— Останемся? — с надеждой спросила я у Хорвека: мне всегда были по сердцу бесхитростные площадные представления.

— Если ты хочешь, — отчужденно ответил он, и в голосе его мне послышалась покорность, которая овладевает людьми, понявшими, что от судьбы не убежишь. Вовсе не убогий бродячий театр он видел перед собой — но что-то свое, тайное.

Обрадованные нежданным развлечением, горожане в мановение ока стащили на площадь всякую рухлядь, пригодную для того, чтобы устроить из нее лавки и сиденья. Кто-то сидел на старой бочке, кто-то — на перевернутой корзине, ну а нам достался парапет полуразрушенного старого фонтана.

— Эй, поторапливайтесь, чертовы фигляры! — кричали те, что обустроили себе удобное гнездышко и теперь закономерно опасались, что прибывающие зрители стронут их с места. — До вечера мы ждать не будем!

Фальшиво запищала флейта, за залатанным занавесом послышалось копошение и вот на крошечной сцене появился Гри в пестром блестящем наряде, от которого глазам становилось больно — так что дыры и заплаты на нем замечали лишь самые дотошные и упорные.

— Почтенная публика! — закричал он охрипшим после недавних зазываний голосом. — С безмерным уважением к пожеланиям славных боргийцев, представляем вашему вниманию ужасную и правдивую историю Белой Ведьмы, о которой господа, у которых уж отросла борода, наверняка слыхали от своих дедов и бабок — те повидали страшные времена своими глазами! С той поры прошло без малого сто лет, однако о преступлениях ведьмы, и о каре, которую она понесла, будут помнить и ваши дети, и ваши внуки!

Зрителям понравися напор, с которым обращался к ним Гри, и они простили ему некоторую неразборчивость речи: раздались хлопки и выкрики: «Не тяни, показывай треклятую колдунью!».

После небольшой заминки, на сцене появилась одна из актрис, густо измазавшая лицо белилами и нахлобучившая на голову свалявшийся светлый парик. Бесхитростным образом она объявила, что зовут ее Белой Ведьмой, желанна ей одна лишь власть и за нее она готова продать душу демонам из преисподней. «И помощи у ада попросив, я свергну короля к подножью трона!», — истошно взвопила напроследок «ведьма», сорвав слабые аплодисменты — в громкости выкриков горожане-зрители видели признаки старательной работы.

— Белая Ведьма хотела убить здешнего короля? — спросила я у Хорвека, который слушал монолог ведьмы с чуть удивленной насмешливой улыбкой.

— Ты же сама слышала, — ответил он, шутовски изобразив серьезность.

— Думаешь, я не знаю, что истории про прошлое сочиняют люди и привирают они там, где им захочется? — осведомилась я с преувеличенной укоризной. — Словно забыл, что мне пришлось выслушивать Харля с утра до ночи… Вот уж кто был горазд выдумывать! Потому я и спрашиваю у тебя — было ли так на самом деле. И не вздумай говорить, что ты ничего об этом не знаешь!..

— Отчего же… Знаю, хоть многое и позабылось. Все произошло несколько иначе, — Хорвек снова говорил отчужденно, но обмануть меня было не так-то просто. — Король был слаб, глуп и труслив. Власть его пошатнулась. Зная, что ему не выстоять в одиночку, он призвал себе на помощь чародейку из дальних краев, сделав ее первой среди своих придворных. Она спасла его, сотворив немало темных чудес. Вначале он спрашивал у нее советов и дело шло на лад, а затем ему нашептали, что слишком много стало весить слово чужестранной ведьмы, и он начал вести дела по-своему.

— Слушаться советов ведьмы — это и впрямь дурной способ править своими землями, — проворчала я, с неприязнью глядя на сцену, где один из актеров как раз читал речь короля, безо всякой скромности называя себя мудрейшим и справедливейшим властителем от сотворения мира.

— Без ее советов Его величество быстро утратил то, что сумел недавно отвоевать, — впологолоса продолжил рассказывать Хорвек. — И Белая Ведьма поняла, что стоит его власти пасть, как ее дни сочтены, ведь за то время, что она была при дворе, враги короля стали ее врагами. Она всегда отличалась честолюбием, и хотела власти, а безволие короля подстегнуло ее желания. Белая Ведьма решила, что у нее достанет могущества для того, чтобы занять трон и стать королевой. Зря ты не веришь актерам — они не так уж далеки от истины. Точнее говоря, их истина — именно та, которую готовы слышать эти люди.

На сцену тем временем вытащили холстину с кое-как намалеванным котлом, и «ведьма», взъерошенная от истошных воплей, составлявших всю ее роль, заявила, что собирается призвать себе на помощь короля всех демонов. Откуда-то из-за пазухи она принялась доставать грязные лоскуты, чтобы бросить затем их в котел.

— Сушеная летучая мышь! Дохлая кошка! — кричала она. — Сердце ростовщика! Веревка повешенного! Гадючья чешуя!..

Восторженные зрители в ответ на каждый ее выкрик благодарно кричали: «Фууу! Чтоб ты подавилась этой мерзостью!» и от восторга швыряли на сцену огрызки и корки.

