Восемь лошадей ушли со старта дружно, мощно и с дробным стуком копыт миновали трибуны плотно сбитым табуном. Земля дрожала. Темно-рыжий Аристотель (масть в программке значилась как каурая) не отставал. Лишь на повороте группа начала растягиваться, и Аристотель отодвинулся назад, заняв место согласно своему номеру. Восьмое, последнее. Неужели прав был старичок завсегдатай, не поверивший в мою удачу, и деньги на операцию Владика, предсказанные внутренним голосом, ждут меня вовсе не на ипподроме, а совсем в другом месте?

Но мне вдруг страстно захотелось, чтобы Аристотель выиграл. Вопреки всему: вопреки ярлыку аутсайдера, вопреки молчащему дару предсказания. Азарт скачки захватил меня, передавшись от гудящих трибун. Собственно, почему бы и нет? Почему конь, записанный молвой в аутсайдеры, должен всегда им оставаться? Бывают в жизни чудеса, и ожидание свершения сказки не покидает нас даже в зрелые годы. Как это там, в «Коньке-горбунке», кажется: «Сивка-бурка, верная каурка»?.. Верная или неверная, но что каурка — это точно. А «каурка» — это каурая масть. То есть конек-горбунок был каурым, как и Аристотель. Так почему же сказке не стать явью, тем более что Аристотель не горбатый, уродливый жеребенок, а прекрасно сложенный конь?

На противоположной стороне скакового круга лошади вытянулись в цепочку, и только трое лидеров шли бок о бок. Аристотель на роль лидера не претендовал. Шел позади цепочки, впрочем, по-прежнему не отставая. Но, глядя на его бег, я понял, что моим надеждам вряд ли суждено сбыться.

Лошади вошли в последний поворот, и с моего места стало невозможно различить, где сейчас восьмой номер. Видно было только всю группу. Вот они достигли половины поворота, продвинулись чуть дальше… Здесь! Только здесь! Если сейчас Аристотель не будет спуртовать, не видать мне денег, как собственных ушей без зеркала.

Внезапно шум на трибунах стих. Что-то там, перед самым выходом из поворота на финишную прямую, происходило, но мне не было видно. Заинтригованные зрители начали вставать с мест, и я тоже вскочил, пытаясь рассмотреть, что же происходит на последнем повороте.

Кавалькада вывернула на финишную прямую, но теперь лошади шли отчаянным галопом, погоняемые хлыстами жокеев и пришпориваемые. Однако галоп фаворитов был ничто по сравнению с диким аллюром Аристотеля.

— Понесла… Восьмерка понесла… — эхом прокатилось по трибунам.

Мне словно приставили к глазам бинокль, и я увидел Аристотеля вблизи. Глаза породистого скакуна были выпучены, из пасти хлопьями летела пена, и обезумевший конь несся к финишу, будто спасал— свою жизнь. Немудрено, если на тебе, слившись в одно целое с жокеем, сидит Рыжая Харя, которая, прижавшись к гриве, покусывает холку огромными клыками и «подбадривает» сумасшедший бег не привычным хлыстом, когтистой лапой.

Странно, но это «видение» меня вовсе не обрадовало. Наоборот, я почувствовал себя так, словно меня с головы до ног окатили ледяной водой. Зная наверняка, что Аристотель придет первым, я опустился на скамейку и обреченно прикрыл глаза. Наверное, я был единственным на трибунах, кто не видел финиша скачки на Большой приз города.

Не радовала меня такая победа. Да, порой хочется чуда, и когда оно сбывается, возносишься на вершину блаженства. Однако, если свершение чуда становится закономерностью, ее беспроигрышная предопределенность вызывает опустошенность. Как никто до этого, я понял мифического Мидаса. Хоть и любил он золото безумной любовью, но когда все, к чему он прикасался, начало превращаться в драгоценный металл, Мидас, по одному из вариантов мифа, умер. Но вовсе не из-за того, что не смог есть превращающуюся в золото пищу, не от голода. Он умер от скуки своих сбывающихся желаний, от безысходной неотвратимости осуществляющейся мечты. Обладание всемогуществом влечет за собой равнодушие и безразличие, а безразличие сродни смерти, поскольку исчезает разница между существованием и небытием. Потому и умерли боги. И, по сути, не важно, умерли они по-настоящему или продолжают жить, находясь в полном равнодушии ко всему сущему.

