К вечеру второго дня пути, обоз выполз к слиянию двух дорог. Широкий тракт, как принято на Руси во все времена, виляя, ныряя в низменности и поднимаясь на горки, подвел купеческие караваны к Курску. Навстречу попадались пешеходы, шагавшие из града, женщины с лукошками и сумами, мужчины, тащившие холщевые мешки, гнавшие скотину, проезжали повозки, нагруженные разной утварью и рухлядью. Чувствуя скорое прибытие, повеселевшие людины стали подгонять лошадей. Солнце еще высоко и желательно попасть в город до закрытия ворот. Лихой, если б мог, поторопился б еще шустрей. Лежавший на повозке дед, был совсем плох. Егор спешил попасть к знахарке, которую еще и найти нужно было.

При выезде из леса, сразу же проявились очертания большого городища.

— Курск!, — с какой-то затаенной грустью просипел Беловод.

— Ты лежи, дед. Силы береги. Скоро сдам тебя на руки знающему человеку, поставит на ноги.

Потянулись ремесленные мастерские, кузни, судя по запаху кожевни и красильни, отнесенные на расстояние подальше к реке. Народу на большой рыночной площади было не много, сказывалось позднее время для торговли. По-правую сторону виднелись тщательно возделанные поля, что на них было посажено, Егора не интересовало, он лишь отметил присутствие порядка по всей округе.

Ворота прошли споро. Никто из вратарей на двух сирых путников даже внимания не обратил. Что с них взять? Широкоплечий отрок, обвешанный саквами, перехватив через плечо руку седого как лунь немощного деда, почти тащил того по центральной улице. Егор глазами искал того, кто мог бы подсказать в какой проулок свернуть. Беловод, что называется, отключился.

Наконец увидав благообразную старушенцию, лозиной гнавшую двух коз перед собой, остановил, задал вопрос:

— Тетушка, подскажи, где тут у вас знахарка проживает?

— Это юнак, тебе вон в тот проулок повертать надобно, а уж там тащи старого в самый конец улицы, крайняя к реке изба и будет той, какую ищешь.

Поблагодарив, взгромоздив Беловода на загорбок, поплелся по указанной улице. Пыхтя, и под тяжестью общего веса едва переставляя ноги, досеменил до искомого пункта назначения. Улица давно кончилась, с нее соскакивала тропа и изгибаясь средь высокого кустарника, вилась в гору. Изба стояла практически на отшибе, не имея перед собой ни ворот, ни изгороди, ни мало мальски хоть низкого тына. Дальше нее, городскую черту с крутым берегом, отделяла река. Кто б поверил! Стольный град, а в нем такая глухомань. Свалил сумки у входной приступки в избу. Пристроил деда на импровизированную лавочку. Продышавшись, кулаком постучал в щелястую дверь. Тишина!

— Ты потерпи, дед. — Ободрил старика. — Сейчас пройдусь, разведаю, что да как.

Обошел по кругу избу. Все как у всех. Махонький огородик, неподалеку цветничок. Видать бабке не чуждо чувство прекрасного. Метрах в пятидесяти темнели старым деревом еще два строения. Сарайчик и баня, прятались под сенью высоких берез, которые своими ветвями укрывали обе крыши.

— Где ж ты старая хоронишься?, — вслух произнес Лихой.

Молодой задорный голос, словно откликнулся на заданный вопрос.

— С добром ли пожаловал, молодык?

Егор обернулся. Ну вот, всего лишь миг назад никого не было, и на тебе, молодая девчонка, стоит, понимаешь в белой рубахе до пят, ухмыляется. Чему ухмыляется? Из кустов, что ли выскочила, пигалица. На вид лет пятнадцать, если не меньше.

— Бабку позови, дело у меня к ней. — Насупился Лихой, сам при этом осознавая, что его молодое тело, притащило за собой и пацанячьи замашки.

— А, бабка тебе зачем?, — ничуть не смущаясь, продолжала опрос малолетка.

— Много будешь знать, скоро состаришься!

— Ха-ха-ха-ха!, — звонкий заливистый смех, казалось бы, разбудил сонное царство ведуньего подворья.

Тишину вечерней темени нарушили песни сверчков, стрекотавших на все лады, а в ветвях березы подала голос ночная птица, Лиходеев и не понял, то ли сова, то ли филин. Кто разберет? Чай не орнитолог. Так же резко смех прервался.

— Тебе ведунью? Так она перед тобой!

— Иди, ты!, — опешил он.

Если б не угол избы, за которую успел схватиться рукой, от удивления Егор мог очутиться на пятой точке организма. В его представлении, ведунья — горбатая старуха, с широким, бородавчатым лицом и крючковатым носом, своим всевидящим оком способная заглянуть в душу. А, тут… Опомнившись, пояснил:

— Деда я привез. Совсем старый плох. Поможешь?

— Идем. Чем смогу, помогу.

На пару занесли старика в избу, расположили в темноте на неширокой лавке. Девка запалила светильник, и наконец-то Лихой осмотрелся в чужом жилище. Ничего необычного для этого времени. Мало того, что изба не стояла на курьих ножках, так еще и внутри все как у всех. Печь, сундук сбитый из массивных досок, та же лавка, то есть кровать, покрытая домотканым рядном, на которой сейчас возлежал Беловод, массивный стол. На «слепой» стене куча полок с горшками, ступками и туесками, а под притолокой развешаны на веревках пучки пряных трав. Где старуха? Где черный кот? Где, десятка полтора хвостатых чертенят? Туда ли все же они попали?

Девичий голос вывел из раздумья.

— Шел бы ты молодец спать, а то, своими глупыми мыслями сбиваешь меня с панталыку.

