в их блаженных видениях, далекий от того, чтобы попытаться придать этим идеям определенную форму.

Правда, с самого начала эти идеи уже обладают формой, и часто ни с чем не сравнимой. Однако иногда в нее вкрадывается нечто чуждое, идущее от субъективности, что замутняет чистоту образов. Но еще чаще поток вдохновения переходит все пределы. В спокойные же часы абсолютную власть получает упорядочивающий рассудок, отбрасывающий лишнее, все надлежащим образом располагающий и связывающий, который, наконец, представляет порожденное творение в его чистом небесном облике.

Поэтому жизнь даже самых гениальных мужей распределена между вдохновениями и раздумьями, которые никогда полностью не сливаются. Часы порождения идей я называю расширяющими, а часы господства рассудка — ограничивающими. Аналогичные периоды, как я полагаю, имеют место и в истории науки. Существуют времена, богатые изобретениями, когда сосуществует целое множество великих умов, как будто они условились родиться в одну эпоху, а все науки наполняются великими открытиями. Всей своей массой воспринимаются они светлыми головами эпохи, в то время как более ограниченные этому сопротивляются. Затем вновь наступает более спокойный период, когда проясняются, упорядочиваются и определяются великие идеи исследователей прошлого. Эти усилия служат для организации первоначального творения.

Наконец, эта определенность возрастает настолько, что умерщвляет все живое, и наука бы полностью окаменела, если бы не появились новые гении, которые вновь зажигают потушенные было огни, и кажется, будто именно ужас перед этой всеобщей смертью самым энергичным образом пробуждает дремлющую творческую силу. Так на протяжении всей истории чередуются творческая и упорядочивающая или расширяющая и ограничивающая силы, закон которых, без сомнения, состоит в том, что если одна убывает, другая непременно должна прибывать. Поэтому они могут существовать лишь в состоянии бесконечной борьбы, и посредством этих великих столкновений они вовлекаются в войну.

Но эта война лишь на первый взгляд создаст опасности прогрессу человеческого духа, ибо разве наша собственная телесная жизнь не являет собой борьбу противоположных сил? Да и может ли духовная жизнь выражаться в своей конечной форме другим способом?

Закон материальной природы состоит в том, что одна сила пробуждает другую, противоположную ей. Аналогично обстоит дело и в духовной природе. Каждое сомнение, каждое противоречие истине пробуждает ответную защитную реакцию и высвечивает ее в светлом луче.

Итак, можно с достоверностью заключить, что нет большего счастья, чем участвовать в образовании духа, способного к великому развитию, и нет большего несчастья, чем жить в промежутки между великими научными переворотами. Поэтому я хотел бы посоветовать каждому, кому время не предоставило этого преимущества, создать его самому благодаря искусству, то есть благодаря чтению трудов тех эпох, в которые науки терпели великие изменения. Читать произведения о большей частью противоположных системах, извлекая из них глубоко упрятанную истину, отвечать на вопросы о противоположных системах, переносить главные теории одной системы в другую — все это такое упражнение, которое должно постоянно рекомендоваться учащимся.

Наибольшая из всех возможных независимость от ограниченности эпохи, без сомнения, стала бы наилучшей платой за эти усилия.

Благодаря изучению истории своей собственной науки учащийся обретает верный взгляд на развитие всего человеческого духа. Не только химия, но и все человеческое знание, которое всегда, хотя и не с равной отчетливостью, проникало в сущность вещей, развивалось в условиях постоянно возобновляющейся борьбы, которая, однако, преображается в состояние совершенной гармонии. И не только наука, не только человеческая природа, но и вся природа развивается, подчиняясь этим законам. Если бы нужно было это продемонстрировать в полном объеме, можно было бы привлечь всю науку и всю историю без остатка (...). •

Перевод с немецкого

А. Ю. Антоновского

Владимир Иваницкий

Из фундаментального Лексикона»

Продолжаем публикацию выбранных мест из «Словаря российских ментальностей н реальностей», известного нашим читателям пол названием «Фундаментальный лексикон»[* См «Знание — сила». 1994. №№ 1. 3—6.]. Недавно его автор В. Г. Иваницкий откликнулся на предложение включить в него некоторые ключевые понятия современного «новорусского диалекта» (1998 год, № 1). Теперь наряду с ними мы вновь помещаем на наших страницах словарные статьи из основного корпуса «Фундаментального лексикона». Мы будем печатать их порциями нс по алфавиту — по мере поступления.

Разбирая архив, автор обнаружил немало отдельных словарных статей «Лексикона», готовых к печати, но еще больше записей с пожеланиями прокомментировать то или иное понятие, служащее кирпичиком перекошенного здания культуры (цивилизации), для которой все еще не находится ии исчерпывающего определения, ии просто названия. Обозначить ее можно просто «наша».

Следует учесть, что реальность внутри «Лексикона» еще та: немного подзабытая, но могущая всплыть и вспомниться. А то и вернуться.

Пародийный замысел комментировать ценности, стоящие за тем или иным словом, а не сами слова-понятия, оказался, на мой взгляд, продуктивным. Такая позиция, которую я не изобрел, а позаимствовал прежде всего у Савинио, о чем я уже говорил в предисловии к первой порции «Лексикона», позволяет пролить свет не только на наше прошлое.

Все же просьба воспринимать содержание с известной скидкой на эпоху, ибо универсальных универсалий, конечно же, нс существует.

Халява. Даром (Gralis), но не в порядке благотворительности, а за чей- то счет, а то и «просто так». В понятии есть и привкус нечаянной радости, и пренебрежение. Причем как к дающему, так и к берущему. Кроме того, матерый халявщик (то есть человек, привыкший жить на дармовщинку, прикипевший к халяве сердцем и умеющий ею пользоваться) подразумевает в халяве свою законную часть пирога. Видимо, считает себя не просто счастливцем, наскочившим на клад посреди дороги, а чем-то вроде баловня семьи — младшенького. А может, наоборот, ощущает себя халявщик старейшим- мудрейшим, которому дают даром просто потому, что старшим надо оказывать почтение. Именно так любили халяву большие начальники; этим было раз плюнуть получить все что угодно за деньги, но кто же откажется от халявы!

Халява — отнюдь не синоним соцобeспечения. Ее подпитывает более широкое чувство: все вокруг колхозное, все вокруг мое. Ничейность провоцирует как воровство, так и халяву. За счет одного расхитителя может существовать десяток халявщиков. Поэтому следует уяснить: халява — вовсе нс противоположность меркантилизму. Она сама — меркантилизм. Особая, социалистическая его форма.

Существуют даже теории, что ставят знак равенства между классическим социализмом и халявой. Это не совсем так. В развитых странах соцобеспечение есть, а халявы нет. Зато в КНДР социализм махровый, а халявы опять-таки нет. В иных африканских и латиноамериканских странах наоборот: нет социализма с коммунизмом, а халявы сколько угодно.

Халява сохраняет связь с докультурными способами добычи благ, например, с пресловутым «собирательством» древнего человека. В ней могучая фаталистическая нотка: наскочил на халяву — отлично, не наскочил — что же делать?

Это о понятии. Что же касается слова, то мало кто прослеживает его генезис. Первоначально было «нахаляву». Значило «по нахалке». Ухватить и нахально не заплатить, словно бы ты большой начальник, словно бы так и надо. И смыться. Или просочиться на посольский банкет в число гостей и попировать. В семидесятые годы в Москве была такая прослойка «золотой молодежи».

Оторвав часть корня, приняв ее за приставку «на», получили чистую «халяву», которую обыватель следующих поколений будет устойчиво ассоциировать с «халвой»: «Это сладкое слово «халява»».

В халяве есть и известная широта души, и русская удаль: халявными вариантами халявщины делятся друг с другом, ими же хвастаются направо и налево, как записные донжуаны своими победами над женским полом. Без нее скучновато за границей. Но уже и там приспособились: способы позвонить из Нью-Йорка в Москву и не заплатить ни цента сообщаются по ТВ, а вместо жетонов в западные автоматы опускаются наши монеты старого образца. В российские же телефонные автоматы навострились бросать кольца от пивных банок.

Может, и правда в ней есть нечто вечное? Разве не о халяве народная русская пословица «Кто смел, тот и съел»?

Халтура. В первом значении — плохо, небрежно сделанное. Во втором и в главном — найденная дополнительная работа, на которой не очень ломаешься, а деньги получаешь. Уже и иначе: работа только для денег, к какой не испытываешь ни малейшего интереса. Вторым значением проясняется первое. То, во что он не вкладывает душу, русский традиционно делает плохо. Беспристрастного отношения к качеству работы (нравится — не нравится, а твой долг — сделать все отлично) в русском труде в советскую эпоху не сложилось. Даже наоборот: работавший качественно подводил бригаду.

Такая трудовая этика объясняет таинственное наше явление — ухудшение качества нового товара но прошествии некоторого времени, после исчезновения первоначального трудового энтузиазма. И поскольку падает как интерес работника, так и контроль, то через год по той же цене вы уже покупаете нечто совеем другое. В то же время для души, для друга, на экспорт, в подарок главе государства, для себя, на рекорд русский (советский) сделает отлично всегда.

В советской России с некоторых пор существовала возможность работать на одном месте, а подзаработать на другом. Можно было «халтурить» постоянно и «подхалтуривать» временно. Что, собственно, это означало с экономической точки зрения? Одной рукой осуждая тех, кто гнался «за длинным рублем» (большим заработком при социализме интересоваться не полагается), другой рукой государство открывало им дорогу и вроде бы шло навстречу. Парадокс разрешается просто: при существовавшей крайне низкой производительности труда у того же государства просто не было иного выбора, как косвенно удлинить рабочий день. Государство лавировало, но само лавирование было вынужденным. А гражданам тоже надо было изворачиваться: как заработать хорошие деньги при наших мизерных ставках, если не работать на двух работах? Хочешь жить — умей вертеться.

Еще одно и очень немаловажное.

В русском (советском) мире различают работу для души и работу просто. Вторую не любят. Первое же словосочетание употребляется в тех случаях, где надо сказать «призвание». Обычно обе работы ни в чем не пересекались. Обыкновенно мы занимались не тем, чем интересовались и к чему чувствовали склонность. Получалась своеобразная ситуация: каждый второй в СССР работает не по специальности, подхалтуривает где-то еще (и тоже без интереса), а для души, по призванию занимается чем-то третьим в нерабочее время. Откуда же взяться качеству?

Рисунки Е. Садовниковой

Чернуха. Близко и к «страшилке», и к «негативу» (см.) Усиленная ужасом в тысячу раз изнанка.

В мире, который анализируется, есть следы оптической поляризации. Вопреки общему мнению, этот мир не чернобелый, а черно-розовый. На одном Полюсе — оптимистические мечты, позволяющие даже на нашу реальность посмотреть с восторгом, розовые очки. На другом полюсе — абсолютная чернота, чернуха. Посредине — ни то, ни се, не вызывающее в русско-советском сознании никаких добрых чувств (см. «серость»).

Причем черный полюс сопоставим или даже превосходит по активности и напряжению розовый. В нем не наблюдается никакой апатичности и депрессивности. Нельзя сказать, что на розовой стороне — энергия, а на черной — пустота. Русская чернуха сильна, самостийна, самобытна и самодостаточна. У нее есть свой стиль и способ самовыражения, она абсолютно не похожа на так называемую беспросветность общеевропейского типа, норовящую покончить с собой от отчаяния. Чернуха если и хочет прервать чью-то жизнь, то не свою — чужую. Поэтому вскоре чернуха обозначила собой особый вид информации, слухов (катастрофы, зверские убийства, отвратительные подробности), а некий отдельный регистр искусства — часть кино и литературы, эксплуатирующая чернуху,— тоже стал называться этим именем.

Россия любит чернуху, но не меньше любит ее ругать, сетуя на засилье чернухи в СМИ. Но сетуя на нее, ее же и смакуют. Оптимизм понимается как простой недостаток информации, а жизнь в действительности устроена по-черному.

Так, некоторые объясняют генезис постперестроечной чернухи следующим образом. У русской литературы есть давнее тяготение к реализму, но полный реализм в советское время был невозможен из-за цензуры. Когда цензура пала, реализм и правда искусства возобладали, получилось, мол, то, что получилось. (Читай: чернуха — перманентная норма.) В этом есть известная доля самолюбования. Как у Н. Гоголя: «Ты полюби нас черненькими, а беленькими нас всякий полюбит!» •

РАКУРС

Ирина Прусс

Анекдот умер?

Да здравствует анекдот!

Один из показателей тихого умирания жанра — вдруг возбудившийся интерес к нему множества исследователей: выпускаются академические (и просто для чтения в транспорте) сборники анекдотов с солидными комментариями и без оных, одна научная статья на эту тему сменяет другую, рассматриваются лингвистические, психологические, социологические их характеристики, умами разных специалистов создается общая теория анекдота и изучаются его место и функции в русской культуре. Выходят уже и книги, посвященные сему не оставляющему равнодушным русского человека предмету; из самых последних — книга А. В. Дмитриева «Социология юмора. Очерки». Обычно такая ученая суета происходит вокруг объекта, который недавно приобрел некую стабильность, «статуарность» и потому стал более удобен для изучения, но менее жизнеспособен.

А ведь еще недавно способность порождать именно такую точную, хлесткую, искрометную реакцию на важнейшие события была вполне заслуженным (в отличие от многих других) поводом для национальной гордости великороссов. Я это осознала, когда мой друг чех поделился со мной своей печалью: у них очень мало своих шуток («втипов»), не умеют их придумывать, импортируют из СССР. И тут же рассказал «шутку» о генеральном секретаре Гусаке, которого случайно в Москве подключили не к той компьютерной программе; вместо того, чтобы открывать очередной партийный пленум, он стал ползать по площади и, воображая себя луноходом, собирать камни. Смешно? Сейчас мне не кажется, что очень уж смешно, но тогда, помню, мы смеялись долго и самозабвенно.

Кстати, А. Дмитриев объясняет это вполне научно, опираясь на разные теории разных отраслей знаний. С психологической точки зрения, говорят исследователи, юмор — одна из форм завуалированной или переключенной агрессии, вместо ненависти к дуракам юмор позволяет ощутить превосходство над ними, юмор абсурда выступает против общепринятой логики и заведенного порядка, в то же время не нарушая их. Одни зарубежные авторы приравнивают юмор анекдотов к искусству, другие — к алкоголю, но никто из них не оспаривает его способность предупреждать и ослаблять межличностные и межгрупповые конфликты. Так что чехи, хохоча над нами придуманным анекдотом о Гусаке и дистанционном управлении из Москвы, явно «сбрасывали» свою агрессию против нами же заведенных порядков, впрочем, не нарушая их. С тех пор как за анекдоты перестали сажать, таким же комфортным образом «сбрасывало» агрессию против режима население шестой части суши.

С социологической точки зрения, юмор играет интегрирующую и дезинтегрирующую роль в обществе. Интегрирующую, потому что пробуждает и укрепляет групповую солидарность: люди охотно делятся друг с другом не только горем, но и смехом; смех привлекает не вовлеченных в разговор людей, которые хотели бы присоединиться к веселой компании. Эмоциональная солидарность, говорит автор книги, способствует усвоению групповых норм поведения.

Но у каждого типа анекдотов своя аудитория, и тут смех разъединяет, «дезинтегрирует» общество, указывая границы «своих» (например, любителей соленого армейского юмора или изысканных абстрактно философичных интеллигентских анекдотов) от «чужих», смех становится знаком и инструментом структурирования общества, как и одежда, речь, повадки. Многие анекдоты и шутки, вроде перевранных топонимов или названий музыкальных групп, вообще понятны только определенному кругу людей.

Все сходятся на том, что чувство юмора — показатель здоровой психики. Исследования утверждают, что его наличие или отсутствие никак не связано с уровнем образования: и крестьянки смеяться умеют.

Так почему мы вынуждены теперь в основном читать «дней минувших анекдоты» вместо того, чтобы производить все новые и новые, ведь ситуация для этого, кажется, самая плодотворная? В самом деле, все сдвинулось с места, привычные понятия оказались под сомнением, а сами мы вдруг почувствовали себя детьми в странном мире, который еще предстоит освоить. Но детский юмор (которому в книге уделено много внимания и места) как раз и представляет собой один из инструментов овладения новым. Известно, что на определенной стадии ребенок, овладевая речью, начинает нарочно смешно перевирать слова; овладевая нормами поведения, в какой-то момент начинает полуосознанно травестироватъ их, выворачивать наизнанку, придумывая немыслимые «истории наоборот». Верный признак того, что этап первичного освоения закончен и теперь как бы «для закрепления» дитя играет с обретенным навыком.

Почему же не произошло взрыва массового фольклорного творчества?

Ученые отвечают на это, как ответил бы, наверное, любой человек, приводя доводы не столько научные, сколько «от здравого смысла». Во-Первых, некогда теперь анекдоты придумывать и даже их рассказывать «за рюмкой кофе», надо деньги зарабатывать. Во-вторых, материал для многих политических анекдотов составляли догадки о происходящем за плотной непроницаемой завесой иерархического общества с жестко дозируемой и контролируемой информацией о власти. В нынешнем открытом обществе с широкой свободой слова без всякого эзопова языка, неистощимого источника юмора, можно напрямую сказать все, что ты думаешь, о чем бы то ни было. «Очевидно, эту утрату мы должны неизбежно понести на пути становления гражданского общества»,— предполагает доктор социологических наук И. Бутенко в статье «Юмор как предмет социологии», опубликованной журналом «Социс».

Наверное, все это правильно, и все- таки прежде мы блистали анекдотами, а другие братские народы, жившие так Же, как и мы, нет. Материала, по-моему, теперь неизмеримо больше в той же политике и заведомо не меньше во всех остальных сферах жизни. Или теперь мужья не уезжают в командировки, исчезли жадность, глупость, юность и старость, весна и лето, ремонты и переезды, чиновники, милиционеры и лица других национальностей, короче, все, что создает «потенциально комические ситуации»?

Неужели за гражданское общество, на самом деле, надо платить столь высокую цену — потерей чувства юмора? •

ПСИХОЛОГИЯ И ПОВСЕДНЕВНОСТЬ

Софья Тарасова

Под знаком огня

Макс Клингер. «Похищение огня», 1894 год

Вы любите отдыхать «дикарем»? Даже для изнеженных приверженцев комфорта в этом есть своя прелесть. Ощутить единство с матушкой-природой, позагорать, постоять у костра. Огонь завораживает, притягивает к себе.

Наверное, поэтому огонь привлекает к себе психологов, философов и просто мыслителей как необычный объект изучения. Однако и в книгах, и в практических психологических курсах эта тема освещена мало. Психотерапевты знают, что огонь действует на человека «на уровне подкорки головного мозга», и используют это. А как он воздействует? И не напоминает ли это эксперимент доктора Франкенштейна? Огонь будит в нас такие инстинкты, о которых мы, быть может, и Не подозревали.

В нашей повседневной жизни мы почти не сталкиваемся с открытым огнем. Но все вокруг настолько пронизано его символикой, что мы даже не замечаем этого. Само по себе слово «огонь» вызывает определенные ассоциации. Оно связано с любовью, с проявлениями интимности. Недаром среди дамских романов полно названий типа «Огонь страсти», «Неугасимый огонь», «Огонь ее любви», «В огне ревности», «Огонь и лед», «Пламенная верность», «Огонь верности», «Пламя ее души», «Всепоглощающее пламя любви» или «Жертвенный огонь любви»; а создатели эротических фильмов обожают сцены у камина. А ужин для двоих при свечах? Это же сама романтика. И в ресторанах ставят на стол зажженные свечи, создавая атмосферу покоя и уюта. Вы не задумывались, зачем хорошие фортепиано украшают подсвечниками? Осветить подобным образом клавиатуру абсолютно невозможно. Но сочетание нежной музыки и мягкого полумрака действует в высшей степени психотерапевтично. Почему же огонь так влияет на наш внутренний мир?

Еще в первой половине XX века во Франции, в живописной Шампани жил писатель и философ Гастон Башляр. Он преподавал в нескольких университетах, в Сорбонне в том числе, ученики считали его удивительной личностью. А как же иначе? Ведь он создал психоанализ огня. Одноименная книга неоднократно выходила на французском языке. Кстати, Башляру была присуждена в 1961 году национальная премия в области литературы. Сегодня его книги — своего рода классика. Эссе «Психоанализ огня» издавалось у нас несколько лет назад, а сейчас готовится переиздание группой «Прогресс». В предисловии к этой книге автор пишет: «Мы обращаемся к проблеме, в изучении которой никогда не удавалось достичь объективности, здесь первое очарование столь неодолимо, что оно до сих пор сбивает с пути самые трезвые умы, постоянно возвращая их к очагу поэзии, где мечта оттесняет мысль, а поэма теорему. Речь идет о психологии наших убеждений относительно огня. Поскольку, на наш взгляд, это проблема непосредственно психологическая, мы без всяких колебаний будем говорить о психоанализе огня».

Огонь — это нечто сугубо личное и вместе с тем универсальное. Он способен принимать противоположные значения, как.ни одно другое, явление. Он — добро и зло, ангел и демон. Огонь противоречив и требует к себе почтительного отношения. Его сущность скорее общественна, нежели природна. Осторожность в действиях с огнем внушается нам в детстве: «Спички детям не игрушка». Стоит ребенку потянуться к пламени, и ему тут же достанется по рукам. Отсюда Башляр делает вывод: «Социальный запрет — это наше первое всеобщее знание об огне. Раньше всего мы узнаем об огне то, что его нельзя трогать». Но как познать то, к чему запрещено прикасаться? Преодолев в себе страх наказания, мы, маленькие Прометеи, убегаем с дачного участка в поля и разжигаем костер Комплексом Прометея Башляр называет все те влечения, в силу которых мы стремимся сравняться в знаниях со старшим поколением, добиться того, чего достигли они. «Комплекс Прометея — это эдипов комплекс умственной жизни».

Мечтание у огня может принимать некую философскую направленность. Огонь вызывает жажду перемен, желание ускорить время. Очарованный человек слышит зов огня. Башляр видит в пламени слияние инстинкта жизни и инстинкта смерти, Эроса и Танатоса, обозначая это соединение как комплекс Эмпедокла.

