Глава 11 Медицина периода промышленного капитализма (конец XVIII – вторая половина XIX в.)
Промышленный переворот в Англии и Великая французская революция, окончательно утвердившие капитализм в правах как социально-экономическую систему в общеисторическом плане, не только создали предпосылки для перехода к крупному машинному производству, но и повлекли за собой бескомпромиссную ломку общественных отношений, обеспечили более успешное противоборство нового мировоззрения со старым и в конечном счете безраздельную победу первого над вторым. Капиталистическому развитию способствовали революция 1848 г. в некоторых странах Западной Европы, буржуазно-демократическая революция на завершающем этапе гражданской войны 1861-1865 гг. в США, ряд социально-экономических и политических реформ в отдельных странах.
В результате утверждения и развития капитализма «…все больше развивался характер государственной власти как орудия классового деспотизма, политической машины, существующей для того, чтобы увековечить с помощью насилия социальное порабощение производителей богатства теми, кто его присваивает, как орудия экономического господства капитала над трудом» .
В погоне за обогащением буржуазное общество ускоряло темпы развития производства. Продолжая усиливать эксплуатацию трудящихся и создавая невыносимые условия для их существования, оно в то же время стремилось обеспечить технический прогресс, создать более усовершенствованные машины, расширить источники и запасы сырья, развивать средства транспорта и связи. Заинтересованное в совершенствовании производительных сил, оно вынуждено было открывать учебные заведения по подготовке квалифицированных специалистов для фабрик и заводов, для организации и управления производством, создавать условия для развития естественных наук.
Капитализм в общеисторическом масштабе сыграл прогрессивную роль в развитии общества. Его победа над феодализмом явилась следствием создания во много раз большей производительности общественного труда и расширения власти над силами природы. Капитализм в результате неоднократных переворотов в производстве, создания мирового рынка и вовлечения всех континентов в экономический и культурный обмен, увеличения народонаселения и роста городов вызвал к жизни более многочисленные и более мощные производительные силы, чем все предшествовавшие поколения вместе взятые. Он привел к формированию национальных культур, заложил основы науки, свободной от религии и мистицизма, вызвал великие перевороты в естествознании, а на ранних ступенях своего развития создал классические образцы философской мысли.
Ломая феодальные порядки и утверждая себя у власти, буржуазия как развивающийся класс создавала антицерковную идеологию, которую наиболее полно выражали французские философы-материалисты Д. Дидро, Ж-Л. Д’Аламбер, К А. Гельвеций, П. А. Гольбах и др. Несмотря на метафизический и механистический характер, французский материализм XVIII в., идейно подготовивший революцию 1789-1793 гг. и ставший знаменем утверждавшейся буржуазии, послужил методологической основой дальнейшего развития естественных наук, способствовал научно-техническому прогрессу того времени.
По мере утверждения на исторической арене буржуазия постепенно пересматривала свои идейные позиции, начала отходить от преимущественного материалистического мировоззрения и использовала идеализм и религиозно-мистические представления для утверждения и освящения своего господства. Ускорению этого процесса способствовали революция 1848 г. в ряде стран Западной Европы и Парижская Коммуна в 1871 г.
За прошедшее после своего утверждения время капитализм претерпел ряд ступеней своего развития. Первая из них, характеризовавшаяся продолжавшимся первоначальным накоплением и преимущественно мануфактурным производством, охватывала время от первых буржуазных революций до промышленного переворота в Англии и Великой французской революции.
Новая ступень капитализма сопровождалась переходом к машинному производству и подчинением ему докапиталистических форм производства, формированием новых классов капиталистического общества – пролетариата и буржуазии. Именно в это время (с конца XVIII до последней трети XIX в.) проявились наиболее динамичные черты данной формации и были достигнуты выдающиеся успехи в производстве, науке, технике и других сферах общественной жизни. В результате противоборства двух антагонистических классов пролетариат в этот период приобрел опыт классовой борьбы и сформировал новую идеологию, начало которой было положено «Манифестом Коммунистической партии». В нем К. Марксом и Ф. Энгельсом обосновываются «…новое миросозерцание, последовательный материализм, охватывающий и область социальной жизни, диалектика, как наиболее всестороннее и глубокое учение о развитии, теория классовой борьбы и всемирно-исторической роли пролетариата, творца нового, коммунистического общества» . Марксизм, возникший в 40-х годах XVIII в., явился научным выражением коренных интересов рабочего класса, закономерным результатом предшествовавшего идейного развития общества. Он зародился и сформировался в период значительного обострения классовых противоречий между буржуазией и пролетариатом.
Это в свою очередь ускорило отход буржуазии оттого мировоззрения, под знаменем которого она утверждалась как господствующая сила общества, от ярко выраженной антицерковной идеологии с преобладающим механистическим материализмом к агностицизму и все более открытому клерикализму, к различным эклектическим воззрениям. Данный процесс особенно усилился после Парижской Коммуны.
В последней трети XIX столетия в развитии капиталистического общества при сохранении основных его черт проявился ряд новых свойств, которые к началу XX в. привели к переходу капитализма в монополистическую стадию со свойственными ей экономическими, политическими и социально-культурными тенденциями развития. Началась последняя стадия развития капиталистического общества.
Для каждой из этих ступеней развития капитализма в той или иной мере характерны отличительные особенности развития естествознания и медицины.
Борьба идей с нарастающей силой развернулась в естествознании и медицине, где одни обветшалые воззрения сменялись другими, несколько подновленными. Многие из них возрождались из осколков свернутых догм и представлений.
Несмотря на проделанную естествоиспытателями и врачами XVIII в. титаническую работу по накоплению объективных данных о природных явлениях, о здоровье и болезнях людей и пересмотру своих позиций, к этому времени все еще занимали господствующее положение идеалистические представления о природе в целом, виталистические воззрения на жизнедеятельность организма и болезненные процессы в нем.
В конце XVIII в. все еще довольно значительное влияние на взгляды врачей оказывали анимизм Г.-Э. Шталя (см. выше), теория «физиологических свойств» – представление о руководящей роли духа в органических процессах – и вытекающая из нее концепция о раздражимости А. Галлера (см. выше), витализм Т. Борде и П.-Ж. Бартеза (см. выше) и др. В конце XVIII – начале XIX в. эти концепции получили определенную трансформацию в новых теоретических построениях и клинической практике.
Например, учение А. Галлера о раздражимости как об особых свойствах тонкой структуры частей тела, довольно широкое распространение и дальнейшее углубление получила среди английских и французских врачей. У. Куллен в 1777 г. выдвинул положение о том, что все функции организма в здоровом и больном состоянии берут свое начало в нервной системе, что этот так называемый нервный принцип (как что-то самодовлеющее и обособленное) регулирует все процессы в организме и в случае заболевания восстанавливает нормальные отношения в нем, вызывая судороги или атонию. С этих позиций У. Куллен рассматривал лихорадку как выражение естественного целебного процесса, представляющую собой преимущественно судорожное сокращение тончайших окончаний артерий, в результате которого происходят ускорение сердечной деятельности и возбуждение сосудов. В этом плане он объяснял и воспаление. По такому же принципу была сформулирована упрощенная теория терапии болезней, согласно которой атонические состояния должны врачеваться раздражающими средствами, а судорожные – противосудорожными и успокаивающими.
Шотландский врач Дж. Броун считал, что жизнь организма представляет собой итог постоянных воздействий со стороны «раздражений», которые он делил на внешние (холод, тепло, воздушные течения, пища и т. п.) и внутренние (психические явления, сокращения мышц, нравственные позиции и т. д.), общие и местные. Раздражения в свою очередь вызывают возбуждения и постоянно держат организм в таком состоянии. Здоровье проявляется возбуждением организма средней степени, а болезнь – местным или общим повышением или понижением возбуждения. В связи с этим Дж. Броун делил болезни на два типа – стенические и астенические, что освобождало от необходимости диагностики и сводило лечение к понижению или повышению раздражимости.
Основываясь на теоретических принципах У. Куллена и Дж. Броуна, парижский врач Ф. Бруссе в первой четверти XIX в. усилил виталистические позиции их системы в клинической деятельности. Он признавал особую силу, присущую организму, которая лишь в теле способна вызывать те или иные химические и физические явления и для своего проявления нуждается во внешних раздражениях, особенно в тепле. Как и у его предшественников, здоровье по Ф. Бруссе представляет собой состояние раздражения средней степени, а болезнь – усиление или ослабление раздражений. Болезненное раздражение сначала поражает одну часть тела, а затем по нервным путям, благодаря «симпатиям» (тоже особая сила), распространяется по всему телу, вызывает головокружение, боли в сердце, лихорадку и др. Фокусом развития болезни является пищеварительный тракт, а исходным пунктом любого заболевания – гастроэнтерит. Считая, что раздражение составляет основу воспаления, он полагал, что главной задачей врача является погашение его с самого начала. С этой целью было признано необходимым применять кровопускания, пиявки, банки преимущественно в области желудка и кишечника. Эту же функцию призваны были выполнять легкая диета, мочегонные, рвотные и подобные средства. Простота, доведенная до крайней упрощенности, сделала бруссеизм модой в медицине своего времени.
Исходя из сложившегося в XVIII в. представления о том, что так называемый флюид, распространенный во вселенной (напоминает «пневму» египтян и Галена), обусловливает разнообразное воздействие на все тела мироздания, в том числе на живые существа, Ф. Месмер (1734-1815) назвал это явление «животным магнетизмом». Используя опыты Гальвани, он утверждал, что при помощи магнитов можно воздействовать на болезненные состояния организма, которые представляют собой отклонение от нормального положения «животного магнетизма». В дальнейшем Ф. Месмер воздействие на «животный магнетизм» магнитом заменил силой воздействия врачевателя с помощью прикосновения или поглаживания рукой объекта, а еще позднее – силой воздействия «концентрированных волн». Несмотря на усиленные протесты многих врачей и отрицательную позицию специальной парижской комиссии, признавшей опыты Ф. Месмера лишенными всякой фактической основы, месмеризм в обстановке неустойчивых мировоззренческих позиций и мистицизма получил распространение в определенных врачебных кругах.
