1

Сью была вне себя. Она мчалась по переходам Большого Дома, не замечая ничего вокруг. Она не замечала, что её шляпка сбилась куда-то на спину и держится только на одной ленточке. Волосы, её длинные льняные волосы, которые так аккуратно расчёсывали каждое утро, теперь растрепались и развеваются сзади нестройной волной. На платье оторвалась оборка и волочится по полу вслед за ней, а на левом рукаве вырвана «с мясом» пуговица.

Её худощавое, обычно очень бледное, лицо все горело, тонкий нос ещё более заострился, а серо-голубые глаза слегка позеленели от злости и метали молнии.

Редкие в это время дня слуги, заслышав неистовое стаккато её каблучков, прижимались к стенам или скрывались в ближайшем боковом проходе, чтобы не оказаться на пути бури. Хотя Сью никогда не обижала слуг, долгие годы научили их своевременно уходить с пути белого человека…

Миссис Элоиза, «старая миссис», вместе со своей сестрой Оттилией и невесткой рассматривали кружева. Две девушки и старая Джейн подносили новые и новые образцы. Стулья, столики, кресла — все было занято воротничками и оборочками, накидками и салфетками, и просто кружевами в рулонах.

Все три белые женщины целиком и полностью погрузились в сложное дело. Они так и этак комплектовали изделия различных видов, подбирая «подарки» ближним и дальним соседям. Белые платья негритянок сливались с кружевными волнами. Они беспрекословно выполняли все указания хозяек: снимали одно и вешали другое, разворачивали и сворачивали рулоны, откладывали и перекладывали…

Внезапно появившаяся в дверях, запыхавшаяся Сью не соответствовала всей мирно-деловой атмосфере этой комнаты, что ошеломлённые женщины не могли вымолвить ни слова. Первой пришла в себя миссис Пендергаст-младшая:

— Господи, Сью! — воскликнула она, что с тобой случилось? И в каком ты виде?

— Бабушка! — обрела дар речи Сью и, не обращая внимания на слова матери, кинулась (прямо по кружевам!) к миссис Элоизе. — Бабушка, Сильвестр…

— Что такое сделал Сильвестр, Сью? — спросила мрсскс Элоиза, и в её голосе появилась та мягкость и размеренность, которая всегда приводила в ужас прислугу. Обе негритянки и мулатка застыли неподвижно там. где их застало вторжение Сью, стараясь не привлекать к себе внимания.

— Он… Он…

— Этот Сильвестр… — вмешалась в разговор мисс Оттилия, — он вчера опять забрал у меня девушку…

— Оттилия, не могу же я запретить ему брать у тебя девушек. И потом, этот разговор совсем не к месту, многозначительно указала сестре глазами на уткнувшуюся ей в колени Сью. — Так что же такое сделал Сильвестр? — спросила она внучку, поднимая её голову и приглаживая, насколько это было возможно, её волосы.

— Он ударил Тома по руке! И сломал ему палец!

— Но, дорогая… Хозяин вправе наказать негра, если находит нужным. Это завещано нам от бога! И неужели ты никогда не видела, как наказывают негров?

— Да нет, бабушка? Это же — Том-скрипач! Он не сможет играть! А как же мой сюрприз? До дня рождения осталось только две недели…

— Вот ты о чем… — протянула бабушка.

В этот момент в комнате появился Сильвестр.

— Послушай, сестрёнка…

Но продолжить ему не дали. Все три женщины заговорили враз: Сью была любимой внучкой мистера Джошуа, и он, и миссис Элоиза баловали её бесконечно. Миссис Этельберта не могла спокойно смотреть на слезы дочери, а мисс Оттилия просто терпеть не могла своего внучатого племянника. Обе негритянки. и мулатка воспользовались случаем, чтобы ещё глубже забиться в угол. Наконец миссис Элоиза овладела положением:

— Перестаньте сейчас же и ведите себя прилично! — оборвала она словоизвержение невестки и сестры. — А ты перестань хныкать, — это к Сью, — посмотри на себя: глаза красные, волосы растрёпаны… Фу! Как некрасиво. И платье порвано… Сейчас же зови свою Мэри, и пусть она приведёт тебя в порядок! А вы, сэр, — это уже к Сильвестру, — немедленно извольте отвечать, с чего это вдруг вы вздумали ломать пальцы Тому-скрипачу? И что это за привычки: ломать пальцы? Теперь он не только играть, но и работать не сможет…

— Но, мам, он же мой конюх… А Голконда оказалась не чищена и не кормлена…

— Это потому, что я с утра забрала его с конюшни! Играть… — попыталась защитить негра Сью.

