в которой рассказывается, как помидоры и коровы могут стать причиной необычайных бедствий, способных удивить даже отпетых злодеев

– Ждет? – безо всякой надежды на лучший исход спросила я.

Констан отлепился от забора, развел руками в унынии, и подтвердил:

– Маячит в окошке. И лицо у него мрачное… А все та табуреточка. Думал я, что надобно софу к окну подтащить, чтоб господин Теннонт седалищный нерв почем зря не истязал, но позабыл, пустая моя голова…

По мученическим глазам Виро я поняла, что тот уверен: седалищный нерв господина Теннонта отродясь не знавал таких мучений, которые сейчас выпадут на долю вновь напортачившего секретаря.

Лжечиновник, как и вчера, встретил нас в гостиной, переместившись на софу, но выглядел куда злее. Я хорошо знала, что подобные люди не переносят неожиданностей. Это напоминает им о том, что даже самые важные персоны иногда сталкиваются с непредвиденными ситуациями, после чего не могут выглядеть настолько уж важными. А один только внешний вид Виро (как и любое другое, столь же кошмарное явление) стал бы неожиданностью для кого угодно.

– И где вас носило этой ночью? – пропустив пожелание доброго утра, процедил лжечиновник, уже не пытающийся выглядеть хоть немного любезным и учтивым.

– Это моя вина, господин Теннонт! – я загородила собой Виро, который начал тянуть неуверенное "э-э-э-э", предвещающее, что его оправдания будут крайне жалкими и малоубедительными. – Я, никого не предупредив, отправилась избавлять мельника от привидения, и ваш секретарь вынужден был последовать за мной, не успев вам о том сообщить.

Теннонт смерил меня презрительным взглядом и поинтересовался, сощурив глаза:

– И что же? Избавили?

– В некотором смысле, да, – я уставилась в потолок, придумывая, как бы внушить Теннонту, что мы не зря провели эту ночь не в своих постелях. – И к тому же, мы спасли девицу, попавшую в беду. А это, безусловно, самое достойное деяние изо всех возможных, судя по эпическим сказаниям, так что ваш секретарь заслуживает хотя бы маленькой, но похвалы…

Теннонт драматически прикрыл глаза ладонью и вздохнул, как старая лошадь. Я не настолько хорошо его знала, чтобы уверенно истолковать это действие, но Виро тут же ухватил меня за локоть и прошептал на ухо:

– Уходим, уходим…

И в самом деле, это было самое время, чтобы немного поспать.

Я ухватила за локоть Констана, и мы, подобно девицам, водящим хоровод, дружно устремились в сторону лестницы на второй этаж. Секретарь, невзирая на все беды, обрушившиеся на его голову за последнее время, не преминул свободной рукой на ходу сунуть под мышку блюдо с вчерашними пирожками, так что я вздохнула с облегчением. Чувствовал себя он явно лучше, чем выглядел.

…Мне снилось, что я превращаюсь в пепел, рассыпаясь сероватыми хлопьями на холодном ветру. Постепенно исчезали кончики пальцев, затем руки и вот я уже не могу пошевелиться, чувствуя, как вот-вот рассыплется в прах мое отчаянно бьющееся сердце…

Подобные видения были вполне ожидаемы для человека со столь прискорбными жизненными обстоятельствами, поэтому я, проснувшись, утерла холодный пот со лба, пару раз глубоко вздохнула, пытаясь унять сердцебиение, и снова благополучно заснула.

Следующим гостем моих сновидений стал давешний волкодлак. Он рьяно грыз мою ногу, прерываясь только затем, чтобы злорадно похохотать. Уж не знаю, способны ли на самом деле волкодлаки смеяться, но я вновь проснулась в холодном поту. Рядом с моей кроватью, на полу переливчасто храпели Виро с Констаном, трогательно укутавшись в одно одеяло. Стало ясно, чем частично был навеян сон про смеющуюся нежить. Дуэт моих соседей по комнате звучал весьма разнообразно, так что в следующем сне мне могли послышаться и джерская музыка, и стоны призраков, и рев мельника. Я накрыла голову подушкой и вновь попыталась заснуть.