— Куда спать?

— Да, вон хоть в сараюшку иди. Ежели дворовой мешать зачнет, скажешь, Желана разрешает на постой стать. Только смотри в баньку не суйся.

— Добро.

В какое-то мгновенье, девица оказалась рядом. Прохладной ладошкой провела по челу, и Егор почувствовал непреодолимое желание спать. Какой там дворовой? Когда шел к сараю, глаза слипались на ходу. Как по лестнице на чердак взобрался и в сено плюхнулся, даже не запомнил.

Утро красит нежным взором, стены древнего… Выспался… Во! Нет. Даже, во-о! Как на всю жизнь вперед. По лестнице не спустился, соскользнул с нее. Где здесь дом неизвестного архитектора? Обозрел округу. Не нашел. Малую нужду справил за сараем. Стоявшая у дверей бани кадь, на три четверти наполненная водой, пригодилась как никогда, вымылся, наполнив влажной прохладой крепкое тело. По тропинке пришел к избе.

Вчерашняя девка встретила у крыльца. На миловидном лице глаза ее ярко проявились темными пятнами под ними, знать ночка ей досталась та еще, нелегкая.

— Помер твой дед.

Сказала, как отрезала, заставив Егора чуть ли не шарахнуться от нее. Настроение скакнуло вниз, из глаз помимо воли выступили слезы.

— Да, ты не плачь! Прожил Беловод жизнь долгую, а временами, так и счастливую. Я уж и Родану позвала, скоро придет, отпоет старого погребальной песней, а к обеду Гнедаш на телеге свезет его к месту сожжения. Я присмотрю. Иди, простись. Дед передал, чтоб не ждал, пока он пеплом станет. Сказывал, что сам он не успел, так ты поутру иди в княжий детинец, найдешь там боярина Милорада. Передашь ему просьбу пристроить к делу последнего из рода, то бишь тебя, а чтоб он не сомневался в правдивости твоих речей, вот!

Ведунья протянула ладонь перед собой. Лихой сразу признал на девичьей ладошке дедову шейную цепь из серебра, с круглым медальоном на ней.

— Беловод сказал, что «Колодяник» в солнечном круге дарил ему сам же Милорад, за спасение сына. Вот, мол хай позаботится о внуке. Кажись не забыла ничего.

На лавке лежал дед. Седой и высохший, хотя раньше Лихой этого не замечал. Всегда казалось, Беловод крепкий, богатырского телосложения. Присел рядом, поправил прядь волос старого воина.

— Что же ты, дед… — только и смог промолвить.

Надолго замолчал, вспоминая первую встречу с человеком, можно сказать, воспитавшим его в этой реальности. Послышались глухие голоса за дверью, а вскоре в горницу перевалилась через порог дородная женщина, с точки зрения нынешнего Лихого, старуха. Окинула взглядом покойника, затем Егора, грудным тягучим голосом сказала ему:

— Подь на двор, милай. Не сомневайся, отпою старца.

Лиходеев в чем был, вышел из избы, и сразу услышал слова ведуницы.

— Уходи. Найдешь время, за скарбом придешь. Пригляжу.

Кивнув, проглотил комок «горькой» слюны подступивший к горлу, повернулся и под звуки скорбной песни направился к тропе.

* * *

Каменная крепость, выстроенная в самой средине города, внушала уважение каждому, кто оказывался рядом. Твердыня. Иногородних пугали толстые высокие стены с бойницами, крытыми переходами и зубцами на больших квадратных башнях. Это была крепость в крепости, с внутренним склоном оборонительного рва, шириной метров десять, а то и больше. У ворот, на границе подъемного моста, княжий детинец охраняли наемники-даны. Неруси, со скукой во взгляде наблюдали за суетой дворовой челяди, наметанным глазом умудрялись в считанные минуты обшарить снующие туда-сюда повозки и телеги. Казалось бы, их никоей мерой не затрагивают беготня этих славян, приготовления к выезду молодой княжны на новое место проживания, хотя в городе про это не знал только слепой и глухой. Народ в Курске на все лады обсуждал предстоящее путешествие и бракосочетание…

Милорад вошел в отведенные князем одному из своих ближников покои, сбросил с головы колпак, обшитый бобровой опушкой, кинул на лавку. Следом, туда же полетел ремень с широкой пряжкой и пристегнутым к нему кинжалом. Потянулся стоя у открытого настежь окна, посмотрел вниз во внутренний двор цитадели, туда где мельтешили трудящиеся массы. Устал! Устал на участившихся перед отъездом княжны боярских советах, от выборов посольского поезда, комплектования малой дружины, должной сопровождать девку. Наверное, возраст подходит, молодых вперед пропустить пора! Вон и князь молод. Хотя, сколь помнит себя, люди не меняются. Чуть выше взобрался, и ну под себя подгребать, иные не разбирают ни роду ни племени. Хапают! Когда нажрутся? Только б не увидеть того, что сыновья в таковых переродились! Но, это не должно, закваска в них не та, корень крепкий.

Присел к столу, вынув из чехла нож, с тарелки отрезал кусок холодной свинины. Налитый в кубок стоялый мед, оприходовал в три глотка, закусил. Полегчало, даже силы прибавилось. Из чеканного ромейского графина снова налил в кубок питья. Стук в дверь оторвал от желанной влаги.

— Ну, кто там еще?

В проеме открывшейся двери стоял десятник Ставр, а за его широким плечом виднелась голова воя в доспехе, повернутая куда-то в сторону, сосредоточенная на чем-то за стеной.

— Прости, боярин. Вьюношу к тебе привели. Шустер дюже, умудрился мимо данов проскочить и по детинцу походить, а когда споймали, трепыхаться не стал, говорит твой человек. Вот, привели.