Вершиной спекулятивных построений явилась гомеопатия С. Ганеманна, который в период с 1797 по 1811 г. опубликовал ряд работ, провозгласив принцип врачевания лекарствами, вызывающими в организме здорового человека симптомы, подобные болезням (так, кора хинного дерева обусловливает явления, похожие на малярию). Это состояние он объяснял тем, что болезнь имеет чисто духовный, нематериальный характер и зависит от расстройства жизненной силы, представляя собой своего рода ее извращение. Сущность болезни как и причины, вызвавшие ее, недоступна пониманию, в связи с чем деятельность врача должна быть направлена на устранение симптомов лекарствами, вызывающими подобный процесс и способствующими «потуханию» первоначального процесса (simiiia similibus curantur – подобное лечится подобным). Лекарство оказывает действие не за счет его вещественного состава, утверждал С. Ганеманн, а в результате заключающихся в нем нематериальных сил. Чем меньше доза, тем сильнее его действие. Наиболее полное проявление заключающейся в лекарстве силы достигается разжижением и «потенцированием» его, разведением спиртом в многомиллиардном соотношении, когда фактически действующее начало лекарства устраняется и ему якобы сообщалась динамизированная и потенцированная сила.
Однако эти концепции встречали активное противодействие. На протяжении всего времени формирования буржуазного общества главной противоборствующей им силой явились врачи, воспитанные на прогрессивных традициях французского материализма. К. Маркс, упоминая об этой группе врачей-материалистов, писал: «Механистический французский материализм примкнул к физике Декарта в противоположность его метафизике, Его ученики были по профессии антиметафизики, а именно – физики.
Врач Леруа кладет начало этой школе, в лице врача Кабаниса она достигает своего кульминационного пункта, врач Ламетри является ее центром» .
Еще в середине XVII в. А. Леруа (1598-1679), один из активнейших последователей учения Р. Декарта о материалистических основах мира и его взглядов на человека как на машину, выступил против высказываний Р. Декарта о наличии души, которая якобы существует параллельно телу и против развиваемого Р. Декартом положения «о врожденных идеях». А. Леруа материализует душу, отождествляет ее с телом, объявляя ее модусом тела, а идеи представляет в виде механических движений. Он активно и последовательно защищал учение У. Гарвея о кровообращении. На диспуте в Утрехтском университете в 1640 г. он одержал победу, отстаивая материалистические основы этого учения и выступив против схоластических представлений о жизни.
Второй крупный представитель этого направления врач Ж. Ламетри (1709-1751) выступил против схоластики и устаревших средневековых методов врачевания. В своем труде «Политика врача Маккиавели» он резко критиковал профессоров медицинского факультета Парижского университета, являвшегося оплотом галенизма и схоластики, за что подвергся преследованию со стороны духовенства и властей.
На основе многочисленных наблюдений в области естествознания он стал рассматривать многообразие явлений природы как единый процесс, «обозрев природу в целом». В своих произведениях «Человек – растение» и «Система Эпикура» Ж. Ламетри утверждал, что органический мир развивается от очень несложных первых поколений существ к более совершенным, высшим организмам. Таким образом, он стал на позиции признания эволюции мира, когда, по словам Ф. Энгельса, естествоиспытатели считали мир «чем-то окостенелым, неизменным», «чем-то созданным сразу». В своих работах «Трактат о душе», «Человек – машина» Ж. Ламетри выдвинул тезис об объективном, опытном методе изучения высшей нервной деятельности, выступил против идеи о животных духах, рассматривая психические процессы как вещественные. Он возражал против утверждения о самопроизвольном зарождении высокоорганизованных носителей жизни.
Замыкавший плеяду врачей-материалистов П. Кабанис (1757-1808) явился активным участником Великой французской революции. Он принял участие в перестройке высшего образования после закрытия прежних учебных заведений, известных своим консерватизмом и засилием контрреволюционных сил. Ему принадлежит инициатива реорганизации больничного дела во Франции на клинических основах.
В книге «Взгляд на революцию в медицине и ее преобразование» П. Кабанис, опираясь на достижения французских естествоиспытателей (Ж. Бюффон, Ж. Кювье и др.) проявил себя сторонником теории смены видов, ибо, по его мнению, приобретаемые в индивидуальной жизни признаки передаются по наследству и в конечном итоге приводят к созданию новой породы. П. Кабанис в отличие от многих современников считал, что человеческим познаниям предела не существует. С несколько повышенным оптимизмом он писал: «Уже выяснен ряд вопросов, которые раньше считались неразрешимыми, проанализировано все то, что считалось не подлежащим анализу. Можно ли после этого поставить границы для открытий, результаты которых мы можем видеть собственными глазами и в которых мы непосредственно заинтересованы?»
В созданном в Париже Национальном институте наук и искусств П. Кабанис в 1796-1798 гг. прочел курс лекций, которые в 1802 г. вышли отдельной книгой под названием «Отношение между физической и нравственной природой человека». В ней он развивал мысль об усовершенствовании человеческого рода, которому должна способствовать медицина. Считая изменчивость живых организмов результатом влияния преимущественно климата и употребляемой пищи, П. Кабанис и усовершенствование человеческого рода рассматривал под воздействием этих факторов с участием нервной системы в процессе индивидуальной жизни. На данной основе были сформулированы рекомендации физического и нравственного усовершенствования личности путем гигиенического воспитания. П. Кабанис рекомендовал, «чтобы правительство, подчиненное влиянию общественного здравого смысла, своим утверждением немедленно переводило бы в закон действительные успехи в понятиях». Тем самым он проявлял характерный для французских материалистов XVIII в. «идеализм вверху».
Во взглядах на познаваемость окружающего мира П. Кабанис придавал значение органам чувств и их высшему звену – головному мозгу. «Без чувствительности мы не могли бы себе составить понятия о существовании предметов вне нас, мы не могли бы отличить и нашего собственного существования, т. е. мы и не существовали бы». При объяснении мыслительной деятельности мозга П. Кабанис использовал вульгарно-материалистический подход, считая, что мозг «переваривает впечатления, что он органически выделяет мысль».
Несмотря на многие слабые стороны учения врачей-материалистов XVII-XVIII вв., их медико-философские произведения и общественно-врачебная позиция противостояли идеализму в различных его разновидностях.
На развитие медицины в XIX в. оказали влияние крупные естественнонаучные открытия конца XVIII – первой половины XIX в. В этот период шел процесс быстрого накопления фактических сведений об окружающей природе, но естествоиспытатели большей частью рассматривали ее как случайное скопление предметов и явлений, не выявляя общности и переходных граней между органической и неорганической природой.
Достижения в области механики газов, появление органической химии, способствовавшей получению из неорганических веществ органических соединений, развитие эмбриологии, палеонтологии, сравнительной анатомии растений и животных способствовали познанию взаимной связи процессов, совершающихся в природе. Особое значение в этом вопросе Ф. Энгельс придавал трем великим естественнонаучным открытиям: клетки, закона превращения энергии, учения об эволюции окружающего мира .
Завершению теории клеточного строения организмов предшествовал ряд наблюдений и открытий. Исходные позиции мы находим в воззрениях представителей древнегреческой ионической школы, атомистических представлениях Демокрита и Эпикура. Внимание к проблеме клеточного строения организмов проявилось после того, как ученые вслед за А. Везалием внесли огромный вклад в изучение анатомии. Стимулом к этому послужили исследования М. Мальпиги и А. Левенгука. М. Мальпиги в 1648 г. при увеличении наблюдал кровяные тельца, изучал строение желез. Один из создателей микроскопа А. Левенгук в многочисленных опытах попытался проникнуть в такие тайники жизни, которые были скрыты от невооруженного глаза исследователя. Он наблюдал тончайшее строение мышц, костной ткани, эпидермиса, кровяные тельца и др. В середине XVIII в. К. Вольф указал на то, что все растительные и животные организмы происходят из пузырьков, и это значительно приблизило исследователей к обоснованию клеточной теории.
В течение первой трети XIX в. отмечалось интенсивное исследование мельчайших структур под микроскопом более усовершенствованных моделей. В 20-х годах французские естествоиспытатели и врачи Тюрпен, ф. Распайль и Р. Дютраше, немецкие – Г. Моль и ф. Мейен установили клеточное строение растений и животных. Ф. Распайль в 1824-1825 гг. сформулировал положение о клетке как основном структурном элементе растений и животных. Но его открытие не стало в то время достоянием науки из-за активного участия автора в революции 1830 г. М. Шлейден в связи с этим цинично писал: «Цитировать Распайля несогласно с достоинством науки».
В последующие годы был внесен ряд новых дополнений в эти данные. В 1830 г. английский ботаник Р. Броун описал клеточное ядро. В 1834 г. русский ученый П. Ф. Горянинов сообщил о клеточном строении растений и животных. В 1837 г. чешский врач Е. Пуркине сформулировал вывод об общности элементарных составных частей животных и растений.
На основе этих многочисленных и длительно формировавшихся воззрений в 1838 г. немецкий ботаник М. Шлейден (1804-1881) и в 1839 г. врач Т. Шванн (1810-1882) завершили обоснование клеточного строения растений и животных. М. Шлейден утверждал, что жизнедеятельность клеток дает возможность постигнуть основы жизнедеятельности всего организма. «Как для физиологии растений, так и для общей физиологии жизнедеятельность отдельных клеток является главнейшей и совершенно неизбежной основой», – писал он. Т. Шванн в своем труде «Микроскопические исследования о соответствии в структуре и росте животных и растений». Он вслед за Е. Пуркине показал тождественность клеточного строения животных и растений.
Во второй половине XIX в. учение о клетке и клеточном строении получило дальнейшее развитие. Было установлено, что протоплазма играет в клетке ведущую роль. Некоторые ученые наделяли протоплазму жизненными свойствами (один шаг до «жизненной силы»). Ряд исследователей (Э. Бркжке, Л. Биль, М. Шульце и др.) сформулировали представление о клетке как о самостоятельном существе, ведущем особую, индивидуальную жизнь, в связи с чем весь организм рассматривался как объединение огромного количества живых первичных существ.
Т. Шванн (1810-1882).
Однако несмотря на крайние позиции в оценке значения клеток в организме, обоснование клеточного строения растительного и животного мира позволило установить материальный субстрат одного из звеньев живых организмов и выявить единство растительного и животного организмов.
Вторым великим открытием XIX в. явилось обоснование закона превращения энергии в организме. Существовавшие со времен рабовладельческого строя представления о превращении пищи в кровь и твердые части организма для его жизнедеятельности не давали ответа на вопрос, как и почему это происходит. Не отвечали на эти вопросы также ятрохимические и ятрофизические представления XVI-XVIII вв.