В этот раз мне привиделось, что веревка виселицы впивается мне в шею, а жители Эсворда одобрительно хлопают в ладоши, наблюдая, как я задыхаюсь и бьюсь в петле. Впрочем, спать, засунув голову под подушку, изначально было не лучшим решением. Пришлось вновь просыпаться. Отдышавшись, я с ненавистью посмотрела на подушку, потом на храпящих мерзавцев. Спустя мгновение подушка приземлилась на физиономию Констана, который, по моим наблюдениям, храпел громче. Я же попыталась завернуться в одеяло так, чтобы оно одновременно и берегло мой слух, и не мешало дышать. Получилось на диво уютно и тепло. Я с блаженной улыбкой вновь погрузилась в сон.

…Випероморф обвил мою ногу и тащил в глубины омута. Я пыталась стряхнуть его, но он не отпускал и затягивал меня все глубже и глубже. От ужаса у меня отобрало язык, и я могла лишь беззвучно открывать рот, в который вливалась холодная черная вода, пахнущая тиной…

– Госпожа Глимминс! – сурово сказал випероморф, повернувшись ко мне мордой. – Прекратите брыкаться и просыпайтесь!

Тут-то и оказалось, что за ногу, высунувшуюся из-под одеяла, меня дергает господин Теннонт и на лице у него застыло еще более неприятное выражение, нежели у випероморфа из моего сна. Я пожалела, что проснулась.

– Что случилось? – сипло спросила я, едва не прибавив: "Я что, проспала время испепеления?"

– К вам очередной жалобщик! – сердито ответил Теннонт. – Избавьте меня от его общества поскорее. Я как раз декламировал стихи дамам, и этот вынужденный перерыв весьма огорчил моих слушательниц. Кто бы мог подумать, что в этой глуши столько людей ценят и понимают искусство декламации!…

– Гм, – сказала я, не решаясь что-либо говорить далее, ведь меня так и подзуживало выложить все, что я думаю и про декламаторов, и про их ценителей, и про визитеров. Теннонт в ответ хмыкнул еще более саркастично, намекая на то, что не мне с ним соревноваться в искусстве многозначительного хмыкания, после чего удалился.

Виро и Констан продолжали дрыхнуть, я же, шатаясь и зевая, побрела к комоду, на дверце которого висела порядком замызганная тога. Чистые рубахи у меня закончились, равно как и целые штаны, а приличия все же следовало соблюдать, так что без хламиды было не обойтись. В зеркале, которое до этого скрывалось за складками тоги, отразилось ужасное нечто, заставившее меня отшатнуться, издав богохульное восклицание. Синяки под глазами от недосыпа удачно сочетались с настоящими синяками и ссадинами, покрасневший от насморка нос пересекала опухшая царапина, и все это было обрамлено сбившимися в колтуны лохмами. При взгляде на гребень мне внезапно подумалось, что близкая смерть – не худшая участь.

К счастью, у тоги был капюшон, поэтому я натянула его едва ли не до подбородка, нашарила домашние шлепанцы и побрела в гостиную узнавать, какое же еще бедствие свалилось на мою нечесаную голову. Виро бдительно приподнял голову, проводил меня остекленевшим взглядом, и захрапел еще до того, как улегся обратно.

…Проситель расположился на скамейке, чуть поодаль от дам, прилежно внимающих Теннонту, который увлеченно рокотал что-то о несчастной судьбе изгнанника в Северных Пустошах. Получалось у него и в самом деле неплохо, по крайней мере, дядька – усатый тощий крестьянин неопределенного возраста – сидел ровно, как отличник в приходской школе и даже дышал вполсилы, явно впечатленный историей, а заподозрить его в неискренности, в отличие от остальных, повода не было.

Я, стараясь не нарушать торжественности обстановки, прошаркала к нему, дотронулась до плеча и сделала пригласительный жест, указывая в сторону кабинета. Дядька вздрогнул от неожиданности, поднял на меня глаза, и внезапно побелел, издав булькающий звук. Я сообразила, как выглядело мое появление в глазах этого тонко чувствующего человека после того, как тот несколько минут слушал выразительное описание пристанища демонов, но не придумала ничего лучшего, кроме как похлопать его по плечу еще раз, стараясь, чтобы это выглядело ободряюще. Затем я решительно повлекла его за собой. Должно быть, бедный крестьянин решил, что ему сейчас предстоит увидеть воочию все то, о чем он только что слушал, потому что покорно последовал за мной на нетвердых ногах. Теннонт, не прерывая чтения, из-за которого его брови непрестанно шевелились, провел нас осуждающим взглядом, который поддержали все дамы. У меня даже в спине закололо, а крестьянин всхлипнул, не сдержавшись.