— Ну, давай его сюда. Посмотрим.

Пред ясны боярские очи, представили молодого парня, ничем особо не примечательного, разве что крепкий, высок, да взгляд не боязливый. Порода видна, явно не смерд. Только вот, чья порода? Рассмотрел не торопясь.

— Ну, что скажешь?

Щенок, а по-другому и не назовешь, молчаливо глазами указал на сопровождавших. Боярин жест понял.

— Выйдите!

Оставшись наедине, из-за пазухи что-то достал, на открытой ладони протянул Милораду. Боярин сразу узнал оберег. Лет десять тому назад он отдал его человеку, спасшему Дарослава, старшего сына боярина.

— Дед сказал, что вы пристроите к делу.

— Гм! Сам-то он где?

— Сегодня ночью помер.

Новый стук в дверь вывел боярина из задумчивости.

— Боярин, князь всех скликает!

— Иду!, — И уже Лиходееву. — Жди здесь, до моего прихода из покоев ни шагу.

Ожидание затянулось надолго. Солнце на небосводе, проделав свой путь, зашло за стену ближайшей башни. Егор, устроившись у окна, предавался невеселым думам. Опять в этом мире он один. Каким окажется берег, к которому судьба заставляет пристать его?

Тяжелые шаги в коридоре, переключили все внимание на дверь. В комнату вошел боярин. Дорогая, плотная материя вышитой рубахи, подпоясанной широким ремнем, украшенным серебром, всем своим видом указывала на значимость этого человека при княжеском дворе. Это, как погоны на плечах. Глянул. И ты знаешь, перед тобой генерал. Встречая хозяина покоев, Егор поднялся на ноги, да так и остался стоять под пристальным взглядом собеседника.

— Зовут-то тебя как?

— Лихой.

Чего позывной, а не имя назвал, и сам не подумал, поправился:

— Это прозвище, имя Егор.

— Хм! Ну, рассказывай, каков ты сам, хвались, чему тебя Беловод успел обучить?

Внутренний мир молодого тела, соответствовал количеству ранее прожитых лет, а работа в разведке меняет суть любого человека. В ход пошла заготовленная «легенда» о юном отпрыске боярского рода, а наводящие вопросы не могли сбить «юный организм» с заученных тезисов основной жизненной канвы. Не средневековому аборигену, было ловить его на мелочах. Все повествование выстроилось ровными рядами прожитых лет.

Боярин потянулся к чарке, повертел ее в руках, размышляя о чем-то, о своем. Изрек:

— Лихой! Лучше бы тебя Хитрым прозвали, или Лисом.

— Чего так-то?

— Объясню. Мы, живущие на этой земле, даем имена не только по складывающимся качествам мальца, его очередности рождения в семье, иногда времени года, но и в соответствии с его варной. Все люди делятся на четыре варны — ведуны, витязи, веси и смерды. Так было спокон веков. Варна — уклад жизни, это место в миропорядке. Дитя рождается голым, но взращиваясь, может стать кем-то.

Брови Лихого удивленно полезли вверх. Ухмылка на лице подсказала боярину, что ко всем его речам отрок относится скептически.

— Ага. Навидался, знаю. Кто смердом рожден, ним и остается.

Показалось, что пронзительные глаза Милорада, заглянули в душу. Взгляд усталый, знающий о чем говорит. Он усмехнулся, а вместе с улыбкой подобрели и его строгие глаза, кивнув, продолжил говорить:

— Прав, но не во всем. Росичи — внуки Даждьбожьи, прямые потомки богов, а боги славянские, когда-то в давние времена тоже были людьми. В скрижалях писано: «в прелъстъ великоу не внидят мняще богы многы Пероуна и Хорса, и Трояна и инiи мнози ибо яко то человецы были суть старейшины Пероунь в елинахъ, а Хорсь въ Кипре, Троянь бяше царь в Риме». Все рождены от одних корней, но в силу обстоятельств, один может подняться, а другой упасть и боле не встать с колен. Однако — варна!

Лихой заметил, как разгладилось лицо боярина. Потеплевший взгляд по-новому оглядел его. Собеседник снова хмыкнул, видно пришел к какому-то выводу и он, этот вывод, был в пользу Егора.

— А, ты не по возрасту рассудителен и умен. — Поднявшись на ноги, боярин прошелся взад-вперед по широкой комнате, снова остановился напротив отрока. — Будет тебе дело. Садись и слушай!

Собеседники расселись глаза в глаза.

— Через пять дён в Ростов из Курска отправится свадебный поезд. Посольство повезет княжну Ладославу в жены князю Всеволоду Ростовскому отдавать. Послом поедет боярин Горыня со свитой. В поезде и ростовчане будут, и по слухам не все они приветствуют сей брак, как, кстати, и наша верхушка. Охорона поезда, пять десятков молодшей гриди, десяток старших воев. Два десятка пеших данов, обеспечат защиту на привалах. Дальше няньки, мамки, челядь. Одного приданного двадцать возов будет.

— Не доверяю я наемникам, — перебил повествование Лиходеев. — По опыту знаю, продать могут в любое время. Кто больше заплатить пообещает, на того и работать будут.

— По опыту, говоришь? И большой опыт, отроче?

— Достаточный. У военных, начальник верный человек?

— Чего?

— Спрашиваю, воями кто командовать будет?

— А, ну да! Сын мой поедет, боярин Дарослав над всей охороной верховодить будет. Ты мне здесь сейчас никак не потребен, а в поезде свадебном, лишние глаза и уши непомешают. Тебя здесь не знают, а по возрасту еще серьезно воспринимать не будут. Ежели довезете Ладославу к жениху в целости и сохранности, будет тебе служба среди княжих гридней, а нет, так шкуру с живого спущу. Так и знай. Уяснил?

