1. Постановка вопроса

Главная проблема экономики — вопрос о собственности. Национальное бытие делится на три уровня — духовный, политический и экономический. На первом из них происходит связь этнического колектива с высшими, сверхчеловеческими сферами, на втором — административно-волевая коррекция социальных процессов, на третьем — создание материальных условий для биологического воспроизводства Нации. И у каждого уровня есть своё центральное и контрольно-регулятивное начало, организующий «институт», определяющий его (то есть уровня) характер. Для духовной сферы таковым началом является религия, для политической — государство, а для экономической — собственность.

Именно от характера собственности зависит характер производства, распределения и потребления. Не случайно на разных этапах истории сначала возникают господствующие виды собственности, и уже в их рамках мы наблюдаем длительное развитие перечисленных выше трёх процессов.

Поэтому центральным пунктом экономической доктрины Национального социализма должно стать отношение к собственности, а если конкретно — вопрос о том, какая из форм собственности должна преобладать. Ранее мне уже неоднократно приходилось писать о том, что любые попытки достичь «равенства всех форм собственности» абсолютно бесполезны, ибо сама онтологическая реальность не терпит никакого равенства и экономический фрагмент социокультурного бытия не следует рассматривать в качестве исключения. И к слову сказать, вся экономическая история человечества служит живейшим подтверждением данного тезиса.

Действительно, не стоит даже доказывать, что средневековье характеризуется (не только, но в том числе) преобладанием, на ранних этапах, общинной, а на поздних, так называемой феодальной (поместно-вотчинной) собственности на землю — главную хозяйственную ценность той эпохи. А пришедший на смену средневековью либерализм продемонстрировал засилье частной собственности на средства индустриального производства, даже в случае количественного преобладания государственного сектора экономики. Так, в современном Израиле он достигает 60 %, однако никто не будет отрицать, что в данном случае мы имеем дело с либерально-буржуазным государством.

Впрочем, об удивительном, на первый взгляд, феномене «социалистического капитализма» мы поговорим в следующей главе. Пока условимся о том, что данная статья будет посвящена отношениям собственности и их связи с доктриной современного Национал-социализма.

Давайте сначала определим — какие виды собственности могут претендовать на то, чтобы стать преобладающими в системе будущего Национального порядка. Обычно называют всего лишь две формы — частную и государственную. Оставив в стороне утопические концепции достижения «равенства», рассмотрим два наиболее распространённых варианта «национал-капиталистический» и «национал-государственный».

 

2. Экономическая мифология капитализма

Первый вариант предполагает преобладание частной собственности на средства производства при некотором ограничении крупного капитала, усилении государственного вмешательства в хозяйственную жизнь и расширении фронта социальных гарантий. За этим проектом стоят фигуры таких известных патриотов-«прагматиков» как Е. Севастьянов, С. Городников, А. Ионов.

Что здесь можно сказать? Сторонники «национал-капитализма» полностью погружены в мир современных мифов, рождённых не ими самими, а их оппонентами (якобы) из либерально-космополитического лагеря. И мифы эти наглядно свидетельствуют о гнилости и лживости «рыночного» мышления.

Чего стоит хотя бы миф номер 1 о чудодейственной силе, присущей частной собственности! При ближайшем рассмотрении он рушится как карточный домик.

Сторонники частной собственности никогда не объяснят, почему в современных капиталистических странах чрезвычайно распространена система, предусматривающая передачу в государственный сектор предприятий, пришедших в упадок. Причем передача осуществляется с целью более эффективного использования. Потом, их, чаще всего, передают обратно, что между прочим, ещё раз доказывает пробуржуазный, плутократический характер либерального государства, верно служащего интересам крупного капитала.

Кстати, буржуазная цивилизация уже давно, с двадцатых годов нашего века поставила себе на службу именно социализм (пришедший на службу обветшалой системе «свободного предпринимательства»), вернее, те его элементы, которые предполагают усиление государственного вмешательства в хозяйственную жизнь страны и укрепление социальной защиты.