В кабинете я расположилась в кресле за столом Виктредиса и в полной мере осознала, как же приятно ощущать, что перед тобой трепещут. Проситель трясся как овсяный кисель, бросая на меня испуганные взгляды.

– Так, уважаемый, – голос у меня стал ниже и приобрел шелестящие нотки. – Что привело вас сюда?

Дядька поежился, пару раз беззвучно открыл рот, потом закашлялся и наконец, когда я уже отчаялась услышать что-то внятное, пискнул:

– Помидоры!…

– Что – помидоры? – переспросила я уже нормальным голосом и немного сдвинула капюшон, потому что слово "помидоры" никак не вязалось со зловещими интонациями.

– Новейшего сорту помидоры, "Княжеское сердце", – дядька пришел в себя, и я почувствовала, что еще не раз огорчусь его многословности, так вспыхнули его глаза на последних словах. – Ни у кого таких в Болотцах нету. Я специально из Изгарда семена выписывал, а там их прямиком из Ликандрика получили. Томаты сии характеризуются крайней урожайностью и сочностью, слава о которых дошла до моих ушей в минувшем году. Двоюродный братец жены моей, что в южных землях живет, в письмах своих описывал, что количество плодов превосходит всяческое воображение. А так как наша семья испокон веков держит самую лучшую овощную лавку в Эсворде, то я возгорелся помыслами о сих дивных помидорах, которые, по моим подсчетам, должны были принести в два раза больше прибыли с той же самой площади. Семена, правда, дорогущие, словно их из какого эльфийского дворца прямиком высылают. Поистратился я прилично, однако ж первые ростки утешили меня! До чего ж они были… зеленые! Зеленее, чем обычные помидоры. И стебельки у них были… крючковатее! Эх… не понять этого никому! И как же я холил рассаду, лелеял… Детей своих я не так дарил вниманием и заботою, как эти чудные томаты!

– Да-да, я поняла, – пробурчала я, барабаня пальцами по столу. – Удивительно зеленые и крючковатые всходы случились. И что же?

– А потом они принялись расти, да так споро, что я только диву давался! И что за сочные и крепкие то были стебельки, я вам скажу! Так, бывало, рукой слегка проведешь по листочкам, а они…

– Арргхх, – я поняла, что все истории о любви, которые мне довелось услышать до сего момента, померкнут перед этой.

Дядька сбился и согнал с лица мечтательное выражение.

– …ага, понял. Всем были хороши они, обещая мне каждым своим побегом невиданную прибыль, но оказалось, что наш климат для них очень уж засушливый. Ужо как я их не поливал, но увядали голубчики мои. И соседи принялись поговаривать, чтоб я воду из колодца, что на улице нашей, не переводил в таких количествах, а иначе… Небеса, однако ж, вняли моим молитвам слезным, и лето выдалось дождливым. Воспряли и потянулись к небесам всеми своими листочками, мои ненагля… Ой.

Я кивнула, соглашаясь с тем, что повествование снова ушло не туда, и дядька, сглотнув, продолжил:

– Но, как Ваша милость может заметить, последнюю неделю погода стоит солнечная, дождика не видать, а прямые солнечные лучи пагубно влияют…

– Так, – я наконец поняла к чему ведет этот любитель помидоров. – Вам нужен дождь?

– Да, – страстно выдохнул дядька, прижав к тощей груди руки. – Затяжной. Чтоб несколько дней кряду. А иначе… разорюсь… Я ж все хозяйство ради них забросил!

На всякий случай я покосилась на приоткрытое окно, в котором было видно, что вечереющий небосвод абсолютно чист. Высоко над огородами чертили воздух стремительные ласточки, сообщая даже самым неискушенным знатокам народных примет, что дождя в ближайшее время не предвидится.

…Погодная магия по своей сути совершенно бесхитростна. В этом-то и таится ее главная сложность. Представьте себе повозку, стоящую на вершине холма. Достаточно толкнуть ее один раз – и она покатится сама. Другое дело – повозка, стоящая у подножия холма. Чтобы она покатилась, ее надобно сначала вытолкать на вершину. А для этого нужна недюжинная сила.

