Девять часов: никаких фанги по субботам и воскресеньям. Так что к двум часам ночи мне удалось дочитать «Желтого пса» Сименона. Настроение улучшилось, дурные мысли о конгрессе в Венеции рассеялись. Противно было вспоминать эти торжествующие улыбки и сочувственные взгляды, которыми провожали меня вчера психологи римской школы, включая самого президента, примерявшего шляпу психоаналитика… У меня также оставалось ощущение, что Бьянку я предал. Ведь это я заставил ее забросить микропсихоанализ ради того, чтобы в Турине погрузиться в нейробиологические исследования сна. А ведь она нуждалась в моей поддержке, недаром же вчера вечером в ресторане «Киприани» настойчиво намекала на то, что все время сталкивалась и продолжает сталкиваться с одними и теми же трудностями. На нее нападают с двух сторон: микропсихоаналитики смотрят на нее как на ренегатку, а неврологи считают, что она как микропсихоаналитик вторглась на чужую территорию. Полиграфические регистрации сна пока оставались заповедной зоной для неврологов. Однако уже через несколько месяцев после описываемых событий к ним присоединятся пульмонологи, специалисты по легочным заболеваниям, в связи с проблемой апноэ во сне…
Мой сон в последнее время стал слишком тревожным. Но в эту ночь я спал без снов, за исключением одного очень короткого сновидения, в котором мне привиделась «Марлен» в пижаме, выходящая из моей комнаты через окно!
Может, подобные микросновидения предвещают какую-то опасность? Пожалуй, пришла пора поближе познакомиться с этой «Марлен»!
Но что на самом деле было важным в это утро, так это то, что мое ощущение «морской болезни на суше» вернулось, предшествуя состоянию дежа вю. Придется мне все же ехать в Падую к доктору Перуккио, консультанту отеля, поскольку уж у него-то огромный опыт касательно всех побочных последствий применения грязевых ванн.
Вернувшись в номер после легкого завтрака, я решил вначале разобраться со своей статьей. Я задерживаю ее редактирование или я ее совсем снимаю? Если я ее всего лишь задерживаю, то рано или поздно мне придется написать, что я отрицаю все то, что говорил до сих пор. В этой статье я должен буду оправдывать веру в существование вещих снов, отвергать гипотезу об изоморфизме — соответствии между электрической активностью мозга и состояниями сознания. Наконец, я должен буду прийти к идее, что, кроме мозга и сознания, должна быть еще и душа. Такая гипотеза порадовала бы дух одного знаменитого нейрофизиолога, которого я хорошо знал на протяжении доброй дюжины лет, сэра Джона Эклса.
Перечитывая резюме, написанное во вторник, всего четыре дня назад, я подумал о том, что мне придется полностью изъять три последних главы и, главное, гипотезу генетического программирования во время парадоксального сна. Я должен остаться на уровне феноменологии. Только описание. Никакого обсуждения, никаких механизмов, поскольку нет изоморфизма — взаимно однозначного соответствия между электрической активностью мозга и состояниями сознания, и, соответственно, никаких «почему»! Hypothesis non jingo. Как Ньютон!
Я, однако, предвижу реакцию редакторов журнала «Philosophical Transactions». Одни будут в восторге, зато другие завалят меня критическими письмами, тонко намекая на то, что такого они от меня никак не ожидали. И это будет длиться бесконечно. Кроме того, исчезновение Муранеллы отбило у меня всякую охоту вновь погрузиться в мой манускрипт. Отложим-ка лучше все это до греческих календ… Я понимаю, что нельзя просто так отказаться от такой высокой чести — написать статью в «Philosophical Transactions». Так что чем короче, тем лучше.
Дорогая мисс…
С тех пор, как я нахожусь здесь, мое здоровье значительно ухудшилось. Мне придется лечь в неврологическую клинику, быть может, даже оперироваться. Поэтому я не смогу написать обзор для «Philosophical Transactions» до конца ноября. Как только я смогу приступить к работе, я отправлю вам факс. Приношу свои глубочайшие извинения.
Искренне Ваш
Итак, жребий брошен. Мой английский просто ужасен! Секретарша решит, что я окончательно спятил в этом Монтегротто и меня кладут в психиатрическую лечебницу. Однако как только я отдал этот факс на отправку, сразу ощутил огромное облегчение. Нет больше домашнего задания! Вечером это нужно обмыть! Покидая гостиничный холл, я бросил взгляд на сегодняшний гороскоп.