После первой мировой войны западный мир попал под двойное давление альтернативных ему (к сожалению, недостаточно) систем фашизма и коммунизма. И то и другое представляло реальную угрозу привычным буржуазным ценностям и западные демократии поспешили перестроиться, призвав к себе в помощники государственную собственность, планирование и социальные гарантии, то есть те реалии, сочетание которых характерно для столь ненавистной им коллективистской системы.

Капитализм выжил, паразитируя на социализме, используя его сильные стороны, и его слабости, возникшие в результате эгалитаристских и космополитических извращений, практикуемых левыми и поощряющихся плутократами. Вот лучшее доказательство того, что сама по себе частнокапиталистическая инициатива не способна дать достаточного эффекта.

Да и вообще творческая и продуктивная сила частного капитала находится под серьёзным вопросом. И этот вопрос не удастся замолчать тем, кто добровольно и сознательно пытается отмыть капитализм, используя для этого национальную идею.

Не будем строить каких-то грандиозных теоретических конструкций и обратимся к фактам.

До сих пор некоторые псевдонациональные теоретики продолжают восхищаться опытом правоконсервативных режимов, якобы органично сочетающих рыночные реформы и национальную традицию. Многие даже доходят до того, что призывают учиться у министра экономики ФРГ Л. Экхарта (1949–1963), творца так называемого «западногерманского экономического чуда». При этом они как-то забывают и о щедрых американских инвестициях в тамошнюю экономику (сделанных разумеется не за просто так, а с целью превращения ФРГ в геополитический форпост НАТО), и о благополучной конъюнктуре тех лет, и о самой низкой заработной плате и самом высоком рабочем дне, существовавших в послевоенной Германии, а самое главное — о минимальных расходах на военные нужды. Последнее, между прочим, весьма показательно. За свои экономические достижения ФРГ заплатила потерей национального суверенитета. Характерно, что и в наши дни бундесвер так и не имеет Генерального штаба, что резко снижает возможности стратегического планирования.

Впрочем, больше всего розовых пузырей выпущено по поводу Японии. Наши буржуазные патриоты любят её настолько, что чуть ли не ставят в пример национального государства. Например, неутомимый «национал-капитализатор» России Сергей Городников нашёл там ни много ни мало, а «мистический дух Севера, как сверхличностный аспект Расы».

«Экономическое чудо» Японии стало притчей во языцех. Ещё немного и о нём станут слагать оды! Как же всё-таки наша буржуазная публика любит искать «чудеса» в сфере экономики, в джунглях производства и обмена, банков и монополий, отвращая при этом свои взгляды от Неба, от Бога! Ну уж хоть бы экономическую историю знали нормально, а не пользовались статейками из либеральных журнальчиков, написанных по заказу мировой плутократии. Так нет, продолжают с видом знатоков рассуждать об экономическом «гении» японцев, о «чуде».

На самом деле «чуда» не произошло и на этот раз. Опять-таки, в послевоенное время и на протяжении 50-60-х годов зарплата японских рабочих поддерживалась на одном из самых низких уровней, а количество рабочего времени, затраченного ими, было на порядок выше, чем в других развитых странах. Сыграли свою роль и минимальные военные расходы, на 80 % финансирующиеся США, мечтавшими сделать Японию своим верным цербером в Азиатско-Тихоокеанском регионе.

Помимо этого Япония сумела поживиться на военных заказах, сделанных Америкой в ходе корейской и вьетнамской кампаний. Пока американские стервятники сносили с лица земли корейские города и сжигали напалмом вьетнамские деревни, «традиционные» и «национальные» японские буржуи направляли свою энергию на святое для каждого плутократа дело установления нового мирового (преимущественно американского) порядка.

Не забудем и о том, что «гениальные» японцы просто-напросто скупали по всему свету лицензии, обеспечив тем самым технико-экономический рывок 60-х годов. В 40-60-х годах ими было заимствовано 10 тысяч технологических процессов. По циничному выражению транзисторного «короля» Ибука, это позволило «превратить чужие идеи в конкурентные товары».

Вот вам и творческая сила японского капитализма! «Ну, — заметит какой-нибудь ультраправый «рыночник», — это же всё относится к странам демократии. То ли дело национальная диктатура Пиночета!»

