Дома я первым делом позвонил в больницу и поинтересовался здоровьем Владика. Честно говоря, после того, что у нас произошло с Люсей, кошки на душе скребли.
С Владиком все было нормально, он уже на пять минут приходил в себя, а теперь спал. Светлана Анатольевна заверила, что волноваться нечего, все идет хорошо и дня через два его переведут в общую палату.
Переговорив с реаниматологом, я положил трубку и в сердцах выдернул шнур телефона из розетки. Нет, не желал я смерти Владику, но белая зависть, проснувшаяся во мне, когда увидел у его больничной койки сострадающую Люсю, похоже, начала менять окраску.
Пройдя на кухню, открыл холодильник, достал бутылку водки. Сознание непроизвольно отметило, что холодильники у нас с Люсей одинаковые — двухкамерные «Nord», — и стоят в одном и том же углу, естественно, с поправкой на зеркальность планировки квартир. От воспоминания о сегодняшней ночи стало так паршиво, что я тут же высосал половину бутылки из горлышка.
Захмелел почти сразу, но на душе отнюдь не полегчало. Наоборот, стало еще горше. Явный признак алкоголизма. Впрочем, то, что происходило со мной последние полтора месяца, было ничем не лучше белой горячки.
Я сел за стол, вылил остатки водки в стакан, дотянулся до дверцы холодильника, снова открыл и обшарил внутренности глазами в поисках закуски. Выбирать было не из чего: пакет молока и бутылка кетчупа — вот и все содержимое холодильника. Естественно, взял кетчуп. Прихлебывая из стакана и запивая томатным соусом из горлышка, я прикончил водку.
Ну зачем, зачем я ее поцеловал? Так все хорошо до этого было… Хороший парень Владик, хорошенькая девочка Люся… Прекрасная пара. И надо же, позавидовал, в постель к Люсе влез. Выбрал момент. Ничем не лучше ночных грабителей оказался. А Люся ко всему прочему еще и девушкой была. В общем, напакостил как мог. Но больше всего, наверное, самому себе. Ни одна женщина мне так душу не переворачивала, как Люся. И с чего вдруг? Казалось бы, ничего особенного. Ну переспал, с кем не бывает… И со мной бывало. Но вот поди же ты…
Я попытался отхлебнуть еще водки, однако стакан оказался пустым. В безмерном пьяном удивлении я развел руками и смахнул со стола бутылку с кетчупом. Она упала на пол рядом с блюдцем, в которое я наливал молоко для «грызуна», и разбилась вдребезги.
Все, аут. Дошел до ручки.
Грузно поднявшись из-за стола, на нетвердых ногах добрел до дивана и упал на него. Не раздевшись, не сняв туфель. И уснул. Не впервой.
Снился мне кошмар, в котором присутствовали Рыжая Харя, «вольный художник» Шурик со своей змеей, каменно-ликий каратист, оживший бронзовый командарм на знаменитом скакуне с сияющими гениталиями, красный, будто вареный, краб с надкушенной клешней и еще какие-то неясные, разномастные твари. Чуть ли не вселенское столпотворение. Чистилище с триптиха Босха, да и только. И будто бы этот триптих с одного края монотонно и непреклонно обкусывает невидимый «грызун», а все персонажи суетятся и возмущаются уменьшающимся полем их жизнедеятельности.
Когда я открыл глаза, показалось, что сон продолжается. Или спал с открытыми глазами и теперь, когда очнулся, подумал, что открыл глаза.
В комнате было накурено, не продохнуть. За столом сидели Рыжая Харя, каратист, краб и какая-то неизвестная полураздетая девица. На столе лежала горка золотых монет, стояли бутылки, стаканы, доверху заполненная окурками пепельница. Все присутствующие азартно резались в карты, но курила только девица, причем дымила, как заводская труба эпохи застоя, не выпуская сигарету из угла рта.
