От авторов

Написать этот роман нас побудила случайная встреча с необыкновенным человеком. Двадцатичетырехлетний младший командир Красной Армии, в канун Великой Отечественной войны он был направлен в распоряжение начальника разведывательного отдела Киевского особого военного округа…

«Серая стая». Так образно называли себя экипажи субмарин подводного флота военно-морских сил (рейхсмаринэ) гитлеровской Германии. До сих пор неизвестно, куда исчезли оставшиеся невредимыми в последние дни второй мировой войны немецкие подводные лодки.

Через длинную цепочку личных контактов нам удалось отыскать человека, приоткрывшего одну из интереснейших и не известных многим страницу летописи последних этапов великой войны.

Среди множества мемуарной и исторической литературы, в которой описывался начальный период военных действий на Украине, о нем упоминалось лишь в одном произведении этого жанра: в черновых набросках воспоминаний Маршала Советского Союза И. Х. Баграмяна.

Рассказывать о боевом пути нашего героя (по его словам) не пришло ещё время, и тем не менее наше повествование во многом посвящено именно этому…

В самом конце войны он с группой немецких антифашистов был заброшен в глубокий тыл немцев с целью последующего проникновения в оккупационные зоны США, Великобритании и Франции. Задача группы — установить местонахождение архивов разведки и контрразведки вермахта — абвера, а также офицеров. Ни американцы, ни англичане, ни французы не хотели делиться с Красной Армией своими сведениями о немецкой военной разведывательной службе.

В силу обстоятельств наш герой вместе с товарищами попал на одну из секретных немецких баз подводных лодок и был переправлен в Южную Америку. В 1965 году, когда в Чили стал действовать закон о двадцатилетнем сроке давности ответственности за преступления и нацистские организации смелее стали напоминать о себе, он смог наконец впервые после войны побывать дома.

Его рассказ — лишь основа этого романа, в целом сюжет и герои созданы фантазией авторов. Любые возможные совпадения имен, фамилий, должностей с реальными лицами, их служебным и общественным положением — чистая случайность.

Выражаем особую благодарность тем, кто поделился с нами своими воспоминаниями, дневниковыми записями и архивами, а также оказал помощь в поисках подлинных документов времен Великой Отечественной и второй мировой войн, которые с некоторыми исправлениями, не меняющими их сути, приведены в книге.

 

Вместо пролога

(Пиллау, 1945 год)

…Полковник абвера Густав Роттенау и офицер военно-морских сил германского рейха корветтен-капитан Ганс Штюбе стояли у недостроенного дота береговой обороны и провожали глазами удаляющийся в темноте силуэт подводной лодки U-041S. Субмарина вот-вот должна была подойти к молу заграждения маленькой, на первый взгляд предназначенной для рыбацких шхун и прогулочных яхт бухты, у взорванного маяка перейти в подводное положение и лечь на боевой курс.

Полковнику и сопровождающему его морскому офицеру казалось, что субмарина идет очень медленно, в то время как русские корабли десанта и боевого обеспечения, штурмующие с моря военно-морскую базу Пиллау, уже различимые с берега по вспышкам орудийных залпов и пунктирам трассирующих пулеметных очередей, все ближе подходят к берегу. Однако, на счастье командира подводной лодки капитан-лейтенанта Генриха Шварцкопфа, основное направление удара русских войск приходилось на базу и гарнизон Пиллау. Прилепившейся на песчаном берегу деревушке, давно брошенной обитателями, и бухточке командование советских войск внимания не уделяло. Видимо, хорошо поработала войсковая разведка передовых частей фронта генерала Черняховского, а ещё лучше — специалист по маскировке отряда боевых пловцов и диверсантов «Тюлень» лейтенант Вилли Нортон. Это он забросал всю бухту и берег у деревушки бутафорскими «минами» — большими круглыми стеклянными рыбачьими поплавками, выкрашенными в стальной цвет с прикрепленными к ним «рожками» — взрывателями. Складывалось впечатление, что разыгравшийся неделю назад шторм сорвал с якорей и минрепов минное поле и разбросал двухсоткилограммовые мины и в бухте, и на берегу.

Любой командир, получив подобные данные от своей разведки, не стал бы рисковать и высаживать десант в темное время суток, опасаясь больших потерь среди людей и плавсредств. На это и рассчитывали Роттенау, Штюбе и Нортон: главное в их нынешнем положении — выигрыш во времени, консервация техники и спасение людей. Задачу сегодняшнего дня они выполнили: лодка разгружена и ушла выполнять новое задание, а свидетелей нет.

…Морской охотник МО-17 под командованием старшего лейтенанта Вахтанга Геловани, выполняя противоартиллерийский маневр, вышел на правый фланг морской десантной группы. Обе пушки охотника били по огневым точкам немцев, заглушая все вокруг и освещая вспышками выстрелов лица тридцати пехотинцев, которые полусидя-полулежа держались за выступы рубки и палубы корабля, чтобы не сорваться в холодное Балтийское море.

На командирском месте ходовой рубки загорелся бледно-синий сигнал дежурного гидроакустика.

«Что ему ещё надо, не до него сейчас», — подумал Вахтанг. Как раз в этот момент немецкие батареи засекли обходной маневр группы советских катеров и перенесли на неё свой огонь. Но лампочка продолжала настойчиво мигать. Командир снял заглушку с переговорного устройства и, стараясь перекричать выстрелы корабельных пушек, резко бросил в трубку:

— Что там случилось, акустик?!

— Пеленг двенадцать, дальность сто пятьдесят кабельтовых, шум винтов подводной лодки. Товарищ командир, лодка уходит в открытое море вдоль побережья.

— Не понял! — крикнул Геловани.

— Слышу винты немецкой подводной лодки по пеленгу двенадцать на удалении сто пятьдесят кабельтовых, уходит по направлению в открытое море, — четко доложил акустик.

«Какая здесь может быть подводная лодка, все море и берег усеяны минами. Наверное, оглушило немного, вот и ошибся, принял бурлящий воздушный след от разорвавшихся снарядов в морской глубине за шум винтов. Такое бывает», — подумал командир охотника.

— Лодка никуда не уйдет, — он акустику, — быстро высадим десант, на обратном пути поищем. Но все равно будь внимателен, как бы торпеду в борт не получить, кто его знает, что она здесь делает. Радист, радиограмму в штаб дивизиона: «В квадрате 38–80 слышу шум подводной лодки. Прошу Ваших указаний! Командир семнадцатого».

 

Глава 1

Бросив водителю «девятки»: «Подожди меня здесь, в тенечке!», заместитель директора сыскного агентства «Кристи и Пуаро» Константин Алексеевич Небольсин вышел из машины и направился к многоэтажному дому. На скамейке у подъезда сидел молодой человек в рабочей спецовке и беззаботно подглядывал по сторонам. Это был его подчиненный — филер.

Вокруг царили тишь да благодать, и почти невозможно было представить себе, что его жизнь и жизнь его напарника всего час-полтора назад висела на волоске. А ведь ещё совсем недавно в сонной атмосфере этого населенного пункта Московской области огонь открывали только милиционеры, да и то в воздух, считая, что лучше упустить преступника, чем оправдываться потом перед начальством и писать объяснительные записки прокурорам.

«Да, изменилась наша жизнь, — размышлял старший наряда негласного наблюдения агентства «Кристи и Пуаро» Иван Пашин. Он, в прошлом кадровый офицер вооруженных сил бывшего СССР, а затем России, уволившись из армии и закончив курсы сыскного дела, работал в фирме уже три года, но на его памяти такой крутой разборки не было. — Теперь убийство не редкость: гибнут и бизнесмены, и преуспевающие коммерсанты, и разного рода «братва», а случается, и простые трудяги, случайно оказавшиеся в ненужном месте в неподходящее время. Вот и сегодня, непонятно, кому понадобился налет на квартиру старика-пенсионера, которому на вид лет восемьдесят, а то и больше».

Небольсин подошел к Ивану и поздоровался.

