Отряд племени Уру-Уру

аи-Наи проснулся от страшного шума, внезапно нарушившего ночную тишину. В реве мужских голосов и визге женщин особенно выделялся пронзительный и высокий голос молодой Учанги. Старый Бо-ра бросил в костер охапку сухого хвороста, и маленькая прогалина среди густого и темного леса вспыхнула изумрудными тенями. Горстка мужчин и юношей небольшого племени Уру-Уру отбивалась от высоких беловолосых людей — те окружили стойбище и с ревом напали на его защитников. Вожак нападавших, свирепый на вид человек с бородой почти до пояса, схватив Учангу за волосы, тащил ее от костра в чащу леса. Вот почему так громко и пронзительно кричала Учанга. Маленький Каи-Наи видел, как его отец сцепился с охотником из чужого племени и покатился вместе с ним по земле.

Каи-Наи охватил ужас. Он задрожал под волчьей шкурой, которой его укрывали на ночь, но вместе с ужасом в нем проснулась звериная злость, жажда мести и смутное чувство, что он должен наравне с другими защитить родной дом. Он еще толком не понимал, что творится вокруг, но инстинкт обитателя леса подсказал ему, что эта минута грозит всему племени Уру-Уру смертельной опасностью.

Каи-Наи завизжал, как волчонок и, когда мимо него пробегал чужой воин, размахивая каменным топором, бросился врагу под ноги и со злостью и отвращением впился острыми зубами в твердую вонючую икру. Воин взвыл от боли, затряс ногой, стараясь избавиться от мальчика, но Каи-Наи крепко стиснул зубы, хотя рот его заполнила горечь — тело воина было смазано зловонным жиром. Воин бросил топор на землю, вцепился обеими руками в волосы Каи-Наи, оторвал его от ноги, как пиявку, поднял вверх, ударил ногой в живот и отбросил далеко от себя. Потом подхватил топор и снова бросился в бой.

От удара у Каи-Наи захватило дух, он резко выдохнул весь воздух и никак не мог снова вдохнуть. В глазах у него потемнело, и он без сознания покатился под какой-то куст.

Сколько так пролежал Каи-Наи, он не знал. Но когда открыл глаза, в лагере было тихо. Солнце стояло высоко, и лучи его, пробиваясь сквозь листву, падали на землю золотистыми кругами. Каи-Наи приподнялся и, протирая глаза кулаками, прищурился от яркого солнечного света.

Он уже забыл, что случилось ночью. Его лишь удивило, что он лежал не под шкурой у костра, как всегда, и что в стойбище было очень тихо: в такое время обычно всегда пылал костер, рядом возились женщины, и мать непременно отчитывала молодую Учангу.

Каи-Наи встал и направился к лагерю. То, что он там увидел, внезапно оживило в его памяти события прошлой ночи. У потухшего костра, уткнувшись головой в пепел, с обгоревшими седыми волосами лежал лицом вниз старый Бо-ра, а на голове у него чернела рана от удара тяжелого топора.

— Дед! — хотел было крикнуть Каи-Наи, но осекся: он увидел, что чуть поодаль, навалившись на врага, лежит его отец, а в спине отца торчит древко сломанного копья.

Вся прогалина была покрыта трупами беловолосых и людей из племени Уру-Уру. И вновь, как и вчера, Каи-Наи охватил ужас и звериная злоба на далекого врага. Здесь, на этой лесной прогалине, никого не осталось в живых из родных и близких ему людей.

Каи-Наи, дрожа, обошел поляну, всматриваясь в знакомые и незнакомые, чужие и родные лица, и нигде не заметил ни единого движения, не услышал ни единого звука, стона. Всюду были холодные мертвые тела, оскаленные зубы и застывшие глаза воинов. Женщин среди мертвых не было, кроме старухи-жены деда Бо-ра. Тяжелое копье догнало ее у самого края прогалины, и она, раскинув руки, лежала теперь неподвижно, как и ее старый муж. Старухи не нужны были беловолосым людям, а старой в становище была только Гобана, жена Бо-ра.

Каи-Наи не знал, что делать. Он напоминал олененка, чью мать убили охотники. Олениха лежит, вытянув ноги и откинув голову, остекленевшие глаза ее уже слепы, а глупый олененок стоит возле нее, лижет ей морду и ревет, не понимая, что с матерью, отчего она так неподвижна и холодна.

Каи-Наи впал в отупение. Он был один в этом хоть и родном, но страшном, темном лесу. Он бессильно сел на землю, взглянул на заваленный трупами лагерь и страшно, громко завыл, заплакал.

На прогалине было тихо. Лишь негромко шумел лес и вороны, прилетевшие еще утром, сидели на ветках и каркали, перекликаясь между собой. Они посматривали на трупы, но пока не решались слететь вниз.

Долго сидел и плакал Каи-Наи. Вороны, искоса поглядывая на мальчика, по одной то осторожно слетали на землю и прохаживались вокруг трупов, то снова взмывали на деревья и оттуда черными стайками наблюдали за Каи-Наи. Когда мальчик поднял голову, пара воронов уже сидела на отцовской спине, поклевывая рану у самого древка.

Каи-Наи вскочил и бросился к телу отца. Вороны, каркая, поднялось вверх и снова расселись на ветках вокруг поляны.

Каи-Наи вытащил копье из отцовской спины, поднял оружие вверх и потряс им в воздухе.

— Ого-го! Беловолосые люди! — крикнул он в том направлении, куда, как он думал, ушли враги.

— …Го-го!.. Люди… — крикнул кто-то из леса.

— Я пойду по вашим следам! Я отомщу за отца и мать! — крикнул Каи-Наи.

— …отца и мать! — опять отозвался кто-то из чащи леса.

Каи-Наи прислушался. Лес тихонько шумел вокруг. Вороны повернули головы и следили за каждым движением Каи-Наи. На соседнем дереве сидел дятел и звонко долбил кору: тук, тук…

— Тук, тук!.. — отзывался кто-то из леса.

— Я не боюсь тебя! — злобно крикнул Каи-Наи.

— …боюсь тебя! — отозвалось из леса.

Каи-Наи, сжав зубы, бросился в лес. Нигде никого не было.

Каи-Наи, то наклоняясь к земле, как собака, то рассматривая ветви и кору деревьев, бежал по лесу с единственной мыслью догнать врагов, увидеть мать, которую забрали беловолосые люди, и отомстить за отца. Как отомстить, он и сам не знал.

Долго бежал Каи-Наи. В груди у него клокотала жажда мести и горел пыл погони. Он позабыл, что остался совсем один посреди этого страшного темного леса, что рядом нет сильной руки отца — с ним он часто ходил на охоту и ставил ловушки и силки на зверей.

Лес шумел у него над головой; какие-то птицы печально перекликались в вышине, а он бежал и бежал… Наконец Каи-Наи остановился передохнуть и прижался всем телом к дереву. Темная кожа Каи-Наи слилась с рыжеватой древесной корой. Нужно было обладать очень острым зрением, чтобы разглядеть в полумраке леса его маленькую фигурку.

Отдышавшись, Каи-Наи осторожно огляделся. Какое-то неосознанное чувство подсказывало ему, что дальше идти нельзя, что там его подстерегает опасность.

Он затаил дыхание и стал ждать.

Невдалеке послышалось еле слышное урчание.

Каи-Наи еще крепче прижался к дереву: он знал, что это урчит злейший лесной враг человека — рысь. Мальчик потянул носом, и легкий ветерок принес знакомый запах зверя. Каи-Наи понял, что рысь не почуяла его — ветер долетал с той стороны, где затаился зверь. Каи-Наи, не двигаясь, водил глазами вокруг. Саженях в трех от его укрытия почти до самой земли свешивалась ветвь, а над ней искрились две зеленые звезды. Звезды то гасли, то снова загорались.

Каи-Наи замер и закрыл глаза: он думал, что и его глаза сейчас светятся в полумраке леса, как глаза зверя. Вдруг, вместе с запахом рыси, паренек распознал своим острым нюхом еще один запах. Это был тяжелый запах лося. Теперь Каи-Наи даже с закрытыми глазами знал, на кого охотится рысь. Его лишь удивило, что он не почувствовал запаха лося раньше.

Лось стоял недалеко от рыси и, подняв голову, объедал почки на соседнем дереве. Когда лось оказался еще ближе к рыси, та поползла по ветке, затем, покачав задом, прыгнула и вцепилась ему в шею.

Могучий рев лося прокатился по лесу, он закинул рога на спину и, ломая все перед собой, бросился прочь, унося на своей спине страшного всадника.

Каи-Наи засмеялся: глупый лось, не услышал рыси… Мальчик завидовал рыси, — у нее будет обед, а у него с утра в животе пусто. Он отделился от дерева и с опаской пошел по тропе, проложенной врагами.

Он не сомневался, что выбрал верный путь. Невозможно в промозглом лесу скрыть следы отряда в сотню людей, тащившего за собой женщин. Примятый мох, сломанные недавно ветки, сорванная кора обозначали путь врага; не считая разных звериных троп и тропинок, это была единственная дорога, по которой можно было пробраться через лес.

Едва мальчик сходил с тропы, как сразу попадал в такую чащу, такие непролазные дебри, что ему невольно приходилось возвращаться на прежнюю дорогу. Но и по этой тропинке идти было трудно: она то бежала через глубокие овраги, сплошь заваленные старыми трухлявыми деревьями и хворостом; то держи-дерево, словно толстой паутиной, заплетало колючими ветвями проход; то плющ и лозы дикого винограда, перебрасываясь с дерева на дерево, с ветки на ветку и стелясь по земле, преграждали дорогу, путались в ногах и мешали Каи-Наи. А он, как обезьяна, пролезал сквозь паутину держи-дерева, карабкался на толстые тысячелетние дубы, росшие посреди дороги; повисал на корнях деревьев, спускаясь с круч; весь промок в потоках, с бешеным ревом падавших в овраги и пропасти. Затем он выбрался на ровное место и вышел на большую прогалину, окруженную дикими яблонями и грушевыми деревьями.

Здесь было ясно и солнечно.

Трава на прогалине была смята и истоптана, а посередине еле заметным дымком курился угасающий костер.

Каи-Наи остановился. На прогалине никого не было. Враги, как видно, ушли отсюда недавно и их легко будет догнать в лесу. Но Каи-Наи так утомился и был так голоден, что повалился под куст и с полчаса отдыхал.

Надеясь найти какую-нибудь еду, он подошел к костру. Беловолосые ели на обед мясо дикого кабана и оленя, и у костра валялись объедки. Мальчик обгрыз и обсосал кости, на которых почти не осталось мяса, и ему еще сильнее захотелось есть; тогда он набил желудок яблоками и грушами, в изобилии валявшимися на земле, и без сил заснул под кустом.

 

Огни на красной скале

аи-Наи разбудил жуткий удар грома, прокатившийся по лесу. Сверкнула молния и осветила темную поляну. Мальчик вскочил, дрожа от ужаса. Он не раз и раньше слышал раскаты грома и видел молнию, и они всегда вызывали у него тревогу и непонятный, панический страх. Над лесом плыли тяжелые тучи, было душно и жарко. Лес раскачивался и трещал под натиском сильного ветра. Снова ударил гром. Огненная молния разодрала небо пополам и ослепительной изломанной стрелой ударила в сухую грушу, которая одиноко высилась на поляне. Дерево раскололось вдоль, занялось дымом и вспыхнуло высоким, до самых облаков, столбом пламени. Почти одновременно снова ударил гром. У Каи-Наи затрещало в ушах и он, оглохший и чуть не ослепший, не помня себя, бросился в лес. Он бежал по лесу, не разбирая дороги, падая и снова подымаясь на ноги, а над головой у него кто-то раздирал небо и бил по лесу ослепительными стрелами. И все эти страшные могущественные силы, казалось ему, охотились на него, на маленького мальчика Каи-Наи. Он бежал, не останавливаясь, продирался сквозь чащу, а сердце билось в груди, как испуганная птица, и грудь распирало так, что невозможно было дышать. Наконец он остановился, прислонился к дереву и прислушался. Гром грохотал немного в отдалении, и Каи-Наи понял, что это могучее, сотрясавшее небо и лес и гнавшееся за ним, не знает, где он, не в состоянии его найти, и он может отдохнуть. Вдруг пошел дождь, сперва слабый, потом все сильнее и сильнее, и через минуту лес был полон шороха и шума ливня, падавшего сверху целыми потоками. Когда блеснула молния и лес на миг озарило зеленое пламя, Каи-Наи увидел, что он стоит у старого толстого дуба, а над головой у него чернеет дупло. Мальчик подпрыгнул, ухватился за край дупла, подтянулся на руках и сунул голову в дупло.

— Фрр!.. — зашумело что-то в дупле.

Каи-Наи разжал руки и упал на землю; из дупла вылетела какая-то большая птица и скрылась в полумраке леса. Каи-Наи переждал немного, потом постучал кулаком по стволу.

— Эй, вылезай, кто там еще есть! — крикнул он.

Дупло молчало. Тогда мальчик снова подтянулся на руках и влез в дупло. Там было сухо и тепло; дупло было таким большим, что в нем поместились бы и трое таких же мальчишек. Устраиваясь в дупле, Каи-Наи почувствовал, что лежит на чем-то твердом; это твердое перекатывалось под ним, как мелкие камни. Рукам и он нащупал груду орехов: он случайно наткнулся на дупло, где белка хранила свои зимние запасы. Каи-Наи обрадовался, и через минуту орехи затрещали на крепких зубах мальчика. А снаружи лил дождь, шумел листвой темный лес и громыхал вдалеке гром, но он был теперь не страшен.

Всю ночь бушевала непогода, а Каи-Наи, наевшись орехов, как белка спал в дупле.

