Доставляя развлечение богатым и утешение беднякам, религия спиритов естественно получила довольно большое распространение. В мое первое посещение Леймари, верховного жреца этой религии, главный храм спиритов находился еще на улице Шабанне, в первом этаже мрачного старинного дома; потом он помещался некоторое время на rue Sommerard, сзади Клюни, и наконец теперь мы видим его приютившимся на rue St. Jaques в магазине, открытом m-me Леймари после смерти ее мужа.

Сильному распространению спиритизма более всего способствовало то обстоятельство, что при его помощи чудеса становятся доступными для всех. Все становится простым. Нет больше ни теологии, ни догматов, ни тех далеких чудес, совершать которые могут только святые.

Бог для всех, кому сколько нужно – демократический Бог! Его закон передают вам те, кто вас знал, любил и кто, освободившись от тела, теперь менее подвержен ошибкам. Даже великие пророки могут побеспокоиться для вас, спуститься с высот своего неба. Жизнь в смерти и откровение в ней – вот краеугольный камень спиритизма. Таким образом, спиритизм продолжает восточные традиции в Европе, слишком занятой земной жизнью, внушает ей уважение к жизни сокровенной и учит благоговейно относиться к предкам, которые хотя и умерли, но продолжают жить.

Познакомьтесь с произведениями ученых этой школы. Тот, о ком мы думали, что он навсегда нас покинул, – находится с нами.

Умерший слышит, говорит с нами и может явиться нам. Для этого он может воспользоваться чем угодно. Он не требует пышных торжественных обрядов. Его достаточно позвать, а иногда даже и этого не надо. Чтобы явиться вам, он пользуется самой обыкновенной окружающей вас обстановкой. Все зависит от его настроения; иногда он выбирает одноногий столик, иногда кровать, зеркало, буфет, рабочую корзинку; случается, что дух пользуется шляпами, блюдцами… Ведь не пустой шум – это потрескиванье окружающих нас вещей, в котором слышится то радость, то жалоба.

Мертвые, по мнению спиритов, действуют подобно тому, как влияет сырость на дерево; и там, где скептик видит только физические явления, верующий спирит различает знаки, подаваемые ему духом дорогого умершего; случается, что дух настолько овладевает человеком, что он бессознательно, но быстро и разумно записывает мысли духа или прислушивается к его шепоту. С приспущенной лампой, в полумраке комнаты, почувствовав предвещающую дрожь, о которой говорит Иов, вы ощущаете невидимую ласку губ, холодок руки духа, дымку бледного лица…

Я размышлял об этих ежедневных чудесах, а взгляд мой был прикован к полкам шкафа, в котором сохранялись парафиновые слепки, рисунки и картины, внушенные умершими. Из продолговатого, прозрачного бокала, как будто из туманной тюрьмы, тоскливо смотрит на меня усатая унтер-офицерская физиономия. Это – Аллан Кардек, новый пророк, в своем астральном теле.

«Вы всегда веровали?» – спросил я Леймари.

«Моя вера началась довольно странным образом. В молодости я был „отрицателем“. Уехав в Бельгию, мы проповедовали понемногу либерализм и атеизм. Возвратившись в Париж, я случайно зашел к дантисту в Cite antique.

Исследуя мои десны он рассказывал о своих постоянных сношениях с духами. „Пустяки!“ – думал я. Но когда зуб был вылечен, мой скептицизм уменьшился. „Пойдемте со мной к Аллану Кардеку“, – предложил дантист, складывая свои инструменты. От чего иногда зависит судьба! – от больного зуба. Велико было мое изумление, когда в первое же мое посещение спиритического кружка, меня объявили медиумом. Я никогда не подозревал, что могу автоматически писать совершенно незнакомые мне фразы. С этого дня я стал адептом спиритизма».

Леймари обрисовал мне героическую эпоху спиритизма. В 1850 году сестры Фокс взволновали оба полушария. Чревовещательницы! – восклицали скептики, Вдохновенные! – отвечали веруюшие Но никто не отрицал, что так или иначе а американки наделали много шума и в прямом, и в переносном смысле В какое бы помещение они ни вошли, стены начинали говорить, приведенные в движение столы своим постукиванием давали разумные советы.

Отсюда произошел спиритический алфавит. Три ученых комиссии признали себя побежденными.