«Скорпион. Личная жизнь: противоречивость вашего поведения стала очевидной для вашего партнера. (Это про кого — Бьянку? Разумеется, она считает меня крайне непоследовательным.) Работа: вы начинаете воспринимать свою работу под новым углом зрения. Вот что преподносит вам Юпитер в Тельце. (Вот уж поистине невероятное предсказание! Надо бы мне принести жертву Юпитеру.) Настроение: немедленно расслабьтесь, иначе ваши психические переживания неизбежно отразятся в соматических нарушениях — кожных повреждениях, желудочных болях. Все средства хороши для снятия возбуждения».
Боже ж ты мой, эта астрология предсказала даже красную шишку у меня над ухом! Я погрузился в размышления о проницательности моего гороскопа. Вот уже в третий раз он в точности предсказывает все мои проблемы — и психические, и соматические. Совершенно невозможно объяснить это простым совпадением. Почему я так долго игнорировал астрологию? И столько лет потратил на дурацкие регистрации электрической активности мозга у крыс и мышей!
Я позвонил доктору Перуккио в Падую. Да, он у себя. Нет, я ему не помешал. Да, он сможет меня принять в половине третьего. Arrivederci. Grazie. У меня есть три часа, чтобы поплавать в бассейне. Туман еще не рассеялся. Солнце уже посылало свои лучи в Венецию, но с Венецией покончено!
Доктор Перуккио обитал в Падуе в старом обветшалом доме на Римской улице, недалеко от Дворца Бо, где находится университет.
— Ну что, дорогой коллега? — спросил он меня, когда я явился. — Что у вас там за неприятности с этим лечением? У вас тошнота, одышка, боли в области сердца, чувство тревоги во время фанги или отек лодыжки? Насколько я помню, давление у вас нормальное.
— 130 на 90, — ответил я.
Я быстренько объяснил суть проблемы: ощущение дежа вю, периодически возникающее чувство какой-то приятной рассеянности, и, наконец, стыдно сказать, «шишечки» на виске и затылке. Я не вижу другой причины, кроме фанго, для объяснения этих курьезных симптомов.
— Дорогой коллега, эти ванны — фанги — могут быть причиной лишь того, что происходит во время процедуры, ну, может, еще часок-другой спустя, — ответил он мне уверенным тоном. — Иногда они могут вызывать сосудистые нарушения, инфаркты, инсульты. Это бывает очень редко. Примерно раз в двадцать лет. Во время приема ванн часто возникает чувство тревоги, и еще чаще — отек лодыжки. Но ваши симптомы, которые появляются только к вечеру, не имеют никакой связи с грязевыми ваннами. Ваши проблемы связаны, скорее, с вашим нынешним одиночеством, бездельем, скукой. Беда в вас, а не в фанго. Я могу лишь порекомендовать вам в дальнейшем ограничить время грязевой процедуры десятью минутами.
Разумеется, он был прав, но для меня оставалось необъяснимым, как такое типично «невротическое» расстройство могло быть спровоцировано грязевой ванной.
— Чтобы вас успокоить, я еще раз измерю ваше давление. Опять 130 на 90. С вами все в порядке, — сказал он, похлопав меня по спине. — Покажите-ка мне ваши шишечки. Нет, это не то. Они находятся там, куда лечебная грязь не попадает. Смажьте их йодом. Что касается всего остального, то примите вечером какое-нибудь успокоительное. Лучшее из них — это алкоголь, только немного. У вас не было никакого приключения в Венеции? Вы ведь уже немолоды…
Я с восхищением осматривал огромную библиотеку, которая занимала три стены его кабинета. Там была, наверное, добрая тысяча книг. Уж в этом-то я разбираюсь.
— У вас сотни замечательных книг. А может, и вся тысяча, — предположил я.
— Точнее говоря, здесь 965. У вас хороший глазомер. И еще в другой комнате. Всего около 3000 книг по грязи и водолечению. Ну, раз вы такой любитель старых книг, я покажу вам вот это.
И он снял старую книгу форматом в четверть листа в коричневом пергаментном переплете.