— Чего ж не понять? Ясно.

— Всецело доверять можешь Дарославу, волхву Красимиру, да вот Ставру, коий тебя ко мне привел, я им про тебя обскажу. Остальных сторожись. В поезде поедешь хлопчиком на посылах, оно и возраст твой позволяет. С завтрева осваивайся, вживайся, знакомься. Ехать тебе придется в свите княжны.

— Можно узнать предположительный расклад по скрытым недругам?

— Эко глаголешь? Но я понял. К Красимиру подойдешь, он разъяснит и подскажет. Еще. Что гложет, спрашивай.

— Все понятно. Мне б за вещичками к Желане заскочить.

— У ведуньи ночевал?

— У нее.

— Да-а, Беловодово подворье в граде, прежний князь по причине отсутствия наследников, вместе с челядью другому подарил, теперь уж и не воротишь. Что ж иди. Утром придешь.

Ведунья встретила Лиходеева у избы. Мимолетно брошенный на него взгляд, принес саркастическую улыбку на лицо девчонки.

— Варна позвала?

Не то спросила, не то, констатировала факт событий.

— Она, родимая!, — пошутил Егор.

— Тогда пойдем в избу, в дорогу тебя снаряжать буду, несмышленыша.

* * *

Тени скользили по переходам подземелья, отблески огня на факелах слизывали темноту со сводчатой кладки потолков. Сквозняк. Не громким эхом прошелестел голос:

— Здесь останьтесь!

Одна из теней проследовала дальше, оставив остальных у ответвления коридора. Шаги умолкли, позволив сопровождающим расслабиться и отвлечься от забот.

В широком подземном зале встретились двое. Если бы эту встречу видел сторонний наблюдатель, то понял, что они хорошо знают друг друга. После обоюдного приветствия, тот что пониже ростом, с головой укутанный темным корзном, первым начал разговор.

— Все ли готово к отъезду свадебного поезда?

— Да. И челядь и охорона подобраны и утверждены князем. Мои люди есть и там и там. Попытка убрать из сопровождения волхва, натолкнулась на сопротивление сему Милорада, а ежели сейчас убить Красимира, можем застопорить отъезд. Станут подозревать в случившемся всех, перетряхнут назначенных. Кто поручится, что все сложится как планировали?

— Бог с ним, пусть едет. Дорога дальняя, боярин Елага в нужное время озаботится о нем. Многим ростовчанам эта свадьба, что кость в горле. Наши все тоже на местах. Вобщем, я могу оповестить Чернигов о готовности начать свою игру?

— Можешь.

— Сколько у нас времени?

— Не боле седмицы, а то и меньше.

— Успеем. Прощай, брат. Если все сложится как должно, встретимся и ты не пожалеешь, что прислонился к Черниговскому столу. Князь пока доволен тобой.

— Прощай.

Звуки удалявшихся друг от друга шагов стихли. Дворцовые подземелья во все времена и во всех странах являются молчаливыми хранителями многих тайн.

* * *

…Викинги — не национальность, а призвание. Они доставили немало хлопот цивилизованному миру. Морские разбойники с давних пор держали в страхе Европу, от Британских островов до Сицилии, дурная слава о них ходила и на Каспийском и на Средиземном морях. Попав на Русь, эти морские работники ножа и топора обжились, по берегам водных артерий образовали поселения и даже города Сюрнес, Палтескья, Хольмгард, Ростофа, Сурдалар, Морамар, через сотню лет преобразившиеся в Смоленск, Полоцк, Новгород, Ростов, Муром, а богатства востока тянули как магнитом. Главным занятием викингов, были работорговля, грабежи соседей и нападения на купцов.

Через сотню лет, те из них, кто пришел в царство славян, кровно смешавшись с аборигенами, преобразовались в воинскую касту варягов, ассимилировались и позиционировали себя боярами князей славянских земель. Еще через пару сотен, полностью растворились в славянских народах и вновь прибывавших на службу скандинавов считали чужаками. А почему случилось такое разделение, понимали на Руси все. Варяги это ни разу не викинги. Те как были разбойниками так во всех временах ними и остались. Для них пожива прежде всего. И то не от хорошей жизни. Беднота в скандинавских странах в то время была несусветная, вот и получалось, что для выживания народа необходимо ходить в вик. Переводя на современное понятие, чтоб прокормить семью, мужчине приходилось с ножом выходить на большую дорогу. Варяги, это конечно воины, но они же ко всему прочему еще и системные администраторы на своих землях. Хозяйственники.

Бурлила Русь междоусобицей княжеской, никому из князей не давал покоя престол Халега. Когда-то Русское государство, собранное воедино его крепкими руками, раскинулось от студеного моря, до дикого поля, а через него и до Тьмутаракани на юге, от земель черемисов и дремучих лесов на Оке, до границы с ляхами и уграми. Гардарики — Страна Городов, так прозвали когда-то Русь, пришлые из-за Варяжского моря свеи, даны и норги. И действительно, много городов в русской земле, иные из них стольные, могут похвастать своим князем, правящим в границах местечкового княжества. Вот только не хватает на всех столов. А хоть бы и хватало, все едино, дележ несправедлив, всегда кто-то старший, а кто-то под ним по закону рождения ходить обязан. Каждый мечтал стать Великим князем, правящим над всеми, каждый мнил себя умнее других.