Население Нью-Йорка грозило применить суд Линча к этой беспокойной семье. Больше ничего и не надо было чтобы интерес к говорящим столикам перебросился через океан.

«Однажды вечером, – продолжал Леймари, – Сарду привел на сеанс кружка Ривайля, служившего бухгалтером в журнале „I’Univers“ При первых стуках столика он громко расхохотался.

Наблюдательный, хотя и весьма осторожный, он постепенно заинтересовался этими разумными движениями. В таком обществе он не допускал мошенничества. Наконец, когда духи объявили: „Пусть Ривайль соберет и издаст наши откровения“, – практичный бухгалтер сделался ревностным апостолом спиритизма; он добровольно отказался от своего положения в свете ради проповеди того, что считал истиной. Духи доказали свое умение выбирать людей. Свои многочисленные, но поверхностные познания, знакомство с методами преподавания и любовь к нему Ривайль приобрел в Швейцарии у Песталоцци. Отказавшись от учительской деятельности, он всецело посвятил себя распространению спиритического учения и откровений, получаемых от духов. Каждый знает, чего достиг он в этой области под именем Аллана Кардека! Трудная задача, – продолжал Леймари, – разобраться в этих откровениях, столь различных и неясных; соединить в цельную доктрину все разбросанные отрывки сообщений, получаемых от духов. Результатом долгого труда Ривайля была „Книга духов“, имевшая успех, так же, как и другие книги, которые последовали за ней. Но сколько было клеветы! В 1896 году умер этот пророк-рационалист, и тогда мне пришлось взять на себя трудную обязанность руководить спиритическим обществом. Старые борцы рассеялись под влиянием индивидуализма и личного самолюбия; между тем ряды наши пополнились – к нам пришли Эжен Ню, Бонмер, Франсуа Валле. Фовети.

„Пренебрегать спиритизмом значит вредить истине“, – сказал В. Гюго. Появились лжемедиумы, скептицизм среди публики еще более усилился. Я сделался жертвой обмана фотографа Бюге. Преемник Аллана Кардека попал в тюрьму. Вслед за тем движение это перешло в руки ученых – я горжусь этим и очень рад. Они, конечно, закончат дело, начатое с таким трудом. Мне же пора отойти на покой и только издали следить за ними».

Несмотря на кризис, переживаемый спиритической Церковью, спиритизм распространен теперь более, чем когда бы то ни было. Он возрождается в новых учениях и еще долгое время женские нервы будут в его власти. Люди, потерпевшие неудачу в жизни; те, кому претит материализм и кого пугают обязательные нормы религии; наконец, бесчисленное множество тех. кого обманула мечта, но привлекает тайна, – все с радостью пойдут навстречу этим легко доступным чудесам, столь слабо освещенным современной наукой.

Даже такие материалисты, как художники, и те стали изображать чудесное. Эстампы Одилона Редона изображают ужас блуждающих лярв. На картинах Ораии копошатся гнусные демоны. Рисунки Джеймса Тиссо посвящены материализации призраков. Граф Антуан де Ларошфуко еще более тонок и ему удается схватить момент, когда душа в экстазе покидает тело. Валерий Бернар увековечил гарпий. Филипп Шарль Бланш различает грустные фигуры призраков на границе невидимого мира. Можно ли забыть Фелисьена Ропса, теперь уже умершего, или Хоукинса, у которого точность и мечта нераздельны; линии туманных призраков у него переходят в действительность. Знаменитая музыкантша Огюста Хольмес получает послания с того света; поэтесса Тола-Дориант слышит голоса невидимого мира. Да что! – даже бульвар не хочет, вернее не смеет, смеяться над чудесами. На террасе кафе Тортони Шолль рассказал мне о чудесах Ноте’а, который перевел часовую стрелку, не прикасаясь к ней, а Морис Монтегю до сих пор вздрагивает, вспоминая свои юношеские опыты со столами. Злой дух целый год тревожил своими советами Поля Адана. Духи писали и стучали у баронессы Деланд, а Жана Лоррена, который вызывал их. холодные руки увлекали во мрак. Современные правители чувствуют ту же любовь к чудесам, как и средневековые императоры и короли, проводившие время в обществе астрологов, колдунов и алхимиков. Президент Карно сообщил корреспонденту «Daily News», что он – ученик Аллана Кардека, но из государственных соображений исповедует католическую религию. А королева Виктория плакала, когда умер медиум, вызывавший дух ее покойного мужа…