— Шеф прислал меня разобраться на месте. Я твоего рабочего задания по этому делу не видел, так что начинай с него. Давай, Ваня, рассказывай по порядку.

— Понял, Константин Алексеевич…

…История эта началась четыре дня назад, как раз в понедельник. К нам в офис пришел клиент и предложил работу. Оказалось, он на своем БМВ поехал в воскресенье вечером в гости к друзьям. Выпивать не хотел, но хозяева настояли на одной-двух рюмках коньяка. Он хоть и считал себя абсолютно трезвым, а за руль в таком виде, естественно, садиться не стал. Закрыл машину, поставил на сигнализацию, и, оставив ключи своим друзьям на тот случай, если она ночью вдруг завоет, поймал такси и уехал домой. На следующее утро, то есть в понедельник, он поехал за машиной, но той и след простыл. Друзья сами были удивлены, так как сигнализация не сработала, а соседи ничего не видели.

Наш клиент позвонил в милицию, оттуда приехали гаишники, сняли показания, сфотографировали место угона и уехали, заверив при этом, что в связи с отсутствием страховки поиски машины могут затянуться надолго.

Друзья клиента посоветовали обратиться в наше агентство.

Там мой начальник группы оформил заказ, а я, получив аванс и необходимые сведения об автомобиле, взял напарника, Володю Игнатьева, и начал поиски. Долго на этом эпизоде останавливаться не буду, но уже в ночь с понедельника на вторник мы вычислили тех ребят, которые, судя по всему, угнали БМВ нашего клиента. Это были трое студентов радиотехнического факультета одного из московских вузов.

Однако машины при них не было, доказательств у нас пока тоже никаких, и мы решили за ними понаблюдать и таким образом, если нам повезет, выйти на след. Вечером во вторник нас сменили «ночники», которые на следующее утро, передавая поднадзорных, сообщили, что в квартиру на четвертом этаже, где обитали студенты, прибыли ещё пять человек с двумя большими сумками, которыми обычно пользуются челноки. Вся компания вела себя культурно: никаких пьянок, девочек, даже громкой музыки не было. Но, судя по теням на оконных шторах, они о чем-то спорили. Утром, отдохнув, мы приехали более подготовленными: на нас была униформа рабочих строительных специальностей, краски, кисти, стремянка, а сами мы изображали штукатуров-маляров и намеревались поработать в подъезде, где проживали наши поднадзорные.

Мы разложили свое имущество, прошлись грунтовкой и шпатлевкой по стенам. Добравшись таким образом до нужного нам этажа, приготовили аппаратуру, чтобы послушать, о чем будут разговаривать в квартире.

Мы с Игнатьевым расположились у окна на лестничной площадке между третьим и четвертым этажами так, что одновременно наблюдали за входной дверью квартиры студентов, сквером перед домом, где мы сейчас с вами находимся, и прослушивали жилище наших вероятных угонщиков.

С восьми до десяти утра было тихо: в квартире, по-видимому, спали, во всяком случае в комнате, имевшей общую стенку с лестничной площадкой, никого не было. Жильцы верхних этажей большей частью пользовались лифтом, поэтому нас никто не тревожил. Мы решили осмотреться на местности, то есть изучить подходы к подъезду и дому, узнать, кто проживает в соседних квартирах.

В целом скажу, что условия позволяли вести наблюдение за подозреваемыми и в случае чего блокировать их в квартире или машинами на улице.

Наше внимание привлек один эпизод. В начале девятого у дома остановился старенький «Москвич-412», из которого с пассажирского места вылез маленький, сухонький старичок. В руках он держал небольшой дорожный саквояж. Следом появился водитель, молодой человек лет двадцати пяти, высокого роста и крепкого телосложения. Одет он был более чем скромно: старые джинсовые брюки и куртка, под которой виднелась застиранная футболка.

Парень достал из багажника две коробки из-под маленьких импортных телевизоров и один кожаный чемодан, что-то почтительно сказал старику. Тот в ответ указал на скамейку у подъезда, видимо, чтобы поставить коробки.

Молодого человека можно было принять за внука, которому сердобольные родители поручили ухаживать за престарелым, но шустрым дедушкой. Казалось, парню по душе подобная миссия. Он старался проявлять внимание и предупредительность и ничем не огорчать своего деда. Но, когда одна из коробок из-за неустойчивого положения на узкой скамейке упала на асфальт и раскрылась, старик схватил свою клюку с набалдашником в виде головы рычащего тигра и прижал «внука» к спинке скамейки так, что тот, несмотря на явное физическое превосходство, не мог подняться. Да, видно, и не особенно хотел, потому что лицо его стало вмиг бледным и выражало неподдельный страх.

Старик нагнулся к парню, и, хотя их разговора не было слышно, по артикуляции можно было догадаться, что «дедушка», как змея, шипел в лицо «внука» наставления. Затем, отпустив бедного парня, жестом приказал посмотреть, все ли в порядке в коробке.

Мы были поражены. То, что находилось в коробке, никак не вязалось с внешним видом этой парочки, их автомобилем и жилищем старика (то, что старик живет один в квартире под нашими студентами, не имеет родственников и ни с кем не дружит, мы узнали ещё в предыдущий день у старушек, которых в этом дворе превеликое множество). Из коробки вывалились три портативных компьютера, маленький принтер, планшетный сканер, несколько коробочек с дискетами и много миниатюрной радиоэлектронной аппаратуры. Мы прикинули, что содержимое этой коробки потянет на восемь-десять тысяч баксов.

Упаковав все обратно, юноша схватил коробки, старик — чемодан, и они направились в дом. Мы, естественно, сразу же стали имитировать работу, озвучивая ранее заготовленные роли маляров, к тому же сверху послышался стук женских каблучков.

Хотя лифт был в исправности, парочка, как ни странно, поднималась пешком. Поздоровавшись со стариком, спустившаяся сверху девушка пробежала мимо нас, не удостоив вниманием. «Дедушка», поднявшись на свою площадку, как-то странно на нас посмотрел и хрипловатым голосом произнес: «Наконец-то РЭУ нашло время и деньги для ремонта нашего подъезда, а то живем здесь как при царе Горохе», — и стал возиться со своей дверью.

Нас удивило, что «дедуля» вынул из кармана пластиковую карточку, приложил её к определенному месту на оборванной двери, и в ней что-то щелкнуло. Старик произвел ещё какие-то манипуляции, и дверь открылась.

Все это время «родственники» старались загородить нас своими телами от входной двери квартиры, но наша камера тем не менее была направлена на них. После того как они скрылись в квартире, мы просмотрели запись и перемотали обратно пленку. Я запомнил все, что делал старик.

Как только эта парочка скрылась у себя дома, заработало наше прослушивающее устройство, и мы, забыв о соседях снизу, вплотную занялись студентами.

 

Глава 2

…Приятный голос бортпроводницы на русском и англий-ском языках предупредил о наступившем времени обеда. Через несколько минут стюардессы с профессиональной вежливой улыбкой раздавали всем желающим подносы с пищей. И хотя лайнер оторвался от взлетной полосы всего час назад, большая часть пассажиров сразу же после взлета устроилась отдыхать.

Сергея Михайлова это нисколько не удивило, а его сосед, типичный южанин, дал этому вполне приемлемое объяснение, несколько коверкая русские слова, что, впрочем, нисколько не портило колоритности его рассказа:

— Все мы здесь родственники: дяди, тети, племянники и племянницы, седьмая вода на киселе, как сказали бы русские. — Южанин потянулся в своем кресле. — Свадьба у нас была в Москве. Целую неделю гуляли, днем и ночью. Сейчас домой едем.

— Неужели все пассажиры этого рейса родственники? — удивился Сергей.

— Почти все, за исключением некоторых. Вот тебя, например, — уже чисто по-русски, без южного акцента добавил сосед.

Взглянув на несколько смущенного Сергея, словоохотливый попутчик добавил:

— Вы извините, что я на «ты». У нас на «вы» обращаются только к верховной власти или верхушке интеллигенции. А остальные у нас или соседи, или родственники, или знакомые. А вы к нам как, в гости или по делам? поинтересовался незнакомец.

