Один депутат Государственной думы, имени которого мы не разглашаем, потому что это уже сделали все газеты, знает, что:

«в стране делается женщинам от 4 до 6 миллионов абортов в год, хотя официальная цифра Минздрава —1,6 миллиона».

Все газеты и новостные сайты после 23 ноября 2006 года.

Демоскоп знает больше. Нам кажется, что не следует преуменьшать число абортов, используя расплывчатую формулировку от 4 до 6 миллионов. Борешься с абортами, так борись по-настоящему. Почему, например, Патриарх прямо сказал, что «в России ежегодно делается 1,7 миллиона абортов — это официальная цифра. По неофициальным данным — до 6 миллионов» (Regions.Ru, 29 сентября 2006), а депутат виляет? Будем и мы считать — 6 миллионов, и ни на один меньше.

Тем более что неверно видеть в таком большом числе абортов только отрицательные стороны. В чем-то (хотя и не во всем, не во всем) это просто великолепная цифра, она нас радует.

Прежде всего нас радует то, что мы в одиночку почти догнали утраченный Советский Союз. В восьмидесятые годы в СССР производилось примерно 7 миллионов абортов в год (см. «Народное хозяйство СССР в 1990 году. Статистический сборник». Госкомстат СССР.— М., 1991.— С. 251). Так там же было 290 миллионов человек. И вот мы их догоняем — с нашими 142 миллионами. Это ли не говорит о нашем величии?

Затем нас радует то, что наконец честные и, безусловно, знающие люди утерли нос Росстату. Этот Росстат делает вид, что собирает отчетность с медицинских учреждений, со всех, можно сказать, губерний, — а насчитал в 2004 году всего 1,8 миллиона абортов. И у него еще получается, что число абортов в России сокращается: в 2000 году было 2,1, в 1990 — 4,1, а в 1980 — вообще 4,5 миллиона. Кто не знает, что у нас все должно становиться хуже. А у них, значит, получается — лучше? И это — Федеральное агентство! И это в то время как честные и знающие, хотя конкретно и не известные люди только зыркнули по стране — и сразу стало ясно, что абортов у нас — 6 миллионов.

Таких неизвестных, но зорких людей теперь у нас называют «специалистами». Некая одним своим названием заслуживающая доверия газета («Московская правда») так и пишет: «По оценке специалистов, количество абортов в нашей стране не уменьшается преимущественно по двум основным причинам: недовольство граждан медицинским обслуживанием и финансовоэкономическое состояние подавляющего большинства семей репродуктивного возраста». Таким образом, специалисты дают нам еще один повод для радости: найдена форма протеста граждан против плохого медицинского обслуживания и многого другого, значит, все это и многое другое скоро улучшится. А уж то, что количество абортов не уменьшается, Росстат должен прямо-таки зарубить себе на носу.

Еще один, может быть, самый главный повод для радости: реабилитирована мужская сила наших соотечественников. Демоскопу в свое время было обидно за российских производителей, у которых некоторые оппозиционные Демоскопу медики недосчитали большого количества сперматозоидов и тем попытались оправдать нашу низкую рождаемость. А что вы теперь запоете, клеветники России? Вы только подумайте: в 2005 году у нас родились 1,5 миллиона детишек и еще 6 миллионов не родились, но были зачаты. Итого — 7,5 миллиона зачатий. А женщин, полноценно пригодных для этого дела (то есть в возрасте от 15 до 45 лет), у нас было 33,3 миллиона. Выходит, что на каждую тысячу таких женщин приходилось 225 зачатий.

С чем это сравнимо?

По большому счету, мало с чем.

Возьмем, например, незабвенные царские времена. В 1897 году перепись населения насчитала в России — в той большой, имперской России — почти 29 миллионов женщин в возрасте 15 — 45 лет. И родили они 6 миллионов детишек. Примерно столько и зачали — тогда ведь искусственного аборта никто не делал. А значит, на каждую тысячу женщин указанного возраста приходилось 208 зачатий, меньше, чем сейчас! И после этого вы будете говорить нам, что советская власть и ельцинский режим уменьшили у нас число сперматозоидов?! А мы еще вам напомним, что тогда, до революции, в составе женщин в возрасте от 15 до 45 лет было больше молодых, а им, как говорится, и карты в руки.

