Я ошибся. Приехавший действительно был один, но не гость, а гостья. Стопоход остановился рядом с «Жигулями», дверца открылась, и из машины вышла Наташа. Вот кого я не ждал и даже в мыслях не предполагал, что она может заявиться. Тем более что наши пути разошлись накануне воцарения розового рая.

— Добрый день, — поздоровалась она, подойдя ближе. — Гостей принимаете?

Как и все «новообращенные самаритяне», она изменилась — на лице отсутствовала косметика, рыжие крашеные волосы стали естественно русыми, исчезла жеманность в движениях.

— Здравствуйте, милочка! — вскочив с кресла, засуетился Бескровный. — Принимаем, особенно таких симпатичных. Будьте любезны, присаживайтесь, сейчас чистый прибор поставлю.

Наташа села, посмотрела на меня.

— Здравствуй, Артем. Как ты тут? — буднично спросила она.

— Что — тут? Живу-поживаю, себя чувствую или что? — не поздоровавшись, грубо переспросил я.

— Все вместе.

— Живу, о тебе не тужу, — буркнули и отвернулся. Только сейчас до меня дошел смысл ее приезда — обещал Ремишевский подумать «насчет бабы» и, похоже, додумался. Интересно, а как с этим самым согласуются их высокоморальные принципы?

— Так вы знакомы? — удивился Бескровный, — Артем, что же вы нас не представите друг другу?

— Какой вы, право, старомодный, — поморщился я. — Представления в театре даются…. — Но пикироваться не стал и, пересилив себя, сказал: — Валентин Сергеевич Бескровный, писатель. — Затем, по-прежнему не глядя на Наташу, указал на нее рукой: — Наташа, моя бывшая… гм… как бы помягче… подруга.

— Артем, зачем вы девушке хамите? — возмутился Бескровный.

— Валентин Сергеевич, это меня ничуть не задевает, — сказала Наташа. — Что было, то прошло.

Я искоса бросил на нее взгляд. Неужели ошибся и она прибыла сюда не в качестве «бабы»? Любопытный коленкор вырисовывается…

— Угощайтесь, Наташенька, — потирая руки, уселся за стол Бескровный. — Не стесняйтесь, берите все, на что глаз смотрит. Вам коньячку? За знакомство?

— Спасибо, алкоголь не употребляю. — Она окинула взглядом стол. — И есть не хочу — недавно завтракала.

— Что же вы мужчин обижаете, в гости, как-никак, приехали, — мягко пожурил ее Бескровный, наливая себе коньяк, а затем, не спрашивая, и мне — Хотя?бы апельсинового соку за компанию.

— Сока можно, но немного, — согласилась она. — За компанию, если настаиваете.

Я не стал выговаривать Бескровному за коньяк. Сейчас мне спиртное было нужно. Необходимо.

— За знакомство? — поднял Валентин Сергеевич бокал.

— За знакомство, — согласилась Наташа, и они чокнулись.

— А я с вами обоими знаком, — буркнул я и выпил, не чокаясь.

Валентин Сергеевич покачал головой, выпил, Наташа пригубила и поставила бокал на стол.

— Тебя Ремишевский надоумил приехать? — спросил я, глядя ей в глаза.

— Почему Ремишевский? Ремишевский сейчас занят, могли бы и Вячеслав с Алексеем приехать, но мы решили, что так будет лучше.

— Ах, у вас целый консилиум в мою честь собирался… Вы, ребята, не учитываете, что между душевной болью и душевнобольным существенная разница.

— Ты сегодня не с той ноги встал?

— Не обращайте на него внимания, Наташенька, — вклинился Валентин Сергеевич. — У нас только что состоялась дискуссия, и мы кардинально разошлись во мнениях.

— Значит, вы тот самый писатель Бескровный, — легко изменила тему Наташа. — Я вас читала.

— Ну, меня вряд ли, — конфузливо заулыбался он. — Скорее, мои книги.

Он приосанился, пригладил бороду, и сразу стало понятно, что читательским вниманием писатель не избалован.

— Да, книги, — нисколько не смущаясь, поправилась Наташа. — «Карантинная зона», «Сонм привидений»…

Я исподтишка глянул на нее. Не верил в случайность фразы «Я вас читала», знал эрудицию «новообращенных самаритян». Не могла такая фраза вырваться просто так. Отнюдь. Умели, оказывается, они льстить.

— И как вы оцениваете мое творчество? — поинтересовался Бескровный.

— Честно?

— А как же иначе?