— В командировку, — не вдаваясь в подробности, ответил Сергей.

«Да, жизнь! — подумал Михайлов, — а мне в департаменте ближнего зарубежья МИДа говорили, что народ в этой республике живет бедно и цивилизации никакой: вот уже почти три года нет света, тепла и газа. А только на самолет каждый из пассажиров в оба конца больше лимона потратил, да и на подарки наверняка не меньше. Недаром меня предупреждали, что этот народ ещё в советское время жил как при коммунизме».

После обеда пассажиры салона опять заснули, а Сергей смотрел в иллюминатор и восхищался видом гор и долин, медленно проплывающих под крылом самолета.

Через час стюардесса объявила о заходе самолета на посадку. Еще через двадцать минут пассажирский лайнер мягко коснулся посадочной полосы столичного аэропорта и подкатил на стоянку напротив центрального аэровокзала.

— А это что такое? — сам себя вслух спросил Михайлов.

Как только к самолету подали трап, вокруг образовалось живое кольцо человек в сто пятьдесят-двести мужчин. У большинства были заросшие многодневной щетиной лица, неопрятная внешность. Присутствующие здесь же сотрудники милиции и пограничной службы (их можно было сразу узнать по старой, ещё времен Советского Союза форме) никакого внимания на толпу не обращали.

Сосед Михайлова, стоя в проходе пассажирского салона и натягивая на себя ветровку, наклонился к иллюминатору и пояснил:

— Это пассажиров встречают. Не удивляйтесь — у нас в республике совсем работы нет, вот и приходится людям, у кого есть служебные или личные машины, заниматься частным извозом. Вы их не бойтесь, это мирные люди. Да, кстати, как вы будете добираться до города? Если вам нужна машина, то, когда выберете шофера, запрошенную им плату сразу же делите пополам получится нормальная такса за проезд. Он к тому же поможет вещи получить, донести их до машины и занести в дом или номер гостиницы. Деньги отдавайте только после выполнения работы. Лучше оплачивайте услуги шофера русскими рублями: наши национальные купоны не ценятся, а доллары, если они у вас есть, могут вызвать к вам излишний интерес.

— Нет, машина мне не нужна. Меня должны встречать. — Сергей пристально вглядывался в толпу, окружившую самолет, и пытался выделить из неё своих встречающих.

При выходе на трап пограничник бросил лишь беглый взгляд на обложку дипломатического паспорта Михайлова. Стоящие вокруг трапа люди наперебой стали предлагать Сергею свои услуги: «Если тебя не встречают, я отвезу, у меня машина шикарная», «Возьми меня, ты мне сразу понравился, с тебя мало запрошу, будешь доволен», «Друг, поедем со мной, быстро довезу, куда скажешь». Сергей вежливо отказывался и продвигался к грузовому люку самолета, из которого служащие аэропорта уже вытаскивали багаж и складывали в кучу прямо на стоянке. Пассажиры московского рейса подходили к куче чемоданов, сумок, свертков и коробок, бесцеремонно разбрасывали их в поисках своих вещей, предъявляли работнику аэровокзала (ничем не отличавшемуся от окружающих) багажные ярлычки и забирали свою поклажу. Тут же на них налетали стоявшие в стороне подростки и предлагали свои услуги в качестве носильщиков.

Сергей быстро отыскал свои сумки и направился было к сектору прилета, как его окликнули по фамилии. Он обернулся и увидел продвигавшегося сквозь гудевшую толпу мужчину с высоко поднятой рукой. Внешний вид этого человека резко контрастировал с окружающими: лицо славянского типа, пепельного цвета волосы, серый костюм, светлая сорочка, строгий темный галстук.

«Свои», — подумал Сергей. Ему не хотелось добираться до посольства на частной машине в незнакомом городе, да ещё кишевшем криминальными элементами.

— Васильченко Сергей Валентинович, — представился незнакомец, помощник посла по вопросам безопасности, специально прислан встретить вас.

— Михайлов Сергей Альбертович, с этой минуты, действительно, третий секретарь посольства, — отрекомендовался Сергей.

— Почему «действительно» третий секретарь?

— Меня ещё в МГИМО учили: при убытии в командировку, во время взлета самолета ты уже НИКТО, в полете — ты ещё НИКТО, а в аэропорту пункта назначения — ты в действительности уже НЕКТО!

— Вообще-то правильно! — усмехнулся Васильченко. — Прошу к машине!

Они вдвоем отнесли вещи к стоявшей неподалеку голубой «шестерке» с дипломатическими номерами.

Через десять минут по дороге из аэропорта Васильченко коротко рассказывал о стране и столице, об обстановке в ней, о посольстве и его обитателях.

 

Глава 3

— Разговор наших подопечных привожу почти дословно, — продолжал свое повествование Иван Пашин.

Говорили трое. Слышны были и голоса остальных, но не по сути разговора. Кроме того, раздавался лязг металлических конструкций и механизмов, и я даже предположил, что это какие-то системы оружия. Впрочем, как показали дальнейшие события, я оказался прав.

Первый. Все, мужики, время пошло! Проверяем часы!

Второй. Не проверяем, а сверяем. И помолчи: операция начнется только после звонка шефу.

Третий. Ну так звони! А то здесь сидеть уже терпения нет. Кроме того, сессия на носу.

Первый. Ты посмотри, он ещё за свою успеваемость волнуется. Какая тебе разница, Палыч? Получишь, что тебе причитается, и кати себе в Европу или Штаты, там доучишься и получишь нормальное образование.

Палыч. Сколько раз тебе говорил: все западники признают — лучше нашей и немецкой высшей школы нет. На Запад лучше ехать с головой, в смысле со знаниями, и с деньгами. В такой упаковке ты там будешь нарасхват, а нет, так ты и здесь никому не нужен.

Первый. Я с тобой согласен, вот только мне науки тяжело даются.

Палыч. Хватит прибедняться, не пожалеем. Или комплементы очередные услышать от нас хочешь? Все знают, что в технике тебе нет равных даже среди профессоров нашего вуза.

Первый. Да, если бы не куча предметов, которые мне совсем не нравятся. То ли дело на Западе — посещаешь только те дисциплины, которые тебе будут нужны в будущем!

Второй. Потише, балаболки! Лучше проверьте ещё раз амуницию и обстановку во дворе. Возможно, с «Доктором» прибыл ещё кто-нибудь для прикрытия.

Послышались шаги. По-видимому, говорившие направились в другие комнаты, а их штаб соседствовал через стенку с лестничной площадкой, на которой находились мы. Что происходило в других комнатах, мы не слышали.

Второй стал набирать номер по мобильному телефону. Звук набора цифр слышен был отчетливо: когда вернемся на фирму, возможно будет восстановить телефонный номер.

Второй. Юрий Николаевич, у нас все в порядке. Готовность операции — двадцать четыре часа… Так… Отсчет начать с десяти часов утра. Вас понял, выполняю… Техника в порядке, ждет в условленном месте… Здесь только три подкидки, перекладные стоят в подобранном мною месте… БМВ и две «пятерки»… Кроме водителей, никто не знает… После операции следуем по своим конурам и носа не высовываем… Все… Да не волнуйтесь, Юрий Николаевич, через полчаса первые результаты операции будут у вас или в обусловленном месте. Спасибо… К черту!

— Палыч, — позвал напарника Второй, — как у нас с продуктами?

Палыч. Все готово, как и договаривались.

Второй. Смотри. Время «Ч» — десять часов завтрашнего утра. Никто ни шагу за порог квартиры. Если чего-то нет — курева там или еды — будем перебиваться. И ребят предупреди — телевизор включать на самую маленькую громкость.

Первый. Командир! Все проверил. Техника в порядке и готова к применению. Дух у ребят боевой. Рвутся в дело, а то с прошлой вылазки засиделись.

Второй. А для нас главное — редко, но метко. Да, вот еще. Шеф передал всем привет и пожелал ни пуха, ни пера.

