«Волга» выехала с бульвара Пушкина на центральную улицу и помчалась на приличной скорости.

— А теперь, Роман Анатольевич, представьте, что было бы, не окажись вы под нашим прикрытием, — сказал Серебро, поворачиваясь ко мне с переднего сиденья.

Все мгновенно встало на свои места. И голову ломать не нужно над вопросом, кто стоит за перестрелкой в кафе. Предчувствовал я нечто подобное, правда, предполагал, что наша встреча состоится не в машине, а несколько позже на какой-нибудь конспиративной квартире местного отделения группы «Кси», в крайнем случае в знакомом кабинете на улице Листопадной.

— Если бы да кабы, Николай Иванович, то во рту бы выросли грибы, — проговорил я, глядя в льдистые глаза Серебро. — Но мне грибница в ротовой полости абсолютно ни к чему. Когда ваши ребята затеяли перестрелку, я как раз водочку грибочками закусывал. И, смею уверить, не будь ваших молодцев поблизости, по-прежнему сидел бы в кафе и спокойно продолжал потреблять водочку.

— На своих паранормальных друзей надеетесь?

Я состроил удивленную мину.

— Кого вы имеете в виду? У меня все друзья нормальные.

— До чего же вы, Роман Анатольевич, любите вещественные доказательства, — сказал Серебро. — Без них ну никак говорить не хотите. Не пора ли нам друг другу немножко доверять?

Я молча смотрел ему в глаза. Серебро выдержал некоторое время, передернул плечами, достал из бардачка пакет и бросил мне на колени.

— Смотрите.

Я раскрыл пакет. Опять фотографии. Любит Николай Иванович их показывать — хлебом не корми. Представляю, сколько фотографий, зафиксировавших различные аномальные явления, скопилось в штаб-квартире группы «Кси» — стеллажи ломятся.

На пяти снимках, сделанных будто с кинопленки с покадровым секундным интервалом, был запечатлен краб, взбирающийся по стене дома и проникающий в мою квартиру через форточку на кухне. А вот Рыжая Харя была представлена всего одним снимком: полупрозрачную, как настоящее привидение, ее засняли на фоне вывески кафе «Баюн» как раз в тот миг, когда я попытался дать ей в морду. «Ага, — подумал я, — все-таки мне тогда не привиделось…» И еще я подумал, что Рыжей Харе хорошо бы состыковаться с Серебро — он фотографировать любит, а она свое изображение демонстрировать. То на вывеске кафе проявляется, то на фирменном знаке на фургоне, то в рекламе скачек на ипподроме… Фотомодель, едрен корень! На остальных четырех снимках были увековечены в самом прямом смысле слова три небольшие могилки с покосившимися каменными крестами, стоявшие рядком на одной из асфальтовых аллей кладбища. Фотографировали, по всей видимости, сегодня утром, в предрассветной мгле, так как вокруг замшелых крестов были отчетливо видны светящиеся ореолы. Вот уж не думал, что Рыжая Харя похоронит киллеров «с почестями» — надеялся, что и следа их на бренной земле не останется.

Сидящий рядом Махмуд сунул пистолет в карман куртки, затем нагнулся, разорвал окровавленную брючину на голени и приложил к ране платок.

— Сильно зацепило? — посочувствовал я.

— Нет, — поморщился Махмуд. — По касательной… Больше крови, чем раны.

— Книгами торговать и ментов на хрен посылать у тебя лучше получается, — съязвил я. Махмуд промолчал.

— Я ментов поганых тоже не люблю, — развязно продолжил я. — Не только книжных торговцев и меня достают. До самых печенок.

В зеркальце заднего вида я поймал сердитый взгляд сидевшего за рулем молодого парня. Тоже мент, понял я, и это меня окончательно раззадорило. Захотелось дурным голосом бесшабашно заорать блатную песню: «Скрутили урку волчары драные и в каталажку его везут…»

— Роман Анатольевич, ты только здесь балаган не устраивай, — осадил меня Серебро, словно прочитав мои мысли. — Давай говорить по существу дела.

— По существу? Вначале своему оперу бинт дайте, а то кровью изойдет.

Николай Иванович без лишних слов достал из бардачка аптечку, передал Махмуду.

— Сам справишься?

— Справлюсь, — пробурчал Махмуд. — Больше разговоров…

— Ну, а тебе что подать? — натянуто обратился ко мне Серебро. — Водочку с грибочками?

Фамильярный тон резанул меня. С каких это, спрашивается, пор мы на «ты» перешли?