Каи-Наи проснулся от легкого удара по голове, как будто кто-то бросил в него камешек. Он открыл глаза. На краю дупла сидела белка и, свесив внутрь хвост, чесала лапками уши. Она только что принесла в свою кладовую новую порцию орехов. Каи-Наи быстро протянул руку и схватил белку за хвост. Она обернулась и укусила мальчика за палец. Тогда он, как белка ни сопротивлялась, подтащил ее к себе и задушил. Он запустил зубы в мех белки, задрожал от радости и заурчал, как дикая кошка. Разодрав белку, он стал жевать еще теплое мясо зверька. Съев белку и закусив орехами, он почувствовал себя сытым. Живот был полон еды, по нему растекалось тепло. Каи-Наи даже погладил себя рукой по животу. Живот был круглым и твердым, как барабан. Каи-Наи довольно рассмеялся: это уже не дикие яблоки. Но вдруг вспомнил, что он одинок здесь, в лесу, хоть и сыт. Печаль и жажда мести с новой силой загорелись в дикой душе Каи-Наи. Он выбросил все орехи из дупла и выбрался наружу. Для чего было выбрасывать орехи, Каи-Наи не знал. Когда ему встречалось птичье гнездо, он всегда разрушал его, разбивал лежавшие там яйца и выкидывал из гнезда птенцов. Так поступали все ребята, товарищи Каи-Наи, и делали это без всякой злости, даже тогда, когда им совсем не хотелось есть.

Стояла замечательное утро. Листья были мокрыми от ночного дождя. Капли сверкали на солнце, как алмазы. Пахло древесной корой и прелыми листьями.

Каи-Наи пошел напрямик в ту сторону, где думал найти прогалину с костром. Там он надеялся снова выйти на след врагов.

Он уже с час шел по лесу и удивлялся, что прогалина, где он видел вчера костер, все не попадалась. Ему показалось, что он взял слишком вправо; поэтому он повернул налево и шел так некоторое время, но прогалины все не было, и паренек с досадой понял, что сбился с дороги. Каи-Наи забеспокоился. Когда он преследовал врагов, у него была одна цель — догнать их. О том, что будет дальше, он не думал. Эта лесная тропа оставалась его единственной связью с людьми, хоть они и были его врагами. Потеряв тропу, он остался один против леса, против тех могучих сил, что еще вчера грохотали над его головой. Кто знает — может, они поймут, что он заблудился, снова явятся сюда и нападут на него. Каи-Наи считал, что удар молнии, который зажег грушу, метил в него, и он только случайно, спрятавшись в дупле, избежал верной смерти.

Он заскулил и, сорвавшись с места, побежал напрямик через лес. Теперь он не знал, куда бежит, он лишь чувствовал, что оставаться на месте нельзя, что надо что-то делать и куда-то бежать. Долго в отчаянии бежал мальчик, а лес хлестал его ветвями, раздирал кожу сучками и шумел над его головой непроглядным пологом. Но вот деревья начали редеть, перед глазами Каи-Наи закачался лоскут неба, и вскоре он очутился на прогалине.

Он радостно выбежал на поляну. Посреди поляны он остановился и стал рассматривать землю, надеясь найти следы вражеской стоянки, но это была не та прогалина, где он нашел вчера костер.

Неожиданно позади послышался шорох. Каи-Наи быстро обернулся и обомлел от ужаса: в нескольких шагах от него стоял медведь. Вокруг зверя вилось облако пчел. Одной лапой медведь закрывал глаза, а другой отмахивался от яростно нападавших пчел. Видимо, медведь набрел где-то на улей, разломал его и хорошенько полакомился медом.

Медведь был тотемом родного племени Каи-Наи. Ни один человек из их племени не поднимал копье на медведя и не стрелял в него из лука. Такого дерзкого смельчака ждала бы неизбежная смерть, смерть от руки сородичей. Каи-Наи знал это. Кроме того, он знал, что все его племя, племя Уру-Уру, вело свое происхождение от медведя. Перед ним стоял кровный родственник. Каи-Наи упал на колени и поклонился медведю.

— Не трогай меня, Уру-Уру! — обратился к зверю Каи-Наи. — Я еще мальчик! Я только маленький мальчик, Каи-Наи! Мы никогда не охотимся на тебя. Это беловолосые люди не любят тебя. Они убили моего отца и взяли в плен мать. Они пошли той тропой, что ведет с прогалины, где стрела с неба сожгла дерево.

Каи-Наи хитрил: он решил воспользоваться своим сородичем, натравив его на врагов.

Когда он поднял голову, медведь был уже далеко. Отбиваясь от наседавших пчел, зверь нырнул в чащу.

Каи-Наи встал и потихоньку пошел за медведем. Он был уверен, что медведь послушался его уговоров и пошел вслед за беловолосыми людьми. Значит, если он, Каи-Наи, последует за медведем, то найдет тропу, по которой ушли враги.

Пчелы, потеряв в кустах медведя, вдруг увидели шедшего навстречу мальчика и злобно набросились на него. Каи-Наи затанцевал на прогалине, отмахиваясь от пчел, как медведь, а когда одна из них больно ужалила его в спину, зайцем ускакал прочь и скрылся в кустах. Пчелы еще долго гудели на поляне, ища, на ком бы сорвать злость.

Каи-Наи попробовал обойти прогалину и выйти на медвежий след, но это ему не удалось, и он снова заблудился. Так Каи-Наи бродил весь день, почти не евши: ему посчастливилось найти только несколько птичьих гнезд и съесть десятка полтора крошечных голых птенцов. Вечером, обессиленный, он выбрал высокое дерево и забрался на самую верхушку.

В лесу, под деревьями, было уже темно, но с дерева Каи-Наи увидел солнце; нижний край его уже опускался за горизонт. Чуть правее мальчик увидел реку. Река отражала последние лучи солнца и блестела разноцветными огнями. По эту сторону реки стояла высокая скала, горевшая в низких луч ах солнца, на фоне темного синего леса, как огромный рубин. Но Каи-Наи не разбирался в красотах природы, — его больше интересовал пустой желудок. Ему хотелось есть.

Когда зашло солнце, на скале засветился сперва один огонек, после второй и затем всю скалу, как ожерелье, охватила цепочка огоньков.

Умей Каи-Наи считать хотя бы до десяти, он насчитал бы не менее девяти костров. Но мальчик умел считать только до четырех, а все, что было больше четырех, у него называлось «много».

Итак, на скале, по мнению Каи-Наи, было «много» огней.

При виде огней Каи-Наи запрыгал от радости на своей ветке и переполошил всех ворон на соседнем дереве. Птицы с шумом и криками взвились в воздух. Долго не могли успокоиться вороны, целый час перекрикивались и каркали, рассаживаясь на ветвях, пока совсем не стемнело. Каи-Наи хотелось сейчас же слезть с дерева и бежать к красной скале: там были люди, там так приветливо блестели огоньки. Но это желание быстро угасло, стоило ему вспомнить, как темно было сейчас в лесу под деревьями.

Мальчик долго смотрел на огоньки, которые то начинали угасать и едва блестели, то вспыхивали, как красные звезды. Каи-Наи ясно представлял, что делалось там, у этих далеких огней. Костер трещит, дым и искры поднимаются вверх; на костре жарятся оленьи и кабаньи туши; около них возятся женщины, чуть поодаль лежат мужчины, только что вернувшиеся с охоты, и голодными глазами смотрят на жир, капающий с кабаньей туши в огонь. Капли жира шипят и загораются голубыми огоньками. Рот мальчика наполнился слюной. Как хорошо было бы сейчас сидеть у костра и жевать мясо! Мать всегда тайком от отца давала ему лучшие куски. Вспомнив о матери, Каи-Наи заскулил, как щенок. Он не сводил глаз с огней, а в животе у него бурчало от голода. Наконец он, обхватив руками и ногами ветку, заснул. Ему снилось, что он сидит возле убитого кабана, отрывает от туши огромные куски сала, ест, ест и не может наесться.

 

Встреча с людьми красной скалы

ишь только взошло солнце, Каи-Наи слез с дерева и побежал к красной скале. Но теперь он знал, куда бежит; он не думал, кем были те люди на красной скале и как отнесутся они к нему, мальчику из чужого племени. Там, на красной скале, были люди, и для Каи-Наи этого было достаточно. Он шел напрямик к скале, и инстинкт лесного человека не давал ему сбиться с прямого пути. Вскоре он уже стоял на берегу довольно большой реки, а справа от него возвышалась красноватого цвета скала. Она стояла на самом берегу; один край ее нависал над рекой. Река бурлила и клекотала под ней. Ближе к Каи-Наи тянулся пологий и песчаный берег; здесь мальчик увидел кучку людей, закутанных в звериные шкуры. Они стояли спиной к нему и смотрели на реку. По реке, борясь с диким напором воды, вырывавшейся из-под скалы, плыл лось. Видно было, что он ранен и еле держится на воде: он то исчезал в волнах, то вновь появлялся на поверхности. Люди на берегу один за другим натягивали луки и пускали в зверя стрелы. Наконец лось, совсем лишившись сил, стал тонуть, и через минуту его уже несли бурные волны реки. Люди на берегу засуетились; пятеро из них, скинув шкуры, бросились в реку и поплыли к лосю. Плыть было нелегко, но они были сильны и, очевидно, хорошо плавали, так как через несколько минут догнали лося и приволокли его к берегу. Каи-Наи, едва дыша, следил за охотой; ноздри его расширились, глаза горели дикарским огнем. Мысленно он весь был там, на берегу, среди охотников.

— Дзз!.. — зажужжало что-то в воздухе, и мимо правого уха мальчика пролетела стрела.

Каи-Наи обернулся, но не стал ждать и рассматривать, кто пустил в него стрелу. Он хорошо знал этот звук и еще лучше знал, что надо бежать подальше от места, откуда исходят такие звуки.

Он подскочил и побежал прямо к берегу, где были люди. Вдогонку ему полетела вторая стрела и, опередив его, впилась перед ним в землю. Каи-Наи перескочил через стрелу и наддал ходу. Стрелы одна за другой падали то впереди, то сбоку. Когда мальчик бросался вправо, — стрела гудела у правого уха; влево — и стрела, как назойливая муха, гудела и жужжала слева.

Вдруг позади него раздался веселый хохот, и из леса вышли два парня. На плечах они несли убитую козу. Это они, шутя, пускали стрелы в Каи-Наи. Лесная шутка так развеселила их, что они прямо тряслись от хохота, а вместе с ними тряслась на копье убитая коза.

Услышав хохот, Каи-Наи припустил еще быстрее и влетел в кучку охотников на берегу. Те обернулись и удивленно посмотрели на него. С разбега он угодил головой в живот какого-то охотника. Охотник дал Каи-Наи такого пинка, что мальчик, перевернувшись, растянулся на песке. Не успел он прийти в себя и подняться, как на него насели двое мальчишек примерно одного с ним возраста и начали его безжалостно лупить. Каи-Наи сперва не понял, в чем дело, что с ним творится и откуда взялись эти ребята. Он молча смотрел на них, а они били его кулаками под общий хохот охотников и парней с козой, которые уже подошли к группе. Но так продолжалось недолго. Увидев, что имеет дело всего-навсего с мальчишками — дома ему частенько приходилось драться — Каи-Наи вывернулся из-под своих противников, ударил одного ногой в живот так, что тот покатился на землю, залепил второму в левый глаз и через минуту уже сидел верхом на одном из ребят и бил его с не меньшим рвением, чем недавно били его. Увидев это, мать мальчугана — одна из женщин, сопровождавших охотников — подскочила и схватила Каи-Наи за волосы. Сынок ее высвободился и снова накинулся на Каи-Наи. Каи-Наи пришлось туго: женщина держала его за волосы и правую руку, а ее сынок радостно колотил врага по голове. В конце концов пострадавший охотник оттолкнул женщину и сказал:

— Хватит! Не великое дело втроем бить слабого!

А затем, обратившись к Каи-Наи, который, как волчонок, скалил зубы на женщину и ее сынка, спросил:

— Кто ты и откуда пришел к нам?

— Я Каи-Наи, из племени Уру-Уру! Беловолосые люди убили моего отца и увели в плен мать. Я шел за врагами и заблудился… Я хочу есть, — ответил мальчик.

Ответ Каи-Наи не произвел никакого впечатления на охотников. Это была обычная вещь. Они и сами часто нападали на соседей послабее: мужчин убивали всех до единого, женщин и детей уводили в плен. Они лишь удивились, как Каи-Наи удалось живым пробраться через лес…

— Я хочу есть, — снова сказал Каи-Наи.

— Гайя! — обратился охотник к женщине, только что таскавшей Каи-Наи за волосы. — Дай парню поесть!

Женщина, оскалясь, что-то прорычала и с большой неохотой бросила Каи-Наи кусок оленины. Мальчик схватил мясо и с наслаждением запустил в него зубы.

— Куда пошли беловолосые люди? — спросил охотник.

Каи-Наи не знал, куда направились его враги. Он хотел так сказать охотнику. Но вдруг он вспомнил прогалину, где молния сожгла грушу, и ответил:

— Они пошли через поляну, где стрела с неба сожгла дерево.

Охотник ничего не понял, но промолчал, а чуть позже снова спросил:

— Когда это было?

— Солнце зашло один и еще один раз, — сказал Каи-Наи.

После этого охотники перестали интересоваться мальчиком и подошли к лосю. Животное, раскинув огромные рога, лежало га песке. Вскоре охотники уже возились с тушей, сдирая шкуру каменными ножами. Разделив тушу на несколько частей, они нагрузили мясо на плечи женщин, и те, сгибаясь под тяжестью, понесли его к скале. Мужчины, подобрав оружие, налегке пошли впереди. Каи-Наи поплелся за ними.