— То, что написано душой и сердцем, неплохо, а вот пару романов, написанных ради гонорара… Тут уж простите…

— М-да… — понурил голову Валентин Сергеевич, — тонко подмечено…

— Если не секрет, над чем сейчас работаете?

— Сейчас?! — изумился он. — Помилуйте, да разве моя писанина в вашем обществе может быть интересной?

— А почему нет? — в свою очередь удивилась Наташа. — Искусство в любом обществе искусство.

— Вы думаете, мне нужно писать?! А не будут ли мои романы в ваших глазах выглядеть примитивными?

— Искусство не бывает примитивным.

— А как же направление примитивизма в живописи?

— Но это все равно искусство, не находите? Впервые я видел Бескровного таким. Глаза у него горели, губы при разговоре дрожали, он слушал Наташу не только ушами, а внимал ее словам всеми порами души. Не ожидал от него такой впечатлительности.

Я взял бутылку, налил себе коньку, затем ему. Он мельком глянул на рюмку, досадливо отмахнулся и продолжил беседу с Наташей о своем творчестве. Вот те на! Никогда не думал, что увижу, как Бескровный отказывается от спиртного.

Выпив в одиночку, я стал наблюдать за ними, не вмешиваясь в беседу. Бескровный определенно потерял

чувство реальности и млел от разговора о собственном творчестве. Наташа говорила тихо, спокойно и очень убедительно. Настолько убедительно, что закрадывалось сомнение в искренности. Было что-то такое в ее тоне, отчего казалось, будто она объясняет питекантропу разницу между ложкой и вилкой. Не знаю, какая пропасть лежала между нашим интеллектом и интеллектом «новообращенных», но, наверное, никак не меньшая.

Внезапно я поймал себя на мысли, что думаю не об интеллекте Наташи, а о ее теле. Не к месту начали вспоминаться интимные подробности наших встреч у нее на квартире, у меня. Больше всего она любила секс сидя и еще в ванной.

«Размечтался, жеребец…» — попытался я мысленно одернуть себя, но из этого ничего не получилось. Страстно захотелось встать, взять ее на руки и понести на второй этаж..

Я глянул на Наташу, и меня словно окатили ледяной водой из ушата. Какой может быть секс между питекантропом и «новообращенной»? В извращениях их никак не заподозришь, видел, как преобразилась Верунчик-Инга, которая раньше ни о чем, кроме секса, ни говорить, ни думать не могла. Разве что подпоить — любила Наташа перед интимом расслабиться шампанским… Но как это сделать?

Случай представился незамедлительно. «Экологическому ассенизатору» надоела возня с котом, в кустах треснул фиолетовый разряд, и оттуда с мявом выпрыгнул Пацан.

— Ой, какой кот! — повернувшись на шум, вплеснула руками Наташа. — Это ваш? Красавец!

— Мой, — с гордостью подтвердил Бескровный, будто кот был не живым существом, а персонажем его произведения.

Пользуясь моментом, я схватил бутылку конька и плеснул в Наташин бокал с апельсиновым соком. Затем налил себе. Никто мою уловку не заметил.

— Как его зовут?

— Пацан.

— Иди ко мне, киса!

Киса и ухом не повел. Распушивши шерсть, замер, выгнувшись, и напряжённым взглядом смотрел в кусты смородины.

— Не подойдет, — сказал Бескровный. — Он кот своевольный, откликается на зов, только когда есть хочет. Либо сам приходит, если захочет, чтобы его погладили.

Пацан успокоился, стоявшая дыбом шерсть опала, опустился загнутый вопросительным знаком хвост. Пренебрежительно тряхнув лапой, он степенно направился в сторону особняка. Будто бы наконец разобрался в устройстве придонного ассенизатора пришельцев, нашел, что устройство чрезвычайно примитивное, и потому оно его более не интересует.

— Чем обязаны твоему визиту? — спросил я, вертя в руках рюмку.

— Обязаны? — Наташа повернулась ко мне. — Вы — ничем. Это мы обязаны вам кое-что объяснить. Причем должны были объяснить гораздо раньше. Вообще-то, это прерогатива Ремишевского, но ему некогда, вот я и вызвалась.

— Был тут у нас уже один толмач… Рыжий, лохматый. Тоже котов любил. Но у нас сложилось впечатление, что темнил он и лапшу на уши вешал. Тебе судьба его известна?

— Известна, — улыбнулась Наташа.

— Как он — выплыл?

— Выплыл.

— Жаль… Что ж, послушаем еще одного эмиссара.

— Лучше вы задавайте вопросы, а я постараюсь на них ответить.

