За пределами словарей: гламур и грамматика

Самое странное, что знакомым нам обилием значений слово «гламур» обросло исключительно на русской почве — и всего-то за те несколько лет, что входит в состав нашего языка. В западных языках оно существует гораздо дольше, а вот смыслами — не в пример беднее.

Словом «гламур» — а заодно и кое-какими его подтекстами и обертонами — одарили нас англичане. В их языке glamour, означающее «чары», «очарование» — прямой потомок слова grammar — грамматика. Слово и возникло в Средние века как вариант к grammar («грамматика», «книга»), заимствованного, в свою очередь, из французского grammaire. В шотландском произношении слово обзавелось вариантом glamour , а с ним и новым смыслом: «колдовство». (Развитие получилось такое: грамматика > сложная книга > книга заклинаний > колдовство, заклинания > чары, очарование. Отсюда же — французское grimoire и русское гримуар — «книга заклинаний».) В этом значении сэр Вальтер Скотт в начале XIX века и ввел glamour в литературный английский. В Оксфордском университете и сейчас существует должность professor of glamour — профессор грамматики.

В нынешнем английском glamour — слово довольно объемное: словарь Вебстера определяет его как «ускользающую, загадочно-волнующую и зачастую иллюзорную привлекательность, которая будоражит воображение и разжигает вкус к необычному, неожиданному, красочному или экзотическому...» Кроме того, glamour — «странно-соблазнительная атмосфера романтического волшебства, околдовывающего, непостижимого, неодолимо-магнетического очарования; личное очарование в сочетании с необыкновенной физической и сексуальной привлекательностью».

В русские толковые словари оно, кажется, до сих пор не попало. Одна лишь Википедия успела на лету зафиксировать отдельные черты русского гламура. Согласно ей, это слово следует относить «прежде всего к моде на одежду и косметику», «а в расширительном употреблении» — еще и «к стилю жизни», прежде всего — к развлечениям.

«Гламурными» принято считать, — повествует далее Википедия, — «стандарты одежды и жизни», которые рекламируются в так называемых глянцевых журналах, разделяемых притом по половому (виновата, по гендерному) признаку: на «женские» и «мужские». (Вообще «глянцевая» пресса — настолько неотъемлемая принадлежность гламура, что практически уже его синоним.) «Гламурными, — уточняет Википедия далее, — обычно бывают женщины или VIP-вечеринки».

Ух, если бы все было так просто.

«Гламур, — полагают сегодня наши соотечественники, — это целое настроение, дух последнего десятилетия». Пишут даже, что «гламур как стиль не поддается определению». Что это вообще — «некая аура, под влиянием которой прошли несколько последних лет». Гламур — это, оказывается, уже сразу все: начиная с того, «как человек подбирает одежду», до того, «как он движется». Это даже сама «его личность»: «девушка может быть одинаково «гламурной» как в потертых джинсах, так и в роскошном бальном платье» (так писала К. Миллер в 2004-м — спустя всего семь лет после того, как слово было впервые замечено в русском словоупотреблении, а укоренилось и того позже — в 2001-м). Более того — он и к моде не имеет такого уж обязательного отношения! Как писала та же К. Миллер, «гламур ...не имеет временных рамок. Не важно, как меняется мода, — гламур остается всегда».

Шик-блеск-красота

Раз уж гламур прежде всего вызывает в воображении нечто эстетически значимое, — с эстетики и начнем. С первого взгляда кажется, будто тут все довольно просто. Шик. Блеск.

Красота. Драгоценности. Стразы. Мех. Кожа. Золотое, розовое, красное... — кричаще-яркое, сияющее, избыточное, изысканное, а главное, очень-очень дорогое. Но вот в чем штука: это «все» совершенно не обязано быть именно таким. Оно не обязано быть даже красивым!

«Назвать гламур культурой красивого (принятого) одеяния, — пишет в Живом Журнале одна из самых глубоких сегодняшних толкователей «гламура» Яна Бражникова, — неверно. Во-первых, потому, что гламур бывает и совершенно некрасив и от этого не перестает быть гламурным. Во-вторых, потому, что он не хочет выглядеть «принятым», он позиционирует себя как экстраординарность и бежит от общепринятости».

Любимое словечко гламура — «уникальность», известная также под именем «эксклюзивности». «Критерии настоящего luxury, — поясняется в журнале об элитной недвижимости, — безупречное качество, штучность, бесспорно, талантливое авторство, невозможность тиражирования». Дом, жить в котором «гламурно», должен быть именно штучным, чуть ли не ручной работы. Он обязан быть прямо-таки исключением посреди своего класса предметов (тот самый «эксклюзив»). Иначе у него нет шансов быть проданным за такие большие деньги, за которые ему положено продаваться по определению.

И все же: что наводит наших современников на мысль, будто гламурным можно быть даже в потертых, далеких от всякой экстраординарности джинсах? Видимо, то, что гламур — прежде всего позиция. Во всем остальном она только проявляется — и может подбирать себе любые проявления. Хоть джинсы, хоть валенки (а что, стразы нашить — будет очень даже гламурненько. На форумах люди в таком духе совершенно всерьез высказываются).