С огнем связаны прочные сексуальные ассоциации. Иногда он даже выступает символом ipexa и зла. Борьба с запретными сексуальными влечениями в сновидениях может символически представляться как борьба с огнем. Подобные толкования можно встретить и у Зигмунда Фрейда, и у Карла Юнга. Легко можно вспомнить тексты, где явно выражен или подразумевается демонический характер огня. Описания ада в литературе, картины, изображающие дьявола с огненным языком, дают повод для недвусмысленного толкования в стиле того же Фрейда.

Но огонь соединяет противоположности. В то же время он — символ чистоты. Башляр упоминает о его «дезодорирующем способности». Психология первобытного человека уделяет особое внимание его обонятельным впечатлениям, ведь обонятельный мозг — самое древнее образование в филогенезе. Огонь все очищает, устраняет все неприятные запахи.

По мнению Башляра, чтобы понять психологию первобытного человека, надо проанализировать реакцию, которую вызывает новое научное знание у неподготовленных людей. Очень забавны приводимые в тексте научные теории XVIII века об электричестве и не только о нем. Полагая трение причиной электрического огня, Югженер в 1753 году развивает электрическую теорию пола: «Женский пол выступает хранителем мельчайших сферических тел, носителей человеческой сущности. Они составляют электрическое вещество в инертном, безжизненном состоянии. Его можно сравнить с незажженной свечой, зерном или семенем, с лучиной в ожидании огненной вспышки...». И без всякого психоанализа ясно, что заботит ученого, якобы всецело поглощенного «чистой механикой».

У наших далеких предков получение огня трением всегда было чем-то магическим, ритуальным. Существовали праздники огня: «Тогда Великий Жрец издает священный возглас, нагретое трением дерево вспыхивает... На алтаре возжигают дубовую кору, после чего молодой огонь дает новое семя потухшим очагам деревни». Согласно психоаналитической интерпретации процесс разжигания огня приятен, он рассматривается с точки зрения удовольствия: «Первобытный человек убежден, что первоначальный огонь дарит силу и здоровье, его убеждение основано на опыте блаженства, пережитом в решающую минуту, когда огонь готов вспыхнуть и желание вот-вот будет удовлетворено». Кстати, более известный в широких кругах психоаналитик Юнг тоже говорит о сексуальном характере трения и огня в первобытном мышлении.

Автор «Золотой ветви» Фрэзер описывает легенды о происхождении огня. Герой одного из южноамериканских мифов, стремясь добыть огонь, преследует женщину. «Он настиг ее прыжком, поймал и сказал, что возьмет ее, если она не откроет ему тайну огня. После нескольких попыток вырваться женщина согласилась. Она уселась на землю, широко раздвинув ноги. Обеими руками она хорошенько надавила на верхнюю часть живота, и из детородного отверстия выкатился на землю огненный шар. Но это был не тот огонь, что известен нам сегодня: он остыл, и на нем нельзя было сварить еду. Как только женщина его отдала, он Потерял свойства огня». Здесь сексуальный смысл уже на первом плане. Видимо, завоевание огня — изначально сексуальная победа.

В одной из глав книги «Психоанализ огня» Гастон Башляр обсуждает алхимию: «Алхимия насквозь проникнута не знающей границ сексуальной фантазией. Алхимия просто-напросто переносит в реальность сексуальную направленность мечтания у очага». Печам и ретортам нередко придавали форму откровенно сексуального характера.

В сексуальном образе огня заложено все. Он объединяет тело и душу, добро и зло. Он двойственен от начала до конца, а это так созвучно человеческому сердцу. «Огонь — это сияние Рая и пекло Преисподней, ласка и пытка. Это кухонный очаг и апокалипсис... Огонь противоречив, и потому это одно из универсальных начал объяснения мира». •

ВО ВСЕМ МИРЕ 

Установлен «центр всего на свете»

Более полувека продолжались поиски центральной точки, вокруг которой вращаются все видимые звезды, включая наше Солнце. Оптические наблюдения этой области Вселенной практически невозможны, так как она заслонена от нас облаками межзвездной пыли.

Теперь ее удалось определить при помощи радиоастрономических телескопов американо-германской группе ученых, возглавляемой Карлом Ментеном и Марком Рейдом из Смитсоновской астрофизической обсерватории в Кембридже. Оказалось, что это чрезвычайно ярко излучающий в радиодиапазоне точечный источник, называемый А в созвездии Стрельца. Он отличается огромной плотностью, и. по-видимому, представляет собой черную дыру.

Местоположение А Стрельца ученые определили, сопоставив результаты наблюдения мазерных радиоизлучений молекул воды с недавно установленными источниками инфракрасного излучения, идущего от звезд в центре нашей Галактики Млечного Пути. Теперь мы знаем, где находится «сердце» нашей Галактики с точностью до трех сотых долей дуговой секунды, а это равняется поперечнику мелкой монеты, разглядываемой в телескоп с расстояния около шестидесяти четырех километров.

Пингвины и палеоклимат

Пингвины Адели принадлежат к наиболее морозоустойчивым представителям фауны нашей планеты. Эту их особенность использовали для определения палеоклимата Антарктиды итальянские ученые Карло Барони из Пизанского университета и Джузеппе Оромбели из Миланского университета.

Методом углеродного радиоактивного датирования они устанавливали возраст костных остатков, перьев, яиц и помета древних птиц, населявших побережье южнополярного континента за последние 13 тысяч лет. Так как пингвины находят себе пищу в море, их колонии, как правило, располагаются на берегу, около открытой воды. Когда же побережье начинает покрываться круглогодичным слоем льда, зти птицы бывают вынуждены переносить свои гнездовья В новое место.

Примененная итальянскими учеными оригинальная методика позволила установить, что пингвины Адели заселили большую часть побережья моря Росса в период между тремя и четырьмя тысячами лет тому назад. Отсюда делается вывод, согласно которому в это время плавучие льды в данной акватории претерпели значительное отступление.

Экспорт верблюдов из Австралии

Позвольте, но всем известно, что верблюды распространены в основном в пустынных и полупустынных районах Старого Света, причем в диком состоянии в некоторых районах Азии сохранился лишь двугорбый верблюд бактриан.

Да, это так. Но когда- то, во времена золотой лихорадки в Австралии (да, и этот континент не избежал золотого бума), туда из Афганистана были завезены верблюды. А в наши дни уже примерно сто тысяч диких верблюдов, потомков завезенных, бродят по многочисленным просторам страны. Они выносливы, неприхотливы в еде, не страдают от жажды, мало болеют и поэтому высоко ценятся на рынках Саудовской Аравии, где их с охотой покупают любители гонок на этих животных.

Большим спросом пользуются верблюды и в зоопарках многих стран. Конечно, они не так симпатичны, как коалы, не так забавны, как кенгуру, но этого от них никто и не требует. А поскольку австралийские верблюды не относятся к местным видам. на вывоз которых требуется специальное разрешение, то частные предприниматели с успехом поставляют их на международный рынок.

От кур — к пингвинам

По недосмотру людей птицам грозит очередная экологическая катастрофа. Вирус, вызывающий серьезное заболевание у кур и другой домашней птицы, проник в Антарктиду и угрожает популяции пингвинов. Австралийские ученые с антарктической станции Моусон установили, что 65 процентов птиц из обследованной ими колонии королевских пингвинов являются носителями ранее не встречавшегося на ледовом континенте вируса. Пока трудно сказать, как он поведет себя в новых условиях. Известно, что на птицефермах его появление приводит к эпидемиям, в результате которых у кур открывается кровотечение, затем они слабеют и погибают.

Специалисты считают, что причиной распространения вируса могло стать нарушение в технологии ликвидации на антарктических станциях пищевых отходов.

Когда Айова была под водой

В каменоломнях американского штата Айова найдены ископаемые останки доисторических животных, включая неизвестные виды — самые древние из когда-либо обнаруженных в Северной Америке. Геологи из Чикагского музея естественной истории и Управления природных ресурсов штата Айова обнаружили около пятисот хорошо сохранившихся образцов, в том числе целые челюсти и даже полные скелеты рыб и ранних амфибий.

Среди образцов, которым насчитывается около 340 миллионов лет, останки самых древних из сухопутных животных. В те времена почти весь континент был покрыт водой, и суша, на которой обитали животные, была больше похожа на остров, чем на современную Айову. Тогда на Земле еще не было ни птиц, ни млекопитающих, ни рептилий. «Многие из числа обитающих в те времена животных были похожи на гигантских саламандр длиной от трех до пяти футов (примерно от 0,9 до 1,5 метров)»,— говорит Роберт Маккей, геолог из Управления природных ресурсов штата Айова, который вместе со своими коллегами нашел эти ископаемые.

РАЗМЫШЛЕНИЯ У КНИЖНОЙ ПОЛКИ

Андрей Юрганов

Неразгаданный Барклай

О чем эта книга[* Тартаковский А. Г. «Неразгаданный Барклай. Легенды и быль 1812 года». М.: Археологический центр, 1996.]? Казалось бы, вопрос неуместный. Само ее название предполагает, что речь пойдет о драматической судьбе великого русского полководца — о разгадке некоей тайны его непризнания. Подзаголовок — тому подтверждение. Но уже первые страницы первой главы, посвященной анализу пушкинского стихотворения «Полководец», показывают, что в числе главных будет и эта тема — пушкинская. Великий поэт в октябре 1836 года в «Современнике» опубликовал к 25-летнему юбилею войны 1812 года стихотворение, в котором, хотя и в поэтической форме, но совершенно определенно дал понять, что осознает истинное значение того, кто

«на полпути был должен наконец

Безмолвно уступить и лавровый венец,

И власть, и замысел, обдуманный глубоко...».

Стоический образ полководца, равнодушный «для взгляда черни дикой», как-то явно контрастировал с официальным взглядом на роль и значение М. И. Кутузова, которому одному приписывалась решающая роль в разгроме армии Наполеона на первом этапе войны. Страстные отклики на это пушкинское стихотворение — и панегирические, и злобные, недоумевающие — «открывают» еще одну, главную тему книги: это — мировоззрение разных социальных слоев в эпоху, когда решалась судьба Отечества.

Итак, разгадка тайны — сложный многоплановый процесс изучения способов мировосприятия людей, который позволяет объяснить, почему великий полководец был обвинен в измене, а затем предан забвению как военачальник, хотя он сумел с самого начала войны избрать единственно верную стратегию борьбы с Наполеоном.

Тайна — то, что никогда не раскрывается до конца, но она может являться. Само явление тайны не есть уничтожение, но только ее состояние, когда она ощутима, мыслима, сообщима.

А. Г. Тартаковский свою первейшую задачу видел в том, чтобы, «сняв налет вымышленных, нередко совершенно фантастических домыслов вокруг его имени (Барклая.— А. Ю.), восстановить по первоисточникам реальный облик Барклая в военно-политической ситуации 1812 года». Методом источниковедческой реконструкции историк выделяет слой синхронной информации, которая запечатлелась в переписке, дневниках, памятных заметках и выявляет таким образом то, что было скрыто от глаз не только современников, но и историков. Становится понятно, что «скифский замысел» заманивания неприятеля в глубь России — и есть стратегический план Барклая, который разделяли многие военные, и даже император Александр вплоть до событий конца июля — начала августа, когда сдача Смоленска привела к переоценке самой стратегии. В этой связи роль Барклая рассматривается в динамике смены общественных и политических настроений.

А. Г. Тартаковский с поразительной точностью восстанавливает малейшие их колебания. Его метод позволяет выявить, что Барклай, так и не назначенный формально единым главнокомандующим, был предельно скован в своих полководческих усилиях, но твердо осуществлял свою стратегию, которая — вопреки позднейшим осмыслениям той эпохи — была вплоть до сдачи Смоленска понятна современникам и воспринималась как единственно возможная. Оставление Смоленска — перелом настроений. Синхронные источники дают не просто информацию о негодовании людей. Вероятно, при беглом рассмотрении источников так бы и получилось. А. Г. Тартаковский с предельно возможной точностью устанавливает, что «и тогда порицание Барклая не было абсолютно повсеместным — и в ту пору находились отдельные сторонники полководца, выступавшие в его защиту в противовес преобладающему мнению».

Кульминация нападок на Барклая длилась в армии, как устанавливает ученый, относительно недолго — до его отъезда в 20-х числах сентября из главной квартиры, то есть в течение пяти-шести недель. Затем намечается тенденция к признанию целесообразности его действий. Почти в детективном жанре раскрывается исследователем, что столичные придворно-аристократические круги и генеральская оппозиция в самой армии, которая еше с июля 1812 года сеяла недоверие к полководцу, распускали нелепые слухи об измене и отсутствии патриотизма и что именно эти круги были первичным очагом антибарклаевских настроений. Выявляется глубинная основа страха тех кругов, которые боялись нашествия Наполеона из-за возможного роста антифеодальных настроений крестьян. «Именно этой консервативно-охранительной подосновой критики в адрес Барклая во многом объясняется прежде не обращавшее на себя внимание историков сопряжение в дворянском сознании и народной молве 1812 года его имени с фигурой удаленного накануне войны в опалу и также обвиненного в измене реформатора М. М. Сперанского».

Историк, осуществляя источниковедческую реконструкцию, вводит в наше научное сознание новые причинно-следственные связи исторического явления. Помимо всего, эти связи дают совершенно новую для традиционной историографии тематику поиска. А. Г. Тартаковский источниковедчески выявляет почти неуловимое, кажется, навсегда уже исчезнувшее, сгинувшее в потоке времени настроение и самоощущение людей. Такого рода «погружение» в иной мир, в иную реальность, в иное бытие заставляет читателя как бы заново пережить настоящую драму русского общества, настойчиво пытавшегося найти свою национальную самоидентичность в условиях Отечественной войны.

Барклай — «немец», «изменник», такого рода обвинения были самозащитой болезненно- ущемленного сознания. Вместе с тем историк уточняет, что подлинные причины устранения Барклая заключались прежде всего в происках враждебной ему партии рьяных сторонников наступательных действий (А. П. Ермолов, великий князь Константин Павлович и др.) и в недовольстве самого царя образом действий Барклая, отказавшегося, Вопреки его предписаниям в последних числах июля, переходить под Смоленском к наступательным операциям.

Скрупулезный анализ архивных материалов позволил историку выявить совершенно новый, неизвестный ранее пласт биографии Барклая и рассеять обманчивое впечатление современников и позднейших историков о том, что полководец, покинув армию, сошел с политической арены. Барклай продолжил, энергично и целеустремленно, бороться за свою реабилитацию перед общественным мнением своей страны. Толчком явилась публикация в правительственной прессе рапорта Кутузова Александру 1 от 4 сентября 1812 года, где сдача Москвы французам объявлялась прямым следствием оставления Смоленска. Барклай объявлялся фактическим виновником и сдачи Москвы. В начале ноября 1812 года он направил в Петербург конфеденциальную записку «Изображение военных действий 1-й армии», не зная того, что именно царь был инициатором публикации рапорта Кутузова. Затем были составлены им и другие записки: полководец надеялся обнародовать их в России от своего имени. Но надежды оказались тщетными — Александр I упорно не желал их публиковать в правительственной прессе. Отношения этих двух людей наполняются неизвестными ранее фактами. Барклай пытается напечатать свои записки уже не от своего имени, а анонимно — скрытно от верховной власти. Ив 1813 году появляются историко-публицистические брошюры доверенных людей полководца, сотрудников его штаба, которые пытаются объяснить смысл стратегического плана отступления русской армии летом 1812 года. Таким образом, проинформировать общество о сути стратегического плана удалось, но оправдаться полностью — не получилось. Выявление этой почти неизвестной стороны жизни полководца неожиданно превращается в комментарий и стихотворения «Полководец», и пушкинского «Объяснения», где великий поэт таинственно писал о Барклае: «не успев оправдать себя перед глазами России».

А. Г. Тартаковский проследил потаенную историю оправдательных записок Барклая. Они были окружены тайной и находились под бдительным надзором властей. Особую роль в истории замалчивания сыграли А. А. Аракчеев, враждебно настроенный против Барклая и владевший многими документами о войне 1812 года, а также историк А. И. Михайловский-Данилевский, имевший личную неприязнь к памяти умершего полководца. Только в середине XIX века оправдательные записки попадают в поле зрения историков и публикаторов, впрочем, цензурно-политическое «табу» сохраняло отчасти свою силу на протяжении всей второй половины XIX века.

А. Г. Тартаковский впервые дает полномасштабный комментарий исторического подтекста пушкинского «Полководца» и возникшего в ходе полемики вокруг него «Объяснения» поэта. Ученому удалось соотнести с этим подтекстом исторические реалии. Вся книга — ив том ее парадокс — это не биография Барклая, не история 1812 года, не пушкинистика в традиционном понимании, а нечто цельное, в котором все эти части сплетаются в единую материю, создавая новый синтезный подход к изучению истории XIX века. Главное в нем, пожалуй, постулат: история есть самосознание. Такой подход особенно важен в эпоху, когда в науку проникают идеи модернизаторского толкования истории, в которой как бы и нет самодвижения сознания, смены форм отражения действительности.

Исследования же, подобные исследованию Тартаковского, порождают особые ощущения: в них видится обычно не завершение, а перспектива, которая, как ни парадоксально это звучит, может отрицать прежние теоретические установки, которые уже привели к успеху. Увы, бесконечно познание, и никто никогда не поставит точки по окончании самого аргументированного исследования. Именно с этой «точки» зрения, мне думается, уже можно говорить, что успех книги А. Г. Тартаковского — начало переоценки всего: и теоретических посылок, и источниковедческого инструментария. Ученый вскрыл такой глубокий и богатый пласт самосознания русского общества в переломный момент, когда происходил процесс этнической, политической самоидентификации, что теперь следует подумать о способе его исследования. Антитеза «легенда и быль» уже не самодостаточна: легенда, если к ней присмотреться,— такая же «быль» сознания современников, как «быль» выявленных новых фактов — легенда нашего исторического сознания.

Ведь ни один серьезный ученый-гуманитарий не скажет, что он что-то в полной мере восстановил, как было. Шапка Мономаха, на самом деле, лишь среднеазиатская тюбетейка — это дли нас, нашего сознании; и шапка Мономаха, дар византийского императора Константина Мономаха русскому князю Владимиру Всеволодичу...— подлинная и единственная реальность для современников Ивана Грозного. Что тут «быль», а что «легенда»?..

А. Г. Тартаковский, приводя целый ряд интереснейших наблюдений над спецификой общественного сознания, не скрывает, что существуют явления необъяснимые или труднообъяснимые. Великий князь Константин Павлович, «на самом деле», был человеком невысоких моральных качеств, к тому же и не слишком умным, но его популярность опровергает постулат о «легенде» как субъективном мифе. Никакой субъективности не найти в выходе на Сенатскую площадь декабристов, желавших быть верными присяге Константину Павловичу. Герцен откровенно признавался, что не понимает, почему он в молодости целый год поклонялся этому чудаку («Отчего не понимаю, но массы, для которых он никакого добра не сделал, и солдаты, для которых он делал один вред, любили его»). Робкая попытка А. Г. Тартаковского свести все к «рыцарственному ореолу» не решает вопрос в главном. Этот миф — не миф. не субъективная оценка, предполагающая, что существует некая правда-быль, этот миф — сама реальность, плоть бытия, культура как смыслололагание людей. Тот инструментарий, с помощью которого историк блестяще справился с поставленной задачей, уже не вполне годится для анализа мифологической материи, потому что здесь необходим иной теоретический подход.

В частности, как бы в тени оказалась одна из сторон проведенного исследования, которая при внимательном изучении может дать импульс к новому изучению уже выявленного материала. А. С. Пушкин в числе главных причин неприятия Барклая определял... звук его имени. «И, в имени твоем звук чуждый не взлюбя» — это не только поэтическая метафора, поскольку и современники событий 1812 года почти в один голос утверждали, что не сам лично Барклай, а одно его имя вызывало негодование. Барклай был сыном офицера русской армии, «сам служивший в ней с юных лет» и никакой другой родины, кроме России, не знавший и не желавший знать. Когда летом 1814 года, во время посещения им в свите Александра 1 Лондона, на встрече с представителями шотландской ветви Барклаев зашла речь о возможности приобретения древнего фамильного замка, Барклай сказал, что он «русский по рождению и со своей судьбой, неотделимой от России, он отказывается от этой идеи». «Немец» — это квинтэссенция некоего отношения. Барклай не был «немым», иностранцем и немцем по происхождению, что прекрасно знали многие из тех, кто таким образом его оскорблял. Зато легкий акцент и лютеранство могли в мифологическом (то есть в реально существовавшем) сознании произвести подобный эффект, тем более что в раболепном придворном обществе не часто встречался человек с таким чувством собственного достоинства, какое обнаруживается у подлинного Барклая. Подобное проявление мифологического сознания можно и нужно изучать, но в контексте определенного «ряда», когда на смену уникальному приходит нечто типологическое. Не случайно иностранцы, даже не принимавшие православия, всегда именовались на Руси иначе — без такого переозвучивания немыслим был контакт. Датский принц Вальдемар, чуть нс ставший мужем Ирины Михайловны, дочери первого русского царя из дома Романовых, сразу же по приезде в Москву стал именоваться Владимиром, хотя разница в звучании этих двух имен, прямо скажем, невелика.

Звук имени — серьезный аргумент в мифологическом сознании. Чика Зарубин стал «графом Чернышевым», хотя, как писал А. М. Панченко, «граф Зарубин» звучит не хуже. Но звучит «не хуже» в нашем сознании. Чика не выдавал себя за подлинного графа Чернышева — вот в чем парадокс! Он не был самозванцем. Пугачевские «графы» (их всего четыре) были «двоезванцами». Это связано с «мифологическим отождествлением» — с представлением о тождестве обозначения и обозначаемого. Соперничали не только «силовые структуры» Екатерины II и Пугачева, но прежде всего силовые структуры мифологем — двух подлинных реальностей. Народ, бунтуя, противопоставлял равновеликую действительность, в которой звуки играли роль главных элементов достоверности, то есть того, что достойно веры. С поражением Пугачева это «соперничество» обрело какие-то иные, подчас скрытые, формы. В 1810 году некий полковник Пугачевский ходатайствовал о смене своей фамилии (когда-то это делали Отрепьевы после Смуты, и по высочайшему разрешению им было разрешено носить другую фамилию, иначе звучащую). Да и Екатерина, уже победительница, поступала по той же самой логике, переименовывая Яик в Урал. Чтобы стереть память не только об имени, но прежде всего — о тревожном, мятежном, пробуждающем надежды у одних и страхи у других звуке.

