Опять меня занесло куда-то не туда. Местность я узнал сразу, но, странное дело, не испытал ни удивления, ни потрясения, хотя здесь уж точно не ступала нога человека. Настолько привык в последние дни к чудесам, что, попади в реальную обыденную обстановку, поразился бы больше.

Это был остров из моего сна. Вылизанный ветром песчаный берег, покатые зеленые холмы, два оранжевых солнца в небе, необычно близкий горизонт. Не было только беленького коттеджа — вместо него на склоне одного из холмов играла радужными переливами ячейка телепортационного створа. Здесь было тепло, градусов двадцать, не меньше, и я расстегнул куртку. Курорт да и только.

Небольшие волны с шорохом накатывались на берег, и в прибое с писком кувыркались устюпенды. Миллионы устюпенд. Вот уж где они заряжались энергией... Если это их родина, а водная стихия — естественная среда обитания, тогда понятно, почему устюпенды похожи на медуз. Писк был резкий, недовольный, но теперь я понимал, что ошибаюсь в оценке. Как тогда, когда я наступил на устюпенду в холле гостиницы, так и сейчас неприятный писк означал крайнюю степень удовольствия. Стереотип человеческого восприятия. Точно так же для европейского человека непривычно слышать, как разговаривают между собой японцы. Хриплая отрывистая речь, похожая на перебранку, на самом деле представляет собой мирную беседу, зато недовольство выражается высокими тонкими голосами, услышав которые, европейцу впору засмеяться. В Средние века, при первых контактах европейцев с японцами, этот смех дорого обходился.

Я поймал себя на мысли, что, вопреки наставлениям Иванова, пытаюсь рассуждать о чужой психологии, и чертыхнулся. Еще было наставление не думать о «Горизонте». Хорошее наставление. Ходжа Насреддин, изображая из себя лекаря-кудесника, обещал безобразному ростовщику сделать из него красавца, если тот во время сеанса магии не будет думать о белой обезьяне. И, хотя житель Бухары никогда в жизни не видел белой обезьяны, результат лечения оказался легко предсказуем.

Не думать о «Горизонте»... М-да... Как о нем не думать, когда перед глазами «белой обезьяной» маячит ячейка телепортационного створа?

Близкий горизонт говорил о том, что планета гораздо меньше Земли, однако ни разреженности воздуха, ни меньшей силы тяжести не ощущалось. Либо плотность планеты была выше плотности Земли, либо здесь действовала искусственная гравитация. Наслышан о таком, точнее — начитан. Как и о том, что можно вторгаться в сны, проецируя в сознание изображение реальной местности, которую человек в глаза не видел. Нечему удивляться, когда против тебя настроилось сообщество сотен галактических цивилизаций. Одно непонятно — «против» они или «за»?

К сожалению, дело, скорее всего, обстояло значительно хуже. «Против» я или «за» гвоздя, который вколачиваю в стену? «Против» или «за» барашка, из которого приготовлен шашлык? Правомочны ли вообще такие определения, когда есть хочется? Остается надеяться, что меня используют в качестве гвоздя, а не барана...

И только тогда на меня наконец нахлынуло понимание, что я нахожусь не на Земле. Жутковатое, прямо сказать, чувство. Одно дело, когда Армстронг сознательна, после долгих лет подготовки первым из людей ступил на Луну, и совсем другое — когда на иную планету попадает рядовой обыватель, ни сном ни духом не помышлявший ни о чем подобном. И хотя во сне я здесь побывал, отнюдь не грезил оказаться наяву.

Я сделал первый шаг. Коротенький, неуверенный. Песок под ногами скрипнул совсем поземному. Тянул легкий бриз, пахло морем, и все вокруг было как на Земле, если бы не два оранжевых солнца в зените и не мириады глаз устюпенд в прибое. Лоб покрыла испарина, голова закружилась. Чтобы не упасть, я поспешно сел на песок и закрыл глаза, Начало поташнивать, и в голову полезли абсурдные мысли. Первопроходец... Почему-то представилось, что на мне ватник и шапка-ушанка с оторванным ухом, а в руках — древко российского флага, чтобы застолбить приоритет России на инопланетные земли. При чем тут шапка-ушанка и ватник? Идиотские мысли, но я никак не мог избавиться от них. Если зациклюсь, то не понадобятся никакие психотехники. Без чужой помощи сойду с ума.

— Легкая стадия мигрофобии, — заметил знакомый голос. — Симптомы во многом похожи на морскую болезнь и недомогание во время акклиматизации.

По лбу прошлось что-то мягкое, пушистое, и тотчас тошнота отступила, а голова перестала кружиться. На душе стало легко и покойно, губы невольно растянулись в улыбку, но я не спешил открывать глаза. Никогда бы не подумал, что голос Буратино может вызвать у меня положительные эмоции.

— Что такое мигрофобия? — спросил я.

— Боязнь путешествий по Вселенной. Распространенная фобия у особей, совершающих первый вояж. Расстройство вестибулярного аппарата, зрения, нервной системы, общее недомогание и неадекватное восприятие окружающего связано с изменением состава атмосферы, температурного режима, гравитационного и магнитного полей, спектрального излучения. Можешь открыть глаза и встать, я снял симптомы.

