Я предупредил консьержа отеля, что в этом году я чувствую себя более утомленным, чем обычно, и посему вынужден, к сожалению, прервать курс лечения фанго и массажем; поэтому он ничуть не был удивлен, когда в семь утра я появился у стойки. Нет, я не чувствую себя хуже, чем в день приезда, да и доктор Перуккио, с которым я проконсультировался, меня успокоил: скорее всего, это просто умственное переутомление. Да, тишина и покой в гостинице пошли мне на пользу… Я обязательно приеду на будущий год, но сейчас хочу провести пару дней в Венеции и вернусь только вечером в четверг. Не будет ли он любезен подготовить мне счет к субботнему вечеру? Я уеду в воскресенье, как и планировалось.
Консьерж, должно быть, обрадовался тому, что я их покидаю. Ведь мое вчерашнее прибытие в совершенно новом облике поразило всех, и в гостинице, должно быть, получили факсы от ювелира и магазинов из Абано с запросами касательно моей платежеспособности. Можно не сомневаться в том, что отдыхающие, чье любопытство обострено вынужденной праздностью, одолевали консьержа своими расспросами… Но что он мог им ответить? Что не нужно обращать внимания на странности старого чудака-ученого? Возможно, у него какая-то тайная связь в Венеции. С мужчиной? О нет! Определенно с женщиной, судя по телефонным переговорам. И больше ему нечего сказать…
Я вызвал такси и отправился на вокзал, расположенный совсем рядом. Эти шикарные туфли были слишком узкие, а подошвы жесткие, поэтому у меня вновь появились боли в пояснице. К счастью, трость помогала смягчить боль от каждого шага. Это все тот проклятый абанский обувщик: «Domani, вы сами увидите, вы не будете ощущать этой обуви, вы будете не ходить, а парить в облаках». Мерзкий обманщик…
Сойдя на вокзале Санта-Лючия, я сел на мотоскафо, чтобы добраться до площади Сан-Марко. Я хотел провести утро в кафе «Флориан», наблюдая здешнюю фауну — туристов и местных жителей. Мне повезло.
Обычно кафе «Флориан» по средам закрыто, но в этот раз, в виде исключения, оно было открыто. Прекрасное предзнаменование. Я покинул террасу, постепенно заполнявшуюся туристами, и вошел в зал. Внутреннее убранство того стоило: там были кабинеты XVIII века, запутанные коридоры, лепные потолки, бархатные кресла и круглые мраморные столики на ножке. Официант принес мне капучино на массивном серебряном подносе…
— Месье кого-то ждет? Месье будет обедать здесь? — спросил он, когда я расплатился, оставив ему на чай.
Как он догадался, что я француз? Я ощутил неловкость, обнаружив, что моя национальность все равно проглядывает из-под полностью итальянского одеяния. Может, итальянцы как-то по-другому делают заказ или расплачиваются?
Наконец заиграл оркестр, и я сам себе удивился, обнаружив, что постукиваю пальцем по столу в ритме джаза. В другое время, в иной жизни, такая музыка заставила бы меня немедленно сбежать. В другое время? Но прошла то всего лишь неделя!
Я заказал еще капучино. Теперь его цена возросла — из-за музыки! Прошелся среди завсегдатаев «Флориана». Я, пожалуй, был среди них самым элегантным, за исключением разве что одного итальянца в костюме-тройке, но даже у него не было такого бриллианта в ухе. Я заприметил одну прелестную, очень сексуальную черноглазую брюнетку, сидевшую в одиночестве за столиком. Она строила глазки и улыбалась. С утра пораньше! Но мне не хотелось стать ее первым клиентом на сегодня. Под столом возле выхода спал огромный серый кот — местная достопримечательность. Ему, видно, так надоели все эти голуби, что он уже и глаз не открывал на шум их крыльев и воркование.