Но князья, они не сами по себе. Под свою властную руку они собрали ближников обремененных детьми и родней. Бояре, дружинники, волхвы, да те же купцы, в конце концов, все держались за своего господина. Они готовы были лить кровь свою и чужую, рисковать головой, нести службу у князя, влезать в любую междоусобицу. Естественно все не за так! За все нужно платить, и князья раздавали своим слугам во владения угодья вместе с проживавшими на землях смердами, обогащали, вооружали, водили в походы не только на врага внешнего, но и на неугодного соседа одной с ним крови.

Совсем недавно вольные людины, теперь были вынуждены работать в боярских усадьбах, в хозяйствах дружинников пожалованных землей. Теперь они пасли господский скот, отдавали дань и несли платежи. Сельские и ратайные старосты отслеживали работу на полях, тиуны присматривали за хозяйством, а сборщики платежей, вирники да ябедники вытрясали долги. Русь похолопили! Раньше на торгу нельзя было торговать рабами, а рабом мог стать только военный трофей — попавшие в полон в войсковом конфликте. Теперь на рынках любого большого города всегда имелось место для торговли живым товаром.

Рынок гудел как растревоженный улей. Богатый город Курск, тут и сказать нечего. Внизу на солнце серебрится вода Сейма, на причалах белеют паруса пришедших в города Посемесья кораблей с товаром со всех концов земли. Однодревки снуют по водной глади, напоминая жучков-плаунцов. Сам торг не маленький. Купцы с востока разложив заморские товары призывно зазывали в свои ряды. А, и было на что посмотреть! Здесь тебе и оружие, и дорогие ткани, сушеные плоды невиданных фруктов. Все чего душа пожелает. Свои тоже не отстают, откуда только навезли всего, но нет в них вычурности инородцев, хитрой торговой хватки. Наши попроще будут, прямолинейней что ли. Торгуются, стараясь не уступить. Да-а! В Ростове скудней и рынок поменьше. Вот ряды волынян, здесь они держат марку. Сияет на солнце посуда из серебра, отделанная чеканным узором. Радуют глаз тесненные серебряные колты, украшенные тончайшей сканью серьги, поделки из черненого серебра. У купцов из Новагорода свой ряд. Тут в основном мехами торгуют. Шкурки лисы, бобра, соседствуют с куницами и соболями. А вот и шитые изделия из них. Шубы, шапки-боярки, колпаки отороченные мехом, И это все на любой вкус и кошель.

Подходи народ! Не ошибешься! Не увидишь желаемого, найдем и представим! Покупай!

Лавки греков. Златотканые паволоки уложены в ряды на прилавках. Но дорого! А где подешевле? Походи, присмотрись. Ежели повезет, найдешь подешевле. Можешь пока вин заморских отведать. Во-он боченки стоят, и виночерпий на разлив ними торговлю кажет. Да. И румское там тоже имеется.

Дальше, рядами стоят гончарные поделки — корчаги, кувшины, черпаки. Даже амфоры для масла и вина, стоят себе от мала до велика. Дальше соль в мешках. Тоже не дешовое удовольствие. Пряности. Изделия из дерева.

Шумная пестрая толпа, как на шарнирах ходит ходуном. Только здесь можно столкнуться с любым из сословий. Только здесь, народ глазеет больше на вещь, выставленную на прилавок, чем на проходящего мимо.

Велинег, сопровождаемый двумя воями дядьки Елаги, во все глаза пялился на понравившийся узкий меч. Ну что за вязь по темному клинку, а заточка какая! Он молод, всего пятнадцать весен минуло, но уже воин и оружие его прельщает больше всего на свете. Дядько Елага, родной братан отца, взял с собой хоть и не в боевой поход, а мир показать, да приучить воями управляться. Он не подвел, смотрел на все, подмечал. Поделился с боярином мыслями, как несется служба в курском детинце, в чем отличие выучки ростовчан от курских бойцов.

Ну что за диво клинок!

— Что за него хочешь?, — спросил молчавшего купца в полосатом до пят халате с навернутой материей на голове, пристально, хитрым взглядом змеи, наблюдавшего за юнцом.

Купец-проныра, успел повесить улыбку на уста, только рот открыть собрался, когда от прилавка напротив покупатель растянув шаль перед собой в прикиде, стоит ли покупать, нечаянно спиной зацепил потенциального клиента. Сопровождавшие тоже хороши, отвлеклись, не уследили. От толчка молодой барчук животом слегка впечатался в прилавок, выдохнул, будто выплюнул:

— Ну, ты…

— Прощения просим!

Обернувшись Велинег взглядом встретился с наглыми глазами ухмылявшегося курянина примерно его лет, с короткой стрижкой волос на голове, в простой одежде и высоких сапогах тонкой выделки.

— Прощения просим!, — повторил парень свернул шаль, скорей решил, что инцидент исчерпан и можно торговаться дальше.

— Ну ты, морда не мытая!…

Дальше не продолжая словоблудие, Велинег от всей души зарядил кулаком по лицу не ожидавшему подобной выходки сверстнику. Э-эх! Хорошо приложился, вон недоносок даже через прилавок перекатился. Суета в ряду нарушила торговлю. Откуда ни возьмись видоки протолкались, определяя, можно ли поживиться за счет нарушителей спокойствия, но оглядевшись, прикинув откуда воины при полном доспехе, отвалили, решив не связываться. Недобро глянул на дядькиных воев, сделал внушение:

— И куда вы смотрели? Меня так и зарезать могли, и кошель спереть! Ну!

— Дак…

— Все боярину обскажу, как вы его племяша бережете! Паскудство! Пойдем, чую весь фарт испортил.