— Ты не права, — оборвала её бабушка, — негр должен выполнить свою работу. И нечего с самого утра играть на скрипках! Для этого можно найти другое время. Но и вы, сэр, должны были думать, прежде чем ломать пальцы негру…

— Да не ломал я. Я приказал вывести мне Голконду, я он кинулся её чистить! Не мог же я ждать? Я вбежал в конюшню и вытянул его раз кнутовищем… Откуда я знал, что он будет подставлять свои пальцы?

— Что может быть проще! — воскликну, Сильвестр. — Я сейчас как раз собрался к Этвудам — договорились с молодым Говардом проехаться в леса за болотом… У них есть такой скрипач… — он даже прищёлкнул пальцами. — Другого такого нет на всей Реке! Я думаю, что мне удастся выпросить его на две—три недели…

— А он правда лучше, чем наш Том? — спросила Сью.

— О! — протянула бабушка. — Я давно слышала о слепом скрипаче из Этвудхилла. Говорят, что на всей Реке нет лучшего!

 

2

Скрипача привезли только на третий день. Это был сравнительно молодой негр с очень живым и подвижным лицом. Видимо, в связи со своим недостатком, он научился, как все прочие негры, надевать маску большого послушания. И именно благодаря выразительности этого лица, Сью очень скоро перестала замечать его пустые глазницы.

Сью немедленно приставила к нему маленького Томми, чтобы тот повсюду сопровождал его во всех переходах Большого Дома. Как всех негров мужского пола на всех плантациях, скрипача звали Джо — так удобнее было их хозяевам: раз негр — значит Джо, и не нужно затруднять себя запоминанием различных имён. Так же, как всех мулатов называли Томами. Иногда, чтобы отличить одного негра от другого, прибавляли родовое имя негра или профессиональный признак, как было удобнее. Этого негра звали Джо-скрипач или слепой Джо.

Он превзошёл все ожидания. Казалось, скрипка и он — неразделимы. С первых тактов уловив незатейливую мелодию, изображённую Сью с помощью старенького пианино, он тут же проигрывал её всю на память, не только повторяв все её вычурности и пассажи, которыми она старалась заменить недостаток мыслей и чувств, но и значительно украсив и обогатив мелодию собственными, довольно-таки виртуозными вариациями. Сью была в восторге! Ей потребовалось всего несколько дней, чтобы освоить аккомпанемент к этой «своей» новой мелодии. Уже на пятый день её «Торжественная кантата» зазвучала действительно торжественно. Все остальные члены оркестра старались вовсю: во-первых, все негры на плантации обожали «маленькую мисс», как называли Сью, а во-вторых, до настоянию «старой миссис» они все были освобождены на это время от работы, чтобы не получалось таких досадных недоразумений, как со скрипачом-конюхом.

Все они, старые негры, игравшие в орхестре ел, о в;е времена, когда молодая мисс Этельберта только переступила порог Большего Дома в качестве жены молодого мистера Джошуа (а ведь с тех пор в Большой Реке утекло много воды — уже её младшей дочери исполнилось пятнадцать), имели достаточный опыт и технику для того, чтобы быстро осеоэть свои, не очень сложные, партии.

Маленький Томми, приставленный Сью к Джо-скрипачу, неожиданно проявил большую тягу к музыке. Сью невольно обратила внимание на его живые глаза, возбуждённо блестевшие в полумраке зала, где они занимались. И вот однажды, окончив репетицию и распустив оркестр, она подозвала Томми к пианино. Мальчик удивительно легко повторил за ней голосом все отдельные ноты и аккорды, которые она извлекала из инструмента.

— Посмотрите, Джо, — обратилась она к слепому скрипачу. — Посмотрите, Джо, как хорошо он чувствует музыку! Если им заняться всерьёз, из него должен получиться отличный скрипач!

Джо ничего не сказав, но на его лице отразилась столь сложная гамма чувств, что Сью невольно обратила на неё внимание.

— Как, Джо, вы не находите, что него замечательный слух?

Джо опять ничего не ответил, но на его лице Сью прочла, что он недоволен этим её открытием.

— Джо, объясните, пожалуйста, мне своё молчание! — Сью начинала сердиться.