— Доброхотов, желающих рюмку поднести, у меня, Коля, и без тебя хватает, — отрезал я. — Лучше скажи, зачем ты интермедию с перестрелкой в кафе устроил? Своих людей не жалко?

Серебро нахмурился, но сдержался.

— Это не инсценировка. На вас устроили охоту боевики Грызлова. Говорит вам что-нибудь эта фамилия?

— Говорит. Но и своя голова на плечах имеется, кое-что соображаю. Если вам было известно о готовящемся покушении, то почему боевиков нельзя было тихо-мирно взять на подходе к кафе с оружием в карманах, не подвергая опасности ни своих сотрудников, ни тем более ни в чем не повинных граждан?

Лицо Серебро совсем окаменело.

— Во-первых, операцию планировал не я. Это прямые функции УБОП. Во-вторых, если боевиков взять не на деле, а только с оружием в карманах, то через неделю они будут на свободе. Не мне вас, Роман, учить, что за демократия в стране.

— И вы решили убить двух зайцев — и боевиков убрать, и меня припугнуть, — усмехнулся я. — Чтобы стал сговорчивее.

Серебро промолчал. Я выглянул в окно и увидел, что мы выехали за город и мчимся по магистральному шоссе на юг. Где-то здесь находился весьма памятный поворот к Павловой роще.

— Куда мы едем?

— К нам на базу. И нам, и вам там будет спокойнее.

Я засмеялся.

— Без меня меня женили… Послушайте, еще совсем недавно, то бишь вчера, вы были убеждены, что в букмекерском зале ипподрома именно я убил трех парней из банды того же Грызлова. Так?

—Так.

— А если так, то почему я должен был бояться двух его боевиков? Неувязочка получается.

— Никакой неувязки. Ситуации кардинально разные. Я вам уже объяснял: никто бы сегодня с вами драться или вступать в разговор не стал. Походя застрелили бы, и все.

— Нет, все-таки вы меня не понимаете, — покачал я головой и протянул Серебро фотографии. — Вам известно, кому принадлежат эти три могилки?

Серебро выжидательно молчал.

— Что же вы, на откровенность меня вызываете, а сами?.. Тут ведь на крестах имена и фамилии выбиты. «Покойся с миром…» и минимальные анкетные данные.

—Да, известно, — решившись открыть карты, кивнул Николай Иванович. — Могилы принадлежат трем заезжим профессиональным киллерам, нанятым мэром вашего города Ираклием Колубаем для устранения Ураловича и Шерези.

— Вот… — протянул я. — Знаете. Значит, знаете и то, что эти самые киллеры были сегодня ночью у меня на квартире. Судя по фотографиям краба, слежка за квартирой вами ведется постоянно.

Серебро не ответил. Что отвечать — вопросы задавались риторические.

— Тогда скажите, если мне без труда удалось справиться с тремя профессиональными киллерами, что для меня могут означать боевики-самоучки какого-то Грызлова? Зачем мне нужна ваша опека?

Такой растерянности на лице Серебро я еще не видел. Даже когда по его столу в кабинете прошелся беспородный пегий пес и окропил бумаги чернилами. Предъявил он мне карту, думал, на руках козырный туз, а оказалась обыкновенная шестерка, к тому же в масть.

И вдруг я понял, почему перед разборкой в кафе «Баюн» напрочь отказал дар предвидения. Нет, не исчез он, не испарился без следа, просто он не являлся тем самым волшебным даром, которым я мог распоряжаться по собственному усмотрению. Кто-то из мира Рыжей Хари экспериментировал со мной, выдавая дар на время и преследуя свои цели. Исследовал мое сознание приблизительно так, как собиралась исследовать его же группа «Кси». Не знаю, может быть, этот кто-то специально передал меня «ксенологам», чтобы посмотреть на их возможности, но меня это абсолютно не устраивало. Не собирался я быть подопытным кроликом сразу для двух миров. И если от «исследователей» из мира Рыжей Хари мне, похоже, никак не отвертеться, то я приложу максимум усилий, чтобы отбиться хотя бы от доморощенных ксенологов.

— Отставить поездку на базу! — гаркнул я. — Поворачивай!

Водитель вздрогнул от моего крика, машина вильнула, но Серебро не отреагировал. Он опять полностью владел собой, а криков, по всей видимости, в своей жизни наслушался предостаточно.

— Зачем же сразу так, Роман Анатольевич? — примирительно сказал он. — Давайте съездим, посмотрите. Не понравится — вернетесь. Никто вас неволить не собирается.

Кажется, он на что-то надеялся. То ли на психотропные препараты, то ли еще на что-то… Почувствовал я эту надежду вдруг снова возникшим даром предвидения и оправдывать ее не захотел.