Особое отношение к звуку имени характерно не только для русской культуры. Серьезный исследователь истории нацизма, Уильям Ширер, писал, что он слышал, «как немцы строили догадки по поводу того, удалось бы Гитлеру стать хозяином Германии, если бы он остался Шикльгрубером. Есть что-то смешное в том, как эту фамилию произносят немцы на юге страны». Дед Гитлера, Георг Гидлер, в возрасте 84 лет по непонятной причине заменил в своей фамилии букву «д» на букву «т». Сам Гитлер в юности признался другу детства Августу Кубичеку, что ничто его так не обрадовало, как перемена фамилии отцом. Фамилия Шикльгрубер кажется ему какой-то «грубой, топорной, не говоря уже о том, что она громоздка и неудобна. Фамилию Гидлер он находил... слишком мягкой, а вот Гитлер звучит славно...»[1 Ширер У. Взлет и падение третьего рейха.— М , 1991 - T. I]. «Хайль Гитлер!» — это, по признанию современников, напоминало вагнеровскую музыку, в которой воспевался дух древнегерманских саг, поднимающий нацию в едином мистическом порыве... Тема актуальна и для истории советской власти: звук имени «Сталин» ассоциировался с чем угодно, но только нс с подлинным грузином Джугашвили, плохо, с акцентом, говорящим по-русски. Это был главный звук советского мифа...

Язык всегда отражает определенное миропонимание. Переозвучивание как перекодировка служит средством включения имени в звуковую систему мифологического сознания. Причем эмоциональное отношение может быть разным. Отрицательное отношение к Барклаю выразилось в неприятии мифом его имени, которое в народной этимологии обрело новое коннотативное значение; «болтай да и только».

1812 год — это время подъема национальных чувств и становления мифологического образа. Именно в этом образе у Барклая — свое место, о котором Пушкин написал в «Полководце». «Всё в жертву ты принес земле тебе чужой». То, что утверждение поэта стало спорным,— лишь подтверждает сказанное. Положение Барклая в мифе — неоднозначное, но место это принадлежит ему, и никем другим никогда не будет занято. Пушкинская оценка не может быть достоверна или недостоверна (точна или неточна) вообще, она прежде всего достоверна (точна) как мифологическое отношение исторической эпохи, которое поэт довел до метафоры. Недостоверно это отношение с точки зрения какого-то иного мифологического сознания — допустим, современного, в котором существуют иные исходные причинно-следственные связи...

Подводя некий итог рассуждениям, которые, конечно, можно было бы и продолжить, хотелось бы подчеркнуть, что новая книга А. Г. Тартаковского — событие в исторической науке. Ее фундаментальный характер дает новую опору в наших знаниях о русском обществе эпохи войны 1812 года. Это новаторское произведение заставляет думать и о перспективах научного поиска. •

ВО ВСЕМ МИРЕ

Лемуры на пути к выживанию

Натуралистами мира остров Мадагаскар по праву признан райским уголком для приматов. Здесь наблюдается их поразительно высокое разнообразие и огромное число эндемиков — нигде больше не встречающихся видов. И эта уникальность территории даже более заметна для родов и семейств.

Выразим природное достоинство острова цифрами. Если на девяносто две страны планеты приходится всего одна страна, имеющая популяцию приматов, то один-единственный Мадагаскар служит родным домом для тринадцати процентов всех видов, двадцати трех — родов и тридцати шести процентов всех семейств приматов. Островное государство под жарким боком Восточной Африки по разнообразию этих представителей животного мира занимает третье место после Бразилии и Индонезии, разделяя его с Заиром.

Но ныне все более частой жертвой цивилизации становятся безобидные лемуры, потерявшие за период заселегмя острова целых восемь родов и пятнадцать видов. Однако те же лемуры, известные европейцам с середины XVII века, в последнее десятилетие порадовали зоологов двумя совершенно новыми видами. Именно они и заново открытые их сородичи — всеядные карликовые лемуры и айе-айе, считавшиеся полностью вымершими,— побудили общественность этой тропической страны открыть здесь биосферный заповедник «Мананара норд». Таков ответ зеленого острова на Конвенцию о биологическом разнообразии, подписанную 5 июля 1092 года в Рио-де-Жанейро.

ВСЕ О ЧЕЛОВЕКЕ

Денис Рогачков

Марта и психотерапевты

Эдгар Эйде. «Длинные волосы», 1956 год

При «душевной боли» выдох преобладает над вдохом и представляется активным, подобно тому, как и при стоне, вызванном физической болью. При «радости» преобладает глубина дыхания, и дыхание ускоряется, что создаст лучшие условия для обмена газов (состояние, противоположное тоске).

В. М. Бехтерев. «Объективная психология»

Бихевиоризм

Слово «психология» в переводе с греческого значит душеведение, в этом смысле бихевиористов нельзя назвать психологами. Душа для бихевиоризма — табу. Недоступная объективному знанию, она не может быть предметом науки, изучения и научно обоснованного изменения. Объективно можно работать лишь с внешними, доступными наблюдению феноменами. Для бихевиоризма — это поведение (англ.: behavior). Поэтому психологическое нарушение — это неадекватная реакция на то или иное раздражение, неправильное поведение, н именно его нужно менять. Для этого в бихевиоризме есть множество очень интересных и эффективных методик, чем-то похожих на работу механика, исправляющего сломанный механизм. Если ребенок боится собаки, можно постепенно приучить его к ней; подарить плюшевого медвежонка, потом тряпичную таксу, потом показать ему соседскую болонку, с которой играют другие дети... Если дедушка бьет внука палкой, можно попробовать воспитать его: ударил — будет на неделю лишен телевизора, был ласковым — может выкурить лишнюю сигарету и посмотреть «Плэйбой» в три часа ночи. Это называется подкреплением. Кроме того, пациенту можно предложить модели поведения, которые он сможет освоить в группе или один на один с терапевтом, служащим образцом для подражания; можно научить его расслаблять мышцы, управлять телом, мыслями; можно придумать регламент взаимоотношений в семье, выдать жетоны — внутрисемейную валюту, которые муж будет получать за разговоры с женой и тратить на обладание ее телом, можно привязать к руке приборчик, который будет бить током владельца всякий раз, когда он станет ковырять в носу... За всем этим будут стоять серьезнейшие исследования и при этом — никакой психологии.

Бихевиорист очень серьезно подошел к случаю Марты Ознакомившись с ее проблемами, он разделил их на несколько групп и записал на бумажку.

1. Эмоции (которые по-бихевиористски он будет рассматривать как доступные наблюдения реакции на раздражители, выражающиеся в поведении).

2. Поведение.

3. Воображение. (Такой уровень терапии может показаться несколько странным для бихевиоризма, как о нем говорилось раньше. Но воображение здесь рассматривается как «интеллектуальное» поведение. Это не что иное, как патологическая привычка к образованию цепи образов, вызывающих у пациента тревогу. И это «интеллектуальное» поведение терапевт пытается изменить.)

4. Межличностные отношения (которые опять-таки рассматриваются с точки зрения поведения, связанного с другими людьми).

Эмоции. Марта не может прикасаться к грязному белью, пищевым отходам. Ее реакция на грязь — дрожь в руках, отвращение, тошнота, чувство крайнего дискомфорта. Мать Марты была очень чистоплотной и боялась заболеваний, поэтому скорее всего Марта, копируя в детстве чувства своей матери, научилась такой реакции от нее. Кроме того, Марта жалуется на непрекрашающуюся депрессию, из ее рассказов следует, что это связано с неспособностью утверждать себя, выражать агрессию.

Поведение. Стараясь обезопасить себя от грязи, Марта постоянно моется. По просьбе терапевта она подсчитала, что проводит в ванной около пяти часов в день и, кроме того, моет руки по двадцать пять — тридцать раз в день, затрачивая на каждое омовение пять—десять минут. По этой же причине Марта не готовит и не ухаживает за детьми. Также она избегает сексуальных контактов, что ассоциативно может быть связано с грязью, но скорее всего тоже унаследовано (воспитано, скопировано) от матери.

Воображение. Во всем, что ее окружает, Марта видит источник заразы и начинает представлять себе, как она или кто-то из ее детей заболевает, такие фантазии часто овладевают ею и вызывают панический ужас.

Межличностные отношения. Марта все время старается контролировать своих домочадцев, заставляя детей мыть руки, менять белье, запрещая им приводить гостей... Кроме того, ее болезнь получает положительное подкрепление в семье, благодаря ей Марта — центр внимания и заботы, ее стараются не огорчать и делают все, что она требует.

Для каждого из этих уровней терапевт выработал особую стратегию. Прежде всего нужно было уменьшить страхи Марты перед грязью, и он решил постепенно приучить ее к ней. Для этого он придумал иерархию стимулов, вызывающих у Марты тревогу, и постарался провести ее по такой цепочке от нейтральных ко все более тревожащим Но чтобы начать это путешествие, Марту нужно было научить успокаиваться. С точки зрения внешних проявлений, покой — это расслабленные мышцы и ровное дыхание.

Перед сеансом Марта выпивает небольшое количество успокоительного, расслабляющего мышцы. Затем ее просят удобно сесть на стул и начать релаксацию. Сопровождаемая указаниями терапевта, она попеременно то напрягает, то расслабляет группы мышц — кисти рук, руки, ступни, лодыжки, икры, брови, уши, губы, язык... Почувствовав расслабление, закрывает глаза и представляет себе, как она идет в магазин и покупает нижнее белье — совершенно чистое, запакованное в полиэтилен. Одновременно с этим терапевт дает ей в руки пакет с бельем. Потом он просит ее распаковать пакет. При первом признаке беспокойства (нарушение дыхания) он просит ее прекратить упражнение. На следующем сеансе белье будет из прачечной, потом чуть грязным, а через несколько сеансов она сможет поднять с пола мокрые трусики. Дома каждый вечер в определенное время Марта будет составлять перечень всех ситуаций, связанных с грязью, выписывая в две колонки то, что внушало ей страх, и то, что она переносила спокойно.

Чтобы справиться с тревожными фантазиями, терапевт научил Марту методу «стопа». Она начинает фантазировать: вот на столе лежит корка хлеба, к пей подбегает таракан, может быть, он пачкает лапками скатерть, прикоснувшись к которой потом можно заразиться... «Стоп!» — терапевт кричит громко и повелительно, Марта перестает говорить о своих фантазиях, но они еще продолжаются в ее мыслях, она поднимает руку, сигнализируя об этом. Терапевт снова кричит: «Стоп!» И так до тех пор, пока Марта не прекратит думать о болезнях и таракане. Через некоторое время Марта научится послушно выполнять команду терапевта, и тогда он попросит, чтобы она сама командовала себе «стоп!» всякий раз, когда ее будет захлестывать цепочка тревожных ассоциаций, прерывая ее в самом начале.

Легкие транквилизаторы, метод «стопа», ослабление страха перед грязью помогли Марте освободиться от тревоги, поработившей ее и заставлявшей целыми днями спасаться в ванной. Но этого все равно мало, чтобы нормализовать ее поведение. Если бы она перестала мыться, ей просто было бы нечего делать, и незаполненность времени вернула бы ее в прежнее состояние. Поэтому терапевту нужно было предложить ей другое поведение, замещающее патологическое мытье. Причем к этому альтернативному поведению Марту опять-таки нужно было приучить. Для этого он составил такие правила, чтобы «хорошее» поведение поддерживалось как членами семьи, так и самой Мартой, а «плохое» наказывалось.

Терапевт предложил Марте заняться устройством дома. Для начала она должна была пересчитать все грязное белье, которое скопилось за годы ее болезни. Всего оказалось 1387 предметов. Ей было очень трудно справиться с этой работой; разбирая белье, ей приходилось бороться с приступами отвращения, которые возвращали ее в ванну. Но за каждое посещение ванны она должна была платить — выбрасывать одну вещь из шкафа с дешевой бижутерией и старыми вещами (за последнее время она стала ужасно бережливой и скопила в доме очень много барахла, которое почему-то было ей очень дорого). Джордж и дети были очень внимательны к уборке Марты и всячески поощряли ее. Свои действия Марта регулярно записывала, а потом показывала терапевту, как-то она сказала ему, что очень хотела бы пойти на работу, и он использовал это — он предложил ей относиться к уборке как к первому упражнению, справившись с которым, Марта покажет, на что способна.

Чтобы изменить взаимоотношения Марты с другими людьми, бихевиорист договорился о встрече с Джорджем, на которую попросил прийти и старших детей. Он четко сказал им о своей стратегии терапии Марты и предложил им участвовать в ней. Он попросил их перестать относиться к Марте как к больной и лишить ее связанных с болезнью привилегий. Джорджа, который вставал в 5 утра, чтобы помогать Марте мыться, он попросил перестать участвовать в ее омовениях, а детей — не выполнять указаний Марты, связанных с чистотой Марта же должна была четко фиксировать все нарушения новых правил, заведенных в семье. Через какое-то время Марта начала ходить в магазины, вести хозяйство, домашнюю бухгалтерию и, как это ей ни было сложно, готовить.

Параллельно с индивидуальной терапией Марта ходила в обучающую группу, где вместе с другими пациентами училась разным моделям поведения, как справляться со страхами и, что было для нее самым главным, — утверждать себя. На этих группах перед участниками ставилась задача и предлагалось ее решение, причем по-бихевиористски это решение разбивалось на несколько этапов. Потом распределялись роли и, опять- таки поэтапно, проигрывалась ситуация.

Марта и женщина, сидящая слева от нее, разыгрывали сцену в ресторане Марта была посетительницей, а ее соседка — официанткой. Марте принесли непрожаренную рыбу. Она сидит за столиком и думает, как ей поступить: 1. Можно съесть эту рыбу. 2. Можно позвать официантку и попросить ее заменить блюдо. 3. Можно начать скандалить и позвать хозяина. 4, 5... Марта зовет официантку. Она подходит. Можно: 1. Говорить умоляющим и извиняющимся голосом. 2. Можно кричать. 3. Можно настаивать на своем праве... Проходит несколько минут. «Так вы принесете мне рыбу?». «Нет». «Принесете» — в голосе Марты появляются повелительные интонации. «Нет». «Да!». «Нет, не принесу!» Они уже стоят друг против друга, как будто перед боем. Подходит терапевт и объясняет им их ошибки, после чего просит их начать с того момента, когда Марта заказывает рыбу... Для Марты сложнее всего было отделить «утверждающее» поведение от агрессивного, неприемлемого для нее. Этому разграничению посвящалось несколько встреч.

Кроме тех уровней терапии, о которых мы уже рассказали (эмоции, воображение...), есть еще один, на который бихевиорист наверняка бы обратил внимание. До сих пор мы говорили о поведении как о реакциях на стимулы — одном из основных «пунктов» бихевиоризма. Но, кроме этого, в поведении есть еще одно измерение, которым бихевиористы стали заниматься после долгих теоретических споров. Эго измерение — когнитивное («интеллектуальное») Кроме «физиологической» реакции на стимулы, с этой точки зрения, поведение — это еще и стратегия, которую человек выбирает рационально, руководствуясь логическими построениями, основанными на доступной ему информации. Это сближает некоторые бихевиористские техники с рационально-эмоциональной психологией. Например, с Мартой могли обсуждать ее предрассудки, связанные с болезнями и сексом, провести с ней «ликбез», анализировать, почему она относится к ним так, а не иначе... Но об этом мы расскажем в главе, посвященной эмоционально-рациональной психотерапии.

Потом, когда терапия закончилась, Марта вспоминала о ней, как о школе. Она сильно изменилась. Стала собранной. Перед принятием важных решений всегда взвешивала все за и против, выписывая их на бумажку в две колонки. Соседи начали говорить о ней с уважением. «Вот кто умеет вести хозяйство! У Марты с Джорджем образцовый сад. И все так чисто, так ухожено, так красиво...».

А у бихевиориста, который лечил Марту, дома случилась трагедия. Его сын неожиданно бросил университет. где учился на инженера, и уехал на юг — в Калифорнию, где, по слухам, связался с какими-то сомнительными людьми, бородатыми мотоциклистами в кожаных куртках. Для отца это был сильный удар, ведь он так хотел, чтобы его сын стал конструктором.

Группа встреч

Групповая психотерапия — вызов науке... Пусть каждый «испытуемый» станет «исследователем».

И вместо того, чтобы заниматься наблюдениями за «испытуемыми», исследователь зачислит их себе в помощники.

К. Роджерс.

«О групповой психотерапии»

Есть много разновидностей психотерапевтических групп — группы общения, группы арттерапии, телес но-ориентированные, гештальт, психодраматические... Одна из них — группа встреч, на которой собираются несколько человек (обычно от 6 до 20) и проводят друг с другом некоторое время, что-то переживая вместе. Обычно такие группы не связаны рамками одного направления, и самое основное в них — взаимоотношения участников. Вообще, групповая терапия (не считая групп, подобных бихевиористским, в которых всем управляет лидер-психотерапевт) возникла как альтернатива индивидуальной терапии. В отличие от специфических отношений врача и пациента, во многом ограничивающих и того, и другого, участники группы равны между собой, и это создает лучшие условия для подлинных взаимоотношений, в целительную силу которых верят приверженцы групповой терапии. С другой стороны, такие группы — это попытка построить новую общность людей, новые взаимоотношения. Если уже существующие отношения — в семье, на работе, с друзьями — несут на себе груз прошлого, инерцию, и их очень сложно менять, то группа это в каком-то смысле рискованная попытка начать с нуля и построить маленькую общину, где можно быть честным, открытым к другим людям, к чувствам, испытываемым в настоящий момент, свободно выражать их. Кроме того, группа — это развивающийся процесс, проживая который и управляя им, участники меняются, открываются к другим людям, могут лучше понять себя, свои чувства, увидеть себя чужими глазами, научиться как-то по-новому проявлять себя, а потом, возможно, перенести этот опыт в большую (по сравнению с пространством группы) жизнь.

Марта случайно попала в эту группу. Устав от депрессии, безнадежности и омовений, она обратилась за помощью к врачу, который прописал ей транквилизаторы и посоветовал обратиться к психотерапевту. Таблетки на некоторое время сняли тревогу, и Марта почувствовала себя сравнительно хорошо. Ей было немного страшно обращаться к психотерапевту, потому что это значило бы для нее признать себя сумасшедшей. Но мысль о необходимости эмоциональной поддержки, про которую ей сказал врач, засела у нее в голове. И как-то, просматривая рекламную полосу в газете, она наткнулась на объявление, приглашающее всех желающих принять участие в группе встреч. Из текста этого объявления ей стало ясно, что в эту группу приглашаются не только и даже не столько сумасшедшие, сколько просто люди, желающие «расширить свой жизненный опыт», «научиться общаться», «встретиться с незнакомыми людьми» и так далее. Короче, это не для сумасшедших и вроде как психотерапия — словом, то, что нужно. Марта решила пойти.

На первую встречу она немного опоздала и пришла последней. В небольшой комнате кружком на стульях сидели несколько человек. Бородатый мужчина, довольно неопрятно одетый, лет сорока; молоденькая симпатичная девушка; очень приличный мужчина под сорок в хорошем классическом костюме, аккуратно подстриженный, с небольшой лысиной; худощавый молодой человек с растрепанными курчавыми волосами, очевидно, сумасшедший; и еще один мужчина, лет тридцати пяти в сером свитере (он оказался лидером — психотерапевтом). Лидер сказал, что рад встретиться с каждым пришедшим, и предложил познакомиться. Каждый по кругу назвал свое имя. «Мартин — с бородой, Клер — девочка, Петер — приличный в костюме, Роберт — сумасшедший, Джон — лидер» — Марта повесила на каждого из них этикетку, чтобы легче запомнить имена. Когда все представились, возникла некоторая неловкость, но лидер предложил разбиться на пары, а потом рассказать о своем напарнике. Марте достался Роберт. Он производил очень странное впечатление, но по его рассказам выходило, что он компьютерный гений, у которого, правда, кроме компьютера не было ничего. В таких разговорах прошло полтора часа, отведенных на встречу. Перед тем как разойтись, договорились о следующей. Марта была очень довольна — у нее было чувство, словно она завела любовника: что-то новое, интересное, не относящееся к семье появилось в ее жизни.

Такое же ощущение чего-то нового, несущего надежду, продолжалось у нее и после других встреч. Они уже довольно хорошо узнали друг друга. Ей почти все нравились. Правда, грязный Мартин (Марта дала ему такое прозвище) раздражал ее. Иногда он бывал груб, ворчал, и кроме того, от него неприятно пахло. Это вызывало в Марте приступы отвращения, но не слишком сильные. В группе никто этого не замечал. То ли дело Петер — он всегда был такой оптимистичный, старался всем помочь, услужить, подсказать, и еще он был такой улыбчивый. Даже Роберт чем-то ей нравился, хотя порой нес страшную чушь. В такие моменты все смотрели на него снисходительно и слушали из вежливости — понять, что он говорил, иногда не представлялось возможным.

Джон умело вел встречи. Предлагал много упражнений, чтобы люди почувствовали себя в группе. Вот одно из таких заданий, которое он предлагал несколько раз. Все вставали вокруг одного человека, которому нужно было закрыть глаза и упасть. Это упражнение учило доверять группе («Не бойся, эти люди поймают тебя»). Ощущения Марты от этого были все время разные. Сначала падать было довольно страшно, она сжималась в комок и выставляла перед собой руки. Но через несколько встреч она стала получать удовольствие, зная, что ей не дадут упасть, и чувствуя к себе нежность, которой не было раньше.