Здесь мы, действительно, столкнулись с очень важной и актуальной проблемой. Многие национал-капиталисты не скрывают своих симпатий к Пиночету и грезят диктатурой. Тот же Городников в одной из своих статей написал следующее: «…нужна военно-политическая диктатура национальной демократии».

Ладно, поговорим о чилийской модели. Кумир «националистической» буржуазии Пиночет, пришедший к власти на плечах ЦРУ и американских монополий, не смог стабилизировать экономическую ситуацию в Чили вплоть до конца 70-х годов, хотя он рвался к власти под лозунгом спасения Чили от социалистического хаоса. В 80-е годы Чили, правда, уже переживала экономический подъём, но какой ценой он достигнут? Чилийская экономика оказалась под контролем иностранного капитала. Внешняя задолженность составила в 1986 году 21 миллиард долларов (при Альенде — всего 3,3 миллиарда).

Пристальное внимание, уделяемое развитию экспортных отраслей, обернулось разорением тысяч национальных предприятий, ориентирующихся на внутренний рынок. Заработная плата снизилась в два раза, безработица достигла 30,5 % в 1982 году (в 1972 — 3,8 %). Свыше 40 % людей, вытесненных из сферы занятости, стали маргиналами. Около трети крестьян, поверивших в фермерские эксперименты Пиночета, разорилось.

А ведь начиналось всё под прекрасные слова о национализме, о корпоративном устройстве (которое так и не было введено), о защите христианских ценностей. Рождались даже геополитические проекты превращения Чили в великую тихоокеанскую державу. На практике же произошло её превращение в самую заурядную либерально-демократическую республику, возглавляемую центристским руководством, которое и пальцем не тронуло экс-диктатора. Ещё бы, за его-то заслуги!

Впрочем, такова динамика всех национал-капиталистических диктатур, будь то испанская или португальская, или какая иная. Этим же окончится и русский вариант. Ведь сказал же г-н Городников (вполне честно и откровенно), что «позже Россия вернётся к парламентаризму, но сейчас стране нужна не парламентская демократия, а только и только демократия национальная…».

Многие ещё могут сослаться на пример нацистской Германии, но это так же будет некстати. Экономический подъем Третьего Райха произошел не благодаря дельцам типа Круппа, а в результате мощнейшей государственной централизации, мобилизовавшей огромные ресурсы на милитаризацию экономики, за счёт чего и удалось достичь резкого роста производства промышленной продукции. Какую-то роль сыграла, конечно, и крупная буржуазия, но она-то и оказала, в конечном счёте, медвежью услугу Германии, толкнув её на войну с Россией. Показательно, что капитаны нацистской индустрии практически не пострадали в ходе денацификации. Самое страшное наказание для них — год тюремного заключения в уютной и комфортабельной камере, из которой они продолжали (через управляющих) руководить своими предприятиями. Такие льготы просто так не дают!

«Что ж, — помолчав немного, скажет «национал-спекулянт», давайте обратимся к опыту дореволюционной России, к своим истокам. Вспомним Столыпина, 1913-й год, промышленный подъём…»

Вспомним! И обратим внимание на то, что подъём этот вовсе не был результатом творческого использования ресурсов (людских, финансовых и так далее). Он стал возможен только благодаря так называемой «столыпинской аграрной реформе», окончившейся разорением огромного числа крестьян. Беспристрастные цифры дореволюционной статистики (в противовес патетике современных апологетов Столыпина) говорят о том, что около половины крестьян, вышедших из общины, были вынуждены вскоре продать свою землю, ибо резкий отказ от коллективного землепользования, практиковавшегося в течение веков, оставил их совершенно беспомощными и безоружными перед лицом многочисленного сонма экономических хищников. Пришлось идти в город, пополняя ряды пролетариата. Вот вам и рабочие руки для нарождающейся «русской промышленности», находящейся под контролем иностранного (в основном английского, французского и бельгийского) капитала. А тот кратковременный эффект, полученный от укрепления слоя сельской буржуазии (вспомним ещё и о небывалом урожае тех лет), позволил достигнуть увеличения производства сельскохозяйственной продукции. Вот вам и новое товарное вливание в города, а, следовательно, в космополитическую промышленность позднеромановской России.

