Открыта еще одна особенность нашей психики: не позволяя человеку осознавать нестерпимое, психика «сбрасывает» напряжение в неадекватной реакции на доброе слово, похвалу, на любой положительный стимул. Об этом открытии новосибирских ученых журнал уже рассказывал.

В этой статье — рассказ об очередной стадии исследований ученых из Сибири.

Доктор биологических наук Е.И.Николаева закончила в Институте терапии Сибирского отделения Российской Академии медицинских наук очередной эксперимент, посвященный неосознаваемому насилию.

Можно ли не заметить насилия над собой? Сам термин «неосознаваемое насилие» кажется нонсенсом. Но психотерапевтическая практика свидетельствует, что именно такого рода насилие встречается весьма часто.

Ко мне обратилась молодая интеллигентная женщина: плохая память мешала ей учиться в вузе. Как обычно, мы стали выяснять обстоятельства ее жизни. У нее были муж и ребенок. Взаимоотношения с мужем эта женщина сначала назвала нормальными. Во вторую встречу стала вспоминать, что они иногда ссорятся с мужем. Рассказывая о том, как он ведет себя в таких ситуациях, она говорила «немного придушил» вместо «душил», «приставил в угол» вместо «загнал в угол». Я невольно спросила: «Что же вы делаете, когда он вас бьет?» Она удивилась и, как бы очнувшись, вдруг спросила меня: «Вы думаете, что здесь можно употребить слово «бьет»?» Позже она рассказывала о страшных сценах насилия над ней, которые никогда не воспринимала как насилие, а всего лишь как обычное взаимодействие между людьми. Однако она прекрасно знала, как могут обращаться люди друг с другом, и ей приходилось очень многое забывать, чтобы в мозгу могли сосуществовать два образа семейной жизни: своей собственной и нормальной. Это не единичный случай; люди, не осознающие насилия над собой, описывая связанные с ним события, с удивительной находчивостью подменяют точные слова более мягкими, скрывающими сам факт насилия.

Что может заставить человека воспринимать насилие как должное и даже способствовать ему, называя более приемлемыми словами? В прежних исследованиях (о них мы уже писали в журнале «Знание- сила» за 1996 год, № 12) мы обнаружили особый механизм, который позволяет людям выживать в тоталитарном государстве: они отвечают агрессией не на агрессию, а, накопив негативные реакции, «сбрасывают» их в ответ на положительный сигнал. Этот психологический механизм способствует стабилизации тоталитарного режима. Он проявлялся у взрослых людей, в детстве переживших сильное эмоциональное потрясение — арест родителей и превращение их во «врагов народа». Повлиять на события, изменить их они не могли.

В физиологических исследованиях две экспериментальные ситуации могли бы моделировать возникновение подобного психологического феномена. Первая, называемая выученной беспомощностью, была описана М.И.Селигманом с соавторами в 1985 году: Крыс обучают связывать какой-то сигнал с последующим ударом тока. Усвоив такую связь, крысы пытаются избежать удара, например, подпрыгивают. Если им эго удается, в их поведении не будет никаких отклонений. Если же эксперимент построен так, что никакие ухищрения животного не могут предотвратить удар тока, то поведение явно меняется: животные становятся пассивными, их память ухудшается, они в бездействии ожидают наказания.

Другой эксперимент был предложен М.Ерофеевой в лаборатории И.П.Павлова еще в 1912 году. Она вырабатывала у собак условный рефлекс, при котором слабый удар тока подкреплялся пищей: всякий раз после того, как животное ударяли слабым током, его кормили. Когда рефлекс закрепился (животное радостно виляло хвостом после удара и выделяло слюну), экспериментаторы стали увеличивать силу тока. Обнаружилось, что и сильный удар тока, даже повреждающий кожу; может восприниматься животным как положительное воздействие. Таков психофизиологический механизм, способный изменить минус на плюс, черное на белое.

Но сегодня в России не приходится говорить о массовом насилии государства над личностью. Может быть, восприятие насилия искажается в связи с особенностями воспитания в семье?

Е.Николаева обследовала учеников первых классов одной из престижных школ (71 человек: 36 мальчиков и 35 девочек), которые могли достаточно подробно описать происходящее в семье, но еще не в состоянии были критически его оценить. Все они хорошо знали психолога, он уже год вел у них уроки, поэтому беседа с каждым была непринужденной и откровенной.

Итак, почему их дома наказывают? Поводы обыденны, ведь все это дети из благополучных семей: плохо себя вел (шумел, долго гулял); не выполнил или плохо выполнил домашнее задание; не убрал что-то дома; плохо ел; много играл на компьютере; ссорился с сестрой или братом; «не знаю» (дано в порядке убывания). Дети ощущали, что их чаще наказывают, чем поощряют. На вопрос «Как тебя наказывают?» чаще всего отвечали (в порядке убывания): ругают, запрещают гулять, ставят в угол, бьют. Некоторые утверждали, что их не наказывают, но из наводящих вопросов и из беседы с родителями выяснялось, что они не считали наказанием, когда их только ругают. В таких семьях негласно полагалось, что наказание связано с побоями. Наказывали детей в основном матери, отцы делали это намного реже. Поощряли также чаше матери или оба родителя.

Самое интересное — рассказ детей о том, что они чувствуют, когда их поощряют или наказывают. Они испытывали чувство вины и обиды. Часть детей заявили, что они не знают, как ответить на этот вопрос. Другие сообщили, что им в этот момент плохо, третьи испытывали страх, четвертые — боль. Некоторые обнаруживали апатию («Хочу спать» или «Мне все равно»).