В каком-то сомнамбулическом состоянии я наблюдал, как проходило награждение Большим призом, как прыгал вокруг взмыленного коня одуревший от счастья владелец, как принимал поздравления пришибленный совместной скачкой с Рыжей Харей жокей… Глаза все видели, сознание фиксировало, но должным образом не воспринимало. Я чувствовал себя тем самым богом, который как гусеница закуклился в кокон всемогущества и потому утратил способность что-либо желать.

Лишь беспощадное солнце смогло вывести меня из этого состояния. В другое время я бы получил солнечный удар, а сейчас, наоборот, пришел в себя. Болела голова, во рту пересохло, хотелось пить.

Ипподром почти опустел. Последние болельщики покидали трибуны, и только сор между скамейками — скомканные входные билеты, окурки, пустые спичечные коробки, обертки шоколадных батончиков, шелуха семечек — напоминал о Том, что здесь совсем недавно прошли весьма увлекательные конноспортивные состязания.

Все в том же сумеречном состоянии апатии я поплелся в кафе. В этот раз зал оказался заполненным до отказа. Моих давешних знакомых — Андрея и Махмуда — и след простыл, так что подсесть за столик было не к кому. Я взял в баре бутылку «Heineken», по примеру многих присел на краешек подоконника и стал неторопливо пить из горлышка.

Вопреки холодному пиву вселенская тоска не исчезла, а почему-то увеличилась. Все у меня не как у людей… Я даже не успел подумать, чему предшествует столь гнилое настроение, как на меня накатило. Вспышкой в сознании прорезалось яркое, красочное «воспоминание о будущем», как почти всегда, весьма недалеком. Но в отличие от вчерашнего предсказания, в конце видения я не лежал трупом на полу с простреленной головой, а, подобно неудачливому Парамошке, сползал спиной по стене с разбитым в кровь лицом и сломанной рукой.

И тогда я «ожил». Меня охватила не злость, а нечто похуже. Ярость. Рано я причислил себя к богам. К всемогуществу необходимо еще и бессмертие, чтобы иметь право НИЧЕГО не желать. А я смертей, к тому же от меня в предсказанном будущем ничего не зависит. Пока. Но если уж свалился на меня дар предвидения в придачу с мелкими бесами, выполняющими желания, пора их использовать на полную катушку. Хватит с меня роли рядового статиста в драме, хватит трупов, когда я трусливо бегу от своего будущего, хватит тяжело раненных по моей вине приятелей. Свою судьбу нужно ковать собственными руками, а если руки коротки, то использовать чужие. Пусть и трансцендентные.

Я залпом допил пиво, поставил пустую бутылку на подоконник и твердым шагом направился в букмекерский зал получать выигрыш. Может, и не принял бы такого решения, не отважился на столь радикальный поступок, а по привычке просто сбежал, но от этих денег зависела чужая жизнь.

Букмекерский зал был пуст. Это и понятно — неожиданная победа явного аутсайдера многих лишила предполагаемых выигрышей. Лишь уборщица, лавируя между колоннами, сметала щеткой с пола разбросанные по залу квитанции, да трое парней у входа о чем-то вяло переговаривались, создавая впечатление, что никак не могут решить, где сегодня вечером убить время. Не очень натурально создавали, но это в моем понимании и знании будущего. Для рядового человека вполне приемлемая картина, на уровне достоверности. А на самом деле… Вот этот вот чернявый красавец со сросшимися бровями ударом кулака перебьет мне нос, а этот, непропорционально сложенный дебил с длинными до колен руками, скошенным лбом и ярко выраженными надбровными дугами сломает мне руку. Ногу ударом увесистого ботинка ему помешает сломать худенький, неприметный паренек, который в драке не будет принимать участия. «Хватит с него, — пожалеет он, поднимая с пола полиэтиленовый пакет с деньгами. — Пусть катится…»

Не меня он пожалеет, себя обезопасит. Куда я со сломанной ногой пошкандыбаю? Придется «Скорую» вызывать, а врач, естественно, сообщит в милицию. А там, само собой, протокол, опрос персонала, поиск свидетелей… Администрации ипподрома такие дрязги ни к чему — а ведь именно по ее заказу меня будут потрошить. Не хочет директор девять тысяч долларов неизвестно кому дарить, накладно для него.