Среди многих неясных мистических грез существует одна прелестная история любви, в которой отражается трогательная легенда, относящаяся к началу спиритизма. Я говорю о мистическом браке Камилла Шеньо и «Марии с хризантемами». Шеньо, искренний и талантливый поэт и спиритуалист, стоит теперь во главе журнала «Revue Immortaliste». В то время он часто заходил к супругам д’Алези, занимавшимся спиритизмом. Следуя неизвестному внушению, муж рисовал странные фигуры. Жена писала, а под автоматическим влиянием магнетизера впадала в транс; ее собственная душа отсутствовала, и души умерших заменяли ее. Шеньо, как и другие поэты, долго мечтал о той близкой сердцу подруге, которую не находят на земле.

29 октября 1878 года во время сеанса появилось прекрасное кроткое создание 24 лет; она опиралась на стол с золочеными ножками, на котором лежали перед ней увядшие хризантемы. Она назвала себя Марией. Приспустили газ, чтобы в полусвете видение могло воплотиться. Действительно, на полу остался букет хризантем. Цветы зимы и смерти – цветы иной жизни…

В душе Шеньо был огонь. Новая Песнь Песней зажигает уста современного Соломона и влечет их к устам призрачной Суламифи. В прошлом существовании своем они уже любили друг друга. Какая радость свидания!

Подобно смертным, они клянутся в вечной верности. Полный человеческой слабости, он хочет чувствовать ее ревность, хочет кричать о своем блаженстве, рассказать несчастным, что новый завет сотрет старую печаль и смерть. «Когда ты чувствуешь, что сердце твое сжимается и хочет слиться с губами, то знай, что я целую тебя», – писала Мария рукой медиума. Она дает ему прядь волос; чудом любви совершается эта медиумическая передача.

Весна принесла тоску влюбленному сердцу.

Так хотелось ему, чтобы далекая возлюбленная стала живой и близкой! Мария наконец запечатлела поцелуй на устах поэта. Он почувствовал себя богом, и казалось ему, что осуществились священные слова «Любовь сильнее Смерти»

Но долго жить таким образом было бы выше человеческих сил. Мария советует своему возлюбленному выбрать себе женой непорочную отшельницу, которая тоже ждет своего жениха из иного мира. Он выбрал свою ученицу.

«Так надо, – сказал призрак с хризантемами, – будь счастлив, я не ревную».

Медиума на этот раз заменил мэр.

Незабвенная Мария не потеряла друга, но приобрела еще и сестру.

Еще раньше Камилла Шеньо, познавшего любовь в невидимом мире, барон Гольденштубе не раз беседовал с духами знаменитых умерших. В течение пяти лет, с 1855 по 1860 год, он запирал в ящичек лист белой бумаги, иногда клал туда карандаш, а когда вынимал бумагу, то лист был покрыт не всегда понятными знаками. Факсимиле этих поразительных посланий знаменитых покойников приложены к его книге «Realite des esprits». Собор Сен-Лени, Pere-Lachaise, кладбище Монмартр и Монпарнас, Трианон, Лувр, Comedie Française и многие другие памятники вне Франции были свидетелями этих чудес. Разумеется, знаменитые покойники предпочитали являться там, где осталась как бы невидимая часть их самих: около могилы, около своей статуи или в доме, где они жили. Являлись Дидро, Абеляр, Людовик XV, Святая Луиза, Платон, Цезарь и многие другие. Они писали сами, без медиума. Барон Гольденштубе и его сестра родились в стране Сведенберга; между их предками были рыцари ордена Тамплиеров. Они были мирные люди, но прислуга не хотела жить у них, потому что мебель в их доме двигалась, а звонки звонили сами собой. Однажды вечером в тесном кружке друзей заставили говорить стол. Это было в царствование Наполеона III. Утром в этот день похоронили Морни. Все говорили о том, как он должен сожалеть, что умер в эпоху такого величия империи. Вызванный дух ответил: «Не жалейте его, он умер прежде, чем пришлось бы ему увидеть печальный конец!» Слова, которым тогда не поверил даже мистик-барон, оказались пророчеством…

Отрицания и насмешки материалистов должны разбиться о факты. Простодушная вера народа – вот противовес гордой науке, допускающей веру только в свои изменчивые догматы. На обломках старого храма строится новый; на развалинах католицизма зарождается спиритизм.