— Это один из ваших соотечественников, Шарль Патэн. «Трактат о горючих торфах», 1663 год, раритет. Патэн был приговорен к пожизненным работам на галерах в 1668 году за то, что приобрел запрещенные книги для библиотеки своего отца. Естественно, он бежал из страны. Факультет в Падуе присвоил ему звание профессора хирургии. В ту эпоху он еще заботился о привлечении оригинальных умов! Не то что ныне, увы… Если у вас есть время, я могу вам показать мои грязи.
Перуккио с гордостью продемонстрировал свою коллекцию, находившуюся на верхних этажах его дома. Ему пришлось перепланировать аж четыре комнаты, чтобы разместить свои лечебные грязи. Каждая из них находилась в сосуде, на котором было указано место и год сбора. Абано 1967, Экс-Ле-Бен 1970, Хаконе (Япония), Ноборибецу (Хоккайдо), Роторуа (Новая Зеландия), Йеллоустон, Исландия и т. д.
— Меня интересуют растительные грязи и минеральные воды, которые выходят на поверхность при температуре от восьмидесяти до ста градусов, так как подогреваются поверхностной или глубинной вулканической активностью.
— А можете ли вы дать, хотя бы для Монтегротто, более или менее удовлетворительное объяснение благотворному воздействию на боли при артрозе?
— Думаю, что да.
— Это из-за воды?
— Ну, это нечто, что находится в воде, но развивается в грязи.
— Радиоактивность?
— Вы шутите! Минеральные воды обладают очень слабой радиоактивностью. Тут просто не о чем говорить.
— Тепло?
— Нет, чистая вода с температурой сорок градусов никакого влияния на боли не оказывает.
— Химический состав минеральных вод? Раз они стекают с Доломитовых Альп, то, значит, воды и грязи богаты кальцием, который обменивается на азот при соприкосновении с кожей.
— Тоже нет! Эта гипотеза все еще в моде, но проведены опыты с искусственной минерализованной водой, подогретой до сорока градусов. Результаты отрицательные.
— Значит, ни тепло, ни радиоактивность, ни химический состав. Но больше ничего не остается… Неужели в этих ваших водах и грязях есть еще что-то живое? При восьмидесяти?
— Да, даже при девяноста. Мы выделили архебактерию. Ту самую, которая обитает в экстремальных условиях, вокруг действующих глубоководных вулканов — «черных курильщиков» и в гейзерах Йеллоустона.
— Чем же питаются эта ваша архебактерия?
— Еще неизвестно. Может, серой, хотя ее там маловато.
— Но ведь в морской среде архебактерий сосуществуют с гигантскими червями!
— И здесь тоже. Пойдемте, глянем.
Перуккио увлек меня в последний зал. Здесь находилось нечто в стеклянных цилиндрах.
— Взгляните-ка на этот сосуд — узнаёте?
— Это дождевой червь.
— Вы, конечно, знаете, какую роль играют дождевые черви в образовании грязи, по крайней мере, некоторых грязей?
— Да, я читал книгу Дарвина.
— Изредка удается найти в сорокоградусной грязи, которая окружает более горячую, с температурой восемьдесят градусов грязь, громадных белых червей, таких, как этот.
И он мне показал действительно огромного белого червя длиной тридцать сантиметров и диаметром два сантиметра.
— Это что, новые виды?
— Да, архебактерия Archaebacteriae desulfurococcus eugenee и червь Lombricus gigantus eugenee — главные открытия. Мои открытия!
— А где вы все это опубликовали?
— Мое письмо в Academia dei Lincei было отвергнуто. Мои коллеги слишком завистливы. Я, видите ли, не определил последовательности генома моей архебактерии.
— А как же червь?
— Я еще должен, оказывается, доказать, что он может выжить в грязи с температурой 40 градусов. Но я все равно опубликовал свои результаты в местном научном журнале в Падуе.
— Так вы считаете, что от этих архебактерий зависит лечебный эффект грязей?
— Именно. Ведь помимо архебактерий и большого червя в растительной грязи находится бесконечное множество живых организмов. Это микроскопические животные или растения, живущие в травяной грязи, образуют разные вещества (так называемые «факторы»), которые проникают через кожу. Особенно при 35–40 градусах, температуре грязевых ванн, фанги, когда подкожные сосуды расширены.
— Какие факторы?