Я стал искать газеты. Оказалось, они закреплены на деревянных подпорках. Почти все немецкие, американские или итальянские. Площадь Сан-Марко постепенно розовела от восходящего солнца. Но туристы и голуби уже начинали заполнять ее. Я купил один еженедельник, чтобы прочитать гороскоп на сегодня.
«Если вы в себе уверены, то оставайтесь при своих убеждениях». Я остановился, чтобы прочесть дальше, придерживая страницы журнала концом своей трости. «Меркурий поможет вам разобраться в ваших чувствах».
Все это, однако, не касалось чего-то самого важного!
Внезапно я оказался в самой гуще толпы японских туристов, среди которых мелькало несколько хиппи. Doso, doso. Excuse me. Sorry. Prego. Меня закрутили и подтолкнули ко входу в кафе «Квадри», напротив «Флориана». Почему я не поднялся на второй этаж, чтобы там, в тишине и покое насладиться изумительным видом на площадь Сан-Марко? Можно было и пообедать, хоть цены там астрономические. Машинально я ощупал задний карман брюк: мой бумажник исчез, а с ним 500 тысяч лир и тысяча долларов! А из кармана пиджака исчезли чековая книжка, записная книжка и паспорт, которые также были украдены во время этой толкотни! У меня осталась только одна банкнота в 20 тысяч лир. Как раз хватит на четыре чашки капучино! «Ну и разиня же ты!» — подумал я. Ведь всем известно, что площадь Сан-Марко, наряду с мостом Риальто и вокзалом Санта-Лючия — излюбленное место карманников. В толпе праздно шатающихся туристов не разыщешь воришку, так что нужно срочно заблокировать счета моих кредитных карточек и чековой книжки и заявить об утере паспорта. Больше всего меня расстроила пропажа записной книжки, где были записаны все нужные телефонные номера, в том числе номер Бьянки.
Направляясь в полицейский комиссариат, находящийся под аркадами, я зашел в отделение «American Express». Я оказался не первым посетителем в этот день.
— No passport? ОК. No ID card? OK. It may take several days for a new card. You know, a lot of verifications!
— I know, thank you.
Консульство Франции только что закрылось, было полдвенадцатого. А после обеда они принимали только по предварительной записи.
К полудню я прибыл в комиссариат. И был уже пятым простофилей в это утро. Передо мной стояли три американца и два японца. Фамилия, имя, адрес, prego. Какая сумма? Полицейские агенты были равнодушными, ко всему привыкшими. Для них это была рутина. Они могут связаться с моим банком по факсу, grazie. Мне даже удалось пошутить с агентессой. Я стал бродягой, бродячим щеголем. Осталось только продать серьгу из уха и туфли! Что вы умеете делать? Составлять гороскопы для кошек…
Я испытал шок от этих краж — но с чувством фатализма. Если бы такое случилось неделю назад, я был бы охвачен гневом, тревогой и беспокойством. А теперь: мехтуб! — только и сказал я сам себе. Нужно было как-то связаться с Бьянкой, но я не мог вспомнить номера ее мобильного телефона.
Я возвратился и присел на террасе «Флориана», держа трость между ног. Мое внимание привлекла группа, или, точнее, стая японских туристов, следовавших за гидом, размахивавшим флажками. Это был удачный момент, чтобы попытаться выудить из них немного денег. Doso, doso, pictures with pigeons! Я показал жестом, что могу сфотографироваться с группой или в одиночку. Arrigato, arrigato. Теперь я знаю, как выглядят новейшие цифровые видеокамеры. Doso, arrigato.