Да, капиталистическое древо произрастает только на крови и обмане, на подлости и предательстве!

Не пора ли признать, что частная собственность не обладает практически никаким подлинно творческим началом? Вся её хвалёная эффективность на самом деле является продуктом усилий небольшой, но могущественной группы плутократов; цепью организованных ими обманов, грабежей, интриг; и по сути дела, глобальным мошенничеством, использующим все низшие, эгоистические моменты человеческой натуры. И в организацию этого мошенничества были вовлечены тёмные и чрезвычайно опасные силы, дарующие материальное процветание в обмен на гибель души. Не случайно за всеми буржуазными поворотами во всемирной истории прячутся разнообразные зловещие фигуры, одетые то в фартук вольных каменщиков, то в чёрные одеяния откровенных сатанистов.

А, впрочем, сама экономическая эффективность частной собственности не есть нечто самодовлеющее, ведь экономику нельзя рассматривать в качестве некоторого изолированного сектора. Да и связанные с ней политико-социальные моменты вовсе не являются чем-то кратковременным и ограниченным определенной узкой системой. И достижение главенства частной собственности на средства производства вызывает необратимые последствия для самой человеческой природы. Постоянный страх западного обывателя за своё материальное будущее (откровенная патология), психологическое перенапряжение трудогодиков, отрицание героических идеалов, постоянный рост преступности, волна сексуальных извращений и связанная с ней до сих пор неизлечимая (!) эпидемия СПИДа — вот какую цену платит человек за эффективность частной собственности! Вот к чему он пришёл в годину торжества идеалов «свободы» и рынка, подмявших под себя практически весь мир.

Мне, конечно, могут возразить, что уж Русский капитализм, новый, невиданный, будет иным, лучшим, Национальным. Но это всё сказочки, рассказанные для блаженненьких национал-идиотиков, не знающих основных тенденций процесса капитализации. Любое преобладание крупного капитала характеризуется одной и той же закономерностью: сосредоточением огромных (и всё возрастающих) ресурсов в руках небольшой группы лиц, поставленных, таким образом, в положение привилегированной касты, чье главенство определяется не духовным величием (как это было в традиционных обществах), а материальным и, следовательно, сугубо примитивным процветанием. Само собой, данная прослойка превращается в олигархию, чувствующую, что её нахождение наверху иерархии представляет собой настоящую узурпацию и, как всякий картель узурпаторов, стремящуюся к самым мерзким и отвратительным преступлениям и махинациям, совершённым с целью сохранить власть.

Наивно было бы думать, что, попадя на почву Русского Национализма, эта антитрадиционная система «исправится». Она просто примет Русскую специфику, сохранив все основные тенденции. И это великолепно демонстрирует история. Интересно, научит ли она когда-нибудь идиотиков хоть чему-нибудь?

 

3. Ловушка государственного социализма

Теперь рассмотрим «национал-государственный вариант». Подробно останавливаться на нём, однако, не стоит, ибо он проработан очень и очень слабо. До сих пор концепция преобладания государственного сектора экономики не была внятно сформулирована в патриотическом лагере, который в то же время прямо-таки изобилует всякого рода «государственниками», не знающими, что же ещё взвалить на плечи вовсе не такого уж растяжимого, как им кажется, государственного аппарата. Определённые мотивы «государственного социализма» (в экономическом плане) слышатся в работах идеологов РНЕ (например, в статье Н. Скирденко «Национальный социализм или пролетарский интернационализм?», «Русский порядок», NN 1–2, 3–4, 1995), но, в основном, разговор идёт о национал-большевицких течениях, весьма аморфных и слабых в идейно-организационном плане. Национал-большевики пытаются реанимировать старую мобилизационную систему, характеризующуюся тотальным огосударствлением и присущую, в принципе, любому марксистскому режиму.

Обо всём этом можно было бы долго не рассуждать, но молодое, только что возникшее национал-революционное движение стоит перед огромным количеством соблазнов, одним из которых является государственно-экономический социализм. Завтра он может стать реальностью, и тогда грядущая Национально-трудовая Россия повторит ошибки СССР.