Я глянул на Наташу и тут же отвел взгляд. Солнце искрилось в русых волосах, вызывая иллюзию, что вокруг головы светится нимб. Задавать ей вопросы не хотелось. Хотелось подхватить на руки и понести на второй этаж.

— Знаете, Наташенька, у нас тут спор с Артемом перед вашим приездом произошел, — начал Валентин Сергеевич.

— Знаю. — Откуда? — желчно поинтересовался я.

— Валентин Сергеевич, конечно, не понимает, каким образом, — усмехнулась она, — но ты-то… Твое сознание экранировано, а у него — нет.

— Валентин Сергеевич, вам все понятно? — осведомился я, — Она и сейчас ваши мысли читает.

Бескровный крякнул и покраснел.

— Ничего подобного, — успокоила Наташа. — Дистанционно мы способны улавливать речевые диалоги — по характерным сигналам барабанной перепонки, зрительные образы — по сигналам зрительного нерва и общий эмоциональный фон. Мысленные образы можно уловить только при тактильном контакте.

— Эт-то п-правда? — еще более покраснев, спросил Бескровный.

— А почему нет? — пожала плечами Наташа. — Какой смысл мне врать? Если что-то захочу утаить, лучше промолчу.

— Надеюсь, что так все и обстоит… — неуверенно протянул Бескровный. — Так кто из нас был прав в споре — я или Артем?

— В этом споре я вам не судья, — покачала головой Наташа. — Могу привести только статистические данные. По нашим подсчетам, вероятность локального ядерного конфликта на Земле до начала нашей акции составляла шестьдесят семь процентов. Вероятность перерастания локального конфликта в глобальный — восемьдесят один процент. После начала акции вероятность локального ядерного конфликта составляет семьдесят восемь процентов, перерастание в глобальный — девяносто два.

— Значит, я таки прав… — вздохнул Бескровный.

— Да откуда такая уверенность, что ядерный конфликт неизбежен? — возмутился я. — Это, в конце концов, только теория вероятности! Пока остаются тридцать, двадцать, даже доли процента здравого смысла, я буду держаться за него!

— Все, что по теории вероятности больше пятидесяти процентов, непременно случается, — тихо проговорила Наташа. — Непременно.

— Ладно, — в сердцах махнул я рукой, — черт с ней, с теорией вероятности, не больно-то я в ней силен. Объясни, будь добра; какой интерес преследуют пришельцы, спасая человечество? Заранее предупреждаю, что в филантропическую сказочку я не верю!

— Почему? Разве то, что происходит под куполом, дает повод для сомнений? — вмешался Бескровный.

Я медленно повернул к нему голову и, с трудом сдерживаясь, проговорил:

— Господин писатель, я знаю ваше мнение по этому вопросу. Но меня не интересуют домыслы, мне нужна достоверная информация пусть не из первых рук, а вторых, но никак не десятых.

— Мне бы не хотелось раскрывать, в чем заключается наш интерес на Земле, — сказала Наташа. — Уверена, он будет превратно истолкован. Одно могу сказать твердо — гуманистическая составляющая акции является ее основой. Хотите — верьте, хотите — нет.

— Так… Ладно… Хотел приберечь факты для опровержения твоей сказочки о гуманитарно-гуманистической акции, но, вижу, ты не собираешься плести небылицы — мол, неужели и так не видно, как все хорошо под куполом. А почему я должен верить, что все так прекрасно и удивительно, как видится на первый взгляд? Некто Сэр Лис назвал чушью мое предположение, что через некоторое время нас съедят, как рождественских гусей. Но почему я ему должен верить, где доказательство, что нас никто не собирается сожрать на некое Рождество пришельцев? А вот намеки на то, что это возможно, существуют. Какие? Будь любезна, объясни, почему вы, такие высокоморальные, можете спокойно устранить человека, произнеся какое-то кодовое слово? За кем вы охотитесь под куполом с погонями и перестрелкой? Он кто— представитель третьей цивилизации, не согласной с вашим вторжением, или террорист? Почему Ремишевский изволил назвать людей «материалом»? Знаешь, в его обмолвку я не очень-то верю. Как и в твою — раза три ты назвала вторжение не акцией пришельцев, а «нашей» акцией. Какое ты имеешь отношение к пришельцам? Ты была их эмиссаром, как Ремишевский, еще до вторжения?

— Нет, раньше я никакого отношения к пришельцам не имела, — сказала Наташа. Она помолчала, затем кивнула. — Хорошо. Рано или поздно вы все равно узнаете. Кроме вас двоих, все, кто находится под куполом, имеют самое прямое отношение к пришельцам. Они внутри каждого человека, и мы с ними составляем единое целое.