Первый и Палыч хором. К черту!

В квартире воцарилась тишина.

Но самое главное, место и время операции мы узнали. Быстро собрали свои вещи и не спеша удалились.

Сначала мы предполагали, что это будет их очередная операция по угону автомобиля. Настораживало то, что они собирались бросить машины, стоящие во дворе и вроде бы, предназначенные к угону, в другом, подобранном их командиром месте. Время операции было назначено на светлое время суток. Это говорит о том, что либо они до такой степени наглые и все им сходит с рук, либо уверены в успехе. Поразмыслив с напарником, мы пришли к выводу, что это должен быть не угон, а какое-то другое мероприятие. Володя ещё заметил, что разговаривать в квартире и звонить своему шефу они начали после приезда «дедушки» и «внука». Но это казалось настолько нелепым — совершать налет на квартиру старика-пенсионера, что мы только рассмеялись.

…День и ночь прошли спокойно. Наши подопечные, как и наметили, носу не казали из своего жилища. Сосед снизу со своим «внуком» вышли в магазин, обратно с покупками вернулся только старик. «Внучок» его весь день, с перерывом на обед, просидел в сквере напротив дома, читая книжку. Обедал он, кстати, не у «дедушки», а в кафе на противоположной стороне улицы, во время обеда его место на скамейке заняла парочка, видимо, «племянник» и «племянница» старика. «Племяннице» мы не удивились, так как это была та девушка, которая вчера утром спускалась пешком по лестнице. Так что, если бы появились и другие ближние и дальние «родственники» «деда», мы бы тоже не удивились…

Хочу обратить ваше внимание на то, что службу эта троица несла грамотно: вели непрерывное наблюдение за квартирой и машиной старика, прикрывали его, когда он выходил или входил в дом, своевременно и правильно реагировали на изменение обстановки, особенно на появление патрульных милицейских машин и нарядов, людей в форме, группы молодых людей, пьяниц и так далее.

К следующему утру мы подготовились более основательно: на деревьях и в подъезде ночью установили камеры скрытого наблюдения, на скамейке, где обычно сидели телохранители старика, — «жучки» свои машины расставили так, чтобы, если что начнется, заблокировать выход подозреваемых или не упустить их, вовремя сесть на «хвост» и сопровождать до пересадки, возможно, в БМВ нашего клиента.

…В девять с четвертью старик вышел из дома, и тут мы услышали команду Второго студента, по-видимому, старшего в этой компании: «Всем внимание! Готовность номер один!» — и больше ничего не смогли расслышать: в комнате громко заиграла музыка.

На улице к старику подошел сначала «внук», потом «племянник» — видимо, получили какие-то указания. «Внучок» подошел к «Москвичу», осмотрел двигатель, днище и ходовую часть, завел машину и почтительно открыл дверь. Старик сел за руль и выехал со двора. Из стоявшей рядом «шестерки» «племянник» вынул две спортивные сумки и одну из них отдал «внуку».

Еще раз осмотревшись, «родственники»-телохранители разошлись по двору и расселись по скамейкам.

 

Глава 4

…Здание посольства произвело на Сергея удручающее впечатление.

Во-первых, вокруг него, точнее, вокруг здания, где размещались четыре посольства, включая российское, в качестве охраны бродили люди, очень похожие на тех, кого Сергей встретил у трапа самолета. Одеты, кто во что горазд; на всех были черные вязаные спортивные шапочки, вооружены автоматами, и поэтому казалось, что здание захватили террористы, которых в последнее время стали часто показывать по телевидению.

Во-вторых, во дворе, на площадке для посольских автомобилей, которых было немало, у кучи мусора бегали дети из близлежащих домов, стояли какие-то многотоннажные фуры с транзитными номерами. Крик и визг детворы заглушала работающая на полную мощность дизельная электростанция.

О наличии в этом здании дипломатических учреждений свидетельствовали лишь свисающие из окон разных этажей государственные флаги России, Украины, Турции и Израиля.

С российским послом, Владимиром Васильевичем Трубецким, Михайлов познакомился ещё на Смоленской площади, когда Трубецкой (первый посол России в этой республике) набирал себе штат.

Тогда Сергей только что вернулся из командировки в одну из арабских стран Аравийского полуострова, где проявил себя на дипломатическом поприще во время войны между «провосточным» и «прозападным» правительствами, за что был повышен в дипломатическом ранге и стал третьим секретарем.

Попивая чаек в здании на Смоленской площади, Владимир Васильевич рассказывал о предстоящей работе, не скрывая трудностей. Умело направляемая чьей-то невидимой рукой антироссийская деятельность на территории бывшего СССР сильно подорвала наши позиции в регионе, и все возникшие в этих условиях конфликты и разногласия, порой даже вооруженное противостояние, необходимо было в срочном порядке урегулировать дипломатическим путем.

Трубецкой также пообещал, что при такой же по качеству, как в Аравийской пустыне, работе, Сергея ждет повышение в должности и прямая ротация в одну из выбранных Михайловым в конце предстоящей командировки стран.

По рассказам сослуживцев Трубецкого в других посольствах, Сергей знал, что Владимир Васильевич своих слов на ветер не бросает и обещания выполняет свято. Поэтому к нему с большим удовольствием ехали работать как молодые дипломаты, так и сокурсники Трубецкого по МГИМО.

При встрече Трубецкой был немногословен (все было сказано ещё в Москве): поздравил с прибытием, поинтересовался по селекторной связи у завхоза и бухгалтера, где намечено разместить вновь прибывшего дипломата, тут же дал указание закрепить за Сергеем служебную машину. На прощание пожелал побыстрее вникнуть в новые обязанности и успехов в работе.

Остаток дня прошел в хозяйственных хлопотах. Васильченко отвез Михайлова на квартиру, где тому предстояло жить во время этой командировки.

По обстановке можно было представить, как жили прежние хозяева в советское время. В каждой комнате (даже на кухне) висели хрустальные люстры. Деревянная резная мебель ручной работы в стиле барокко, паркет с замысловатым национальным орнаментом, просторные лоджии: одна выходила на набережную, другая — в тихий тенистый двор.

Большая комната была уставлена шкафами с книгами. По ним можно было судить о пристрастиях хозяев — градостроительное искусство и архитектура, начиная со средних веков и до наших дней, на русском, английском, итальянском, испанском, немецком и даже арабском языках.

Самыми экзотическими в комнате были две керосиновые лампы работы мастеров прошлого столетия в виде японских гейш с хрустальными абажурами.

Заметив интерес Сергея, хозяйка, интеллигентная, хорошо сохранившаяся женщина лет шестидесяти в черных одеждах, спросила:

— Наверное, молодой человек знает иностранные языки? Здесь у него будет много времени попрактиковаться в лингвистике и филологии.

— Дипломату просто необходимо знать иностранные языки. В институте я изучал арабский и английский, в первой командировке освоил испанский и итальянский, в Москве прошел начальный курс немецкого языка, — ответил Михайлов. — Хочу в каждой командировке учить по одному-два языка. Вот и сейчас попробую выучить до конца немецкий и ваш язык.

— О, зачем вам нужен наш язык, он очень сложный, — вздохнула хозяйка, хотя дала понять, что ей приятно слышать слова Сергея. — С людьми здесь можно объясняться на русском, кроме тех, конечно, кто живет высоко в горах. Но и мы с ними не всегда понимаем друг друга.

Выйдя на лестничную площадку за своими сумками, Сергей спросил Васильченко:

— У этой женщины, наверное, какое-то горе, она в трауре? Да, кстати, как её зовут?

— Зовут её Светлана Яковлевна. А по поводу одежды — нет, это не траур, это одна из национальных особенностей народа, в частности, его прекрасной половины. Здесь ты сможешь увидеть и молодых девушек в черном. Черный цвет очень почитаем среди женского населения. Хотя, правды ради, надо сказать, в последнее время действительно стало очень много вдов. Ничего не поделаешь война. Но жизнь потихоньку налаживается. Я, конечно, лучших времен не застану — скоро отчаливаю отсюда в связи с окончанием срока командировки, а ты сам сможешь убедиться!

