Статья называется «Пределы самоорганизации при наличии злости». Ее авторы — профессор Бенедикт Херрманн из Школы экономики в Ноттингеме (Великобритания) и профессор Саймон Гехтер из Института изучения труда в том же Ноттингеме. Слово «злость» — не единственный возможный перевод английского spite; его можно перевести также как «недоброжелательность», «досада», «злорадство» и тому подобное, но любой русскоязычный читатель лучше поймет, каков смысл spite в данном контексте непосредственно из рассказа.

Речь идет об экономическом эксперименте, если угодно — игре, подобной сотням (если не тысячам) таких же игровых исследований, которые проводятся в последние годы для изучения экономического и социального поведения людей как в малых группах, так и в больших коллективах. Эти исследования возникли и стали распространяться после того, как Олсон в 1965 году бросил вызов господствовавшей до тех пор догме, которая утверждала, что люди в коллективах всегда проявляют тенденцию к самоорганизации и сотрудничеству, если понимают, что это сулит им взаимную выгоду. Встречный тезис Олсона гласил: «Рациональный эгоистичный субъект и не подумает участвовать в создании общественного блага, если только он не является членом очень малой группы или если его к этому каким-либо образом не принуждают».

С одной стороны, этот тезис соответствовал накопившимся в политической науке наблюдениям, которые убеждали ученых, что люди сами по себе, как правило, не могут преодолеть все трудности, препятствующие самоорганизации, пока их не принуждают к этому внешними указаниями (правилами поведения), помогающими им реализовать свои же собственные долговременные интересы. С другой стороны, тезис Олсона противоречил столь же многочисленным наблюдениям, которые демонстрировали, что люди в массе своей охотно участвуют в разного рода добровольных общественных акциях, требующих личного ненулевого вклада.

Это явное противоречие стимулировало разработку и проведение исследований кооперативного поведения, и упомянутая выше статья как раз рассказывает об одном из них. Ее авторы, известные специалисты в данной области, ранее проводили такие эксперименты в западных странах и вот решили для сравнения провести и в России. Для этого они отобрали с помощью объявлений, обещавших добровольцам небольшое вознаграждение, свыше 560 человек в Курске и в одной из курских деревень. Люди набирались из четырех групп — взрослых городских жителей (от 30 до 70 лет, среднее получилось 44), молодых городских жителей (16 — 22, среднее — 20), а также взрослых и молодых из деревни. Цель такой разбивки состояла в том, чтобы изучить влияние возраста и жизненного опыта (люди постарше сформировались в специфической советской среде с ее лозунгами коллективизма, а люди помоложе выросли на принципах «дикого» капитализма).

Каждая группа была разбита на подгруппы из трех человек, и в каждой такой подгруппе проводились две игры. На время игры членов каждой подгруппы вводили по одному в комнату с перегородками, так что они не видели друг друга, и давали им по 20 жетонов, означавших 10 долларов каждый. Затем каждого участника просили написать на листке, сколько из этой суммы он готов пожертвовать в «общую кассу». За это ему обещали по окончании игры выдать половину собранной суммы, объясняя, что чем больше все внесут в общую кассу, тем больше каждый получит обратно. Например, если каждый даст по 5 жетонов, сумма составит 15, ученые добавят к этому еще 7,5, и каждый участник получит обратно 7,5 вместо 5. Если же все внесут по 10, то каждый получит обратно 15. Это объяснение должно было стимулировать желание участников сотрудничать для общего блага.

Первая игра показала, что степень кооперативности молодой городской группы оказалась самой низкой (средний вклад в общее дело 6 — 7 жетонов), а пожилой сельской — самой высокой (10 жетонов). И, как всегда в таких играх (и в жизни тоже), выявились такие участники, которые не вносили в общий котел ничего или минимум, рассчитывая заработать на щедрости других партнеров. Аналогичные опыты с большим количеством повторений давно показали, что эти «зайцы» постепенно подрывают желание своих партнеров жертвовать на общее благо, и поэтому кооперативность сильно «зараженных» ими групп постепенно спадает. Ученые использовали это явление, чтобы изучить, как влияет в таких случаях наказание, и нашли, что если участники имеют возможность «наказывать» «зайцев», то кооперативность группы со временем опять возрастает.

В данном случае вторая игра как раз имела целью проверить, как влияет наказание на кооперативность различных групп. Это влияние измерялось так. После первой игры членов подгруппы снова приглашали в ту же комнату. Каждому давали конверт с запиской, где указывалось, сколько пожертвовал в предыдущей игре каждый из его партнеров. Теперь он видел, кто играл честно, кто — нет. Тут же было написано, что он может заочно наказать всех тех, кто, с его точки зрения, вел себя неправильно. Условия наказания таковы: у наказанных вычтут из выигрыша от первой игры 3 жетона, но и сам он потеряет при этом 1 жетон (или вычтут 4, а у него 2, и так далее, на его усмотрение).