За прилавком с тканями завозился пришедший в себя потерпевший, но Велинег уже выкинул случившееся из головы. Все-таки пришлось оглянуться. Вставший из-за прилавка давешний оппонент помотал головой, напомнив собаку отряхивавшуюся от воды. Рядом мельтешил купец, хозяин лотков, возмущенно курлыкая что-то на своем непонятном языке.

— Бу-уру-у! Знатно приложил. Ну да ничего, как говорится, один раз, не пидарас. Эй, малый, ты куда? Разговор не окончен!

Рукой оттолкнувшись от прилавка, хлопец перескочил в проход. Ну и рожа! Лицо заплыло фиолетовым фингалом, походило скорей на свинячью морду, даже прохожие отшатнулись. Упырь наверное краше будет, прости господи! Теперь-то охранители не сплоховали. Расталкивая народ, ринулись на курянина, а тот дурачина стоит на месте. Сейчас порвут как два секача неудачливого охотника.

Улыбка истаяла с лица Велинега. Курянин мало того, что не сбежал, так еще и непонятно как поизголялся с людьми боярина. Грузчики на пристанях так развлекались с тяжелыми мешками при разгрузке судов у нерадивых, жадных купцов. Уронив воев на землю, парняга прямо по их телам прошел к побелевшему лицом ростовскому бояричу. Не вступая в словоблудие, кулачищем ткнул Велинега в холеное личико, словно лошадь копытом приложилась. Белый свет померк, утихомирились звуки, успокоение нагрянуло сразу и может быть навсегда.

…Велинег приходил в себя медленно, иногда снова выпадая из реальности. Болело лицо, мутило и кружилась голова, почему-то ныла правая рука. Очнувшись в очередной раз, осознал, что лежит на лавке в отведенной для него комнате. Чернавка вытиравшая влажной тряпкой с пряным настоем его лоб и шею, заметив это, радостно вскрикнула и убежала. В комнату ввалилась грузная фигура дядьки. Боярин Елага сидя подле болезного племяша, долго и нудно выговаривал ему, пенял на неумелость и неумение себя вести со смердом. Обвинял того в коварстве и бесчестном нападении, а служилых людей курского князя в нерасторопности и отлыниванию от своих обязанностей как дознатчиков.

— Ничего-о, за все мне заплатят. Скоро заплатят! Ты племяш оклемывайся шустрей впереди дело нас ждет. Надоел этот град. В Ростов вернемся, перед девками гоголем ходить будешь, я обещаю!

И ведь будет. Дядька знает что говорит. Сон снова увел его в дальние дали, теперь уже просто сон.

А вот Егор с рынка сбежал только после того, как рассчитался с обидчиком При всем, при том, успел кинуть монету нацмену и прихватить приглянувшуюся шаль. Ввинтился в толпу и словно растворился в ней. Кураж прошел, смог даже добродушно пошутить над курьезной ситуацией. До подворья Желаны добрался без происшествий, а ведунью нашел на грядках за избой.

Увидав постояльца, девка от необычности внешнего вида парня уселась на попу прямиком в грядку. Прижав кулак к губам, округлила глаза. Нет, не от испуга, от смеха давилась. Было на что посмотреть. Красавец! Вымолвила:

— Ой, лихо ты мое! Где ж тебя носило? Кто так постарался? Или в чертогах княжеских так встречают юнаков пришлых?

Лиходеев, словно мальчишка, потупился. Тем самым вызвал еще больше смеха у девицы. Лицо его вновь преобразилось от этого, но уже в перезревшую тыкву.

— А— ха-ха! Ой не могу!

Из-за пазухи достал шаль, протянул сидевшей на пятой точке девушке.

— Тебе!, — Попытался объясниться. — На базар заходил. Вот там и…

— Поня-атно.

Приняв подношение, встала на ноги. Как и всякая нормальная женщина, набросила подарок на шею, любуясь, провела рукой по рисунку изделия мастеров, умиленно улыбнулась. Вопросительно глянула на Лихого, будто спрашивая: «Ну, как мне, идет?».

Лихой выставил перед собой кулак с поднятым вверх большим пальцем, выдохнул:

— Во-о!

— Ой!, — Спохватилась, приходя в привычное состояние. — Идем в хату, лечить буду, горе ты мое.

— Я за скарбом пришел.

— Уже догадалась.

Ранним утром Лиходеев был в княжем детинце. Вселился в крохотную коморку в задних коридорах первого этажа, обиталище челяди. Хоть и отдельно от других, а все ж, как ни крути, проходной двор. Кладовка, ни как иначе, окна-то нет. Дверь на замок не запрешь, по причине отсутствия оного. Зачем дворовым замки, у них и барахла-то мало. Да и не вольные они, в отличии от Лихого, холопы. Разложив шмотье. Вздохнув, подавив позывы сарказма, упрятал, если так можно сказать, оружие под топчан с матрасом из соломы, при себе оставив лишь нож, приступил к исполнению своих новых обязанностей. Как там у Кожевникова в «Щите и мече»: «Только вживаться. Чтобы ни было — вживаться». Теперь точно уже никогда не будет подполковника Лиходеева и нужно постараться, чтобы случился боярин Лихой, именем Егор!…

Прошло четыре дня с тех пор, как в замке появился молодой парень, волею случая и кого-то из ближников князя, приданный в свиту невесты. У Егора сложились самые дружеские отношения, с окружением княжны. Молодые боярышни приметили шустрого хлопца, не смерда и не челядь, но и не гридня, так, непонятно кого, подшучивали над ним. А он сам… Гм! Возраст поспел. Он не железный, спермотоксикоз из ушей лезет. Пару чернавок успел оприходовать, но если и дальше так будет, то и в «курятник» с боярышнями придется лезть. Многим из барышень в скором времени предстоит переселиться в стольный град Ростов, а нравы в этом времени достаточно простые. Гридь из молодшей дружины, вечно крутившиеся у покоев невесты смотрели на вольного служку с пиететом. Они воины, а он кто? Он же держал себя со скромным достоинством человека, отлично сознающего разделяющее их неравенство в положении. По возможности старался быть незаметным, как ветошь на полке. От всего этого бомонда одни хлопоты. Весь день, Егор — подай, Егор — сходи, Егор — пригласи. Крутился юлой. Положительные моменты тоже присутствовали, кухарки и повара приветили. Всегда сыт.