 

Tотем племени красной скалы

аи-Наи уже с неделю жил среди людей красной скалы. Обитатели скалы относились к нему, как к приблудному щенку. Ему часто не хватало куска мяса и места у костра. Лучшие куски и лучшие места доставались мужчинам, а женщины и дети всегда сидели за их спинами и ловили объедки, которые бросали им через плечо охотники. При таких порядках Каи-Наи легко мог умереть от голода, ведь стоило ему заполучить лакомый кусок, как него стаей набрасывались все мальчишки, сидевшие у костра, вырывали мясо прямо изо рта да еще и били его так, что он долго потом чесал бока и плечи. А мужчины, набив рот едой, давились от хохота. Всего на скале жили около сотни человек. Все они принадлежали к племени орла, который был их тотемом. Этот тотем недвижно сидел в клетке на скале и, не закрывая глаз, как казалось Каи-Наи, смотрел на солнце, оживляясь только тогда, когда в клетку бросали сырое мясо. Тогда он грозно клекотал куда-то в даль и, впившись когтями, кромсал еду.

К орлу имел доступ лишь один человек из всего племени. Он был неимоверно толстым — таких толстых людей Каи-Наи еще никогда не видал. Когда он шел, его брюхо колыхалось, как трясина в болоте, если бросить туда камень. Каи-Наи не приходилось видеть, чтобы тот что-либо делал или ходил на охоту, однако ему всегда перепадали лучшие куски. Каждый охотник, возвращаясь с добычей, отделял для него добрый кусок мяса. Каи-Наи спросил о нем у одного из мальчиков и получил ответ, что это колдун и что он общается с духами. Все почтительно уступали толстяку дорогу, когда он попадался на пути, а матери тайком прятали младенцев, чтобы колдун случайно их не сглазил. Тотем признавал одного колдуна и только от него принимал пищу. Клетка с орлом стояла у пещеры, где жил колдун; орел недвижно сидел целый день, а на ночь колдун относил клетку в пещеру. Подходить к клетке было запрещено под страхом смерти. Все знали и помнили это, особенно дети, хоть им и хотелось подойти к клетке и подразнить орла.

Однажды, в жаркий день, когда мужчины были на охоте, а женщины и дети пошли в лес по грибы и орехи, Каи-Наи лежал на краю скалы и смотрел на волны реки. Он не пошел в лес с женщинами, потому что у него болела нога — он вывихнул правую ступню, неудачно прыгнув с довольно высокого камня. Река клокотала под скалой и, покрывшись пеной, била о камни, перегораживавшие русло. Каи-Наи было скучно и грустно; он думал о матери, которую, возможно, ему никогда больше не доведется увидеть, и об отце, чей дух блуждал, наверное, где-то в лесу. Он расспрашивал ребят, не знают ли они, где живут беловолосые люди, убившие отца, но никто из них не знал, а спрашивать взрослых Каи-Наи боялся. Ему надоело глядеть на реку. Он повернулся и стал смотреть на площадку, находившуюся на скале перед пещерами. Пещеры зияли темными пастями, и взгляд его невольно остановился на пещере колдуна и стоявшей рядом клетке с орлом. Вдруг он увидел маленького мальчика лет четырех; лукаво оглядываясь по сторонам, ребенок потихоньку и как-то боком подбирался к клетке. В руке он держал хворостину. Подкравшись к клетке, он просунул хворостину сквозь решетку и начал дразнить орла. Орел с гордым презрением взглянул на мальчика и отодвинулся в глубь клетки. Тогда мальчик вынул из-за щеки кусочек мяса и просунул руку с мясом в клетку. Орел вытянул шею. Даже не глядя на мясо, тотем клюнул ребенка в руку и вырвал кусок живого тела. Мальчик громко вскрикнул от боли и, размахивая раненой рукой, побежал прочь от клетки.

В это время у входа в пещеру появился колдун. Когда он понял, что сделал мальчик, глаза его загорелись диким гневом. Он бросился за ребенком, догнал его и ударил в спину ногой. Мальчик упал, а колдун прорычал что-то сквозь зубы и пошел к своей пещере. Ребенок долго лежал без памяти, из раненой руки натекла лужа крови. Каи-Наи поднял мальчика и положил его на шкуру у еле теплившегося костра. У пещер в этот час никого не было, кроме Каи-Наи, которому было поручено следить за костром и не давать огню угаснуть.

Когда женщины вернулись из леса, Каи-Наи рассказал о случившемся матери мальчика. Он думал, что она рассердится на колдуна, но женщина схватила ребенка и принялась зализывать ему рану на руке. Затем, сунув в руку Каи-Наи горсть орехов, попросила его молчать и никому не говорить о том, что он видел. Каи-Наи и не собирался никому рассказывать, и просьба женщины его удивила. После, поразмыслив, он понял, чего боялась женщина: ее сын нарушил запрет и оскорбил тотем. Странно только, что он так легко отделался. Но Каи-Наи ошибался.

Вечером, когда все мужчины собрались на скале, колдун обратился к самым уважаемым и старейшим охотникам племени. Лицо его было разрисовано черными и красными полосами, седые космы падали на плечи, в волосы было воткнуто орлиное перо. Брюхо его тряслось, глаза пылали гневом.

— Люди красной скалы! — сказал он. — Люди из племени орла!.. Свершилось нечто неслыханное!.. Совершилось такое, чего еще никогда не было в нашем племени. Наш тотем оскорбили, над ним издевались! Запрет был нарушен… Сын Ману, я видел сам, поднял руку на тотем!..

Охотники молчали: все они хорошо знали, что мальчик действительно провинился. Так считал даже отец ребенка, здоровяк Ману. Мнения женщин никто не спрашивал; они занимались в сторонке своей работой, — это было не бабьего ума дело. Мужчины долго сидели молча, а потом вождь племени, тот самый охотник, которому Каи-Наи в первый день угодил головой в живот, спросил у колдуна:

— Что сделал мальчик, сын Ману?

— Он дразнил орла и кормил тотем мясом из своего поганого рта…

Вождь помолчал, почесал затылок — его очень донимали паразиты — и сказал:

— Парнишка в самом деле оскорбил тотем, но он очень мал и не соображает, что делает…

— Обидевший тотем должен умереть! — воскликнул колдун.

— Разве нельзя задобрить тотем? — продолжал вождь. — Пусть Ману, отец мальчика, отдаст орлу половину кабаньей туши.

— Я дам целую тушу, — сказал Ману, отец мальчугана.

Колдун, услышав о кабаньей туше, смягчился, но тотчас смекнул, что на этом деле можно немного заработать, и сказал:

— Это правда, мальчонка и впрямь мал, но кабаньей тушей тотем не умилостивить… Однако, — добавил он, глядя на Ману, — можно будет не отдавать ему мальчишку целиком, а дать какую-нибудь часть, например, руку или ногу…

У Ману задрожали икры: он ясно представил, как его сынишке отрубают топором ногу…

— Я дам три медвежьих шкуры и пять бобровых!.. — еле шевеля языком, сказал он.

— Сегодня ночью я посоветуюсь с тотемом и спрошу, чем можно его ублажить… — словно не слыша слов Ману, сказал колдун.

На этом совещание закончилось. Охотники легли спать, кто в пещерах, а кто на скале у костра. Колдун, взяв клетку с орлом, пошел в свою нору.

Скоро на красной скале все заснуло. Не спала только мать мальчика, оскорбившего тотем.

Ребенок плакал от боли в ране, рука у него распухла, а мать качала сына на коленях и зализывала рану.

Ночь была тихая. Из-за скалы выглянул месяц и озарил верхушки деревьев. От скалы в реку упала длинная черная тень. В том месте, где вода вырывалась из тени, на реке горела серебристая неровная полоса. Лес хмуро навис над рекой. Одинокий костер горел на площадке перед пещерами.

— A-а, а-а, а! А-а, а-а, а!.. — то наклоняясь, то выпрямляясь, качала мать мальчика, а тень ее, бегая по скале, то вырастала до вершины скалы, то приникала к земле. — А-а, а-а, а! А-а, а-а, а!..

Внезапно тишину ночи нарушил новый звук. Казалось, гудел огромный шмель. Женщина, укачивавшая ребенка, приподняла голову и прислушалась. Звук то нарастал, то снова становился тише. Через некоторое время к этому звуку присоединился резкий клекот орла. Женщина задрожала от ужаса. Звуки доносились из пещеры колдуна: там колдун говорил с тотемом о ее ребенке, о ее дорогом мальчике. Что-то жуткое и таинственное было в этих звуках. Как будто кто-то жалобно-жалобно плакал и сетовал на свою судьбу. Вот звуки начали чередоваться: что-то долго и монотонно гудело; потом клекотал орел; затем снова раздавалось печальное шмелиное гудение, а когда оно умолкало — грозно и жадно звучал орлиный клекот.

Мать схватила мальчика, побежала в свою пещеру и спряталась в дальнем углу.

Женщины и дети, проснувшись, не могли уже в эту ночь заснуть: такими страшными и непонятными казались таинственные звуки обитателям скалы. Почти всю ночь что-то гудело в пещере колдуна и раздавался в ней яростный орлиный клекот.

Наутро колдун вышел из пещеры. Глаза его опухли после бессонной ночи; он весь словно размяк и осел. В руке он держал стрелу с кремневым наконечником. Увидев Ману, он подозвал его и тихо заговорил с охотником. Никто не слышал, что говорил колдун Ману. Ману молча слушал колдуна и кивал головой в знак согласия. Потом Ману поклонился колдуну и побежал со скалы к реке, перескакивая с камня на камень, как заяц. Взволнованно, не понимая, в чем дело, смотрела ему вслед жена. Через несколько минут Ману вернулся к скале. В сброшенной с плеч шкуре он принес груду желтой глины. Все обитатели скалы высыпали из пещер и глядели на колдуна. Колдун высыпал глину на землю и велел Ману принести воды. Здоровяк Ману, как маленький мальчик, послушно сбежал со скалы, вновь бросился к реке и в принес в той же шкуре воду. Колдун вылил немного воды на глину и начал месить ее. Когда требовалось добавить воды, Ману, все время стоявший рядом со шкурой наготове, по знаку колдуна лил воду на глину. Наконец глина загустела, и колдун начал лепить из нее что-то похожее на человеческую фигуру. Сперва он вылепил довольно большой шар и сплющил его с боков, — это было туловище. Потом прилепил сверху шар поменьше, — это была голова. Затем он прилепил руки и ноги, и всем стало понятно, что он сделал мальчика. Когда глиняный мальчик был готов, колдун выпрямился, гордо поднял голову и обратился к охотникам.

— Я всю ночь говорил с тотемом. Он хочет мальчика, сына Ману. Этот мальчик, — показал он на глиняную куклу, — сын Ману. Мы отдадим тотему сына Ману, ибо он обидел тотем.

Колдун взял стрелу, лежавшую на земле, и вонзил ее в глиняную куклу — в то место, где у человека находится сердце. После поднял куклу с земли и понес ее к скале, нависавшей над рекой. Здесь он стал что-то бормотать и пританцовывать, держа куклу перед собой. Глина была еще сырая и вскоре у куклы отвалились руки и ноги. Колдун прорычал что-то сквозь зубы, снова прилепил к кукле руки и ноги и сбросил ее со скалы в реку. Так колдун обманул тотем, принеся ему в жертву вместо живого мальчика глиняную куклу. Все были довольны и дивились мудрости колдуна. А Ману еще долго после этого бил для него бобров, медведей и кабанов и кормил ненасытное брюхо колдуна. Кроме того, колдун взялся залечивать рану мальчика, и когда рана зажила, у Ману не осталось ни единой шкуры, даже беличьей шкурки, — все перешло в пещеру к колдуну.

 

Пленник

ем же вечером, когда в лесу было уже темно, а скала горела красным пламенем, два охотника приволокли из леса беловолосого мужчину с рыжей бородой. Это был человек еще молодой, здоровый, сильный, с кривыми ногами. Руки его были скручены назад и связаны. Все население скалы собралось поглазеть на пленника. Дети скакали вокруг него, а женщины цокали, как сороки. Когда один из парней подошел и ударил пленника стрелой, тот оскалил такие клыки, что парень не решился больше приближаться к нему. Всем интересно было узнать, где поймали этого человека и для чего он забрался во владения людей красной скалы. Ману, поймавший его, стал рассказывать, как он пошел охотиться к бобровой плотине, но не к той, что поближе, а к той, что подальше; как он убил двух бобров и как другие бобры, увидев это, попрятались; как он долго сидел около плотины, дожидаясь, когда бобры снова вылезут из реки; а бобры сидели в реке, ожидая, пока он уйдет; как он нашел след оленя и пошел по следу; как олень дошел до реки, переплыл реку, а Ману потерял след; как он снова вернулся и на сей раз нашел лося, но это был старый след… и так далее и все такое прочее, и слушателям уже начало казаться, что они никогда не услышат о рыжем человеке и о том, Ману его поймал. Его скучный и бессвязный рассказ так разозлил охотников, что они готовы были броситься на Ману и разорвать его на куски.

Тогда вождь перебил Ману и сказал:

— У Ману длинный язык, но короткий ум! Пусть расскажет Мабора, который привел пленного вместе с Ману.

Мабора был одним из тех парней, что когда-то подшучивали над Каи-Наи, пуская в него стрелы.

— Я ставил силки на енота, — начал Мабора, — слышу, кто-то кричит. Я поднялся и тоже крикнул: го-го!.. А тот кричит: сюда! Я побежал. Вижу, на земле лежит рыжий человек, а на нем сидит Ману и рычит — сюда! Я подбежал. Мы вдвоем связали рыжему руки. Вот и все! — закончил Мобара.