Точно так же дело обстояло и с вызовом дождя в прекрасную, ясную погоду, когда на небе не сыщется ни одного облачка, и даже ветерок не шелестит в листве. Никакие колдовские уловки, хитрости и отточенные формулировки заклинаний тут не годились. Только магическая сила, которая либо есть, либо ее нет. Если бы нашлась хоть одна примета возможного дождя – возникла бы белесоватая дымка на закате, небольшое облачко, скрывшее покрасневшее солнце, спрятались бы крапивницы или подал бы голос перепел, то у меня была бы надежда справиться с этой напастью. Но все указывало на то, что погоде полагалось быть ясной еще долгое время: из лесу доносилось звонкое кукование, и закат был настолько золотисто-розовым, насколько это возможно. Стало быть, проклятая повозка была у подножия холма.

– Нет, – сказала я крестьянину честно. – Тут я вам не помогу.

– Я вам заплачу! – дядька трепетал уже от страха, вызванного собственной решительностью. – Сколько скажете! Тут дело такое, что отступать мне некуда и…

Сами понимаете, деньги сейчас меня заботили мало. Однако даже в таких обстоятельствах, я не могла прямо признаться, что у меня попросту не достанет сил на такое колдовство. Поэтому я принялась измышлять, по какой же причине отказать в помощи просителю, и некая мысль в мою голову пришла одновременно с сонным Констаном, появившимся на пороге кабинета.

– Видите ли, почтенный, – я решительно прервала дядьку, пылко доказывающего, что я просто обязана спасти его помидорный рай. – Погодное колдовство не сработает – да у меня и права нет его применять – ежели кто-то в Болотцах будет против дождя. Сами понимаете, если б меня просило все поселение, то это было бы совсем другое дело. Констан, милейший! Сбегай-ка за калитку и посмотри – не скосил ли кто сено где-нибудь поблизости?

Констан беспрекословно повиновался. Я заподозрила, что он все еще спит.

Как я уже говорила, с возвышенности, где стоял дом поместного чародея, открывался прекрасный вид на болотницкие огороды и поля. И не могло быть такого, чтобы никто на этих полях не воспользовался такой чудесной погодой в сенокосную пору по назначению.

Спустя минут десять, когда я уже дремала, пользуясь тем, что капюшон скрывает мое лицо, а крестьянин нервно молчит, ученик вернулся и сообщил, что какой-то бедолага подворачивает сено в поте лица своего, невзирая на вечернее время.

– Вот, видите? – довольно сказала я дядьке. – Никак нельзя вызывать дождь сегодня.

И, поручив Констану выпроводить этого одержимого любителя помидоров, я юркнула мимо декламирующего Теннонта к лестнице, больше всего опасаясь, что мне опять помешают увидеть пару-тройку кошмаров.

…Нет, недаром бабушка твердила, что нельзя ложиться спать на закате солнца. И беда была даже не в том, что в моих снах водили хороводы демоны, волкодлаки, упыри и призраки, только и ждущие, чтобы напомнить о своей роли в моей жизни. Если уж я смогла как-то справиться с ними наяву, то во сне вовсе их игнорировала. Но вот когда сочащийся ледяной ненавистью Теннонт вновь начал дергать меня за ногу, я проснулась с лютой головной болью, которая, как известно, является прямым следствием сна при заходящем солнце.

– Ваши визитеры вернулись! – уведомил он меня. – И снова на самом патетическом моменте! Я даже не знаю, смогу ли вновь подобрать столь точную интонацию для монолога Эрика…

– Так был же один! – вяло возмутилась я, пытаясь выпутаться из мантии, в которую я успела завернуться, как в кокон, не позволяющий даже приподняться.

– Разбирайтесь сами, откуда они лезут, словно тараканы! И если через полчаса они снова вернутся втроем – то… то…

…В гостиной горели масляные лампы, от количества которых рачительный Виктредис бы заплакал бы как ребенок. Да и то, что его дом превратился в модный салон, где собираются дамы – пусть даже и не дворянского сословия – его бы не обрадовало, так что я с сожалением представила, что же ждет беглого магистра, когда тот одумается и попытается вернуться. Я хорошо знала, что именно так зарождаются всяческие традиции, вроде заседаний дамских клубов или еженедельных собраний Лиги Почитательниц Декламации, участницы которых с большой неохотой меняют место сбора.

