в которой описывается, как скрашивают путь веселая компания и дружеский разговор

Редкий случай для Эпфельредда – солнечная погода стояла вот уж который день подряд. Теплые лучи солнца грели спину, так что даже ушибы и ссадины на ней болели меньше, а хвоя и мелкие веточки под ногами сухо потрескивали. Уже знакомая мне дорога к Воротищам была иссечена золотыми полосами, над которыми дрожало зыбкое марево, пахнущее сосновой смолой.

Виро, немилосердно потеющий в своем щегольском наряде, злобно косился на нас с Констаном, босоногих и обряженных в полотняные рубахи и штаны, зияющие как раз таким количеством прорех, которое обеспечивает прекрасную вентиляцию в погожий летний денек. Я, в свою очередь, с ненавистью слушала методичное чавканье, доносящееся с его стороны, потому что пирожков этот прислужник зла захватил с собой несоразмерное количество. Даже если бы мне предоставили возможность готовиться к бегству на протяжении трех дней, дали бы лошадь, пару вместительных торб и пообещали, что мне не потребуется передвигаться способом, чем-либо отличающимся от размеренного шага, я бы постеснялась захватить с собой столько съестного. Но у злодеев и заговорщиков была, по всей видимости, какая-то иная логика, заставляющая их одевать в жаркий летний день черные бархатные камзолы, шитые серебром, и непрерывно пожирать скудные продовольственные запасы ни в чем не повинных людей.

Однако, строить планы своего спасения, основываясь на том, что вражина подавится очередным кренделем и избавит меня от своего присутствия, было нельзя. Цепь несчастных случайностей, имеющих цель загнать меня в могилу прежде положенного времени, научила меня со смирением относиться к провалу моего очередного гениального плана. Надо было всего лишь придумать что-то новое, чем я и занималась, разглядывая свою тень под ногами, очертаниями напоминающую поганку – проклятые волосы снова отросли и топорщились над тощим телом, как воронье гнездо.

Если бы дело происходило в моих родных краях, где мне была знакома каждая кочка, то я бы завела прожорливого секретаря в какую-нибудь топь и бросила бы, предварительно проследив, чтоб его затянуло в трясину как минимум по шею. Но здешнюю местность я не толком не изучила, поэтому оставался только один вариант действий – надо было попробовать подружиться с Виро.

Это представлялось не столь уж невыполнимым делом, ради которого я была готова пожертвовать всеми своими запасами варенья и прочими, милыми его желудку продуктами.

Не могу сказать, что боги одарили меня излишком дружелюбия и способностями располагать к себе новых знакомых. Размышляя о том, с чего начинаются приятельские отношения между людьми (и нелюдями), изначально относящимися друг к другу с крайним и заслуженным предубеждением, я перебирала в уме прочитанные книги, ибо жизнь доселе не баловала меня наглядными примерами. По всему выходило, что дружба завязывалась после смертельной опасности, от которой один спасал другого. Этот вариант мне не подходил, потому что мне совершенно не хотелось ни спасать Виро, ни находиться с ним поблизости, когда он столкнется с опасностью. Напротив, подобная ситуация с трагическим для Виро исходом избавила бы меня от необходимости дружить с ним в дальнейшем, что меня вполне устраивало, а, следовательно, опыт героев баллад и поэм мне не подходил.

Обычные люди, насколько я знала, дружили потому, что много и часто разговаривали друг с другом, а разговаривали потому, что деваться было некуда по причине близкого соседства, общей работы или же иного неблагоприятного стечения обстоятельств.

Итак, по всему выходило, что надо было завести беседу с паршивым нелюдем. На Констана надежды не было – он разглядывал то дорогу, то небо с таким интересом, словно там таились ответы на все философские вопросы скопом.

"Спросить, как зовут коня? – тоскливо размышляла я. – Сделать комплимент мастерству наездника? Или, скорее, его аппетиту? Дьявольщина, где же все жрухи и упыри, когда они так нужны?…"

Молчание становилось все более тягостным, и я поняла, что если сейчас я не заговорю о погоде, то это сделает лошадь, не выдержав этой смертной тоски.

– Прекрасная погода для прогулки, не так ли? – брякнула я.

Констан споткнулся и отвлекся от созерцания плывущих по небу облаков, а Виро демонстративно утер лоб кружевным платком и проронил, искоса глядя на меня сверху вниз:

– Отвратительная. Просто отвратительная.

– Для сенокоса весьма благоприятно. За один день сено высохнет, если с умом выкосить да пару раз подвернуть, – высказался Констан, на что Виро не ответил ничего, но скроил крайне презрительную физиономию, позволяющую понять, что он считает сенокосы крайне недостойным для порядочного человека времяпрепровождением, сродни мародерству или ростовщичеству, и говорить об этом не намерен.

"Черт, да как эти путешественники из книжек не убивали друг друга к вечеру первого дня?" – озадачилась я.

Еще некоторое время мы брели молча. Затем Констан сделал попытку затянуть песню, из тех, которые, по мнению писателей, должны помогать коротать путь и способствовать возникновению ощущению единства у поющих ее хором путников.

– Далеко ли еще до этих ваших Воротищ? – торопливо и с явными паническими интонациями в голосе спросил Виро, когда Констан набирал в грудь воздуха, чтоб начать шестой куплет.