Вновь пришлось говорить Ману. Ману долго путался, но в конце концов слушателям удалось понять, как было дело. Возвращаясь домой, он вздумал посмотреть, не попался ли какой зверь в ловушки, которые он поставил вчера на новом месте. Он шел очень тихо. Приблизившись, он увидел возле ловушек человека. Это был беловолосый мужчина. Он стоял наклонившись и рассматривал ловушки. Оглядев ловушки, а они были пусты, беловолосый пошел по какому-то следу. Ману пошел за ним, заинтересовавшись, по какому такому следу идет беловолосый. След был мужской, но не принадлежал ни одному из мужчин со скалы: Ману хорошо знал следы всех людей своего племени. Прячась за деревьями, он стал следить за беловолосым. Вскоре беловолосый остановился на том месте, с которого можно было видеть вершину скалы, и тихонько затрещал, как сорока. В ответ с какого-то дерева послышался такой же сорочий скрежет. Ману стал рассматривать деревья и на большом дубе, стоявшем посреди прогалины, увидел второго беловолосого человека: тот стоял на ветке и, приставив ладонь к глазам, рассматривал скалу. Увидев человека, который крикнул ему по-сорочьему, он слез с дерева и начал что-то говорить своему товарищу, показывая рукой на скалу. Тогда тот, за которым следил Ману, полез на дерево, а второй повернулся и пошел в сторону реки. Ману не знал, что делать: остаться здесь и следить за человеком на дереве или последовать за ушедшим к реке. Подумав, он решил подождать, пока беловолосый не слезет с дерева. Беловолосый сидел высоко, дерево одиноко стояло на прогалине, и поэтому трудно было незаметно подкрасться и достать чужака стрелой. Беловолосый сидел на дереве, рассматривая скалу, а Ману следил за ним и думал. Затем Ману пришло в голову взять беловолосого живьем; и когда тот слез с дерева и прошел мимо, Ману бросился на него и повалил на землю. Беловолосый молча сопротивлялся, а Ману, зная, что поблизости должны быть свои, закричал и на его крик прибежал Мабора. Вдвоем они одолели беловолосого и связали ему руки. Услышав, что пленник рассматривал скалу и, очевидно, был лазутчиком, все подняли крик, особенно женщины: они визжали, кидались на беловолосого и, наверное, выцарапали бы ему глаза, если бы вождь их не отстранил. Обратившись к пленнику, он спросил:

— Кто ты? Что ты делал в нашем лесу?

Беловолосый молчал, только глаза под рыжими бровями бегали по лицам обитателей скалы. Вдруг его взгляд упал на жену Ману, соскользнул по ее фигуре и остановился на ногах женщины. Правая нога ее была немного искривлена.

Женщина, не выдержав взгляда чужака, отошла и спряталась среди подруг. Беловолосый оскалил свои клыки и сказал:

— Я видел твои следы в лесу, ты косолапая, как медведь!

Ману стукнул его за это кулаком по голове, а вождь снова спросил пленника:

— Кто ты и для чего бродишь по нашим лесам?

Беловолосый опять ничего не ответил. Тогда Каи-Наи, который долго присматривался к нему, выступил вперед и сказал:

— Я знаю этого человека. Он из тех людей, что перебили наше племя, убили моего отца и увели в плен мать. Помнишь, — обратился он к пленнику, — как я укусил тебя за ногу?

Все посмотрели на ноги беловолосого. На правой икре отчетливо виднелись следы зубов Каи-Наи. Лицо беловолосого вспыхнуло зверским гневом, он бросился на Каи-Наи, но Ману снова ударил его кулаком по голове и крикнул:

— Стой, рыжий кабан!

— Жаль, что не разбил тогда тебе голову топором! — кинул пленник мальчику.

— А для чего я пришел сюда, — спросите у этого волчонка! — он указал на Каи-Наи. — Он хорошо знает, зачем мы приходили к ним в лагерь. Ха, ха! У вас очень много женщин, а у нас их мало! — добавил он, смеясь прямо в глаза охотникам.

Все, пораженные смелостью и наглостью пленника, некоторое время молчали. В словах этого связанного и окруженного врагами человека чувствовалась какая-то сила и уверенность в себе.

Но вскоре обитатели скалы опомнились. Поднялась буря возмущения и, если бы не запрет вождя, пленника разорвали бы на куски.

Ему крепче связали руки и ноги и повалили на землю. Мужчины сели у костра и стали советоваться, что делать с пленным. Возле него остались только женщины и дети. Они плевали ему в глаза, кололи костяными иглами и стрелами, выдирали волосы из его рыжей бороды. Потом им это надоело и они, оставив пленника, пошли спать. Мужчины продолжали совещаться. Никто не знал, случайно ли беловолосые люди оказались у красной скалы, были ли они лазутчиками, следовало ли ждать нападения беловолосых. Племя беловолосых было очень большим; напади они на скалу, и атаку вряд ли удалось бы отбить, хотя скала была достаточно высока и защищать ее было удобно. Решено было снова допросить пленного. Вождь подошел к нему и спросил:

— Скажи, что ты делал в наших лесах? Если не скажешь, мы огнем заставим тебя заговорить!

Пленник засмеялся.

— Недаром старики говорят: когда хочешь, чтобы тебе не поверили — говори правду. Я же тебе сказал, зачем мы приходили к племени Уру-Уру. Ждите нас и к себе!

— Сейчас он заговорит по-другому! — сказал Ману.

Он вытащил из костра головню и прижег пленнику живот. Тело пленника заскворчало, в воздухе запахло горелым мясом… Но чужак только нахмурился.

— Ты хоть и сильный, а глупый. Когда-нибудь люди из моего племени придут к вам, перебьют вас всех, а женщин заберут!.. И твоя косолапая попадет к нам. Ха, ха!

Ману хотел раскроить ему голову топором, но вождь остановил его и спросил пленного:

— Много ваших сейчас следит за нами?

— Сколько надо! — коротко ответил пленник.

Видно было, что беловолосый насмехался над своими врагами.

— Зря вы расспрашиваете рыжего шакала, — сказал колдун, который все время сидел молча и только слушал. — Он ничего не скажет. Завтра утром мы сбросим его со скалы на камни, а за его товарищем, которого видел Ману, нужно отрядить погоню. Может, их было только двое, и они случайно забрели в наши края. Надо убить и второго: тогда беловолосые люди, не зная, куда подевались их лазутчики, не узнают и о нас.

Эта речь показалась разумной всем охотникам, и потому решено было, что завтра утром по следам второго чужака пойдут Ману и Мабора. Если он окажется один, они убьют его или приведут живьем на скалу. Пленника решили сбросить со скалы, чтобы все племя видело смерть врага.

Еще не выплыла из-за скалы луна, а все племя уже спало в пещерах. На площадке мерцал огонь, чуть в стороне лежал пленник, а около него, сгорбившись, сидел часовой — он присматривал за пленником и по мере надобности подбрасывал в костер хворост. Стражником назначили Мабору, молодого парня, сына вождя. Маборе очень хотелось спать — он весь день бродил по лесу, потом вместе с Ману ловил чужака и устал, как убегавший от волков олень. Голова его невольно клонилась к коленям, а веки были такими тяжелыми, так слипались, что он с большим трудом их разлеплял. Он тер глаза кулаками, стараясь не уснуть, даже попытался запеть какую-то песню, но сон брал свое, и голова его то склонялась к коленям, то вдруг приподнималась, когда Мабора усилием воли заставлял себя проснуться.

— Не спи, дурья башка, а то убегу! — сказал ему пленник.

— Врешь! — подняв голову, ответил Мабора, встал, подошел к пленнику и пощупал узлы на руках и ногах.

— Врешь, не уйдешь! — успокоившись, снова сказал Мабора и сел рядом с чужаком.

— Покажи мне свою жену… Или у тебя еще нет жены? — обратился беловолосый к своему стражу.

— Молчи! — крикнул Мабора.

— А может, у тебя есть взрослая сестра? — снова спросил пленник. — Так ты не беспокойся: ей будет у нас хорошо… Я знаю, она отлично умеет жарить кабанину, а я люблю кабанину…

Мабора ударил пленника ногой по голове. Тот замолчал. Мабора, согнувшись, сидел рядом.

Очень скоро пленник услышал ровное дыхание и негромкое похрапывание караульного. Чужак поднял голову и посмотрел на Мабору.

— Не спи, а то убегу! — тихо сказал пленник.

Но Мабора уже спал, посапывал и чмокал во сне губами.

Тогда пленник сомкнул губы, и со скалы раздался крик филина. Мабора пошевелился, но не проснулся. Пленник снова глянул на своего стража и прислушался. Из леса долетел в ответ такой же, но еле слышный крик филина. Пленник перевернулся набок и тихонько покатился к краю площадки. Прошло с четверть часа. Вдруг снова закричал филин, но теперь было слышно, что кричит он у подножья скалы. Чужак поднял голову и зацокал, как летучая мышь. Через несколько минут рядом с пленником появилась беловолосая голова его лесного товарища.

— Скорее — руки!.. — тихо сказал пленник. — Совсем затекли!..

Минуту спустя их уже не было на площадке. Мабора спал. И видел во сне Мабора, что он вовсе не сидит на скале рядом с пленным, а идет лесом по какому-то следу… Он присматриваются к следу и никак не может понять, что это за след… А впереди него идет кто-то и смеется, но того, кто смеется, не видно. Вдруг он видит, что это смеется чужак. Маборе становится досадно, что пленник смеется над ним, он бросается вдогонку и видит, что это не пленник, а какая-то девушка, очень красивая, Мабора еще никогда не видал таких девушек… Девушка смеется и говорит: «А я хорошо умею жарить свинину!» Мабора бросаются к ней, ловит ее, в руках его молодое женское тело; но вдруг он видит, что это вовсе не девушка, а кабан… Кабан оскаливает клыки и спрашивает: «А у тебя есть сестра?» А с дерева внезапно доносится крик филина, и рядом что-то шелестит, словно ползет большая змея… Мабора хватает палку и бежит за змеей, а она превращается в летучую мышь и щелкает у самого уха: «Не спи, а то убегу! не спи, а то убегу!» — «Врешь, — говорит Мабора, — не уйдешь»… А отец выходит из-за дерева, больно хватает его за плечо и спрашивает: «Мабора, где пленник?..»

Мабора открыл глаза. Был уже день. Перед ним стоял отец, вождь племени, и кричал:

— Мабора! Мабора, где пленник?..

Чужак бежал.

Трудно даже представить, какой шум поднялся на скале, когда ее обитатели в этом удостоверились. Все обступили Мабору, размахивали кулаками и винили его в том, что он проспал и упустил пленника. Никто и не вспомнил, что Мабора страшно устал и один всю ночь караулил.

Плохо пришлось бы Маборе, если бы его не посетила счастливая мысль. Ему и самому казалось странным, что он мог заснуть. Он хорошо помнил, как разговаривал с пленником, и затем вдруг оказался в лесу. Нет, здесь что-то не так. Видать, не обошлось без чар. Что-то очень уж уверенно говорил чужак о побеге. Должно быть, он был колдун и заколдовал его…

— Погодите! — завопил Мабора. — Я знаю, как убежал пленник: он напустил на меня чары!.. Я говорил с ним… и вдруг вижу, что я уже не на скале, а в лесу, и рыжий идет впереди и смеется… Я бросился за ним, а он обернулся девушкой…

И Мабора, приукрашивая и привирая, рассказал слушателям о своих пережитых во сне приключениях. Когда он закончил, все долго молчали. Ясно было, что чужак оказался колдуном и в самом деле навел на Мабору чары. А Мабора, ухватившись за живот, сказал, что до сих пор чувствует в себе эти чары — такие тяжелые, будто он носит в животе целого зубра. Жители скалы очутились в обидном положении: нужно было отрядить погоню за беглецом, но это помогло бы, будь он обычным человеком; если же он колдун — преследователи никогда не догонят его, потому что он будет обращаться то волком, то зайцем, станет запутывать следы и заведет погоню в такие места, откуда охотники никогда не выберутся. Мабора долго ходил, держась за живот и согнувшись: чары рыжего не давали ему покоя. Тогда вперед выступил колдун красной скалы и сказал:

— Вы — как дети малые… Вы забыли, что у вас есть я — великий колдун племени орла… Я могу снять все чары, которые рыжий навел на Мабору, и сделать так, что вы увидите следы беглеца и легко найдете его. Принесите мне гадюку, летучую мышь и кабаньей крови!..

Десятка полтора юношей бросились в лес, изобиловавший гадюками, другие побежали в пещеры, и скоро у ног колдуна лежало пять мертвых гадюк и с десяток летучих мышей — этого добра в пещерах было много.

Колдун выбрал самую длинную змею и самую крупную летучую мышь, вырезал из гадюки кусок мяса, из летучей мыши извлек сердце, положил все это в мужской череп, служивший ему горшком, добавил туда горсть глины, плюнул и начал толочь, поливая гадостное месиво разведенной водой кабаньей кровью. Потом пробормотал что-то над своим напитком и подозвал Мабору. Мабора, дрожа, подошел к колдуну и выпил с полчерепа.

— Пей еще! — приказал колдун.

Мабора, напрягшись, выпил все. Минуту спустя его стошнило.

Тогда колдун сказал, что теперь все чары вышли из Маборы и ему не страшны никакие колдуны, кроме него, великого колдуна племени орла. Мабора после говорил, что чуть не умер, когда из него выходили чары — у него все кишки вывернулись наизнанку. Но сейчас он чувствовал себя хорошо и горел желанием догнать пленника.