В Бельгии, недалеко от Льежа, есть поселение каменоломов, большая часть которых исповедует спиритизм. Случайно ускользнув от опеки Церкви, они не удовольствовались свободомыслием и обыкновенным атеизмом, а в начале XX века восстановили культ мертвых, который Фюстель де Куланж в своей «Cite antique» называет первой религией человечества. Однажды в воскресенье, когда я был в Льеже, я посетил гражданина Фоккруля, редактора спиритического журнала «Messager». Человек без всяких претензий и, несмотря на свой возраст, все еще отличный механик, он живет собственным трудом и не стыдится, что вышел из народа. Думаю, что он социалист, потому что дружит с лидером этой партии Дамблоном. С удовольствием пожал я его жесткую руку и любовался его честным лицом с седеющей бородой.

«Если вы интересуетесь нашими чудесами, так пойдемте со мной в Пульсер. Я сегодня свободен, а вы, думаю, не пожалеете, что посетили деревню спиритов и присутствовали при их обрядах; только надо спешить, чтобы попасть на поезд в Guillemins и приехать на место к девяти. В этот час являются духи, и все наши идут в храм».

По дороге Фоккруль рассказывал мне об успехах религии мертвых, одним из жрецов которой он был в Валлонии.

«Почти четвертая часть жителей Льежа – спириты. Не думайте только, что, подобно первым христианам, наши верующие умерли бы за веру или что они открыто исповедуют ее; нет, льежцы прежде всего осторожны. Я не знаю имени большей части моих подписчиков, потому что они выписывают журнал до востребования на инициалы. Занимая известное общественное положение, они не хотят компрометировать себя перед консервативным католическим правительством. Тем не менее на духовных беседах Леона Дени и Габриэль Деланж собирается народа не менее тысячи. И это потому, что мы работаем ради идеи, а не из личной выгоды. Моя жена сама пишет пригласительные повестки, а дочь рассылает книги, способствующие пропаганде. Всё – для успеха нашего дела. Простые люди, которых вы увидите, поступают точно так же. Они пострадали за веру в духов, но преследование только усилило их рвение».

Через окно вагона я любовался живописным видом, берегами Урты, свежими долинами, холмами, около которых были разбросаны деревни с чистыми белыми домиками под черепичной крышей; на тихих улицах мирно беседовали группы празднично одетых людей. «Здесь я родился, – с искренней гордостью сказал гражданин-спирит. – Здесь слышал я тихие голоса природы, говорившие мне о том, что ничто не умирает».

Наконец мы увидели голые вершины монфортских каменоломен; на их склонах добывают песчаник, который перевозится затем по железной дороге и идет на мостовые. Невольно я вспомнил старые языческие легенды. Пока Иисус не изгнал бога Пана – люди верили, что призраки живут в пещерах, сделанных природой или руками человека; за беспокойство, которое причиняли им люди, они мстили проказами гномов и блуждающих огней. Теперь они совершенно изменились и стали духами умерших.

Мы уселись за кружкой пива в маленьком деревенском трактире. Двоюродная сестра гражданина, разумеется спиритка, содержит его. К ней присоединилась женщина в фартуке с умными глазами и впалыми щеками; Фоккруль рекомендовал мне ее как самую ревностную спиритку в этой местности. Это – вдова того Жозефа Лерюта, который вместе с двоюродным братом Фоккруля положил начало культу духов в каменоломнях Пульсера. По ее обращению, выразительной речи и манерам я понял, что имею дело с апостолом. «Вы удачно попали, monsieur, пока „другие“ будут у обедни, мы начнем обряды. Чтобы не уступать им, мы выбрали тот же час. Идемте ко мне, я покажу вам знамя».

Мы входим в скромный, чистенький домик; на самом видном месте над камином висит портрет Аллана Кардека, а напротив – не особенно изящная, но трогательная работа женщин: разноцветными нитками на картоне изображена хижина, каких много в деревне, и ее обитатель – голова ребенка с крыльями; внизу подписано: «Мой дом и я – служители вечного».