Когда их хвалят, подавляющее большинство детей радуются; но каждый десятый ответил: «Не знаю», а у четырех процентов детей обнаружились парадоксальные реакции (например, они говорили: «Мне плохо всегда»).

Итак, среди семилетних детей каждый четвертый либо уходил от ответа, либо обнаруживал парадоксальные реакции на наказание; в меньшем масштабе ситуация повторялась, когда речь шла о поощрениях. Можно предположить, что это первые признаки возникновения и развития психологического механизма, описанного нами: не реагируя на агрессию, ребенок самым парадоксальным образом отвечает на поощрение. В каких случаях это происходит? Очевидно, когда наказания преобладают над поощрением, когда ребенка наказывают слишком сильно, несоразмерно с его провинностью.

Нужно серьезно исследовать системы взаимоогношений в семье, но сделать это трудно именно потому, что сам факт насилия не осознается, а посему и жалоб на него нет. Между прочим, в мире насилием считается и попытка вызывать чувство вины у собеседника (в том числе ребенка), поскольку за проступок человек должен нести ответственность (исправить ошибку, возместить ущерб и т.я.), но не быть при этом униженным. Пока же именно этот способ насилия является наиболее распространенным в наших семьях, но и наименее осознаваемым. Не осознают родители — не осознают и дети, и далее ситуация воспроизводится уже в новой семье.

Так обнаруживаются контуры ноной социальной потребности: нужна специальная работа, чтобы повысить чувствительность личности и общества к факту насилия. К такому выводу приходит Е.Николасва.

Материалы ее эксперимента напомнили мне работу американского психоаналитика Карен Хорни. Анализируя невротические конфликты (а описанное нами проходит по разряду именно таких конфликтов), она убеждала своего читателя в том, что ребенок остро ощущает лицемерие своих близких, видит или догадывается, что родительская любовь, милосердие (Хорни писала о присущем западному менталитету христианском милосердии), честность, щедрость и так далее могут быть всего лишь притворством. Изнуренный мучительными для него, травмирующими условиями, ребенок ищет способы сохранить свою жизнь (в случае физической агрессии со стороны родителей проблема ощущается именно таким образом), пытается найти средства справиться с несущим угрозу окружающим миром. Несмотря на свою детскую слабость и страхи, он бессознательно нащупывает свою тактику; чтобы противостоять агрессивным силам, действующим в его окружении. Поступая таким образом, он вырабатывает не только экстремистские, в своем роде тоже агрессивные, стратегии, но и устойчивые наклонности, черты характера, которые становятся частью его личности. Карен Хорни называет их невротическими наклонностями. Иными словами, невротики-родители взращивают невротиков-детей.

Другой крупнейший психоаналитик, тоже бунтарь и классик одновременно, Эрих Фромм называл проявления всякого рода кризисов вспышками деструктивности и посвятил исследованию деструктивной социальной адаптации (есть и такой парадоксальный вид социальной адаптации) большую монографию под названием «Анатомия человеческой деструктивности». Деструктивность он видел и в американском обществе, и задавался вопросами: «Нормальны ли мы?» и «Может ли общество быть больным?», ответив в первой и второй главах своего труда «Здоровое общество» на первый вопрос отрицательно, на второй положительно. За развитие рыночной цивилизации человечество платит и психическим нездоровьем, даже безумием. Фромм демонстрирует негативные характеристики современных ему рыночных отношений, превращающих людей в роботов.

Ни Хорни, ни Фромм не были пессимистами. Они считали человека способным научиться прямо и осознанно смотреть в суть своих конфликтов с окружающим миром, вглядываться в причины его собственной агрессивности. Верна и обратная зависимость: трудности осознания и разрешения внутренних проблем чрезвычайно возрастают у невротика.

Мы все в той или иной мере подвержены невротизму. Если в данном сегменте моего жизненного пространства я невротик, мне трудно осознать мои чувства и желания. А поскольку на меня давят социокультурные нормы и я хочу быть хорошим в собственных глазах, я извлекаю из глубин сознания и подсознания спасательный круг самообмана в виде феномена неосознаваемого насилия. Когда Е. Николаева спрашивает. «Возможно ли неосознаваемое насилие?», мне хотелось бы ответить: не только возможно, но оно гораздо более распространено, чем осознаваемое! «Когда конфликты сосредоточены вокруг основных жизненных проблем, тем более сложно смотреть им в лицо и разрешать их, — пишет Карен Хорни. — Но при условии, что у нас есть достаточная жизненная сила, нет причин, по которым мы в принципе не способны были бы это сделать».

Кстати, по моим житейским наблюдениям (я наблюдаю своих двух детей семи лет и двадцати одного года и их самых разношерстных сверстников) прямое и косвенное насилие со стороны родителей лишает детей природной и Богом данной жизненной энергии, то есть буквально: насилие лишает сил и насилующего, и его жертву Вероятно, эта жизненная сила, которую мы должны же почерпнуть из какого-то источника (а без разрыва «заколдованного круга» межпоколенной трансляции насилия не обойтись, иначе мы погибнем), поможет нам сначала осознать «неосознаваемое» нами наше насилие, а потом научить «чувствительности к факту насилия» наших детей.

ПРОКЛЯТЫЕ ВОПРОСЫ

Рафаил Нудельман