— Поворачивай! — зло процедил я водителю и сделал движение, будто сам сидел за рулем и круто разворачивал машину.

И машину действительно на полной скорости развернуло на сто восемьдесят градусов. Против всех законов физики ее не закрутило, не перевернуло, не закувыркало — она намертво застыла на шоссе. Зато инерция полностью отыгралась на пассажирах. Нас сначала швырнуло к правой дверце, затем прижало к спинкам сиденьев. Серебро ударился затылком в боковое стекло, оно хрустнуло и покрылось мелкой сетью трещин.

— Четче всех среагировал Махмуд. Я и пошевелиться не успел после крутого разворота, как почувствовал, что под ребра упирается ствол пистолета.

— Не дергайся, — тихо посоветовал Махмуд. — Сиди спокойно.

— Это… Это не я… — растерянно дал о себе знать шофер. Серебро приподнялся, потер ушибленный затылок, осмотрел всех.

— Отставить, — сказал он Махмуду, и тот убрал пистолет. Николай Иванович внимательно посмотрел мне в глаза, и снова в них, как вчера при прощании в кафе «Баюн», я уловил жесткую неприязнь, чуть ли не ненависть. Причем в этот раз Серебро прятать свои чувства не собирался. Лишь убедившись, что я его понял, он отвернулся и устало откинулся на спинку сиденья.

— Поехали, Сережа, в город, — тихо сказал он шоферу. — Только теперь не гони так,..

Во двор водитель заезжать не стал, и меня высадили на обочине улицы неподалеку от дома. Всю обратную дорогу ехали молча, и даже когда я выходил, никто не то что слова не сказал, но и не посмотрел в мою сторону. Но я не выдержал.

— Я свои обещания выполняю, — сказал, вылезая из машины, и сунул в карман Махмуду сто долларов. — Отметите с Андреем мою «удачу» без меня. Не люблю водку пить, когда вокруг пули свистят. Пищеварение нарушается.

Но и на эту выходку никто не отреагировал.

Из-за полуденной жары во дворе никого не было. Зато из открытых окон Митюковых нестройными голосами широко, вольготно, исконно по-нашенски, выплывала протяжная застольная песня: «По буяркам, по мшистым буярочечкам, ляти, ляти мое пясьмо к тябе…» Оттаяли после вчерашнего шока мои соседи, гостей пригласили, ремонт обмывают.

Я вошел в подъезд и стал подниматься по лестнице. Дверь в квартиру Митюковых была приоткрыта, и я на цыпочках прошмыгнул мимо. Не хотелось, чтобы меня заметили и, как благодетеля, затащили в гости. Выпить я был не прочь, но в тихой и спокойной обстановке, здесь же опять окажусь в центре внимания. А вниманием я сегодня был обделен выше всякой меры. Поэтому я тихонько вставил ключ в замок собственной квартиры, открыл дверь… и застыл на пороге.

У меня тоже были гости. Сидели на кухне, вполголоса переговаривались, в узорчатом стекле закрытой двери колебались их тени. И еще меня поразила необычайная чистота в квартире. Пол в прихожей был до блеска, как никогда, вымыт, россыпь монет исчезла. Я аккуратно переступил порог, прикрыл дверь и заглянул в комнату. Комната тоже сияла чистотой и необычайной опрятностью. Ни пылинки, ни соринки, постель убрана, диван-кровать собран, дисплей компьютера протерт, а посреди комнаты стоял стол в своем первозданном, словно никогда не ломался, виде. Аккуратной стопкой на нем лежали пачки долларов, но ни одной монеты нигде не было видно. Зато в углу добавилась мебель — громадный, кованый сундук, один к одному, как в фильмах о пиратских кладах.

Я посмотрел на дверь кухни — за нею, похоже, никто не догадывался о появлении хозяина, — подошел к сундуку, приподнял резную, стянутую потускневшими медными полосами крышку. Сундук, как я и предполагал, оказался доверху заполнен золотыми монетами «One dollar». Выходит, не боевики Грызлова ожидали меня на кухне… Но кто? С «ксенологами» мы только что расстались, значит, тоже не они. И дар предвидения опять застопорило, как на ипподроме или в кафе«Баюн».

Делать было нечего, и я, вовсе не таясь, подошел к двери на кухню и распахнул ее.

— А вот и хозяин, — констатировала Рыжая Харя, сидевшая спиной к двери. Ей и оборачиваться было не нужно, уж она-то точно знала, когда я появился в квартире.

Зато сидевшую за кухонным столиком Люсю мое появление застало врасплох. Она как раз что-то с улыбкой рассказывала Рыжей Харе, но при виде меня осеклась, улыбка покинула лицо, Люся густо покраснела и потупилась.