— Не знаю. Я ведь работаю в одиночку, и я не биохимик. А заинтересовать этим университетских коллег совершенно невозможно. Им это кажется чем-то несерьезным. Вы ведь знаете, что я больше в университете не работаю…
Я вызвал Перуккио на откровенность. Какие же такие факторы, содержащиеся в лечебной грязи, могли повлиять на мой мозг? Еще какой-нибудь из этих эндорфинов, которые вызывают у меня ощущение дежа вю? А почему бы и нет? Это, пожалуй, наиболее вероятная гипотеза. Но почему только в этот раз, а не во время предыдущих лечений?
И почему только я один этим страдаю среди множества всех этих курортников? Я оставался в раздумьях.
Мы спустились. Я не осмеливался спросить Перуккио о его гонораре.
Внезапно у меня возникла мысль предложить ему камчатские грязи. Ведь их у него не было. Конечно, можно было бы попросить этого чертового Сергея — в качестве частичного возмещения за скорее всего украденные им диск компьютера и, возможно, вещество GB169. А если Сергей не сможет, то мой московский друг М., который часто бывает на Камчатке, с удовольствием окажет мне эту услугу.
— А знаете, дорогой коллега, — сказал Перуккио, провожая меня до двери, — эта ваша рассеянность, психический автоматизм… ведь все это может быть связано с нарушением сновидений. Хоть вы и великий специалист по снам, но ведь известно, что врач сам себя не лечит. Вам стоит сходить на консультацию к доктору Глории Земински. Она сексоонейролог, или онейросексолог, уж не знаю. Я слышал ее доклад на одной конференции два-три месяца назад. Она производит впечатление серьезного исследователя. Сходите-ка к ней на консультацию.
— Почему бы и нет?
— Она живет недалеко отсюда, на виа Санта-Лючия. Я ей сейчас позвоню и узнаю, сможет ли она вас сегодня принять. Ваше имя ей наверняка известно.
«Онейрологи всех стран, соединяйтесь!» — посмеялся я про себя.
Он скоро вернулся.
— Вам везет. Она сможет вас принять через два часа. Можете пройтись пешком. По дороге выпейте капучино в кафе Педрокки.
Мне было любопытно встретиться с онейросексологом. После микропсихоанализа, с теорией которого я уже успел ознакомиться на лекции бородатого гиганта, эта была новая ветвь в изучении сновидений, развивающаяся в Италии. Кабинет доктора Земинской находился в роскошном особняке, на двери которого была прикреплена маленькая золоченая табличка с ее именем. Мне открыла молодая женщина в очень короткой юбке, сильно накрашенная и сексуальная.
— Il dottore vi ricevera subito.
Как должна выглядеть эта dottore Земински? Мне представлялась строгая пятидесятилетняя дама, увешанная драгоценностями, как некоторые мои знакомые «психоаналитички». Прихожая была отделана шикарно и со знанием дела: фаллос нескромно украшал сюрреалистическую картину. Стояло несколько псевдонаучных изданий по сновидениям и по сексу.
— Buona sera, Professore. Il grande professore del sogno dei gatti! — сказала она, входя.
Это была симпатичная брюнетка лет сорока, хорошо сложенная, в фиолетовом платье с вырезом, обнажавшим пышную грудь. Ее губы были ярко накрашены, а черные глаза подведены карандашом.
Мы прошли в кабинет. Вместо обычной кушетки здесь в самом центре комнаты стояла настоящая кровать. На стенах было множество телевизионных экранов. Зачем? Чтобы показывать импотентам порновидео?
— Ну, рассказывайте вашу историю, — сказала она, надев очки и усевшись за письменный стол.
Я попытался как можно проще объяснить ей свои проблемы, мой «невроз», спровоцированный, несомненно, грязевыми ваннами. Слушая мой рассказ, она явно скучала. Какой же из нее врач! Пора было переходить к главному — сновидениям и сексу.
— Видите ли вы сны и помните ли их содержание?
— Конечно. Более того, я их записываю, чтобы не забыть.
— Когда просыпаетесь после сновидения, бывает ли у вас эрекция?
— Да, почти всегда.
— Ясно. Не могли бы вы привести мне один-два недавних сна, в которых фигурируют четыре стихии?
— Это что, вода, огонь, земля и воздух? — спросил я.
— Разумеется, — ответила она, пожав плечами.
Я рассказал ей свой сон о путешествии в Венецию, в котором фигурировала синяя вода — очевидный дневной остаток!