Лидер много говорил о том, что в группе нужно быть честным, стараться открывать свои чувства друг другу и жить в настоящем времени. Хотя это было очень трудно — люди все время переходили из настоящего времени в прошедшее, вспоминали, рассказывали что-то о своей жизни, и это тоже было интересно. В таких случаях Джон иногда морщился, но никогда не перебивал. Все и вправду стали открываться друг ко другу, возникло тепло, но Марта где-то внутри чувствовала себя исключенной. Ей было очень трудно говорить о себе, и смеялась она как-то неестественно, и все время боялась, что другие заметят эту ее «искусственность».

Как-то на встрече речь зашла о том, кто чувствует себя самым отверженным в группе. Каждый что-то сказал о своих чувствах отверженности, а потом Джон попросил положить руку на плечо тому человеку, кто кажется самым отверженным. Больше всего рук легло на плечи Марты. Это ее ужасно расстроило, словно она была в чем-то виновна. Тогда Джон предложил всем, кроме Марты, встать в круг, тесно прижавшись плечами. а Марту попросил пробиться, пролезть в этот круг. То, что она испытала, выполняя это упражнение, просто перевернуло ее. Сначала она робко пыталась протиснуться сквозь сомкнутые тела, но они ее не пускали. И когда ей это не удалось, ей стало настолько обидно, что она чуть не заплакала — ведь ей так хотелось быть в этом круге! И она стала толкаться, протискиваться изо всех сил. Наконец, Роберт сдался и пропустил ее. После упражнения все рассказывали о своих чувствах. Кто-то говорил, что почувствовал вину, когда не пускал Марту в круг, кто-то о тепле, которое почувствовал в этот момент к Марте, а сама она была настолько счастлива, что забралась внутрь, что даже сказала об этом.

Так прошло почти два месяца. Джон стал говорить о том, что ему надоело руководить, н он хочет сам стать полноценным участником группы. «Рядовым» членам эти слова казались кокетством — ведь он так мастерски все делает! Все были полны энтузиазма, хотя казалось, что цель группы уже достигнута — между ними хорошие отношения, что еще нужно. И вот на одной из встреч Джон выступил с предложением- Он сказал, что, на его взгляд, для группы было бы лучше уехать на уик-энд за город и провести «марафон» — так он назвал непрерывное двухдневное занятие группы, с перерывом только на ночь. Эта идея всем показалась довольно безумной, но авторитет Джона, небольшая усталость от однообразности нескольких последних встреч, влюбленность в группу и друг в друга были вескими основаниями, чтобы принять это предложение. Они договорились уехать на следующий уик-энд за город. Джон брал на себя организацию поездки, но взамен попросил у группы разрешения на двухчасовой отдых во время предстоящего «марафона». Группа с радостью дала свое согласие.

Наконец, наступила пятница. Ровно в шесть они встретились у входа в небольшой пригородный отель, расположенный на берегу чудесного озера. У каждого из них была своя комната, но по правилам «марафона» они могли быть там только ночью — после 11 часов ночи и до 9 утра. Все остальное время они должны были проводить вместе — в небольшом зале, где на полу лежали специальные коврики, на них можно было лежать или сидеть, кому как нравится. Есть они тоже должны были вместе — за большим, отдельно стоящим в баре столом. После того как они отнесли свои вещи в номера, все спустились вниз на ужин.

За столом было много разговоров о том, как хорошо, что они выбрались за город, все вместе, как хорошо им будет вместе, как много нового они узнают друг о друге. Только Джон был почему- то сдержан и сосредоточен. Кто-то спросил у него, что случилось, и он ответил, что снимает с себя функции лидера и отдает их группе, пусть теперь они сами решают, что им делать. И еще добавил, что просит всех верить в группу. Эти слова были немного обескураживающими, но никто особенно не обратил на них внимания. Группа перешла в зал.

После того как они расселись, наступило некоторое замешательство. По правилам нужно было говорить в настоящем времени о том, что они чувствуют, убегать в воспоминания или общие фразы было неудобно. Говорить о настоящем нечего. Джон молчал. Как всегда в такие моменты, выступил Петер. Он говорил вежливые ничего не значащие фразы о Прекрасном свежем воздухе, озере, группе, но было понятно, что до одиннадцати так разговаривать будет противно. К десяти вечера наступила гробовая тишина. Все смотрели на Джона — он что-то должен был сделать. Ведь он, в конце концов, заварил эту кашу, на нем лежит вся ответственность! Но он молчал. Марта почувствовала, что ее обманули. Она посмотрела вокруг. Это были близкие, чем- то любимые, но вместе с тем бесконечно далекие люди. Мартин сидел рядом с ней, И от него воняло. Роберт лежал, уткнувшись лицом в пол. Он всегда ведет себя не так, как остальные. Сумасшедший, что с него взять! Улыбка Петера казалась фальшивой и нарисованной. Его лоснящееся лицо вызывало отвращение. «Как хочется принять душ!» Это было невыносимо. Наконец, наступило 11. Все разошлись спать.

Комната Марты была рядом с комнатой Клер. Хотя правила запрещали участникам группы приватные разговоры, Марта зашла к ней. Клер всегда восхищала ее — она была такая раскованная и психологически здоровая, что Марта нс понимала, что привело ее в группу. Ей хотелось поделиться с кем-то своей обидой. Рядом была Клер. Почему же в конце концов не зайти к ней! Когда Марта вошла, Клер лежала на кровати и курила. По странному запаху в комнате и виду характерно свернутой сигареты Марта поняла, что Клер курит марихуану. Это шокировало Марту. Этого она не ожидала от такой хорошей девочки, как Клер. Это совсем не идет ей, и к тому же запрещено законом. В ответ на расспросы Клер рассказала, что у нее серьезные проблемы с наркотиками, о которых она никому не могла сказать. Когда Марта стала говорить о своем разочаровании группой, Клер согласилась с ней. Потом, слово за слово, Марта начала рассказывать о своих проблемах, и это в свою очередь удивило Клер. Ей казалось, что у Марты все в порядке. Прощаясь, они чувствовали себя союзницами.

Ночью Марта увидела сон. Комната с черными стенами и удивительно красивым, светлым окном. В комнате стоят стулья. У нее ощущение, что на них должен кто-то сидеть, но никого нет. Эта комната начинает внушать ужас. Нужно перестать ее видеть, но это невозможно. Вдруг входит человек, встает посреди стульев и начинает мочиться. Это делает зрелище еще более невыносимым. Потом он начинает расшвыривать стулья в разные стороны. Они надают со страшным стуком, какая-то грязь появляется в углах комнаты. Тухлый апельсин синего цвета катается из угла в угол. Звук падающих стульев превращается в сплошной гул. Потом все стихает и до слуха доносится тихая музыка. Это фортепиано. Потом вступает оркестр. Очень тихо и очень нежно. Марте хочется слушать эту музыку как можно дольше, но она просыпается.

Завтрак прошел довольно мило. Можно было спрашивать друг друга, кто как спал. Но когда они перешли в зал, снова стало невыносимо. Они даже нс могли смотреть друг другу в глаза. Через час Джон напомнил им о своем нраве на отдых и вышел. Они совсем остались одни. Неожиданно Роберт начал ругаться. Просто так, не обращаясь ни к кому. Потом заговорил о какой-то компьютерной порнопрограмме и стал называть свой монитор женским именем. Абсурд перешел все границы. Мартин закричал, чтобы тот заткнулся. Остальные поддержали его. Нашли выход. Было чем занять время. Роберт был таким беззащитным, он и не понимал-то ничего толком — ему можно было говорить все. «А ты стоишь на учете в психушке?» «Как ты назвал свой компьютер, Элеонорой?» Наконец Роберт не выдержал и вышел, обхватив голову руками. Марте стало стыдно. От Мартина омерзительно воняло. Она посмотрела на Клер — та в ответ пожала плечами. Неожиданно Марту понесло. Она стала кричать на Мартина, «старого вонючего козла». Группа поддержала ее. Теперь во всем был виноват Мартин.

Опять стало тихо. Потом Петер предложил придумать, чем же им заниматься. Каждый что-то предлагал, но они не могли выбрать, все казалось бессмысленным. Через два часа вернулся Джон Очень довольный, нс обращая ни на кого внимания, он сказал, что ходил на рыбалку. В пакете у него была пара маленьких серебряных рыбок.

Обед. Вернулся Роберт и сказал, что он рад быть с людьми в этой группе. Ему редко удавалось быть среди людей. Но это было так странно сформулировано, что казалось издевательством. Однако ругаться больше не стали. Ели в тишине. Потом был зал и опять пустота или взаимные обвинения, или попытки найти какое-нибудь занятие. Ужин. Все ужасно устали, но почему-то продолжают сидеть или лежать, или ходить по комнате. Роберт опять лег лицом в пол. За окном стемнело. Марта чувствовала себя разбитой, усталой, разочарованной и беспомощно оглядывалась по сторонам. Ее взгляд встретился со взглядом Мартина. Неожиданно в его глазах она увидела, что он тоже страшно устал и ему плохо. Вдруг все поплыло вокруг. Марте показалось, что у нее кружится голова. Все выглядело странным. Она смотрела на Мартина и узнавала в нем себя. Злости не было, словно, посмотрев друг на друга, они примирились, хотя не сказали ни слова. Ей показалось, что он чувствует что-то похожее, что она понимает его.

Гораздо позже, вспоминая этот момент, Марта видела в нем начало своего исцеления от «ванного сумасшествия». Примирившись с Мартином, она будто бы примирилась с грязью, или. скорее, с частью самой себя, которая хотела быть «грязной», или, еще точнее - с другой Мартой, или той Мартой, которая хотела быть другой, но в обычной жизни для нее уже давно не было места.

Неожиданно для себя Марта начала говорить о том, какие надежды она возлагала на эту группу. «В какие-то моменты мне казалось, что для меня все уже кончилось. Я даже пыталась покончить с собой. И когда я попала сюда, я почувствовала, что что-то еще может измениться. Я и сейчас смотрю на нас и все еще надеюсь на что-то». Эти слова задели за живое. Все разговорились. Словно откуда-то появились новые силы. Или возникла новая тема для разговора. Они разошлись сильно за полночь. Никто не заметил или не захотел заметить положенных 11 часов. У всех было такое чувство, словно они умерли и воскресли. Может быть, от усталости, от бессмысленно проведенных 12 часов, может, еще почему, но этой ночью у них исчезло противоречие между «я» и «мы», словно это была не группа людей, а один живой организм.

Следующий день был похож на праздник и вместе с тем на прощание. Они только что стали близки, но пора прощаться, и Джон сказал, что его лимит времени на эту группу исчерпан, и как бы он ни был доволен, как бы ему ни хотелось остаться в этой группе надолго, пора закругляться. «И что, больше не будет встреч?» — спросил Роберт. «Нет».

Воскресенье подходило к концу. Праздник заканчивался. Марта никак не могла понять, почему, когда здесь все стало хорошо, нужно заканчивать и идти в мир, где все гораздо хуже. И эта груша, имела ли она какое-то отношение к тому миру?

Прошло полгода. Группа действительно ни разу не собиралась. Как группа. Хотя связи между людьми остались. Марта особенно подружилась с Клер и иногда перезванивалась с Мартином. Как- то ей позвонил ее врач и спросил, не нужна ли ей его помощь. «Нет, спасибо,— ответила она ему,— я думаю, что смогу сама справиться».

Джон был очень доволен этой группой. Считал ее своим огромным успехом, но вместе с тем она была слишком маленькой, и теперь ему нс хватало денег. Вспоминая об этой группе, он довольно улыбался, а потом говорил себе: «Никогда не веди группы меньше, чем из двенадцати человек. А еще лучше — набрать бы человек двадцать». И погружался в арифметические расчеты.

УМА НЕ ПРИЛОЖУ!

Назовите год, когда это случилось

1. Были изданы первые царские указы о колонизации Сибири «пашенными» и «охочими» людьми.

2. Разоблачен пороховой заговор, имевший целью взрыв здания английского парламента, убийство короля Якова I и его приближенных, а также восстановление католической веры в Англии.

3. В Антверпене начинает выходить первая европейская газета «Ниойве тийдинген». На смену информационным листкам и памфлетам приходит периодическая печать.

4. Французский мореплаватель Самюэль де Шамплен открыл в Америке Аппалачские горы.

5. Вышел первый том романа Сервантеса «Дон Кихот».

6. Испанец Педро Фернандес де Кирос открыл острова Новые Гебриды в Тихом океане и решил, что открыл Южный материк. Голландские мореплаватели (Виллем Янж) первыми из европейцев достигают берегов Австралии и принимают их за гряду островов.

7. Премьера пьес Уильяма Шекспира «Король Лир» и «Макбет».

8. Умер Борис Годунов.

9 Самозванец Лже Дмитрий вступил в Москву и венчался на царство.

Правильно ли вы ответили на наши вопросы в первом номере?

1907 год.

1958 год.

Мао Цзэдун.

Это сказал Джером К. Джером.

Назовите год, когда это случилось

1. Основан первый русский военный пост на Сахалине — Корсаков.

2. Коммодор М. Перри силой заставляет Японию прекратить самоизоляцию, одновременно русские фрегаты «Паллада» и «Диана» отправляются к берегам Японии с целью установить торговые и дипломатические отношения

3. В. А. Перовский штурмует северный форпост Кокандского ханства Ах-Мечеть и называет его Перовск (ныне Кзыл- Орда).

4. Джузеппе Верди по мотивам «Дамы с камелиями» создал свою оперу «Травиата».

5. Состоялся сценический дебют А. Н. Островского — его пьеса «Не в свои сани не садись» поставлена в Большом театре. В том же году Большой театр сгорает.

6. Дж. Леви-Стросс и его сыновья организуют семейное предприятие по производству ДЖИНСОВОЙ одежды.

7. Шведский физик А. Й. Ангстрем выдвинул основной принцип спектрального анализа.

8. Была открыта «Вольная русская типография» А. И. Герцена в Лондоне

9. Началась Крымская война. Отряд вице-адмирала П. С. Нахимова победил в сражении при Синопе.

Назовите имя этого человека

1. Этот африканец, жена которого была из Испании, много путешествовал по Италии.

2. Построил дорогу в Альпах.

3. Во время пребывания на севере Италии потерял глаз.

4. Часто менял парики и накладные бороды, чтобы остаться неузнаваемым.

5. Прятал деньги в медных статуях во дворе дома, в котором жил.

6. Забрасывал палубы вражеских кораблей сосудами со змеями.

7. Не дожидаясь, пока ворвутся в дом, чтобы выдать его врагам, принял яд.

8. Очень важна была для него охота на слонов.

9. Город, в котором проводятся международные кинофестивали, не имеет никакого отношения к селению, около которого он одержал свою хрестоматийную победу.

Кто это сказал?

1. У русского человека единственная надежда — это выиграть двести тысяч.

2. У насекомых из гусеницы получается бабочка, а у людей наоборот: из бабочки гусеница.

3. Разница между мужчиной и женщиной: женщина, старея, все более и более углубляется в бабьи дела, а мужчина, старея, все более и более уходит от бабьих дел.

4. Чужим грехом свят не будешь.

5. Женщины без мужского общества блекнут, а мужчины без женщин глупеют.

6. Если хочешь, чтобы у тебя было мало времени, то ничего не делай.

7. Женившись, перестают быть любопытными.

8. Хорошее воспитание не в том, что ты не прольешь соуса на скатерть, а в том, что не заметишь, как это сделает кто-нибудь другой.

9. Краткость — сестра таланта.

Михаил Шифрин, дежурный сфинкс радиостанции «Эхо Москвы»

Ответы в следующем номере.

КУЛЬТУРНОЕ НАСЛЕДИЕ РОССИИ

Игорь Андреев

Москва, век XVIII: прогулки во сне и наяву

Вид церкви Мартина Исповедника с юга. Основана церковь в 1492 году. В 1791 перестроена архитектором Р. Казаковым Называется иногда церковь Вознесения — по главному престолу.

Можно с уверенностью сказать, что среди множества книг о Москве, увидевших свет к юбилею столицы, это издание[* Г Вдовин. Образ Москвы XVIII века: город и человек М.. 1997.] не затеряется. Хотя книга вовсе не юбилейная. Во всяком случае, на ней нет привычной для последних лет марки: к 850-летию столицы. Зато на распашном титуле есть, на наш взгляд, более существенное, главное, далекое от конъюнктуры всякого рода праздничных дат пояснение: «Культурное наследие России.

Церковь в Троицком- Лыкове

Церковь Архангела Гавриша, известная как Меншикова башня

Из собрания Российской Государственной библиотеки». Что ни говори, юбилеи приходят и уходят, а необходимость в изучении и осмыслении наследия остается всегда!

Едва ли стоило повторять эту избитую истину, если бы не одно обстоятельство: рано или поздно, но придется задаться вопросом о действительном приращении наших знаний о Москве после пышного празднования ее 850-летия. То, что здесь далеко не все благополучно, видно даже прн беглом обзоре вышедшей литературы.

А. М. Голицын

Петр II

Елизавета I

Чертеж Триумфальных ворот на Тверской улице у Земляного города. Это первые ворота на Тверской, построенные от Московской губернии.

Герольд

Издатели, не особенно мудрствуя, предпочли пойти по пути переизданий, почему-то считая, что все вышедшие до 1917 года книги о Москве нужны современному читателю (тем паче, что не надо возиться с рукописью и платить гонорары). Как водится, появилась и масса всевозможных компиляций, особенно удручающих своими претензиями на наукообразность. Действительно оригинальных, новых исследований, для авторов которых юбилей города — лишь счастливая возможность «материализовать» свои многолетние изыскания в книги, удручающе мало.

К. Г. Разумовский

А. Г. Строганов

Н. А. Львов

Фейерверк 16 июля 1775 года на Ходынском поле в Москве по случаю мира с Турцией.

А в науке, как известно, количество вовсе не обязательно дает новое качество. Оттого взгляд на прилавки книжных магазинов, густо заставленных краеведческой литературой, вызывает вздох горестный...

Исследование Г. Вдовина — одно из приятных исключений. Увлекателен здесь прежде всего сам замысел, сама постановка проблемы. Автор кропотливо выстраивает образ Москвы XVIII века, исследуя, рассматривая памятник за памятником, десятилетие за десятилетием. Предмет исследования — мирочувствование, мироощущение эпохи и способы его выражения, создававшие образ города. Понятно, что для специалистов — искусствоведов, культурологов, историков — такой подход и соответствующий ему исследовательский «инструментарий» вовсе не новость. Однако для большинства читателей, привычных к традиционным прогулкам с экскурсоводом, здесь откроется много неожиданного.

Вид Москвы из Кремля

Если вдуматься, любой образ, в том числе и образ города, вещь малоуловимая и постоянно ускользающая. Не только потому, что время имеет свойство его стирать, а история разрушать. Образ потому и образ, что изначально сильно субъективен, хотя, конечно, памятники, парки, архитектура для всех вроде одинаковы. Но ведь это лишь часть образа. Образ —это, может быть, прежде всего восприятие города современниками, смысловое и эмоциональное прочтение ими окружающей среды. А вот это-то как раз обыкновенно не сохраняется, потому что изначально кажется понятным и ясным; это — повседневность, обыденность, просто норма, которую принято нс замечать. Смысл, знак, символ не разъясняются за полной их прозрачностью для современников. Когда же в разъяснении возникает необходимость, то оказывается, что разъяснять уже некому — ушли люди, сменились поколения.

Кроме того, образ города — это еще синтез, некое сложное состояние, слагающееся из множества компонентов. В итоге перед исследователем возникает чрезвычайно трудная задача перевода и прочтения доступных знаков прошлого и составление цельной мозаичной картины по отдельным разрозненным, рассыпанным фрагментам.

Вид Петровского подъездного дворца, находившегося в трех верстах от Москвы по санкт -петербургской дороге

Эта проблема диалога двух — прошлой и настоящей — культур, каждая из которых мыслит и чувствует вовсе не одинаково. Потому, взявшись за восстановление утраченного образа Москвы, автор вольно или невольно принужден предложить своим читателям прогулки по Москве не столько наяву, сколько как бы во сне — представляя, воображая, домысливая образ. Важным становится не только понять и раскодировать, но и прочувствовать. Это несколько напоминает всем знакомую ситуацию пересказа кулинарного рецепта в устах искушенного 1урмана: блюда нет, а вы уже ощущаете его вкус.

Избранный подход превращает рецензируемую книгу в книгу не о Москве, а о духовном, душевном и эстетическом состоянии русского общества XVIII века на примере Москвы. Потому она и выходит за узкие рамки краеведческих и даже искусствоведческих изысканий. Это, конечно, не значит, что для достижения такой нетривиальной цели пригоден любой город. Но Москва по своему художественному и историческому значению, безусловно, позволяет это сделать столь полно и разносторонне. Автору удается, например, проследить не больше не меньше как историю эмансипации личности, становления «я», которое с кровью, муками, сомнениями выделяется из всепоглощающего средневекового «мы». Автор пытается понять, что видели и что хотели видеть в Москве люди прошлого, какие духовные и эмоциональные парадигмы закладывались в окружающую их городскую среду, насколько адекватным оказывался образ Первопрестольной мирочувствованию, мировосприятию эпохи.

В центре внимания, как я уже сказал, век XVIII, Новое время. Исход здесь — перелом, переход от древнерусской к культуре нового времени. На первых страницах автор пристально всматривается в парсуны и портреты, задаваясь вопросом: каков человек петровского излома? Для него это человек дела, делания, жеста, конфликтного мироощущения. Еще нс преодолев «мы», не освободившись от старого, он уже борется за свое «самостояние». Ему уже ведомы новые ценности, но он все еще полон сомнения относительно нового благочестия, столь отличного от благочестия пращуров. Все чаще произнося «я», герой не сомневается в провиденциальном вмешательстве в его жизнь Спасителя. Отсюда и протестантская склонность к прямому диалогу с Богом, рождающая чувство личной ответственности, и тревожное: надо соответствовать уже не одним постничеством и молитвой, а петровским деланием.

Барокко было тем стилем, который отвечал новому мировосприятию и одновременно активно формировал его. Это было нечто большее, чем просто архитектурный стиль. Это была целая культурная эпоха и поколения людей с «барочными» вкусами и нравами, устоявшейся средой бытования. Но поскольку архитектура — «тело духа», то первый взгляд, естественно, обращен на памятники зодчества.