Я открыл глаза, но не встал, так как вместо Буратино увидел перед собой сплетенного из фиолетовой пряжи осьминога, весело приплясывающего на песке.

— А... — Я растерянно огляделся. — А где Буратино?

— Я и есть Буратино. Как тебе моя новая форма?

Он явно красовался передо мной, как перед зеркалом, глубоко посаженные в пряжу стеклянные глаза блестели, но что-то не верилось в его искренность и непосредственность. Слишком много он знал, чтобы я ему верил. Много знал о людях, о Земле, а теперь, оказывается, и о Галактическом Союзе. Откуда, спрашивается, у него сведения о мигрофобии, если, по словам Иванова, его цивилизация не входит в Союз?

— Так как тебе мое новое тело? — повторился мохеровый осьминог и крутнулся на месте. — Нравится?

— Нет.

— Почему? А мне нравится!

— Гы-гы, ха-ха, хи-хи! — мрачно осадил его я. — А где деревянная кукла?

— Здесь, — сказал Буратино и вышел из воздуха на песок рядом с плетеным осьминогом.

Зрелище оказалось впечатляющим. Сам не раз выходил из воздуха то в аномальной зоне в верховьях Корстени, то в квартире Мирона и даже здесь, но впервые наблюдал процесс со стороны. Будто чертик выпрыгнул из-за невидимой ширмы.

— И кто же из вас кто? — спросил я, переводя взгляд с одного на другого. Оба веселые, оба смешливые... Куклы, одним словом.

— В каком смысле? — спросили оба одним голосом.

— В самом прямом. Кто из вас тот, с кем я встречался вчера, позавчера?

— Я! — ответили оба, и снова один голос донесся до меня стереозвуком.

— Но вас же двое?

— Гы-гы, ха-ха, хи-хи! — развеселились деревяшка и клубок пряжи. — А ты надеваешь одну перчатку или две? Ходишь в одном сапоге?

Аналогия была убийственной, и я наконец понял. Кукловод может одновременно управлять двумя куклами... Вязаный осьминог весело пританцовывал, пыля песком, мельтешащие щупальца двоились, троились, и я ужаснулся.

— И сколько тел ты способен представлять? — треснутым голосом спросил я.

— Не имею понятия — тел пока два. Но, наверное, могу и больше.

И тогда я вспомнил, что представляет собой объект, которого по наивности окрестил Буратино. Сгусток низкотемпературной плазмы. Плазмоид может дробиться на бесчисленное множество мелких образований, а затем собираться воедино в не ограниченный размерами конгломерат. Вот почему он постоянно путал «я» и «мы»...

Становилось понятно, почему его боится Иванов. Вплоть до ядерной атаки... А учитывая степень развития цивилизаций Галактического Союза, возможно, и чего-то гораздо более мощного. Невообразимо мощного, способного не только стереть в порошок Землю, но и распылить всю Солнечную систему в межзвездное газопылевое облако.

Я вытер ладонью вспотевший лоб и чертыхнулся. К ладони прилип крупнозернистый песок.

Степенно рокотал прибой, накатывая на берег пенистые волны с глазастыми устюпендами, в зените светили два солнца, легкий бриз шевелил густую траву на склонах холмов. И я почему-то был уверен, что где-то там, за холмами, на острове стоит беленький коттедж. Идиллия... Живи и радуйся. Но на душе было тоскливо.

— Это здесь находится то самое «более надежное убежище»? — тихо спросил я, отряхивая песок с ладоней. На Буратино и вязаного осьминога я принципиально не смотрел.

— Сейчас это уже не имеет значения.

— Тогда зачем я тебе нужен?

— Ты мне уже не нужен, — ответил то ли осьминог, то ли Буратино. То ли оба. А точнее, кто-то единый в двух куклах.

Что ж, он прав. Нашелся, кроме меня, еще один мерзавец, который согласился вязать из пряжи гораздо более удобные тела, чем деревянные. Я перебрал в уме всех знакомых и неожиданно не обнаружил среди них никого, кто бы отказался от столь прибыльного предложения. То ли знакомые у меня сплошь потенциальные мерзавцы, то ли время мерзкое.

— Тогда зачем ты меня сюда вызвал?

— Ошибка вышла, — извинился Буратино. — Я не закрыл за собой проход, и ты последовал за мной.

Ясности в технологии телепортации нисколько не прибавилось. Мало того что я, проходя сквозь стены, попадаю неизвестно куда, так выходит, что место прибытия каким-то образом зависит от Буратино. То есть объекта. Пора переходить на терминологию Иванова — не называть же осьминога Буратино? Тогда действительно получится чушь собачья. Причем полная.

— Пора тебе назад отправляться. Вставай.

Не глядя на кукол, я покивал, но не сдвинулся с места. Вздохнул, посмотрел в зенит на два оранжевых солнца, затем разгладил ладонью теплый песок.

— А где красное солнце? — апатично поинтересовался я.

— Нет его! — недовольно отрезал объект. — Здесь только два солнца, а третье — плод твоего сна!

«Откуда ему известно о сне?» — пронеслось в голове.

— А ты сам не плод моего сна?

— Гы-гы, ха-ха, хи-хи! — рассмеялись куклы в унисон. — Мне нравится твоя шутка!