 

Погоня

атем все племя рассыпалось по скале в поисках следов пленника. Следы вели в лес. Все думали, что след один, так как беглецы шли друг за другом и шедший позади наступал на следы переднего. Но нелегко ночью идти след в след, и Каи-Наи, державшийся рядом с Ману, вскоре заметил след второго беловолосого. Все поняли, что пленник сбежал не самостоятельно и что ему кто-то помог. Но это не поколебало уверенности в том, что пленник наслал на Мабору чары. Напротив, преследователи восхваляли своего колдуна, который снял с их глаз пелену и позволил увидеть следы. Недалеко от скалы Каи-Наи нашел перерезанные ремни и топор, оброненный вторым чужаком во время бегства. Этот топор привлек внимание всего племени красной скалы. Он был гладким, словно зализанным, и в нем было просверлено отверстие, а в отверстие плотно вставлена рукоятка. Люди со скалы не умели сверлить отверстия, обтачивать и шлифовать камни: они высекали свое оружие с помощью тяжелых камней и привязывали топорища к рукояткам ремешками. Их кривые, бугорчатые топоры были ломкими и часто приходили в негодность.

Топор беловолосого взял себе колдун, сказав, что он наверняка тоже заколдован и что с него надо снять чары. Все охотники с завистью поглядывали на этот топор. Но они так боялись чар и колдуна, что никто не решился отобрать у него находку.

Когда следы были найдены, все вернулись к скале, а Мабора, Ману, еще трое мужчин и Каи-Наи, который присоединился к охотникам с их молчаливого согласия, пошли по следам беловолосых людей. Выследить их было трудно даже таким знатокам леса, как Ману и его товарищи, поскольку и беглецы знали лес не хуже. Они искусно запутывали следы; охотникам не раз приходилось, потеряв след, рыскать по лесу целыми часами.

К вечеру охотники дошли до небольшой прогалины. Здесь следы беглецов внезапно обрывались — беловолосые словно провалились сквозь землю. Ману и его товарищи долго ломали головы, не понимая, куда исчезли следы. Несколько раз, проверяя себя, охотники возвращались назад по следу, но снова и снова выходили на поляну, а следы исчезали, точно их кто-то обрубил и унес. Каи-Наи, вспомнив, что беловолосые хорошо умеют лазить по деревьям, стал присматриваться к старому клену — он стоял как раз у того места, где кончались следы. Приподняв голову, мальчик увидел, что одна из ветвей свесилась вниз, будто была надломлена. Он подпрыгнул и ухватился за ветку. Ветка затрещала: она и впрямь была надломлена и под весом мальчика склонилась почти до земли. На ветке повыше Каи-Наи заметил рыжий волос, зацепившийся за сучок. Мальчик тихо свистнул и поманил рукой Ману.

— Ну, что там? — пренебрежительно отозвался тот.

— Рыжие пошли по веткам, — сказал Каи-Наи. — Я нашел на дереве волос чужака.

Каи-Наи снял с сучка волос и, свесившись с ветки, подал его Ману.

Волосок был из бороды пленника. Теперь всем стала ясна хитрость беглецов: они пересекли поляну по деревьям.

Действительно, когда Каи-Наи, перебираясь с дерева на дерево, а Ману с товарищами понизу тоже пересекли прогалину, следы снова появились перед глазами преследователей. Видно было, что беглецы направились к реке. Охотники заторопились следом, надеясь догнать их у реки. Но они ошиблись… Следы и впрямь обрывались у реки, но беглецы давно успели исчезнуть. На берегу нашли только отметины от лодки, которая, очевидно, была спрятана в кустах. Следы свидетельствовали, что за лодкой никто не присматривал; таким образом, беловолосых было только двое.

Как ни обидно это было, а пришлось охотникам признаться себе, что они попали впросак: никто не ожидал, что у беловолосых окажется лодка. Надо было возвращаться домой — невозможно было надеяться догнать беглецов, идя по берегу, или поймать либо убить их на реке, не имея лодки.

Мабора сказал:

— Как хотите, а я пойду берегом. Дойду до стоянки беловолосых людей и узнаю, зачем они приходили к нам.

Мабора был очень упрямым парнем. Его раздражало, что пленник провел его и сбежал. А вдобавок, как он считал, навел чары, от которых он, Мабора, чуть не умер!

Всех поразила храбрость Маборы, но никто не захотел идти вместе с ним.

— Тогда я сам пойду! — сказал Мабора и побрел по берегу реки.

— Погоди, и я с тобой! — крикнул Каи-Наи.

Мабора взглянул на него, но ничего не сказал, и вскоре они исчезли за деревьями. Ману и его товарищи направились домой, дивясь глупости Маборы.

Под деревьями уже стало темно, а Мабора все шел вдоль реки, и за ним плелся Каи-Наи. Он очень устал, ему хотелось есть, но он молчал, боясь, что Мабора прогонит его и он останется в лесу один. Наконец утомился и Мабора. Он сел, достал из висевшей на спине сумки мясо и начал есть. У Каи-Наи не было сумки с припасами, и он, как щенок, сидел перед Маборой и смотрел охотнику в рот, а слюнки у него текли так, что приходилось поминутно сглатывать.

Наевшись, Мабора хотел было лечь спать, но взглянул на Каи-Наи и понял, что и тот, видимо, хочет есть. Тогда он вытащил из сумки огрызок мяса и бросил его Каи-Наи.

Ночь выдалась холодная, а разжечь костер Мабора боялся. Каи-Наи протрясся всю ночь, стараясь натянуть на себя свисавшую с бедер шкуру… А утром, едва взошло солнце, они снова пошли по берегу реки.

— Почему мы идем вниз по реке? — спросил Каи-Наи. — Беглецы могли поплыть против течения…

— Потому, что ты глуп, парень!.. — засмеялся Мабора. — Если бы они поплыли против течения, то обязательно проплыли бы мимо нашей скалы. А там такие пороги, что против течения на лодке не пройдешь… Кроме того, я знаю и слышал от нашего колдуна, что племя беловолосых живет вниз по реке…

— А далеко от скалы их стоянка?

— Никто из наших толком не знает, где они живут. Знает, кажется, только наш колдун. Это он сказал мне, что племя беловолосых пришло сюда недавно и живет на берегу этой реки… Один я, Мабора, — гордо добавил юноша, — не боюсь их…

Мабора был уверен, что теперь, когда он избавился от чар чужака, ему не страшны беловолосые люди. Так сказал великий колдун его племени, племени большого орла.

Каи-Наи с восторгом смотрел на Мабору. Какой смелый этот Мабора, он не боится беловолосых людей, идет в их владения разузнать, для чего приходили к ним те двое. Каи-Наи совсем позабыл, что и он идет туда же и что у сбежавшего чужака с ним особые счеты. Рыжий не станет шутить, поймав Каи-Наи у своего лагеря. Но Каи-Наи думал только о том, как увидит свою маму, которую эти люди держали в плену.

Три дня шли Мабора и Каи-Наи. Мабора вел себя все более осторожно: он боялся случайно встретить беловолосых охотников. Это совсем не входило в его планы.

Однажды утром, на четвертый день путешествия, они услышали какие-то непонятные звуки. На реке словно кто-то ухал:

— Ух! Ух!

Они опасливо выглянули, прячась в кустах. Перед ними катились тихие воды реки. Здесь она была значительно шире, чем у скалы. У противоположного берега они увидели лодку. В лодке сидел беловолосый рыбак. В руке, как копье, он держал какую-то палку и то и дело бросал ее в реку. Погружаясь в воду, нижний конец палки издавал тот самый звук, что привлек внимание Каи-Наи и Маборы.

— Ух! Ух! — доносилось с реки.

Юноша и мальчик долго смотрели на рыбака, не понимая, что он делает. Племя орла и родное племя Каи-Наи были преимущественно племенами охотников. Они почти не рыбачили. Поведение беловолосого рыбака казалось странным. Немного погодя тот вытащил из воды сеть, выбрал из нее рыбу и снова забросил сеть в реку. Только тогда Мабора и Каи-Наи сообразили, что рыбак пугал своей палкой рыбу и загонял ее в сеть. Такой способ рыбной ловли был неизвестен Маборе и Каи-Наи: их племена били рыбу только острогой, и еще весной, когда большие стаи рыб шли на нерест вверх по реке, стреляли из лука лососей, перескакивавших через пороги.

Снова вытащив сеть, рыбак поплыл вниз по реке. Мабора и Каи-Наи, прячась за кустами и деревьями, побежали за ним по берегу. Река вдруг повернула вправо и, когда Мабора и Каи-Наи обогнули излучину, перед ними засверкали синие воды довольно большого лесного озера. Река впадала в это озеро. Недалеко от устья они увидели нечто такое, что заставило их застыть на месте с разинутыми ртами. Посреди озера на вбитых в дно сваях, поднимавшихся сравнительно высоко над водой, был сооружен помост; на помосте стояли в ряд десятков пять деревянных домов. Под крышами висели связки сушеной рыбы, рядом с домами озерной деревушки сушились на палках рыбачьи сети. Синий дымок костров, курившихся между домами, стлался как туман над тихими водами озера.

Эти беловолосые люди, не иначе, были какими-то волшебниками! Пещерные жители не верили своим глазам. Построить такие дома, казавшиеся им огромными, и вдобавок на воде — это было нечто неслыханное и невиданное! Особенно поразил их огонь, горевший, судя по всему, прямо на помосте — причем помост не загорался. Это и в самом деле было какое-то чудо!

— Может, дерево не горит из-за того, что оно влажное? — спросил Каи-Наи.

— Один, второй день дерево будет оставаться влажным, потом загорится, — ответил Мабора.

Но чудо было перед глазами: огонь горел, а дерево не занималось. Бедные пещерные люди понятия не имели об огневищах и плохоньких, лишенных дымоходов очагах беловолосых. Тем временем рыбак подплыл к помосту и что-то крикнул. На его крик из крайнего дома выбежали мальчик и девочка, а за ними из дверей вышла высокая и полная женщина.

Такая простая вещь, как открывшаяся и вновь закрывшаяся дверь, тоже показалась непонятной Маборе и Каи-Наи. Они собственными глазами видели ровную стену дома, в стене не было никакой дыры, и вдруг стена открылась, появилась дыра, из дыры вышли дети и женщина, затем дыра сама собой (они не заметили, как женщина толкнула дверь ногой) закрылась, и стена опять стала сплошной и ровной, как прежде! Странная вещь. Все увиденное так потрясло их, что они уже перестали удивляться и только бездумно разглядывали деревню.

Рыбак заплыл под помост, а мальчик и девочка ухватились за ремешок на помосте и подняли люк. Из люка начала вылетать и шлепаться на помост рыба. Выбросив из лодки всю рыбу, рыбак ухватился за край люка и вылез. Прикрыв глаза ладонью, он принялся рассматривать берега озера. Мабора теперь только опомнился, подумав, что рыбак может увидеть его и Каи-Наи — в волнении они едва не вылезли из своего укрытия.

— Нужно отойти от берега подальше в лес, иначе нас легко смогут заметить с озера, — сказал он.

Они отползли в кусты, потом забрались на дерево и долго еще наблюдали за жизнью беловолосых людей. Помост соединялся мостками с дальним берегом озера; по мосткам ходили туда и сюда женщины и дети озерной деревушки.

На берегу, неподалеку от мостков, стояли несколько шатров из шкур. Здесь на длинных палках тоже сушилась рыба и пылал костер. Все это было знакомо Маборе, и он даже вздохнул от радости, увидев наконец что-то понятное. Но, присмотревшись, Мабора снова стал чесать затылок. На огне стоял большой глиняный горшок, из горшка поднимался пар. Даже здесь, на другом берегу, Мабора и Каи-Наи чувствовали поднимавшийся из горшка запах еды. Это опять-таки было непонятно — охотничье племя орла еще не знало глиняной посуды.

У костра с горшком сидел мужчина. На коленях у него лежал камень. Мужчина взял коротенький лук, дважды оплел какую-то деревяшку тетивой, один конец палочки взял в рот, а другой поставил на камень и стал двигать луком взад-вперед. Послышался резкий звук сверла.

В этом не было ничего удивительного. Мабора и Каи-Наи точно так же добывали огонь.

— Он добывает огонь… — сказал Каи-Наи.

— Может быть… — насмешливо ответил Мабора. — Но зачем ему огонь, когда рядом пылает костер!

Это и впрямь было странно.

— Я знаю, что он делает, — сказал Мабора. — Он делает дырку… Он делает дырку для топорища.

Немного погодя они слезли с дерева, забрались в глубь леса, спрятались в чаще и проспали там до вечера.

Когда они проснулись, солнце уже зашло. С озера до них долетал неясный гул и шум.

Они поняли, что мужчины вернулись с охоты. В гомоне человеческих голосов слышался и собачий лай, но Мабора и Каи-Наи не придали этому никакого значения.

 

Мать

огда совсем стемнело, Мабора достал из сумки свиное сало и намазал им все тело.

— Мажься и ты! — сказал он Каи-Наи. — А то замерзнешь, когда будем переплывать реку.

Каи-Наи тоже намазался жиром. Спустившись с кручи, они переплыли реку и выбрались на противоположный берег недалеко от лагеря. Вода в реке была холодная и они попрыгали немного на берегу, чтобы согреться, а затем начали осторожно красться к лагерю.

Ночь была тихая и темная. За деревьями мерцал огонек костра. Мабора и Каи-Наи хотели подобраться к шатрам на берегу, подслушать разговоры беловолосых у костра и разузнать, что те задумали. Они тихонько выползли на опушку. Костер был далеко; они поползли, прячась за стволы срубленных деревьев, лежавшие у лагеря. До них уже долетал гул разговора и отдельные слова охотников. Но вдруг у костра затявкал щенок, за ним взрослая собака, вторая, третья, и вскоре весь лагерь наполнился злобным собачьим лаем. Люди, сидевшие у костра, вскочили и схватились за оружие.