— А почему вы уверены, что это Венеция, а не, скажем, вода в бассейне?
— А что, это важно?
— Принципиально важно. Если приснилась морская вода, то это банально. А если приснилась термальная вода, то эта мягкая серная вода толкуется как единение воды и огня.
— Должно быть, это все же был бассейн.
— Я уверена, что это был бассейн, — подтвердила она. — А еще какой-нибудь сон про воду вам снился?
— Нет. Не помню.
После долгого молчания я ей рассказал про сон с мрачной черной водой и скелетами.
— Ну, все ясно, это сон о смерти, — сказала она. — Вам снится смешение воды и огня. Это сексуализация женского начала. Вода с огнем, явный признак мужского начала. Это прочный союз — теплая влага зачатия. Зачатия, имеющего двойной смысл, — это не только вы, но еще и ваша работа.
— А как же смерть? — спросил я.
— Это смерть вашего творения. Вы должны усомниться в своих идеях. Эта смерть означает провал, разумеется, подсознательный. Это и объясняет ваш невроз. Вы ведь мне сказали, что у вас трудности с написанием статьи, не так ли?
— До такой степени, что я не смог ее дописать.
— Ну вот, видите! Это же типичный случай вытеснения. Сначала снится вода и огонь, а через два-три дня смерть.
Наступило долгое молчание.
— Но я могу вас вылечить, Professore, — сказала она, улыбнувшись.
И она пригласила меня в соседнюю комнату, которая оказалась роскошно оборудованной ванной-джакузи.
— Раздевайтесь и полежите минут пять в ванной, чтобы расслабиться. Затем наденьте юката, этот легкий японский халат, и возвращайтесь в мой кабинет.
Черт возьми, эта ванна была нагрета лишь до тридцати четырех градусов. Нейтральная температура! Где тут кран? Как вызвать служанку?
Когда я вернулся в кабинет, доктор Земински уложила меня на кровать. Она склонилась надо мной. Я был практически наг, так как полы юката распахнулись и сползли по бокам кровати…
— Вы должны снова рассказать мне ваш сон, но на этот раз нужно, чтобы одновременно возникла эрекция. Как это и было во время сновидения. Это такое очевидное условие, но ни один психоаналитик до этого не додумался. Какие они все-таки невежды! Я вам помогу, — сказала она, кокетливо улыбаясь и лаская меня между бедрами. Закройте глаза.
Я начал пересказывать мой первый сон. Она стала меня тихонько мастурбировать, отчего эрекция стала полной.
— А теперь второй сон.
Я запнулся и открыл глаза: она с азартом меня мастурбировала, ее груди вывалились из платья. Наши взгляды встретились, и я тут же кончил. С необычайной ловкостью она собрала мою сперму в стеклянную пробирку.
— Вы молоды не по возрасту, — сказала она мне. — Ну, посмотрим…
Она привела в порядок свое платье и взяла четыре стеклянных сосуда, содержащих какие-то жидкости черного, серого, красного и синего цветов. Затем стала набирать шприцем мою сперму и добавлять поочередно в каждую из этих жидкостей.
В черной, синей и серой жидкости моя сперма плавала, а в красной опустилась на дно.
— Вот вам и причина вашего невроза. Вы знаете, что, согласно моей сперматической теории, именно сперма ответственна за сновидения. В вашем первом сне сперма вызвала приятную онейрическую картину, этот брачный союз огня и воды. Во втором случае сперма вызвала очень неприятный сон о смерти. Из-за этого противоречия ваша сперма не всплыла в красной жидкости… Видите, все проблемы в вашей сперме! Как только вы мне рассказали свои сны, все стало на свои места. Вы излечены!
— Но в чем же различие между этими четырьмя жидкостями?
— Эти сосуды содержат четыре элемента Фабрициуса. Черная жидкость означает землю, серая — воду, синяя — воздух, а красная, самая летучая, означает огонь. Вы можете одеваться, Professore…
Разумеется, я чувствовал себя лучше…
Кем была эта женщина? Психологом или проституткой высшей пробы? Верит ли она сама в то, что говорит? Очевидно, в той же мере, что и большинство психоаналитиков. Зато лечение быстрое и приятное. Так что многие пациенты еще вернутся…
Со времен Артемидора Эфесского мир снов всегда был пристанищем всякого рода предсказателей, истинных и ложных. «А ты? — спросил я себя. — Ты сам-то разве не злоупотреблял легковерностью своих коллег и широкого круга читателей? Разве ты сам — знаешь, как связаны сновидения и нейроны гиппокампа, как работает тета-ритм? Разве твоя „научная“ теория менее безумна, чем онейросексологическая?»