Рта у осьминога не было, зато Буратино исправно двигал челюстью, и слова будто исходили изо рта, а не из динамика, спрятанного в спине.

— Для кого шутка, а для кого нет, — вздохнул я, наконец-то понимая, что сон об этой планете навеян объектом.

— Ты собираешься домой? — раздраженно напомнил он.

— Домой? — переспросил я, но сам не знал, хочу домой или нет. Ничего хорошего меня там не ждало. А здесь вообще ничего не ждало. Ни хорошего, ни плохого. Объект недвусмысленно дал понять, что я ему не нужен. Не будет у Иванова никакого контакта, зря деньги тратил.

— Да, домой.

Я оперся рукой о песок и посмотрел вокруг. Сказать, что не хочу домой, язык не поворачивался. Приятный мир, но что здесь делать в одиночестве? Даже если где-то на холмах и стоит маленький белый коттедж.

— Эта ячейка связана с Землей? — кивнул я в сторону телепортационного створа.

— Какая тебе разница? Войдешь не в створ, а в его стену, а дальше уже не твое дело. Ты хочешь вернуться в свою квартиру? Тогда действуй!

Что-то холодное и скользкое коснулось ладони, которой я опирался о песок. Я посмотрел и увидел устюпенду, выразительно подмигивающую мне громадными глазами. Еще несколько устюпенд степенно ползли от воды в нашу сторону.

Аккуратно взяв устюпенду, я повертел перед глазами. С виду похожая на медузу, она, против ожидания, была плотной и упругой, а оказавшись в руке начала активно моргать и требовательно попискивать. Я усмехнулся, сдавил ее и швырнул к морю.

— Напрасно ты это сделал, — пожурил объект.

— Это ещё почему? — пожал я плечами. — Ей нравится...

До слуха донесся нарастающий пискливый гвалт, будто стая чаек дралась из-за добычи. Набежавшая на берег волна не откатилась назад, а продолжила двигаться по песку. Но это была не вода, а вал устюпенд.

— Улепетывай, — ехидно посоветовал объект, — и побыстрее. Гы-гы, ха-ха, хи-хи!

Пару секунд я недоуменно смотрел на неотвратимый вал устюпенд, накатывающий на берег, подобно небольшому цунами, и только затем понял ужас своего положения. Миллиардам устюпенд хотелось поиграть со мной!

Я вскочил на ноги и как ошпаренный понесся к телепортационному створу. И, когда в отчаянном прыжке нырнул сквозь перепонку, услышал за спиной гомерический хохот объекта. Хорошо смеется тот, кто смеется последним, но предпоследнему очень обидно.

Вдвойне обидно, так как вместо обещанного дома я со всего маху угодил в какой-то сухой колючий куст, причем в самую середину. Яркий дневной свет сменился серым полумраком, и понять, где я очутился, мешал плотный частокол веток перед глазами.

Я попытался разогнуться и больно стукнулся головой о низкий ступенчатый потолок. Веселая история... Забыл, что объект рекомендовал войти в стену телепортационного створа, а не в мембрану, вот и очутился неизвестно где. В очередной раз. Возможно, на одной из планет, входящих в Галактический Союз. Спасибо еще, что здесь можно дышать. И спасибо Буратино, что он оставил мне ночное видение.

Крохотное помещение было завалено палками и ветками, под ногами звякало ржавое железо. Было холодно, и пахло пылью. Отодвигая от лица пучки веток, я с трудом развернулся и увидел тоненький лучик света, пробивающийся из щели в дощатой перегородке, напоминающей дверь, но без ручки. Протиснувшись к перегородке, я заглянул в щель, однако ничего разглядеть не смог, так как снаружи щель прикрывала доска.

В надежде, что перегородка все-таки является дверью, я надавил на нее, но она не сдвинулась с места. Тогда я стукнул по ней кулаком раз, другой. Тот же эффект. Хотел стукнуть ногой, но внизу перегородку подпирал загадочный куб. Сдвинуть его было некуда, и от отчаяния я продолжил колотить в перегородку кулаками. Подать голос я не решался — неудобно как-то перед инопланетянами. Что они о землянах подумают?

Минут через пять я услышал звук приближающихся шагов и перестал стучать. Странные были звуки — будто шагало трехногое существо, причем третья нога у него была железная. Туп-туп, грюк. Туп-туп, грюк.

Я обмер. Вот он, момент истины — встреча двух представителей разных цивилизаций!

Шаги остановились возле перегородки, что-то металлически заскрежетало, перегородка распахнулась, и в глаза ударил яркий свет, мешая рассмотреть инопланетянина.

— Ты?! — вопросил меня трубный глас. — Чего ты тут заперся?

Передо мной в телогрейке, шапке-ушанке стоял дворник Михалыч. Этакий первопроходец из моего видения, только вместо древка с российским флагом в руках он сжимал лом.

Сбитый с толку, я шагнул вперед, наконец-то выпрямился и ошарашенно оглянулся. Местом моего заточения была каморка под лестницей, колючим кустом — метлы, а таинственным кубом — мой собственный ящик с куклами.

— Ты тут, часом, не гадил? — снова спросил Михалыч.