Вся соль вопроса в том, что государственно-экономический социализм, на самом деле, представляет собой государственный капитализм — явление типологически схожее с обычным капитализмом. Просто при госсоциализме место буржуазной прослойки занимает бюрократия, монопольно обладающая всей собственностью. Де-юре, она принадлежит государству и народу, но де-факто контролируется чиновничьим аппаратом, играющим роль коллективного капиталиста («сверхкапиталиста», по меткому определению Отто Штрассера), узкой касты, в директивном порядке управляющей экономикой вообще и собственностью в частности. Только при госкапитализме отдельная индивидуальность конкретного представителя касты не так выпячиваются, как при откровенном капитализме, что, к слову сказать, всегда бывает причиной глубокого переживания бюрократов.

Собственно, сам бюрократ — тот же буржуа. Не случайно многие исследователи отмечают, что перед тем, как в Европе победил капитализм, сначала там возник абсолютизм — псевдомонархия, контролирующаяся огромным аппаратом, во главе которого находится верховный чиновник — псевдомонарх, практически полностью порвавший с традиционной, сословно-представительской, органичной монархией (яркий пример — Петр I). Такое вот чиновничество позднефеодальной поры и лелеяло буржуазный уклад, заботливо одетый ими в уютные одежды протекционизма и юридической регламентации (неумолимый закон капитализации — чудовище формального права — становится повивальной бабкой торгаша-сутяги).

Да и вообще все олигархи похожи друг на друга. Все они страстно желают приватизировать религию, государство, собственность и так далее, отсечь их от большинства Нации, поставить своё паразитское негодяйство во главу угла. Они тотальные индивидуалисты, совершенно чуждые любому этническому коллективу. Прибыль, материальный комфорт, осознание собственной незаменимости — вот их религия, вот их пантеон богов!

Конечно, при государственном капитализме чиновничья бюрократия вынуждена разыгрывать социальную комедию. Массам нужно постоянно показывать, что бюрократия хоть и решает судьбу народа — всего лишь слуга Идеи, и в случае неразумного ведения дела, он немедленно устраняется со сцены, якобы в интересах самого народа. Поэтому советский бюрократ жил в постоянном страхе, что он может в любой момент потерять власть, служебную машину, роскошную дачу и другие важнейшие атрибуты «красного буржуинства». Вот почему советский партгосаппарат и пошёл на демократическую революцию, в ходе которой его наиболее дальновидная и динамичная фракция, находящаяся не столько под организационным и концептуальным влиянием западных центров, сколько под эмоциональным воздействием со стороны так называемого «западного образа жизни», оттёрла от власти прослойку «консерваторов», продолжающих цепляться за осколки старых идеалов и терпеть неудобство сугубо бюрократической диктатуры партаппарата. Теперь вчерашние удельные царьки-обкомовцы, газпромовские бароны и канцеляристы от идеологии стали настоящими, стопроцентными буржуа, обладающими не кратковременным «держанием», а «священным правом частной собственности».

Все это однозначно свидетельствует о том, что идти по пути тотального огосударствления бесперспективно. Это тот же самый капиталистический путь, только не прямой, а окольный. Но как же в таком случае вырваться из тенет либерализма? Попытаемся ответить на этот вопрос в следующей главе.

 

4. Национальный социализм против экономического отчуждения

Основное зло современного мира — отчуждение. Все подрывные силы объединились с целью поставить человека в положение социально-биологического «атома», мелкой частицы, не связанной с высшими реалиями и объединённой с другими частицами посредством механической, сугубо формальной регламентации. Благодаря их усилиям отчуждение, трактуемое в данном случае онтологически, проникло на все уровни национального бытия.

На духовном уровне оно приняло вид религиозного отчуждения, отгораживающего личность от Бога, от религии, от церкви. Ныне человек, даже не являясь атеистом, не верит в Бога должным образом. Всевышний представляется ему неким отвлеченным началом, никак не присутствующим в современной жизни. Погрязнув в деизме, современный человек не ощущает Бога в себе, в лучшем случае относясь к Нему как к высшему моральному авторитету, «сосланному на далекие небеса» (старец Кирилл) и лишь периодически вмешивающемуся в нашу деятельность. Церковная жизнь превратилась в пустое и бездумное исполнение обрядов, в обязательное (опять-таки в лучшем случае) хождение в храм и показное ношение нательного креста.