То есть царскую Россию, если, конечно, верить в 6 миллионов абортов, мы по зачатиям переплюнули, а о других странах и говорить нечего. В конце XIX века аборты там тоже не были разрешены, при этом в Германии в 1890 — 1900 годах рождались 163 ребенка на 1000 женщин в возрасте от 15 до 45 лет, в Англии — 130, про Францию и говорить не будем: стыдно.

Нет, по зачатиям с нами никто не сравнится — ни сейчас, ни тогда!

Если нам и не удалось одержать верх над кем-то, то это — над нами самими в сравнительно недавнем прошлом. Пик числа абортов в России пришелся на 1964 год. В том году родились 2,1 миллиона детей, и было сделано 5,6 миллиона абортов. Число зачатий, стало быть, примерно 7,7 миллиона, или около 260 на 1000 женщин. Что же удивляться: ведь в том же году стартовал первый многоместный космический корабль «Восход», народ был на подъеме. И довольно долго еще число зачатий держалось на высоком уровне, до самого 1990 года ни разу не опустилось ниже 6 миллионов. И 65 — 70% из них кончались абортами — как часы!

А потом все рухнуло. Нет, не в том смысле, что абортов стало больше, — зачатий стало меньше. Так, во всяком случае, мы думали, доверяя Росстату. А ему, конечно, нельзя было доверять, но мы ведь об этом не знали, не будучи знакомы с неизвестными зоркими специалистами. Правда, мы и теперь с ними не познакомились, они засекречены. Но мы им все равно верим, раз от их имени выступают такие видные люди и газеты, мы же не какие-нибудь Фомы неверующие. Раз они так говорят, значит, так оно и есть: число зачатий остается высоким и абортов тоже.

А это, между прочим, означает еще одну нашу победу. Над Российской ассоциацией планирования семьи. Эта РАПС утверждает, что она борется с абортами, а их у нас, оказывается, 6 миллионов (если, конечно, этому верить, но мы же уже договорились, что будем верить). Ничего себе поборолись! Они и так, и сяк, и презервативы даром раздают, и пилюли пропагандируют — мы не берем. Зачинаем, и потом сразу на аборт — иначе не наберется шести миллионов. Мы же видели, уж как наши предки деревенские ни старались, никаких противозачаточных средств не знали, а ^6o им было зачать больше нашего. И если бы мы поддались на рапсовскую заманку, опустели бы наши абортарии. Но ничего у них не вышло, противозачаточные средства не находят спроса, производители резинотехнических изделий разорены, 6 миллионов абортов говорят сами за себя.

Так что у этих 6 миллионов есть немалые достоинства — с одной стороны, конечно.

А с другой — что же это получается? В какой-нибудь захудалой Финляндии, которая вообще когда-то была частью Российской империи и тоже зачинала, будь здоров, в этой самой Финляндии в 2003 году на каждые сто родов приходилось 19 абортов. У нас в том же 2001 году, пока мы верили Росстату, их было 120 на сто родов, и мы рвали на себе волосы, считая, что это недопустимо много — в 6 раз больше, чем в Финляндии. Теперь же оказывается, что их не 120, а 400, четыре из пяти зачатий заканчиваются абортом? В 20 раз больше, чем в Финляндии? Не многовато ли?

Мы уважаем ностальгию многих наших соотечественников по советским временам. Было время — и цены снижались: сами помним или знаем по рассказам. Но неужели эта ностальгия так сильна, что хочется поиметь даже все былое число советских абортов? Дескать, воюют не числом, а уменьем!

И что же это получается: в Финляндии или там во Франции, или в Америке женщины достаточно предусмотрительны и образованны, чтобы, если они не желают рожать ребенка, не доводить дело до зачатия с последующим абортом, а россиянкам это не дано? Не оскорбительны ли для них сомнительные оценки неизвестных специалистов?

Конечно, никого не жалеть ради красного словца — здоровая, политически продуктивная идея. Но оставили бы хотя бы в покое наших женщин — своих жен, сестер и дочерей.