— Ах, я опять проиграла! — жеманно воскликнула она. Прилепившаяся к губе сигарета заходила ходуном, осыпая пеплом стол. Заученным жестом стриптизерши девица расстегнула бюстгальтер, сняла его и бросила на краба.
— «Please CONTROL YOURSELF!!!» — сказала она.
— Больно надо! — возмущенно заверещал краб, с трудом выкарабкиваясь из хитросплетения бретелек. — Не разбрасывай интимные вещи, твой лифчик похож на глубоководный трал!
Я тряхнул головой, пытаясь избавиться от наваждения. Ничего у меня не получилось. Четверка картежников продолжала как ни в чем не бывало оккупировать комнату. Девица, сидевшая ко мне лицом, заметила мое движение.
— Хозяин проснулся! — пискнула она. — Он, оказывается, голубоглазенький! Иди к нам, сыграем на раздевание!
Она зазывающе повела плечами и потрясла впечатляющей грудью.
Промычав нечто нечленораздельное, я с трудом сел на постели и снова замотал головой. Тяжелая была голова, похмельная. Но если бы в ней и имелся осмысленный ответ, из-за пересохшего горла я бы вряд ли что вымолвил.
Попытался встать, опираясь руками о диван, но не смог. Руки в локтях подламывались, ноги в коленях не держали.
— Опохмелись.
Рыжая Харя протянула мне высокий стакан. От вида жидкости в стакане меня передернуло, и я отчаянно замотал головой.
— Воды… холодной… — прохрипел я с натугой.
— Пей! — приказным тоном рявкнула Рыжая Харя и насильно всучила стакан. — А не то силком зальем!
Я обреченно поднес стакан ко рту, судорожно выдохнул воздух и выпил. Что было в стакане, не понял. Может быть, и спиртное, однако организм принял его без содрогания. Через минуту ясность мысли восстановилась, исчезла сухость в горле, появилась сила в руках и ногах.
— Полегчало, красавчик? — сочувственно поинтересовалась девица. — Подсаживайся к нам, развейся, сыграй пару партий.
— Давай, давай! — подзадорил краб. — Смотри, какую телку мы тебе подобрали — высший класс! Куда до нее твоей официанточке…
Не раздумывая, я изо всей силы швырнул в него стакан. Стакан летел точно в краба, но сидевший как истукан каратист молниеносным движением руки перехватил его в воздухе и аккуратно поставил на стол. При этом на каменном лице каратиста не дрогнул ни один мускул, а сам он даже не посмотрел в мою сторону.
— Что же это, граждане хорошие, делается?! — возопил краб. — Как что, так он сразу швыряется! То мною, то инвентарем. Я в суд подам!
— Не успеешь! — пообещал я. — Сварю.
— Ой-ей-ей! Напугал… — захорохорился краб, но на всякий случай бочком пододвинулся к Рыжей Харе. — Я, между прочим, и так уже красный!
Однако ожидаемой защиты он не получил.
— Заткнись, — ласково посоветовала ему Рыжая Харя. — Иначе я тебя в сыром виде под пиво употреблю.
Краб присел, испуганно подобрав под себя лапы.
— Никто меня не любит… — еле слышно забормотал он хнычущим голосом. — Каждый съесть норовит…
— Любит, любит, — успокаивающе похлопала его по панцирю девица. — С укропом и под майонезом…
Компания за столом оскорбительно рассмеялась.
— Присаживайся, — повторила приглашение Рыжая Харя и пододвинула к столу невесть откуда взявшийся стул.
— Нет, — помотал я головой. — Пойду умоюсь.