Объяснению процесса превращения энергии предшествовало открытие закона сохранения вещества и силы: в 1748 г. М. В. Ломоносовым, а в 1773 г. французским ученым А. Лавуазье. М. В. Ломоносов установил, «что сколько у одного тела отнимется, столько присовокупится к другому», а также «тело, движущее своею силою другое, столько же оные у себя теряет, сколько сообщает другому, которое от него движение получает». Лавуазье в свою очередь утверждал, что «во всяком превращении имеется одинаковое количество материи как до, так и после него, что качество и количество вещества остаются теми же, происходят лишь изменения, модификации». А. Лавуазье и П. Лаплас произвели первые калориметрические исследования в опытах на животных.
В 1842 г. немецкий врач Ю. Р. Майер (1814-1878) открыл механический эквивалент тепла, позже положенный в основу закона сохранения энергии. Работая в тропических условиях на острове Ява, занимаясь врачебной практикой, он обнаружил при частых кровопусканиях у туземцев более яркую окраску венозной крови, чем у жителей более высоких широт. Он объяснил это явление большим содержанием кислорода в крови у местных жителей вследствие того, что окислительные процессы в тропиках протекают менее интенсивно, и в условиях более высокой температуры организм отдает меньше тепла во внешнюю среду. Попутно он установил соотношение между обменом веществ и дыханием. Р. Майер на основе полученных данных поставил вопрос об изучении теплового баланса в животном организме. Английский физик Дж. Джоуль, экспериментально подтвердив выводы Р. Майера, установил механический эквивалент теплоты. Немецкий физиолог и физик Г. Гельмгольц в 1847 г. показал, что этот закон применим и к явлениям жизни. Тем самым было завершено обоснование закона превращения энергии, который имел принципиально важное значение в изучении обмена веществ в животном организме без участия «жизненной силы».
Третьим великим открытием естествознания Ф. Энгельс называет учение об эволюционном развитии органического мира. Первоначальные представления о развитии с примесью теургических воззрений встречаются в трудах ученых Древнего Востока. Более развернутая концепция развития была сформулирована в трудах Аристотеля («История развития животных»). Внимание к данному вопросу вновь повысилось в эпоху Возрождения (А. Фабриций, Г. Фаллопий, У. Гарвей, Р. Грааф, М. Мальпиги и др.). Однако до половины XVIII в. понятие развития сводилось исключительно к представлению о росте частей зародыша, уже существующих и преформированных в нем. Эти взгляды разделял и А. Галлер. Первое известное представление об эволюции на основе эксперимента было изложено в 1759 г. уроженцем Берлина К. Вольфом (1733-1794), с начала 60-х годов до конца жизни работавшего в Петербурге. В труде «Теория зарождения» К. Вольф утверждал, что зародыш претерпевает ряд ступеней развития, преимущественно в связи с оплодотворением. Яйцо сначала не имеет зародышевой организации, и только после оплодотворения в нем постепенно развиваются отдельные органы; в зародыше происходит образование всех частей – эпигенез, или постформирование. Современник К. Вольфа Дж. Гентер высказал предположение о том, что развитие высших животных представляет собой повторение ступеней развития низших. Идеи эволюции поддерживали в XVIII в. в Германии Л. Окен, во Франции Ж. Сент-Иллер. В 1775 г. русский ученый А. Каверзнев в своей диссертации доказывал изменчивость животных организмов.
Крупной вехой на пути создания эволюционной теории явилось учение французского естествоиспытателя Ж. Ламарка (1744-1829) об историческом развитии органического мира. Основной идеей Ж- Ламарка, высказанной им в сочинении «Философия зоологии», было утверждение, что между видами животных нет резких граней и виды не являются постоянными. Он считал, что приобретение новых свойств и изменение видов происходят под влиянием окружающей среды путем наследования новых признаков.
Более активное изучение эволюционного развития началось после открытия в 1825 г. Е. Пуркине зародышевого пузырька в курином яйце и подробного описания тартуским профессором К. Бэром в 1827 г. яйца млекопитающих. Петербургский профессор X. И. Пандер высказал предположение о зародышевых листках.
К. М. Бэр и X. И. Пандер стояли на позициях трансформации организмов. В 1837 г. П. Ф. Горянинов доказывал непостоянство видов и отстаивал идею эволюции, распространяя ее на все организмы, включая человека. Вслед за ним в России целая плеяда ученых выступила с эволюционистскими воззрениями (Л. Боянус, Э. Эйхвальд, Е. Снядецкий, К. Ф. Рулье, Н. А. Северцев, А. Н. Бекетов и др.).
Ч. Дарвин (1809-1882).
Во второй трети XIX в. сложились условия для завершения разработки учения об эволюции органического мира. Эту задачу выполнил английский естествоиспытатель Ч. Дарвин (1809-1882). Имея основательную естественнонаучную подготовку, он в качестве натуралиста принял участие в кругосветной экспедиции на корабле «Бигль», в результате которой накопил огромный сравнительный материал о живущих и ископаемых видах животных и растений. Используя опыт по выведению новых сортов растений и пород животных, искусственному отбору при решении данной задачи и свои многочисленные данные о развитии, Ч. Дарвин поднялся до уровня обобщения всех этих данных, создав теорию изменяемости биологических видов и их преемственности. Это учение он изложил в книге «О происхождении видов путем естественного отбора или сохранение благоприятствуемых пород в борьбе за существование» (1859).
Изменения биологических видов, считал Ч. Дарвин, происходят по линии отбора отклоняющихся признаков, которые повторяются в последующих поколениях, т. е. наследуются. Для полного закрепления линии развития необходимо, чтобы наряду с изменчивостью и наследованием осуществлялся процесс выживаемости видов с вновь приобретенными качествами. Центральным звеном этой триады, составляющей единое целое эволюционного процесса, Ч. Дарвин признавал наследование приобретенных свойств. Он выявил действие в природе естественного отбора, который происходит стихийно, как закономерный процесс взаимоотношения живых существ с окружающими условиями (климат, географическое положение, почва, наличие популяций других видов и т. п.). Ч. Дарвин полагал, что существование особей и отдельных видов, их изменения обусловливаются беспрерывным процессом борьбы за существование. Однако он, как было подтверждено впоследствии, преувеличил значение борьбы за существование и в угоду социологическим концепциям своего времени механически перенес это представление на человеческое общество. В такой же мере неосновательной была его солидарность со спекулятивной теорией Т. Мальтуса (см. ниже) о перенаселении. Ч. Дарвин рассматривал процесс эволюции как постепенное количественное изменение органического мира, без скачков и резких переходов.
Однако несмотря на некоторые слабые стороны учения Ч. Дарвина, на которые позднее указали прогрессивные естествоиспытатели, философы и основоположники научного социализма, его эволюционная теория имела непреходящее революционное значение, поскольку утверждала материалистическое понимание развития органического мира и изгоняла из этого процесса «жизненную силу» и теургическое начало. Ф. Энгельс высоко оценил значение данного открытия. Он писал: «Благодаря этому не только стало возможным объяснение существующих представителей органической жизни, но и дана основа для предыстории человеческого духа, для прослеживания различных ступеней его развития, начиная от простой, бесструктурной, но ощущающей раздражения протоплазмы низших организмов и кончая мыслящим мозгом человека. А без этой предыстории существование мыслящего человеческого мозга останется чудом» . В. И. Ленин указывал: «…Дарвин положил конец воззрению на виды животных и растений, как на ничем не связанные, случайные, „богом созданные" и неизменяемые, и впервые поставил биологию на вполне научную почву, установив изменяемость видов и преемственность между ними» .
Наносившая удар религиозному мировоззрению книга Ч. Дарвина подверглась резким нападкам со стороны служителей богословия и ученых клерикального направления. Вместе с тем естествоиспытатели и врачи с материалистическим мировоззрением продолжили разработку данной проблемы и получили много ценных новых данных. Особенно плодотворную работу провели русские ученые И. М. Сеченов, А. О. Ковалевский и В. О. Ковалевский, И. И. Мечников, К. А. Тимирязев и др., революционеры-демократы Н. Г. Чернышевский и Д. И. Писарев. Они внесли в учение Ч. Дарвина понятие скачка, качественных изменений, конкретизировали его применительно к различным явлениям живой природы. Дарвинизм в России обрел свою вторую родину.
Важным дополнением к эволюционной теории Ч. Дарвина стал сформулированный Э. Геккелем (1834-1919) основной биогенетический закон развития, по которому высшие животные существа в эмбриональном состоянии должны проделать весь путь развития своих предшественников. Иначе говоря, развитие особи (онтогенез) представляет собой быстро протекающее историческое развитие рода (филогенез), имевшее место в течение многих тысячелетий.
Таким образом, естественнонаучные открытия позволяли преодолеть метафизический взгляд на природу, способствовали формированию диалектического воззрения. Они раскрывали единство между органической и неорганической природой, между растительным и животным миром, устанавливали всеобщую связь явлений, создавали прочный фундамент естествознания на базе учения о развитии.
С конца XVIII и на протяжении почти всего XIX в. проводилось изучение строения и физиологических функций организма. В этот период завершалось исследование анатомии человеческого тела невооруженным глазом и с помощью скальпеля. Одним из крупнейших анатомов этого переходного времени был французский анатом, физиолог и патолог К. Биша (1771-1802). Основными трудами К. Биша были «Трактат об оболочках», «Физиологические исследования о жизни и смерти» и «Общая анатомия в приложении к физиологии и медицине». К. Биша разработал учение о тканях, согласно которому организм состоит из 21 ткани, в том числе из общих тканевых систем, распространенных повсеместно (клетчатка, нервная ткань, сосудистая и лимфатическая системы), и особых тканевых систем, которые имеют ограниченное распространение, свойственны определенным частям тела (мышечная, костная, костномозговая, железистая, серозные и слизистые оболочки и т. п.). Все ткани обладают двумя общими жизненными свойствами: растяжимостью (чувствительностью) и сократительностью. Ткань любой части тела имеет одинаковое строение, одни и те же свойства и одинаковое предрасположение, в результате чего болезненные изменения в ней получают однотипные формы. Все отправления организма, включая и патологические, осуществляются при взаимных связях, которые К. Биша называет симпатиями. Он считал, что ткани, составляющие основу органов, ведут самостоятельную жизнь независимо от жизни самих органов. Выступив против объяснения процессов в организме человека с позиций гидравлики и других механо-физических и химических концепций, К. Биша разделял виталистические воззрения, что, с одной стороны, было направлено против упрощенных взглядов на строение и функции организма, с другой – отражало слабость естественнонаучных позиций конца XVIII в.