– Думаю, мы успеем дослушать, чем закончилось дело, – хмыкнула я с некоторым злорадством, хотя от заунывных причитаний Констана и у меня мурашки по спине бегали, несмотря на солнечную погоду. Краем уха я уловила несколько словосочетаний вроде "смерть героя", "оплакали жена и матушка", "глодали белое тело" и решила, что не хочу знать о подробностях этой истории. Этому способствовало то, что как и в большинстве народных песен, каждые две строчки повторялись как минимум четыре раза, понять из которых можно было только от силы пару слов – и то, если мотив был не очень завывающий.

– Что?!! – подпрыгнул в седле Виро, явно неприятно удивленный. – Да так мы ведь дотемна не успеем вернуться!!! Я-то думал, это за первым же поворотом! Что ж это получается?!…

Я промолчала, так как изначально предполагала вовсе не возвращаться и не продумывала этот аспект. Констан, видимо принявший близко к сердцу волнение спутника, успокаивающим тоном произнес:

– Да ничего ить не случится. Господин Теннонт остался на хозяйстве. Я ему все объяснил, перед тем, как уходить. Да и что там за заботы? Еды наварено, все прибрано… Почитай, только кур в курятник загнать по вечеру, да пшена им насыпать. Но он вроде как все понял из моих объяснений – справный господин такой…

Я справилась с отвисшей челюстью и уточнила:

– Ты сказал господину Теннонту, чтоб тот покормил кур и закрыл их в курятнике?

– Ну да, – согласился Констан с невозмутимым видом человека, воспринимающего жизнь безо всяких ненужных условностей. – А что, еще что-то надо было сделать?

"Злонамеренный и могущественный маг, вынашивающий какой-то коварный план, вполне возможно, имеющий своей целью порабощение мира, сейчас бродит вокруг курятника с горшком пшена и орет "цып-цып-цып!" – мысленно подытожила я наш диалог, и покачала головой, не находя слов для продолжения беседы. Виро тоже как-то напряженно молчал, явно представляя ту же картину, что и я.

Констан, поняв, что у него появилась возможность продолжить, снова монотонно загудел, временами пугая меня неожиданными и визгливыми восклицаниями: "Ой!" и "Ай!", которыми начинались некоторые, особо трагические, куплеты. Так прошло еще минут двадцать.

– Черт с вами, давайте разговаривать! – почти выкрикнул Виро, снова мастерски улучив момент, когда певец переводил дух.

"Ага, так вот в чем полезность дорожных песен!" – сообразила я. Как же я сразу не догадалась, что они рано или поздно заставят разговориться даже самого угрюмого молчуна, если тот, конечно не глух как пень?

– Давайте! – так же быстро ответила я и сразу же перешла к делу. – Откуда родом будете?

Виро вздохнул, как человек, понимающий, что от его красноречивости сейчас многое зависит (Констан шагал с приоткрытым ртом, явно готовясь продолжить пение при любом удобном моменте).

– Большую часть жизни своей я провел в Эзрингене, – начал он тоскливо. – Десять лет нахожусь в услужении у господина Теннонта, благодаря чему повидал многие страны, о некоторых, вы, подозреваю, даже не слышали. Ни один край невозможно узнать, как следует, не воздав должное его кухне. Среди прочих бы мне хотелось отметить дивный, вечноцветущий Лианн, где чудная кухня – морепродукты и южные вина. Изюминкой лианнской кулинарии являются устрицы, приправленные…

Спустя полчаса я уже горько жалела, что не стала подпевать Констану. Виро действительно побывал в многих странах, и, неукоснительно следуя своей житейской философии, базирующейся на невероятной прожорливости, изучил множество рецептов, слушать подробный пересказ которых было решительно невозможно, учитывая то, что последнее время я питалась крайне нерегулярно. Скоро урчание моего желудка стало заглушать фырканье коня.

"Как же хорошо было идти в Воротища в одиночестве!" – с горечью думала я, с сожалением глядя на остающиеся позади черничники, урожай которых радовал глаз.

– …а главный секрет в том, чтоб вымочить мясо перед приготовлением в особом маринаде, – вещал злодей, войдя во вкус. Я решила про себя накрепко запомнить, что столь ярко выраженное пристрастие к многословному описанию пищи подозрительно и может считаться полноправным признаком преступного склада ума.

– А родственники у вас есть? – в отчаянии спросила я, хотя прекрасно понимала, что семейные отношения у нелюдей отличаются от человеческих, но ведь можно было и соврать что-то складное! Минут на десять!

– Сирота, – ответствовал Виро.

Я устремила умоляющий взгляд на Констана, надеясь из последних сил, что уж у этого увальня должно быть значительное количество братьев и сестер, рассказ о которых позволит нам не вспоминать сегодня о приготовлении буженины по-тэггэльвски.

– Дед был, но помер недавно, – сказал этот любитель бесконечных песнопений, даже не сделав попытки поделиться с нами историей, как покойный дедуля драл его за уши.

Я решила, что, пожалуй, дальше побегу трусцой. Силы мои были на исходе. Еще один рецепт или куплет меня бы просто доконали.

В это время впереди показался просвет. Судя по всему, мы добрались-таки до Воротищ.