Милорад не допекал, но свое око приставил. Интеллектуал блин! Мыслитель. Знал Лиходеев такой сорт людей. Им хлеба не надо, им службу давай! И мировоззрение подходящее — обладать властью над людьми. Выведать их слабости, копить улики по поступкам и действовать когда кто либо из ближнего круга князя проявит непокорность. Вот и получалось, и князь ценит, и он при власти. Отсюда и высокомерность, чопорность. Даже с равными себе, тонко и ледяняще вежлив. Всюду искал измену. Лиходеев подвернулся ему, как никогда кстати. Чужак, молодой, неопытный. Чтоб подняться, копытом землю рыть будет. Лихой и рыл, но только по другому поводу. Его в командировку посылают, а он зелень зеленью, весь в непонятках. А в воздухе пахнет войной, Чернигов не дремлет, и если б Лиходеев встал на сторону противника, первым делом, он навел бы шороху при переезде свадебного поезда. За то короткое время, что он в Курске, ничего толком он не успел сделать и это раздражало, не позволяло спокойно спать по ночам, он ведь в действительности не был юнцом в отличие от телесной оболочки. Вот так.

За день до отъезда в княжеском дворце случился пир. Наро-оду-у! Яблоку негде упасть. А на столах разносолы, дичина, заморские фрукты и сласти, местные меда, домашнее мясо и птица. Пиво рекой лилось, а уж ромейские вина кадушками. Пей, гуляй!

Видел Егор и своего обидчика. Сидел тот среди гостей ростовских. А лицо-то у него, в отличие от Лихого, отдает сенивой не заживших фингалов, да и к правой руке бережно относится. Окликнули. Эх! Он не гость, можно сказать обслуга. Ага, кто там кличет? Точно, волхв. Чего это потребовалось средь шумного бала Красимиру?…

Не все гуляли на пиру, варна у каждого своя. Теплая, ясная ночь. Глянцевитая поверхность неширокой реки отражала и луну, и звезды, и синеву неба. Из близкого леса тянуло запахами перепревшей листвы. Горько пахли травы. Даже с засеянных полей, проросших сурепкой, кашкой и полынью, доносился нежный медовый запах. Сумбурный день остался позади. Вдали потерялись и непролазный лес, и тайная тропа, по которой Колган вывел отряд. По лесной малохоженной дороге, покрытой песком с проросшей через него травой, кони шли спорой рысью, почти бесшумно.

Прозор во главе своего воинства, усиленой полусотни конных ратников, держал путь на северо-восток, ведя людей на рискованное дело. Вывести дружину к месту сбора сотник Илия судя по всему так и не смог, а времени нет, а до Ростова верст полтораста на юго-восток, ежели не больше. Как бы не пришлось менять планы, на коленке рассчитывать новый расклад по захвату.

Хромого с двадцатью бойцами отправил вместе с проводником в передовой дозор. Душа полнилась тревогой и опасением, вдруг не успеют или собьются с пути. Земли чужие, кто поручится, что где-то впереди мог находиться враг. Вероятность встречи с отрядами ростовских бояр, крепивших границы, была велика. Если бы путь свадебного поезда пролегал по Муромскому шляху, то можно бы было попытаться вступить в сговор с вятичами. Уж у ихнего заря с князем Ростовским мира нет. Так, из года в год, сплошное перемирие. Друг дружке готовы шеи перегрызть. Только ведь невесту кружным путем повезут. Жаль!

Прозор с седла оглянулся назад. Лица едущих следом за ним воев, отчетливо белеющие на фоне зыбкой бледной мглы от бликов луны, представились ему беспокойными и даже невеселыми. Не успел порадоваться просторам полей, когда вернувшийся с дозором Колган оповестил:

— Плохо дело, атаман!

— Чего случилось?

— Вон ошую, — указал пальцем, — за той опушкой стан воинский, а людей в нем больше чем нас. Дозоры не спят, а по следам можно понять, что разъезды посланы по сторонам.

— Плохо Колган.

— Чего ж хорошего. Не нас ли ростовчанам продали? Мыслю из Чернигова протекло.

— Мыслитель… Сейчас что делать?

— Вертаться, Прозор.

— Назад нам ходу нет. Сам знаешь, оплата принята.

— Не назад. К перекрестку вернемся, а там айною просочимся. Только время потеряем и лошадей загоним, они не людины, им отдых нужен.

— Веди.

Всю ночь отряд провел в седлах. Лишь перед самым рассветом атаман распорядился спешиться, обиходить лошадей и передохнуть самим. Из чувства предосторожности костры разводить он запретил. Место для привала было выбрано удобное. От опушки соснового леса, в пятистах саженях угадывалось окутанное туманом мелкое сельцо, вот там и передохнут до обеда.

Белесый зыбкий туман нехотя отполз в низины, открыл взору наполовину заглубленные в землю бревенчатые избы за околицей, а вместо частокола виднелась обозначенная изгородь из слег прикрепленных к полутораметровым кольям. Из полусонной деревни раздавался беспечно заливистый ор петухов, мычание коров, призывающих хозяек к утренней дойке. Где-то неподалеку поскрипывал колодезный журавль. От жилья потянуло духовитым дымком и теплым запахом парного молока и свежевыпеченного хлеба.