Выход только в одном — в радикальной фундаментализации России, создании Православного миропорядка, который вернёт человеку «Бога живого» и живую Церковь — общину действительно верующих христиан, отвергнувших никчемную суетливость теплохладных.

На политическом уровне отчуждение превратилось в отчуждение от государства, которое, после крушения традиционных обществ, стало играть роль некой внешней формальной силы, «аппарата» в прямом смысле этого слова, бюрократического отстойника, чуждого широким массам Нации и не внушающего им никакого священного трепета. Напомню, что само слово «государство» произошло от слова «государь» и в традиционных обществах оно действительно символизировалось фигурой монарха, священного властелина, помазанника Божия, обладающего огромным духовным авторитетом. Этот вождь был настоящим отцом Нации, что делало отношения внутри этнического коллектива похожими на отношения в семье — сообществе близких и родных друг другу людей, в максимальной степени сопереживающих общую историческую судьбу. Сегодня же на место вождя пришёл президент, на место служилого человека — чиновник. Себялюбивые, эгоистичные бюрократы, винтики системы, они полностью отрезали народ от творческого процесса делания истории, предписав личности безукоризненно подчиняться букве закона. И только лишь!

Бесспорно, в тоталитарных обществах, пытавшихся пойти по пути героического прорыва в суровое идеальное будущее, личность воспринимает историю как нечто, зависящее от собственных усилий. Но и там семейные, государственные отношения извращены, прежде всего, безрелигиозностью и в большинстве случаев правит бал административно-бюрократическая принудиловка. Но и в случае с политическим отчуждением мы не наблюдаем ничего непоправимого. Достаточно только вспомнить о Вере и присягнуть Православному, отеческому вождизму, возрождающему монархический режим на новой основе.

Теперь рассмотрим ситуацию, сложившуюся на экономическом уровне. Здесь мы имеем дело с экономическим отчуждением от собственности, находящейся в руках узкой прослойки олигархов. Неважно, идёт ли разговор о рыночных магнатах или о бюрократических князьках. Главное — основная масса Нации лишена непосредственного владения собственностью и рассматривает её, даже при хороших заработках, как нечто внешнее и чуждое. Это вызывает огромный социально-психологический эффект, суть которого — механизация сознания и превращение самого индивидуума в простейшую единицу хозяйственного процесса, в винтик грандиозной машины, обеспечивающий постоянное наполнение кошельков и желудков.

Акционирование, широко распространенное на Западе, сути не меняет. Всё равно реального контроля над собственностью у труженика нет, и он лишь расширяет свою долю доходов. При этом остается иллюзия сопричастности ко владению собственностью, иллюзия, неспособная дать настоящего эффекта. Реальной альтернативой экономическому отчуждению является только Национальный, общинно-синдикалистский социализм. Лишь общественная собственность на средства производства способна ликвидировать роковой дуализм труженика и владельца.

Сразу предупреждаю читателя — ни в коем случае нельзя путать общественную собственность с государственной, и тем более с партийно-государственной. Не следует слушать либералов и либерал-патриотов, утверждающих при молчаливом согласии марксистов — всё было общим, общественным, то есть социалистическим (от латинского socialis — общественный). Всё, вернее практически всё, находилось в руках у партийно-государственного аппарата.

Безусловно, такая система имела и положительный аспект, ибо позволила нам достичь огромной централизации ресурсов и отразить тевтонскую агрессию. Но она так и не позволила достичь необходимой экономической гибкости и, уж тем более, не оказалась способной преодолеть экономическое отчуждение.

Теперь другие времена, другие задачи. Россия должна стать действительно социалистической державой, решающее слово в которой будет за национальным коллективом тружеников. Следовательно, преобладание коллективной собственности является обязательным компонентом экономической доктрины Русского Национального социализма.