Я снова сел и стал бросать крошки голубям. Мало-помалу они стали садиться мне на голову, пиджак и трость. После некоторой тренировки мне удалось удерживать одновременно трех голубей на вытянутой трости и одного на голове. Улыбочка. Фото. Arrigato. Фото с мадам? С малышом? Arrigato. Я протянул руку с двусмысленным жестом и собрал несколько мелких купюр. Последний турист из японской группы указал мне на вновь прибывших. Я снимался с голубями на фоне зданий прокураций, башни с часами, колокольни, базилики и, наконец, Палаццо Дукале. La Piazzetta, no, sorry. Too far. Еще одна группа. Это, должно быть, scientists, у них закончился конгресс. Здесь я не имел успеха. Несколько громких смешков. Еще фото с двумя голубями, сидящими на трости. Улыбочка. Мелкая купюра. Dom arrigato gozaïmas! Я вернулся и уселся на один из последних свободных стульев. Оркестр начал играть вальсы Штрауса. Я незаметно просмотрел свой улов. Почти сто тысяч лир! Тут я заметил, что ко мне приближается Бьянка.
— Профессор Жуве, что это вы тут вытворяете с голубями? Вы не находите это неуместным?
Похоже, что она разгневана. Она была в другом платье, зеленом, под цвет глаз. В этом она гораздо более соблазнительна, подумал я. Я не сдвинулся и сделал вид, что вижу ее впервые. Она подошла к моему столику с видом одновременно возмущенным и удивленным. Я поднялся.
— Не думаю, что мы знакомы, — сказал я со всей возможной учтивостью.
— Как? Вы не профессор Жуве? Мишель Жуве?
— Нет, мадам. Я его брат-близнец. Морис Жуве. Мой брат в Монтегротто.
Откуда вдруг возникла эта идея насчет брата-близнеца? Не знаю. Меня внезапно осенило, как при азартной игре, и этот виртуальный двойник захватил полностью все мое существо, которое так изменилось с этим новым костюмом, серьгой в ухе и усиками.
— Как это может быть? Такое сходство! Вы что, издеваетесь надо мной?
— Очень даже может быть, дорогая мадам. Когда мы были во младенчестве, только наша матушка и могла нас различить. Мы двойняшки. А вы знаете моего брата Мишеля? Он известный ученый.
— Я с ним встречалась четыре дня назад, или, точнее говоря, мы встретились. Мы даже провели вечер в «Киприани». Просто невероятно, у вас тот же голос… И тоже что-то с ногой, — сказал она, посмотрев на мою трость.
— Увы, дорогая мадам, та же нога. Это редкий генетический тип артроза, им же страдала и наша бедная матушка. Потому-то мой брат и лечится в Монтегротто. Развитие этой болезни, к несчастью, необратимо. Нам обоим предстоит операция, — грустно сказал я, повесив голову.
— Просто невероятно. Конечно, различия есть: прическа, бородка, усы, серьга, костюм… Но, клянусь богом, вы — профессор Мишель Жуве!
Я усадил ее рядом с собой. Мне не следовало много болтать.
— Дорогая мадам, вы закажете что-нибудь?
— Чашку капучино, как и вы. Брат-близнец, брат-близнец, — повторяла Бьянка, — так вот почему ваш брат всегда интересовался двойняшками! Но он мне никогда про вас не рассказывал, — сказала она.
— А вы что, его хорошо знаете?
— Я была в Лионе, в вашей лаборатории, в прошлом году.
— В его лаборатории, — заметил я.
— Ну да, ваш брат однажды даже пригласил меня домой, но ни его жена, ни дети ничего не говорили про вас.
— Вы знаете, дорогая мадам, это ведь своего рода семейный секрет. Я ведь белая ворона. Мой брат стал настоящим ученым, а я — неудачник. Тот, кто ничего не может довести до конца. Но ни мои племянники, ни моя племянница меня не стыдятся, чего — увы! — нельзя сказать о моей золовке, — продолжал я.
Бьянка все еще сомневалась.
— He могу поверить своим глазам. Вы совершенно одинаковы.
— Есть несколько признаков, которые позволяют нас различить — в физическом плане, конечно. У меня есть шрам на спине, которого нет у него. А если бы, по случаю, вы узнали моего брата интимно, то обнаружили бы черное родимое пятно у него на мошонке, которого нет у меня.