…Жителей не щадили. Никому не нужны лишние глаза и уши, свидетелей не оставляют. Расположились с комфортом. Скотину порезали, жрали от пуза. Как ни подгонял, а после обеда не стронулись с места. Не успели.

Два десятка чужих воев, набирая скорость, поскакали по деревне, заставив ватажков десятков торопливо поднимать в седла своих бойцов, ища спасения в бегстве. Громкий голос начальствующего лица ростовского отряда, оповестил приказом:

—  Сотня в клин! Полусотники за мной, остальным бить татей стрелами. Все, ма-арш!

Будто тяжелый молот, в размахе набирающий силу удара, клин ростовчан в молчании набирал скорость по дороге, готовый втянуться в селище и ударить по ворогу. Видать не всех деревенских изничтожили, кто-то добрался до засечного воинства князя Ростовского.

Отряд втянулся в деревню и ударил в ощетинившихся копьями разбойников. По мере продвижения по проулку, он распадался. Во дворы, стоящие справа — слева вдоль улицы по трое, пятеро, въезжали русы, тут же спрыгивая с лошадей с мечами и саблями наголо, со щитами в руках наседали на неуспевших скрыться неудачников с большой дороги. В самих дворах где ранее орудовали пришлые, то тут, то там попадались лежащие на земле смерды, старики и дети. Раскинув руки, они приняли смерть в том месте где их нагнал тать, их кровь уже успела впитаться в песчаную почву.

Понимая, что пощады им не ждать, ватажники сопротивлялись иступленно. По селищу пошли пожары. Горевшие избы заволокло едким дымом и огнем. Вот под прикрытием дымовой завесы, кое-кому и удалось улизнуть.

Прозор с двумя десятками самых верных людей, уведенный Колганом в сторону болот, не видел как ростовские витязи выталкивая из избы связанных татей, уже неспешно сгоняли полон к центру селища. Не видел он и того, что посланные по следу дозоры, дойдя до кромки болота, остановились. Следы уходили в топь, так что все в порядке. Куда ворогам деться? Сами утопнут, скоро ночь ляжет на землю.

— Мы на острове, а ходу дальше нет.

Колган почесал лысую голову, исподлобья глядя на атамана лишенного фарта. Зря он так посмотрел. Прозор такого взгляда простить не мог. Свет полной луны, словно призрачным днем отбеливал два десятка фигур сгрудившихся подле старшего. Мысли однорукого прервало старческое покашливание.

У самой кромки земли, утопая по колено в болотной жиже, стоял растрепанный старик одетый в порты и полотняную рубаху подпоясанную веревкой.

— О чем пригорюнился, калика?

От скрипа голоса пришельца, толпа отшатнулась к противоположной стороне островка, оставив атамана разбираться с ситуацией. Прозор был крещен, но он же был он и славянином. Узрев старика, как и остальные понял к кому в гости их угораздило заглянуть. Конечно не самая лучшая смерть, но свое он отбоялся давно, терять нечего. Те ли повесят, или вот этот утопит. Не понятно, чего только медлит? Или скучно нежити на болоте живется?

— Да вот думаю, старче, что тебе предложить, чтоб из болота нас вывел, да короткую дорогу до места подсказал.

— Хе-хе! А чего ж тут думать? Небось уже догадался и сам? Ежели нет, то надоумлю.

— Говори.

— Вон у тебя душ сколько, а у меня их почитай и нету. Ты мне одного отдай. Я тебя и выведу и дорогу укажу.

— Меня выведешь. А других? Мне одному с делом не справиться.

— Ну и жадён ты атаман! Ладноть. Уговор.

Покорность обстоятельствам лишает человека воли, он не в состоянии ополчиться против них и не быть ему никогда атаманом, не вертеть людьми по своему разумению, уподобиться смерду и пахать землю. Есть еще коварство загнанного зверя, которое предательски подсказывает оказавшемуся в тупике человеку позорный и жалкий выход, покориться судьбе, авось за него кто-что придумает, упростит задачу и человек не думает о

том, что выход, который он нашел для себя, толкает его в бездну. После первой уступки врагу, человек порой приходит в исступленное отчаяние, утрачивает силу сопротивления и, ступив в гниль трясины, все глубже и глубже опускается на дно. С Прозором так и было, но было это давно. Когда? Уже и не упомнить.

— Уговор. — Оглянувшись, позвал. — Колган!

— Чего, батька?

— Подь сюда!

Человек, на кого был расчет, на то, что умело выполнит поручение, не подведет, не заставит потеть и волноваться, сотворил промах в порученном ему деле. Полагаться на него и дальше, себе дороже. Один раз простишь, во второй раз может случиться, своей головы лишишься. Такой человек опасен. Ну и тот мимолетный взгляд, который не забудешь, решил все. Проводник подошел к атаману, кося глазами на мирно стоящего в расслабленной позе старика. Даже опомниться не успел, как Прозор единственной рукой втолкнул его в объятия дедка.

— Гэр-р-р! Г-э-э!

Прозор отскочил. Спаси господи! Нет, не дедка! Огромных размеров то ли червь, то ли змей, обхватил, толстыми кольцами обвил тело несчастного. Разорвал словно старую тряпку и утащил в бездну. Трясина колыхнулась и раскрывшееся окно затянулось ряской. Время шло, ничего не происходило. Облако сдернулось в сторону и открывшаяся луна осветила фигуру деда, широко скалившегося зубастым ртом из растрепанной бороды. Скрипучий голос промолвил:

— Уговор дороже денег. Пойдем атаман, провожать буду.