Когда они вдвоем занесли поклажу Сергея и полученные у посольского завхоза обогреватель и канистру с керосином, в большой комнате был накрыт скромный стол. На нем стояло несколько тарелок с национальными блюдами, пахучий продолговатый хлеб, а посередине — графин с домашним вином.

Сергей сразу же отметил, что стол сервирован только на двоих. Васильченко угадал немой вопрос Михайлова:

— Здесь не принято, чтобы женщины сидели за одним столом с мужчинами.

После застолья Васильченко ещё некоторое время побыл с Сергеем, пока хозяйка вымыла посуду, затем они уехали в посольство подписывать договор найма жилья, а Михайлов решил пораньше лечь спать, так как на улице уже темнело, а электричество городские власти ещё не включили.

Завтра Сергею предстоял первый рабочий день на новом месте, день, который стал началом крутого перелома в его карьере и дальнейшей судьбе.

 

Глава 5

…Наши нервы были взвинчены до предела: подошло указанное время начала операции студентов. Наверное, по счастливой случайности во дворе, кроме нас, красящих невдалеке от дома мусорные контейнеры, телохранителей и нескольких старушек на скамейках у подъездов, никого не было.

В начале одиннадцатого один из динамиков запищал. Мы с Володей переглянулись, ничего не понимая, — устройства с подобными функциями у нас не было. Но по действиям «внучка» догадались, что маячок сработал у него, наш «жучок» лишь ретранслировал сигнал. Парень, это было видно издалека, тоже находился в недоумении. Перекинувшись взглядом с «племянником», схватил сумку и скорым шагом направился к подъезду, где проживал его «дед». «Племянник» в это время достал рацию и что-то проговорил. Откуда ни возьмись во дворе появились ещё четыре парня и знакомая нам девушка со спортивными сумками. Скорым шагом они направились к дому.

В это время заработал второй динамик, и Палыч сквозь ритмы музыки паническим голосом прокричал: «Алеко! Иди сюда, быстро!»

Алеко, он же по голосу Второй, спросил: «Что там еще? Мы уже на месте, и ребята начали работу!»

Палыч. Смотри! Должно быть, это по нашу душу!

Алеко. Милиция? ФСБ? Не похоже. Не могли они выйти на нас так скоро!

Палыч срывающимся голосом. Они, наверное, идут сюда!

Алеко. Не знаю… Давай общий вызов всем!

Палыч. А если ты ошибаешься?

Алеко. Выполняй без паники. Разберемся! Я сейчас выгляну в окно, а ты следи за ними. Если что не так, начинаем операцию отхода и прикрытия. Все равно нам нужно ещё минут пять-десять, а то наша работа пойдет насмарку и Юрия Николаевича подведем!

Палыч. Понял, командир, выполняю!

Алеко. Будь внимателен! Действуй быстро.

Мы подошли ближе, чтобы видеть окна студентов, где обещал показаться Алеко. Но там не шелохнулась ни одна штора.

Зато этажом ниже в квартире старика отодвинулась занавеска, и показался молодой человек.

Реакция «внуков», «племянников» и других «родственников» была своеобразна. Увидев человека в окне квартиры их «дедушки», они на ходу вытащили из сумок короткоствольные немецкие автоматы с глушителями и перебежками от укрытия к укрытию стали приближаться к дому. Самый главный «внук» вбежал в подъезд.

Реакция студентов тоже была неадекватна и, по-видимому, очень удивила «родственников»: распахнулись окна верхней квартиры, и показались студенты — у них в руках тоже были отнюдь не ручки с конспектами.

…Первый залп студентов получился удивительно стройным, хотя оружие у них было различных систем и типов. Сразу же в разных местах двора взметнулись столбики пыли, завыли сирены припаркованных автомобилей. Было очевидно, что боевой подготовкой они не владели, а оружие держали больше для поднятия духа и морального воздействия на потенциального противника.

«Родственники» были подготовлены куда лучше. Их выстрелов не было слышно, но по крикам и звону разбитого стекла можно было предположить, что очереди их автоматов достигают цели.

«Ай-й-й!» — раздался в динамике сдавленный крик Палыча и тут же стих. По-видимому, в Палыча попали, но ранен он или убит, было неизвестно — в динамиках ни звука.

Одна очередь студентов прошила «ракушку», находившуюся в трех метрах от нас, и в ней сработала противоугонная сигнализация. Мы с напарником, видя такой расклад, бросились на асфальт, отползли за гараж и до конца боя не поднимали головы, надеясь, что видеокамеры зафиксируют все моменты этой перестрелки. Лежа на спине, Володя набрал по мобильному телефону номер милиции и сообщил дежурному о происходящем бое. Принимавший вызов милиционер, записав адрес, где проходило сражение, начал было спрашивать анкетные данные, но мы его культурно послали подальше и предложили послушать «музыку» автоматных очередей, к которым прибавился «бас» взрыва ручной гранаты.

Бой был скоротечным и длился минут десять, но результаты его оказались страшными.

Мы не поднимались до тех пор, пока с воем сирен с разных сторон во двор не въехали несколько милицейских машин. Группа реагирования ФСБ и спецназ УВД прибыли на место происшествия через двадцать пять минут, действовали они оперативно и умело, но толку от этого было мало.

Милиция протянула между деревьями палисадника и детской площадкой желтую ленту ограждения и, когда мы, немного почистившись, подошли к «району боевых действий», успели лишь заметить две машины «скорой помощи». Убитые в этой перестрелке лежали во дворе. По-видимому, это были наши студенты, так как на земле не было видно никого из «родственников»: если и были среди них потери, то они успели до приезда милиции увезти своих раненых и убитых.

У самой стены лежали три трупа, выброшенные из окон четвертого этажа. Там же на подоконнике находился ещё один убитый, державший мертвой, в прямом и переносном смысле, хваткой охотничий карабин.

«Шестерка» «племянника», припаркованная напротив подъезда и выполнявшая роль прикрытия, была похожа на сито. Взрыв гранаты произошел как раз над капотом машины, взрывной волной выбило стекла не только автомобиля, но и расположенных вблизи квартир.

Когда прибывшие оперативники ФСБ начали опрос свидетелей, мы, сославшись на то, что ничего не видели, поспешили ретироваться.

Вот в принципе и все! Более подробно об этом побоище можно будет узнать попозже вечером, когда здесь все стихнет и мы сможем снять камеры и дешифровать запись. Сейчас мы никак не можем выехать, не привлекая к себе внимания.

— Хорошо! — выслушав рассказ филера, после недолгого молчания произнес Небольсин. — Не торопите события. Будьте предельно осторожны. Выезжайте в центральный офис только когда стемнеет. Я с начальником и ребятами из технического отдела буду вас ждать.

— Думаю, кино будет очень интересным и многое разъяснит, оглядываясь, произнес Иван. — К тому же есть потенциальная возможность послушать, что обнаружили фээсбэшники в квартире и что они об этом думают.

— Да, история мне эта не нравится. На всякий случай я пришлю к вам на подмогу пару машин с ребятами. Но с ними общаться я запрещаю — конспирация прежде всего.

— Понял, не первый день замужем. Грамотные.

Встреча закончилась, и Небольсин поспешил в контору на доклад к директору агентства.

 

Глава 6

Утром следующего дня Владимир Васильевич Трубецкой по старой традиции представил Сергея всему дипломатическому и техническому составу посольства.

— Господин Михайлов будет отныне заниматься вопросами защиты интересов наших соотечественников, проживающих на территории республики. Это не самый легкий участок работы, хотя в нашей с вами сегодняшней деятельности трудно сказать, где легче, а где труднее. Территориально Сергей Альбертович будет располагаться в консульском отделе и согласно внутреннему расписанию подчиняется заведующему консульским отделом господину Степашину Александру Александровичу. За работу по реферату будем спрашивать с него я и советник-посланник Виктор Михайлович Артузов. Всему дипломатическому и техническому составу прошу оказывать господину Михайлову посильную помощь. Да, чуть не забыл, Сергей Валентинович, — обратился Трубецкой к своему помощнику по вопросам безопасности, — включите в список на поездку в Турцию и нового дипломата, пусть присмотрится к нашим соседям.