Одновременно расчищался путь для нового этапа развития физиологии. Уже в XVIII в. профессор Геттингенского университета А. Галлер (см. выше), следуя традициям, заложенным А. Везалием, способствовал утверждению экспериментальной физиологии, основанной на вивисекциях. Он основательно изучил строение и функции сердца, костей, органов пищеварительной системы, установил автоматичность сократительной деятельности сердца, причины которой находятся в самом сердце. Ему принадлежит открытие влияния желчи на перистальтику кишок, выявление функции печени в акте пищеварения и т. д.
Во второй половине XVIII – начале XIX в. усилилось внимание физиологов к экспериментальному изучению нервной системы. Итальянский анатом и физиолог Л. Гальвани (1737-1798) заложил научные основы изучения животного электричества, которое, по его мнению, образуется в головном мозге и по нервам доставляется органам. С этих позиций он стремился объяснить жизненные явления. В частности, он считал, что болезни (в первую очередь нервные) можно свести к изменениям электрического флюида в организме. Полученные при электрофизиологических опытах Л. Гальвани данные о животном электричестве положили начало новому направлению в медицине – гальванизму.
Изучению нервной системы была посвящена экспериментальная деятельность чешского ученого И. Прохаски (1749-1820). В своем труде «О структуре нервов» (1779) он описал функциональное значение передних и задних корешков спинного мозга, развил учение о нервном рефлексе. В отличие от А. Галлера, который не смог установить связь между нервами и другими системами организма, И. Прохаска считал, что нервы являются посредниками между внешней средой и организмом.
Его учебник по физиологии в первой половине века являлся признанным пособием в ряде стран Европы и был переведен на русский язык. В нем физиологические явления рассматривались с учетом целостности организма.
В дальнейшем внимание к изучению нервной системы проявили английский хирург и физиолог Ч. Белл (1774-1842) и французский физиолог Ф. Мажанди (1783-1855). Ч. Белл в 1824 г. углубил исследование роли передних и задних корешков спинного мозга, более четко установил распределение чувствительных и двигательных волокон между задними и передними корешками. Ф. Мажанди независимо от Ч. Белла в 1826 г. повторил аналогичные опыты.
Рис. 16. Клод Бернар в физиологической лаборатории.
Ученик К. Биша Ф. Мажанди явился одним из выдающихся представителей экспериментальной физиологии первой половины XIX в. Он считал, что единственным надежным источником знаний является опыт. С этой целью он довел до совершенства технику вивисекционных исследований и сделал их неотъемлемой частью преподавания физиологии. Он считал, что все жизненные явления, кроме нервной деятельности, сводятся к физиолого-химическим и физическим законам.
Являясь крупным экспериментатором, Ф. Мажанди выступал против всякой теории, утверждая, что «теории – не больше чем слова», ибо факты, добытые опытным путем, при их сопоставлении сами себя объясняют. Его девизом было: «Когда я экспериментирую, я имею только глаза и уши и вовсе не имею мозга». Этот ползучий эмпиризм не только обесценивал результаты экспериментальных исследований, но и заставлял делать неправильные выводы, в результате чего фактические результаты многочисленных опытов оказались весьма скромными.
Ученик Ф. Мажанди К. Бернар (1813-1878) (рис. 16) довел вивисекционный эксперимент до уровня искусства. Его лаборатория привлекла физиологов, патологов и клиницистов европейского континента. В ней работали русские ученые И. М. Сеченов, С. П. Боткин, И. Р. Тарханов и др. Поставив перед собой цель создать экспериментальную медицину, объединяющую физиологию, патологию и терапию, К. Бернар сделал ряд крупных открытий и обогатил многие отделы общей и патологической физиологии новыми существенными данными. Им детально изучены физиологические механизмы сокоотделения и установлено значение переваривающих свойств слюны, желудочного сока и секрета поджелудочной железы для здорового и больного организмов. Он открыл роль поджелудочной железы в процессе переваривания жиров, гликогенообразующую функцию печени и способность превращения печенью гликогена в сахар. С целью доказательства наличия центра, регулирующего углеводный обмен в организме, К. Бернар делал укол в дно IV желудочка мозга («сахарный укол»), в результате чего происходило выведение сахара с мочой. Им создана теория сахарного мочеизнурения (диабета). Ему принадлежит установление роли симпатической нервной системы в регуляции сосудодвигательных функций. Важное место в науке занимают работы К. Бернара по теоретическим проблемам медицины. Исходя из убеждения, что «физиология – это научный стержень, на котором держатся все медицинские науки», он считал, что «врач-экспериментатор есть врач будущего».
В своей практической деятельности К. Бернар стоял на материалистических позициях. Он стремился выявлять непосредственные материальные причины явлений. Это положение распространялось им на все процессы, кроме первопричинности явлений и сущности болезней. По этому поводу он говорил: «Физиолог или медик не должен воображать, что ему предстоит отыскивать причину жизни или сущность болезней. Это значило бы совершенно терять свое время на преследование фантома». Отсюда отрицание возможности познания строения организма на основе эволюционного учения.
Возражая против спекулятивных систем в медицине, он в то же время выступал против философских обобщений экспериментальных данных и в конечном итоге – против философии вообще.
Эту тенденцию естествоиспытателей и ее последствия довольно точно охарактеризовал Ф. Энгельс: «Какую бы позу ни принимали естествоиспытатели, над ними властвует философия. Вопрос лишь в том, желают ли они, чтобы над ними властвовала какая-нибудь скверная модная философия, или же они желают руководствоваться такой формой теоретического мышления, которая основывается на знакомстве с историей мышления и ее достижениями».
«Скверная модная философия» привела К. Бернара на позиции агностицизма к отрицанию познания причинности в жизнедеятельности организма и допущению «творящей идеи», «направляющей силы».
Такая позиция была характерна и для крупнейшего немецкого физиолога И. Мюллера (1801-1858), учителя ряда выдающихся деятелей медицины и естествознания: И. Либеркюна, Т. Шванна, К. Людвига, Р. Вирхова, Э. Дюбуа-Реймона, Г. Гельмгольца, Э. Брюкке, В. Пфлюгера.
Трудно найти раздел в физиологии, в который бы И. Мюллер не внес существенный вклад, где не сделал бы открытия. Он явился одним из основателей физикохимического направления в физиологии. И. Мюллер исследовал строение и функции органов чувств (зрения, слуха, звука и речи), изучил действие нервной системы у различных животных, выявил стадии развития мочеполовой системы, расширил представления о рефлексах, тщательно изучил состав крови и т. д. Важной заслугой И. Мюллера является основание сравнительной физиологии и утверждение, что физиология может быть только сравнительной. Как и многие естествоиспытатели того времени, он стоял на позициях витализма. Однако его «жизненная сила» была наделена физико-химическими свойствами. На основе этих представлений он создал «закон специфической энергии органов чувств», сводившийся к признанию того, что разнообразные раздражения, направленные на один и тот же орган чувств, вызывают всегда одно и то же ощущение, которое возникает через соответствующий орган чувств; в то же время одни и те же раздражения, направленные на различные органы чувств, проявляются в виде различных ощущений в соответствии со свойствами органа чувств, на который он воздействует. Согласно данному закону, ощущение органов чувств не отражает состояние внешней среды, не передает нашему сознанию те или иные качества и состояния предметов и явлений окружающего мира, а наоборот, представляет собой передачу сознанию качества и состояния, воспринимающего нерва под воздействием внешних факторов.
И. Мюллер (1801-1858)
«В 1866 г. Л. Фейербах обрушился на Иоганнеса Мюллера, знаменитого основателя новейшей физиологии, и причислил его “физиологическим идеалистам”». Данная позиция И. Мюллера не являлась исключением, ибо, по утверждению В. И. Ленина, “…ряд крупных физиологов гнул в те времена к идеализму и кантианству”.
Важнейшие позиции в области исследований и мировоззрение И. Мюллера нашли продолжение в деятельности его ученика Г. Гельмгольца, который применял физико-химические методы в физиологии для объяснения жизненных явлений. Математически обосновав в 1847 г. закон превращения энергии, сформулированный за 5 лет до этого Р. Майером, он утверждал, что все жизненные процессы в организме происходят по логике данного закона и не нуждаются в признании особой «жизненной силы». Среди его исследований важное значение имеют работы по обнаружению и измерению теплообразования в мышце, измерению скорости распространения возбуждения в нервах, определению скрытого периода рефлексов и др. В отличие от И. Мюллера он считал, что наши представления формируются под воздействием внешних факторов на органы чувств человека, однако эти представления являются совокупностью условных знаков (символов, иероглифов), которые не имеют ничего общего с предметами внешнего мира.
Начатые И. Мюллером электрофизиологические исследования нервной деятельности были продолжены его учеником Э. Дюбуа-Реймоном (1818-1896). Применив технику гальванического раздражения, он установил наличие в живом организме мельчайших электрических токов, что явилось фундаментальным открытием в физиологии. В связи с этим у многих появилось мнение, будто бы в электрических явлениях можно найти разгадку жизни. Однако вследствие несовершенной методики скоро выявилась несостоятельность данного предположения и наступила пора разочарования. Это оказало влияние и на позиции Э. Дюбуа-Реймона. В своей речи «О границах познания природы» на съезде естествоиспытателей и врачей в 1882 г. он утверждал невозможность познания истоков духовной деятельности. «Как в понимании силы и материи, точно так же и в понимании духовной деятельности из материальных условий человечества, несмотря на все открытия естествознания, не сделано за два тысячелетия никакого существенного приобретения, да и никогда не будет сделано «Ignora-bimus».
Немецкий физиолог К. Людвиг (1816-1895), в лаборатории которого работали русские ученые П. М. Догель, В. В. Пашутин, И. М. Сеченов, И. П. Павлов, В. А. Бец, С. П. Боткин и др., заложил основы изучения механизма мочеотделения, кровяного давления, создал графический метод исследования кровяного давления сконструированным им кимографом (1847).
Немецкий врач и химик Ф. Велер (1800-1882), синтезировав в 1828 г. в лаборатории искусственную мочевину, которая производится только живыми организмами, тем самым дал убедительный материал, свидетельствующий о том, что для образования органических веществ не требуется «жизненная сила». Химик Ю. Либих (1803-1873) вместе с Ф. Веллером продолжил исследования мочевой кислоты, масла горьких миндалей и заложил основы теории сложных радикалов органических веществ. Он усовершенствовал аппарат для сжигания органических соединений (печь Либиха) и с его помощью пытался воспроизвести энергетические процессы в животном организме, уподобляя процессы пищеварения сжиганию продуктов в печи. В 1839 г. им была разработана химическая теория брожения, сыгравшая определенную роль в изучении процессов обмена веществ. Исходные позиции теории Ю. Либиха смыкались со взглядами представителей теории флогистона. Объяснение содержания процесса брожения как химического не выдержало испытания временем, уступив место в конце 50-х годов обоснованию, данному Л. Пастером (см. ниже): спиртовое брожение представляет собой биологический процесс.