Сделав вид, что не замечаю парней, я прошел в зал к единственному открытому окошку, за которым сидел лысый розовощекий букмекер, безошибочно предрекший мне «пропасть». Очень хорошо он знал, как здесь пропадают и паны, и господа, и прочий люд. И о моей судьбе был осведомлен.

— О! А я уж заждался, — зачастил он и раздвинул губы в неискренней улыбке. — Повезло вам. Редкая удача! Почти четверть миллиона рублей!

Пальцы у букмекера подрагивали, лоб покрывала испарина, глаза бегали. Он взял квитанцию, сверил с корешком и стал выкладывать передо мной пухлые пачки денег.

— Будете пересчитывать?

Острым взглядом я посмотрел ему в глаза. Несмотря на трясущиеся руки, выдержал мой взгляд, стервец! Даже попытался сострить.

— У меня все точно, как в казначействе, — расплылся он в улыбке.

— Верю, — кивнул я.

Букмекер не врал. Причитающийся мне выигрыш был отсчитан до копейки. А как иначе, если через полчаса директор ипподрома будет самолично его пересчитывать?

— Возьмите, чтобы деньги сложить. — Он протянул полиэтиленовый пакет с изображением памятника Буденному, восседающему на выхолощенном коне. — Презент от ипподрома. Фирменный.

— Спасибо, — буркнул я и начал укладывать пачки в пакет.

Взглядом из будущего я «видел», что уборщица у меня за спиной, не закончив подметать, схватила ведро и щетку и в спешке покинула зал, а деловые парнишки стали рассредоточиваться по залу. Пока все шло «по плану», но вот дальше я был намерен его поломать. Радикальным образом.

— Всего доброго, — сказал букмекер и, захлопнув окошко, исчез из кабинки.

— И вам… — пожелал я неизвестно кому.

Когда я сложил деньги в пакет и повернулся, троица ребят уже перекрыла мне выход. Хотя со стороны все пока выглядело вполне пристойно. Вроде бы ничего угрожающего — слишком далеко они стояли друг от друга и на меня не смотрели. Но стоило мне сделать шаг по направлению к выходу, как чернявый повернул голову и лениво спросил:

— Эй, мужик, закурить не найдется?

Ничего глупее придумать не мог. Говорят, в Европе и Америке просить закурить не принято, никто не поймет. Но и в нашей стране эта фраза вопреки содержанию имеет совсем иное значение. Грабители в средние века были как-то благороднее, что ли, напрямую предлагая выбирать «кошелек или жизнь», а сейчас этак подленько закурить спрашивают…

Я сделал пару шагов навстречу, совсем как в «воспоминании о будущем», но затем резко развернулся и прошмыгнул мимо нерасторопного дебила в глубь зала. Незачем мне ввязываться в драку, знаю, чем это кончится. Пусть Рыжая Харя поработает.

— Стой, сука, ты куда?!

Сзади послышался топот.

Я бежал, петляя между колоннами и надеясь, что вот-вот из-за очередной появится моя одноглазая трансцендентная спасительница с клыками, но все напрасно. Похоже, кашу придется расхлебывать самому. Как в предсказании. Но теперь, если догонят, дебила в пах ногой бить не буду. Нет у него, похоже, там. ничего. В моем «видений» он только хмыкнул после удара и тут же сломал мне руку. Буду бить по коленной чашечке…

Зал был длинный и уходил куда-то в полумрак под трибуны ипподрома. Именно в этом направлении исчезла уборщица. Значит, где-то должна быть дверь в служебные помещения, а они в подобных спортивных сооружениях представляют настоящий лабиринт, в котором запутать следы — раз плюнуть.