Часы на церкви бьют девять. Семьи каменоломов ждут около своих дверей знамени, чтобы открыть шествие. Дочь m-me Лерют, похожая на городскую девушку, одета в светлое платье; она помогает матери выносить знамя. По черной материи золотые надписи. Я читаю: «Смерть есть только один из этапов нашего пути к лучшему» и «Бояться смерти – значит не понимать ее». Мать прикрепляет к древку знамени щит с изображением руки, держащей факел. На нем написано: «К Богу – путем знания и милосердия». Она сама поднимает хоругвь, и я рядом с Фоккрулем тоже иду в процессии. Идут женщины, дети и рабочие, которые выгладили для этого случая свои синие рабочие куртки. Здесь вижу я тех, которые работают под землей, тех, которые дробят камень, и мастеров, одетых почти погородскому. В общем, нас человек сто.

«Прежде чем стать спириткой, я была верной католичкой, – призналась мне m-me Лерют, – но теперь всему этому конец. Разрыв со священником произошел в день св. Варвары. Мы все, спириты, были в церкви; кюре, положив руку на плечо моего мужа, сказал: „Лерют, вас и ваших товарищей я не могу исповедовать“. „Не трогайте меня“, – ответил он, и мы все вышли из церкви».

Как раз в это время мы проходили мимо церкви, в которую направлялись остальные жители местечка. Обе процессии косо посматривали одна на другую, но все обошлось мирно в силу привычки. Храм спиритов помешается невдалеке от церкви, несколько повыше ее, на склоне поросшего соснами холма, на вершине которого находятся развалины замка, по преданию – дворца Шарлеманя и четырех сыновей Aymond. Храм помешается между кладбищем и народным домом. Это здание выше других, а его острая черепичная крыша напоминает колокольню. В куполе изображено лучезарное око; две надписи идут от него к основанию крыши. Одна гласит: «Нет непоколебимой веры, кроме той, с которой во всякое время человечество может прямо смотреть в глаза разума». Вторую надпись, заключающую в себе все евангелие Аллана Кардека, я читал на его могиле в Pere-Lachaise: «Родиться, умереть, снова родиться, постоянно совершенствоваться – таков закон». Две гипсовых руки соединяются в центре, а виноградная ветка под ними свидетельствует о возрождении язычества и мистерий Диониса… В спиритизме воскресает бог Пан.

Председатель занимает единственное кресло; это – Леон Фоккруль, двоюродный брат моего механика; ему принадлежит земля, на которой построен храм. «Помолимся», – сказал он. Девушка в светлом платье открывает маленькую книжечку, почерневшую, как колдовская книга, и читает обращение «к милостивому и милосердному Богу, который допускает ради нашего усовершенствования сношение с духовным миром». Певучим голосом она просит, чтобы Бог удалил духов легкомысленных и насмешливых. Присутствующие говорят теперь только шепотом, как в церкви. Я рассматриваю зал. Стены украшены надписями; они нравятся этим честным каменоломам; в них видна свобода мысли, родственная протестантизму. Там я прочел между прочим: «Совесть дает ответ только Богу» и «В Его храм воспрещен вход тиранам». Астрономическая карта, печь, деревянный стол, звонок, складные стулья – вот и вся обстановка этой залы.

Механик тихонько говорит мне на ухо: «Прежде над бюстом Аллана Кардека висело Распятие, а теперь мы заменили его Иисусом-магнетизером». Действительно, я различаю хромолитографию, изображающую Христа, исцеляющего расслабленного.

Энергичным шиканьем молчание восстанавливается. М-те Лерют еще больше бледнеет; она закрывает глаза, и мне кажется, что от ее впалых щек исходит бледное сияние.

«Этот псалом, слова и музыку нам дали сами духи». В самом деле – медиум начинает; это тягучее пение действует на нервы, а слова могли бы быть написаны школьным учителем, ставшим писать декадентские стихи.

Но это ничуть не ослабляет впечатления. И, глядя на эти задумчивые, морщинистые лица, на черные руки рабочих, на восторженных и бледных детей, на прекрасные, светлые глаза работниц в полумраке, напоминающем катакомбы, переносишься в мистические эпохи, во времена гонимых религий. Здесь действительно чувствуется горячая, почти видимая вера.