Мабора и Каи-Наи сперва не поняли, почему собаки подняли такой шум и откуда их взялось так много. У людей с красной скалы не было домашних собак. Присутствие собак стало для них непонятной и неприятной новостью. Они знали лишь волков и диких собак и подумать не могли, что собак можно приручить. Беловолосые люди показались им какими-то могущественными и таинственными колдунами.

Приручить собаку, заставить ее стеречь лагерь!

О таком можно было только мечтать — но беловолосые волшебники осуществили мечту!

Юноша и мальчик затаились и приникли к земле, но собачий вой и лай не утихали. Мабора и Каи-Наи с досадой поползли обратно и скрылись в лесу.

Понемногу лай начал замолкать. В лагере вновь стало тихо, лишь порой доносилось злобное рычание какого-нибудь беспокойного пса. Когда собаки наконец успокоились, Мабора и Каи-Наи снова поползли к лагерю, но собаки почуяли их и снова подняли тревогу.

Мабора, сам злой, как собака, опять пополз к лесу… В это время с противоположной стороны лагеря донесся волчий вой… Собаки дружно завыли и залаяли, а Мабора и Каи-Наи, услышав волков, залезли на дерево и спрятались в листве.

Волки выли у лагеря всю ночь, и они не решились слезть с дерева.

Мабора проклинал настырных волков: он не оставлял надежды обмануть собак. Но те же волки спасли лазутчиков — беловолосые, услышав волков, не стали на следующий день искать следы непрошеных гостей, так как подумали, что собак встревожили волки.

Утром Мабора и Каи-Наи видели, как проснулся озерный поселок. Некоторые жители, позвав собак, пошли на охоту. Другие, сев в лодки, поплыли рыбачить на реке и на озере. К счастью, охотники прошли стороной, не то собаки непременно почуяли бы чужаков и беловолосые перестреляли бы их, как тетеревов!.. Но Мабора и Каи-Наи не думали об этом и преспокойно, как вороны, сидели на дереве.

Вражеский поселок и лагерь на берегу лежали перед их глазами, как ладони. Ближе к ним берег был очищен от деревьев и пней; срубленные деревья были поленницей сложены в стороне.

Чуть позже, после того, как мужчины ушли, из лагеря вышла небольшая группа женщин и детворы и с ними человек, сверливший вчера дырку в камне. На очищенном от леса участке они разделились на две группы.

Каи-Наи, присмотревшись, узнал в одной из женщин свою мать, а в числе других — Учангу и прочих женщин племени Уру-Уру.

На тела матери, Учанги и еще трех женщин из его родного племени были наброшены какие-то петли, шедшие поперек груди; от петель тянулись длинные ремни к непонятной и удивительной вещи. Эта вещь подскакивала и волочилась по земле. Каи-Наи показалось, что женщины тянули за собой какой-то пенек. Пенек этот был заострен снизу, а сверху из него торчала палка, за которую держался мальчик лет двенадцати. Его Каи-Наи тоже узнал.

Это был Нака, друг и враг Каи-Наи: они вместе искали в гнездах птенцов, ходили по орехи и почти каждый день дрались.

Во второй партии было столько же женщин, сколько и в первой, но эти женщины держали в руках мотыги из оленьего рога. Мужчина поставил женщин с мотыгами в ряд, а группу женщин со странной вещью отвел чуть подальше; затем отошел в сторону и что-то крикнул. Женщины замахали мотыгами, разрыхляя землю. Первая партия, где были мать Каи-Наи и Учанга, двинулась с места. Каи-Наи едва не свалился с дерева от удивления, когда Нака вонзил заостренный конец пенька в землю, навалился на палку и издал крик. Женщины подались вперед, ремни натянулись, и они медленно пошли по расчищенному участку, волоча за собой первобытный плуг. Вырываясь из еще слабых рук мальчика, плуг вздымал целину.

Мабора тоже вытаращил глаза и с разинутым ртом смотрел на женщин: неразвитый мозг пещерного жителя не мог уразуметь это зрелище. И он, и Каи-Наи были не в состоянии понять, для чего женщины роют землю, да еще таким причудливым способом…

Мужчина, сверливший вчера дырки, иногда подходил к Нака, брал у него из рук палку и показывал, как управлять плугом. Это своеобразное соревнование мотыги с плугом закончилось полной победой плуга. Пока женщины с мотыгами ковыряли землю, еле продвигаясь вперед, плуг дошел до опушки леса, вернулся назад и оставил за собой ровную полосу вспаханной земли.

Работа, очевидно, была очень тяжелой. Запряженные в плуг женщины то и дело останавливались и вытирали пот со лба.

А мужчина, видимо, очень радовался победе плуга: он хохотал, скакал и смеялся над женщинами с мотыгами.

Он сам придумал этот плуг и проверил его достоинства, сравнив работу плуга с мотыгами.

Под конец соревнования все остававшиеся дома жители селения высыпали на берег… Вылезли даже сгорбленные старики и старухи, опираясь на палки. Они недоверчиво качали головами и подозрительно осматривали новинку. Изобретатель снял с женщин сбрую и отнес плуг в шатер. Он заметил в своем изобретении некоторые изъяны. Исправив их, он надеялся весной запустить плуг в работу…

Потом Мабора и Каи-Наи видели, как женщины начали чистить рыбу, пойманную вчера рыбаками, затем развесили ее на палках для просушки. Когда женщины закончили работу, мать Каи-Наи отделилась от группы и прилегла под кустом недалеко от дерева, на котором сидели Каи-Наи и Мабора.

Мальчик слез с дерева и, прячась в траве, подполз к матери. Она лежала на спине и, подложив руки под голову, смотрела в небо.

— Мама! — тихо позвал Каи-Наи.

Женщина приподнялась с ужасом посмотрела в сторону Каи-Наи.

— Не бойся, мама. Это я — Каи-Наи…

Она снова упала на землю. Грудь ее вздымалась от частого дыхания, и Каи-Наи услышал, как громко застучало у нее сердце.

— Не бойся, мама! — снова сказал Каи-Наи. — Это я, Каи-Наи: я соскучился и пришел к тебе…

Женщина подняла голову и огляделась, проверяя, не видит ли их кто-нибудь. Затем спросила, радостно глядя на Каи-Наи:

— Ты жив, сынок? Я думала, что тебя убили, как отца…

Каи-Наи увидел, как слезы потекли из ее глаз… Но она вытерла их, улыбнулась и спросила:

— Где ты был, дорогой мой, и как узнал, что я здесь?

Каи-Наи рассказал ей, как остался один в лесу, как бродил там и наткнулся на племя, обитавшее на красной скале; как они с Маборой пошли по следам беловолосых людей и дошли до озерного поселка.

— Теперь я понимаю, — сказала мать. — Это ты укусил Дода за ногу…

Из лагеря до них долетел звук сверла. Она посмотрела в ту сторону.

У костра сидел изобретатель плуга и снова сверлил свои дырки.

— Я боюсь за тебя, сынок… Дод очень злой и нехороший человек… Он поклялся, что размозжит тебе голову, если ты еще раз попадешься ему на пути.

Каи-Наи засмеялся.

— Я не боюсь Дода! — сказал он.

— Что собираются делать беловолосые люди? — послышался вдруг голос Маборы, который тем временем подполз к ним и слушал разговор Каи-Наи с матерью.

— Кто это? — испуганно спросила женщина.

— Не бойся, мама… Это Мабора, парень с красной скалы… Мы вместе пришли сюда.

— Что собираются делать беловолосые люди? — вновь нетерпеливо спросил Мабора. — Что сказали Дод и его товарищ, когда вернулись домой? Хотят ли люди с озера напасть на племя орла или эти двое случайно забрели к нам?

Женщина посмотрела на Мабору. Он лежал, спрятавшись за кустом, и сквозь ветви ей были видны только глаза, дико горевшие от нетерпения.

— Дод с товарищем попали к вам случайно. Но теперь они решили перебить вас, как племя Уру-Уру, и забрать у вас женщин…

— Когда?..

— Я не знаю… Кажется, не скоро…

— Что ты делала с женщинами, мама? Зачем вы таскали пень и рыли землю?

— Я сама не могу понять этих людей. Не знаю, зачем они роют землю. Они великие волшебники… У них все не так, как у нас. Тот мужчина, что сейчас сидит у костра, говорил, что этим пеньком они по весне будут рыть землю и бросать в нее зерна.

— Он колдун?

— О, он великий колдун… Еще он говорил, что из этих зерен вырастет много-много зерна…

— Зачем им зерно? Приманивать птиц в силки?

— Нет, они сами будут его есть…

— Зерно? Они будут есть зерно?

Много чудесного и непонятного видел Мабора у этих колдунов, живших на воде посреди озера. Но услышанное сейчас больше всего поразило его — пещерного жителя, питавшегося мясом. Есть зерно! Разве мало им рыбы в реке и озере и зверей в лесу?

— Они делают из зерна вот это, — сказала женщина и протянула Маборе лепешку с черной обугленной коркой.

Мабора откусил кусок лепешки, пожевал и с отвращением выплюнул. Волшебники из озера мигом перестали интересовать парня: отныне он презирал их…

Они едят зерно! Только подумать: они едят зерно!

— Я иду домой! — сказал он. — Если хочешь, женщина, пойдем к нам…

— Я не могу идти с вами. Они поймут, что вы были здесь, и догонят вас…

— Не догонят, — уверенно сказал Мабора.

— Нет, догонят… Они натравят своих собак и пустят их по следу…

Ей было стыдно признаться, что она уже стала женой мужчины со сверлом и что ей совсем не хотелось уходить на красную скалу. С другой стороны, она не хотела расставаться с Каи-Наи.

— Оставайся со мной, сынок… — как-то вяло произнесла она.

— Я не пойду к ним… Они убили моего отца. Я отомщу за отца, — злобно ответил Каи-Наи. — Пойдем, мама, с нами!

— Я не могу… Я слаба… Я не дойду до красной скалы…

— Пойдем, Каи-Наи! — сказал Мабора. — Твоя мать уже отведала еду беловолосых и не пойдет к нам…

— Пойдем, мама! — снова сказал Каи-Наи.

Женщина молчала.

Мальчик отвернулся и пополз по траве.

Мабора хотел было тут же идти домой, но вдруг в его голове зашевелилась неожиданная мысль: надо отомстить этим беловолосым волшебникам и зерноедам, пусть надолго запомнят людей с красной скалы! Он знает, как отомстить! Он сожжет срубленный лес, лежащий на берегу у лагеря, он сведет на нет весь труд жителей озерной деревни! Ему хотелось поджечь все селение, но он знал, что это невозможно.

Глаза Каи-Наи заблестели счастливым огоньком, когда Мабора поделился с ним своими мыслями.

— Мы устроим этим зерноедам хороший костер! — радостно сказал он.

Мабора и Каи-Наи спрятались в лесу и стали с нетерпением дожидаться ночи, чтобы осуществить свой план.

Когда село солнце, они снова подкрались к лагерю зерноедов. На берегу стоял шум и гомон. Здесь собралось почти все селение. Шатров и развешанной на палках рыбы уже не было, а на месте бывшего лагеря зерноеды разжигали теперь большой костер. Мабора и Каи-Наи, сидя на дереве, как белки, пытались понять, что еще придумали и что собираются делать эти проклятые зерноеды. Но то, что они увидели, так смутило и потрясло их, что они долго сидели молча, не веря своим глазам.

Когда костер запылал, к нему подбежали человек двадцать мужчин и парней; они выхватили из костра головешки, пробежали по берегу и подожгли срубленный и сложенный поленницей лес!..

Они сами исполнили месть Маборы!

Мабора и Каи-Наи бежали по лесу, а позади них на берегу трещал и горел срубленный лес. Зерноеды сожгли его, чтобы посеять на этом месте свои никчемные зерна.

 

Голод среди людей красной скалы

ожно сказать, что обитатели красной скалы были народом очень опрометчивым. Они с интересом выслушали рассказ Маборы о жизни людей с озера, но запомнили только, что люди эти едят зерно, живут довольно далеко и не собираются сейчас нападать на племя красной скалы.

Поэтому они даже не подумали, что следует приготовиться к нападению врага. Колдун заявил, что владеет чарами, которые отпугнут любых зерноедов; надо только слушаться и уважать его, великого колдуна племени орла.

Промелькнуло лето. Север дохнул холодным ветром; закружились желтые листья и с тихим печальным шорохом стали падать на землю. Ветер уже вовсю гулял по лесу, под скалой ревели пороги, и река, миновав пороги, грустно лизала песчаный берег.

Каи-Наи спускался со скалы, стоял, прислонившись к дереву, и слушал рев порогов и печальный шорох, наполнявший лес. Он часто уединялся и думал о матери. Она отказалась от него и осталась с людьми, которые убили его отца и истребили родное племя. Он не понимал ее и не понимал того, что было у него на сердце. Осенний шум леса, тоскливый шорох листьев о чем-то напоминали ему, что-то говорили. Он прислушивался и ему казалось, что деревья и листья говорят о нем, но он был не в силах понять их язык и, не понимая, возвращался домой.

Жители скалы переживали тяжелые дни. Зверей и птиц вокруг скалы почему-то становилось все меньше и меньше. Бывали дни, когда охотники возвращались домой с пустыми руками.

Тогда все племя сидело голодным и люди жались друг к другу у костров в дымных пещерах. Когда же приходила ночь — а ночи стали отчего-то непонятно длинными и темными, — в пещеры прокрадывался ужас. Он прятался в темных углах пещер, носился длинными тенями по стенам, звучал в долгом диком волчьем вое, долетал снизу с шумом могучего леса, грохотал, плескал и ревел в порогах реки, бившейся о берег под скалой…

Однажды вечером из пещеры колдуна снова полилось страшное таинственное жужжание и грозный орлиный клекот. Женщины и дети с криком и воем сбились в кучу и, укрывшись шкурами, дрожали, как в лихорадке. Каи-Наи и сам не знал, почему, но его не пугало ни это таинственное жужжание, ни яростный клекот орла. Он заметил, что в пещерах остались только женщины, дети и совсем молодые парни, а все мужчины куда-то исчезли. Это очень заинтересовало мальчика. Вскоре жужжание в пещере колдуна достигло такой силы, что стало казаться, будто там гудит целое гнездо огромных шершней.