Поднявшись с дивана и ни на кого не глядя, я обогнул стол и направился в ванную комнату. Включил холодный душ и, подставив голову, долго стоял, наклонившись над ванной, . пока от холода не заломило в висках. Выключил воду, вытер волосы полотенцем и посмотрел в зеркало. Мой вид, на удивление, оказался вполне сносным. Небольшая щетина да затянувшаяся ранка на подбородке от ножа ночного налетчика — вот, пожалуй, и все. Ни похмельной опухлости лица, ни мути в глазах…
«Голубеньких глазах», — с сарказмом передразнил про себя полуголую девицу. Мне вдруг почему-то вспомнился глупый новомодный шлягер в стиле «рэп». Бритоголовый юнец, извиваясь на сцене, речитативом выкрикивал в публику:
Для-то-го-что-бы-по-ве-рить,
Слиш-ком-мно-го-при-ви-де-нии!
Группа сопровождения хрипло подхватывала:
Йо-хо-хо-хо! И бутылка рому!
Расчесываясь, я прислушивался к тому, что делается в комнате, но оттуда не доносилось ни звука. Странно в общем-то, самое время им сейчас заорать нестройными голосами знаменитый припев пиратской песенки Стивенсона. Весьма подходящая ситуация. Неужели ушли незваные гости?
Как же, размечтался! Черта с два ушли. Меня ждали. Причем, как мне показалось, ждали, застыв в тех самых позах, в которых я их оставил. А когда появился из ванной комнаты, они и ожили. Даже померещилось секундное запоздание «оживания» застывшей картины.
— Так что, красавчик, сыграем? — настырно полюбопытствовала девица, нагло глядя мне в глаза. Она выпятила грудь, и два темных соска раскосо уставились на меня стволами крупнокалиберных пулеметов.
Красивая у нее была грудь, будто нарисованная. Даже слишком красивая, словно у статуэтки, потому и казалось, что от нее веет холодом. У Люси грудь была меньше, но теплая, живая, со стучащим под ней сердцем…
Я мотнул головой, отгоняя бередящее душу воспоминание. Забыть о Люсе нужно как можно скорее. Ни к чему хорошему это не приведет.
Три с половиной пары глаз выжидательно смотрели на меня.
— Какие ставки? — хмуро спросил я. Похоже, от незваных визитеров так просто не отделаться и придется принять их условия.
— А кто во что горазд. Кто на деньги, — девица кивнула на горку золотых монет, — а я на раздевание.
Она зазывающе заерзала на стуле, и ее грудь заколыхалась.
— А во что?
— В покер, милый, в покер.
— Нет уж, в дебильные игры не играю.
Рыжая Харя присвистнула, удивленно взглянула на меня и веером пустила колоду карт с ладони в ладонь. Как заправский крупье, хотя по виду огромных волосатых лап трудно было ожидать такого искусства.
— Тогда во что желаете, сударь?
— В преферанс.
— Это дело! — радостно согласился краб, довольно потирая клешни.
— Воля ваша, — кивнула Рыжая Харя.
Каратист встретил известие о новой игре без каких-либо эмоций, зато брови девицы недоуменно взлетели, она наморщила лобик.
— В преферанс? — переспросила она и надула губы. — А куда это?
— Дура! — гаркнул краб. — Тебе бы только размножаться внутриутробным способом!
— Не всем же икру метать, — парировала девица.
— Ты не умеешь играть в преферанс? — удивленно спросила Рыжая Харя.
— Не-а. Только в покер обучена.
— Тогда катись отсюдова! — возопил краб. — Нас как раз четверо, а пятый игрок — под стол!
Девица поняла его слова буквально. Она встала и завиляла бедрами, ладонями поддерживая грудь. Видимо, игрок в покер из нее был никудышный, поскольку на теле остались лишь узенькие полупрозрачные трусики и чулки.
— Мальчики, ну зачем же так сразу — под стол, — воркующим контральто пропела она. — Я больше привыкла на столе…
Она томно продела ладонью по животу, щелкнула резинкой трусиков.
— Между прочим, у меня там кое-что интересное осталось…
— Сгинь! — рявкнула Рыжая Харя.
Лицо девицы оскорбленно вспыхнуло, будто от пощечины.