— Что вы, Михалыч, право... — сконфузился я. — Я все-таки интеллигент...

— Знаю вас, интеллигентов, — недовольно пробурчал дворник. — Именно вы и гадите.

Я пришел в себя и принялся отряхивать пыль с одежды.

— Как можно, Михалыч? Сами бывший учитель тоже интеллигент...

— Потому и имею право так говорить, — пробурчал Михалыч. Он заглянул в каморку, придирчиво осмотрел ее, затем поставил внутрь лом и запер дверь.

Я проводил лом взглядом. «Третья нога» — надо же такое удумать!

— Так что ты тут делал взаперти? — снова спросил дворник.

— Ключ потерял, — не подумав, ляпнул я.

Кустистые брови дворника взлетели на лоб, он наклонил голову и исподлобья посмотрел на меня.

— А как тогда внутрь попал? — поинтересовался он.

Кажется, я покраснел. Глупее отговорки придумать не мог! И тогда, глядя на бороду Михалыча, я больше по наитию, чем сознательно, выпалил:

— Привет вам от вашего брата, Александра Михайловича!

Ничего не изменилось в лице дворника. Он пожевал губами, окинул меня сумрачным взглядом.

— По одежке вижу, что вы с ним нашли общий язык. На «Горизонт» работаешь?

— Ну, не то чтобы работаю... — промямлил я, в этот раз не решаясь врать.

— Галактический Союз, вертикальный прогресс... — Михалыч иронично усмехнулся, не сводя с меня взгляда. — Как будто прогресс может быть горизонтальным. Ну-ка, открой дверь из подъезда и придержи створки!

Не понимая, зачем это нужно, я открыл двустворчатую дверь. Дворник вновь отпер каморку, достал из нее ящик с куклами, а затем изо всей силы швырнул его мимо меня во двор.

— Михалыч, что вы делаете?! — оторопел я.

— Катись отсюда, и чтобы мои глаза тебя больше не видели! — гаркнул он.

Я поспешно сбежал по ступенькам к ящику. Вслед мне полетел раскладной столик.

— Зачем вы так, Михалыч...

На крыльце появился дворник с лопатой в руках.

— Увижу еще раз — пеняй на себя! — пообещал он и выразительно погрозил лопатой.

Я подобрал ящик, раскладной столик и поплелся со двора. Не только по инерции, но и из трезвого понимания, что не сегодня завтра мне придется возвращаться к своему нехитрому промыслу. Объект меня только что «рассчитал», да и в «Горизонте» не будут терпеть бесполезного сотрудника. Если только рассудка не лишат.

А все-таки нашелся среди моих знакомых один человек, который не покусился на деньги и не стал мерзавцем. Но радости при этом я не испытывал. Пусто было на душе.

Выйдя со двора, я приостановился, прикидывая, стоит ли ехать на трамвае, или лучше идти пешком. Решил, что лучше пешком. Среди дня трамваи всегда переполнены, и с моим грузом в вагон я вряд ли влезу.

Взвизгнули тормоза, и напротив меня остановилось такси.

— Подбросить? — спросил шофер.

Я подумал. А почему, собственно, нет? Если Ива-нов реквизирует деньги, то, пока они есть, надо тратить. А если не реквизирует, тоже жалеть не стоит. Лучше ноги пожалеть.

— Давай, — обреченно кивнул я, не глядя на таксиста.

Он открыл багажник, помог загрузить в него ящик с куклами и раскладной столик, и мы поехали.

У ветрового стекла дергалась на ниточке кукла-скелет, и я равнодушно отметил, сколь, однако, одинаковы вкусы у таксистов. И только когда проехали метров пятьсот, я вдруг понял, что шофер не спросил адрес.

Я недоуменно покосился на таксиста и наконец узнал его. Это был тот самый разговорчивый шофер, который подвозил меня к дому Любаши. Но сейчас он ехал молча.

С минуту я разглядывал его, затем тихо поинтересовался:

— Ты из «Горизонта»?

— Да, — не стал юлить он и протянул руку. — Всеволод. Можно Сева.

Я вяло пожал.

— Денис...

Он кивнул, хотя я был уверен, что ему известно не только мое имя, но и вся моя подноготная.

— Зачем ты за мной следишь?

Я как-то сразу перешел на «ты», и это получилось просто и естественно, как само собой разумеющееся. Иванову я никогда не смогу говорить «ты». Ни при каких обстоятельствах.

— Это не слежка. — Сева покачал головой. — Это прикрытие.

— Прикрытие от кого?

Он промолчал.

— От объекта, что ли? — фыркнул я. — Насколько понимаю, у меня совершенно противоположная задача.

— В нашей работе, — не отрывая глаз от дороги, спокойно пояснил Сева, — под прикрытием подразумевается подстраховка.

— А я думал — контроль.

— И это тоже, — невозмутимо согласился он.

— Доверяй, но проверяй... — поморщился я. — Куда ни сунусь, везде агенты «Горизонта». Быть может, все люди в городе — ваши сотрудники, и только я один — обыкновенный гражданин?

Сева улыбнулся.

— Элементарный пример ошибочной психологической оценки. Тобой интересуемся только мы, поэтому и складывается впечатление, что вокруг только агенты «Горизонта». Смею заверить, что за исключением нескольких твоих знакомых всем остальным абсолютно все равно — существуешь ты или нет.