РАССКАЗЫ О ЖИВОТНЫХ

Михаил Вартбург

Летят перелетные птицы...

В сентябре прошлого года в одном из научных журналов было опубликовано сообщение, которое немедленно облетело мировую печать. В массовой информации оно появилось под заголовками типа: «Птицы видят магнитный полюс!» Открытие состояло в установлении того факта, что глаз птицы передает в некий участок ее мозга информацию, «отражающую» направление магнитного поля Земли, и мозг воспринимает ее так же, как всякую другую визуальную информацию, то есть «что-то видит» в указанном направлении. Как пишут авторы, Муритсен и Риц, мозг птицы «видит» в направлении магнитного полюса «темное пятно».

Это действительно волнующее открытие. Подумать только: птицы «видят» магнитное поле. Но для специалистов, давно занимающихся проблемой ориентации птиц и шире — животных вообще, это не было сенсацией. С их точки зрения, новое открытие — всего лишь очередной (хотя и, несомненно, важный) шаг на долгом пути к расшифровке загадок птичьей ориентации.

А природа этой ориентации и впрямь загадочна. Достаточно привести хотя бы один пример. Некоторые птицы Арктики ежегодно совершают сезонный перелет... вокруг света! Осенью они летят в Антарктику (где в это время наступает весна и появляется пища), а весной возвращаются в Арктику. Они всегда, из года в год, летят по одному и тому же пути, прилетают на одни и те же места и возвращаются на одни и те же места и даже по пути садятся на отдых в одних и тех же местах. Это, несомненно, требует каких-то «указателей» направления, пути и места. Но каких?

Птичьи перелеты давно уже стали предметом научного изучения и многочисленных экспериментов. Суммарный итог всех этих исследований — на сегодняшний день — сводится к тому, что у перелетных птиц имеется целый набор различных средств ориентации, причем иерархия этих средств тоже различна у различных птиц. Птицы, совершающие перелет днем, руководствуются в основном Солнцем. Это было выяснено еще в 1950-е годы в экспериментах с почтовыми голубями и с певчими птицами. Экспериментаторы меняли реальное положение Солнца, показывая его птицам через зеркала в клетке, и оказывалось, что птицы, совершающие перелеты днем, при подготовке к перелету направляются в основном в ту сторону клетки, куда указывает им «ложное» Солнце.

Другие экспериментаторы в то же время показывали птицам, совершающим перелеты по ночам, искусственно измененные (с помощью планетария) расположения созвездий и замечали, что птицы, готовясь к перелету, руководствуются в выборе направления этим «ложным рисунком» ночного неба. Несколько позже, в других экспериментах, было установлено, что у многих видов птиц есть и дополнительные средства ориентации — например, направление поляризации солнечного света на закате. Механизмы ориентации перелетных птиц оказались такими многочисленными и изощренными, что теперь уже мало кто взялся бы утверждать, будто они руководствуются одними лишь знакомыми приметами на земле или знакомыми запахами (хотя и эти простые ориентиры, видимо, используются тоже, для точного отыскания нужного места). А птицам, совершающим перелеты на очень далекие расстояния и летящим в любую погоду, даже когда Солнце и звезды не видны или сносит сильный ветер, недостаточно и перечисленных механизмов, так что, установив это, исследователи вынуждены были устремиться на поиск еще каких-то неизвестных способов ориентировки. И тогда они припомнили о магнитном поле Земли.

Именно припомнили, потому что впервые о земном магнетизме как факторе птичьей ориентации заговорил еще в 1855 году российский ученый Миндендорф. Вычертив на карте линии перелетов семи видов птиц, он заметил, что все они тяготеют к северному магнитному полюсу, и на этом основании предположил, что птицы ориентируются по магнитному полю Земли. Это магнитное поле каким-то образом порождает в их телах электрический ток, рассуждал Миндендорф, и они используют этот ток для ориентировки в полете.