На почве неустойчивых мировоззренческих позиций крупных исследователей XIX в., которые в большей или меньшей мере отдавали дань витализму и агностицизму, в середине XIX в. получил развитие вульгарный материализм, видными представителями которого были К. Фохт, Л. Бюхнер, Я. Молешотт. Жизненные явления вульгарные материалисты – «дешевые разносчики материализма», по выражению Ф. Энгельса, рассматривали упрощенно, только на основе физики и химии. В середине XIX в., когда естествознание и медицина добились огромных достижений в понимании жизненных явлений, физико-химическое направление вульгарноматериалистического плана являлось шагом назад.
В условиях утверждения экспериментального метода получило развитие учение о процессе болезни. Систематические вскрытия трупов умерших больных, начатые Т. Боне и И. Вепфером в XVII в., были продолжены„ в XVIII в. рядом крупных исследователей и во второй половине столетия завершились оформлением нового направления в медицине – патологической анатомии, основателем которой был Дж. Морганьи.
Существенное значение в развитии патологической анатомии имела деятельность К. Биша (см. выше), разработавшего учение о патологическом процессе в тканях. Это учение К. Биша противостояло различным спекулятивным взглядам на болезни и было поставлено на почву реальной действительности.
Особенно важный вклад в развитие описательной патологической анатомии внес профессор Венского университета, чех по происхождению, К. Рокитанский (1804-1878). Его основной труд «Руководство по патологической анатомии» (1841-1846) был построен на богатом фактическом материале, собранном автором в результате неутомимых усилий, благодаря высокому техническому совершенству вскрытий. Оценивая труд К. Рокитанского, Р. Вирхов назвал его Линнеем патологической анатомии. Крупным шагом вперед в работах К Рокитанского явилось сочетание макро- и микроскопических исследований патологических изменений. В теоретическом плане его взгляды базировались на гуморальных представлениях, своими истоками уходящих во времена Гиппократа. Он воскресил гиппократовскую терминологию о кразах и дискразиях. К. Рокитанский считал, что основные изменения при патологическом процессе происходят в составе жидкостей или соков организма путем изменения химического состава соков, неправильного их смешения (так называемые дискразии). Отмеченные при вскрытии местные изменения в тканях и органах он трактовал как вторичные явления, происходящие вследствие осаждения форменных элементов из жидкостей организма. К. Рокитанский рассматривал каждую болезнь как общее явление, как реакцию целостного организма, а местные изменения – как следствие проявления общего заболевания. На основе этого подхода он высказал важную мысль, что «одно лишь умножение очагов поражения не создает общей болезни. Нельзя уничтожить болезнь, ликвидировав лишь очаг поражения и не уничтожив нарушений обмена веществ, которые лежат в основе местных изменений». Он полагал, что дальнейшие исследования другими методами позволят расширить наши знания о болезненном процессе. В частности, он писал, что там «где анатомия доселе не могла открыть никаких органических изменений… должно ожидать объяснений от будущих исследователей в области болезней крови и нервной системы», что во многом предвосхитило последующие исследования.
Однако в середине XIX в., когда получившие развитие клеточная теория строения организмов и физиология стали важнейшими исходными позициями для изучения патологических процессов, концепция о болезненном процессе К. Рокитанского не во всем соответствовала духу времени, а учением о кразах идискразиях открывала путь для спекулятивных суждений в области патологической анатомии. Новый импульс к совершенствованию патологической анатомии был дан учеником И. Мюллера Р. Вирховом (1821-1902), располагавшим огромным исследовательским материалом в этой области. Он применил в своих исследованиях микроскопический метод, который считал непременным условием всякого патологоанатомического изучения. Он рассматривал болезненные изменения и их превращения в клетках как основу для уяснения болезненных процессов. Это позволило поставить вопрос об изучении картины болезни на строго объективной основе.
Центральным пунктом его учения явилась общеизвестная теория клеточной (целлюлярной) патологии, рассматривающая все патологические процессы только в клетке. Первоначально свою концепцию Р. Вирхов изложил в 1855 г. в статье «Целлюлярная патология», а в 1858 г. – в изданных лекциях «Целлюлярная патология, основанная на физиологическом и патологическом учении о тканях». В этих работах Р. Вирхов обосновывал вывод о том, что клетка является первоосновой всех жизненных явлений. «Жизнь организма, – утверждал Р. Вихров, – есть не что иное, как сумма жизней отдельных клеток, которые соединены в нем. Местом, где разыгрываются патологические процессы, служат сами клетки и примыкающие к ним территории». Болезненный процесс он представлял как деятельность клеток при ненормальных условиях.
Р. Вирхов, исходя из своих локалистических воззрений, не признавал интеграционной роли нервной системы. Он писал: «Многочисленные роды нервной деятельности, зависящие от нервной системы, только в нашем сознании приводятся к единству; существование анатомического или физиологического единства не доказано, по крайней мере до настоящего времени». Он откровенно выступил против дарвиновской эволюционной теории, считая, что ее содержание ведет к «опасному» социализму.
Р. Вирхов (1821-1902).
Теория целлюлярной патологии Р. Вирхова имела сложную судьбу. В своей основе покоящаяся на точных экспериментальных исследованиях и рассматривающая физиологические и патологические процессы в материальном субстрате организма (в клетках, тканях, органах), она сыграла прогрессивную роль в развитии медицины, которую вывела из сферы гаданий, спекулятивных суждений и умозрительных теорий в сферу опыта и объективного научного анализа. Автор этой теории осуществил классификацию и предложил новую терминологию основных патологических состояний, провел огромную аналитическую работу по изучению ряда нозологических форм (мутное набухание, амилоидоз, лейкоз, жировое перерождение, эмболия, тромбоз, воспаление и др.). Вместе с тем теория Р. Вирхова уже в период становления несла в себе зародыш тех позиций, которые позднее пришли в явное противоречие с новыми данными о жизнедеятельности организма и патологических процессах в нем, достигнутыми в результате развития микробиологии, физиологии высшей нервной деятельности, эндокринологии, биологической химии, в связи с новым импульсом в учении о роли крови и т. п. Эти отрицательные стороны целлюлярной патологии усилили его ученики, в частности Э. Клебс, Ф. Рикленгаузен и многие другие, а также его последователи во многих странах.
Ограниченность и односторонность крайней позиции теории Р. Вирхова многие ученые видели с самого начала ее появления. Русский анатом Е. Ф. Аристов в 1859 г. отверг универсальное значение локалистического принципа этой теории. На примере цинги он показал несостоятельность тезиса «об исходной точке» всякой болезни. Пророческим оказался последний тезис докторской диссертации выдающегося русского физиолога И. М. Сеченова, выдвинутый в 1860 г.: «клеточная патология, в основе которой лежит физиологическая самостоятельность клетки или по крайней мере гегемония ее над окружающею средой, как принцип, ложна. Учение это есть не более как крайняя ступень развития анатомического направления в патологии». Крайние позиции этого учения отмечали также Н. И. Пирогов, М. М. Руднев, Н. П. Ивановский, С. П. Боткин и другие русские ученые.
Несостоятельность теории клеточной патологии с ее крайними позициями особенно ярко начала проявляться в связи с зарождением и развитием микробиологии. Эта новая дисциплина своим появлением прежде всего обязана развитию капиталистического способа производства в сельском хозяйстве, в частности запросам виноделия. По запросу винодельной промышленности французский ученый Л. Пастер в 1857 г. путем мастерски проведенных микроскопических исследований установил, что процесс сбраживания вина, наносивший огромные убытки виноделам, происходит вследствие жизнедеятельности микроорганизмов (бактерий, микробов), находящихся в вине и указал на «бесконечно большую роль бесконечно малых существ в биохимических превращениях на земле». Различные типы брожения он объяснял воздействием на среду различных микроорганизмов.
Работы Л. Пастера по изучению биологических свойств микроорганизмов подвели его к разработке приемов предупреждения вначале «болезней пива и вина», а позднее и других болезней. В частности, Л. Пастером был предложен метод борьбы с брожением вина и пива путем воздействия высокой температуры (пастеризация) (рис. 17).
Установление биологической природы брожения опровергло химическую концепцию брожения Ю. Либиха. Открытие анаэробных (развивающихся без доступа воздуха) микробов заставило пересмотреть прежние представления о процессе дыхания.
Опыты Л. Пастера с целью изучения роли микроорганизмов в процессах брожения, гниения, возбуждения болезней оживили получивший широкое распространение в XVIII в. взгляд на самопроизвольное зарождение. Ф. Пуше и др. попытались объяснить появление микроорганизмов их самопроизвольным зарождением. В ответ на призыв Французской Академии наук «Пролить удачными опытами новый свет на вопрос о самозарождении» (1858) в связи с представленным Ф. Пуше докладом о возможности самозарождения – Л. Пастер доказал, что при устранении всякой возможности проникновения микроорганизмов в способную изменяться среду, последняя не подвергалась изменениям. Однако эти опыты не противоречили предположению о возникновении органических существ из неорганической материи.
В последующие годы Л. Пастер по заданию изучил болезни шелковичных червей (1865), а по просьбе владельцев скота – сибирскую язву у овец и холеру у кур (1877), показав, что эти болезни вызываются микроорганизмами. Ему удалось установить, что свойства микроорганизмов меняются под влиянием температуры, при высушивании; вирулентность их снижается или исчезает. Используя это свойство, он разработал метод изготовления и применения вакцин – препаратов, получаемых из микробов и продуктов их жизнедеятельности и используемых для активной иммунизации (иммунитет – невосприимчивость) против болезней животным и людям. В результате в 1881 г. им была изготовлена вакцина против сибирской язвы, а в 1885 г. – против бешенства. Особенно большой интерес к этим работам проявили русские ученые Л. С. Цеиковский, И. И. Мечников, Н. Ф. Гамалея и др.
Вслед за Л. Пастером микробиологией занялись многие ученые мира. Среди них видное место занимает немецкий врач Р. Кох (1843-1910). Занимаясь изучением сибирской язвы, он в 1876 г. пришел к выводу, что в случаях заболевания, когда обнаружить микробы не удается, они все же существуют, но в других формах. Это привело к открытию спор и их свойств сопротивляемости и способности вырастать в зрелые формы микроба (рис. 18).