Гламур — эстетика, немыслимая без своей этики.

Как всякая эстетика, он и создается, и движется именно этикой: вполне четким представлением о том, что «надо» делать. Только не спрашивайте, «зачем» надо. Это уже метафизика. Уж ею-то гламур точно не занимается.

Аскеза избытка

В основе гламурного шика-блеска-красоты — очень жесткое «надо». (Фразы вроде «вы можете себе позволить» оттого и звучат так обнадеживающе, так — вроде бы — освобождающе, что раздаются посреди крайне жестко регламентированного мира. «Вы этого достойны» звучит как поощрение. Уффф! Наконец-то!..)

Чтобы попасть в «общество избранных», которое создается гламуром как системой ориентиров — иметь много денег совсем недостаточно (хотя без этого, надо думать, совсем никак). Для входа сюда необходимо еще пройти жесткий дресс-код и фейс-контроль: все должно быть сделано по правилам. И сумасшедшие деньги, которых все это стоит, надо тратить не как-нибудь, а тоже по правилам. Они тут работают отнюдь не на удовлетворение желаний своих владельцев, как легко подумать, а на поддержание их символической ценности и на постоянное ее доказательство: главное, чтобы «все» это видели. Гламур — обязательно жизнь напоказ: он перестает быть самим собой, если его не видят.

Доказывать же что бы то ни было тут можно единственным путем: правильным потреблением правильных предметов. И правильным поведением. Надо тусоваться. Посещать «правильные» ночные клубы. Ходить в «правильные» магазины. Жить в «правильном» месте. Использовать «правильные» техники ухода за телом.

Так называемые развлечения для человека гламурного — труд и обязанность. Труд, потому что ими он выделывает себя, и обязанность, потому что участием в них он подтверждает и воспроизводит свою принадлежность к соответствующему социуму. Одиночество, затворничество — не гламурно.

Правда, это — труд непременно радостный: без драматизма и надрыва.

Драматизм и надрыв — совсем не гламурно.

Гламур — особая выделка не только тела, но и (не прежде ли всего?) управляющей им души. (Кстати, массовое сознание это отлично улавливает. Когда на разных интернет-форумах очередной раз возникает дискуссия по волнующему вопросу о том, что такое гламур, непременно кто-нибудь скажет, что это — «состояние души».) В самом деле: гламурный человек «должен» испытывать определенные чувства, «должен» воспринимать жизнь определенным образом: легко и «позитивно». Не обременять себя, не дай Бог, избытком рефлексии. Весь душевный материал, который не вмещается в рамки этих требований, должен либо не замечаться, либо как-то преодолеваться с помощью специальных техник (тут очень кстати оказывается развитая психотерапевтическая индустрия). Состоятельный человек, в конце концов, «может позволить себе» личного психоаналитика — или психотерапевта другого толка — для душевной коррекции. Тоска, тревога, депрессия — это не гламурно. От этого хорошо лечиться шоппингом. И если не помогает — тогда к психотерапевту.

Гламур в России больше, чем гламур

Именно благодаря своему отчетливо-этическому дисциплинарному смыслу гламуру в нашем отечестве удалось стать тем, чем ему и не снилось быть ни в одном государстве мира. Вы будете смеяться: идеологией. Причем это уже перестало звучать как парадокс и вошло в состав очевидностей.

Поэт Лев Рубинштейн, кажется, первым — в июле 2006 года — назвал гламур «официальной идеологией современного общества». И вот уже совсем недавно главный редактор одного глянцево-гламурного издания всерьез написал следующее: «Гламур консолидировал (российскую. — О.Б.) элиту, стал ее универсальным языком, дресс-кодом и фейс-контролем, ослабив стилистические противоречия между либералами, радикалами, левыми, государственниками и всевозможными неформалами». «У правящей партии, — признает он, — нет своей уникальной идеологии, есть принцип «с нами» или «против нас», а все, что разрешено прочей элите, __ —; это наслаждаться тем, что имеешь...» Поэтому «русскому высшему обществу ничего не оставалось, как сделаться прагматичным. Его главной ценностью стала идея успеха, материальным выражением которого является гламурный образ жизни и luxury... Нет больше левых и правых, есть виннеры и лузеры, как артикулируют новую реальность люди, близкие к Кремлю. Для высокопоставленных русских luxury — свидетельство социальной состоятельности, адекватности, вменяемости, бескомпромиссное заявление о личном успехе».

Возведенный в идеологическое достоинство гламур может сколько угодно раздражать — и ох как раздражает! И демонстративностью потребления, и циничным насаждением своих потребительских моделей «в нищей стране». И откровенной инфантильностью (хороша жизненная программа: получать удовольствия, да как можно больше!) И искусственностью, если не сказать лживостью: сияющий мир гламура живет — и предписывает жить — так, будто на свете нет ни горя, ни болезней, ни старости, ни смерти...