Давешний усатый дядька стоял рядом с таким же тощим субъектом, который с любопытством вертел головой по сторонам, явно удивляясь светскости обстановки.

– Пойдемте, – процедила я им, и устремилась в кабинет.

…– Вот! – торжествующе ткнул пальцем в своего спутника мой помидорный знакомец. – Он не против! Можно выколдовывать!

Я осмотрела новоприбывшего, большей частью сокрытого под огромной соломенной шляпой, и, уже предчувствуя беду, уточнила:

– Это еще почему?

– Потому как именно этот добрый человек нисколечко не возражает, чтобы пошел дождь! Это его сено там сохнет!

Добрый человек снял шляпу, и я убедилась в верности своих догадок – один глаз его был окружен зловещим лилово-фиолетовым ореолом.

– Да пусть оно сгниет ко всем бесам! – решительно, хоть и несколько пискляво выкрикнул он.

Итак, передо мной стояла вчерашняя случайная жертва мельника, чьи вилы до сих пор торчали в стене дома поместного чародея. Но если бы беда была только в этом…

– … Всю жизнь, – продолжил владелец сена, явно наслаждаясь моментом, когда он может высказать все, что думает. – Всю жизнь! Сенокосы, огороды, квашеная капуста и эти проклятущие коровы! Я ведь еще в осьмнадцать лет хотел сбежать отседова, чтоб записаться матросом, и повидать дальние края, но отец мой, не ной его косточка в сырой земле, поймал меня, и так выпорол, что я даже женился-таки на этой ведьме соседской, у которой одна мечта – чтоб корова ведро молока за раз давала. Уж сколько я ей не говорил, что лучше подамся на заработки, вернусь через год-другой с деньгами, опосля чего зажили бы мы припеваючи, а у ней один ответ – кто огород вспашет, кто сено скосит… Сосед вон вернулся с юга, живет теперь палец о палец не ударяя, а я должон помереть над этими грядками, что ли?!! Помню, пала одна наша коровенка, ужо мне радости было! Говорю ей: ну, поеду я – сена у тебя уж с запасом, на оставшихся хватит точно, так что год будешь безбедно жить. Деньжонок поднакопилось, батрака можно было нанять. Так нет же! Сено ж пропадет, а продать его нельзя, столько ж трудов туда вложено! Пришлось новую скотину рогатую покупать на те деньги… Сколько уж я думал – нешто боги моих молитв не услышат и не ниспошлют молнию в тот треклятый сеновал? Может, тогда она продаст своих коров и отпустит меня восвояси?… Три пуда свечей в храме перевел, а не сбылось. Проклятие какое-то: гора навозу по весне – значит нужно огородов поболе, огородов поболе – кто ж столько репы-то сожрет? Сталбыть нужна еще одна корова проклятущая. Еще одна корова – навозу на следующую весну еще больше… Сгноите вы это сено, госпожа чародейка, всеми богами вас заклинаю!!! Может, хоть половину тварей рогатых сбудем! А иначе вообще мне пропадать придется. И так, видите, до чего довели меня эти сенокосы?!! Последняя капля, истинно вам говорю!… – и он ткнул пальцем в свой внушительный синяк под глазом.

Воистину удивительное сочетание звезд на небе привело к столь неожиданному объединению любви к сельскому хозяйству и ненависти к нему же, во имя того, чтобы поставить меня в весьма затруднительное положение. Обожаемые помидоры и ненавистные коровы незримо присутствовали в кабинете Виктредиса, и было понятно, что прогнав крестьян ни с чем, я уничтожу самые заветные мечтания этих людей. А попробовать мне ничего не стоило. В случае неудачи я даже не успела бы как следует устыдиться.

– Хорошо, – прервала я речь злосчастного владельца неисчислимого коровьего стада. – Будет вам дождь.

"…И главное, что следует помнить магу, прибегнувшему к погодным заклинаниям – не переоцените свои возможности, ибо вы беретесь за столь простое дело, что никакая хитрость вам тут не поможет!…" – этими словами заканчивалось вступление к "Погодным чарам". Труд этот выдержал бесчисленное количество переизданий, не изменив своего содержания ни на одну букву. Погодное волшебство было одним из самых древних и уж точно – самым консервативным.