— Вот те на… — непроизвольно вырвалось у меня. Новость была ошеломляющая. — А клялись, божились, что никто людей есть не будет…

— Приблизительно такой реакции от вас мы и ожидали, потому Сэр Лис и открыл вам лишь половину правды о перестройке сознания, — спокойно заметила Наташа. — Только ты неправильно трактуешь ситуацию. Никто нас не ест — это сосуществование на паритетных правах двух сознаний в одном теле. Не паразитизм, как ты представляешь, а симбиоз.

— Да на хрен мне такой симбиоз нужен! — взорвался я. — Оккупировать сознание — это похуже, чем поработить Землю!

— Погодите, погодите, — вмешался Валентин Сергеевич. — Рубите сплеча да сгоряча. Знаете, сколько в вашем теле микроорганизмов? Сотни видов. И если всех уничтожить, вас завтра похоронят, потому что исчезнет иммунитет к болезнетворным бактериям, нарушится метаболизм, в результате чего ваш организм не сможет усваивать пищу… — Он повернулся к Наташе. — Каким образом осуществляется сосуществование двух сознаний в одном теле? Кто кому подчинен?

— Это уже разумный разговор, — кивнула Наташа. — Никто никому не подчинен, каждое сознание выполняет свои функции и не вмешивается в действия другого.

— Быть такого не может, — категорически возразил Валентин Сергеевич. — В таком случае наступает раздвоение личности со всеми вытекающими отсюда психопатическими явлениями.

— Нет, неправильно, — улыбнулась Наташа. — Контакта между сознаниями, в том смысле, который вы подразумеваете, нет. Нет никакой борьбы за обладание телом и нет навязывания своей воли с целью подавить чужую. Слишком разные у нас сознания и кардинально несопоставимые цели. Вот вы привели пример с микроорганизмами, состоящими в симбиозе с человеческим организмом на основе комменсализма, то есть сотрапезничества. Как нас с микроорганизмами, так и наше сознание с сознанием пришельцев объединяет только одно — тело обитания.

— Значит, они все-таки нас едят, — вставил я.

— Хватит, Артем! — взорвался Бескровный. — Вечно вы со своими диссидентскими подковырками! Дайте разобраться!

— Разбирайтесь, — махнул я рукой. — Мне и так все ясно.

— А если вам ясно, то помолчите, — снизил тон Валентин Сергеевич и снова обратился к Наташе: — Не совсем понятно, зачем именно мы нужны пришельцам? Почему они не могут выбрать любой другой организм, например, кошачий, собачий, а им нужно обязательно человечий?

— Да потому, что они разумны, — ответила она, — и для их нормального существования необходим высококачественный эмоциональный фон. А это может обеспечить только человек — искусственные носители и животные таким фоном не обладают. Можете считать их паразитами, использующими эмоциональный фон человека для своего существования, но это паразиты разумные, которые взамен предоставляют высочайший интеллект и небывалую продолжительность жизни, поскольку заинтересованы в длительности существования естественного носителя и в широчайшем спектре эмоционального фона. Налицо взаимовыгода такого симбиоза.

— Что-то у вас обоих все очень гладко получается — одни плюсы от вторжения и никаких минусов, — опять не удержался я, чтобы не вмешаться. — Тогда объясни, за кем вы гоняетесь под куполом и почему? Есть, похоже, в розовом раю человек или пришелец — уж не знаю кто, — который не согласен с вашей доктриной.

— Да, есть такой, — согласилась Наташа. — Биоробот с искусственным интеллектом, которого использовали в качестве агента, засылаемого в цивилизованные миры для рекогносцировки на местности и получения разведывательных данных о пригодности особей конкретной цивилизации как носителей. Оболочки биороботов не могут быть использованы как носители из-за несовместимости искусственного интеллекта с сознанием пришельца. Этих биороботов программируют как коренных жителей исследуемой цивилизации, однако, когда они осознают свое истинное предназначение, у некоторых происходит психический срыв, и они превращаются из агентов разведки в противников вторжения, своего рода диссидентов-одиночек. Во время вашего утреннего спора было точно подмечено, что несогласие таких индивидуумов с доктриной зиждется исключительно на формулировке «Хорошо это или плохо — но я против».

— М-да… — почесал затылок Бескровный. — Выходит, Сэр Лис, Ремишевский…

— Нет, между ними большая разница. Сэр Лис — наблюдатель. Создание пришельца в искусственной оболочке. А Ремишевский — биоробот. Синтетическая оболочка с искусственным интеллектом.