Рис. 17. Луи Пастер в бактериологической лаборатории.
Совершенствуя методы микроскопических исследований, используя твердые питательные среды, окрашивание микробов анилиновыми красками, маслянистую иммерсию и конденсор Аббе Р. Кох в 1882 г. открыл возбудитель туберкулеза, названный затем палочкой Коха, а в 1883 г. – холерный вибрион. Накопив огромный экспериментальный материал, он попытался изложить общую концепцию патологического инфекционного процесса, которая сводилась к следующим трем положениям (триада Коха): 1) обязательное нахождение возбудителя во всех случаях заболеваний; 2) получение чистой культуры возбудителя; 3) необходимость воспроизведения идентичного заболевания прививкой культуры на животном.
Увлекшись микробиологическими исследованиями и изучением биологических свойств возбудителей болезней, Р. Кох сосредоточил внимание на роли микроорганизмов в патологических процессах (проникновение в организм, количество и вирулентность), недооценив роль организма (макроорганизма), на который воздействуют возбудители, его реакции, социальные условия, в которых живет человек. Выяснив, что в патологическом процессе главную роль играет не сам микроорганизм, а продукты его жизнедеятельности – токсины, Р. Кох в 1890 г. предложил использовать токсин туберкулезной палочки (туберкулин) для лечения туберкулеза. Вначале вызвавшее бум в медицинской практике, это средство не оправдало надежд и быстро перестало применяться.
Сложившиеся у Р. Коха метафизические взгляды на жизнедеятельность микроорганизмов и их роль в болезненном процессе не дали ему возможности по достоинству оценить теорию фагоцитоза русского ученого И. И. Мечникова (см. ниже).и поставили его в лагерь открытых противников данного учения.
Работами Л. Пастера, Р. Коха, их учеников и последователей в ряде стран было окончательно установлено микробное происхождение инфекционных заболеваний. В 70-90-х годах XIX в. было открыто подавляющее большинство этих болезней.
Нахождение в крови заболевшего и реконвалесцента веществ, выработанных организмом в качестве противоядия (антитоксины Беринга и Эрлиха, бактериолизины Пфейфера и др.), опять привлекло внимание к гуморальным факторам болезненных процессов. Одновременно открылись широкие возможности для успешной борьбы с болезнями и их предупреждения (разработка и применение вакцин, сывороток и других биологических препаратов).
Рис. 18. Роберт Кох в бактериологической лаборатории.
Все эти достижения в области медико-биологических наук на фоне запросов общественного развития способствовали коренному переустройству клиники и развитию гигиены. Начало формироваться и утверждаться естественнонаучное направление в медицине. Этому в значительной степени способствовали успехи физики и химии, позволившие применить более усовершенствованную термометрию в середине XIX в., офтальмоскопию (Гельмгольц, 1851), отоларингоскопию (Чермак, 1858), графическую запись ритмов сердца (кимограф Людвига, 1847), ввести в клиническую практику ряд эндоскопических приборов для исследования изменений в полых органах, расширить арсенал лекарственных средств на основе синтеза анилиновых красок и т. д.
Перестройка деятельности клиник началась в основном с конца XVIII – начала XIX в., но особенно интенсивно этот процесс осуществлялся с середины XIX в., когда были сделаны крупные естественнонаучные открытия, описаны достижения экспериментальной физиологии и патологии, выяснено значение микробиологии для объяснения этиологии и патогенеза болезней, для их лечения и профилактики и т. п. Но еще до этого закладывались основы нового подхода к объяснению причин болезней, их течения, диагностики и лечения. Этот процесс был очень противоречивым и сложным. Например, в XVIII в., когда широким потоком в медицину вливались различные спекулятивные течения и направления (анимизм Шталя, теории Кулена, Броуна и др.), старая венская клиническая школа в лице Г. Ван-Свитена, А. Гаена, М. Штоля, П. Франка и др. не только продолжила линию клинического наблюдения, воспринятую от Бурхаве, но и упрочила ее. Один из представителей школы А. Гаен (1700-1776) при всей слабости мировоззренческих позиций (дань мистике, колдовству) внес крупный вклад в утверждение и расширение клинических начал с позиций гуморально-патологического подхода к объяснению причин и течения болезней. Он поставил на прочную основу клиническое преподавание и многое сделал для перестройки деятельности клиник. Однако А. Гаен встретил в штыки и осмеял предложение практического венского врача Л. Ауенбруггера (1722-1809) распознавать болезни грудной клетки путем перкуссии, которой позднее было суждено войти в практику в качестве одного из основных методов диагностики (см. выше).
Только в конце XVIII в. французский врач Ж.-Н. Корвизар (1755-1821) воспользовался открытием Л. Ауенбруггера и после 20 лет применения перкуссии на практике опубликовал в 1808 г. перевод его работы на французский язык, сопроводив ее комментариями, историями болезни и дополнениями. С этого времени метод Ауенбруггера получил распространение. Особенно активно он был внедрен в России, где был еще более разработан и усовершенствован.
Следующим важным шагом в диагностике болезней органов грудной клетки явилась разработка метода выслушивания грудной клетки с помощью стетоскопа (аускультация) Р. Лаэннеком (1781-1826). Ученик К. Биша и Ж. Корвизара, он также стремился связать данные патологоанатомических вскрытий с прижизненными клиническими симптомами. Воспользовавшись указанием Гиппократа на выслушивание грудной клетки ухом, Р. Лаэннек вначале применил этот способ в его первоначальном варианте, а потом прибегнул к использованию полых предметов, которые затем были моделированы в стетоскоп. В 1819 г. после разработки метода он опубликовал свой труд «О посредственной аускультации».
P. Лаэннек (1781-1826).
В деятельности Р. Лаэннека и его последователей получила довольно значительное развитие семиотика (учение о признаках) болезней органов дыхания. Им были описаны различные виды дыхания, хрипы, металлический звук, оттенки кашля, голоса и т. п. Особенно важное значение имели его работы по описанию клинической и патологоанатомической картины туберкулеза, которому он дал название. Ему также принадлежит описание цирроза печени (лаэннековский цирроз).
Метод аускультации, как и метод перкуссии, быстро начали применять в России: Н. Чаруковский в Петрограде, В. Герберский и Ф. Римкевич в Вильно, М. Мудров и Г. Сокольский в Москве и т. д. (см. ниже).
Большой вклад в развитие методов изучения органов грудной клетки внесла новая венская школа в середине XIX в., возглавляемая И. Шкодой (1805-1881) и И. Дитлем (1804-1874). Сюда возвратился из Франции обновленным непризнанный в свое время метод перкуссии, здесь получил усовершенствование метод аускультации. И. Шкода, например, дал ряд новых характеристик явлений, наблюдаемых в легких, создал собственную классификацию шумов. Благодаря его усилиям получила дальнейшее развитие симптоматика болезней, которая обогатилась широким кругом признаков. Это способствовало значительному углублению диагностики болезней, в то время когда терапевтические возможности резко отставали и по сути дела были на уровне XVIII в., что в свою очередь привело к разочарованию и скептицизму в области терапии, получившему выражение в терапевтическом нигилизме.
И. Шкода призывал «не нарушать чистого течения болезни лекарствами», считая это прерогативой самой природы: «Мы можем распознать, описать и понять болезнь, но мы не должны даже мечтать о возможности повлиять на нее какими-либо средствами».
Более крайние позиции терапевтического нигилизма занял И. Дитль, который в 1848 г. выступил против большого потока лекарств и все еще широко применявшихся кровопусканий, утверждая выжидательный образ действий у постели больного. Он исходил из того, что только природа способна излечить больного.
Отрицая существующую лекарственную терапию и признавая лечебную силу природы, И. Дитль рекомендовал изучать целебные силы природы, чтобы определить область и объем приложения сил врача: «Прежде всего мы должны выяснить границы участия природы, ибо, доколе мы не знаем, что в состоянии сделать природа, мы не можем знать, что собственно предстоит делать нам. Испытать целебную силу природы – значит сделать первый шаг к знанию».
На формирование клинической медицины большое влияние оказала клеточная патология Р. Вирхова. Это влияние было двояким. С одной стороны, клеточная патология вела к расширению знаний о болезни в ее местном проявлении, к самостоятельному изучению болезней отдельных систем, что способствовало накоплению богатейшего материала. С другой стороны, с позиций клеточной патологии утрачивалась возможность рассматривать болезнь как поражение целостного организма, делался акцент на локальные аспекты процесса.
В середине XIX в. под влиянием этих учений экспериментальное направление начало утверждаться в клинической медицине. Одним из зачинателей и главой этого направления был профессор Берлинского университета Л. Траубе (1818-1876). Его работа в одной клинической больнице с Р. Вирховом в значительной мере обусловила влияние последнего на многие стороны деятельности Л. Траубе. Последний был клиницистом нового направления, одним из основателей экспериментальной патологии. С целью введения эксперимента в клинику Л. Траубе создал экспериментальную патофизиологическую лабораторию, в которой изучал физические законы, управляющие физиологическими и патологическими явлениями и наблюдаемые в клинике. Он выявил влияние волокон блуждающего нерва на дыхательные движения, установив, «что всякое увеличение частоты дыхания происходит вследствие возбуждения этих волокон». При перерезке нерва он подметил изменения в легких. Так же экспериментально он установил связь болезней сердца и почек.
Л. Траубе возобновил измерение температуры сначала у лихорадящих больных, а затем ввел термометрирование в качестве одного из обязательных диагностических приемов. Он изучил действие наперстянки и ряда других лекарственных средств, внес вклад в изучение кризиса болезни, происхождения сердечных тонов, тромбоза, эмболии и других клинических явлений.
Создав крупную школу клиницистов, Л. Траубе со своими учениками увлек клиницистов того времени в русло своих концепций. В возглавляемых им клинике и лаборатории работали русские клиницисты С. П. Боткин, А. А. Остроумов и др.
В эту эпоху получила новый стимул и выделилась в самостоятельную дисциплину педиатрия, истоки которой уходили в древние времена. Этим вопросам уделяли внимание врач античного мира Гиппократ, врачи-клиницисты эпохи Возрождения, выходцы лейденской школы XVII в. Ф. де ле Боэ Сильвий, Г. Бурхаве, английский врач XVII в. Т. Сиденгам и др.
Другие врачи, еще до сформирования педиатрии в отдельную отрасль в связи с основным характером своей деятельности также занимались проблемами детского здоровья: Соран Эфесский в древности, П. Багелляр и В. Метлингер на рубеже Средних веков и эпохи Возрождения, У. Гаррис и У. Кадоган в Англии в XVII-XVIII вв., Р. Розенштейн в Швеции в конце XVIII в. и т. д.