— Но для того, чтобы мое черное колдовство сработало как надо — принесите мне невинное дитя! — тут «ведьма» визгливо расхохоталась, при этом порядком закашлявшись, и ее приспешники, для пущей зловещести оснащенные тряпичными горбами, услужливо подали ей сверток. За занавесом на все голоса выли детишки, которым выпала честь изобразить плач младенца.

— Ох и лютая же ведьма! — потрясенно промолвила женщина, сидевшая неподалеку от нас с Хорвеком.

— Известное дело! Все ведьмы едят младенцев — зубы у них железные, наточенные! — отозвалась ее подруга, сосредоточенно пережевывавшая сдобную булку.

Итак, злополучный младенец отправился в котел, а дети за занавесом, примолкнув, принялись бить камнями по листу жести: королю демонов подобало явиться под раскаты грома.

Почетная эта роль досталась Веселому Гри, и я с трудом узнала его — так обильно лицо ему натерли сажей. Он объяснил, что вылез на свет божий из самой вонючей и глубокой пропасти, на дне которой спрятаны ворота в преисподнюю. «Ослепли б вы, увидев, что за огонь горит в моих печах!» — зловеще проревел он, свирепо уставившись на зрителей, а затем, не мешкая, заключил «ведьму» в объятия, измазав ее сажей.

— Таких красоток нет в моих владеньях, плати за помощь телом и душой!

— Где-то я уже это слыхала, — во власти сильнейшей неловкости пробормотала я, враз утратив желание расспрашивать Хорвека. Что там — я теперь боялась глаза на него поднять, наконец-то сообразив, что за история сейчас разворачивается перед глазами боргийцев.

Сладострастный демон тем временем осыпал ведьму поцелуями, так что бедняжке пришлось сбежать за занавес, где ее снова намазали белилами, и вернулась она к зрителям уже на сносях — видимо, один из приспешников отдал ей свой прекрасный горб.

— Ношу во чреве порожденье тьмы, проклятое потомство! — последовало объяснение того, что и так было понятно. — Бесстыдно отдалась я в уплату долга своего, став худшей из блудниц — бесовской шлюхой, но буду тем горда, ведь не чтила отродясь я божьего закона!..

— Гореть тебе в аду! — заулюлюкали зрители. — И твоему ублюдку — тоже!

Впервые мне не хотелось досматривать представление, хоть оно и удалось на славу — горожане от восторга топали ногами по земле. Но уйти я не решалась — ведь для этого нужно было обратиться к Хорвеку, а мне недоставало храбрости для того, чтобы посмотреть сейчас ему в глаза.

События на сцене, тем временем, становились все более драматическими: к королю прибыли славные благочестивые мужи, каждый из которых разразился речью, в которой перечислялись преступления колдунов. Король, уличенный в том, что прибегал к помощи чародейки, стыдился, каялся и клялся, что никогда не позволит ведьме преступить порог дворца.

— Спеши, светлейший, иль пожрет тебя гиена!

— Рази безжалостно дурную гниль!

— Растит она чудовище, которое пожрет твой род!

Вновь загромыхал лист жести, теперь предвещая битву. Король, вооруженный деревянным мечом, не знабщим поражений, ворвался в дом ведьмы — обо всем этом подробно говорилось в его речи, ведь, честно сказать, из-за убогих декораций немудрено было запутаться, кто и к кому пришел. Ведьма, увидав оружие, благословленное благочестивейшими из людей, лишилась колдовского дара и ее опутали цепями. Ведьминское отродье изображал один из мальчишек, точно так же измазанный сажей, как и Гри — слов ему не досталось, и бедняга издавал звуки, более всего напоминавшие кошачий вой по весне.

— Ублюдка чародейки — в окно, на пики! — приказал король, и актеры, хитрым образом подменив корчащегося мальчишку на чучело из соломы, бросили куклу куда-то вниз.

— Все помнят, что стало с сыном демона? — Гри, частично стерший с лица сажу, теперь вернулся к роли рассказчика. — Солдаты короля швырнули его вниз, и он упал на железную ограду, пробившую его гнилое нутро насквозь!

— Да, так и было! — согласно закричали зрители, и их глазам явилось подобие забора из нескольких кольев, на которых повисло распотрошенное чучело.

— Поделом сыну ведьмы и демона! Так он висел до самого рассвета, истекая кровью, а когда первый луч солнца коснулся его — тело рассыпалось в прах! А ведьму пытали и приговорили к смерти на костре — смотрите!

Занавес был отдернут, и оказалось, что там уже занимается костер, наспех разложенный вокруг еще одной соломенной куклы, обряженной в платье из старого мешка. Неожиданный ход этот имел успех — многочисленные дети, взвизгнув, вскочили с мест и побежали к огню, чтобы водить хоровод. За ними поторопились и взрослые, ведь праздничные костры манят каждого. Актеры, не переменив одежды, бегали взад-вперед, подставляя шапки, и довольные горожане щедро швыряли туда сразу по несколько медяков. «Ведьме» везло больше прочих — она собирала деньги в декольте, оттягивая ворот платья так низко, что редко какой боргиец мог устоять перед ее просьбами.

Но веселье не затянулось надолго — густой дым, поваливший от горящей соломы, привлек внимание стражи, и вскоре площадь огласилась гневными криками: «Кто разрешил?.. Где дозволение?..».

Я все так же продолжала сидеть на парапете, не зная, что сказать Хорвеку, разглядывавшему с отсутствующим видом суету около костра.