— Что-то ты, монстр, много на себя берешь! — зло процедила она. — Ладно, мы с тобой в другом месте поговорим…
И она исчезла. Испарилась вместе с дымом в комнате и полной окурков пепельницей.
— Ух… — с облегчением проронил краб. — Сдыхались! Садись, чего столбом стоишь? — прикрикнул он на меня.
Я сел и окинул взглядом основательно замусоренную столешницу. Три колоды карт россыпью, полупустые бутылки, стаканы, тарелки с объедками… По всему видно, что играли здесь в свое удовольствие.
Рыжая Харя перехватила мой взгляд.
— Освежим стол, — понимающе предложила она. Нагнувшись, она извлекла из-под стула громадную холщовую суму и широким жестом смела в нее все со столешницы. Будто мокрой тряпкой прошлась, и стол заблестел неестественной чистотой, какой у меня в доме отродясь не было. Посуда с грохотом посыпалась в суму, и создалось впечатление, что дна у этой сумы нет. Звук из нее долетал, будто из мусоропровода.
Тем временем каратист вытащил из-под своего стула аналогичную суму и, запуская в нее по плечо руку, начал выставлять на стол бутылки: водку, пиво, джин, коньяк, тоник.
— «И бутылку рому…» — непроизвольно вырвалось у меня.
— Хочешь рому? — спросил каратист, шаря рукой в суме.
— Нет-нет! — поспешно открестился я, словно от нечистой силы. Не хватало, чтобы за ромом последовал пресловутый «сундук мертвеца». Видел прошлой ночью нечто подобное в переулке Хацапетовки, и еще раз лицезреть не было никакого желания.
— Как хочешь, — пожал плечами каратист и стал извлекать из сумы тарелки с бутербродами: с салями, сыром, красной икрой… Выставив на стол тарелку с копченой севрюгой, каратист замешкался и покосился на краба.
— Chatka доставать? — с сомнением спросил он.
— Еще чего!!! — не своим голосом заорал краб. — Тогда уж и человечинку в ломтях, но непременно с душком! Люблю человечинку с душком!
Меня передернуло.
— Слушай, — сказал я Рыжей Харе, — брось его в свой мешок, пусть там тарахтит. Мы и втроем пулю распишем.
— Хватит! — командирским тоном оборвала наше препирательство Рыжая Харя. — Вы что, на кон свою жизнь ставить будете?
Она исподлобья посмотрела на нас с крабом единственным глазом. Нехороший был взгляд, кровожадный, и я стушевался.
— Мы так не договаривались… — пробормотал я.
— Тогда подо что?
— Под деньги.
— А они у тебя есть? — ехидно поинтересовался краб. — Проверь-ка у него наличность, — подзуживая, обратился он к Рыжей Харе.
Я молча выложил на стол пачку долларов.
— Хорошо, — кивнула Рыжая Харя. — Играем по доллару вист. Сдаю на туза.
— Ну нет! — Теперь уже я возмутился. — А где ваша наличность?
К моему удивлению, троица беспрекословно выложила на стол по пачке купюр, извлекая их из воздуха. И это мне очень не понравилось. Протянув руку, я взял ближайшую пачку и оказался прав в своих подозрениях. Подделка оказалась настолько грубой, что ее было видно невооруженным взглядом.
— Ребята, — я швырнул пачку на стол, — с вашими долларами только в сортир ходить, хотя и там применение вряд ли найдется. Бумага грубовата.
— Не задирайся! — опять загоношился краб. — Мы под них играем, и нормально. А его, видите ли, не устраивают!
Рыжая Харя молча взяла мои доллары, сверила со своими.
— Золото устроит? — спросила она, возвращая пачку.
— Показывай.
Рыжая Харя высыпала передо мной горсть монет. На зуб я пробовать не умею, но по весу — каждая весила граммов по двести, — было похоже, что это все-таки золото.
— Сколько вистов одна монета? — поинтересовался я для приличия.
— Тебе что, повылазило?! — возмутился краб, ерзая на месте и щелкая надкушенной клешней. — Не видишь, на каждой монете написано «One dollar»?!