— Вот спасибо, уважил! — поморщился я. — А то уже начал думать, что у меня мания преследования... В «Горизонте» все на психологии помешаны?

— Это основная составляющая нашей работы, — пожал плечами Сева.

Мне очень хотелось зацепить его за живое, отыграться хоть на ком-нибудь из «Горизонта», но Сева был сама невозмутимость, и его было невозможно чем-либо пронять. На все вопросы он отвечал спокойно, деловито, будто его специально приставили ко мне как толмача. И куда только девалась его навязчивая говорливость! Умеют в «Горизонте» готовить агентов.

Тогда я изменил тактику. Если не удается вывести его из равновесия, буду извлекать полезную информацию.

— А не слишком ли вас много для нашего городка? Офис такой, будто здесь центр управления всеми операциями «Горизонта».

— Именно так и обстоит дело, — невозмутимо кивнул Сева. — Еще одно типичное заблуждение в оценке ситуации — по мнению обывателя, если организация серьезная, то ее центр обязательно должен находиться в столице. Специфика деятельности «Горизонта» предусматривает максимальную конспирацию, поэтому его центр и расположен в провинциальном тихом городке.

Похоже, Иванов через своего агента решил раскрыть передо мной все карты. Чем глубже муха увязнет в сиропе, тем труднее ей освободиться.

— Свежо предание, да верится с трудом, — не согласился я. — Можно поверить, что центральный офис «Горизонта» расположен в нашем городе, но поверить, что именно здесь, как по заказу, объект вышел с вами на контакт... Это уже сказки. Следствие никогда не предшествует причине.

— Правильно рассуждаешь, — согласился Сева. — Только причину неверно обозначил. Не объект вышел с нами на контакт, а мы с ним.

Сказать, что он меня сразил, не то слово. Проблема мгновенно перевернулась с ног на голову. Или наоборот? Я уже ничего не понимал.

— Ты хочешь сказать...

— Именно.

Несколько секунд я сидел в прострации, невидящими глазами уставившись в лобовое стекло. Выходит, я не ошибся по поводу линзовидных бриллиантов в стакане — это были, так сказать, первые пробные глаза для объекта... Иначе как объяснить, что «ходячие трупы» видели?

— А затем он от вас ушел... — пробормотал я. В голове завертелась детская присказка: «И от бабушки ушел, и от дедушки ушел...», и с языка чуть не сорвалось: «...и от меня он ушел». Колобок, едрена деревяшка!

— Приехали, — сказал Сева, заглушая мотор, и повернулся ко мне. — Помочь занести вещи?

Я прикусил язык. Машина стояла во дворе у моего подъезда. Вовремя спохватился. Неизвестно, как поведут себя в «Горизонте», когда узнают, что объект прервал контакт. Не было желания оказаться в сумасшедшем доме, хотелось еще пожить на воле и в здравом уме.

— Так помочь? — повторил Сева, пристально смотря мне в глаза.

— Если ты настаиваешь... — неуверенно согласился я, вылезая из машины.

Он взял ящик с куклами, я — раскладной столик, и мы вошли в подъезд. Сева быстро взбежал по лестнице, я же шел медленно, не спеша. Устал безмерно, и не столько физически, сколько морально.

— Спасибо, дальше я сам, — поблагодарил я Севу, поджидавшего меня на лестничной площадке.

— А как насчет чайку? С мороза? — спросил Сева.

Замерзшим он не выглядел, но ему почему-то очень хотелось попасть в мою квартиру.

Я отрицательно покачал головой и язвительно заметил:

— Извини, Сева, но у меня нормальная сексуальная ориентация.

— У меня тоже, — усмехнулся он. — Поговорить надо.

— В другой раз, — категорически отказал я. — О работе — на работе.

— Напрасно, — покачал головой Сева, однако настаивать не стал и направился к лестнице. — До скорого!

— Я не собираюсь уезжать, — пробурчал я себе под нос, но он услышал.

— Имеется в виду свидание, а не поезд, — спускаясь по лестнице, корректно заметил Сева через плечо. Выдержки у него было сверх всякой меры.

«Предпочитаю свидания с женщинами», — хотел парировать я, но сдержался. К чему повторяться по поводу своей сексуальной ориентации, да и почувствовал, что меня начало заносить на пустопорожний треп. И с кем? Глаза бы мои никого из агентов «Горизонта» не видели!

Со стены приветливо улыбалась желтая рожица, я раздраженно скривился, состроил ей зверскую мину и открыл дверь. С ней тоже разговаривать категорически не хотелось.

Складной столик я оставил в прихожей, разделся и понес ящик с куклами на лоджию. Поставил его в угол, где он стоял года два назад, пока я не стал арендовать каморку у Михалыча, и придирчивым взглядом осмотрел мастерскую. Если бы не поленница редкостной древесины под верстаком, можно было подумать, что за последние дни ничего со мной не произошло.

Я открыл ящик верстака. Спичечные коробки со стеклянными глазами как исчезли, так и не появились. Закончилась моя работа... Странно, но облегчения я не испытал, наоборот, что-то вроде горечи заполонило душу. Соприкосновение с необычайным оставило свой след, и расставаться со щемящим чувством тайны было жаль. Жажда приключений есть в любом человеке, и жизнь без них выглядит пустой и пресной.