— Вы излечены, Professore, однако заходите еще. Я всегда рада оказать услугу коллеге-ученому. Хоть он и мучает мышек и кошек, — произнесла она, подняв палец.
Она посмотрела на часы. Ясно, что о нюансах онейросексологии мы уже не сможем поговорить…
— Можете расплатиться французскими франками, с вас 1800, — сказала она…
Когда я явился в ресторан отеля «Теодорих», чтобы поужинать, я увидел, что на всех столах горят свечи, отбрасывая мерцающие отблески на потухшие люстры. Это была всегдашняя вечеринка по случаю завтрашней экскурсии на Эвганейские холмы, которая устраивалась дважды в месяц по воскресеньям. «Марлен» казалась особенно соблазнительной в колье из светлого янтаря на черном платье. Слева от меня «мадам Крупп» блистала всеми своими бриллиантами. Настоящими или поддельными? Только я вошел, как ко мне устремился метрдотель.
— Professore, вы завтра едете на экскурсию?
Еду ли я? Но с кем? Людвиг Манн наверняка не захочет ехать.
Я повернулся к «Марлен».
— Вы едете на эту экскурсию?
— Я поеду, если поедете вы, — ответила она с улыбкой.
— Тогда запишите нас двоих, — сказал я метрдотелю.
По завершении ужина я пригласил «Марлен» в бар.
Мы выбрали местечко как можно дальше от пианино и на некотором расстоянии от танцевальной площадки, заполненной кругом артрозных танцоров, навевавших тоску.
— Возьмите грушевый ликер «Вильямин» или малиновый — они оба превосходны, — предложил я.
— «Вильямин», пожалуй.
«Марлен» хранила молчание. Что это означало — скромность, робость или стремление защитить себя? Скорее всего, скрытность.
— Вы не посещаете ни фанги, ни бассейна? — спросил я.
— Да нет, я не на лечении, но с удовольствием плаваю в бассейне после полудня, когда вы уезжаете в Венецию, — ответила она мне с улыбкой. — Я выбрала этот отель центром моей деятельности. До сих пор нам с вами не доводилось общаться. Разрешите мне представиться. Меня зовут Наташа Бурешова. Я родилась в Петровске, под Санкт-Петербургом, но стала чешкой после замужества. Это давняя история. От метрдотеля я узнала, кто вы, профессор Жуве. Я журналистка. Внештатная, freelance, как здесь говорят. Пишу книги о туризме, иногда заметки для гидов и туристических журналов. Сейчас я готовлю большой материал про Венецию. Не только саму Венецию, но и про ее пригороды, которые никогда никем не посещаются. Ведь обычный турист не знает ничего, кроме Венеции, а я стараюсь раскрыть перед ним сокровища Падуи, Виченцы, Равенны, палладинских дворцов. На этот раз я должна собрать материал и высказать свое мнение обо всех этих гостиницах-санаториях с лечебными грязями и минеральными водами… Так вот, по-моему, этот отель — лучший из всех от Абано до Монтегротто.
— Но разве чехи здесь отдыхают?
— Чехи, в основном, ездят лечиться в Карловы Вары (бывший Карлсбад), но в дешевых отелях Венеции их полным-полно. Сейчас даже есть прямой поезд от Праги до Венеции.
— А русские? Вы же можете говорить и писать по-русски. Отчего же вы не сотрудничаете с их туристическими агентствами?
— В данный момент Венеция в России не продается. Русских больше привлекают солнце и казино. Они обычно отдыхают на итальянской и французской Ривьере.
— Ну что ж, это приятное занятие. Вы надолго здесь задержитесь?
— Нет, в конце следующей недели возвращаюсь в Прагу. Я очень рада, что благодаря вам смогу посетить Эвганейские холмы… А ваш друг, австрийский профессор, поедет с нами?
— Профессор Манн? Думаю, нет. Он терпеть не может массовые мероприятия. Терпеть не может компании австрийцев или немцев своего возраста.