— Ну-ну, — саркастически хмыкнул я.
Монеты были неправильной формы, а чеканка настолько корявой, что вместо обозначения номинала «One dollar» гораздо естественней смотрелось бы «Uno piastre». Похоже, желтым кругляшкам была та же цена, что и предъявленным ранее бумажным купюрам. Впрочем, что я теряю? В конце концов, настоящие доллары я выиграл на бегах с помощью Рыжей Хари… Пора и долг отдавать. Как пришли деньги, так и уйдут.
— Согласен, — кивнул я, и игра началась. По центру стола желтым светом загорелся квадрат расчерченной пули, и перед каждым игроком стали из ничего возникать карты. Один к одному, как в компьютерной версии, только вот игроки, сидящие напротив меня, были вполне натуральными. Или наоборот? Сместилось в голове восприятие действительности, и разобрать, где фантасмагория, а где реальность, мне давно было не под силу.
Первый круг я пропасовал даже на хорошей карте, больше приглядываясь к игре и умению партнеров, и все понял. Известны были им и прикуп, и что у кого на руках.
— Нет, ребята, так не пойдет, — сказал я, когда пришла моя сдача. — Виртуальными картами играть не буду. Они у вас крапленые.
Я достал из ящика стола свою заслеженную колоду и листок бумаги. Аккуратно перенес на листок данные пули, положил его по центру стола и стал раздавать.
Пластиковые карты повергли моих партнеров в состояние ступора. Они долго их разглядывали, недоуменно переглядывались, разве что на зуб не пробовали.
— Это черт знает что! — возмутился за всех экспансивный краб.
— Как хотите, — пожал я плечами. — Либо играем по-моему, либо — никак.
— Ладно, — с сомнением в голосе проговорила Рыжая Харя. — Пусть будет по-твоему… — И закончила загадочной фразой: — Надо же нам когда-то учиться.
Мы начали, и тут мне поперло. Как в анекдоте. Оказалось, что мои партнеры реальными картами играть практически не умели. Не умели играть «втемную», представления не имели о нелогичном сносе… Краб играл азартно, но бестолково, больше орал, нецензурно выражался и упорно лез «на гору». Каратист играл индифферентно, без эмоций, скорее исполняя роль статиста, лишь Рыжая Харя вроде бы пыталась что-то сообразить, но у нее ничего не получалось.
«Двадцатку» мы закончили за полчаса, и я ободрал их как липку. Что-то около трех тысяч золотых, которые тут же внушительной горой выросли на столе.
— Давай еще, — предложила Рыжая Харя.
— Сатисфакции! Требую сатисфакции! — поддержал ее краб.
Каратист согласно кивнул.
— Ребята, — снисходительно фыркнул я, пытаясь остудить их пыл, — вы молокососы в преферансе. Без штанов отсюда уйдете.
— Штаны? — недоуменно переспросил каратист. — Ты хочешь наши штаны? Хорошо, ставлю на кон свое кимоно.
— А мы как? — в один голос возмутились Рыжая Харя с крабом.
Я рассмеялся, налил в стакан коньяку с тоником, отхлебнул.
— На фиг мне ваши штаны, клешни и шерсть, — поморщился я. — Играю только на деньги. — Я обвел взглядом стол. — Кстати, закурить бы…
В клешнях краба откуда ни возьмись появилась пачка «Camel».
— One dollar! — сварливо затребовал он.
— Держи! — рассмеялся я и швырнул ему монету.
Краб ловко поймал монету и бросил мне сигареты. Я неторопливо распечатал пачку, закурил, выдохнул дым, обвел гостей прищуренным взглядом.
Они ждали моего решения. Что-то в их напряженном ожидании было неестественным, неприродным. Похожим на застывшую картинку, подобно той, которую увидел за столом, когда вышел из ванной комнаты. Однако что все это могло означать, я не имел понятия.