В работах этих и других авторов до XIX в. имеется ряд ценных положений из области педиатрии, которые в свое время влияли на формирование взглядов врачей по данному разделу медицины.
Внимание к проблемам педиатрии возрастало по мере развития и упрочения промышленного капитализма, который предъявлял все больший спрос на рабочие руки и на людские резервы для армий. Начали появляться педиатрические руководства. В 1766 г. было напечатано первое такое руководство шведского врача Р. Розенштейна «Руководство к познанию детских болезней». Автор опирается преимущественно на свой клинический опыт и данные вскрытий, а также на существовавшую в то время литературу по данному вопросу. Он подробно рассматривает вопросы естественного и искусственного вскармливания, предупреждения врожденного сифилиса путем лечения кормящей матери, изгнания глистов и предупреждения гельминтозов и т. д. Он дал основательное описание клинического течения натуральной оспы, дифтерии, коклюша и других болезней, а также рекомендации относительно лечения в соответствии с уровнем развития медицины своего времени. Дополнением к этому начинанию явились работы немецких врачей X. Гуфеланда о золотухе, Ф. Гофмана о врожденном сифилисе и др.
Развитие педиатрии началось после Великой французской революции, главным образом благодаря трудам французских врачей. Преодолев с помощью врачей-материалистов спекулятивные рассуждения и господствовавшие в то время в медицине натурфилософские и гуморальные воззрения, французские педиатры стали на путь клинического изучения болезней и выяснения связи клинических проявлений с патологоанатомическими изменениями. В это время возродилась известная со времен Асклепиада трахеотомия. Труды французских врачей, написанные с учетом патологоанатомических исследований и большого клинического материала, создавали предпосылки для формирования педиатрии как самостоятельной врачебной дисциплины. Они получили широкое распространение среди педиатров Западной Европы.
В первой половине XIX в. французские педиатры значительно углубили понимание диететики детского возраста, заболеваний желудочно-кишечного тракта, различных форм пневмонии, туберкулезного менингита, врожденного сифилиса, ателектаза легких, приобретенных пороков сердца и других болезней.
В 40-х годах XIX в. появились работы австрийских врачей Л. Маутнера и Ф. Майра по диететике, семиотике детских болезней. Их усилиями в стране была создана первая педиатрическая школа. В 1837 г. в Вене открылась детская больница с амбулаторией. Почти одновременно создаются детские больницы в Германии. Появляются первые учебники по детским болезням, преимущественно компилятивного характера. В это же время был создан детский госпиталь в Стокгольме (1845).Работами врача И. Гейне (1840) было положено начало изучения детского полиомиелита.
В середине XIX в. педиатрия получила довольно значительное развитие. Были открыты детские больницы, изданы оригинальные работы и учебники, организованы новые научные центры, начали выходить первые педиатрические журналы, стали известны имена крупных педиатров, значение деятельности которых сказалось в последующее время.
Существенному преобразованию подверглась хирургия. Успехи ее начали определяться все более тесными связями хирургии с медициной в целом. С конца XVIII в, врачам вменялось в обязанность получение законченного хирургического образования, а хирургические учебные заведения стали объединяться с медицинскими. Выдвинулся ряд крупных хирургов в конце XVIII – первой половине XIX в. (Ж. Ларрей, Г. Дюпюитрен, К. Грефе, И. Диффенбах и др.), которые способствовали повышению хирургического мастерства, особенно в быстроте и искусстве оперирования. В то же время хирургия прогрессировала слабо. Для ее качественного скачка и заметного прогресса понадобилось решить три важнейшие проблемы: наркоза (обезболивания), антисептики и асептики (обеззараживания ран) и искусственного обескровливания.
Известное в Древнем мире обезболивание с помощью мандрагоры, опия, гашиша, сока индийской конопли и др., под воздействием которых производились иногда весьма крупные операции, было забыто; опий, гашиш, водка использовались эпизодически со слабым эффектом. В 1784 г. английский хирург Мур с относительным успехом применил прижатие нервных стволов, участвующих в иннервации органа, подвергающегося операции. Попытка английского химика Г. Деви в 1800 г. использовать для обезболивания закись азота и эфир не вызвала энтузиазма у хирургов.
Возрождение обезболивания было осуществлено в 40-х годах XIX в. В 1844 г. американский врач Г. Уэллс применил закись азота в стоматологической практике. В 1846 г. американский врач Ч. Джексон провел ряд опытов по обезболиванию путем использования эфира. По его совету зубной врач У. Мортон применил эфир для удаления зуба. 16 октября 1846 г. американский хирург Дж. Уоррен сделал первую крупную операцию удаления опухоли на шее под эфирным наркозом. После этого ингаляционный наркоз с небывалой быстротой распространился в мире.
В 1847 г. английский хирург и акушер Дж. Симпсон воспользовался наблюдениями французского физиолога Флюранса, применив в качестве обезболивающего средства хлороформ, который на определенное время оттеснил эфир.
Применение наркоза в хирургической практике позволило избавить больных от боли, а хирургам обеспечить спокойные условия для проведения операций на протяжении необходимого времени.
Задачу борьбы с послеоперационным нагноением ран стало возможным решить после опубликования работ Л. Пастера о роли микробов в процессах брожения и гниения белковых веществ. Английский хирург Дж. Листер, ознакомившись с этими работами и проведя наблюдения в клинике, в 1865 г. сделал первое сообщение об использовании карболовой кислоты для борьбы с инфицированием ран. Этим опытам предшествовал ряд начинаний, не получивших дальнейшего распространения. Еще до открытия роли микробов к проблеме обеззараживания ран эмпирически подошли русские хирурги И. В. Буяльский и Н. И. Пирогов, применившие для этой цели раствор хлорной извести, спиртовой раствор йода и др. В 1843 г. бостонский врач В. Хоумс предложил врачам, исследовавшим роженицу или делавшим вскрытие, мыть руки хлорной водой и менять одежду. В 1847 г. венгерский врач И. Земмельвейс выдвинул требование к акушерам мыть руки хлорной водой, доказав, что при этом значительно снижается число послеродовых осложнений, Однако все эти начинания носили эпизодический характер и не стали достоянием широкого круга врачей, а предложение И. Земмельвейса вызвало гонение на него, в результате которого он окончил жизнь в психиатрической больнице.
Дж. Листер (1827-1912).
Только теоретическое обоснование метода сделало его всемирно известным и получило повсеместное распространение. Большой вклад в разработку антисептического метода внесли русские хирурги П. П. Пслехин, И. И. Бурцев, К. К. Рейер, Н. А. Вельяминов и др. Ими предложен ряд новых антисептических средств. Однако метод антисептики, несмотря на его очевидные и положительные результаты, не обеспечивал полного решения задачи обеззараживания ран. Уже Дж. Листером была обоснована необходимость обеззараживать не только раны, но и все, что с ними соприкасается, в том числе инструменты, перевязочный материал, руки хирурга и т. д. После выяснения факта гибели микроорганизмов при высокой температуре, что в свое время было изучено Л. Пастером, разработан метод асептики. Он явился результатом усилии хирургов ряда стран: Я. Микулича из Польши (1880), Э. Бергмана, П. И. Дьяконова, М. С. Субботина, А. А. Троянова и др. из России (80-90-е годы) и др. Введение антисептики и асептики явилось новым крупным завоеванием в хирургии. С этого времени послеоперационная летальность хирургических больных резко сократилась.
Задача остановки крови при операции также была в основном решена во второй половине XIX в. В 1873 г. немецкий хирург Ф. Эсмарх предложил обескровливание конечностей, подлежащих оперативному вмешательству, путем наложения специального жгута. Позднее были рекомендованы другие модели кровоостанавливающих жгутов. В 80-х – начале 90-х годов XIX в. рядом крупных хирургов (Т. Кохером в Швейцарии, Я. Микуличем в Польше, Ж. Пеаном во Франции и др.) были разработаны и введены в хирургическую практику кровоостанавливающие пинцеты – зажимы. Тем самым был обеспечен сухой метод оперирования с малой потерей крови. Хирурги получили возможность оперировать при полном и беспрепятственном обозрении операционной раны.«Режь только то, что хорошо видишь», – требовал русский хирург Н. В. Склифосовский.
Кроме решения этих трех проблем, перед хирургами стояла задача анатомического обоснования оперативных вмешательств. Это было тем более важно, что некоторые хирурги еще в первой половине XIX в. пренебрегали знанием анатомии. Н. И. Пирогов, возвратившись из зарубежной научной командировки в середине 30-х годов, писал, что хирургия в Берлине «не имела общего с анатомией. Ни Руст, ни Грефе, ни Диффенбах не знали анатомии». Еще большим недостатком являлось то, что не была разработана хирургическая анатомия человека, названная топографической анатомией. Этот пробел восполнили русские хирурги и анатомы: Н. И. Пирогов, А. А. Бобров и др.
На основе этих достижений с середины XIX в. хирургия, особенно брюшнополостная, начала быстро развиваться. Сформировался ряд научных хирургических школ.
На грани двух эпох – доантисептической, с одной стороны, антисептической и асептической – с другой, наиболее крупной была немецкая школа под руководством Б. Лангенбека (1810-1887), из которой вышли видные хирурги, возглавившие в свою очередь крупные школы: Т. Бильрот, Ф. Эсмарх, их ученики Я. Микулич, Э. Бергман и др. Б. Лангенбек разработал ряд операций, из которых 21 носит его имя (резекции суставов, пластические операции на лице и полости рта, резекция рта и т. д.).
Т. Бильрот (1829-1894).
Его ученик Т. Бильрот (1829-1894) явился одним из самых значительных представителей западноевропейской хирургии, одним из основателей полостной хирургии. Наряду с Б. Лангенбеком Т. Бильрот считал своим учителем Н. И. Пирогова. Он был высоко эрудированным клиницистом с хорошей подготовкой в области общей патологии и патологической анатомии. Русский клиницист XIX в. В. А. Манассеин о нем писал: «Это не был специалист-оператор, а настоящий хирург с широким общемедицинским развитием». Т. Бильротом разработан ряд крупных операции. Вместе с Т. Кохером он явился автором разработки методики операций при зобе. Им разработаны операции удаления гортани, простаты, резекции желудка, пищевода, иссечение привратника, гастроэнтеростомия, влагалищное удаление матки, хирургическое лечение эхинококка печени и др.