Казалось, уже ничто на свете не могло меня поразить, но появление Люси в моей квартире повергло в ступор. А она каким образом здесь оказалась? Да еще в компании Рыжей Хари. Сидят, чай попивают, мило беседуют…

— Присаживайся, — предложила Рыжая Харя, выдвигая из-под стола табуретку. — Тебе чай, кофе?

На столе стояли три прибора, заварочный чайник, банка растворимого кофе, два блюдца: с гренками и ломтиками швейцарского сыра.

«Черт, — совсем некстати пронеслось в голове, — опять продукты забыл купить…»

— Здравствуй, Роман, — тихо пролепетала Люся, не поднимая глаз.

Я наконец вспомнил, кто здесь хозяин.

— Здравствуй. — Уселся на табурет и вперился в нее сердитым взглядом. — Каким образом ты здесь оказалась?

— Я… — Люсины ресницы дрогнули. — Через справочную узнала адрес… Пришла, позвонила… Твоя домоправительница открыла…

Рыжая Харя была сама невозмутимость. Домоправительница! Слово-то нашла какое, откуда только выкопала!

— Твоя работа? — желчно спросил я ее.

— Ты это имеешь в виду? — наивно поинтересовалась Рыжая Харя, обводя лапой стол. — Нет, что ты! Кое-чему уже научены. Это все настоящее, из соседнего магазина. Вот, смотри…

Она распахнула дверцу холодильника, и у меня зарябило в глазах от пестрых упаковок деликатесных продуктов.

— Реквизировала? — уточнил я и тут вспомнил, откуда мне известно слово «домоправительница». — Или Карлсон с пропеллером по воздуху принес?

— Зачем же Карлсон, — обиделась Рыжая Харя. — Сама купила на твои деньги. Правда, продавец сдачи не смог дать — на полу в беспамятстве лежал. Пришлось на прилавке деньги оставить и уйти.

— Ты мне зубы не заговаривай! — повысил я тон. — Не о продуктах спрашиваю!

— О квартире? — В багровом глазу Рыжей Хари блеснула хитроватая искорка. — Ну прибрали мы вдвоем немножко… А что, не нравится?

Толку от нее, как всегда, было не добиться. Будет юлить, темнить и правды не скажет. Я перевел взгляд на Люсю и понял, что поразило меня своей несуразностью, когда вошел на кухню. Я-то привык к виду Рыжей Хари, но нормальный человек без содрогания видеть ее не мог. Не зря продавец в обморок грохнулся. А Люся с ней запросто, по-приятельски пила чай, доверительно беседовала…

Рыжая Харя хмыкнула, прочитав мои мысли, развела лапами.

— Мой шарм и обаяние не знают границ, — грассируя, сообщила она ангельским голоском.

И я поверил. Не в шарм и обаяние, а в ее возможности влиять на психику. В два счета адаптировала Люсю к нормальному восприятию своей особы. Какая она, к черту, домоправительница? Душеприказчица, причем во всех лингвистических смыслах — кому желание исполняет, кому душу калечит, кого на тот свет отправляет.

Я снова повернулся к Люсе. Хотел грубо спросить, зачем она сюда пришла, но не смог. Одно дело — хамить по телефону, совсем другое — говорить в глаза. И я пошел обходным путем.

— На кого ты Владика в больнице оставила?

— На сестру… Она у него дежурит…

Люся подняла глаза. В них застыла безмерная мука непонимания, почему я с ней так поступаю. Вечная проблема людского треугольника: сейчас она на меня так смотрит, завтра — Владик на нее.

Я не выдержал ее взгляда, отвернулся, забарабанил по столу пальцами.

— Медсестра… — пренебрежительно процедил я. — Разве она может заменить близкого человека?

— Какая медсестра? Это моя родная сестра, — чуть не плача, выдавила из себя Люся. — Они через месяц должны пожениться…

— Что? — Меня словно током ударило. Похлеще, чем молнией на даче Популенкова. — Так это не ты его невеста?!

Люся смотрела на меня во все глаза, полные несорвавшихся слез. Губы у нее дрожали, похоже, она не сразу поняла вопрос. Наконец уголки губ сдвинулись в слабой улыбке.

—Нет…

— А где же она раньше была? — по инерции спросил я.

— В Оммане. Она стюардесса.

— Трам-пам-пам-пам, трам-парим-папам! — бравурным маршем пропела Рыжая Харя. — Не желаете ли шампанского?

— Сгинь! — во всю мощь легких гаркнул я.