Затянувшись сигаретным дымом, я отхлебнул из стакана и перевел взгляд на окно. На улице было темно. Как и тогда, когда проснулся в присутствии столь дикой компании, но тогда я не придал этому значения. Сейчас же время для меня показалось весьма существенным. Как и пространство. Почему-то подумалось, что нахожусь не в собственной квартире, а в ее химеричном подобии в потустороннем мире безвременья. Чересчур глухие за окном темнота и тишина. Ни зги не видно, а в уши словно вату заткнули.
— Который час? — осторожно спросил я.
— Двенадцатый, — раздраженно буркнула Рыжая Харя. — Так мы продолжим?
Я заглянул в ее единственный глаз, и меня снова пробрала оторопь. Как полчаса назад. Оценивающий был у Рыжей Хари взгляд, неприятный.
— Хорошо, сыграем, — пошел я навстречу партнерам. — Но с одним условием. Если ни один из вас не будет «в плюсах», то все вы исчезнете к чертовой матери и дадите мне спокойно выспаться. Идет?
— К чертовой матери — это в прямом смысле? — уточнила Рыжая Харя.
Я хмыкнул, но, глянув на нее, осекся. Она говорила на полном серьезе! Ничего себе, в какую компанию угодил… Вот и не верь в потусторонний мир и загробную жизнь.
— Нет, в переносном, — буркнул я и, ни на кого не глядя, стал раздавать карты.
На этот раз «двадцатку» расписывали где-то около часа. Но вовсе не потому, что удача мне изменила. Партнеры по-прежнему играли из рук вон плохо, однако это уже не приносило удовлетворения, и я больше налегал на спиртное и закуску. Но спиртное почему-то не брало, а деликатесы казались пресными, Ничто было не в радость в такой компании, хотелось одного — побыстрее, как выразился краб, «сдыхаться» партнеров.
Теперь они играли сосредоточенно, молча, но с тем же результатом, допуская те же ошибки. Слишком логично мыслили, без проблеска творчества.
Когда «пуля» закончилась и я подвел итог, они чуть ли не прослезились. Опять все трое проиграли, но уже меньше, чуть более тысячи. От добавившегося количества монет стол прогнулся, ножки стали потрескивать. Я припомнил вес одной монеты, мысленно прикинул общий вес и ужаснулся. На столе лежало около тонны!
Среди игроков царило полное уныние.
— Может, еще одну? — страдальчески протянул краб.
— Нетушки! — мстительно сказал я. — Проваливай!
— Мы еще встре-ети-имся-я… — затихающим эхом прошелестело в комнате, и краб растворился в воздухе.
Я опасливо посмотрел на каратиста. Пожалуй, его так грубо выпроваживать не стоило. Свежо было воспоминание, как он расправился с тремя бандитами в здании ипподрома.
Но он понял без слов. Кивнул на прощание и исчез.
А вот Рыжая Харя медлила. Недоуменно перебирала в лапах пластиковые карты и бормотала: .
— Что-то тут определенно нечисто…
Она глянула на меня.
— Не так ли?
— Нет, не так, — разочаровал я ее. Она тяжело вздохнула.
—Ладно, исчезаю…
Рыжая Харя раскрыла суму, хотела смести со стола бутылки с закусками, но я ее удержал.
— Зачем же добро переводить? Оставь, у меня в холодильнике шаром покати.
Минуту она внимательно смотрела на меня, затем двинула плечами.
— Как хочешь… Тебе тоже надо привыкать, — произнесла она вторую за вечер загадочную фразу. — Пока.
— Погоди!
Рыжая Харя выжидательно уставилась на меня. Собираясь с духом, я налил себе коньяку, выпил. Пора в конце концов задавать главные вопросы. Слишком много их накопилось, но один из них — архиважнейший.
— Откуда вы взялись на мою голову? — наконец решился я.
Сумрачное настроение Рыжей Хари улетучилось в одно •мгновение. Она оскалилась в клыкастой улыбке, кровавый глаз заблестел.