Выйдя с лоджии, я бесцельно прошелся по комнате, подошел к стене, постоял возле нее, вспоминая, как в бетоне исчезал Буратино, как я выбрасывал сквозь стену связанных агентов «Горизонта». Осторожно прикоснулся к стене пальцами, погладил ладонью. Холодная, шершавая... Неожиданно рука легко вошла в стену. Надо же! Не лишил меня объект умения проходить сквозь стены. Подарил или просто забыл отобрать?

На мгновение сладкое чувство прикосновения к тайне вернулось, будоража кровь, но тут же угасло. Способность проходить сквозь стены — лишь сопутствующая составляющая, а не сама тайна...

«Надо бы поесть, — отстраненно подумал я. — Весь день на ногах... А Иванов в этот раз на обед поскупился».

Я вышел на кухню, посмотрел на холодильник, вспомнил, что в нем, и есть расхотелось. Пойти, что ли, в «Театральное кафе»? Или, как намеревался недавно, в ресторан «Централ»? Нет, спасибо, один раз уже побывал, хватит с меня подобных разносолов.

Тренькнул звонок в дверь, и я чертыхнулся. Сева вернулся. Настырные агенты в «Горизонте», просто так в покое не оставят. Решительным шагом я вышел в прихожую, распахнул дверь.

— Что еще над... — раздраженно начал я и осекся.

На пороге стоял паренек в фирменной одежде посыльного с большой коробкой в руках.

— Добрый день! — лучезарно улыбнулся паренек.

Я молча смотрел на него.

— Егоршин Денис Павлович?

— Да-а... — раздумчиво протянул я, сверля взглядом посыльного. Ситуация повторялась — точно таким же образом ко мне в квартиру заявился Иванов в милицейской форме. А этот откуда?

— Ваш обед из ресторана «Централ», — сказал паренек. — Распишитесь, пожалуйста.

Придерживая коробку коленом, он положил поверх нее квитанцию и ручку.

Я и не подумал расписываться. Это еще что за исполнение желаний? Неужели кто-то читает мои мысли и претворяет их в жизнь? Как говорится, приехали.

— Что же вы? — удивился посыльный. — Вы ведь новый сотрудник фирмы «Горизонт»? Всем сотрудникам обеспечивается доставка обедов на дом. Распишитесь.

Я немного помедлил, но затем все-таки расписался и взял коробку.

— Деньги... — неуверенно начал я, но посыльный меня опередил.

— Все оплачено, — сказал он, забрал квитанцию и положил поверх коробки визитную карточку. — В следующий раз завтраки, обеды и ужины заказывайте по этому телефону в любое время суток. Стандартные обеды доставляются в течение пятнадцати-двадцати минут, оригинальные заказы — через полтора-два часа. Приятного аппетита.

Он развернулся, чтобы уйти.

— А... — промямлил я, не зная, давать на чай или нет? Никогда не приходилось давать на чай — до сих пор у меня было не то положение, чтобы сорить деньгами. Да и вращался не в том обществе — самого угощали бесплатным пивом в «Театральном кафе».

— Я вас слушаю, — приостановился посыльный.

— Вы тоже в «Горизонте» работаете? — нашелся я.

— Да, — ответил посыльный с достоинством, и сразу стало понятно, что он не имеет представления об основной деятельности организации. Наверняка существовала фирма-прикрытие с аналогичным названием, занимающаяся для отвода глаз каким-нибудь необременительным бизнесом. А если так, то зарплата у посыльного высокая — чего «Горизонту» скупиться, когда деньги для них не проблема? Дам на чай — обидится.

— Тогда на ужин мне, пожалуйста, парочку устюпенд в остром маринаде, — сказал я.

— Видите ли... — замялся посыльный, лишний раз подтверждая, насколько он далек от основной деятельности «Горизонта». — Я только доставляю заказы. Блюда, пожалуйста, согласовывайте по телефону. Извините.

Он кивнул и начал спускаться по лестнице. Желтая рожица иронично насмехалась надо мной со стены.

«И не думай, сам буду обедать!» — про себя отказал я рожице в приглашении, закрыл дверь и понес коробку на кухню. Для обеда коробка была подозрительно тяжеловата, но и для бомбы тоже — на меня с лихвой хватило бы и ста граммов тротила. К тому же у «Горизонта» масса более спокойных способов устранения неугодных лиц, а всем прочим организациям я неинтересен. Как это Сева сказал «Остальным абсолютно все равно — существуешь ты или нет». И он прав. Кому я нужен? Любаша со мной порвала, Буратино от моих услуг отказался... И только Иванов продолжает заблуждаться относительно моей значимости, и я должен сделать все возможное, чтобы он как можно дольше заблуждался в оценке истинного положения дел.

Все-таки в коробке оказался обед. В одноразовых пластиковых судочках и на двух персон. Я начал вынимать судочки и заставил ими весь стол. Особых деликатесов, как в кабинете Иванова, не было — закуски, салаты, первое, второе... Холодца с хреном тоже не было, но хрен наличествовал, правда, под буженину. И на том спасибо.