На этом утреннее совещание закончилось, и Сергей приступил к исполнению своих обязанностей.

Дел накопилось очень много. В первую очередь необходимо было разобраться с награждением ветеранов к 50-летию Победы. Трубецкой, сэкономив небольшие деньги на посольских приемах и банкетах, частично раздавал их особо нуждающимся согражданам.

Прослышав о такой гуманной деятельности посла России, в дипломатическое представительство хлынула масса обездоленных людей. Тогда Трубецкой принял решение о выделении материальной помощи только российским гражданам. И хотя число посетителей в одночасье схлынуло, желающих попасть на прием, приобрести российское гражданство и получить хоть какие-либо деньги было ещё много.

Вот и сейчас у входа в здание у фонтана стояла толпа людей. Среди них сразу же можно было определить категории посетителей: те, кто постарше возрастом и победнее одет — в наше посольство, кто одет поприличнее или по нынешним временам даже богато — тот в израильское или турецкое.

Степашин перед началом приема граждан зашел к Михайлову в кабинет и сразу же предупредил:

— Сергей Альбертович, извини, что я буду на «ты», но хочу предупредить и дать добрый совет. С просьбами и нуждами наших граждан, я имею в виду стариков-пенсионеров, будешь работать только ты. Изредка тебе будут давать кого-либо в помощь, но в основном полагайся на себя. Твой контингент очень бедные, брошенные, забытые и обиженные люди, и прежде всего это ветераны. Со всеми добр не будешь. Их очень жалко, но у тебя на приеме в день будет до пятидесяти человек. Обязательно выслушай их, если есть чем помочь в посольстве, смело обещай — это как-то их поддержит. Если нет сразу не разочаровывай и не огорчай, не убивай последнюю надежду — расскажи о возможности помочь в будущем. И ни в коем случае не предлагай чай или кофе! Эти люди часто бывают голодны — пенсии ветерана в этой республике хватает на двенадцать буханок хлеба. И только чтобы хотя бы раз в день немного перекусить, они будут приходить в посольство чуть ли не ежедневно. Мы превратимся в подобие благотворительной столовой по раздаче бесплатной пищи. А за ними в очереди, может быть, стоят действительно нуждающиеся люди. Но ты учти, это всего лишь совет — работать тебе. Удачи! — и вышел из кабинета.

— Спасибо! Она мне понадобится, — бросил вдогонку Сергей.

Так потекли будни, в которых было много горя, слез, тревоги, но было и немного человеческой радости.

В канун Дня Победы, 8 мая, уже после приема граждан, когда Сергей заносил анкеты посетителей в компьютерную базу данных, к нему в кабинет постучался охранник консульского отдела Саша:

— Сергей Альбертович, там пришел ещё один ветеран. Я ему объяснил, чтобы приходил после праздника, но он говорит, что у него срочное дело. Примете его?

— До конца рабочего дня ещё есть минут двадцать. Я думаю, он ненадолго. Пусть заходит, — ответил Сергей и стал собирать бумаги со стола.

Через минуту в дверь вежливо постучали, и вошел запоздавший ветеран.

Посетитель был в старомодном сером плаще и темно-синей фетровой шляпе, украшенной справа перьями. Сняв шляпу и расстегнув плащ, посетитель присел на предложенный стул. Сергей наблюдал за ним. Это был старик с пышной копной седых волос, с испещренным морщинами лицом и красными болезненными веками. Под плащом был виден черный костюм, на котором блестели орденские колодки. Сергей в детстве увлекался изучением русских и советских орденов и поэтому сразу распознал среди прочих три ордена боевого Красного Знамени, орден Ленина и два Красной Звезды.

«Заслуженный старик», — подумал Михайлов и тут же представился:

— Михайлов Сергей Альбертович, третий секретарь посольства, чем могу быть полезен?

— Называйте меня Трофимовым Игорем Вячеславовичем, во всяком случае так записано в моем паспорте, — скрипучим голосом ответил посетитель и положил на стол паспорт гражданина СССР.

— Вы так говорите, уважаемый Игорь Вячеславович, будто это не ваши имя и фамилия. Или хотите меня с первого взгляда заинтриговать?

— Разве это интриги? Когда мы поближе познакомимся, тогда, может быть, вы больше заинтересуетесь моей скромной персоной. Но сейчас я не хочу отнимать у вас драгоценное время — завтра наш святой праздник, и у меня, и у вас будет много хлопот. Поэтому сразу приступаю к делу. Я пришел к вам от имени своих боевых друзей, которые по сути дела до сих пор не сложили оружия. Нас немного, всего семь человек, вместе с женами — двенадцать, с внуками и правнуками — тридцать три. Немного отвлекусь — заметьте, какие удачные числа. С вашего позволения я продолжу. По моим расчетам, я должен уложиться в пять-семь минут. Так вот, мы все хотели бы устроить домашнее застолье в честь Дня Победы. И от вас, именно от вас, зависит, когда оно состоится.

— Честно говоря, я не понимаю, как от меня может зависеть ваш праздник, — перебил собеседника Сергей, — присутствовать я не могу — 9 мая расписано у меня по минутам; выдать какую-либо материальную помощь без решения Трубецкого я тоже не в состоянии.

— Молодой человек, — дрожащим от негодования голосом сказал Трофимов, — вы меня перебили, не дослушав до конца. Нам не нужны, хотя это в нынешних условиях странно звучит, деньги. Всего, что нам положено по местным законам, нам хватает. Мы бы хотели, чтобы вы представили нас, ветеранов, на получение медали или ордена имени Георгия Константиновича Жукова, нашего многоуважаемого полководца, и вручили бы их во время нашего застолья. А причитающиеся нам деньги, которые, как мы слышали, Владимир Васильевич Трубецкой выдает вместе с наградами, просим передать инвалидам войны, список которых я принес с собой.

— Конечно, раз такое дело, я сейчас же оформлю ваши документы, но награды сможете получить только через месяц, когда их пришлют из Москвы.

— Очень хорошо! Тогда и вручите их 24 июня в очередную годовщину Парада Победы. Получится прекрасный двойной праздник, — сказал Игорь Вячеславович, выкладывая на стол паспорта и удостоверения ветеранов войны. Отдельно он положил список тех, кому, по его предположению, должны быть выданы деньги.

Михайлов быстро занес данные в анкеты, но, когда отдавал обратно паспорта, вспомнил, что в глаза ему где-то мельком бросилось неправильное их оформление. Сергей снова взял в руки паспорта и стал внимательно их перелистывать. «Нет, как будто все нормально», — только подумал он, как увидел, что в паспорте своего собеседника отсутствуют отметки о принятии российского гражданства.

— Извините, Игорь Вячеславович, — обратился Михайлов к старику, — но у вас нет штампа о гражданстве, поэтому лично вас я оформить не могу, не имею права. Вы же знаете наши порядки!

— Но я принимал гражданство, — взволнованным, но вместе с тем твердым голосом возразил Трофимов, — проверьте, пожалуйста, если не сегодня, то после праздника. При необходимости сделайте запрос, и пусть они проверят меня по всем видам учета. Уверяю вас, что это недоразумение сразу же уладится.

Сергей заверил, что во всем разберется, ещё раз проверил правильность написания адреса. На том и распрощались.

 

Глава 7

Три недели назад Матвею Борисовичу Суздальскому исполнилось восемьдесят пять лет. Дата вроде бы и не круглая, но каждый год, придвигавший приход Вечности, приравнивается к юбилею.