Я не улыбаюсь, слушая эти детско-доверчивые псалмы. Голос Лерют слабеет, как у умирающей. Мне понятны грезы этих неразвитых людей, которые поднимают их над землей. Несколько девочек впадают в транс; одна из них принимает образ бедной девочки, заблудившейся в лесу, и слабым голосом рассказывает, что ее мать пошла просить подаяние и умерла с голода.

«Она часто является на наши сеансы, – объяснил мне механик, – и, воплотившись в медиума, она всегда рассказывает о печальном событии, за которым последовали ее одиночество и смерть».

И раздавалась жалоба: «Я голодна, я голодна. Девочки, не видели ли моей матери? Она в черном платье с розовой косынкой на шее. Я ищу ее со вчерашнего вечера. Девочки, скажите ей, чтобы она принесла мне поесть».

Дух, воплотившийся в другого ребенка, рассказывает о даме, замурованной в стене своего замка… Другие девочки – пишущие медиумы. Сжимая судорожно карандаш, их пальцы прыгают по толстой бумаге, взятой в лавочке; записанное представляет из себя большей частью рассказы женщин, у которых были пьяницы-мужья во время их земной жизни, или же довольно обыкновенные советы и правила морали. «Если бы не было другой жизни, – говорила m-me Лерют, – то мы были бы слишком несчастны».

Мне понятно благочестивое внимание этих необразованных людей, которым кажется, что они в криках своих детей слышат голос мертвых, подобно им когда-то страдавших при жизни и наслаждающихся теперь желанным покоем, бесконечным воскресным днем. Мы проводим целый час в возбуждении, происходящем от религиозного чувства и магнетизма. Новая молитва за «страдающие души» заканчивает сеанс. Открываются двери, струя свежего воздуха выводит меня из гнетущего состояния, в котором я находился все время. M-me Лерют берет свое знамя; призраки рассеялись, и она опять становится разговорчивой. «Я только что сегодня говорила с покойным Жозефом. Мертвые с нами, их только не видно. Он объяснил мне, что происходит, когда умирают… Кажется, сказал он мне, что засыпаешь в одной комнате, а просыпаешься в другой! Вот и все! Хотите посмотреть наши погребальные покровы и носилки, на которых мы кладем покойников?

В дни погребения совершаются большие спиритические церемонии. Мы всем обязаны духам. Иногда хозяева преследуют нас за них, но в конце концов они все отлично устраивают.

Видите ли, моя дочь родилась в день сеанса; ее отнесли в храм, едва она явилась на свет, и духи благословили ее; в ней, предсказали они, будет все мое счастье; это единственный ребенок, которого я не потеряла».

Между тем позади знамени, которым так гордится mme Лерют, составилась процессия и длинные улицы этой деревни, где над некоторыми дверями в нишах стоят еще изображения Св. Девы, огласились песней о возрождении:

Мне вспоминается моя недавняя беседа в Риме с Mgr. Battendier, только что возвратившимся из своего научного путешествия к спиритам, теософам, исследователям психических явлений… Он присутствовал при «выходе в астральном теле», который в кругу близких знакомых показывал полковник де Роша, и видел, как двигалась мебель около Евзапии Паладино.

Протестантизм, – говорил он, – нас больше не беспокоит; он постепенно перестает быть религией, превращаясь в светскую философию; спиритизм же, наоборот, представляет большую опасности. Чудеса являются его приманкой и средством пропаганды; он околдовывает души людей, а своим учением о перевоплощении колеблет основные догматы церкви – Рай и, в особенности, Ад.

В таком случае Лев XIII папской буллой осудит спиритов и их обряды? – спросил я.

Придется подождать, – отвечал прелат. – Это вопрос слишком сложный; встречаешься со множеством фактов, требующих научной проверки. Как религия, спиритизм, конечно, ересь, или, вернее, возрождение старых лжеучений, и в силу этого он подлежит осуждению; но большая часть спиритических явлений относится к области психологии и физики. Церковь может высказать свое мнение по поводу этих явлений лишь тогда, когда в них разберется наука.

В самом деле спиритизм состоит из двух различных частей: религии и чудесных явлений.

Поговорим прежде о религии.

В ней нет ничего отрицательного. Она представляет обыкновенный деизм с добавлением догмата неоплатоников о перевоплощении на земле и эволюции душ в неземных сферах и звездных пространствах.