— То-то я понять не мог, почему вы все такие корректные и обходительные, а он такой… гм… резкий.

— Нам необходимы подобные искусственные охранники, так как мы сами не способны на жесткие и тем более радикальные меры. На ваш взгляд, не будь купола, смогли бы выжить в вашем мире так вами называемые «новообращенные самаритяне»? — Наташа улыбнулась.

— Ручки хочется чистенькими сохранить? — процедил я. — Понятно теперь, почему вы моими руками убрали одного из своих эмиссаров…

— Ты что-то путаешь, Артем. Во-первых, кодовое слово сообщили тебе не мы, а во-вторых, он тоже не был человеком. Все биороботы, используемые в акции вторжения, имеют словесные коды на активацию памяти о своем истинном назначении и на деструктуриэацию сознания. К сожалению, не всегда эти коды срабатывают — длительность функционирования биоробота оказывает существенное влияние на развитие его искусственного интеллекта, что приводит к блокировке в сознании кодовых установок. Что мы и наблюдаем в нашем «диссиденте-террористе».

— Ах, он еще и террорист?!

— Он приступил к активному противодействию нашей акции. Конечно, уничтожить купол не в его силах, но навредить он может основательно.

— Он, он… Имя-то у него есть?

— Какое может быть у биоробота имя? — скривила губы Наташа, но, глянув на меня, осеклась. — Да, есть… Тонкэ.

— А почему такое пренебрежение? Насколько понимаю, Ремишевский тоже биоробот, но к нему ты относишься с уважением, и имя у него земное. В чем дело?

Кажется, своим вопросом я поставил ее в тупик. Наташа задумалась и, как мне показалось, некоторое время разговаривала с кем-то, находящимся далеко отсюда.

— Не смогу ответить на твой вопрос, — несколько обескуражено сказала она. — Информация о Тонкэ закрыта.

Меня покоробило, но я сдержался.

— Это кто же в тебе сейчас говорит? Ты или твой симбиоз?

— А вот разделять нас не надо. Мы — единое целое.

— Что-то ты, дорогая, наводишь тень на плетень. Как тебя понимать: вначале говорила, что ваши сознания сосуществуют в теле независимо друг от друга, теперь — единое целое?

Она пожала плечами.

— Боюсь, что этот парадокс объяснить довольно трудно, а понять вам невозможна Есть такой термин в науке — единство и борьба противоположностей. Где-то в первом приближении он соответствует взаимоотношению наших сознаний, только без борьбы, поскольку наши интересы не являются ни сопоставимыми, ни противопоставленными. Они не пересекаются ни под какими углами, а потому не противоречат друг другу, что и позволяет нам мирно сосуществовать в одном теле и составлять единое целое.

— Вы ей верите? — спросил я Бескровного.

— М-да… — Он неопределенно передернул плечами и покосился на Наташу. — Не знаю. Но изложено довольно убедительно.

— Даже так? Тогда у меня последний вопрос — своего рода тест на искренность, — сказал я, глядя в глаза Наташе. — Сэр Лис более-менее доходчиво объяснил, почему Бескровный не может быть носителем сознания пришельца. В объяснении же моего отлучения от столь великой чести мне было отказано. Может быть, ты внесешь ясность?

Наташа потачала головой.

— Нет, Артем, — мягко сказала она и положила свою ладонь на мою, В ее глазах светилось сострадание высокоинтеллектуального существа по отношению к умственно неполноценному, — Ни к чему это. Принимай все как есть.

Я отдернул руку, Не хватало, чтобы она тактильным способом узнала, о чем я думаю, — от ее прикосновения приглушенное спором желание всколыхнулось и всплыло на поверхность.

— В таком случае, выпьем, — ни на кого не глядя, предложил я. — За ту Наташу, которая раньше всегда была со мной искренней… До дна.

Я взял рюмку, чокнулся со стоявшим на столе бокалом Наташи и залпом выпил.

Уловка сработала. Наташа подняла бокал, сделала большой глоток и вдруг, поперхнувшись, замерла. Лицо пошло красными пятнами, она закашлялась, уронила бокал и начала медленно сползать с кресла.

— Зачем?.. — прохрипела она. — Зачем ты…

— Что с вами, Наташенька?! — вскочил Бескровный. Он подхватил ее под руки и усадил в кресло. Голова Наташи запрокинулась, руки безвольно свесились через подлокотники.

— Нашатырь, быстро! — крикнул Бескровный, и я бросился за аптечкой.