Однако не было ни души, которая могла бы вспомнить о юбиляре. Все, кого мало-мальски можно было назвать друзьями или знакомыми, отошли в мир иной, а родственников не осталось. За всю свою нелегкую жизнь Матвей Борисович так и не удосужился жениться, обзавестись детишками. Но это его не угнетало — он привык к одиночеству. Время от времени он приводил в дом женщин, строил планы дальнейшей совместной жизни, но все они куда-то исчезали — сказывалась работа. Когда прошли годы, и Суздальский встал на вершине построенной им самим пирамиды власти, брак и семья стали уже не нужны.

То, что полвека за Суздальского кто-то принимал решения, как ему жить, старика особо не волновало. Зато вот уже двадцать лет, как он один стоит у штурвала своеобразного политического, экономического и уголовного корабля, о котором практически никто никогда не слышал, но действия которого на себе ощутил почти каждый гражданин бывшего СССР и который продолжает оказывать влияние почти на все внутрироссийские события.

Точнее сказать, до сих пор не слышал. Во всяком случае так думал Матвей Борисович, но как раз в день рождения он получил поздравительную телеграмму из одной бывшей союзной республики: «Дружок! Поздравляю тебя с восьмидесятипятилетием. Очень рад, что ты дожил до этого времени. Скоро увидимся. Я надеюсь, что в этот раз ты мне расскажешь все. Курт».

Эта телеграмма насторожила юбиляра. Во-первых, никто не знал и не должен был знать о его личном празднике. В его теперешнем паспорте стоит другая дата рождения, как, впрочем, и имя, и фамилия — так нужно было для дела. Истинная дата была указана только в двух документах: личном деле командира Красной Армии, погибшего в финскую кампанию сорокового года, и оперативном деле офицера зондеркоманды батальона специального назначения абвера «Нахтигаль». Оба эти документа Матвей Борисович, не скупясь на взятки, сумел заполучить и теперь хранил в надежном сейфе одного из крупных столичных банков.

Во-вторых, настораживал тон последнего предложения. Суздальский был высокообразованным человеком — кроме военного училища, имел за плечами Оксфорд и МГУ — и понимал, что богатство русского языка позволяет построить предложение с одним и тем же набором слов, но с совершенно противоположным смыслом. И человек, пославший поздравительную телеграмму, знал об этом. Поставь он слово «все» на другое место, и предложение имело бы другой смысловой оттенок. А в данном случае от него исходила какая-то непонятная, а потому опасная для Суздальского угроза.

В-третьих, пославший поздравление знал нынешние фамилию, имя и отчество Матвея Борисовича и адрес, где он проживает. Фамилию он сменил ещё в 1942 году в школе немецкой военной разведки «Абверштелле-102», и её знали только два человека: непосредственный руководитель капитан Литке и начальник школы подполковник Борст.

Ничего также не поясняла и подпись на телеграмме. Суздальский знал много людей по имени Курт, но они были столь малозначительны, что он сейчас не мог даже вспомнить, при каких условиях они встречались и как они выглядят.

Вечером того же дня рассыльный одного из дорогих ресторанов Москвы привез Матвею Борисовичу роскошный торт, цветы и поздравление с днем рождения в стихах. Старик, поблагодарив, поинтересовался, от кого столь щедрые подношения бедному пенсионеру. Посыльный ничего толком не сказал, сославшись на то, что в его обязанности входит только выполнение поручений хозяев ресторана. Парень оставил визитную карточку своего заведения, попросил Суздальского расписаться в бланке заказа, и, немного помявшись у входной двери, видимо, рассчитывая на чаевые, вышел.

Матвей Борисович достал небольшую продолговатую коробочку, нажал две кнопки и подошел к окну.

В глубине двора стояли два молодых человека и о чем-то оживленно разговаривали, незаметно наблюдая за входной дверью. Из подъезда вышел парень (рассыльный), достал папку с бланками заказов, карту Москвы, сверился с ней, затем сел в свой служебный «рено» — пикап с рекламой «доставка вкусной и здоровой пищи на дом» по бортам и выехал со двора.

Старик ещё раз нажал кнопку устройства, двое парней сразу же скрылись в арке соседнего дома.

К торту Матвей Борисович не притронулся — не тот возраст, да и сладкоежкой он никогда не был, соблюдал диету.

Вечером в дверь позвонила соседка из квартиры напротив и передала большой пакет, завернутый в цветную бумагу. Она рассказала, что, когда возвращалась из булочной, расположенной неподалеку от их дома, её остановил симпатичный молодой человек в прекрасно сшитом костюме и попросил передать посылку с сюрпризом Матвею Борисовичу. Затем он сел в поджидавшую его иномарку (какую, она не заметила) и укатил.

Суздальский поблагодарил соседку и внес коробку в квартиру. С помощью того же устройства он вызвал ещё одного человека. Тот быстро появился из потайной двери возле ванной комнаты.

К слову, надо рассказать о квартире Матвея Борисовича. Суздальский проживал в просторной двухкомнатной квартире с высокими потолками и лепными карнизами — мечта любого гражданина бывшего СССР. Ее он получил вполне легально как ветеран Великой Отечественной войны, простояв в очереди около пятнадцати лет.

Большая комната, где жил он сам, была обставлена весьма скудно полуторная деревянная кровать с горкой подушек, старый платяной шкаф на кривых ножках, продавленный диван, такое же кресло, цветной телевизор «Рубин» и приемник «VEF» на подоконнике. На стене висело несколько пожелтевших фотографий, на которых с трудом можно было узнать хозяина квартиры.

Вторая комната, поменьше, была превращена Матвеем Борисовичем в рабочий кабинет. Все стены были уставлены застекленными шкафами с книгами. В дальнем от окна углу стоял дубовый стол сталинской эпохи, обитый зеленым сукном, на котором, кроме пресс-папье, размещался старый телефонный аппарат из черного эбонита. Кроме наборного диска, телефон имел восемь клавиш, которые светились, как белозубая улыбка на смеющемся лице негра.

Но главной особенностью было не это.

Еще в недавнюю эпоху вождя всех времен и народов эта квартира была построена и оборудована для конспиративной подготовки сотрудников одной из спецслужб. Если бы кто-нибудь попытался посмотреть или прослушать даже с помощью нынешних средств, квартиру, его ждали бы разочарование и полная неудача. Не смогли бы домушники и прочие злоумышленники попасть в неё через окна и двери, которые, кроме того что были бронированными, открывались специальными замками и кодами. Современная жизнь внесла ряд коррективов в оборудование жилища «заслуженного» пенсионера: Суздальскому пришлось поставить различного рода электронные приспособления от несанкционированного Матвеем Борисовичем посещения квартиры.

Но и это ещё не все. Точно такая же квартира, соединенная хитроумным переходом с квартирой Суздальского, была в соседнем подъезде. Она также принадлежала Матвею Борисовичу, вернее была записана на подставное лицо, а сдавалась скромной бездетной супружеской паре, к которой часто ходили в гости их однокашники по институту. Впрочем, почти никто не видел ни самих квартирантов, ни их гостей.

Весь этот квартирный комплекс достался Матвею Борисовичу после довольно сложной и дорогостоящей в финансовом отношении операции. Пришлось приложить максимум усилий, чтобы эта жилплощадь была списана с баланса одной из спецслужб в связи с «непригодностью для оперативной работы и проживания в ней», передана на баланс местного РЭУ, а городской совет выдал ордер на неё «активному участнику Великой Отечественной войны», приурочив эту акцию к очередной годовщине Победы над Германией.

В этот день в ней находилась группа помощников Матвея Борисовича, среди которых был и специалист по разного рода взрывным устройствам. Его срочно вызвали для проверки переданного утром торта. Суздальский, поразмыслив, что торт — ещё не последний сюрприз, оставил взрывотехника в смежной квартире.

Получив доклад о содержимом коробки со вторым подарком Матвей Борисович встревожился не на шутку. В ней оказалось три бутылки грузинского красного вина «Киндзмараули» и несколько кусков свежего овечьего сыра.