Она покраснела.
— Я вас умоляю. Во всяком случае, ваш брат поделикатнее вас!
— Прошу прощения. Мой брат ведь только с кошками общается. Он и стал вежлив, как кот: молчит и мурлыкает.
— А росли вы вместе?
— До войны да. Потом он ушел в армию, занялся медициной. Я остался дома и поступил на научный факультет.
— По какой специальности?
— Биологическая океанография. Моя диссертация была посвящена половой жизни гигантского кальмара.
Удивительно, как легко я выдумывал мою новую, виртуальную жизнь! Я в самом деле становился другим человеком и уже с некоторым сожалением и снисходительностью посматривал на того, «другого», которого я покинул, быть может, навсегда…
— Вы много путешествовали?
— При моей работе — даже слишком, особенно в сторону Антарктики. Туда, где размножаются гигантские кальмары. У них глаза — как кастрюли, тридцать сантиметров в диаметре!
— Терпеть не могу этих осьминогов… А вы часто видитесь с вашим братом?
— Не очень. Я сюда приехал, потому что испытывал денежные затруднения. А сейчас они еще более обострились. Я абсолютно нищ. Меня только что обокрали. Украли мой бумажник с кредитными карточками, паспорт и чековую книжку. Вот почему я корчу шута с этими голубями — чтобы раздобыть несколько тысяч лир. Воровство — это здесь национальный вид спорта. На самом деле везде так, и во Франции творится то же самое, — заметил я, спохватившись, что она может обидеться. — А вы, дорогая мадам, тоже, как мой брат, изучаете кошек и крыс?
— Нет, я изучаю сон и сновидения у людей. Я психолог. Меня зовут Бьянка Ф., я из Турина.
— Можно я буду называть вас Бьянка, моя дорогая?
— Как вам угодно. А как мне вас называть, вы ведь так похожи на брата-профессора?
— Зовите меня Морис, или Маурицио. Вы изучаете сновидения у близнецов?
— Да, но это сложно. Было бы потрясающе сравнить сны у вас и вашего брата!
— Мой брат всегда просит меня описать сны, которые запомнились. Но я всегда смущаюсь, ведь это дело слишком уж интимное… А кстати, как он поживает?
— А разве вы его еще не видели?
— Нет, но я ему звонил, просил денег. Мне снова пришлось выслушивать его нотации. В психологическом плане мы совершенно разные, что обидно, так как противоречит его теории…
— Да, на прошлой неделе, на конференции в Венеции, ваш брат полностью отказался от своей теории. Он в нее больше не верит. Может, и из-за вас. В самом деле, у вас, похоже, совсем иной психологический профиль. Не могу себе представить, что ваш брат позволил себе фотографироваться с голубями на голове, чтобы вытянуть деньги из японских туристов! А вы женаты?
— К счастью, нет. Мне кажется, что я приношу несчастье женщинам.
— А вы давно в Венеции?
— Всего три-четыре дня.
— А почему вы не поехали в Монтегротто?
— Это кошмарное место, где полно старых паралитиков. Не хочу я там встречаться с братом. Я от этого сам делаюсь больным. Я лучше подожду его здесь. А теперь у меня вообще нет ни лиры.
Наступило долгое молчание. Кажется, Бьянка начинала, наконец, верить моему рассказу.
— Хотите, поужинаем вместе? — спросила она.
— Если это не нарушит ваших планов… то с большим удовольствием!
— Теперь, когда я знакома с братом близнецом профессора Жуве, мне бы ужасно хотелось пригласить вас обоих одновременно.
«Бедная моя Бьянка, ты желаешь невозможного», — подумал я.
— Ну, может, когда-нибудь, — промямлил я.
— Мы пойдем в маленький ресторанчик возле Дзаттере с двумя моими друзьями.