— А ты еще ничего не понял?! — Она раскатисто рассмеялась. — Ну, ты меня сразил!
Рыжая Харя приблизилась к моему лицу, обжигая взглядом.
— В таком случае, — хитро усмехнувшись, сказала она, — надо было ставить на кон наши ответы, а не наше исчезновение…
И медленно растворилась в воздухе. Последним исчез оскал пасти — совсем как это было у Чеширского кота.
Черт с ним, вопросом, откуда они взялись! Но зачем приходили сегодня? В картишки переброситься? В эту версию не очень-то верилось…
С исчезновением Рыжей Хари ничего в комнате не изменилось, за исключением того, что у меня словно выдернули ватные тампоны из ушей. Из кухни донесся звон капель в мойке из неплотно закрытого крана, а затем с потолка послышался скрип кровати соседа сверху. Странно, однако, мы здесь так орали, а он и не подумал, по своему обыкновению, стучать по батарее центрального отопления…
Я перевел взгляд на окно. За стеклом было все так же темно и все-таки не совсем так. Каким-то шестым чувством я ощущал, что там сейчас обычная городская ночь, а не глухая, могильная темень, которая была еще мгновение назад. И если бы не гора золотых монет на столе, а также бутылки и тарелки с закусками, можно было подумать, что игра в преферанс с весьма одиозными партнерами мне привиделась в белой горячке.
Поднявшись со стула, я прошел на кухню, включил свет. Здесь все было как обычно, без каких-либо следов «чертей».
«Может, они навсегда покинули меня», — с робкой надеждой подумал я и тут услышал под кухонным столом невнятное чавканье. Светлые помыслы, не успев оформиться, рухнули в одночасье. Стремительно нагнувшись, я увидел, как «грызун» педантично уничтожает с пола засохший кетчуп из разбитой бутылки. Все верно, он-то в карты не играл, значит, и исчезать не обязан…
Не знаю, сколько времени я бездумно наблюдал за «грызуном», но когда смог что-либо соображать, горькая безысходность и покорность судьбе заполонили душу. Никуда мне от этих «друзей» не деться, придется сосуществовать. И лучше всего — мирно.
Я направился в комнату, взял со стола тарелку с копченой севрюгой и вернулся на кухню. Присев на корточки, поставил тарелку под стол и сказал:
— Съешь лучше это. А то, не ровен час, осколками стекла подавишься.
Сказал по-доброму, как домашнему животному. Коту, например. И почему-то до слез захотелось его погладить, приголубить… Но разве пустоту погладишь?
Что удивительно, «грызун» меня послушался! Перестал поглощать присохший к полу кетчуп и, как мне показалось, с минуту обнюхивал угощение. Однако так к нему и не притронулся, и снова стал отдирать невидимыми зубами кетчуп с пола.
Я оторопело понюхал севрюгу. Вроде бы свежая… Или мой «грызун» копченостей не любит? Вдруг я вспомнил загадочную фразу Рыжей Хари, что и мне надо к чему-то там привыкать, и почему-то сразу уверился, что ничего из деликатесов на столе в комнате «грызун» есть не будет.
— Погоди, погоди… — пробормотал я, лихорадочно соображая. — А давай я тебя молоком напою…
Ринувшись к холодильнику, выхватил из него надрезанный пакет и дрожащими руками попытался налить в блюдце молоко. Ничего не получилось — открывал пакет чуть ли не неделю назад, и молоко основательно прокисло. Все же, разорвав пакет, вытряхнул на блюдечко творожистую массу и поставил на пол.
— Будешь? — с сомнением, замешанным на страхе, предложил я «грызуну».
Не медля ни секунды, «грызун» зачавкал так, что с блюдца полетели брызги сыворотки.
И тогда я, сползая спиной по газовой плите, опустился на пол и заплакал злыми слезами. Достали они меня таки, ох и достали…