Колонна. Еще колонна. Преследователи настигали. Еще колонна. Стена. Дверь… Опля!

С превеликим трудом мне удалось изменить направление. Слева, метрах в трех от двери неподвижной глыбой стоял сумрачный гигант в спортивном кимоно, подпоясанном красным поясом. Стоял босиком на цементном полу, широко расставив ноги и сложив руки на груди. Взгляд у него был пустой, лицо, словно грубо вытесанное из камня, чем-то напоминало лица статуй с острова Пасхи. Такое же равнодушное и грозное.

Я и ужаснуться не успел, как меня по инерции пронесло где-то в метре мимо него. Гиганту как минимум двухметрового роста ничего не стоило достать меня в ударе рукой или ногой, но он не пошевелился. Манекен, что ли? Однако рассуждать было некогда — передо мной маячила спасительная дверь. Я схватился за ручку, изо всех сил рванул и похолодел. Дверь оказалась запертой.

И вдруг топот за спиной прервался тремя сочными ударами. Хрясь, хрясь, хря-ась! — и цементный пол трижды содрогнулся. Причем третий раз с удвоенной силой. Я невольно втянул голову в плечи и лишь через несколько мгновений, удивленный тишиной, позволил себе осторожно оглянуться.

Гигант-каратист по-прежнему высился на том же месте и в той же позе, а перед ним неподвижно и очень неестественно распластались мои преследователи. Особенно нехорошо лежал дебильный парень — голова запрокинута назад так, что затылок чуть ли не касался позвоночника, изо рта на пол вытекала струйка крови. В общем-то он и при жизни не отличался особой красотой…

Когда осознал, какое сравнение спонтанно пронеслось в голове, я рванул к выходу с такой скоростью, с какой, наверное, не бежал вчера по переулку от погребка «У Еси». К счастью, паника на этот раз длилась недолго, я быстро овладел собой и покинул букмекерский зал хоть и скорым шагом, но не привлекая особого внимания.

Странно, конные состязания закончились более получаса назад, а количество машин на площади не уменьшилось. Большая толпа собралась у памятника и гудела растревоженным ульем. Многие, севшие было в автомобили, выбирались обратно, захлопывали дверцы и тоже направлялись к памятнику. Митинг там, что ли? Вот уж это мне до лампочки. Нужно было побыстрее уносить ноги.

Пройдя вдоль ряда машин, я отыскал такси. Немолодой, небольшого роста шофер стоял у открытой дверцы автомобиля и то и дело привставал на носки, пытаясь рассмотреть, что же там, у памятника, происходит.

— Свободен? — спросил я.

— А? — не оборачиваясь, переспросил он.

— Свободен, спрашиваю?

— Ага… — с сожалением вздохнул шофер и, так и не глянув в мою сторону, нырнул за руль. — Садись.

Я опустился на переднее сиденье, положив полиэтиленовый пакет с деньгами на колени. Весил он порядочно.

— Что там за сборище? — поинтересовался я у шофера.

— А черт его знает… — пробурчал он, выруливая между машин и по-прежнему глазея в сторону памятника. — Ох ты, мать твою!.. — внезапно воскликнул он, и машина вильнула.

— Так что там?

— А то сам не видишь!

Я присмотрелся к толпе, но ничего не заметил. Вроде бы никто не ораторствовал… Вдруг с памятника кольнуло в глаза солнечным зайчиком, и я ахнул.

— Во дела! — весело хихикнул шофер, впервые бросив на меня взгляд.

«Дела» действительно были удивительные. Опять отыскался в городе шутник, который, пока все наблюдали скачки на ипподроме, вернул бронзовому коню его «достоинство». И теперь оно сияло и сверкало.

— Если верить в приметы, — осклабился шофер, — кто-то сегодня хороший куш в тотализатор сорвал.

— Да, сорвал, — согласился я. Теперь я точно знал, кем являлся шутник. — Погляди сюда. И раскрыл пакет. Машина снова вильнула.

— Ну ты даешь! — восхитился шофер: — К-конь с яйцами…