Я не стала углубляться в теорию, которой подкреплялись описанные далее методы, и перешла к страницам с дождевыми заклинаниями.

– Госпожа Глимминс! А можно я буду вам оказывать помощь посильную? – робко окликнул меня Констан, занявший место в уголке кабинета едва только довольные крестьяне удалились. Ученик, конечно же, подслушивал под дверью и теперь, когда он предвкушал свершения настоящего колдовства, с заклинаниями и каким-никаким, но ритуалом, выгнать его не представлялось возможным.

– Констан, я бы хотела, чтобы ты тут даже не присутствовал, – честно призналась я. – Поэтому, сделай милость, не напоминай о себе в ближайший час.

И я начала чертить кривобокую пентаграмму углем ясеня на полу, дабы водрузить в центре нее треножник, как предписывалось в первом подходящем заклинании, которое попалось мне на глаза.

Через полчаса, когда дело таки дошло до треножника, я перечитала соответствующий абзац, с досадой вздохнула, и обратилась к Констану:

– Ладно, будешь помогать. Принеси чайник кипятку.

Ясно было, что после этого безмолвно сидеть в углу ученик не станет ни за какие коврижки, но идти на кухню через гостиную мне не хотелось совершенно.

…Налив кипяток в миску на треножнике, я высыпала в нее содержимое пары-другой положенных пузырьков, найденных в лаборатории, и закрыла глаза, пытаясь сконцентрироваться. Ученик, судя по сосредоточенному сопению за моей спиной, в точности все за мной повторял, но, к сожалению, меня это не насторожило.

Далее, судя по книге, все было так же просто: следовало ходить вокруг пентаграммы и повторять раз за разом одно и то же заклинание, пока над миской не начнет клубиться пар, который в случае удачного исхода должен был превратиться в небольшую тучку. Это был верный признак того, что в небе происходит то же самое. Идеальным результатом считалась тучка с небольшой молнией, но на такой исход я даже не рассчитывала, трезво оценивая свои силы

Морально приготовившись к тому, что мне придется ходить вокруг треножника до утра безо всякого толку, я откашлялась и приступила к делу, собрав воедино все свои способности.

– Tha'ess raivenn'e, ga'ess darevienn'e…

Формула была не очень длинной, но отличалась отсутствием какого-либо ритма, поэтому я сосредоточилась на том, чтобы не переврать что-нибудь, поскольку уже знала, что заклинание, сработавшее не так, как ожидалось, куда опаснее, чем заклинание вовсе не сработавшее. Круг за кругом я обходила вокруг треножника и все глубже погружалась в свои мысли, уже не замечая, что ученик ступает след в след за мной. Парок над миской становился все слабее, мысли мои – все бессвязнее, и я, уже не веря в удачный исход этого предприятия, все невнятнее бормотала формулу, едва не засыпая на ходу.

…Как-то раз, во времена моего лжеадептства, мне довелось увидеть настоящий хаотический портал. Он располагался в лесу, чуть севернее Изгарда и третьекурсников водили туда на экскурсию, чтобы те поняли, что собой представляет концентрированная энергия. Портал можно было сравнить с выходом золотой жилы, большая часть которой сокрыта под толщей бесполезных пород, только в случае с магией эта прослойка защищала людей от силы, бушующей под нею, так что бесполезной ее называть было бы ошибочно.

Там, где эта жила соприкасается с реальностью, мир чуть-чуть не такой, как везде. Это словно дыра в ткани реальности, из которой хлещет неуправляемый поток силы. Под ее влиянием меняется ход времени, искажается пространство и появляются на свет самые странные существа, любящие подшутить над человеком – и, чаще всего, далеко не по-доброму. Поэтому простые люди обходят эти дурные места десятой дорогой и никогда не селятся рядом с ними, а адептам разрешено приближаться к ним только в присутствии опытных магов, что, впрочем, не гарантирует благополучного исхода таких экскурсий. Большая часть адептов отказывалась от такой возможности напрочь, и лишь самые глупые – то есть те, что считали себя самыми храбрыми, – соглашались отправиться к изгардскому хаотическому порталу.