— Мисс Сью, — сказал негр, — мисс Сью, он слишком хорошо чувствует музыку…

— Джо, вы хотите сказать…

— Я хочу сказать, что лучше бы ему не, иметь такого слуха!

— Но почему?

— Я не хочу, чтобы он, тоже стал несчастным… Как я.

— Но… Разве вы несчастны, Джо? — удивила: Сью. — Вы, который так хорошо играет? Вы, который чувствует музыку лучше, чем многие белые? А кроме того… — она замялась, подыскивая выражение, — при вашей…

— При моей слепоте? Да, при моей слепоте мне ничего, кроме этой скрипки, — он погладил рукой верхнюю деку, — не осталось? Я должен радоваться?

— А разве музыка не приносит вам радость, Джо?

— Приносит… Но глаза… Видеть мир, солнце, вот этого мальчика… — его рука опустилась на курчавую голову Томми.

— Но, Джо, вы же не можете вернуть себе глаза…

— Я могу сохранить их другому…

— Ничего не понимаю. При чем здесь музыка и глаза?

— Ну мне же вынули глаза…

— Как!? Вынули?

— Вот так просто вынули, чтобы лучше чувствовал музыку, — его рука все ещё лежала на голове Томми, я вдруг Сью увидела, как его длинные пальцы шевельнулись и двинулись в направлении широко раскрытых глаз мальчика. Она хотела убежать, но ноги не двигались, и она застыла, прижавшись спиной к пианино.

— А ты, Томми, лучше забудь про музыку и никому никогда не говори об этом, — продолжал Джо.

— Джо, вы хотите сказать, что я… Что мы?..

— Да, мисс Сью, я не верю белым. Самым хорошим, самым добрым, ибо это мисс Арабела, дочь старого Этвуда, приказала вынуть мне глаза. А ей было тогда пятнадцать, как и вам… А я был вот такой, — и он указал на Томми.

 

3

Этой же ночью Сью увидела сон. Сначала она услышала музыку. Где-то далеко-далеко пела скрипка. Радостно и грустно одновременно Сью слушала, слушала, а потом вспорхнула и полетела. Она летела по длинной анфиладе комнат, отыскивая неизвестного скрипача, а скрипка слышалась все ближе и ближе.

И вот она увидела его. Это был… Томми! Конечно же, Томми! Этот маленький мулат, попавший к ним на плантацию по обмену совсем крошечным! Сью не помнила с какой плантации. Да она особенно и не интересовалась. Каждый год негритянки рожали детей со светлой кожей, и каждый год их меняли на таких же на других плантациях. Сью никогда не задумывалась, для чего это делается. Так записано в законах и все.

А Томми играл. Задумчивое, грустное адажио сменилось быстрым рондо, из-под смычка вылетали радостные вариации… Вдруг Сью увидела, что рядом с ней стоит какая-то женщина.

— Послушай, Сью, — сказала она, — как хорошо он играет! Какой у него острый слух.

— Да, — ответила Сью, — у него очень острый слух.

— А он будет ещё острее, если мальчика ослепить!

— Но ему же будет больно!

— Ерунда, — сказала женщина, — негры не чувствуют боли.

— «Так же говорила и бабушка», — подумала Сью.

— «Может быть и правда он не чувствует боли?».

— А как он будет играть! — продолжала женщина.

— Лучше, чем Джо!

И она потянула Сью за руку к мальчику:

— Смотри, это так просто! Надо положить руки вот так и надавить пальцами… Ну, давай же!

— Как, я сама?

— Конечно, — ответила женщина, — только ты сама!

— Я не могу, — сказала Сью, — может быть, лучше пусть это сделает кто-нибудь из конюхов?

— Какая разница! Лучше ты все-таки сделай это сама. Это надо сделать! У тебя будет свой, самый лучший на всей Реке скрипач!

И вдруг Сью увидела Джо. Он появился неизвестно откуда, закрыл собой Томми, и Сью с ужасом увидела его искажённое лицо:

— Заодно вырви и мне язык Сью! И глаза вырви! — и Сью увидела живые, любопытные глаза Томми в его, до того пустых, глазницах. — А как я буду играть! Ещё лучше! Ну, клади руки. Клади же! Как тебя учили?

И он приближал своё, искажённое болью и гневом лицо все ближе и ближе к ней. Сью хотела оттолкнуть его руками, а руки не подчинились! Она хотела убежать, но не могла сделать ни шагу, пыталась позвать на помощь, а в горле застрял противный комок, и изо рта вырвалось какое-то мычание… Усилием воли она протолкнула этот комок, заставила себя закричать… И проснулась.