— Друзьями, которые знают моего брата? — спросил я с деланым испугом.
— Нет, они его никогда не видели.
Я заметил, что на площади появились группы каких-то туристов — не то японцев, не то американцев, — на которых можно было подзаработать. Какие-то хиппи неопределенного пола (их на самом деле трудно различить) заняли мое место среди голубей. Бьянка молча наблюдала за мной. Она заметила мой золотой «ролекс» и посматривала на трость.
— Вас заинтересовала моя трость? Смотрите, Бьянка!
Я развинтил трость и показал ей два цилиндрических флакона с зеленым шартрезом и виски. — Не желаете? Это из настоящего шотландского ячменя.
— Я в самом деле начинаю верить, что вы — не Мишель Жуве. Он терпеть не может виски.
— Да, мой брат пьет только белое вино! Оно для него — болеутоляющее! Когда вы были в Дионе, он за вами ухаживал? Вы целовались?
— Это бестактный вопрос! Он был очень замкнут и сдержан.
— Бирюк бирюком. И выглядит как дикарь — вечно без галстука, в вельветовых штанах. Не умеет одеваться. Это просто интеллигентский снобизм. Надо мне было дать ему пару уроков.
— В самом деле, у вас шикарный вид и очень красивые часы.
— Бьянка, могу я вас попросить об одной услуге? Пока я валял дурака с этими голубями, они могли обгадить мой новый пиджак.
Она внимательно осмотрела пиджак со спины.
— Нет, все в порядке, вам повезло. Вообще-то голубиный помет очень трудно удалить, особенно с такой красивой ткани…
Площадь Сан-Марко становилась голубой. Перед базиликой ложились тени. Мы сидели в глубоком молчании. Я попытался положить правую руку ей на колено. Вначале как бы нечаянно, перемещая трость, потом надолго. Она никак не реагировала. «Ну, старина, подумал я, не упускай этой возможности. Если твой брат-близнец никогда не умел заходить слишком далеко, то теперь твой черед идти в атаку». Это мысль заставила меня улыбнуться.
— Чему вы улыбаетесь? — спросила Бьянка.
— Я думаю о моем бедном брате, в этих грязевых ваннах среди старых немок, сморщенных и горбатых… Вы сказали, что мой брат выступал на прошлой неделе в Венеции на какой-то конференции. Он хорошо говорил?
— На конгрессе по сну? Нет. Всех удивил тон и тема его выступления. Он почти дошел до признания того, что ошибался всю свою научную жизнь. Тяжело было это слышать. Даже противники его идей были сильно разочарованы.
— Откуда вы такая? Вы мне уже говорили, но я забыл. Я вами совершенно очарован. Вы так прелестны!
— Я из Турина, — ответила она, покраснев.
— Вы долго пробудете в Венеции?
— Только сегодняшнюю ночь. В чудной маленькой гостинице «Да Калчина» к югу от Дорсодуро; это старинный дом Джона Раскина. Я надеюсь, что смогу найти вам там номер. Я уезжаю в Турин завтра вечером.
— А вам не кажется, что этой ночью мы могли бы разделить наши сновидения?
— Chi lo sa? — она посмотрела на меня с любопытством.
— II gatto lo sa, — ответил я, указывая на огромного дрыхнущего кота из кафе «Флориан».
Нужно соблюдать осторожность. С чего это я вдруг заговорил о сновидениях? И не надо ее уговаривать. Ресторанное вино само все сделает.
— А завтра вы останетесь в Венеции? — спросила Бьянка. — Мне бы так хотелось встретить вас двоих и вместе сфотографироваться!
Часы на башне пробили семь часов. Жар от камней площади стал понемногу уступать место свежему бризу с канала. В течение всего дня площадь Сан-Марко меняла цвета: сначала она была розовой, потом голубой и, наконец, зеленой, как цветник из гортензий. Туристы расходились. Зажглись фонари. Пора было перемещаться в ресторан.