Костер едва теплился среди пещеры, освещая кучки женщин и детей. Они сжались под шкурами и боялись даже высунуть руку, чтобы подбросить хвороста в костер.

Каи-Наи, воспользовавшись темнотой, выполз наружу и пошел к пещере колдуна. На площадке перед пещерами никого не было. Ветер гулял над скалой, снизу долетал глухой рокот порогов. Здесь, на площадке, жужжание звучало еще громче и печальнее.

Вдруг к нему присоединился какой-то глухой топот — словно топталось на месте стадо зубров. Это было так жутко и неожиданно, что Каи-Наи задрожал от ужаса, как женщины и дети, прятавшиеся в пещерах под шкурами.

Каи-Наи хотел было повернуть обратно, но любопытство победило страх, и он, опустившись на четвереньки, нырнул под шкуру, которой был завешен вход в пещеру колдуна. Он полз по проходу, ведущему в пещеру, а навстречу ему летело глухое жужжание и топот, как будто стадо зубров спасалось от тучи шмелей.

И вдруг пещера и проход сотряслись от мощного рева зубров…

Каи-Наи, дрожа, припал к земле: ему казалось, что стадо животных вот-вот ворвется в коридор и растопчет его, как маленького щенка…

Он пожалел, что не остался с другими в пещере и на свою беду забрался в жилище колдуна. Но в коридор никто не выскакивал, а из пещеры снова донесся топот.

Сжав зубы, Каи-Наи снова пополз вперед и остановился у входа во внутренний зал пещеры.

Он глянул в зал и отшатнулся: пещеру освещали горевшие по углам факелы, дым и чад густым облаком стояли под каменным сводом. Пещера была полна зубров — они танцевали и ходили по кругу.

Когда Каи-Наи присмотрелся к зубрам получше, он с изумлением увидел, что все они стояли на задних ногах, а в передних держали трещотки, со скрежетом крутившиеся и тарахтевшие на коротеньких деревянных ручках. Удивлению Каи-Наи не было предела: он разглядел, что у зубров были не копыта, а человеческие ноги и руки. Зубры, встав на цыпочки и склонив рогатые головы, спокойно и важно шли в каком-то странном танце… Вдруг они остановились и подняли трещотки вверх. Мощный рев снова потряс своды пещеры. Но теперь Каи-Наи не боялся этого рева: он знал, что перед ним были не звери, а люди, одетые в звериные шкуры. В одной паре ног Каи-Наи даже распознал неуклюжие лапы здоровяка Ману.

Каи-Наи с интересом ждал, что будет дальше. Но он мог бы спокойно просидеть в пещере всю ночь, ничего нового не увидев — мужчины племени, одетые в звериные шкуры, до утра все так же танцевали и ревели, как зубры. Это было таинственное колдовство, с помощью которого знахарь и охотники заставляли зубров плодиться в лесах у красной скалы.

Каи-Наи надоело смотреть на них. Он едва не уснул под звуки трещоток, но вовремя опомнился и пополз прочь из пещеры колдуна.

А в пещере, где жил он, женщины по-прежнему тряслись от ужаса. Костер едва не угас, но Каи-Наи разворошил угли и подбросил хвороста. Он стащил волчью шкуру с какого-то мальчишки, спавшего у костра, накрылся ею и заснул крепко, как никогда.

На следующий день охотникам удалось добыть трех зубров и двух оленей. Все племя обрадовалось, когда на вертелах заскворчали над кострами большие куски мяса. Охотники не покидали скалу, пока не съели все мясо до костей. И они, и колдун ничуть не сомневались, что дичь появилась благодаря их колдовству и пляскам в звериных шкурах.

Но после этой удачной охоты дичь снова исчезла из окрестных лесов и в племени орла воцарился голод. Напрасно танцевали мужчины в пещере колдуна, надевая то шкуры оленей, то зубров: дичь исчезла, и только волки, такие же голодные, как люди, выли под скалой.

Охотники все дальше и дальше уходили от скалы в поисках зверя, и почти всегда возвращались домой без сил, с пустыми руками.

Тоска охватила жителей скалы. Худые и обессиленные, они лежали в пещерах, где сосали и жевали старые и зловонные звериные шкуры. Потом начали болеть и умирать дети. Еще грустнее стало в пещерах.

Колдун почти каждый день разговаривал с тотемом, который каким-то чудом оставался в живых в своей клетке. Как-то колдун сказал вождю племени:

— Тотем сердится. Племя погибает с голоду… Дети умирают… У нас слишком много старых женщин… Каждая из них ест, как сильный охотник, а пользы от них никакой.

Предводитель сразу понял, о чем говорил колдун. Ему и самому приходила в голову эта мысль, но он сказал:

— Надо посоветоваться с охотниками…

Когда вождь сказал на совете, что колдун предлагает перебить и съесть старых женщин, все охотники обрадовались и согласились.

В тот же день убили и съели пять старух; среди них была и мать Маборы, жена вождя… Племя пиршествовало всю ночь. Каи-Наи тоже ел человеческое мясо — ему, изголодавшемуся, оно показалось сладким и вкусным.

Когда съели всех старух, наступила очередь стариков. Но не каждый из них отдавал свою жизнь задаром: некоторые из них смело и отчаянно защищались и боролись с убийцами, когда те пытались разбить им головы топорами.

Другие убегали в лес и прятались там, но по следам их, как на охоте, шли неумолимые и жестокие преследователи, и старики падали под стрелами и ударами копий.

Тяжелые то были времена и, когда они наконец прошли и охотники снова стали находить дичь, никто из обитателей скалы не вспоминал о них, а Каи-Наи они казались далеким, страшным сном…

 

Зерноеды

атем ударили морозы. Река замерзла, и даже взрослые охотники без труда перебирались теперь по льду на другой берег. Только у порогов река долго сражалась с холодом, не замерзала и журчала вокруг камней. Вода замерзла уже после того, как выпал снег, и легла ровным стеклом между берегами. Дети, обутые в лосиные сапоги, катались и играли на речке, а охотники по пороше легко находили и били зверя. Каи-Наи и Мабора, подружившиеся после похода в озерный поселок, как-то выследили лося и, подкравшись, пустили в него по стреле. Одна стрела впилась в правый бок, а другая в заднюю правую ногу зверя. Лось, хромая и пятная кровью неглубокий снег, побежал от них к реке. Мабора и Каи-Наи бросились по его следам; они видели, что лось был тяжело ранен. Далеко он уйти не мог и должен был вскоре умереть от потери крови.

Они нагнали лося на берегу, там, где река круто поворачивала влево. Он стоял, припав на одно колено, и лизал снег, а на правом боку его алело большое пятно крови. Лось весь курился паром. Заметив врагов, лось вскочил и кинулся на лед; лед затрещал под весом тяжелого зверя, но не проломился, и лось, скользя и еле держась на растопыренных ногах, исчез за поворотом крутого берега реки. Охотники хотели уже спуститься на лед и добить лося — Мабора надеялся, что он обессилел и упал где-нибудь поблизости. Внезапно с реки донеслись громкие крики людей, пока еще скрытых выступом берега. Мабора и Каи-Наи вздрогнули от неожиданности и поглядели друг на друга. Через минуту Каи-Наи был уже на высоком дереве и смотрел на невидимый снизу участок реки. На льду, лежа на боку, бился лось, а вокруг него собралось до сотни человек в хорошо сшитых одеждах из шкур. Чужаков так заинтересовали стрелы в боку и ноге лося, что они даже забыли добить зверя. Один из чужаков, держась подальше от копыт лося, подошел к зверю и вытащил из его ноги стрелу.

Каи-Наи ненадолго задержался на дереве — в этом охотнике он узнал своего старого знакомца, зерноеда Дода. Он даже не заметил, как оказался на земле.

— Зерноеды! — крикнул он Маборе.

Они, как волки, побежали друг за другом по лесу. Не было сомнения, что зерноеды шли по льду к скале и собирались уничтожить племя орла: замерзшая река стала для них удобной дорогой.

Каи-Наи и Мабора боялись, что зерноеды, обнаружив у реки следы, погонятся за ними, догонят и убьют их прежде, чем они успеют предупредить жителей скалы. На их счастье, лениво падавший снег пошел густо, так что в трех шагах нельзя было ничего разглядеть. Через полчаса снег засыпал их следы. Они перешли на шаг, и только тогда Каи-Наи рассказал Маборе о том, что видел с дерева. Принесенная ими новость очень обеспокоила жителей скалы. Многие охотники еще не вернулись домой, и на их скорое возвращение не приходилось надеяться — в такую погоду легко заблудиться в лесу. Зерноеды, напротив, воспользуются непогодой и нападут на скалу: они идут по реке, а река обязательно приведет их к скале.

Стемнело. Один за другим возвращались усталые охотники. Все они с жаром начинали рассказывать о своих приключениях на охоте и о том, как блуждали в лесу; но пыл их сразу угасал, как только им сообщали о появлении зерноедов. Наконец, когда стало совсем темно, охотники собрались на совет в пещере колдуна, а на песчаном берегу против порогов, куда должны были выйти зерноеды, поставили караульных. Каи-Наи тоже пробрался вслед за взрослыми в пещеру колдуна и притаился в темном уголке.

Мужчины сидели вокруг небольшого костра, который освещал стены пещеры и отбрасывал дрожащий свет на лица охотников. Только сейчас Каи-Наи присмотрелся к стенам пещеры.

Какой-то неведомый художник повсюду изобразил различные сцены из охотничьей жизни.

Вот тур, наклонив мохнатую голову, роет копытом землю, а в боку у него торчит копье… Вот бежит олень, закинув рога на спину, а его догоняет быстрая стрела охотника. Странное и жутковатое чувство охватило Каи-Наи при виде этих рисунков… В неверном и тусклом свете костра эти удивительные звериные фигуры казались ему живыми.

Первым заговорил Ману. Он выпрямился во весь свой высокий рост, и тень его, поднимаясь к сводам пещеры, упала на изображение тура. Ману говорил, чуть раскачиваясь, а рогатая голова тура то выглядывала из-за его плеч, то снова скрывалась в его огромной тени.

— Я не боюсь зерноедов, — говорил Ману. — Я размозжу голову мужчине с рыжей бородой, которого я поймал, а Мабора упустил… Мы перебьем их на скале и не отдадим им женщин…

— Но зерноедов слишком много… У них столько бойцов, сколько всех нас вместе: мужчин, женщин и детей…

— Кто это сказал? — спросил Ману.

— Это сказал мальчик Каи-Наи, видевший их на льду, на реке…

— Ему с перепугу почудилось!

Тогда заговорил вождь племени, отец Маборы.

— Парень говорил правду… И Мабора говорил, что слышал на реке много голосов. Недаром пленник грозился убить перебить нас… И мать Каи-Наи тоже сказала Маборе: «Их много»…

— Засядем на площадке: будем бить их, когда они полезут наверх…

— Спрячемся в пещерах. Они смогут войти в пещеры только поодиночке. Тут-то мы их и перебьем! — предложил какой-то молодой охотник.

Все засмеялись.

— Это ерунда, — ответил вождь, — они выкурят нас из пещер дымом, как лис…

Долго советовались мужчины, и все предложения были одно хуже другого. Как противостоять врагам, когда их втрое больше, чем обитателей скалы?

Один только колдуя сидел молча, опустив голову, и словно спал. Толстое брюхо, которое он уже успел отрастить после голодных месяцев, колыхалось у него на коленях от каждого вздоха. Наконец он открыл глаза, обвел мутным взглядом охотников, зевнул и сказал:

— Вы опять забыли, что у вас есть я — великий колдун племени орла! Вы все смелые люди, но зерноеды перебьют вас и заберут женщин. Только я, — он горделиво выпрямился — только я, великий колдун, могу спасти племя!

Страшен был в эту минуту колдун. Он тряс головой, растрепанные седые космы встали дыбом, глаза горели, отражая пламя костра. Голос его, сильный и хриплый, зазвучал под сводами пещеры.

— Тотем! — обратился он к орлу, который недвижно восседал в клетке и свысока смотрел на охотников. — Тотем! Это ты научил меня, старика, как в час смертельной опасности спасти племя…

Орел развернул крылья и взмахнул ими. Яростный орлиный клекот отразился от свода пещеры.

Колдун упал на колени перед орлом, его примеру последовали и все охотники. Каи-Наи, дрожа от ужаса, как угорелый выскочил из пещеры. Снегопад уже прекратился, словно небо вытрясло из себя все запасы снега, светились звезды, лес и река блестели в ясном свете луны. Было довольно холодно. На скале, запыхавшись от быстрого подъема, появились трое караульных, стоявших все это время на берегу.

— Идут! — крикнул один из них, вбегая в пещеру.

— Сколько их? — спросил вождь.

— У меня и у них, — охотник указал своих товарищей, — не хватило пальцев на руках и ногах, чтобы их пересчитать!

Все смотрели на колдуна. Только он мог спасти племя. Тотем указал ему путь к спасению.

— Дети мои, — сказал колдун, — берите все, что есть в пещерах, и идите за мной…

Когда все племя собралось в пещере колдуна, он спросил:

— Все здесь?

— Все! — ответили жители скалы.

Колдун направился в угол, где стояла клетка с орлом, переставил ее на другое место и, взяв в руки копье, засунул наконечник в щель стены. Орудуя копьем, как рычагом, он отодвинул большой камень, плотно закрывавший какое-то отверстие, и сказал:

— Сюда, дети мои!