И оно вполне вписывается в общую картину Русского традиционализма, тесно связанного, в экономическом отношении, с общинно-артельным хозяйством. Общины и артели — живое подтверждение того, что коллективистский проект не нужно считать какой-то утопией. Поэтому их необходимо изучать, и использовать опыт наших предков, применяя его в новых условиях, на новой основе. Попробуем сделать некоторые шаги в этой области, предварительно отметив, что наибольший интерес для нас представляют артели, так как они распространялись в основном в сфере промышленно-городской жизни, которая сегодня выступает в виде главной сферы национального бытия.

Рассматривая артель, нужно помнить о двоякой роли, которую играет любая хозяйственная единица традиционного общества. Она должна рассматриваться как через призму «низшего», материального эффекта, так и в оптике высших духовных принципов.

Коснёмся вначале вопроса экономической эффективности общины. Ответственно заявляю — артель всегда представляла собой высокоэффективную хозяйственную организацию, члены которой всегда получали огромный материальный стимул к хорошей работе — великолепные заработки, во много раз превышающие заработки наёмных рабочих, как государственных, так и частновладельческих. Объясняется это просто. Вспомним, что общественная собственность отрицает присвоение прибавочной стоимости одним лицом, частью хозяйственного коллектива или государством. Доходы распределяются между всеми его представителями.

Посему артельные рабочие и выигрывали по сравнению с пролетариями. Например, заработная плата ярославских строителей, артельно работающих в Петербурге, составляла примерно 400–500 рублей в год (вторая половина XIX века), тогда как работающие по найму зарабатывали не более 80 рублей. Такая оплата труда способствовала значительному снижению себестоимости. Так, артель Нижнетурьинского завода поставляла казне ударные трубки по 38 копеек, тогда как ранее государство было вынуждено платить за них по рублю. Другая артель взяла подряд на 25 тысяч рублей, за который частные собственники просили 80 тысяч рублей.

Как видим, артельный сектор был более выгоден для российской экономики чем все остальные. Другое дело, тогдашнее руководство, как и нынешнее, пошло по пути капитализации и охотнее привлекало частный капитал, совершенно забывая о национальных корнях, о хозяйственных традициях Великороссов. Да и как могли помнить о них европеизированные чинуши, не знавшие Русской почвы, отгородившиеся от неё стеной бюрократической регламентации, абсолютизирующей «букву» и игнорирующей Дух!

Артель достигала эффективности сугубо материальных отношений, но не предавала забвению и отношения духовные, особо акцентируя внимание на трудовой солидарности и братолюбии. Как писал замечательный Русский экономист М. Берви-Флеровский, «русский работник не может жить без артели, везде, где работает несколько человек, составляется и артель; причем они не преследуют цель наживы. Главное — потребность общения… Отношение между капиталистом и работником холодное, оно основано на одном расчёте… артельная жизнь не слишком строгий расчёт, где иногда место денежного вознаграждения занимает уважение — вот его настоящая сфера; работник при этом не теряет ни своей индивидуальности, ни достоинства, заслугу трудно оценить на деньги — он для артели сделает из уважения, артель ему за это отплатит почётом».

Вообще, настоящие артели были своеобразными священными общинами, ибо их деятельность строилась на основе Православного отношения к окружающему миру. Такая артель имела особое место для решения всех общих вопросов — оно располагалось у иконы (у образа). Неявка считалась прогулом, даже если работник не терял ни минуты собственно рабочего времени.

Итак, артель способна раз и навсегда покончить с экономическим отчуждением, достигнуть высочайшего материального эффекта и соединить хозяйственные реалии с традиционными ценностями. Нужна только в высшей степени продуманная государственная политика поддержки общественного сектора, который может в полной мере реализовать свои потенции лишь при религиозном (для России — православном) Национал-социализме.

Спору нет, то, что говорилось выше, пока является простейшей и во многом абстрактной схемой. Предстоит ещё длительная работа по созданию экономической доктрины Национального социализма. Нужно наметить основные решения в области создания высокоэффективных отраслевых коллективных объединений (синдикатов), договориться о роли государственного регулирования в их деятельности, строго разграничить сферы активности государства и синдикатов. Стоит также определить место, которое займёт мелкий частник. Одним словом — работы невпроворот.

Значит, идеологи Русского социализма уже сегодня должны дать полный простор своей мыслительной активности, создав особую, Национально-трудовую экономическую школу.