Вторжение барокко в Москву начинается с окраин, и в контексте авторского подхода эта кажущаяся случайность оказывается вовсе не случайностью: в памятниках барочных слишком много персонального, отличного от того, что возводилось ранее. Это «архитектура жеста», но жеста индивидуального, отчего первые постройки возводились как бы в частном порядке, во владениях людей знатных. Нужно было время, чтобы привыкнуть к такой резкой новизне.

Храмы, воплощавшие новое мирочувствование, по точному замечанию автора, пребывали «в парадоксе объема и фасада, архитектурной «парсунности» и дерзости градостроительного жеста». Едва ли не самая дерзкая из дерзких — знаменитая Меншикова башня, церковь Архангела Михаила. Позволю себе привести обширную цитату из книги, которая, на мой взгляд, прекрасно передаст авторскую манеру и суть его разговора с читателем. «В этом величании (Меншикова башня) невиданного доселе сооружения сплелись воедино и удивление современников, пораженных дерзостью А. Д. Меншикова, намеревавшегося, согласно легенде, превзойти высоту колокольни Ивана Великого.., и недвусмысленность жеста самого «парвеню», соединяющая персональную авторскую амбицию с решительным утверждением новых ценностей, и восхищение художественным решением, основа которого — зыбкое равновесие привычного крестового плана и башнеобразного объема, традиционных архитектурных форм и отчаянных новшеств. Из последних, можно полагать, самыми значительными в глазах современников были не столько сама по себе «вавилонская» высота, сколько ордерный строй храма и его пластика, призванные смягчить вертикальный прорыв и оформить его художественно. Триумфальный рост церкви начинается гигантскими волютами, украшающими западный фасад, подхватывается витыми колоннами портала, продолжается полукруглыми фронтовыми и овальными окнами.., передается... «шпицеру», сгоревшему от удара молнии в 1723 году. Ясно, что в контексте заданной массовой мифологемы крушение гордого «шпицера» толковалось не только как крах московской «вавилонской башни» петровского времени, но и как предзнаменование фиаско самого «автора», как будущее послепетровское отступление «я» перед «мы», как уступка персонального коллективному».

Автор пытается уловить все акценты нового мироощущения и перевести их на язык образов. Далеко не всегда такой перевод кажется корректным. Местами ощущается некоторая натянутость, прямолинейность, что-то кажется недостаточно убедительным. И все же этот подход позволяет увидеть даже в хорошо знакомых памятниках нечто такое, что при традиционном взгляде ускользало и терялось в простом переборе архитектурных элементов и деталей. Сошлемся лишь на один пример, на всем хорошо знакомый Дом Пашкова — здание Российской Государственной библиотеки (РГБ). Оно принадлежит уже другой, классической эпохе с иным мирочувствованием, эстетикой и средствами выражения. Но в данном случае не это важно. В авторской интерпретации Пашков дом с его обращенным к Кремлю главным фасадом, лишенным традиционного парадного двора, с подчеркнутым преобладанием «приватного» превращается в памятник «архитектурной фронды», в котором «Баженов и Пашков громко и внятно заявили права индивидуальности».

Паперть для храма. Подготовительный рисунок В И. Баженова к проекту перестройки Московского Кремля

Книга прекрасно проиллюстрирована и издана. Здесь равно важен и подбор иллюстраций, и их качество, и текст к ним. Богатейшее собрание Российской Государственной библиотеки позволило прекрасно справиться с этой нелегкой задачей, лишний раз напомнив всем о неисчерпаемых богатствах главной библиотеки страны.

Книга вышла в рамках издательского проекта «Культурное наследие России». Определен и источник этого наследия — собрание Российской Государственной библиотеки. Это — не первое издание проекта. На очереди — книга-альбом «Русская провинция» и «Книга в семье Романовых». Полноправный соавтор издательского проекта — ОНЭКСИМбанк. Можно лишь приветствовать подобное начинание банка, особенно тогда, когда большинство клятв и обещания о помощи РГБ на поверку оказываются пустыми. Думается, от такого сотрудничества выигрывают все; Государственная библиотека, получившая возможность полнее рассказать о своих фондах, мы, читатели, к которым придут новые, прекрасные книги. И наконец, ОНЭКСИМбанк, репутация которого приобретает новые, привлекательные в глазах читающем публики оттенки. •

ПОНЕМНОГУ О МНОГОМ

Эти необычные дети

Как складывается жизнь «детей из пробирок» — тех, кто появился на свет благодаря достижениям науки? Первый такой ребенок родился в 1976 году, а сегодня в мире их насчитывается 150 тысяч. Французские медяки проследили судьбы около 370 детей, зачатых «в пробирке», в возрасте от шести до тринадцати лет. Общий вывод: они развиваются примерно так же, как и их сверстники. Хотя треть из них родились недоношенными, практически все наверстали отставание и в росте, и в весе. Судя по их медицинским картам, они болеют теми же классическими болезнями, что и обычные дети: простуды, аллергии, астма. 19 процентов из них носят очки, 7,7 — обращаются к зубному врачу, еще 10 процентов нуждаются в помощи ортопеда и 6 процентов — психолога.

Особенно впечатляют школьные успехи детей, зачатых «в пробирке». Судя по опросу их родителей, восемь из 370 детей являются «особо одаренными», 24 учатся с опережением на год нормального школьного графика, а 180 лидируют в своих классах.

Уже не первый раз исследования подтверждают тезис о повышенных возможностях этих детей. Впрочем, следует учесть, что, как правило, такие дети растут в семьях с значительными доходами и более высоким образовательным уровнем. Кроме того, они чувствуют особую заботу о себе со стороны родителей, которые уделяют им в среднем больше внимания, чем обычным детям. Так что особая одаренность детей «из пробирок» никоим образом не зависит от способа их зачатия.

Более половины родителей не желают раскрывать своим детям секрет их появления на свет. Шестилетние близнецы Жан-Филипп и Мари-Сесиль ничего не знают ни о пробирке, ни о том, что они родились благодаря донорской яйцеклетке. И родители не собираются им ничего рассказывать: «Мы не хотим их травмировать и стараемся оградить от ненужных страданий. Мы лишь сказали им, что они родились благодаря чудесным достижениям современной медицины». Впрочем, сохранить секрет не легко: ведь такие дети задают вопрос о том, как они появились на свет, ничуть не реже, чем обычные. И даже чаще, как уверяют их родители.

Опасные бутылки

Сейчас почти повсеместно стеклянные бутылки вытесняются легкими пластиковыми. Но оказывается, не все они безвредны. Особенно это относится к поливинилхлориду, или иначе ПВХ — соединению на основе хлора. Он распространен во всем мире, поскольку чрезвычайно дешев. Из ПВХ делают бутылки для газировки, пузырьки для косметики, тару для бытовых химикатов. С течением времени они начинают выделять вредное вещество — винилхлорид, которое легко попадает в газировку, крем, а оттуда — прямо в организм.

Винилхлорид известен очень давно как канцероген, отнесенный к группе (Выделять канцерогенный винилхлорид бутылка начинает через неделю после того, как в нее что-то залили. Через месяц в минеральной воде скапливается несколько миллиграммов винилхлорида. По мнению специалистов-онкологов, это очень много.

Существует мнение, что теоретически для возникновения рака или генетических отдаленных эффектов достаточно даже одной молекулы вредного вещества.

Если бутылку из ПВХ взять с собой в поход и сжечь ее на костре, то выделяется диоксин в количестве, достаточном, чтобы убить две с половиной тысячи лабораторных мышей или испортить здоровье одному туристу, вызвав у него нервно-психические поражения от немотивированной агрессии до апатии. Под воздействием диоксина нередко возникают экземы, заболевания дыхательных путей, развивается импотенция. В феврале 1997 года диоксины официально признаны канцерогенными веществами.

Чтобы отличить опасные бутылки из ПВХ от бутылок из безопасного пластика. нужно осмотреть донышко. Добросовестные производители ставят значок — тройку в треугольнике или просто пишут — PVC, то есть ПВХ по-русски. Но таких честных немного. Большая часть бутылок никакой маркировкой не снабжена. Вредную емкость можно распознать по наплыву на донышке - он бывает в виде линии или копья о двух концах. Но самый верный способ — нажать на бутылку ногтем. Если емкость опасная, то на ней образуется белесый шрам. Бутылка же из безопасного полимера останется гладкой.

МИФ ИЛИ РЕАЛЬНОСТЬ?

Тайна Шекспира разгадана?

Да здравствует тайна!

Двести лет спорят о том, кто был Уильям Шекспир, величайший драматург, поэт и писатель всех времен и народов.

Почему вообще возник такой вопрос? Никто же не сомневается, что Микеланджело, Рафаэль, Архимед или Софокл, например, существовали вполне реально. Но если двести лет люди бьются над ответом, значит вопрос, загадка все-таки есть?

И вот еще одна попытка ответа. Книга Ильи Гилилова «Игра об Уильяме Шекспире, или Тайна Великого Феникса», вызвавшая огромный читательский интерес и резонанс среди специалистов.

Мы предлагаем отклик историка на эту книгу, заметки Ольги Дмитриевой. Но прежде предоставляем слово Илье Гилилову и его оппонентам.

(из его интервью в газете «Книжное обозрение).

Илья Гмилое; Произведения Уильяма Шекспира (Шекспир — «Потрясающий Копьем») свидетельствуют о том, что этот человек обладал гигантским, ни с чем не сравнимым объемом активного лексикона — от 20 до 25 тысяч слов, в то время как у самых образованных и литературно одаренных его современников типа философа Френсиса Бэкона — около 9—10 тысяч слов. Современный англичанин с высшим образованием употребляет не более 4 тысяч слов. Шекспир же, как сообщает Оксфордский словарь, ввел в английский язык около 3200 новых елов — больше, чем его литературные современники Бэкон, Джонсон и Чапмен, вместе взятые.

Ч. Гамильтон объясняет это следующим образом: существовал круг людей, тесно связанных друг с другом, — граф Саутгемптон, граф Эссекс, Бэкон, Шекспир, Бен Джонсон. Граф Саутгемптон и граф Эссекс были близкими друзьями, граф Саутгемптон покровительствовал Шекспиру, Бэкон был правой рукой графа Эссекса и писал за него речи, Бен Джонсон переводил произведения Бэкона на латынь. Шекспир мог прямо обратиться к своему покровителю, как это было в обычае того времени, за помощью. Так что нет ничего удивительного, что в 1592 году, когда театры оказались закрыты по случаю чумы, безработному Шекспиру нашли работу — секретарем у Бэкона. Бэкон доверял ему редактировать свои эссе («Опыты») и писать (вероятно, по кратким наброскам) речи для графа Эссекса. Ч. Гамильтон заключает эту главу так: «Вопрос, который перед нами теперь стоит, — это не «Писал ли Бэкон пьесы Шекспира?», а «Писал ли Шекспир эссе Бэкона?»

Примерно четырехлетнее (1592—1596) сотрудничество с Бэконом, самым тонким знатоком законов своего времени, может объяснить «основательность познаний Шекспира в юриспруденции». Любопытно, что посвящение к первому изданию «Опытов» в 1597 году заканчивается словами «Писано в моей адвокатской конторе».

Автор пьес хорошо знал французский язык (в «Генрихе V» целая сцена написана на французском), итальянский, латынь, разбирался в греческом, прекрасно ориентировался в истории Англии, в древней истории и так далее. Сюжет «Гамлета» взят из книги француза Бельфоре, переведенной на английский только через сто лет. Сюжеты «Отелло» и «Венецианского купца» заимствованы из итальянских сборников, также появившихся на английском только в XVIII веке. Сюжет «Двух веронцев» взят из испанского пасторального романа, до появления пьесы никогда не публиковавшегося на английском. Установлено, что Шекспир знал произведения Монтеня, Ронсара, Ариосто, Боккаччо, ему была прекрасно известна греко-римская мифология, литература, история, он использовал сочинения Гомера, Плавта, Овидия, Сенеки, Плутарха, причем не только в переводах, но и в оригиналах. Исследованиями ученых установлена основательность познаний автора пьес в английской истории, юриспруденции, риторике, музыке, ботанике (специалисты насчитали 63 названия трав, деревьев и цветов в его произведениях), медицине, военном и даже морском деле (доказательством последнему — команды, отдаваемые боцманом в «Буре»). Ему прекрасно были известны Северная Италия, Падуя, Венеция... Короче, в произведениях Шекспира видны следы чрезвычайно эрудированной личности, высоко образованной, владеющей языками, знающей другие страны, быт самых высокопоставленных кругов тогдашнего английского общества, включая монархов, знакомой с придворным этикетом, титулатурой, родословными, языком самой высокородной знати.

Дом, в котором родился Шекспир

Что документально известно о том, кого считают автором пьес, — Шакспере из Стратфорда? Сначала о нем вообще ничего не знали. При жизни его нет никаких следов и свидетельств того, чтобы кто-то принимал его за писателя. Через 50— 100 лет после его смерти стали искать эти следы, документы. И вот что узнали: вся его семья — отец, мать, жена и — о ужас! — дети — были неграмотны. И от него самого не осталось ни одного клочка бумаги, написанного его рукой.

Не найдено ни одной книги из его библиотеки (в то время как от многих других его современников и сейчас еще продолжают находить книги с подписями, чем-то вроде экслибрисов и прочее). От каждого писателя того времени найдена хоть какая-то рукопись или письмо, или чьи-то заметки о нем. Здесь же нет ни одного письма или заметки современника с упоминанием вроде: «Я видел Шекспира, нашего актера, драматурга». Такого писателя никто в Англии не видел!

Зато есть документы, показывающие, что Шакспер из Стратфорда занимался мелким ростовщичеством, упорно преследовал своих соседей — кузнеца, аптекаря — за долги по судам. Был активным приобретателем. Нет никаких данных, что он получил хотя бы начальное образование. Предание говорит, что он немного учился в городской начальной школе (вроде нашей церковно-приходской).

Предание говорит: отец Шакспера, перчаточник, испытывал трудности и рано забрал его из школы, сделал подмастерьем. Все это было тогда обычным явлением, но где же он мог обрести высочайшую, ни с чем не сравнимую образованность, эрудицию, знание языков и т. д.?

Шакспер был членом актерской труппы. Какие роли играл и играл ли вообще, неизвестно. Есть предание, что он играл роль Тени отца Гамлета. Возможно, участвовал в массовых сценах.

Он был пайщиком театра, то есть актером-еовладельцем — это подтверждено документально. Считают, что он давал туда свои пьесы. Это как бы был его вклад в дело. Прекрасное предположение, но оно не подтверждено никакими документами. Нет никаких документальных указаний на то, что кто-то из актеров труппы «Глобуса» считал Шакспера при жизни писателем, драматургом.

Обратимся к завещанию Шакспера, составленному нотариусом с • его слов. Его нашли через сто с лишним лет. Человек, который его отыскал, был в отчаянии. Он писал своему другу, что в завещании нет ни одного слова, которое могло бы быть связано с Шекспиром — Великим Бардом. Там расписаны ложки, вилки, деньги на несколько поколений вперед, проценты, пенсы... Все расписано — вплоть до посуды и кровати, о которой потом так много писали. И — нет ни одного слова о книгах, хотя многие книги стоили дорого.

А где его рукописи? Имя Шекспира было в то время уже известно, издатели за его пьесами, сонетами гонялись. А как к ним попадали шекспировские рукописи, неизвестно. Его современники — писатели, поэты, драматурги — зарабатывали на этом. Кроме него! Он, который за два фунта гонял по судам неимущего должника и, вероятно, засадил в тюрьму соседа-кузнсца (пролетария, по-нашему), совсем не упоминает какие-то рукописи. А ведь за пьесу можно было получить у тогдашнего антрепренера шесть фунтов!

Когда умер Шакспер из Стратфорда, никто в Англии не произнес ни звука! Единственный отклик на смерть гения — запись в стратфордском приходском регистре: «25 апреля 1616 погребен Уилл Шакспер, джент.».

В те времена было принято: когда умирает поэт, может, даже не очень известный, коллеги писали на его смерть элегии, издавали памятные сборники. На смерть Джонсона — целая книга элегий. Умер Бомонт — торжественные похороны, элегии. Умирает Дрейтон (кто у нас знает Майкла Дрейтона?) — студенты образовывают целую процессию по улицам города (кстати, Дрейтон был незнатного происхождения и беден)... Целые сборники оплакивали кончину Сидни, Спенсера, Донна... А здесь — ни слова, ни звука.

«...нет ни одного письма или заметки современника с упоминанием вроде: «Я видел Шекспира, нашего актера, драматурга».

Незадолго до смерти актера Шекспира навестили друзья — поэт Дрейтон и Бен Джонсон.

Привожу известную цитату из записных книжек Бена Джонсона, которые были опубликованы после его смерти:

«Помню, актеры часто упоминали как о чем-то делающем честь Шекспиру, что в своих писаниях (...) он никогда не вымарал ни строчки. На что я отвечал, что лучше бы он вымарал тысячу строк; они сочли мои слова недоброжелательными. (...) В оправдание скажу, что я любил этого человека и чту его память (...) не меньше, чем кто-либо иной. Он действительно был по природе честным, откровенным и независимым; он обладал превосходным воображением, прекрасными понятиями и благородством выражений...»

Какая еще «заметка современника» нужна?

Подытожим: шекспировский вопрос возник из-за невиданного в мировой культуре противоречия между тем, что известно об авторе из его произведений, и теми бесспорными фактами, которые говорят о жизни и делах Уильяма Шакспера из Стратфорда.

Закладная грамота на лондонский дом с подписью У. Шекспира

«Credo» историка также предполагает, что следует подвергать сомнению и проверять, казалось бы, очевидные факты, но с одной оговоркой: сомнения при этом должны вытекать не из логики наших сегодняшних суждений о мире, а из реальных обстоятельств прошлого. Зачастую многое, что кажется нестратфордианцам странным и необъяснимым, с точки зрения историка совсем не выглядит таковым, и, напротив, то, что представляется логически убедительным и бесспорным, совершенно неверно применительно к обстоятельствам шекспировской эпохи. Но поскольку здесь невозможно последовательно рассмотреть все нестратфордианские тезисы, стоит поговорить хотя бы о некоторых из них.

 Ольга Дмитриева

Так ли банален Уил Шакспер?

Среди немногих достоверно известных фактов биографии Уильяма Шакспера есть один достойный осмысления, но мимо него с легкостью проходят те, кто уверен в ничтожестве его личности. Это внезапная ломка судьбы тридцатилетнего человека, который вырос в провинциальном городе, в обывательской среде, был выгодно женат на женщине значительно старше его, нарожавшей ему детей, а затем вдруг покинул этот привычный мир и уехал в Лондон, став комедиантом. Он присоединился к людям, считавшимся париями, не имевшим даже постоянных помещений, где они могли бы заниматься своим ремеслом (первый публичный театр в Лондоне строился уже после того, как Шакспер сделался актером). Блага, гарантированные прежним социальным статусом, он променял на непостоянство Фортуны, вовсе не благоволившей к бродягам-лицедеям, которых постоянно изгонял из деловой части Лондона лорд- мэр.

И в этой новой для себя Среде он преуспел. Играя на сцене, перелиновывая старые пьесы и творя собственные (?), он сумел выделиться на фоне остальных актеров-профессионалов, стать пайщиком труппы, сколотить достаточное состояние, чтобы к концу жизни купить себе дворянское звание. Мы ничего не знаем о его реальной жизни в Лондоне, но сама среда, в которой он вращался, хорошо известна- это был мир актеров и их аристократических патронов, двор, где они нередко ставили спектакли и могли лицезреть королеву, дома знати, куда писателей приглашали, чтобы заказать им сценарий для живых картин или любительских пьес-масок. Здесь царила своеобразная свобода нравов, ренессансное эпикурейство и гомосексуализм, порой сближавшие на время аристократов и комедиантов.

Другой сферой, где могла возникнуть иллюзия устранения социальных перегородок, было творчество. Здесь ценилась незаурядность, и Шекспир из Стратфорда не затерялся в вихре столичной жизни. Он каким-то образом был замечен графом Саутгемптоном и, возможно, представлен им молодым блестящим аристократам графам Эссексу и Рэтленду. Именно Шакспер, а никто другой, заинтересовал последнего (даже если предположить, что Рэтленд выбрал его лишь для участия в своей грандиозной литературной мистификации). Уже одно это не позволяет говорить о его заурядности.

Другой поворотный момент в судьбе Шекспира также не получает никакого истолкования — столь же внезапный разрыв с театральным миром и возвращение в Стратфорд. Даже если предположить, что он не был творцом гениальных пьес, неясно, почему преуспевающий делец, каким он видится нестратфордианцам, ие остался в столице, где так успешно вел дела? Что заставило его вернуться? Чувство долга перед семьей, которая была чужда ему и покинута на многие годы? Болезнь, усталость от жизни? Философическое умонастроение на закате жизни и сознательное направление ее в новое русло? Мы не знаем ответов, но это не значит, что можно игнорировать вопросы и с легкостью отказывать человеку в глубине душевных переживаний только на том основании, что мы о них мало знаем.

Надгробная плита на могиле Шекспира в церкви св. Троицы в Стратфорде

Гений и крохоборство — «две вещи несовместные»?

Сомнения относительно личности Шекспира зародились в XIX веке, на закате аристократической эпохи истинных джентльменов. В основе их, помимо естественного обывательского изумления перед необыкновенной одаренностью драматурга, его работоспособностью и плодовитостью, лежал, несомненно, и интеллектуальный снобизм: неготовность признать, что божественным даром мог оказаться наделен человек невысокого социального статуса и совершенно заурядной биографии. Ни в коей мере не желая уподобляться авторам устаревших учебников, гневно обвинявшим «реакционных литературоведов», отрицающих «народный характер английского гения», подчеркну, что речь идет именно об интеллектуальном снобизме. Не правда ли, это весьма распространенное качество ума — мысленно соотносить себя с гением и мучительно завидовать тому, что избранником муз стал кто-то, по нашему мнению, не подходящий на роль истинного жреца Великого Искусства? «Комплекс Сальери» свойствен тем, кто, как в XVI, так и в XX веке, не в силах допустить, что актер ишка из провинциального Стратфорда мог затмить «университетские умы» и столичных драматургов. Воистину, «где ж правота, когда священный дар, когда бессмертный гений не в награду...» etc, etc.