Потом взял клетку с орлом и просунул ее в дыру. Женщины, дети и охотники друг за другим исчезали в отверстии, и вскоре в пещере остался только колдун. Он взял тонкий, но прочный ремень, опоясал им камень и полез вслед за всеми. Затем охотники, потянув ремень за оба конца, подтащили камень к отверстию, снова закрыли дыру в стене и с большими усилиями извлекли ремень.

Племя очутилось в большом зале. Где-то в углу журчал ручей, стекая в расселину небольшим водопадом. За этим залом следовали коридоры, после второй, третий зал… Казалось, залы и коридоры тянулись бесконечно. Обитатели скалы шли, натыкаясь на торчавшие из пола сталагмиты, а рослый Ману зацепил головой и сломал кончик свисавшего с потолка сталактита. У отверстия остались лишь колдун и вождь племени. Они легли на землю и, приставив уши к камню, закрывавшему дыру, стали молча прислушиваться. В пещере было тихо. И вдруг сквозь щель до них долетел едкий запах дыма.

— Хе, хе! — хрипло засмеялся колдун. — Они выкуривают нас из пещер…

С каждой минутой в щель проникало все больше дыма, но в таком большом зале он быстро рассеивался.

Прошло не менее часа. Из щели потянуло холодным свежим воздухом.

— Сейчас будут здесь! — сказал колдун.

В этот момент в щель пробился тоненький луч света…

— И здесь их нет! — послышался голос в пещере.

Колдун и вождь вздрогнули, узнав голос бывшего пленника.

— Не могли же они провалиться сквозь землю, — сказал кто-то другой.

— А может, ухватились за хвост своего орла и полетели! — засмеялся чей-то молодой голос.

— Не шути с этим! — остановил его голос старого зерноеда, — Не шути с тотемом, пусть и вражеского племени!

— Смотри-ка — зубр!..

— А вот олень!..

Зерноеды рассматривали рисунки на стенах пещеры. Молчаливые изображения зверей, как живые, смотрели на них со стен…

— Пойдем отсюда! — сказал кто-то громким шепотом. Свет в щели исчез.

Зерноедов так поразила живопись пещерных жителей, что они забыли осмотреть пещеру и ушли.

— Хе, хе, хе! — хрипло смеялся колдун у заложенного камнем отверстия…

Зерноеды, забравшись потихоньку на скалу, притащили с собой охапки хвороста. Положив груды хвороста у входы в пещеры, они подожгли хворост и длинными палками протолкнули его в коридоры пещер. Пещеры наполнились дымом. Зерноеды долго стояли наготове на площадке и ждали, не выберется ли кто из пещер. Пещеры безмолвно зияли черными входами. Тогда зерноеды, погасив хворост, стали осторожно осматривать пещеры. Велико же было их удивление, когда они не нашли там ни единого обитателя… Они видели, что люди были здесь совсем недавно: в пещерах еще тлели костры, так как люди из племени орла в спешке забыли их погасить, но все жители словно провалились сквозь землю…

Утром зерноеды обыскали ближайший лес, надеясь обнаружить следы беглецов, но снег в лесу был чист и нетронут — лишь отчетливо выделялись три следа караульных, пробежавших накануне от реки к скале.

Это было странно и походило на какое-то волшебство. Зерноеды спустились со скалы и спрятались в лесу, думая провести пещерных жителей, но колдун в тот день не выпустил никого из пещеры, и зерноеды, напрасно прождав до вечера, собрались на льду и шумной ватагой двинулись прочь от скалы.

 

Гибель племени Орла с красной скалы

огда обитатели скалы убедились, что зерноеды ушли, радости их не было предела. Детвора прыгала и танцевала на площадке, а взрослые смеялись над врагами и грозились пойти на зерноедов войной и перебить их всех на озере. Только колдун и Мабора, знавший зерноедов лучше остальных, не верили, что те направились домой. По приказу колдуна Мабора, взяв с собой Каи-Наи, пошел с ним по реке вслед за зерноедами. Преследовать целую сотню людей было нетрудным делом: зерноеды, хоть и шли гуськом, протоптали в снегу достаточно широкую тропинку, и Мабора с Каи-Наи бежали по ней, не останавливаясь. Так они добежали до излучины реки, где давеча упал раненый лось, но на этом месте ничего не нашли — целый день шел густой снег, окутавший все вокруг густым покровом.

Не было и лосиной туши, но немного поодаль они заметили волчьи следы и объеденную голову лося: волки закончили то, что начали люди.

Еще дальше снег был весь истоптан. Следы беловолосых вели на берег. Видимо, зерноеды останавливались здесь на отдых. Мабора и Каи-Наи миновали стоянку и снова вышли на протоптанную врагами тропинку.

Еще с час они продолжали преследование, как вдруг Каи-Наи, бежавший позади, споткнулся и упал. Поднимаясь на ноги, он обернулся и застыл от ужаса: их молча нагоняли не меньше десяти зерноедов. Враги были уже в трех полетах стрелы, а впереди всех мчался по тропе рыжий Дод.

— Мабора! — крикнул Каи-Наи. — Зерноеды!

Мабора оглянулся… Окажись рядом заяц, и он не обогнал бы охотника и Каи-Наи — так они припустили. Дод остановился, сунул два пальца в рот и свистнул. Впереди послышался такой же свист и с крутых берегов реки одна за другой стали скатываться на лед фигуры врагов. Увидев Мабору и Каи-Наи, они заревели и бросились навстречу.

— Вбок! — крикнул Мабора.

Берег в этом месте был довольно крутой, но Мабора подпрыгнул, ухватился за ветви свисавшего с обрыва кустарника и забрался на кручу. Затем он наклонился и подал руку Каи-Наи, который тем временем тоже подпрыгнул и схватился за куст. Подтащив его к себе, Мабора выпрямился и оба, проваливаясь по колени в снег, бросились в лес.

Дод первым подбежал к тому месту, где они забрались на кручу, и в свою очередь схватился за ветки. Но куст не выдержал его веса, и зерноед покатился на лед. Другие зерноеды тоже попытались выбраться на берег, но это никому из них не удалось и они побежали дальше по реке в поисках пологого берега. Бежать им пришлось довольно долго, и когда они наконец вернулись к злополучному обрыву, уже стемнело и погоню пришлось прекратить. Они лишь заметили, что следы беглецов вели не к скалам, а в другую сторону, в лес. Это успокоило зерноедов — на уме у них была не погоня, а совсем другое.

А Мабора и Каи-Наи, как зайцы, бежали по лесу. В ушах у них еще звенели крики и свист преследователей. Им приходилось довольно тяжко: бежать было трудно, снега нападало много, и они оставляли за собой такие следы, что с них не сбился бы и малый ребенок, не говоря уж о таких следопытах и знатоках леса, как зерноеды. Наконец Каи-Наи выбился из сил и сказал:

— Я не могу больше бежать… Ты беги, предупреди племя, а я где-нибудь спрячусь.

Мабора остановился.

— Где тут спрячешься? Мы оставили такие следы на снегу, словно тут прошло стадо туров.

Мабора прислушался. Погони не было слышно, но зерноеды вполне могли следовать за ними молча. Он посмотрел на Каи-Наи. Тот, вспотевший и бледный, стоя по пояс в снегу, прислонился к дереву, тяжело дышал и как-то жалобно поглядывал на Мабору. Мабора понимал, что надо убегать как можно быстрее, но почему-то стоял и ждал, пока Каи-Наи не отдохнет.

Мабора и сам не ведал, что в душе его проснулись незнакомые доселе чувства — жалость и товарищеское расположение к мальчику.

— Погони не слышно, — сказал он. — Пойдем немного медленнее… Иди за мной и ступай по моим следам, тебе будет легче идти.

Мабора снова двинулся вперед, а Каи-Наи, стараясь наступать на широкие следы юноши, поплелся за ним. Они не направились прямо к скале, так как Мабора боялся, что зерноеды, пробежав по реке, где передвигаться было легче, перехватят их по пути. Поэтому Мабора и Каи-Наи свернули в сторону, в самую чащу леса, надеясь к вечеру все же дойти до скалы и предупредить племя об опасности. Они долго шли, прислушиваясь, не слышно ли погони. Но погони не было.

В лесу стояла тишина. Только сороки скрежетали, завидев беглецов, и следили за ними, перелетая с ветки на ветку. Снег блестящим слоем лежал на деревьях и ветви гнулись под его весом до самой земли. Деревья отбрасывали на снег синие тени.

Мабора и Каи-Наи скинули с голов волчьи шкуры, служившие им капюшонами. Когда они пробирались под ветками, снег сыпался им за шиворот, но это было даже приятно… Порой они натыкались на медвежью берлогу; видно было, как пар от дыхания медведя поднимался из берлоги, чувствовался теплый зловонный запах сонного зверя. Идти было трудно, особенно Каи-Наи: он почти по пояс увязал в снегу. Наконец Мабора и Каи-Наи поняли, что слишком забрали в сторону. Им стало ясно, что засветло они домой не доберутся. Это было неприятно, но что оставалось делать? Когда совсем стемнело, они вырыли в снегу яму, утоптали в ней снег, легли и уснули, как медведи, прижавшись друг к другу. На рассвете их разбудил могучий рев зубра. Мабора выглянул из ямы. Зубр ревел где-то в стороне, и его не было видно в полумраке леса. Мабора обрадовался — куда лучше встревоженный зверь, чем топоры зерноедов. Он опасался, что враги продолжат погоню, обнаружат его и Каи-Наи в яме и убьют.

Несмотря на голод, Мабора и Каи-Наи весело заторопились к скале. Идти стало легче: снег смерзся под ночным морозом и теперь выдерживал их вес.

В полдень они добрались до скалы. На опушке леса они остановились и прислушались — не слышно ли где зерноедов? В лесу было тихо. Молчала и скала — на площадке перед пещерами не видно было ни единого человека. Это удивило Мабору и Каи-Наи. Они осторожно выбрались из леса и подошли к скале. Снег под скалой был утоптан и залит кровью. Тут и там, по склонам скалы и под нею, лежали трупы охотников из племени орла и беловолосых зерноедов.

Стая волков и вороны уже возились над трупами. Очевидно, зерноеды вернулись к скале и перебили беспечное племя орла. Дрожа от ужаса, Мабора и мальчик поднялись на скалу. На площадке валялись друг на друге трупы воинов; под скалой на льду реки, раскинув руки, лежал с проломленной головой рыжий Дод. Рядом с ним лежал вниз лицом здоровяк Ману. Ни женщин, ни детей на скале не было: всех их увели с собой победители. В пещере колдуна Мабора нашел своего отца. Раненый вождь лежал в углу пещеры. Близ него, склонив седую голову, сидел старый колдун. В другом углу восседал в клетке орел, тотем племени…

Это было все, что осталось от племени красной скалы. Когда Мабора и Каи-Наи вошли в пещеру, колдун даже не пошевелился…

Раненый рассказал Маборе, что зерноеды снова напали на скалу, выкурили из пещер жителей и перебили всех, а его, раненого в грудь стрелой, подобрал колдун и принес в пещеру. Сам колдун, почувствовав в своей пещере дым, понял, что зерноеды вернулись, отодвинул камень, взял клетку с орлом и скрылся в зале, где вчера нашло убежище все племя. Он пересидел там ночь, а утром осторожно вылез наружу. На площадке он нашел едва живого вождя и перенес его в свою пещеру.

Невеселая началась жизнь у последних обитателей красной скалы… Мабора и Каи-Наи, оставшись единственными охотниками, ежедневно уходили в лес и кормили выжившего из ума колдуна и раненого вождя, который почти ничего не ел. Он кашлял и харкал кровью.

Колдун разговаривал с тотемом и в пещере каждую ночь слышалось жужжание трещотки и жуткий клекот орла.

Когда раненый вождь начинал бредить и метаться в горячке, колдун подходил и долго смотрел на него.

— Мясо человека, мясо человека… — бормотал колдун, — его вылечит человеческое мясо…

Однажды утром Мабора пошел на охоту один: Каи-Наи простудился и остался дома. Сгорбившись и завернувшись в шкуру, он сидел у костра посреди пещеры, а в углу бредил раненый вождь.

Каи-Наи трясла лихорадка, ему хотелось лечь, но он боролся с болезнью и, превозмогая себя, продолжал сидеть у костра. Смуглое лицо Каи-Наи горело пламенем, а руки и ноги тряслись от холода, и он поминутно протягивал их к огню. Колдун копошился в своем углу у клетки с орлом…

— Мясо человека, мясо человека, — бормотал он.

Вдруг он поднял голову и посмотрел на Каи-Наи. Какая-то безумная мысль промелькнула у него в голове…

Он крадучись вышел на площадку и огляделся вокруг. Никого не было на скале; Мабора был далеко в лесу… Обглоданные кости людей валялись на снегу под скалой.

Колдун вернулся в пещеру и снова как-то странно взглянул на Каи-Наи.

Каи-Наи, опустив черную голову, дремал у костра.

Колдун подошел к клетке, вытащил из-за нее топор, который когда-то потерял зерноед, спасая рыжего Дода, и подкрался к мальчику. Затем размахнулся и изо всех сил ударил Каи-Наи топором по голове…

Мальчик, даже не вскрикнув, упал головой в огонь.

Колдун дрожащими руками вырезал из Каи-Наи кусок мяса и поджарил его над костром. Потом подошел к раненому и начал его кормить, разжевывая и засовывая мясо в рот больному…

Раненый был без памяти; он отбивался от колдуна, не ел и выплевывал пищу…

* * *

А Мабора был в это время далеко от скалы. Он следил за молодым оленем, надеясь подстрелить его и накормить вкусным мясом своего товарища, маленького больного мальчика Каи-Наи.