Миндендорф не сумел объяснить, что это за ток и как птицы его ощущают, и потому его гипотезу вскоре забыли. Однако в 1949 году о ней напомнил другой российский физик — В. Жаботинский. В статье, опубликованной в журнале «Наука и жизнь», он возродил «магнитную гипотезу» Миндендорфа, дополнив ее предположением, что этому полю при полете птиц помогает еще и так называемая сила Кориолиса. (Поясним: если планета вращается, а по ней или над ней что-то движется, то на это «что-то» всегда действует отклоняющая в бок сила. Например, реки из-за этого подмывают один берег сильнее другого.) Магнитное поле, заявил Жаботинский, указывает птицам направление нужного полета, а величина силы Кориолиса в каждом данном месте полета говорит им, где они находятся (то есть указывает их «координаты на карте»). Строгие расчеты показали, что предположение Жаботинского насчет силы Кориолиса неверно, но в одном он оказался провидцем — во второй половине ХХ века научная мысль, углубляясь в загадки птичьей ориентировки, снова вернулась к магнитному полю Земли, но на сей раз во всеоружии новейших экспериментальных методов.

Наша планета (в отличие от ряда других) обладает магнитным полем, силовые линии которого выходят из одного магнитного полюса (географического южного) и входят в другой (северный). Это поле порождается токами, текущими во вращающемся металлическом ядре Земли. Силовые линии земного магнитного поля огибают планету и в каждой ее точке имеют свой наклон («наклонение») к поверхности: на полюсах они строго вертикальны, на экваторе (магнитном, он немного не совпадает с географическим) они строго параллельны, а в промежуточных широтах имеют промежуточный наклон. Величина этого поля (ее называют «напряженностью») тоже меняется: самая большая на полюсах и вдвое меньше — на экваторе. Кроме того, она немного варьирует от места к месту из-за магнитных аномалий (залежей металлических руд и т.п.).

Уже первые ученые, занявшиеся детальным изучением поведения птиц в магнитном поле, немецкие орнитологи Вольфганг и Росвита Вилчко, установили, что многие виды перелетных птиц пользуются для ориентировки магнитным полем Земли. У этих птиц есть что-то вроде компаса (его так и называют «магнитным компасом»). Оказалось, однако, что, в отличие от обычного компаса, птичий магнитный компас улавливает не направление на север или на юг, а наклон магнитной силовой линии вверх или вниз. Природа запрограммировала птичий компас так, что осенью птица летит в ту сторону, куда идет силовая линия, поднимающаяся из-под горизонта, то есть летит в общем направлении к экватору, а весной — в ту сторону, где силовая линия уходит под горизонт, то есть в общем направлении к полюсам. Это сразу вызывает вопрос: каким же органом птицы «ощущают», куда и как направлены магнитные силовые линии?

Дальнейшие исследования показали, что этим органом являются птичьи глаза. Экспериментаторы помещали птиц в искусственное и переменное по направлению магнитное поле и регистрировали активность птичьих нейронов. Им удалось выявить нейроны, которые реагировали на изменения поля, но только в присутствии света. В полной темноте эти нейроны «молчали». Это наводило на мысль, что в глазу птицы есть какие-то специальные «магнитные рецепторы», которые при наличии света реагируют на магнитное поле и передают эту реакцию в мозг. Более того, у некоторых видов птиц — и, в частности, у голубей — возбуждение этих «магнитных нейронов» требует, чтобы птица приняла свет с разных сторон, то есть предварительно несколько раз повернула голову. Не с этим ли связан известный обычай голубей сделать несколько кругов в воздухе перед тем, как взять направление на свою голубятню?

Важные детали процесса птичьей магнитной ориентировки были выявлены в эксперименте, проведенном в 2004 году Муритсеном и Кохраном. Эти экспериментаторы прикрепили к ножкам птиц, которые совершают перелеты по ночам, крохотные радиомаяки, чтобы следить за птицами на расстоянии, в свободном полете. Птиц разделили на две группы. Одну выпускали в полет без всякой обработки, а птиц второй группы перед вылетом, в сумерки, подвергали «магнетизации», то есть длительному воздействию искусственного магнитного поля, много сильнее земного и повернутого в сторону от него. Как доложили «маяки», птицы первой группы всю ночь летели в обычном для себя направлении, тогда как птицы второй группы летели в несколько иную сторону, соответственно направлению того искусственного поля, воздействию которого они были подвергнуты перед полетом. Однако после первой же дневки и эти птицы полетели в обычную сторону. Если же «магнетизацию» проводить утром, птицы на нее не реагируют и ночью летят в обычную сторону.