Интересно, кто предназначался мне в сотрапезники? Сева? Уж лучше он, чем Иванов.

Не дожидаясь гостей, я сел, пододвинул к себе буженину с хреном, занес вилку.. И замер. Черт его знает, буженина ли это? Я осторожно потыкал ломтики вилкой, подвигал их по судку. Буженина вела себя достойно и не собиралась говорить человеческим голосом и ввинчиваться в судок с унитазными звуками. И на вкус оказалась самой обычной бужениной. Точнее, очень нежной, только что запеченной с чесночком в духовке. Сказано, ресторанная еда, а не продукт из гастронома.

Такой обед хорош под коньячок, однако спиртного в коробке не было. В шкафчике у меня имелась водка, но под изысканные блюда грешно пить ординарную водку отнюдь не лучшего качества.

Огорченно вздохнув, я открыл судочек с первым и опять же осторожно, опасаясь подвоха, помешал ложкой. Первое оказалось солянкой, еще теплой и вкусной. Хорошо живется агентам в «Горизонте» — кормят как на убой, снабжают деньгами выше крыши... Чем не коммунизм? Или, правильнее, просвещенный капитализм? Так сказать, с «человеческим лицом»...

Мысли текли вяло и отстраненно, так как превалировало понимание, что человеческие стереотипы политического мироустройства в Галактическом Союзе неприемлемы. Там все по-другому... А как именно, быть может, и в «Горизонте» не знают. Так же, как никто не знает, как выглядит на самом деле рай, пока сам там не побывает и не испытает все прелести на собственной шкуре. Даже в различных религиях представления о рае неодинаковы.

Не успел я съесть пару ложек солянки, как зазвонил телефон.

«Иванов, — решил я. — Сейчас будет напрашиваться в сотрапезники». И никуда от него не денешься — знает, что я дома, и если не возьму трубку, то зароню в него подозрения. Мне это совсем ни к чему.

Я встал из-за стола, нехотя направился к телефону и по пути решил, раз уж чему быть, того не миновать, затребую, чтобы принес бутылку коньяка. Даже из безвыходной ситуации надо извлекать маленькие радости.

— Да? — сказал я, снимая трубку.

— Оксана у тебя?!! — рявкнул в ухо разгневанный женский голос.

Я вздрогнул от акустического удара и невольно отстранил трубку от уха.

— Лю... Любаша? — неуверенно поинтересовался я, настолько непохожим был голос.

— Дай ей трубку! — фальцетом взвизгнула Любаша, и только теперь я узнал ее голос. Никогда раньше не приходилось слышать ее истерику.

— А... Ее нет...

— Дай ей трубку!!!

— С чего ты взяла... — Я запнулся. — С чего ты взяла, что она у меня?

— Где же ей еще быть?! Дай ей трубку!!!

— Слушай, Любаша, — я попытался говорить медленно и убедительно, — если бы Оксана пришла ко мне, я бы выставил ее за порог. Ты меня понимаешь? — Тут до меня наконец дошло, о чем спрашивает Любаша. Горло перехватило, сердце ухнуло куда-то вниз. — Что... Что случилось?!

— Ты не врешь?.. — потерянно спросила Любаша.

— Нет! — Теперь уже я перешел на крик. — Что случилось, ты можешь объяснить толком?!!

— Она... — Любаша начала всхлипывать и заикаться. — Она дома не ночевала... Я всю ночь места себе не... не находила... Утром... Утром тебе звоню... А тебя не-э-эт...

— Ее подругам звонила?

— Д-да... И в больницу... И в милиц... милицию... Даже в морг звонила...

— Я сейчас приеду! — выпалил я.

— Чего ты приедешь?! — вдруг обозлилась Любаша. — Только тебя мне не хватало! Я сейчас в милицию ухожу заявление подавать!

— Но кто-то должен дома на телефоне остаться, — попытался объяснить я. — Вдруг ее найдут, позвонят?

Любаша, не дослушав, бросила трубку.

Я лихорадочно набрал ее номер, было занято. Набрал еще — опять короткие гудки. Наверное, трубку плохо положила. Переждал пару минут и снова позвонил. В этот раз гудки были длинными, но трубку никто не брал. Ушла. Видимо уходя, увидела трубку не на месте и поправила ее.

Оставив телефон в покое, я обессиленно опустился в кресло. Вот такие пироги... В памяти почему-то всплыла картинка: ребята, играющие в хоккей на льду реки, темная проплешина полыньи и дед на скамейке, помешанный на спасении утопающих. Сейчас на кого ни плюнь, у каждого свой бзик. Этот дед еще ничего, бывают бзики похуже... Да нет, не могла Оксана оказаться на реке. Что ей там делать — у нее и коньков нет... Я похолодел, вспомнив, какие еще бывают бзики и в чем меня подозревала Любаша. И откуда что берется?! В моей молодости мы слова такого — педофилия — не знали!

Внезапно из прихожей донеслось бравурное пиликанье. После короткого перерыва мелодия повторилась.

Это еще что такое? Встав с кресла, я выглянул в прихожую, ожидая увидеть нечто вроде говорящего cтyдня, но там никого не было. Пиликанье раздалось в третий раз, и доносилось оно из моей новой куртки.