Кроме души и тела спириты допускают еще существование третьего элемента – «peresprit».

«Peresprit» – род флюида с двояким свойством: он дает возможность духам умерших действовать в области материи, а некоторым живым, именно «медиумам», проникать в мир бесплотных духов.

В своих откровениях духи следуют за медиумом, они бывают христианами среди христиан, антиклерикалами среди свободомыслящих. Спиритизм – это гидра с тысячами, вернее, миллионами голов, не связанных между собою; каждый спиритический кружок непременно отличается один от другого. Зато число приверженцев спиритизма значительно, их вера – горяча, а проповедническое рвение неиссякаемо.

Я не верю в необычайную «материализацию» призраков, о которой спириты прожужжали нам уши, я считаю это обманом. Между прочим я делал опыты со знаменитым медиумом Крукса, который воспроизводил Katie King. Я констатировал только грубое мошенничество, медиум выдавал себя самого за призрак. В фотографии духов я также не верю; занимавшиеся этим фотографы плохо кончили – большей частью попали в исправительную тюрьму. Начиная от Ноте (Хоума) и кончая Евзапией Паладино и Анной Рот, все медиумы, показывающие физические явления, вроде музыкальных инструментов, летающих по воздуху, неожиданно вырастающих деревьев, рук покойников, дающих пощечины пораженным присутствующим, – все они не раз попадались на мошенничестве, как самые обыкновенные престидижитаторы. И вопрос, всегда ли они плутуют, остается, конечно, открытым.

Некоторые откровения духов, полученные постукиванием стола или при посредстве впавшего в транс медиума, настолько вздорны, столько в них чепухи, и иногда они бывают так возмутительно вульгарны и банальны, что, кажется, начинаешь понимать Гюисманса, называвшего сеансы подобного рода помойной ямой для отбросов с того света.

Значит ли это, что все мы должны согласиться с мнением одного гипнотизера, сказавшего, что спиритизм «не имеет ни идей, ни фактов, ничего…» Лично я думаю иначе; по-моему, спиритизм заключает в себе целую новую психологию и некоторую часть физики, граничащую с психологией. Наиболее искусные исследователи пользовались для своих научных открытий спиритическими явлениями. Правда, спиритизм только продолжает и популяризирует средневековый оккультизм и древнюю магию. Поскольку в спиритизме заключаются явления магнетизма, он привлек внимание к изучению искусственного сна, гипноза и внушения. Сложные проблемы личности, сумасшествия и сновидений сделались яснее, когда стали производить наблюдения над «воплощающими медиумами», одержимыми, подобно языческим колдуньям, каким-то посторонним духом. Экстериоризация, которую в наше время пытаются объяснить рационально, почти механически, была хорошо известна колдунам и одержимым, объяснявшим ее действием невидимых сущностей.

Телепатия (призраки живых людей) тоже тесно связана со спиритизмом. Темные и светлые таинственные силы многим перестали казаться выдумкой, когда все могли познакомиться с общедоступными чудесами спиритизма. Наконец, изучая спиритизм, мы встречаемся с намеком на новое открытие, которое, конечно, не замедлит подвергнуться точному исследованию; я говорю об «экстериоризации мысли». Мысль – это сила; она накопляется, умножается, действует на то, что мы называем материей, и может излучаться вокруг нас. Говорящие столы нам прямо показывают, когда нет обмана, что духи живых людей по крайней мере могут вибрировать и вне своей телесной оболочки и давать впечатление нового существа. По моему личному долгому опыту я убедился, что это действительно верно. На сеансах спиритизма и магии из самих нас исходят неведомые нам силы, которые могут появляться перед нами и отвечать на вопросы, как совершенно чужие нам силы. Ограничивается ли этим наша экстериоризация? Не можем ли мы, психически оставив наше тело, войти в соприкосновение с неведомыми сущностями?

Здесь окружены мы тайной, и головокружительные мысли подстерегают нас… Все же я пойду дальше: спиритизм напомнил нам, какое значение в мире живых имеет память о мертвых и их постоянное влияние; в темных и огрубевших душах нашего времени спиритизм разбудил чувство бессмертия, без которого я не допускаю высшего человечества. Думаю, что из-за этого можно забыть ложность самой доктрины и нелепости, связанные со спиритическими исследованиями.