Из этого опыта следует, во-первых, что птицы, совершающие перелеты ночью, руководствуются в основном направлением базового (земного) магнитного поля. Во-вторых, птичий компас можно «обмануть», навязав ему с помощью искусственной магнетизации любое иное направление «базового» поля. В-третьих, информацию об этом «базовом» направлении птица получает только раз в сутки и тогда же передает ее в мозг, который затем направляет полет на протяжении всей ночи в соответствии с этой информацией. В-четвертых, птица заново «калибрует» свой компас (то есть проверяет направление «базового» магнитного поля) каждые сутки заново, и поэтому мозг меняет свою программу полета тоже только раз в сутки.

Эта способность каждые сутки заново калибровать свой компас может объяснить, почему птицы, пересекающие экватор, не поворачивают обратно, а летят дальше, хотя исходная программа у них была «лететь в сторону экватора». Получив в первые же сумерки, проведенные за экватором, информацию, что магнитное поле изменилось — идет теперь не вверх, а вниз, — они сообщают об этом мозгу, и тот принимает это направление за новое, «базовое», и заново строит программу полета. И наконец, из опыта Муритсена — Кохрана следует, что информация о направлении магнитного поля в каждом данном месте требует не просто света, но света именно сумеречного, то есть слабого, утренний свет для этого слишком силен.

Дальнейшие исследования показали, что это действительно так. Оказалось, что механизм «магнитного компаса» у птиц существенно зависит от интенсивности попадающего в глаз света, а также от его длины волны (то есть от цвета) и от его интенсивности. Эти зависимости разные у разных птиц. Кроме того, у разных видов птиц их магнитные компасы находятся, видимо, в разных глазах — у вороновых, например, в правом: если закрыть им правый глаз, они теряют способность ориентироваться. Но в любом случае, магнитная информация приходит только со светом. Например, голуби, переносимые в темной коробке, на какое-то время теряют способность к магнитной ориентации. Другие птицы не отвечают на записанные на магнитофон призывы сородичей собираться в полет, если сидят в полной темноте.

Все это говорит о том, что в глазу птицы есть какие-то вещества, с которыми на свету (и только на свету) что-то происходит — например, какая-то химическая реакция, характер которой, а также информация, которая в результате этой реакции поступает из глаза в мозг, зависит от направления (но, видимо, не от величины) внешнего магнитного поля.

Ситуация, однако, не так проста. Не все детали ориентации птиц объясняются магнитным компасом. Есть данные, говорящие о том, что птицы ощущают и величину (напряженность) магнитного поля в том или ином месте. Как уже говорилось, эта напряженность слегка меняется от точки к точке, и, хотя эти изменения очень невелики, птицы их «ощущают». Голуби, например, сбивались с пути, когда их запускали над какой-нибудь магнитной аномалией. На основании этих и других опытов исследователи пришли к выводу, что во всех таких случаях птицы реагируют именно на изменение напряженности магнитного поля. А это подсказывает, что у них есть какой-то орган, который реагирует на величину магнитного поля в каждом месте, над которым они пролетают. Это означает, что в мозгу голубя, кроме магнитного компаса, есть и магнитная карта, видимо, выполняющая роль дополнительного механизма ориентировки.

Как показали другие эксперименты, органом, воспринимающим всплески и спады магнитного поля и передающим информацию о них в птичий мозг, является клюв птицы. В одном из таких экспериментов голубей помещали в сильное (в несколько раз сильнее земного) магнитное поле, то включая, то выключая его. Определенные нейроны в мозгу голубя активно «вспыхивали» при включении поля и «гасли» при выключении. Но стоило навесить на клюв голубя сильный магнит, как эта реакция исчезала, как будто магнит блокировал какие-то рецепторы. Отсюда следует, что если такие рецепторы есть, то они должны находиться именно в клюве.