— Бьянка, — сказал я, — мне нужно позвонить брату в Монтегротто и договориться о завтрашней встрече. Кажется, он мне говорил, будто собирается в Рим на уикенд. Но, если позволите, я ему позвоню.
Бьянка протянула мне свой телефон, и я набрал номер отеля. Нужно было немедленно пресечь эту идею Бьянки насчет встречи с нами обоими.
— Pronto, профессор Мишель Жуве здесь? Is he in the hotel?
Телефонистка надрывалась, повторяя: он не здесь, он уехал в Венецию. Я отвечал: он не оставлял записки для своего брата? Я его брат Морис. Он в Риме? В каком отеле? До какого числа? Grazie.
— Все, как я и думал, — сказал я Бьянке. Он уехал в Рим на пару дней. Хотел бы я знать, что он там делает.
— Я тоже, — заметила Бьянка. — Ведь мы собирались с ним встретиться сегодня или завтра. Очень интересно!
— В следующий раз мы встретимся в Турине — это такой красивый город! Вы покажете памятные места, связанные с Санте де Санктисом.
Бьянка встала. На ее губах блуждала странная улыбка.
— Боюсь, вам будет больно идти. Мы сядем на 52-й до Дзаттере. Мои друзья ждут меня в траттории.
— Бьянка, умоляю вас, не говорите вашим друзьям, кто я. Давайте сохраним семейную тайну!
Бедная Бьянка! Она могла встретить только одного из близнецов, даже после того, как второй — вернется. Мне было так хорошо в моей новой шкуре, что не было никакого желания влезать в старую. Эта статья в «Philosophical Transactions», эти конференции, все это, еще недавно такое близкое, теперь казалось бесконечно далеким, почти стершимся из памяти… Только Муранелла связывала теперь меня с моим братом-близнецом. Это была тайна, принадлежащая только нам двоим. Как объяснить Бьянке, что я еще не теряю надежды встретить завтра Муранеллу?
Ладно, завтра будет новый день. Особенно, если я проведу ночь с Бьянкой…
Из маленькой траттории «Сан-Базилико» открывался изумительный вид на Джудекку, освещенную огнями, отражавшимися в темных водах канала. Двое друзей Бьянки дожидались нас, жуя antipasti. Кто они — психологи, может, микропсихоаналитики? Бьянка представила меня как французского океанографа. Меня жутко раздражало присутствие этих несносных субъектов, мешавших мне продолжить начатое. Они достаточно хорошо понимали английский. Я перевел разговор на гигантских кальмаров, самцы которых сразу после диких сношений со своими самками погибают на просторах Антарктики.
Мы ели спагетти с чернилами каракатиц, а Бьянка, по-прежнему ненавидевшая семейство кальмаров, довольствовалась жареной рыбой. Она часто выходила, чтобы позвонить. Я не осмеливался ее спросить, нашла ли она мне комнату в своем отеле. Эта парочка психологов, по счастью, покинула нас, когда мы вышли из ресторана.
— Это всего в десяти минутах ходьбы отсюда, ну, может, для вас, из-за вашей ноги — в двадцати, — сказала Бьянка.
Я пытался ее обнять, но она всякий раз со смехом отстранялась. Она позволила мне только положить руку ей на плечо, когда мы шли вдоль канала от Джудекки к Дзаттере.
Когда мы вошли в холл дома Раскина, портье поприветствовал Бьянку.
— Buona sera Dottore. Il Professore Michel Jouvet vi aspetta nella vostra camera, — и он ей вручил вначале один ключ, затем другой.
— Это ваш, Маурицио, — передала мне ключ Бьянка. — Ваш номер напротив нашего. Ведь ваш брат вовсе не в Риме. Он ждет меня в моей комнате. A domani. Buona notte.
И, посмеиваясь, она стала подниматься по лестнице.