Эти условия, понятно, порождали душевный конфликт — чего хочется больше: сохранить денежку или наказать «гада»? Впрочем, возможность наказания позволяла участникам надеяться, что теперь, когда «зайцы» будут проучены, это заставит их честнее сотрудничать и он сам выиграет больше. Каждый участник писал на этой же записке, кого как наказал, отдавал листок экспериментатору, тот сообщал (другой запиской) каждому, кто как наказан, после чего подгруппа приступала ко второй игре на тех же условиях, что и в первый раз. Но теперь уже «зайцы» знали, что они наказаны, и так как они не знали, сколько будут играть еще, то теперь, как можно было думать, должны были строить свою стратегию с учетом возможности получить в третий раз еще большее наказание.

Обычно при многих повторениях таких игр большинство «зайцев» и в самом деле решают, что им лучше сотрудничать, — именно поэтому степень кооперативности после введения наказаний, как правило, увеличивается. Но здесь третьей игры не было — исследователи ограничились двумя сеансами и сразу же подвели итоги. Они сделали это нарочно, чтобы не дать участникам приспособиться к условиям игры, так сказать, вопреки своей натуре. Им хотелось выявить меру кооперативности, а также отношение людей к наказаниям и влияние наказаний на кооперативность в «сыром», так сказать, виде, который присущ этим людям вне всякой игры.

И что они выявили? Тут лучше дать слово им самим. Вот как они начинают свое резюме. «Итоги этого российского эксперимента оказались для нас весьма неожиданными». Во-первых, выяснилось, что ни в одной русской группе введение наказания не повысило степень кооперативности, а во взрослой городской группе даже понизило ее. Во-вторых, после сообщения о наказании средний размер вклада каждого участника в общий котел при второй игре существенно уменьшился (кроме деревенской группы взрослых людей). Это понижение, как показал анализ отдельных вкладов, вызывалось тем, что «кооператоры», то есть игроки, которые в первой игре вносили много, после сообщения им о наказании внесли существенно меньше, а низкий вклад «зайцев» не изменился (наказание не заставило их вносить в общий котел больше). В-третьих, и это тоже весьма специфично для русских групп, во всех четырех группах наблюдалась тенденция сильно наказывать не только тех, кто в первой игре внес меньше двух других, но и тех, кто внес больше. В сумме по всем подгруппам число наказанных таким образом «активных кооператоров» составляло от трети до двух третей от общего числа наказанных. И в-четвертых, оказалось, что общая склонность русских участников игры наказывать своих партнеров — как «зайцев», так и «чрезмерных кооператоров» — в целом одинакова для всех. Эта непонятная озлобленность (spite) не зависит ни от возраста, ни от жизненного опыта.

Завершая резюме, авторы пишут: «Больше всего нас поразили два обстоятельства: почти полное отсутствие воздействия наказания на склонность к сотрудничеству и в то же время крайне резко выраженная склонность к наказанию. Исходя из экспериментов, проведенных нами в западных странах, мы, конечно, ожидали определенного наказания тех, кто вносил слишком мало или совсем ничего, но мы не могли даже представить себе, что участники будут наказывать — и к тому же крайне решительно — тех людей, которые вносили столько же или даже больше, чем они сами». Если перевести это на более понятный русскому читателю язык, авторов больше всего удивило, что русского человека даже угрозой наказания не удается склонить к кооперации с себе подобными (причем к кооперации, направленной, как ему внятно объяснили, на его же собственную выгоду), зато он готов сурово наказывать других (о которых зависит его выгода) — и не только тех, кто хотел бы проехаться за его счет (что естественно), но даже тех, кто готов, судя по их вкладу, вполне честно с ним сотрудничать. А уж особенно сердят его те, которые «высовываются» и «строят из себя, что они лучше других».

Думается, читатель сам найдет теперь наиболее подходящий перевод к слову spite, которым британские ученые охарактеризовали состояние души своих странных русских подопытных. Сами они пытаются объяснить свои наблюдения, как уже сказано в начале, различием в жизненном опыте между деревенскими и городскими русскими людьми, а также между воспитанными под воздействием коллективистской идеологии и теми, кто воспитался под воздействием идеологии индивидуализма. В свете перечисленных выше одинаковых главных результатов для всех четырех групп ссылка на такие различия не кажется особенно убедительной. Пусть даже «коллективистская идеология», как думают авторы, так серьезно повлияла на группу, средний возраст которой 44 года (!), что эти люди склонны наказывать тех, кто «высовывается» над уровнем коллектива, но как это может объяснить наказание тех, кто вложил вровень с наказывающим? Да и вообще степень кооперативности этой, наиболее коллективистской русской группы до наказания не так уж отличалась от кооперативности таких же групп на Западе, так что тут никак нельзя говорить о влиянии «коллективистского воспитания»!

Нам кажется, что более правы были комментаторы вроде Эрнста Фера из Цюрихского университета, который заявил, что «эксперимент Гехтера — Херрманна показал сильнейшие различия между культурами», или Марка Бьюкенена из журнала New Scientist, который свою заметку об «удивительных» результатах этого эксперимента озаглавил просто: «О происхождении человеческой злобы».

ПЕДАГОГИЧЕСКАЯ ЭКСПЕДИЦИЯ

Анатолий Цирульников