Я осторожно похлопал по куртке, сунул руку в один карман, во второй и наткнулся на какой-то пластиковый предмет, по форме напоминающий обмылок. Он запиликал в четвертый раз, я стиснул зубы, схватил его и извлек из кармана. Когда я увидел, что это, меня перекосило от злости. Сотовый телефон, который дал для связи Иванов.

Первым желанием было изо всей силы запулить «мыльницей» в стену, чтобы она брызнула в стороны пластмассовыми осколками, но вовремя одумался Нашел на чем срывать злость — сам виноват, что забыл о телефоне. Хотя и немудрено при моих-то похождениях.

Я включил телефон, поднес к уху и буркнул:

— Слушаю.

— Добрый день, Денис Павлович, — сказал Иванов.

— Кому добрый, а кому и нет. Здоровались сегодня.

— Зачем так пессимистично? Вам обед доставили?

— Да.

— Не против, если я присоединюсь? С бутылочкой хорошего коньячка?

Он словно угадывал мои мысли, но я был уверен, что все спланировано заранее. Обед под коньячок, беседа... Психологи хреновы!

— Против.

— Поче... гм... — Иванов запнулся и настороженно спросил: — У вас что-то случилось?

— Да! Оксана пропала!

— Оксана? А кто это?

— Не пудрите мне мозги! — взорвался я. — Досконально изучили мою подноготную и не знаете, кто такая Оксана?! — Дикая мысль пришла в голову, и я похолодел. — Она... Она у вас? Вы ее в заложниках держите?!

— Какие еще заложники? — возмутился Иванов. — Мы такие методы не практикуем!

— Так я вам и поверил! А как насчет обещания определить меня в сумасшедший дом? Это из каких методов?

— Погодите, погодите... Оксана, дочь этой... вашей... э-э... Любови Петровны Астаховой?

— Именно этой... Любови Петровны! Вспомнили? — не удержался я от сарказма.

Но Иванов на колкость не обратил внимания.

— Как она пропала?

— Не знаю. Не пришла ночевать домой.

— В милицию обращались?

Я представил, что придется выслушать Любаше в милиции. «Поймите, мамаша, девочки сейчас взрослеют рано, дело молодое ..» Стало гадко и противно.

— Да, — буркнул я. — И в больницу, и в морг.

— Я проверю по своим каналам и перезвоню, — пообещал Иванов. — А вам... Вам рекомендую обратиться за помощью к объекту. Поверьте, уже через полчаса будет результат.

Он отключился, и я не успел сказать, что с объектом у меня все кончено. И к лучшему, что не успел. Глупая откровенность ни к чему хорошему не приводит.

Спрятав сотовый телефон в карман, я вышел на кухню. Солянка уже остыла, да и есть не хотелось. Надо было что-то делать, но что? Бежать сломя голову в милицию вслед за Любашей? Здесь она права — дурная работа. Сесть к телефону и обзванивать все больницы и травмпункты скорой помощи? У Иванова это лучше получится... А вот совет он дал дельный — связаться с объектом. Но как это сделать? Думать надо, думать...

Я сел к столу, машинально помешал ложкой солянку и начал вспоминать все эпизоды, связанные с Буратино. Должна быть какая-то зацепка, не может не быть! В голове царил сумбур, мысли смешались в нечто, напоминающее сборную солянку, только, в отличие от стоящей передо мной на столе, весьма неудобоваримую. «Гы-гы, ха-ха, хи-хи...» На эпизоды с Буратино невольно накладывались эпизоды с Оксаной. Вот Буратино, шепелявя пищиком, заливисто хохочет, а вот Оксана примеряет перед зеркалом мамин серебряный кулон с бирюзой... «А по кочану!» — говорят они оба, и получается как будто в унисон. Вот Буратино плетет из шнура некое подобие человеческой фигурки, а вот медвежонок, связанный из бельевой веревки, на столе у Оксаны... Стоп! Я обомлел, и по спине пробежали мурашки. Такого просто не может быть, не должно... Это не по-людски... Как же, будет объект спрашивать, по-людски или нет! Сам-то он кто?

Всплывшая из памяти картинка была настолько четкой и яркой, словно наш диалог повторно происходил наяву.

— ...А девотске, котолая была сдесь, я понлавился, — сказал Буратино.

— Что?! — У меня перехватило горло. — Оксана тебя видела?!

— Да. Тсто тут плохохо? Хы-хы, ха-ха, хи-хи!

— Да я тебя... Не смей больше никогда показываться ей на глаза!

— Это ессе потсему? Я ей нлавлюсь, и она мне тосе. Хы-хы, ха-ха, хи-хи!..

Я замычал, затряс головой, прогоняя воспоминание. Вот, значит, кого я обозвал мерзавцем, взявшимся плести для объекта кукол... Однако избавиться от воспоминаний получалось равно в такой же степени, как у ростовщика не думать о белой обезьяне. То есть никак. Они паясничали, насмехались надо мной; их глаза — живые Оксаны и стеклянные Буратино — были полны иронии... Парадоксально, но именно в этот момент я понял, где могу встретиться с объектом. Зацепка была призрачной, хиленькой, почти нереальной, но и на том спасибо.