Любопытно, что реакция исчезала и тогда, когда у голубя перерезали зрительную ветвь нерва, идущего от клюва в мозг. Это позволяет предположить, что информация о величине магнитного поля, полученная клювом, передается в мозг тоже в виде «визуальной информации». Если дальнейшие эксперименты подтвердят такое предположение, это будет означать, что птица способна «видеть» не только направление на магнитный полюс, но и магнитную карту местности, над которой она пролетает (возможно, в виде распределения каких-то темных и светлых пятен). Если летучие мыши видят мир в виде «ультразвуковых изображений», то птицы, возможно, «видят» его в виде «изображений магнитных».

В самое последнее время усилия исследователей сосредоточились в основном на выяснении физической природы этого «магнитного зрения» птиц. Новейшие исследования уже позволили выдвинуть на сей счет несколько более или менее правдоподобных гипотез. Ученые полагают, что в птичьем клюве имеются какие-то магнитики — скорее всего, микроскопические частицы магнетита, которые обладают собственным постоянным магнетизмом и способны поворачиваться под действием внешнего магнитного поля. Если такие частицы сидят на крохотных ресничках в полостях клюва, то в результате их поворота реснички закручиваются. Изменения поля влекут за собой изменения такой закрученности, что могут менять величину нервного сигнала, идущего в мозг. Впрочем, пока это лишь гипотетическая картина. Она объясняет лишь, как птица может «увидеть» величину магнитного поля в одной точке, но не объясняет, как она видит всю карту в целом, то есть множество точек сразу.

Еще сложнее обстоит дело с «магнитным компасом». Здесь на звание физического носителя претендуют сразу несколько разных белков сетчатки. К счастью, и здесь есть самый вероятный кандидат — это фотопигмент «криптохром». Под воздействием света этот белок претерпевает химическую реакцию, порождающую световой нервный сигнал, идущий в мозг, а воздействие магнитного поля сказывается в том, что эта реакция в разных участках сетчатки зависит от того, как эти участки повернуты по отношению к магнитному полю. В результате мозг получает от этих участков сетчатки разные сигналы и видит в том или ином направлении разную освещенность.

Открытие Муритсена, с которого мы начали, вполне согласуется с этой картиной. Когда он ввел в сетчатку и в мозг птицы светящийся состав, то обнаружил, что при подготовке птицы к перелету оба следа этого состава сходятся в одном и том же участке мозга, а именно — в небольшой группе нейронов, именуемой «группой N», о которой известно, что именно она приходит в активное рабочее состояние, когда птица готовится к перелету и калибрует свой магнитный компас. С другой стороны, эта группа нейронов связана со зрительным центром мозга. Выходит, что сигналы из сетчатки через группу N передаются в этот центр, порождая там некий видимый образ, некое распределение освещенности, зависящее от направления магнитного поля. Вот почему мы вправе говорить, что птица «видит» магнитное поле.

Но пока это доказано только для одного вида птиц. С остальными науке еще придется повозиться.

Примечание. Недавно появилась статья об интересном эксперименте ученых Принстонского университета (США). Перехватив в Сиэтле ночевавших там ласточек, которые летели на юг, эти ученые отвезли 30 птиц на 3000 километров на восток, в Принстон, где к их ножкам прицепили радиомаяки и выпустили на свободу. Радиомаяки сообщили затем, что взрослые птицы, уже совершавшие, как минимум, один перелет на зимовку, через два дня блужданий в окрестности взяли правильный курс на юго-запад (то есть с учетом отклонения от прежнего курса), а молодые, никогда еще не летавшие, взяли курс прямо на юг, как будто летели из Сиэтла. Этот опыт демонстрирует, что у молодых птиц есть только магнитный компас (который они, видимо, еще не умеют калибровать), тогда как у взрослых птиц есть к тому же и магнитная карта, запечатленная опытом прежних полетов и покрывающая почти целый континент!

МАЛЕНЬКИЕ ТРАГЕДИИ ВЕЛИКИХ ПОТРЯСЕНИЙ 

Елена Съянова