Оставим в покое причины, побудившие меня присоединиться к очередной группе идиотов, желающих поглазеть на магию, которая им не по зубам, потому что я хочу рассказать про то, что я почувствовала, когда мы приблизились к полуразрушенной каменной арке, увитой плющом.

Она возвышалась над зарослями ежевики и шиповника, и чем ближе к ней я подходила, тем труднее было понять, где я нахожусь – то ли среди зеленого, цветущего леса, то ли среди вересковой пустоши, где арка была частью огромного, мрачного каменного здания. Слышалась какая-то странная, печальная музыка и среди знойного лета по лицу вдруг пробежал холодный ветерок. Остальные адепты тоже притихли, так что, полагаю, они видели тоже столь же неприятное зрелище.

А затем я почувствовала энергию, которая бурлит вокруг меня, как крутой кипяток в чайнике. Начало спирать дыхание, но одновременно с этим ощущения были необычайно приятными, сродни радостному возбуждению. Исчезала усталость и боль в ногах, и казалось, что сила переполняет твое тело. Потом нам объяснили, что у простых людей вблизи порталов начинается эйфория, которая заставляет их терять голову, плясать и распевать песни, даже если к этому у них ранее не было никакой склонности. А маги все же умеют немного управлять магической энергией и могут удержаться в рамках приличия, если у них есть такое желание, разумеется.

Так вот, к чему я вдруг вспомнила про этот случай: именно эти же ощущения, которые невозможно спутать ни с чем, я ощутила в доме Виктредиса, который – уж мне ли не знать – стоял на самом обычном холме, где энергии хватило разве что на то, чтобы не объявить это место новой Армарикой. Я запнулась, остановилась, хватая ртом воздух, и уставилась на миску, над которой сгущалась лилово-серая мгла. Силясь собраться с мыслями, я оглянулась на своего ученика, и в ужасе выронила книгу – он, прикрыв глаза, вдохновенно повторял себе под нос слова формулы, явно наслушавшись моего бормотания.

– Констан!!! – завопила я, пытаясь сообразить, что же нужно сделать прямо сейчас, пока еще не поздно.

– А? – он уставился на меня, и, хвала богам, умолк, пораженно глядя на последствия своей деятельности.

Я усилием воли заставила себя не думать о растущей посреди кабинета тучке, которая вся искрилась от разрядов, и вспомнила о том, что в гостиной сейчас находится чародей, который куда лучше чует всплески магической энергии. Сейчас он, должно быть, чувствует себя, как будто его обухом топора по лбу стукнули, а потом еще и влили в него насильно полбочки эля. И первым делом нужно было озаботиться тем, чтобы он не сообразил, кто виноват в произошедшем.

– Быстро выметайся отсюда! – едва не сорвавшись на крик, скомандовала я и пихнула его к окну, которое, к счастью, было приоткрыто по случаю хорошей погоды.

Ошалевший Констан безо всяких возражений перемахнул через подоконник – и вовремя. Дверь кабинета распахнулась, появился Теннонт, взъерошенный и несколько растерянный. Вид у него был такой, словно его привязали к крылу мельницы в ветреную погоду и оставили в таком сложном положении на пару часов. Клубящийся лиловый сгусток его впечатлил в такой мере, что он издал совершенно нехарактерный для столь солидного господина тонкий короткий возглас "У-уй!".

Тучка, между тем, принялась менять форму, собираясь, по всей видимости, превратиться в смерч, и последовала за свои создателем – в окно, попутно поджегши молнией занавеску.

– Это что еще такое?… – начал Теннонт, но его слова заглушил нарастающий гул. Я бросилась к окну, торопливо забила разгорающееся пламя первой попавшейся книгой со стола, и увидела, что небо стремительно темнеет, а верхушки деревьев тяжело качнулись от первого порыва крепчающего ветра.

– Глазам своим не верю! – донеслось до меня восклицание Теннонта, и, оглянувшись, я увидела, что маг выбежал из кабинета. Раздались взволнованные вскрики дам в гостиной, после чего голос Теннонта нервно, громко и торопливо произнес: "Рад был всех видеть, но теперь позвольте проводить вас до двери!".

Дом затрещал и пол под ногами ощутимо качнулся.

Я схватилась за голову, издала громкий беспомощный стон, после чего тоже выбежала из кабинета.