Ту же психологическую природу имеют и многие претензии, предъявляемые к Шаксперу: его герои благородны и исполнены прекрасных порывов, а их создатель оказался человеком, наделенным практической сметкой, «крохобором», который не чуждался ссудить деньги под процент и (о, ужас!) вести тяжбы с должниками. Действительно, неблагородно. Но столь естественно для одиночки, борющегося за выживание в столице и пробивающего себе совершенно новый путь. Деловые качества сами по себе не могут служить основанием для обвинения в душевной ограниченности. Невольно в связи с этим на ум приходят полные грустной иронии строки другого гения: «Не продается вдохновенье, но можно рукопись продать».

Когда речь заходит о завещании Шакспера, нестратфордианцев вновь задевает приземленность, сугубо деловой стиль, в котором тот распределяет между родственниками свой скарб. Но ведь, кажется, в этом и заключается смысл завещания? Или гению следует непременно писать его гекзаметрами? По справедливому замечанию И. Гилилова, известны духовные завещания, написанные в ином, возвышенном ключе, однако, как правило, они составлялись задолго до смерти и являлись плодом литературного творчества — это была часть «ars moriend» — «искусства умирать». Завещание же Шакспера, по- видимому, составлялось в момент серьезной болезни, поэтому и написано рукой клерка, и едва ли в этой ситуации в нем могли появиться философско-поэтические пассажи.

Другая мигрирующая нестратфордианцев деталь — отсутствие среди упомянутого имущества книг и рукописей. Отметим, однако, что они не значатся только среди материальных ценностей, передаваемых родственникам, как известно, людям мало или вовсе неграмотным. Что толку было бы им в его книгах и бумагах? К чему Калибану волшебные книги Просперо? Выть может, он продал их, покидая Лондон, или отдал друзьям, мы этого никогда не узнаем, как и того, что стало с рукописями пьес и стихов. Разрыв с прежней жизнью и сценой мог ознаменоваться душевным кризисом и даже их уничтожением. Все его пьесы были сыграны, сказки рассказаны, духи отпущены в родные стихии. Дальнейшее — молчанье...

Закат мастера или мистификатора?

Доживать последние годы своей жизни Шекспир- Шакспер вернулся в сонный Стратфорд, который не всколыхнулся при появлении известного драматурга (и этот факт на всякий случай многозначительно подчеркивают нестратфордианцы: мол, встречали великого поэта не по чину, и это неспроста). Однако, поскольку горожане не могли знать, что, возможно, к ним приехал мистификатор, приходится констатировать, что именно к Шекспиру, которого в Лондоне считали популярным, в провинции отнеслись с полным равнодушием.

И это кажется вполне естественным, если задуматься о понятии «великий», которым мы так привычно оперируем. Таковым сделали для нас Шекспира столетия, в течение которых его пьесы подвергались новым и новым интерпретациям, писались критические статьи и создавались учебники. Теперь же мы невольно переносим современные представления о широкой известности литератора, «властителя дум», на совершенно иную эпоху, когда подлинный масштаб этой личности еще не был и не мог быть вполне осознан. В XVI веке его популярность ограничивалась достаточно узким кругом высокообразованной аристократии, а также профессиональных литераторов, любивших щедро раздавать друг другу восторженные эпитеты или брань.

Успех же шекспировских пьес отнюдь не означал, что имя их автора хорошо известно хотя бы лондонской публике. Простонародье, заполнявшее партер «Глобуса», не интересовал драматург, его в первую очередь привлекали занимательный сюжет, страсти и проливаемая на сцене кровь. Должны ли мы удивляться вялой реакции страффорд цев, узнавших, что в город вернулся блудный сын, поставивший где-то в столице десяток пьес? Ремесло актера или драматурга, считавшееся низким, никак не могло прибавить в их глазах авторитета человеку, который был сыном добропорядочного горожанина, но потом подался в комедианты.

Лишь однажды его навестили лондонские друзья, после обильных возлияний с которыми Шекспир занемог и вскоре перешел в мир иной, не будучи горько оплакан ни в Стратфорде (что совершенно естественно),. ни в Лондоне.

И. Гилилов полагает, что молчание столичных собратьев по литературному цеху симптоматично: Шаксперу не писали траурных элегий, поскольку знали, что он не был Шекспиром. Но тогда что же они делали у него в Стратфорде? Ведь Бен Джонсон навешал там именно Шакспера, того самого реального человека, которого знал в Лондоне как актера, с которым и раньше спорил до хрипоты в таверне «Сирена» о достоинствах классической драмы. Именно с Шакспером, малосимпатичным скрягой, он провел несколько часов. Значит ли это, что он находил удовольствие в обществе недалекого и необразованного актера, пассивного участника мистификации, или тот все же был достойным собеседником?

Но вернемся к неблагодарным собратьям-литераторам, которые не бросили на могилу Шекспира своих перьев и траурных элегий, как это было после смерти Спенсера, и не оплакали его единым хором, как сэра Ф. Сидни. И. Гилилов очень патетически восклицает: «Сохранились... целые сборники, оплакивающие кончину Филиппа Сидни, Спенсера, Дрейтона, Донна, Джонсона и других поэтов и драматургов, лиц королевской крови, знатных персон и членов их семей, а вот на смерть самого великого из елизаветинской когорты — Уильяма Шекспира — ни один поэт не написал ни одного скорбного слова». От себя добавим: речь все-таки идет о немедленной реакции на смерть поэта, поскольку сам Гилилов приводит множество более поздних восторженных высказываний современников о творчестве «стратфордского Лебедя». Но здесь уважаемый шекспировед снова впадает в грех экстраполяции наших представлений на прошлое. Это мы назвали этих людей единой плеядой «елизаветинцев» и выстроили их по ранжиру, кто-то — великий, а кто- то лишь выдающийся. Далеко не все современники были готовы признать величие, а тем более гениальность того, кош слишком близко знали, соперничали, а многие, подобно Грину, активно недолюбливали этого «выскочку-актера», ослепленные собственными амбициями.

К тому же есть еще один нюанс, который очевиден для историка: сложность социальных взаимоотношений в среде литераторов. Занятие интеллектуальным трудом, творческий гений лишь на первый взгляд уравнивал людей разных сословий, и в XVI веке современники никогда Не утратили бы чувства дистанции между джентльменом-поэтом, предававшимся этому занятию на досуге, и поэтом, выбившимся в джентльмены благодаря своему ремеслу. (Не случайно И. Гилилов упоминает эпизод с графом Рэтлендом, упрекавшим свою жену за то, что она принимает у себя за столом драматурга Бена Джонсона.) Первых было принято прославлять в панегириках, вторых в лучшем случае хвалить в своем кругу. Не следует также забывать и об иерархии «высоких» и «низких» жанров в самой литературе той поры: поэтическая лирика или роман считались престижными формами, в то время как театральная драма оставалась «золушкой». Не случайно Шекспир, кем бы он ни был, издавал при жизни только свои поэмы и сонеты и никогда — пьесы; этого не делали и другие драматурги. Бен Джонсон первым рискнул напечатать собрание своих пьес и подвергся за это граду насмешек. Приход в литературу с подмостков не был престижным.

В перечне имен поэтов, увенчанных посмертными лаврами, приводимом И. Гилиловым, содержится и ответ на его собственный вопрос, почему среди них нет Шекспира. Его там и не могло быть. Ф. Сидни был поэтом-аристократом, на равных говорившим с государями, крестником короля Испании Филиппа II. Он — национальный герой, идеальный рыцарь и придворный, чья героическая гибель на поле боя потрясла англичан, а его похороны вызвали национальную скорбь.

Десятки траурных элегий были написаны на его смерть. Будь Шекспир трижды гениален, он никогда не смог бы удостоиться таких почестей из-за социальных предпочтений общества.

Другой великий английский поэт Спенсер, хотя и не был высокородным дворянином, к тому же прозябал в нужде, всегда работал только в жанрах «высокой поэзии», поэтического романа, пасторали, то есть оставался аристократом пера, не опускаясь до драмы. Его и оплакивали как автора уникального поэтического рыцарского эпоса.

Джон Донн — философ и поэт- метафизик, принадлежал к интеллектуальной элите, был королевским капелланом и настоятелем крупнейшего лондонского собора Св. Павла. Даже «парвеню» драматург Джонсон с его статусом королевского комедиографа и постоянным участием в оформлении придворных празднеств и зрелищ выгодно отличался в глазах современников от комедианта Шекспира, всего-навсего члена и пайщика труппы актеров его величества. Осмелюсь предположить, что у самого заурядного поэта было больше шансов вызвать у собратьев поток слезливых и надуманных комплиментов, чем у гения, если первый обладал титулом и влиятельной родней. Шекспир же, покинув столицу и возвратившись в Стратфорд, вообще перестал быть интересен даже тем, кто знал его близко, ведь он — уже не соперник другим драматургам, тексты его сошедших со сцены пьес постепенно забываются актерами, а сами пьесы не напечатаны.

Стоит ли ждать бурной реакции на его смерть в столице, если само известие о ней могло достичь Лондона спустя много месяцев? Ведь мы имеем дело с эпохой, еще не знавшей средств массовой информации, и вполне уместно задаться вопросом: а как и когда стало известно о кончине Шекспира его друзьям и коллегам? Мысль о том, что кто-то из его невежественных родственников специально предпримет поездку в столицу, разыщет знакомых покойного с единственной целью сообщить им об этом, кажется нереальной. Откуда же взяться немедленному и слаженному хору панегиристов?

И еще одно соображение напоследок. Шекспир вовсе не единственный великий елизаветинец, могилу которого не омыл дождь вымученных или искренних слез. Другой бесспорный гений — Кристофер Марло (кстати, не менее загадочный, чем Шекспир, и также почти не оставивший после себя следов) тоже не удостоился посмертных печатных сборников. Симптоматично, однако, что и он был «всего лишь» драматургом. Это еще раз доказывает, что талант, расцветший на подмостках, не мог рассчитывать на подлинное признание.

Шекспир и могильщики

После смерти в родном Стратфорде Шекспиру изваяли незамысловатый надгробный памятник, оплаченный по всей вероятности родней. На этот памятник противники традиционной версии обрушили такой град насмешек, что, сохранись он в первозданном виде до наших дней, несчастное изваяние, подобно каменному командору, покинуло бы свою нишу, чтобы постоять за свою честь. Для нестратфордианцев этот примитивный образ покойного Шакспера — лишнее доказательство того, что он попросту не мог быть великим поэтом, и здесь в ход идут аргументы в духе Ламброзо: и лицо его излишне округло, и лысина неблагородна, и нос курнос, одним словом — слишком мало демоничсского и слишком много обыденного для гения.

Наш уважаемый автор с удовольствием присоединяется к хору язвительных критиков: Шекспир В ранней версии скульптурного портрета напоминает ему то банального колбасника, то унылого портного. К тому же,— вот лишнее доказательство того, что он не был литератором! — он изображен без пера и бумаги, а опирается на непонятный тюк, который И. Гил илов довольно саркастически именует «мешком с каким-то добром», окончательно поставив крест на ничтожной личности, изображенной в церкви Св. Троицы, не имеющей, по его мнению, отношения к Шекспиру

Но давайте зададимся вопросом, а мог ли этот бюст выглядеть иначе? Его ваял, спустя шесть лет после смерти Шекспира-Шакспера, третьеразрядный скульптор (других, к слову сказать, в это время в Англии не было вообще). При этом, изготавливая надгробие, он отнюдь не следовал свободному полету своей фантазии, а выполнял волю заказчиков — родни, которая и определяла, каким именно мир увидит их покойного сородича. Надолго покинутое им и оставшееся малограмотным семейство сделало все, чтобы поддержать репутацию своего блудного сына: Шекспир изображен именно так, как им виделся добропорядочный горожанин, не борзописцем, а достойным Фрименом — членом городской корпорации. Пресловутый же мешок — лучшее, что они могли вложить в его руки, ибо это — символ почтенного фамильного занятия — торговли шерстью, к которой в Англии относились с огромным пиететом (вспомним аналогичный мешок с шерстью в английском парламенте).

Таким образом, этот скульптурный портрет отражает представления шекспировского семейства о престижном надгробии и имеет мало отношения к самому покойному, бессильному что-нибудь изменить и, как сказал бы Гамлет, не имевшему «ничего в запасе, чтобы позубоскалить над собственной беззубостью».

В то же время совершенно естественной выглядит смена атрибутов в надгробии при его позднейшей реставрации: ведь переделки совершали лишь уже после того, как в свет вышло «Первое Фолио» с пьесами Шекспира, и его произведения стали расходиться большими тиражами. Быть может, посмертная слава и коммерческий успех примирили родню с мыслью, что быть известным писателем не менее престижно, чем простым бюргером, и они позволили заменить мешок с шерстью на лист бумаги и перо? В любом случае памятник ни в первозданном, ни в измененном виде не может служить целям идентификации реального Шакспера, поскольку это беспомощная попытка современников изобразить Шекспира таким, каким он им виделся.

Шекспир глазами... графолога

Одним из аргументов тех, кто отказывает Шаксперу из Стратфорда в праве быть Шекспиром, является его дурной почерк. Ирония нестратфордианцев на первый взгляд выглядит уместной, поскольку человек, посвятивший себя литературному творчеству, должен был набить руку и писать по меньшей мере сносно, а несколько сохранившихся автографов Шакспера показывают, что он в буквальном смысле не слишком хорошо владел пером: корявые буквы его подписей пляшут и расползаются во все стороны. Самозванец, конечно, он — самозванец, никогда не получавший в грамматической школе высшего балла по чистописанию. Но, полно, кто из гениев мог похвастаться идеальным почерком? И позволительно ли судить по нему об интеллекте? Автору данных заметок в свое время пришлось немало времени провести над рукописными документами XVI века в архивах Великобритании, и должна заметить, что почерки большинства выдающихся государственных деятелей тюдоровской поры — интеллектуалов и политиков, плодивших бесконечные потоки бумаг,— приводят историка, вынужденного разбирать их, в мрачное расположение духа. К несчастью, в отличие от шекспироведов, мы не можем обвинить их в том, что они не те, за кого себя выдают. К почерку У. Берли, управленческого гения эпохи и одного из самых образованных людей Англии, применимо лишь Одно определение: писал «как курица лапой». По-детски крупные, расхлябанные буквы, чрезвычайно похожие на каракули Шекспира, характерны для графа Лейстера (учившегося вместе с королевой Елизаветой у лучших частных учителей и ставшего позднее канцлером Кембриджского университета), ничем не лучше и почерк другого министра и фаворита королевы рафинированного кембриджца, поэта графа Эссекса. Архиепископ Йоркский писал, как будто только вчера освоил алфавит. К индивидуальным особенностям следует добавить и гусиные перья, рыхлую бумагу, плохое освещение и ранние болезни глаз (наконец, в случае с Шекспиром, который нетвердой рукой подписывал свое завещание, возможно и расстройство двигательных функций). Одним словом, на фоне сотен подобных же несовершенных автографов тюдоровской эпохи, принадлежавших людям высокообразованным, слабость Шекспира в каллиграфии нс выглядит столь драматично, как ее представляют нестратфордианцы.

Стратфорд-на-Эйвоне. Коттерж Анны Хэтоуэй — жены Шекспира

При этом не следует, конечно, игнорировать белые пятна в шекспировской биографии и утверждать, что они не порождают вопросов и сомнений. Но ответы на многие из них могут быть чрезвычайно простыми, лежащими на поверхности, и не требуют создания некоего «другого» Шекспира, который скрывался под маской Шакспера. Прислушаемся к совету средневекового английского философа Уильяма Оккама: «Не следует без нужды плодить новые сущности».

Граф Рэтленд в роли Шекспира

Главы, посвященные чете Рэтлендов,— несомненная удача И. Гилилова. Они тактично воспроизводят трагическую историю этой удивительной супружеской пары, которая, будучи лишена счастья в браке из-за болезни мужа, предавалась совместному поэтическому творчеству. Они были сердцем литературного кружка, в который входили знаменитая Мэри Сидни, Бен Джонсон и другие поэты, и, как убедительно доказывает автор, с удовольствием занимались мистификациями, к которым он относит и изобретение «драматурга Шекспира», Правда, И. Гилилов не замечает, что во всех прочих случаях их литературных забав никто не брал на себя труд тщательно их вуалировать, напротив, шутовской характер этих веселых розьнрышей всячески подчеркивался и выставлялся напоказ, как, например, в случае с другим вымышленным «гением» — Томасом Кориэтом. Весьма вероятно, что после смерти Рэтленда его жена добровольно последовала за ним, покончив с собой, и их творческий союз прекратился, но значит ли это, что одновременно с ними погиб и Шекспир, плод фантазии одного из них или обоих? Строго говоря, все аргументы автора в пользу этой версии являются косвенными и уязвимыми.

Рэтленд бывал в Падуе и мог писать о падуанском университете (но мог и Шакспер). Граф встретил там датчан Розенкранца и Гильденстерна, но это нс значит, что он не рассказывал о них обычные студенческие байки в кругу друзей, которые могли запомниться и вхожему в его дом Шаксперу вместе с необычными именами скандинавов. К сожалению, множество мелких неточностей обнаруживается в характеристике автором взаимоотношений между графами Рэтлендом, Саутгемптоном, Эссексом, с одной стороны, Ф. Бэконом, У. Берли и королевой, с другой, которые заставляют его видеть антиелизаветинские настроения Шекспира там. где их нет. По той же причине ему приходится игнорировать восторженные строки Шекспира о королеве Елизавете, написанные после ее смерти, поскольку они никак не могли прозвучать из уст Рэтленда, пострадавшего от нее. Совершенно фантастична и ненаучна идентификация И. Гилиловым Рэтленда на картинах Пика и Оливера, как и рассуждения о «падуанских уличных галереях», которые мнятся ему в пейзаже типичного тюдоровского парка, но все это — досадные мелочи в сравнении с другими неувязками.

Отказывая «крохобору» Шаксперу в праве быть гением, И. Гилилов с легкостью отдает это право «целомудренному Рэтленду», который, однако, страдает венерической болезнью, отравившей его брак и сделавшей несчастной его жену. Но если он пишет под именем Шекспира, чтобы развлечь графиню, то как быть со «смуглой леди сонетов», чрезвычайно живой образ которой едва ли мог порадовать его интеллектуалку-соавтора. С другой стороны, в «белокуром друге» из сонетов легко угадывается граф Саутгемптон (действительно близкий приятель Рэтленда, но и покровитель реального Шакспера), однако в свете высоких моральных качеств, приписываемых Рэтленду, и его безмерной платонической любви к жене несколько странными в его устах выглядят лирические строки, обращенные к мужчине. Одним словом, Рэтленд не слишком убедительно выгляди г в роли автора по имени Шекспир.

В концепции И. Гилилова обнаруживается и немало противоречий психологического свойства. Автор постоянно подчеркивает, что множество людей знали о том, кто был истинным Шекспиром: кембриджские однокашники Рэтленда, М. Сидни, Бен Джонсон, издатели и печатники и даже сам Яков I Стюарт, но все они десятилетиями хранили эту страшную тайну из уважения к чете Рэтлендов. И. Гилилов неоднократно использует этот термин, намекая, что кто-то «сверху» периодически припугивал издателей, дабы они не проговорились. Неясно, однако, почему все они так серьезно относились к литературной игре, что страшного могло быть в невинной мистификации? Почему следовало хранить молчание о ней даже спустя много лет после кончины Рэтленда, в то время как слухи о действительной тайне этой семьи — Недуге и бессилии мужа — тем не менее просочились и циркулировали при дворе, как и намеки на то, что в глазах современников действительно могло выглядеть страшным грехом — на самоубийство графини Рэтленд. При этом трудно поверить в странную тактичность десятков осведомленных людей, которые не поделились с потомками сведениями о том, кто всего-навсего подписывал гениальные стихи вымышленным именем.

Вера в тайны и загадки истории - одна из удивительных склонностей нашего ума, здоровая интеллектуальная потребность видеть явления более сложными, чем они кажутся на первый взгляд, обнаруживать необычное за, казалось бы, плоским и обыденным. Это наш бунт против банальности. К счастью, я убеждена, что приведенные выше соображения ничуть не поколеблют тех, кто страстно желает верить в загадку Шекспира, да и не стремилась к этому. Пока тайна дразнит разум, мы будем продолжать искать ответы на поставленные нами или придуманные вопросы, а попутно открывать для себя и глубже постигать эпоху Шекспира, кем бы он ни был. •

«Печать таланта и оригинальности...»

Дискуссия, в которой И. Гилилов и О. Дмитриева представляют различные точки зрения, не выходит, как мог заметить читатель, за рамки традиционного спора «стратфордианцев» и их оппонентов.

Редакция «Знание — сила», между тем, далее намерена предложить читателю неожиданное продолжение темы. Разговор об авторстве «шекспировских» пьес найдет, конечно, свое место и здесь, но прелесть двух публикуемых ниже статей в ином: они очерчивают странное пространство, где сходятся:

один из основателей РСДРП — и он же, спустя много лет, автор памфлета «Тайна Советского Союза», в котором он «нашел подлинный сюжет коммунистической драмы»;

соратники Ленина, Борис Савинков — и различия в способностях к прочтению Апокалипсиса;

шекспировская «Буря», а также загадочный Просперо — и далекая туманная Абиссиния;

«Офелия, о, нимфа!» — и холм Офел в Иерусалиме;

«Гамлет, принц датский» — и тайны Ватиканской библиотеки.

И все эти сюжеты связаны воедино весьма причудливым образом

Возможностью именно так продолжить тему дискуссии мы обязаны Николаю Ивановичу Ульянову.

Н. И. Ульянов — видный российский историк, глубоко и оригинально мысливший исследователь российской истории и литературы, один из выдающихся представителей русской культуры за рубежом.

В России имя его неизвестно. Тем важнее хотя бы коротко рассказать о нем. Хотя бы для того, чтобы знакомясь с публикуемыми ниже статьями, читатель понимал, что имеет дело с текстами серьезного исследователя.