Однако факт есть факт: свидетельством личного успеха, личной значимости, личного достоинства стало именно это- — показная, безмерная, бесстыдная роскошь и эгоцентризм гламура. И это ничуть не случайно, поскольку в природе вещей. Как во всяком бесстыдстве, в этом тоже есть откровенность, доходящая прямо до простодушия.

Плоды Просвещения: гламур как проект человека

Человек гламура — «программный», осознанный индивидуалист. Главная его задача — самоутверждение и экспансия. Главное направление всех его движений — вперед и вверх, к «лучшему», ко все большим достижениям и удобствам. Он покоряет мир и пользуется им как средством для своих целей. Более того, он (как уверен) сам его создает: мир, где все предназначено исключительно для того, чтобы служить лично ему. Даже деньги, даже безудержное «потребление», в которых трудно не видеть самой сути гламура — тоже всего лишь инструменты: безграничного самоутверждения homo glamouricus.

Человек гламура всегда прав — и гламурная красота служит для того, чтобы постоянно подтверждать, воплощать собой его торжествующую правоту. (Опять-таки это совершенно безошибочно улавливает — и уже закрепило в своих стереотипах — обыденное сознание. На форумах, обсуждая гламур и его признаки, так и пишут: «Гламур — это ведь не только одежда! Это отношение к жизни и к себе! Если ты себя чувствуешь красивой, стильной девушкой, которой все подражают, то уже не важно, какой стиль одежды ты носишь. Все дело в самооценке, потому что люди видят нас такими, какими мы видим себя сами». Именно поэтому можно и в потертых джинсах.)

Мир получается, однако, настолько «расколдованный» и лишенный тайн (они остаются разве что в отношениях «звезд» между собой, чтобы громко «раскрываться» на страницах глянцевых журналов), что уже отчаянно хочется хоть чего-нибудь по-настоящему таинственного.

Им и оказывается сам гламур — доступное волшебство (недаром в качестве его имени востребовано слово именно с таким основным значением). И основной акцент здесь надо делать не на первом слове, как опять-таки легко подумать, а на втором.

Доступного у нынешних богатых как раз сколько угодно. Но именно поэтому оно как таковое само по себе перестает быть интересным. Надо — чтобы ускользало. Чтобы хоть чуть-чуть да не давалось тем самым рациональным усилиям, которыми — с превеликим напряжением — держится современная цивилизация.

Человек гламура хочет быть очарованным. Причем так, чтобы — как при всякой очарованности — это было не вполне подвластно ему самому: волшебство ведь всегда должно быть, во-первых, сильнее нас — и, во-вторых — непредсказуемым. Оно всегда должно заставать хоть немного врасплох.

Отсюда и любовь гламура ко всякого рода экстравагантности, единичности, штучности... В своем — предположительно — лишенном тайн мире человек гламура и делает себе из любого подходящего материала — посюстороннее, понятное, хотя бы в теоретическом принципе достижимое, но все-таки волшебство.

И сама потребность в нем — верное указание на то, что гламур не самодостаточен.

Попытка бессмертия

Человек гламура — мечтатель, утопист. Правда, такой, который в принципе не собирается брать на себя труд выяснять, есть ли что-то вообще за пределами освоенного им мира.

Не отсюда ли — и одно из ключевых слов гламура: «совершенство»?

Оно же — «безупречность». Совершенство — это то, лучше чего уже нельзя, дальше чего — просто некуда. В иных картинах мира разве что один Бог обладал этим качеством. В мире гламура человек запросто присваивает себе «божественные» качества. (Кстати, спроста ли именно это слово во всех своих вариантах так употребимо в качестве эпитета при описании разных гламурных персонажей? — «божественный», «богиня». ) — Сведение самого неба на землю, в полное и безраздельное ее пользование.

Человек гламура вечно молод (кто-то, помнится, зло язвил: красавицам в журнале Glamour вечно 25 лет. Если, не приведи Господь, кому-то из них вдруг исполнится 26 — ее тут же выселяют из этого сияющего рая. Куда? — В журнал Vogue, должно быть.). Он вечно здоров (а если вдруг нет, всегда найдутся чудодейственные средства, чтобы быстро и безболезненно поправить это досадное отклонение от естественного хода дел). И разумеется, он никогда не умирает.

В числе важнейших идеалов гламура — чистота и неразрушимость.

Гламур — попытка бессмертия.

Совершенно всерьез — и независимо от того, насколько адекватные средства при этом используются. (Но каково представление о цели, таковы, что поделать, и средства.)

Ведь свой ближайший, повседневный мир «общество потребления» стремится устроить максимально удобным для себя образом. Но именно в таких условиях и становится непонятным: почему разные, любые потребности можно (и должно) удовлетворять так легко, а самую главную — никак? Почему нельзя поставить себе на службу еще и вечность?.. А не поддается — так хотя бы сделаем вид, что мы уже там.

Настойчивую потребность в этом всецело материалистичного и прагматичного homo glamouricus так и хочется назвать «синдромом метафизической недостаточности». Тесно человеку в том мире, который он сам для себя создал. Не от тесноты ли — и навязчивый избыток, дурная его бесконечность: не попытка ли вырваться?