Свежий ночной воздух вливался в окно. Из сада доносилось пенке ночных насекомых…

— Как хорошо, что это только сон! — подумала Сью.

 

4

— Вы играли сегодня ночью, Джо? — спросила Сью на следующий день. — Я, кажется, слышала вашу скрипку…

— Я играл, но очень тихо… Вы не могли слышать, мисс Сью, ведь людская далеко от господских комнат.

— Нет, я слышала! — упорствовала Сью.

Репетиция давно закончилась, и они втроём (Томми в углу) находились в зале.

— Кажется, что-то такое… — Сью взяла несколько аккордов, запомнившихся ей из мелодии сна.

— Нет, мисс Сью, немного не так. Я играл вот это…

— Пожалуйста, Джо, сыграйте мне.

Джо молча поднял скрипку. Медленные грустные аккорды наполнили комнату. Постепенно, по мере того, как Джо увлекался, они становились все выразительнее и богаче. И вдруг Сью услышала в них безысходную боль. Боль и тоска кричали в каждой ноте, в каждом аккорде! Боль и тоска, и ненависть волной надвигались на неё, обвиняли в чем-то, требовали что-то от неё. Ей слышался звук плетей, ударявших обнажённое тело, и стон большого сильного мужчины, и сдерживаемый плач женщины.

Все, что вошло в плоть и кровь белой девушки, дочери хозяина и будущей хозяйки, все, чему её учили с самого раннего детства, все, к чему она привыкла с пелёнок, запротестовало в ней, и она бросила свои руки на клавиши.

Мощный аккорд диссонансом ворвался в мелодию скрипки:

— Молчи, раб! — требовало пианино.

Но скрипка не поддалась, не послушалась! Скорбь и боль первоначальной мелодии сменились робким протестом. Пианино требовало послушания, а скрипка отвечала ему новым взрывом возмущения. И вот уже слабые аккорды пианино покрыты мощной волной:

— День Гнева настал! Берегитесь, хозяева!

Сью вдруг почувствовала в себе, где-то в сердце, в груди, в руках, даже в кончиках пальцев сумасшедшую радость, её тоже захватило это чувство, она забыла, что она — белая. Нет, она не забыла, что она белая, но она вдруг почувствовала себя чёрной! И аккорды скрипки и пианино слились в едином ликующем порыве!

Но вот Джо опустил смычок, и Сью бессильно бросила руки на колени. В её душе с новой силой вспыхнула борьба. Ей казалось, что все белые, которых она знала и не знала, все её. братья, мать, отец, бабушка, многочисленные дяди и тёти сейчас ворвутся в эту комнату, чтобы разделаться с отступницей!

Сью подняла голову и увидела, что из пустых глазниц Джо одна за другой катятся крупные слезы. И она почувствовала, что она должна, обязана немедленно вытереть эти слезы и утешить этого бесконечно несчастного человека, который вдруг стал для неё таким дорогим и близким!

Она снова забыла, что она — белая девушка, хозяйка. Сью вскочила со своего стульчика, подбежала к Джо… Она сама плакала и не замечала этого. Дрожащими руками она вытирала ему слезы, трепещущие губы лепетали что-то…

Левая рука Джо неуверенно поднялась в воздух и легла на её плечи. И тогда Сью вдруг поняла, что ей надо, со вздохом облегчения приникла к нему и прижалась щекой к его большой и сильной груди… Несколько минут они простояли абсолютно неподвижно.

Какой-то посторонний звук заставил её резко вырваться из объятий Джо и обернуться: в дверях стояла бабушка, старая миссис… Страх сковал сердце, и она потеряла сознание…

 

5

Несколько дней Сью дали поболеть.

Наконец, однажды утром в её спальне появилась бабушка. Темнокожая горничная, причёсывающая Сью, повинуясь требовательному жесту, беззвучно исчезла. Миссис Элоиза неторопливо подвинула себе стул так, чтобы солнце не падало ей в лицо, и уселась.

— Сью, дорогая, — начала она после минутного молчания, — мы с мистером Джошуа, — она всегда так называла своего мужа, — мы с мистером Джошуа решили, что пора тебе подарить своё «Евангелие».

Каждая белая девушка собственноручно переписывала «Евангелие». В тот день, когда ей исполнилось десять лет, ей преподносили книгу с чистыми листами. В день своей свадьбы она дарила своему мужу переписанное ею «Евангелие».