Николай Иванович Ульянов в 1927 году окончил историко-филологический факультет Петроградского университета. Работал в Институте истории РАНИОН, в Постоянной историко-археологической комиссии при Академии наук в Ленинграде. Стал кандидатом исторических наук. В те годы им было опубликовано шесть исследовательских работ, главным образом по истории России XVI—XVII веков.

Дальше жизнь Н. Ульянова переломилась и пошла по иному руслу, увы, столь типичному для многих его современников. В 1936 году он был арестован по обвинению в контрреволюционной пропаганде и приговорен к пяти годам концлагерей. Срок отбывал сначала на Соловках, а потом в Норильском лагере.

В 1941 году, в самый канун войны, Н. И. был освобожден из лагеря и отправлен в ссылку, но из-за неразберихи первых месяцев войны до места ссылки не добрался, осенью был взят на окопные работы под Вязьмой, там после Вяземского разгрома попал в плен к немцам, сумел бежать из Дорогобужского лагеря военнопленных, прошел около тысячи километров по немецким тылам и пробрался под осажденный Ленинград. Там, в одном из захваченных немцами пригородов, он разыскал свою жену.

В 1943 году оккупационные власти отправили Ульяновых, как «остарбайтеров», на работы в Германию. В лагере под Мюнхеном К И. стал сварщиком.

Работать сварщиком Н. И. продолжал и после окончания войны, когда вместе с женой они эмигрировали в Марокко. Там, в Касабланке, Н. И. вновь стал писать и публиковать статьи по русской истории и литературе. В 1953 году Ульяновы переезжают в Америку — сначала в Канаду, затем в США. Здесь жизнь Н. И. на долгие годы оказывается связана с Йэльским университетом.

От рубежа сороковых—пятидесятых годов и до смерти в 1985 году Н. И. опубликовал одиннадцать книг и множество статей в научных сборниках и повременной печати. (В посвященном его памяти сборнике «Отклики» указано почти полтораста таких публикаций.)

Н. Ульянов был глубоким и тонким мыслителем, безупречным стилистом и -- это видно даже по его текстам — человеком огромной внутренней свободы. Думаю, именно благодаря этому он сумел построить свою жизнь так, как построил, невзирая на все препятствия, порой ужасные, созданные обстоятельствами.

Мне кажется, что и Александр Банковский (герой публикуемых ниже статей) привлек Ульянова этим — внутренней свободой. Привлек и как человек совсем не тривиальной судьбы, и как мыслитель, не боявшийся шагнуть «поверх барьеров» традиций или условностей.

Григорий Зеленко.

Николай Ульянов

Новый Гамлет

Досадно, если бы по такому знаменательному поводу, как четырехсотлетие со дня рождения Шекспира, не было упомянуто об одной в высшей степени интересной книге, вышедшей еще в 1962 году. Я получил ее позднее от неизвестного мне прежде автора из... Токио. Книга оказалась «захватывающей» [* «The path of Jesus from Judaism to Christianity as concerned by Shakerspeare» by Alexander A. Vannovsky. Tokjo, 1962, p. 327.].

Не будучи сколько-нибудь знакомым с необъятной литературой о Шекспире, я ждал, когда люди более сведущие обратят на нее внимание и напишут компетентный отзыв. Быть может, где-нибудь в чужих странах такие отзывы появились, но на русском языке — ни в СССР, ни за рубежом о них не слышно. Между тем именно в русской печати надлежало бы прежде всего отметить факт ее появления. Это не потому только, что автор русский и носит русское имя Александра Банковского, но и потому, что высказанный им оригинальный взгляд на «Гамлета» является в значительной степени достоянием русской умственной жизни.

Здесь имеется в виду не знаменитый «русский гамлетизм» — психологическое и общественное явление XIX века, а особое понимание загадочной трагедии Шекспира, которое до Ванновского никогда и никем не высказывалось, но которое зародилось на русской почве. Автор считает себя многим обязанным той «гамлетовской неделе», которая последовала в самом начале 1912 года за постановкой трагедии Гордоном Крэгом в Московском Художественном театре. Публичные лекции Кизеветтера, Когана, Ермилова и других видных профессоров, статьи в газетах и журналах, частные беседы и толки дали обильный материал для размышлений. Особенно сильное впечатление произвела статья А. Н. Бенуа. По признанию автора, уже тогда зародилась у него мысль о втором, скрытом сюжете «Гамлета», составляющем основу его книги. 

Немалую роль сыграл также перевод трагедии на русский язык великим князем Константином Константиновичем (К. P.), каковой, по словам автора, «открыл двери шекспировской философии». Весьма возможно, что и некоторые русские работы о Шекспире вроде «Загадка вечности», новый взгляд на «Гамлета» С. Атар-Рудневой[1 Петроград, 1917.] не остались без влияния на развитие точки зрения А. Ванновского. Вот почему следует пожалеть, что работа его появилась не на русском языке.

Главным ее тезисом, сшибающим прямо с ног читателя, служит утверждение, будто знаменитая трагедия представляет своего рода тайнопись, где под покровом легендарного сюжета о принце датском скрыт другой, религиозный сюжет древнееврейского происхождения, проступающий даже в схеме родства главных действующих лиц. Королева, имеющая сына от первого брака и вышедшая замуж за брата своего покойного мужа,— это то сочетание, которое образовалось в Иудее после смерти Ирода Великого. Евангелие приписывает ему избиение младенцев, но, согласно Иосифу Флавию, он искал Мессию в недрах собственного семейства, и жертвой его подозрений, вместо трех тысяч младенцев, сделался один из его сыновей, Александр, рожденный от Мариам — принцессы Хасмонейской династии, очень любимой народом. Он был убит Иродом, а жена его, гречанка Глафира, с малолетним сыном, тоже Александром, бежала в Египет, где вышла замуж за ливийского царя Юбу. Когда умерли и Юба, и Ирод, Глафира с сыном вернулась в Иудею и вступила в брак с новым царем Архелаем — братом ее казненного первого мужа.

Так как книга Иосифа Флавия стала известной уже в середине XVI века, то Банковский полагает, что дохристианская версия Мессии вычитана была автором трагедии «Гамлет» оттуда. Оттуда же идет и весь замысел произведения, отражающий религиозную эволюцию древнего мира — от иудейского мессианизма к христианству.

В те дни это считалось ересью, за которую нетрудно было попасть на костер. Этим и объясняется, почему он замаскирован сюжетом датской легенды. Немало способствует маскировке близость «Гамлета» к образцам старой английской драмы «загробной мести». Наш исследователь уделяет много места обоснованию тезиса, согласно которому у Шекспира под видом загробной мести развивается драма загробного искупления. Призрак отца ждет от Гамлета не простого отмщения за свою смерть, а избавления от мук, испытываемых на том свете. Вот почему принц, имея возможность быстро отмстить своему дяде-королю, медлит с его убийством. В «загробном искуплении» — вся сложность и загадочность трагедии.

* * *

Основываясь на «Книге Еноха»[* «Книга Еноха» один из древнейших апокрифов ветхозаветного цикла, связанный с именем библейского патриарха Еноха, взятого по легенде живым на небо.], библейском апокрифе, Ванновский усматривает в призраке отца Гамлета существо небесное, вроде ангела или одного из тех сынов божиих, которых Господь карал за их связь с дочерьми человеческими путем заключения на десять тысяч лет в огненную темницу. Целые главы посвящены уяснению природы призрака. Излагать, даже вкратце, их содержание здесь нет возможности. Путем многих и сложных доказательств гебраистического и шекспирологического порядка автор подводит нас к мысли, что в образе короля-призрака явлен сам Мессия.

Роль «Книги Еноха» в создании «Гамлета» он считает исключительной. Книга эта, как полагают, появилась в Палестине около середины II века до Рождества Христова, в такое время, когда под действием чужеземного ига вера в приход Мессии и в создание всемирного царства Израиля начала потухать. Цель ее была — возродить эту веру.

Первым христианам она известна была в греческом переводе и почиталась ими не в меньшей степени, чем иудеями. До V века она считалась в числе священных христианских книг, и только с этого времени отвергнута церковью и отнесена к числу «пагубных и враждебных истине». Во дни Иисуса она оказала огромное влияние на формирование христианской идеологии и была, по мнению Ренана, источником не только образов и выражений, принятых новой религией, но и многое в учении Христа о Нем Самом как о Мессии объясняется влиянием этой книги.

А так как, согласно А. Ванновскому, эта же книга лежит и в основе философии «Гамлета», то в шекспировской трагедии отразился иудаистический период жизни Иисуса с его постепенным переходом к христианству. Вероятно, по этой причине некоторые выдающиеся люди XIX—XX веков усматривали иногда в Гамлете сходство с Христом. Таковы Гете и Станиславский. Даже у Белинского заметно необычное восприятие шекспировской трагедии, которую он как гегельянец пытался осмыслить в свете учения о «мировом духе». Он, может быть, первый в России увидел главный узел и причину трагедии в призраке покойного короля, явившегося Гамлету — своему сыну.

Наличие скрытого еврейского сюжета приводит к пониманию драмы как борьбы за установление всемирного Израильского царства. Такую задачу поставил перед сыном призрак страдающего Мессии. Гамлет должен нанести первый удар коварному злодею, захватившему трон Давида, после чего вся нация поднимется против язычников. Но автор драмы, руководимый чутьем христианина, выдвинул образ всемирного царства справедливости, а подвиг Гамлета определил как удар по «древнему змию», воплощению мирового зла. Только с сокрушением его отец будет избавлен от мук огненного чистилища. Таким ударом, по мнению А. Ваннсвского, является поставленный принцем спектакль с помощью приезжих актеров, разоблачивший преступление короля Клавдия.

Приходили ли когда-нибудь подобные мысли в голову миллионам людей, читавшим «Гамлета»? Едва ли...

Но разве не бывало случаев, когда чей-то зоркий глаз подмечал в художественном произведении такие стороны, которых прежде не замечали? Разве не воскресали после долгого забвения многие великие поэты, в том числе Шекспир, оттого, что нашлись люди, взглянувшие на них новыми глазами? Сколь бы неожиданной ни была точка зрения А. Ванновского, она имеет не меньшее право на наше внимание, чем тысячи других работ о Шекспире. Кроме того, специалисты еще не сказали о ней своего слова. Для нас, неискушенных читателей, многое из того, что он пишет в подтверждение своих тезисов, имеет вид убедительности. Поражает обилие доказательств и их стройность. Кто из нас знал, например, о наличии в трагедии ряда слов: «Eale», «Miching», «Malleeho», которых нет в английском языке и которые не объяснены шекспировскими словарями, но объясняются из древнееврейского языка? Знали ли мы, что наставления Полония сыну своему Лаэрту имеют источником Книгу Иисуса сына Сирахова? На добрых трех страницах А. Ванновский занимается сопоставлением ее текстов с текстами «Гамлета». Точно так же простыми чудаческими выходками «сумасшедшего» принца были для нас прозвища, которые он давал Полонию: «Иеффай» и «судия израильский». Но наблюдения Ванновского привели его к заключению, что Полоний — духовное лицо, член высшего совета Иерусалимского храма, живший на священном холме, который у Иосифа Флавия назван «Офел». Что имя Офелии, его дочери, произошло отсюда, для автора несомненно.

Надобно самому прочесть книгу, чтобы иметь представление о многочисленных доказательствах, приводимых в пользу существования скрытого еврейского сюжета в трагедии. Здесь, в краткой заметке, важно подчеркнуть, что новое понимание «Гамлета» привело нашего исследователя к роковому вопросу шекспирологии — к вопросу об авторстве. Он не признает актера Вильяма Шекспира автором приписываемых ему произведений. Причиной — все та же «Книга Еноха», оказавшая такое влияние на «Гамлета». Она еше в средние века исчезла с европейского горизонта и открыта в 1773 году, через сто пятьдесят лет после смерти Шекспира, английским ученым Брюсом в Абиссинии, где сохранилась в переводе на местный язык. Совершенно очевидно, что Шекспир не мог ею пользоваться у себя на родине. Но был ли он в Абиссинии? Об этом ничего не известно. Существует версия, по которой Шекспир никогда не выезжал за пределы Англии. Надо, значит, искать какое-то другое лицо.

Ванновский склоняется в пользу давнишнего претендента на шекспировское наследие — Кристофера Марло. Его не смущает то обстоятельство, что трагедия о принце датском появилась много лет спустя после смерти Марло. Он извлекает исследование американского шекспиролога Кальвина Гофмана, поддержанное другим американским автором, Робертом Хийлбронером, согласно которому убийство Марло в трактирной драке под Лондоном в 1593 году было фиктивным. Похоронен вместо Марло какой-то пьяница, тогда как подлинный носитель этого имени бежал через Ла-Манш в Европу. Весь этот эпизод разыгран был с ведома влиятельного покровителя и друга Марло, лорда Вальсингэма, который, видимо, и сумел придать делу тот вид, какой был нужен. Потому надо было «умереть», чтобы избежать тюрьмы, пытки и гибели на костре. Его обвинили в атеизме и в принадлежности к какой-то ереси.

Согласно Гофману, он поселился в Италии под чужим именем и посылал оттуда свои новые драмы в Англию все тому же другу-покровителю Томасу Вальсингэму, который через актера Шекспира ставил их на сцене. Под именем Шекспира они и опубликованы впоследствии.

В Риме в те дни была многочисленная абиссинская колония, так что Кристофер Марло мог научиться эфиопскому языку и познакомиться с эфиопской письменностью, в частности с «Книгой Еноха». Мог он с нею познакомиться и в библиотеке Ватикана, где она имелась в греческом переводе. Но вернее всего, поэт совершил по какому-то поводу путешествие в Абиссинию. Судя по тому романтизму, которым эта страна овеяна в произведениях Шекспира, она хорошо была известна автору его драм. По мнению Ванновского, волшебный остров в «Буре», на котором обосновался Просперо и который до сих пор не разгадан шекспирологами, думавшими иногда, что это один из Бермудских островов, был на самом деле Сокотрой, расположенной под боком у Абиссинии, возле северо-восточного побережья Африки. Убеждают его в этом отчеты экспедиций Ливерпульского музея в 1899 году и Оксфордского университета (1956), равно как сочинения Шекспира. Он полагает, что Марло, подобно Просперо, жил некоторое время на этом острове.

* * *

Мы видим, таким образом, что книга нашего соотечественника написана очень искусно. Ее можно оспаривать и, вероятно, будут оспаривать, но нельзя не признать, что логическая се конструкция сделана прочно — все предусмотрено, на все даны ответы и приведена аргументация. Такая стройность, законченность, «подогнанность» даже смущают Смущают порой и доводы — более остроумные, чем убедительные, висящие иногда «на волоске». Так, например, едва ли нас можно заставить поверить, что актер, исполняющий в разыгранной при дворе пьесе роль убийцы короля, приближается к своей жертве на манер ползущей змеи. Такое утверждение основывается на словах Гамлета «damnable faces», обращенных к актеру, подкрадывающемуся с ядом к спящему. В русском переводе М. Лозинского они звучат как «проклятые ужимки»: «Начинай, убийца, да брось же проклятые свои ужимки и начинай». Какое основание видеть туг непременно «ужимки» змеи? Нам, конечно, понятно желание автора аллегорически связать образ братоубийцы — Клавдия — с «древним змием», воплощением изначального зла, и подкрепить его таким штрихом, как официальное объяснение смерти прежнего короля от укуса змеи. Это талантливо, остроумно, но не дает нам права толковать «damnable faces» как змеиные движения. И таких случаев немало. Автор, несомненно, грешит тем, что в логике называется peticio principii — употреблением для доказательства таких доводов, которые сами нуждаются в доказательстве.

Зато многое у него звучит убедительно и подкупающе, а главное, вниманию читателя представляются такие детали, которых раньше не замечали.

Разумеется, подлинную оценку книги Ванновского могут дать только специалисты — шекспирологи и гебраисты; для простых смертных она — увлекательное чтение; но если бы показанный им новый «Гамлет» оказался научной фантазией, он останется интересным памятником в серии многочисленных попыток разгадать тайну «Монны Лизы мировой драматургии».

Я вряд ли ошибусь, сказавши, что книга Ванновского — самое значительное из всего, чем русское творчество отметило 400-летие со дня рождения Шекспира. 

А. А. Ванновский

Все книги А. Ванновского были враждебно встречены шекспировским обществом «Folder» в Вашингтоне, благодаря чему не получили в США никакого распространения.

Причиной недоброжелательного отношения со стороны «Folger» было согласие Банковского с точкой зрения Гофмана, считавшего творцом шекспировских драм не актера Вильяма Шекспира, содержателя «Глобуса», а драматурга Кристофера Марло.

Нельзя не выразить сожаления, что автор выпустил свою книгу не по- русски.

Ставка на английский язык оказалась ошибочной; русский читатель и лучше бы оценил се и дал бы ей большее распространение. Впрочем, русский читатель одно, а заправилы эмиграции — совсем другое. Покойный жаловался, что ИМКА-ПРЕСС в Париже отказалась издавать ее по- русски на том основании, что никто, по ее мнению, не станет читать этой книги и издательство потерпит убыток. Непризнание, замалчивание, затаптывание — горькая чаша многих эмигрантских писателей.

Одна из причин, по которой Банковский очень жалел об отсутствии русского издания своей работы, заключалась в том, что, как он выразился в одном письме,— через Шекспира он перешел от Маркса к Христу и мнил своей книгой облегчить такую же эволюцию всем современным большевикам.

В 1965 году вышло еще одно его произведение, на этот раз по-русски: «Третий Завет и Апокалипсис», посвященное памяти «друга и учителя» Н. А. Бердяева.

Несмотря на различие тем, все три книги объединены одним духом и одной общей эсхатологической идеей. К ним, по-видимому, относится и оставшаяся мне не известной книга «Buddhist Sect Len and Anti—Buddha», трактующая предсказания Будды в свете современных событий. «Современные события» — отправная точка всего творчества Банковского. Она связывает и объединяет «Вулканы» и японскую мифологию с Библией, с Евангелием, с еврейскими и христианскими апокрифами, с шекспировским «Гамлетом» и с русской эсхатологической литературой первой четверти XX века. На всем лежит печать Апокалипсиса, под знаком которого проходит наше время.

Увлечение этой темой восходит еще к 1898 году. В предисловии к «Третьему Завету» он пишет, что был не единственным революционером, увлекшимся «Откровением св. Иоанна». Попав в 1900 году в вологодскую ссылку и встретившись там с Борисом Савинковым, убедился, что тот с еще большим старанием изучает Апокалипсис и вполне им захвачен.

Пристально заниматься этой книгой Ванновский начал с 1912 года, когда стал работать над шекспировским «Гамлетом». Это совпало со временем широкого интереса к кончине мира в русском образованном обществе. Пророчества Вл. Соловьева и Анны Шмидт, книги Свенцицкого, С. Булгакова, стихи А. Блока волновали публику. Из литературной темы Апокалипсис сделался мировоззрением, особенно после начала первой мировой войны.

В 1915 году выпущены были по-русски толкования Исаака Ньютона на эту книгу и в предисловии к ней писали: «Мы переживаем теперь грозное время... внимание к пророческим свиткам, хранимым церковью, усиливается во сто крат, и всякая попытка приоткрыть завесу уготованного нам «лета Господня» может быть только приветствуема». Особенное влияние на Ванновского оказала двухтомная работа С. Булгакова «Алокалиптика и социализм», вышедшая в 1911 году, трактующая предмет Апокалипсиса как «метаисторию», как «ноуменальную сторону того универсального процесса, который одной из своих сторон открывается для нас, как история».

Это не кратковременная катастрофа, а эпоха сравнительно длительная — «последнее время в истории», После которого будет уже не прежний, а какой-то новый период, «космический». Ванновский особенное значение придает тому, что пророчество Анны Шмидт, предсказавшей «царство красного знамени», высказано в 1902 году, в год II съезда РСДРП и нарождения большевизма.

Подобно тому как незамеченная современниками казнь безвестного плотника из Назарета в царствование Тиберия означала величайший исторический факт, так и появление ничтожной группы в недрах российской социал-демократии может служить хронологической вехой начала гибели нашего мира.

А. А. Ванновский — типичное порождение русского серебряного века, который он унес с собой на чужбину и в котором жил до самой смерти.

В 1965 году он писал мне, что сидит над политическим памфлетом «Тайна Советского Союза» и что он «нашел подлинный сюжет коммунистической драмы и его разоблачает».

Как бы ни относиться к идеям Ванновского, книги его носят на себе печать таланта и оригинальности.

Будем надеяться, что люди, близко к нему стоявшие, не дадут пропасть его литературному наследству. Быть может, они познакомят эмиграцию и с личностью покойного лучше, чем это мог бы сделать я по его письмам-

Биографических сведений в них содержится не больше, чем в Большой и Малой Советских энциклопедиях.

Был он в молодости революционером, «другом Богданова», как пишет профессор Саито в предисловии к «Volkanoes», и был одним из основателей Российской социал-демократической рабочей партии. В 1898 году делегирован на I учредительный съезд РСДРП от московского «Союза борьбы за освобождение рабочего класса». Союз этот, как известно, детище Ленина. С Лениным Ванновский тесно сотрудничал и принимал деятельное участие в революции 1905 года. Но уже в 1912 году вышел из партии большевиков, а в 1917 году выступил решительным противником Ленина и написал два памфлета против коммунизма.

В первой мировой войне участвовал в качестве инженерного офицера и был в 1916 году направлен на Дальний Восток в Хабаровск, откуда попал в Японию, где получил должность лектора русской литературы в университете Waseda, проработав там до начала второй мировой войны.

От атеизма и марксизма обратился к религии, к христианству, и под конец жизни написал книгу «Третий Завет», заключающую «новые данные о личности и учении Спасителя Мира».

До самой смерти не оставляла его мысль: «Если я, бывший социал- демократ и деятельный участник революции 1905 года, друживший с Лениным, прошел через Шекспира от Маркса к Христу, то современные большевики так же при моей помоши могут пережить подобную эволюцию».

С началом второй мировой войны Александр Алексеевич, как все иностранные преподаватели, уволен был из университета. «Начались тяжелые годы,— писал он в одном из писем,— но в конце концов я все- таки выбился и живу теперь сносно».