Ученик Т. Бильрота польский хирург Я. Микулич (1850-1905) также участвовал в создании антисептического и асептического методов оперирования. Он разработал метод хирургического лечения туберкулеза. Им введены дренирование брюшной полости, торакопластика и кардиопластика желудка, модификация резекции желудка, резекции кишки при выпадении прямой кишки и сигмы. Одновременно с русским хирургом В. Д. Владимировым он создал операцию остеопластической резекции стопы. Я. Микулич разработал современную технику и методику эзофагоскопии и гастроскопии.
Французский хирург Ж. Пеан (1830-1898) внес заметный вклад в развитие хирургии брюшной полости (пилоротомия и др.) и женских половых органов.
Одновременно на европейском и американском континентах выдвинулись другие крупные хирурги. Хирургический метод лечения во второй половине XIX в. занял ведущее место наряду с терапией, в ряде случаев конкурируя с ней. В этот период получила развитие хирургия восстановления утраченных органов и тканей – пластические операции, протезирование. В конце XIX в. из хирургии начал выделяться ряд специальностей: гинекология, офтальмология, отоларингология, урология и др. Вместе с тем локалистическое мышление многих крупных хирургов, формировавшееся под влиянием целлюлярной патологии Р. Вирхова, не давало возможности сделать крупные теоретические обобщения, толкало на позиции узкого техницизма и недостаточно обоснованных оперативных вмешательств.
* * *
В XIX в. зарождается новая научная дисциплина – гигиена, истоки которой уходят в начальные периоды жизни человеческого общества, но оставшаяся в течение тысячелетий сферой приложения практических мероприятий. Довольно обширные рекомендации по индивидуальной гигиене содержались в трудах врачей Древнего Востока и античного мира. Интерес к этой проблеме вновь возник в эпоху Возрождения (Г. Агрикола в XVI в., Б. Рамаццини – в начале XVII в. и др.). В конце XVIII – начале XIX в. появляются сочинения «Искусство продлить человеческую жизнь, или макробиотика» X. Гуфеланда (1798 г.), посвященное проблемам индивидуальной гигиены, «Полная система медицинской полиции» в 6 томах И. П. Франка (1799-1819) по проблемам общественной гигиены и здравоохранения и др.
Промышленный переворот в Англии и ускоренное развитие машинного производства создают предпосылки для зарождения на новой основе гигиены в широком общественном плане.
Рост промышленного производства способствовал невиданной до этого концентрации рабочего класса, росту городов с характерными для них перенаселенными трущобами, усилению эксплуатации рабочих, использованию женского и детского труда, удлинению рабочего дня до 16-18 ч. Как отмечал Ф. Энгельс в труде «Положение рабочего класса в Англии» (1844), английские рабочие в этих условиях болели чаще, нередко получали увечья, быстрее теряли трудоспособность, умирали в молодом возрасте. В условиях большого скопления людей и невероятно тяжелых условиях жизни, приближавшихся к положению животных, среди рабочих одна за другой вспыхивали эпидемии заразных болезней.
Невыносимые условия труда и жизни способствовали усилению классовой борьбы, высшей формой которого было массовое политически оформленное революционное движение чартизм. Эта борьба явилась одной из главных причин, заставивших правительство и предпринимателей принять некоторые меры по смягчению эксплуатации женщин и детей, законодательному закреплению ряда положений по улучшению условий труда. Потребность в квалифицированной здоровой рабочей силе, в крепких и выносливых солдатах и матросах колониальной державы также способствовали проведению соответствующих мероприятий.
Главный врач английской армии Дж. Прингль (1707-1782) заложил основы военной гигиены, разработав меры борьбы с болезнями, сопровождающимися гнилостными процессами, в условиях госпиталей и в походах. Им было сформулировано требование осушки болот в местах дислокации войск, установлено родство тюремной лихорадки (тиф) с больничной. Основателем морской гигиены и охраны здоровья флота был Дж. Линд (1716-1794), предложивший борьбу с цингой путем введения свежих овощей в рацион питания матросов, поставивший вопрос об очистке воды и обеспечении судов свежей питьевой водой, разработавший правила предохранения судов от занесения тифа и т. п.
Уже во второй половине XVIII в. начинают разрабатываться меры по оздоровлению городов, издаются акты об улучшении их санитарного состояния. Но более энергично и последовательно эта работа начала проводиться в первые десятилетия XIX в.
Под давлением требований рабочего класса в 1832 г. английский парламент принял билль об обследовании состояния фабрик, поручив эту работу комиссии под руководством Эшли. В 1833 г. на основе данных этой комиссии был принят закон о запрещении использования на ночной работе подростков и детей, ограничении их дневного труда 12 ч и введении фабричной инспекции. В состав этой комиссии входил врач Л. Хорнер, который, по словам К. Маркса, «…оказал бессмертные услуги английскому рабочему классу». Он осуществил ряд обследований, доказав вредность столь продолжительного рабочего дня и необходимость его сокращения. Он выступил за введение общего и профессионального образования детей рабочих, боролся за создание приспособлений для предупреждения несчастных случаев и возложения ответственности за увечья на фабрикантов.
Обследование условий фабричного труда было распространено на изучение гигиенических условий жилищ и питания рабочих. Оно проведено Л. Хорнером, его учениками и ближайшими сотрудниками. В результате этой деятельности создается первая крупная школа английских санитарных врачей (среди них С. Смит, Дж. Саймон и др.).
С. Смит (1788-1861) отстаивал необходимость сбора сведений и расширения знаний о состоянии общественного здравоохранения и способствовал разработке мер по оздоровлению общественных групп населения. Свои предложения по совершенствованию здравоохранения он изложил в книге «Философия здоровья» (1835). С. Смит изучал детский труд на Мануфактурах и явился одним из проводников «Закона о бедных» (1834).Он основал Общество оздоровления городов (1840), Общество улучшения жилищ рабочего класса (1842), составил обширные доклады о карантинах при инфекционных заболеваниях, в частности при холере, и результатах санитарных мероприятий, направленных на борьбу с ними (1845-1854). В 1848 г. он был назначен членом вновь созданного правительственного учреждения – Главного управления по охране здоровья.
Другой видной фигурой в области гигиены явился врач Дж. Саймон (1816-1904). Благодаря исследованиям Дж. Саймона и его учеников были разработаны рекомендации по улучшению водоснабжения и канализации городов, разработаны предпосылки для «Закона о жилищах». Им был составлен план борьбы с эпидемиями, осуществление которого способствовало ограждению страны от заносных инфекций и ликвидации отдельных очагов. Дж. Саймон обосновал необходимость введения должностей санитарных врачей. Он впервые начал проводить гигиенические лабораторные исследования, которые дали исходный материал для дальнейшего научного развития гигиены. Он изучил влияние условий труда в мастерских на здоровье рабочих, а также применив статистический метод, выяснил влияние питания на их здоровье с учетом бюджета рабочих.
Дж. Саймон и его ученики своими трудами заложили основы жилищной, пищевой, промышленной и коммунальной гигиены и вплотную подошли к проблемам социальной гигиены. Своими работами они вскрыли и объективно показали всю мерзость капиталистической эксплуатации, накопили огромное количество материала, разработав методику таких исследований. К. Маркс высоко ценил деятельность таких «компетентных, беспристрастных и решительных людей, как английские фабричные инспектора, английские врачи, составляющие отчеты «Public Health» («Здоровье населения»), как члены английских комиссий, исследовавших условия эксплуатации женщин и детей, состояние жилищ, питания и т. д.».
Тем не менее, обладая огромным фактическим обличительным материалом, Дж. Саймон и его помощники в силу своей классовой позиции не смогли подняться до уровня обобщений и выводов о том, что эта «голова медузы» является порождением капиталистического строя. Во второй половине XIX в., особенно после франкопрусской войны 1870-1871 гг., с чрезвычайной быстротой начало развиваться капиталистическое производство в Германии. К этому времени значительно усилилась классовая борьба пролетариата, которая получила научное обоснование в трудах основоположников научного социализма К. Маркса и Ф. Энгельса. В это же время были достигнуты крупные успехи в области естествознания, в том числе физиологии, химии, начала развиваться микробиология, были разработаны меры борьбы с заразными болезнями. Все это создало предпосылки для осуществления гигиенических мероприятий и проведения научных исследований на более высоком, экспериментальном уровне.
М. Петтенкофер (1818-1901).
Основателем научно-экспериментального направления в гигиене явился немецкий гигиенист М. Петтенкофер (1818-1901), химик по образованию. Он разработал основные методы гигиенических исследований, изучил влияние многих факторов внешней среды на организм человека. Для определения уровня загрязнения воздуха М. Петтенкофер избрал показатель концентрации углекислоты в нем, на основе которого были разработаны принципы вентиляции жилых помещений. Работы, посвященные гигиене почвы и процессам ее самоочищения, позволили обосновать мероприятия по канализации и очистке городов. Исследованиями по газообмену в организме человека с помощью аппарата собственной конструкции, М. Петтенкофер заложил основы изучения гигиенических норм питания, которые позднее получили развитие в деятельности его ученика К. Фойта (см. ниже). М. Петтенкофер создал учение о роли почвенных вод в распространении брюшного тифа и холеры, развивая локалистическую теорию холерных эпидемий.
Результаты научных исследований М. Петтенкофера явились исходным материалом для обоснования благоустройства городов: создания водопроводов, канализации, гигиенического совершенствования жилищ и т. п. Однако, несмотря на несомненную значимость этих мероприятий, имевших узко техническое направление, не учитывались многие социальные факторы.
В деятельности М. Петтенкофера были определены основные направления развития гигиены, созданы предпосылки для ее дифференциации. Им сформирована крупная гигиеническая школа, из которой вышли такие известные позднее гигиенисты как К. Фонт, М. Рубнер, В. Праусниц и др. В его лаборатории работали крупные русские гигиенисты А. П. Доброславин, Ф. Ф. Эрисман, В. А. Субботин, санитарные врачи Г. И. Архангельский, И. И. Моллесон. Восприняв экспериментальный метод М. Петтенкофера, они в значительной мере придали гигиене общественный характер.
С середины XIX в. в гигиенические исследования стал широко внедряться статистический метод, главным образом при изучении рождаемости и смертности населения. Появилась санитарная статистика, которая была широко использована при медико-топографических описаниях населенных мест с целью изучения заболеваемости, смертности и физического состояния населения в связи с климатическими, топографическими и другими факторами.
Во второй и третьей четвертях XIX в. были заложены прочные основы гигиенической науки и санитарной практики, в которых буржуазное общество было заинтересовано и которые оно поддерживало в меру своей заинтересованности.