Наступило долгое молчание. «Марлен»-Наташа смущала меня. Я никак не мог осмелиться рассказать ей о том, что видел во сне, как она устремляется ко мне с обнаженной грудью… В глубине зала несколько пар танцевали под звуки пианино. На этот раз сама Наташа нарушила молчание.
— Мне сказали, что вы специалист по сну.
— Да. Я приехал сюда, чтобы написать важную статью о механизмах сновидений, но, не знаю почему, я уже три дня не могу работать. Меня это больше не интересует.
— Вам перестали сниться сны?
— Да. Во всяком случае, меньше. Сны ведь бывают разные. Бывают сны-загадки, это всегда интересно. Меня сейчас интересуют венецианские музеи, и мне хотелось бы вернуться в Равенну. Я увлекся музыкой и живописью. Я захватил с собой кое-какие научные книги, чтобы их здесь читать или перечитывать, но обнаружил, что не в силах этого делать. Все эти заумные теории представляются мне теперь чудовищно наукообразными, каким-то фарсом… Я не могу больше читать своих собственных сочинений! Думаю, все это надо выбросить и сжечь… Хотелось бы завершить свой отпуск в каком-нибудь шикарном отеле в Венеции. Таком, как «Киприани» на Джудекке, где я вчера вечером ужинал. Я бы сидел там под солнцем и смотрел на вапоретти, корабли и лодки…
— Но ведь «Киприани» — один из самых дорогих отелей Венеции. Там места нужно бронировать за несколько месяцев!
— Догадываюсь! Да и одеваться в этих роскошных венецианских отелях нужно совсем по-другому. Мы с моим другом Людвигом Манном как интеллигенты привыкли ходить в чем попало. Ни галстуков, ни пиджаков, ни вельветовых брюк. Скоро вообще будем ходить в джинсах и кроссовках! А мне и вправду хочется прикупить несколько красивых итальянских костюмов. Только где — в Венеции или Абано? Что вы мне посоветуете?
— Конечно, в Абано, ведь там множество первоклассных магазинчиков, торгующих одеждой, обувью и бижутерией, собрано на одной улице, тогда как в Венеции все ноги оттопчешь.
— Точно, на следующей неделе еду в Абано. Мне хочется ходить по магазинам, прицениваться, щупать ткани. Хочется купить шикарный костюм, рубашки, туфли, может, кашемировый макинтош и обязательно трость. Как вы думаете, там в Абано есть магазин, торгующий тростями?
— Ну конечно! Ведь здесь процент богатых людей, пользующихся тростью, один из самых высоких в мире! А какую трость вы хотите купить?
— Трость с секретом. Очень толстую, с флаконом внутри. Тогда на научных конференциях, если станет невыносимо скучно, я смогу потихоньку выпивать… Наконец, я хочу купить красивые золотые часы «ролекс», как у моей соседки слева. У меня бывали разные красивые часы, но мои дети их все растащили.
Наташа улыбнулась и посмотрела на свои часы.
— Пожалуй, поздновато. Я поднимусь в номер. Спасибо за «Вильямин».
— Подождите минутку. Еще не так поздно. Когда в час ночи я выхожу на балкон, в вашем номере всегда горит свет.
— Да, поздно работаю, когда в гостинице тихо.
Следовало бы порасспрашивать Наташу о России, ведь она всегда заставляла меня говорить первым.
— Вы часто бываете в России? Вы возвращались в Санкт-Петербург? Это такой красивый город.
— А вы знаете Санкт-Петербург? — удивилась она.
— Я был в Ленинграде в 1974 году и два раза в Санкт-Петербурге. В последний раз два года назад, на конгрессе. Я даже ездил в Петровск. А вы?
— Я покинула Ленинград в начале восьмидесятых и никогда больше не возвращалась в Россию. Моя жизнь протекает между Прагой, Парижем, Лондоном и Италией, где я погружаюсь в языки.
Наташа еще раз взглянула на наручные часы.
— Мне пора подниматься в номер. Было очень интересно поговорить с таким раскаявшимся ученым, если позволите себя так называть. Встречаемся завтра в три часа дня в экскурсионном автобусе.
Мы поднялись вместе. Лестница была такая узкая, что порой прижимала меня к ней, и она, избегая меня, вжималась в угол на поворотах. Какая-то тайна разделяла нас. Однако на следующий день гороскоп советовал мне остерегаться старого друга. Ну уж это точно была не Наташа…