Писано это было 20 января 1964 года, а в первых числах января 1968 года пришло известие: «В субботу 16 декабря 1967 года после короткой болезни тихо, без всякой муки, скончался Александр Алексеевич Ванновский в больнице имени Божией Матери (Сейбо-Беми) в Токио. Панихида у гроба была отслужена в той же больнице 18 декабря. Прах Александра Алексеевича будет погребен на кладбище «Такао», что находится недалеко от Токио, о чем с глубокой скорбью извещает Вас S. G. Vishlak».

Умер А. А, Ванновский в возрасте девяноста трех лет. •

ДВАДЦАТЬ ПУТЕШЕСТВИЙ XX ВЕКА

Александр Шумилов

Арктика против «Арктики»

На протяжении веков множество экспедиций стремилось достичь Северного полюса. Кто-то шел по дрейфующим льдам, кто-то ехал на собачьих упряжках или оленях. Другие летели на воздушном шаре, дирижабле, самолете.

Поход атомного ледокола «Арктика» к Северному полюсу

В 1937 году Головин на двухмоторном самолете вылетел пятого мая с острова Рудольфа и через пять часов тринадцать минут прошел над Северным полюсом.

В том же году двадцать первого мая Водопьянов совершил посадку в районе Северного полюса.

Вслед за этим начались беспосадочные перелеты Чкалова, Громова, Леваневского. Но последний из них, уже пройдя полюс, пропал, к несчастью, без вести.

В 1945 году англичанин Маккинли достиг Северного полюса на бомбардировщике «Ланкастер». Тогда же серию полетов на Северный полюс совершил американский бомбардировщик «Б-29».

В августе 1958 года атомная подводная лодка «Наутилус» (США) под командованием Андерсона прошла в четырехдневном подводном плавании от берегов Аляски в Гренландское море через Северный полюс. Через несколько дней вторая американская атомная подводная лодка «Скат» под командованием Кальверта повторила подобное же плавание в обратном порядке — из Гренландского моря к берегам Аляски.

А в 1962 году советская атомная подводная лодка «Ленинский комсомол» под командованием Льва Михайловича Жильцова совершила плавание в районе Северного полюса и, пробив льды, поднялась на поверхность.

В начале декабря 1959 года был принят в эксплуатацию первый в мире ледокол на ядерном топливе, получивший название «Ленин». Мощность атомохода достигала 44 тысяч лошадиных сил, то есть более чем в четыре раза превышала мощность ледокола «Ермак» адмирала Макарова.

В следующем году была обычная работа — ледокол проводил караваны судов по трассе Северного морского пути. А еще год спустя был сделан необходимый шаг к покорению полюса — атомоход ушел в Ледовитый океан, за границы полярных морей. Впервые с борта судна, а не с самолетов, высадились на дрейфующие льды зимовщики станции «Северный полюс», десятой по счету «СП».

Только в ноябре — в Арктике уже наступила зима — ледокол вернулся в Мурманск. Именно после этого стало наконец ясно: атомоход может плавать в высоких широтах, может бить льды лаже зимой во тьме полярной ночи.

Еще тогда, в начале шестидесятых годов, капитан атомохода «Ленин» Борис Макарович Соколов, улыбаясь, говорил журналистам. «Понимаете, этот корабль способен пробиться сквозь льды к Северному полюсу через весь Ледовитый океан».

Да, конечно, моряки всегда мечтали о полюсе. И в 1975 году в строй вступил второй советский атомный ледокол — «Арктика».

В детстве капитан атомохода «Арктика» Юрий Сергеевич Кучиев мечтал не о море — о небе. Но сложилось так, что летчиком он не стал. И все-таки судьбу будущего капитана определил летчик — начальник полярной авиации Герой Советского Союза Марк Иванович Шевелев. Перед войной он был депутатом Верховного Совета СССР от избирательного округа, куда входила Северная Осетия, родина Кучиева. Шевелев посоветовал ему: «Поезжай на Диксон матросом. Там найдешь работу, достойную мужчины. Там найдешь надежных друзей. Найдешь себя».

Пятого июня 1941 года Юрий Кучиев был зачислен на буксир «Василий Молоков». Даже простой перечень названий судов, на которых пришлось служить Юрию Сергеевичу, производит впечатление: «Таймыр», «Сибиряков», «Ермак», «Малыгин», «Илья Муромец», «Красин», «Ленин», «Киев», «Мурманск».

Он учился, окончил курсы штурманов малого плавания, потом — Ленинградское высшее инженерно-морское училище имени адмирала Макарова. И служил четвертым помощником, вторым, старшим помощником (старпомом), капитаном-дублером. А теперь он должен был возглавить беспримерный поход атомного ледокола к Северному полюсу.

Корреспондент «Правды» спросил Кучиева: «Юрий Сергеевич, наверное, нелегко было добиться своего признания в Арктике, авторитета?»

Участники полюсного похода рассказывают, что когда в проливе Вильющкого встретились два атомохода — «Ленин» и «Арктика», капитан Кучиев сказал: «Я очень хотел, чтобы «Ленин» тоже шел к полюсу... Я знаю, Борис Соколов искренне рад за меня».

Пожалуй, полной уверенности в успехе не было. Поэтому на борту «Арктики» находилась специальная группа водолазов, были взяты запасные лопасти винта. На случай вынужденного дрейфа на ледокол погрузили запас продовольствия на семь с половиной месяцев, теплую одежду, палатки, газовые горелки. Возможно, даже пришлось бы готовить посадочную полосу, чтобы принимать самолеты. На этот случай на борт взяли бульдозер, волокушу, взрывчатку, песок, цемент, доски, бревна. Было расписано даже, кто в случае необходимости останется на зимовку, а кто улетит на Большую землю.

На рейде Мурманска на борт атомохода поднялся начальник экспедиции министр морского флота СССР Тимофей Борисович Гуженко. И уже девятого августа 1977 года в 20:00 по московскому времени ледокол «Арктика» снялся с якоря: курс на мыс Желания, потом к проливу Вилькицкого, а затем из моря Лаптевых по сто тридцатому меридиану к полюсу.

Никто не думал идти напролом. Предварительно по долгосрочным ледовым прогнозам был определен оптимальный маршрут, «самый легкий». Во время похода оперативный центр, который располагался на Диксоне, постоянно снабжал «Арктику» необходимой ледовой и синоптической информацией. Самолеты ледовой разведки ежесуточно следили за изменением ледовой обстановки по сто тридцатому меридиану в приполюсной области. А кроме того, постоянно велась ближняя разведка льдов. На борту ледокола «по штату» всегда находился вертолет. А на этот раз их было два. Когда из моря Лаптевых вошли в Ледовитый океан, вертолет почти непрерывно висел в воздухе — уходил вперед, возвращался и снова взлетал.

Капитан атомохода Юрии Сергеевич Кучиев

Из дневника участника экспедиции: «...14 августа вечером пересекли 84-ю параллель. В 20 часов 30 минут с палубы ледокола поднялся вертолет с гидрологом Александром Дорофеевым на борту. Пробыв в воздухе без малого два часа, вертолет сел на палубу, и Дорофеев сразу же передал судоводителям подробную карту с рекомендованным маршрутом.

Около часа ночи вертолет снова пошел на ледовую разведку. Методично галс за галсом проходят его трассы впереди атомохода, то слева, то справа от генерального курса. Созданная профессором Финкелылтейном аппаратура «Лед» доказала право на существование. Она умеет определять с воздуха толщину льда и состояние льда на больших площадях, его возраст.

Вечером Моисей Ионович Финкельштейн сообщил, что пока народ веселился, они успели замерить толщину льда на полюсе и по окружностям в радиусах пятисот метров, одного и двух километров. Причем результаты перепроверялись потом с помощью электробура. Аппаратура «Лед» проявила себя с самой лучшей стороны!»

Ночью проводилась подготовка к водолазному осмотру винтов и рулей.

В 12.50 водолаз ушел под воду, в 15.30 вышел из воды. Ледокол лежит в дрейфе. Приварено два стопора на правом винте и один стопор на левом. Водолазные работы закончены.

Из вахтенного журнала: «15 августа. 08.50. Прошли торосистый участок. Местами включения пакового льда. Работая ударами, прошли торосистую гряду. Заклинило. Используя дифферентную систему, вышли из заклинивания.

В 19.50. Застряли в торосе, отходим назад».

Последние мили оказались самыми долгими. Из-за тумана судовой вертолет не мог подняться в воздух. Всех охватило нетерпение: скорей. Человек сорок стояли в ходовой рубке. С таким нарушением корабельного устава Кучиев столкнулся, наверное, впервые. По морскому этикету, чтобы хоть на минуту войти в рубку, нужно получить разрешение капитана. А тут...

На борту «Арктики» было 207 человек, в том числе 36 «посторонних» — ученых, журналистов, кинооператоров.

В половине четвертого остановились, чтобы определить точнейшее местоположение судна по искусственному спутнику Земли. Туман рассеялся. В воздух поднялся вертолет.

Из вахтенного журнала: «17 августа 1977 года. 4.00. Ледокол вышел на географический полюс. Лед двух-трехлетний, паковый, толщиной от двух с половиной до трех с половиной метров. Обширные поля, трещины, местами на стыках полей свежее торошение до четырех — шести метров. Видимость ухудшилась до трех кабельтовых — туман. В воздухе барражирует вертолет.

9-40. По команде руководителя экспедиции, министра морского флота СССР, над Северным географическим полюсом поднялся флаг Союза Советских Социалистических Республик».

Праздник был в самом разгаре, когда над ледоколом появился самолет ледовой разведки. И неожиданно штурман с мостика через мегафон сказал: «Юрий Сергеевич! На борту «ИЛа» — Шевелев!» Так они снова встретились — моряк и авиатор, покорители Северного полюса.

Пятнадцать часов простоял ледокол у вершины планеты. И побил, кажется, кое-какие рекорды книги Гиннесса. Впервые на полюсе стояли одновременно 207 человек и впервые — 36 женщин. Впервые здесь побывала и супружеская чета — начальник администрации Северного морского пути Кирилл Николаевич Чубаков и его жена, режиссер студии «Центрнаучфилъм» Галина Ивановна Чубакова.

Тем временем наступает самый главный момент. Прижавшись друг к другу, чтобы не оказаться за чьей-то спиной, чтобы чего-то не упустить, все увидеть и услышать — такое не повторится! — люди сомкнули круг. Сотни глаз, десятки фото- и кинокамер обращены к флагштоку, на десятиметровую высоту которого медленно поднимается алый стяг. В торжественную тишину внезапно врывается гром салюта. Двадцать один залп в честь большой победы: надводный корабль, созданный и построенный в нашей стране, управляемый советскими моряками, впервые за всю мировую историю в активном плавании пробился к Северному полюсу и провел беспримерные исследования в высоких широтах.

От трибуны к флагштоку неторопливо идет капитан. Он бережно держит в руках эстафету, прошедшую через десятилетия,— древко знамени, под которым отважный русский моряк и исследователь Георгий Седов выступил в поход к полюсу шестьдесят пять лет назад. Он не смог донести знамя, не смог дойти до полюса. Но теперь потомки его покорили вершину планеты.

Много хороших слов было сказано на этом митинге. А когда уже подняли трап, вдруг раздалась команда: «Убрать арбузные корки с полюса!» Вероятно, никогда еще Северный полюс не видел астраханских арбузов.

Из судового журнала: «17 августа. 17.30. Спущены флаги расцвечивания. Начали готовить машины. Поднимаем мощность до 55 процентов. Лед — 10 баллов, многолетний, торосы. Отдельные участки прошли ударами».

До свидания, полюс! Мы идем к родным берегам.

Говорят, обратная дорога к дому всегда легче и быстрее. На атомоходе на это не надеялись и были правы. Путь, хотя и прямой, и более близкий, а лежал по непроторенной ледовой пустыне, где не бывал еще ни один надводный корабль на свете. Уже первые мили показали, что легкой дороги не будет. Полюс не хотел выпускать «Арктику».

Из дневника участника экспедиции: «Держим курс на западную оконечность Земли Александры, но за пять часов до самого исхода суток продвинулись лишь на 17 миль. Мы не видели ни часа темноты, но и света тоже не видели. Солнце, прижавшись к земле за горизонтом, лишь в редкие минуты, словно дразня, выглядывало, чтобы тотчас исчезнуть. И пряталось, уступая место низкой и хмурой завесе облаков.

Справа по борту причудливыми пирамидами выстроились многометровые торосы. «Арктика», как огромный бульдозер, вгрызается в ледяной монолит, потом отступает и снова в бой. Многотонные глыбы льда лениво встают торчком, прижимаются к борту, но и подмятые корпусом корабля не хотят уступать дороги. Наш богатырь, сотрясаясь от ударов, таранит их в который раз».

Из судового журнала: «Ночь. 18 августа. Заклинились. Работаем машинами вперед-назад. Выйти из заклинивания не удалось. Начали раскачивать ледокол, принимая воду и откачивая ее из дифферентных цистерн. Однако ни работа винтами, ни перекачка балластов не принесли избавления».

Из дневника участника экспедиции: «На мостике десятки раз слышались одни и те же команды: лево руль! Право на борт! Прямо руль!»

Очередная льдина, похожая на слоеный пирог, разворачивалась и тут же наваливалась на корпус.

И только утром в судовом журнале появилась чуть-чуть обнадеживающая запись: «В 07.14. вышли из заклинивания. Лед 10 баллов, многолетний. Торосы, сжатия. Отдельные участки форсируем ударами».

Сдвинулись-таки... Но ненадолго.

И снова лед, и снова его жесткие тиски, из которых «Арктика» ие могла вырваться добрых семь часов.

Из дневника участника экспедиции: «Я поднялась на верхний открытый мостик именно в тот момент, когда атомоход с разбега бил в ледовый панцирь. Отсюда, с двадцатиметровой высоты, глянула по сторонам — везде одно и то же. Как будто нас окружили белые горы. Мы уже привыкли к миражам, ведь они появляются не только в пустынях, но и в Арктике — в безграничных ледовых просторах.

Эта безбрежная белизна рисует нам разные земные картинки: домики, радиомачты, пики гор, даже целые поселки... Кто знает, может это опять рисует наше воображение, уже настроенное на земной лад. Но сейчас горы были так очевидны, так близки.

— Вам не кажется, что впереди горы? — спрашиваю я у штурмана.

— Нет, не кажется,— отвечает.— На самом деле. Только что сообщили с вертолета, что мы уткнулись в ледовый остров».

В Арктике, оказывается, нередко можно встретить такие вот дрейфующие острова, площадью до двух с половиной тысяч квадратных километров. Они сползают с берегов Земли Элсмира, постепенно обламываются, а затем начинают долгий дрейф по Ледовитому океану.

Вот с таким «ледовым путешественником» «Арктика» и встретилась на этот раз.

18 августа в 18 часов 36 минут по московскому времени ледокол вышел в обратный путь. Предварительный курс был на этот раз проложен но 50-му меридиану с последующим его уточнением в зависимости от данных ледовой разведки. Тем не менее предполагалось, что при следовании на юг ледокол оставит архипелаг Земля Франца-Иосифа к востоку. Однако «Арктика» встретила здесь обширную зону паковых льдов.

18 и 19 августа, следуя в генеральном направлении по сорок девятому меридиану, ледокол шел среди обширных многолетних полей, используя для продвижения отдельные трещины и разводья, на которые его выводили бортовые вертолеты.

21 августа ледокол вышел из сплоченных льдов. Дальнейшее следование в Мурманск проходило по чистой воде Баренцева моря кратчайшим курсом. А 22 августа 1977 года в 22 часа 21 минуту ледокол встал на якорь в Кольском заливе.

Научно-практический экспериментальный рейс продолжался 312 часов / или 13,1 суток/. За это время ледокол прошел безаварийно 3891 милю, из них во льдах — 1609 миль. В свободном плавании на надводном корабле впервые в мире был достигнут Северный полюс.

А тем временем на Большой земле уже знали об этой победе. Радиограммы с материка, первые поздравления... Час от часу их становилось все больше и больше: личные и неличные, адресованные каждому и всем вместе. Радисты, раньше приглашавшие адресатов к себе в рубку, теперь большущими пачками носят корреспонденцию в специально отведенное место у входа в столовую. На радиограммы тут же налетают, расхватывают вмиг, передают друг другу, читают вслух и про себя. Радуются.

А тем временем радиограммы все идут и идут: с атомохода «Ленин», от моряков-черноморцев, от юных пионеров из Цхинвали и сочинских портовиков, от молодежи Азербайджана и из Северной Осетии, из Пицунды, Краснодара, Коломны, Уфы..

С той поры прошло два десятка лет, но за эти годы Арктика, к сожалению, трагически изменилась. Какое-то время еше работал Арктический и антарктический научно-исследовательский институт, какое-то время еще высаживались Дрейфующие полярные станции, а по Северному морскому пути все еще шли атомоходы.

Однако постепенно, год за годом, люди покидали Арктику. А зачастую — и свою Родину.

Недавно мне удалось побывать в Хатанге, Норильске, на Диксоне и даже на многих островах Земли Франца-Иосифа.

Диксон, как известно, общепризнанная столица Арктики. Когда-то здесь жизнь била, что называется, ключом. А теперь окна домов забиты досками — все, стало быть, уехали на Большую землю.

На острове Рудольфа — самой северной оконечности России — мы познакомились с двумя зимовщиками. Они оба — каждому под шестьдесят — живут впроголодь: -мешок муки и мешок сахара. Вот и все запасы. Мы подарили нашим полярникам десяток банок мясных консервов, а вертолетчики, со своей стороны, подарили десяток рыбин. Хотите верьте, хотите — нет, но зимовщики чуть ли ни целовали наши руки.

ДиксонскиЙ потранотряд, как выяснилось, тоже бедствует. Ловят рыбу, собирают грибы. Конечно, пограничникам периодически все-таки подвозят продукты. А зимовщикам — хоть ложись да помирай. Вот так живут сегодня наши героические полярники — с хлеба на квас перебиваются.

Великий Ломоносов в свое время писал: «Российское могущество будет прирастать Сибирью и Северным океаном».

Так оно и было — прирастало без малого четверть тысячелетия. Открывались новые и новые месторождения полезных ископаемых, строились поселки и города, по трассе морского пути шли уже не просто ледоколы — атомоходы!

Четырнадцать лет назад академик Аганбегян писал: «В долгосрочной перспективе народное хозяйство Арктической зоны будет представлено взаимосвязанной цепочкой территориально-производственных комплексов (ТПК) и промышленных узлов, объединенных прежде всего единой транспортной системой Северного морского пути».

Но теперь, через четырнадцать лет, мы с горечью смотрим на забитые досками окна домов Диксона. Бывшие полярники постарались уехать на Большую землю.

Теперь, оглядываясь назад, трудно понять, что и почему произошло за эти годы в России. Ясно только одно — завоевание Арктики теперь придется начинать заново. •

МОЗАИКА

Что нам стоит дом построить!

Кроме классических строительных материалов — дерева, кирпича, песчаника, известняка,— в некоторых странах при постройке домов применяли и экзотические, необычные материалы. Так, небольшое местечко близ Йеллоустонского национального парка в США состоит из домов, построенных из обсидиана — черного вулканического стекла.

Некогда в португальских владениях в Восточной Африке было поселение Барейра, дома которого были построены из цинка, поскольку все другие металлы в этом климате разрушались. В Кукстауне на Аляске дома строили из необычных кирпичей, хорошо противостоящих выветриванию. Эти кирпичи получали в результате Прессования и обжига смеси соли и морских водорослей.

Пикет бронзовых коров

Скульптор Джо Фейфард со своей помощницей изваял небольшое стадо коров из пяти голов и расположил его... вблизи биржи канадского города Торонто на устланной разрисованными ковриками площадке под открытым небом. Заинтересованным лицам он пояснил, что этой наглядной экспозицией хотел напомнить всем биржевикам и маклерам, торгующим фондами страны, в чем состоит ее истинное и неизбывное богатство. Сельское хозяйство — вот что надо беречь и приумножать. Оно — национальное достояние и начинается с ухоженных пастбищ и тучных буренок.

Жениться лучше за рубежом

Так считают японцы, решившие соединить свои судьбы. В стране стремительно растет число жителей, предпочитающих совершать обряд бракосочетания за рубежом. Как показало исследование, проведенное в 1997 году, 10,6 процента стали молодоженами за пределами страны, что в три раза больше, чем в 1995 году.

В чем же причина? В стремлении избежать обременительных местных обрядов, а главное, пожалуй, в том, что свадьба там обходится дешевле, чем на родине. Наиболее популярные места заключения браков - Гавайи и Океания.

Собака ждать не стала

Это случилось в Нормандии. Однажды житель одного селения отправился вместе со своей собакой в близлежащий город, находящийся в двенадцати километрах от селения. И надо же такому случиться: собака из породы водолазов там и ощенилась. Ее хозяин попросил владельца местной гостиницы оставить собаку до следующего дня, когда он ее заберет. Но... на следующее утро собака со своими шестью щенками была уже дома! За ночь она 11 раз проделала путь по 12 километров, перетаскав свое потомство.

Секрет проклятия

В музее сербского городка Бачевцы хранится старинная религиозная книга «Ирмология». Кожаная обложка книги скреплена позеленевшими от времени медными застежками. На первой странице уже выцветшая надпись на сербском языке гласит: «Тот, кто возьмет эту книгу, будет проклят навеки!» Ниже та же надпись повторяется на арабском и греческом языках.

Раньше эта книга находилась в белградской церкви архангелов Михаила и Г авриила, где прихожане часто уносили с собой церковные книги. Тогда священник решил сделать на «Ирмологии» устрашающую надпись. Но заклятие не помогло: книга пропала. Через некоторое время ее обнаружили у одного из жителей города Бачевцы. А потом книга снова попала в музей и хранится теперь как необычный и забавный экспонат.

Один из немногих сохранившихся автографов Шекспира. О тайне великого драматурга — в статье О. Дмитриевой.

Обложка. Песчинка улетает, не оставив следа.

След человека в потоке истории есть всегда.

Его только нужно найти и сберечь.