— Но, бабушка… Я ещё не хочу…

— Ты закончила переписывать святую книгу?

— Да. И заставки все нарисовала.

— Значит тебе уже пора.

— Но…

— Никаких «но». Кроме всего прочего, за тобой долг. Долг белой женщины. Смотри, враждой белой семье есть дети, но, в основном, это мальчики. Господь Бог не даёт нам, белым матерям, девочек. У меня — трос сыновей и одна дочь. У твоей матери — тоже. Поэтому мы, белые, не можем допускать расточительства…

— А как же бабушка Оттилия?

— Оттилия была бы замужем… Но в детстве она упала с лошади… У неё не могло быть детей… Такова воля Господа!

Некоторое время они помолчали. Бабушка понимала, что Сью надо переварить услышанное.

— Бабушка, а как же…

— Что, «как же»?

Все события последних дней снова вспыхнули в памяти Сью:

— А как же Джо?

— Джо? — бабушка сделала вид, что удивлена, хотя давно уже ожидала этого вопроса. — Джо давно уже отвезли. Сколько же можно держать в доме чужую вещь?

— Бабушка! Он же не вещь!

— Да ты что, внучка? Ты думаешь, что говоришь? Не говоря уже о том, что по закону… Да ты ведь переписывала «Евангелие»! Ты помнишь, что за кара полагается белой женщине, если она позволит негру…

Сью молчала.

— Ну!

Кивок головой.

— Нет, ты скажи!

— Камни… — прошептала Сью.

— Вот, вот! В неё должны бросать камни до тех пор, пока се тело не скроется под ними, и камни не перестанут шевелиться. Ты этого хочешь? Отвечай!

— Нет…

— Громче!

— Нет, не хочу! — почти закричала Сью.

— А ты представь, что я расскажу мистеру Джошуа? Ты же знаешь своего деда? Для него закон — прежде всего…

Миссис Элоиза немного покривила душой перед внучкой: мистер Джошуа узнал все из её уст в тот же день, когда свершилось преступление. Но мистер Джошуа 11 сам знал, когда настаивать на выполнении закона, а тогда — забыть о его существовании.

— Бабушка, миленькая, не надо… — Сью упала на колени около бабушки и, как когда-то в детстве, уткнулась лицом в её подол.

— Не бойся, глупая, не расскажу… — сказала бабушка, поглаживая её волосы.

— Ах, если бы я была чёрной! — еле слышно прошептала Сью.

— Вот уж глупость, так глупость! — протянула миссис Элоиза. — Уж большей я ещё не слышала! Да ты давно уже была бы любовницей какого-нибудь из братьев Этвудов, а то и всех вместе! И думать бы не думала о своём Джо! И уж, наверное, не один твой ребёнок оказался бы на другой плантации!

— Как это, бабушка?

— Ну, не буду я тебе объяснять, сама не маленькая! И вообще, мне уже надоел этот разговор… Приготовься, на днях мы поедем…

— Куда? — Сью подняла голову и посмотрела снизу вверх на миссис Элоизу.

— Поедем в гости к твоему жениху.

— А кто он?

— Ну вот, это тебе и надо было спрашивать с самого начала, а не заниматься разными глупостями. Мы^с дедушкой долго думали… Мы с дедушкой хотим, чтобы ты была полной хозяйкой… Младших сыновей есть сколько угодно… Но ведь это совсем не интересно — всю жизнь в подчинении… А из старших не женатые только Говард Этвуд, мы его отвели сразу, и Питер — твой четвероюродный дядя, сын Роберта Пендергаста.

— Бабушка, но он же старый!

— Ему всего тридцать. Подумаешь — пятнадцать лет разницы! Это совсем немного! Больше будет тебя любить.

 

6

38 февраля 203 года эры Пендергастов на флагштоке Истпендергастхилла взвились два флага: флаг старших Пендергастов под флагом младшей ветви рода.

Сигнал отрепетировали на плантациях, расположенных справа и слева, затем далее… Буквально через час вся Река знала, что мистер Джошуа Пендергаст 11 собрался в гости к своим родственникам.

Все понимали в чем дело и стали готовить свои парадные одеяния в ожидании того момента, когда на флагштоке Вестпендергастхилла взовьётся флаг общего сбора, под которым повиснет голубой флаг, что будет означать приглашение на свадьбу.