Дело было в том, что по совету светил российской медицины Суздальский перешел на диету, которая заключалась в двухразовом ежедневном приеме стакана красного вина (предпочтительно марок «Киндзмараули» или «Хванчкара») с овечьим или козьим сыром. В конверте, приложенном к подарку, на принтере было напечатано короткое сообщение: «Извини, друг! Забыл, что ты давно уже не ешь сладкого. Поправляй здоровье — сейчас оно для тебя, пожалуй, самое главное. Курт».

Наглые намеки в записке чуть было не вывели из себя старика, но, мудро решив, что гибель его нервных клеток только на руку его неизвестному «доброжелателю», Матвей Борисович успокоился, сел за рабочий стол и набросал план обеспечения собственной безопасности, безопасности дела, которому он посвятил большую часть своей жизни, и противодействия пока неизвестному противнику. Обдумав сложившуюся ситуацию, он решил поговорить со своим помощником Вадимом Олеговичем Котовым.

 

Глава 8

…Праздничные дни прошли без лишних эксцессов: все ожидали выступлений националистов или провокаций экстремистов, но все обошлось.

Так как буквально накануне в консульском компьютере завелся вирус и его лечили кто как умел, получить доступ к базе данных консульского отдела не представлялось возможным.

— Тебе, дружище, легче отправить запрос в Москву, — посоветовал Степашин. — Когда ещё вылечим нашу персоналку? А в Москве и гражданство твоего Трофимова проверят, и все его паспортные данные. Кстати, Сергей, мне наш охранник Саша говорил, что этот дед регулярно, раз в месяц, появлялся в посольстве, но, что странно, Саша не помнит, чтобы он обращался к нам за какой-либо помощью. Ты бы порылся в наших бумагах с обращениями граждан. Может, мы его нечаянно чем-то обидели?

— Мне он не жаловался.

— Вот придет на твое или мое имя ответ этому старику из администрации Президента или от самого «первосвященника», — Степашин выразительно указал большим пальцем в потолок, — тогда будем перерывать по листочку все наши дела, так что, друг мой, попотей немножко.

— Хорошо! — скрывая недовольство, ответил Михайлов, представив, сколько документов ему придется переворошить.

Но в этом деле ему нежданно-негаданно помогла машинистка консульского отдела Зина. Оказывается, она, как её учили на компьютерных курсах, делала резервные копии базы данных обращений граждан в посольство.

Сергей, поблагодарив Зину и вручив ей плитку шоколада, схватил дискету и бросился искать свободный компьютер.

Изучив содержание дискеты, Сергей нигде не увидел установочных данных Трофимова. «Значит, он никогда в посольство лично не обращался. А теперь посмотрим коллективные письма и заявления».

Тут же компьютерная поисковая система представила ему информацию, из которой Михайлову стало известно, что фамилия Трофимова встречается двести шестнадцать раз. Сергей быстро указал для более конкретного поиска нужные имя и фамилию, и компьютер выдал ему, что Игорь Вячеславович Трофимов ставил свою подпись под коллективными письмами граждан восемнадцать раз. Причем фамилия Трофимова в базе данных всегда стояла на последнем месте, а организация, от имени которой было составлено восемнадцать обращений, имела довольно странное название — «Независимая группа ветеранов».

Сергей переписал учетные номера писем и направился в канцелярию консульского отдела, где хранилась вся переписка с местными и российскими гражданами.

— А, так вам нужны письма этих «независимых»? — узнав, что ищет молодой дипломат, воскликнула заведующая канцелярией Лариса Петровна Порфирьева. — Честно говоря, мы их считаем немножко не в себе.

— Почему? Они чем-то досаждают?

— Вы сами убедитесь, когда прочитаете. Вообще-то их можно понять: война, потрясения перестройки, развал Союза, нищенское существование человека второго сорта, или, как сейчас модно говорить, гражданина не титульной нации, и… возраст тоже дает о себе знать, — Лариса Петровна стала быстро вытаскивать папки с делами. — Сергей Альбертович, вы можете подойти минут через десять-пятнадцать, я сниму для вас копии с этих документов.

Сергей поблагодарил и направился доложить Степашину, что его поручение почти выполнено.

— Да, да! Помню! Была такая «независимая» группа. Предлагали какие-то нереальные планы оказания помощи всем малоимущим и нуждающимся и просили назначить посредника из числа дипломатического состава посольства.

— А с ними кто-нибудь работал? Может, действительно, у них есть какое-то дельное предложение?

— Если хочешь знать мое мнение, то это немного больные люди, сдвинувшиеся на почве резких перемен в бывшем Союзе. Но если у тебя есть свободное время, можешь покопаться в этом деле, может, что и выйдет, как-то устало предложил Степашин.

— А если «может, что и выйдет», что будем делать дальше?

— Если «независимые» предлагают что-то дельное, то лучше их переадресовать военным, в аппарат военного атташе — там толковые ребята. Вот пусть и займутся ветеранами.

— А если военные их снова отфутболят нам? — не отставал Сергей.

— Тогда считай, что дед Трофим, то бишь гражданин России Трофимов Игорь Вячеславович, — твоя личная общественная нагрузка, преимущественно в свободное время. И перестань теребить меня по мелочам, ты уже большой. Иди, дружище, к себе и работай. Успехов! — бросил Степашин, давая понять, что аудиенция закончилась.

Сергей вышел в коридор и столкнулся с заведующей канцелярией, которая с любезной улыбкой передала ему ещё теплые ксерокопии обращений из организации Трофимова.

Закрывшись в своем кабинете, Михайлов начал читать.

«Послу Российской Федерации господину Трубецкому В. В. от группы ветеранов Великой Отечественной войны, объединенных в общественную организацию «Независимая группа ветеранов».

Исполнительный комитет «Независимой группы ветеранов».

Уважаемый господин Посол!

Мы, ветераны последней войны, возмущены тем состоянием дел, которое сложилось с проблемой социальной защиты ветеранов и военнослужащих российской армии. Поэтому просим Вас, дорогой Владимир Васильевич, ходатайствовать перед Президентом и Правительством России о том, чтобы наделить членов нашей организации соответствующими полномочиями в поисках финансовых ресурсов для осуществлении этой высокой и благородной цели.

Уверяем Вас в том, что выполнение поставленной задачи будет строго соответствовать нашим российским законам и законам других республик.

Просим также назначить кого-либо из дипломатического корпуса российского посольства для координации наших с Вами совместных усилий.

С уважением

Всего двенадцать подписей, последней стояла подпись Трофимова И. В.

Остальные письма были примерно того же содержания. Сергея поразило то обстоятельство, что приходили они регулярно раз в месяц, стояло одинаковое число подписей — двенадцать, ни одна подпись не повторялась дважды во всех восемнадцати обращениях, на последнем месте всегда стояла подпись Трофимова. Все письма были напечатаны на компьютере с лазерным принтером, на хорошей бумаге с водяными знаками в виде лозунга героев-панфиловцев: «Велика Россия, а отступать некуда!»

«Если в ветеранской организации имеется компьютер и лазерный принтер, своя фирменная бумага и в координационном комитете «Независимой группы ветеранов» состоит аж сто девяносто девять членов (не все же они больны манией величия!), то, наверное, стоит с ними познакомиться поближе, — размышлял Сергей, листая бумаги. — Адрес есть, можно в конце рабочего дня навестить Трофимова».

 

Глава 9

Наблюдение за собой Матвей Борисович заметил четыре дня назад. Выявить его не представляло особого труда — сказался большой опыт старика в подобных делах и дилетантство наблюдателей. Он решил пока ничего не предпринимать, а сначала для порядка наказать службу безопасности и контроля обстановки. Не успел Матвей Борисович прийти домой и немного отдохнуть в массажном кресле, закамуфлированном под колченогое произведение мебельного искусства советских времен, за чашкой зеленого чая, как к нему на доклад запросился начальник службы безопасности Вадим Олегович Котов, бывший когда-то не последним лицом в службе наружного наблюдения всемогущего КГБ.

Из системы КГБ Котов ушел по патриотическим мотивам. В эпоху развала Союза не смог смириться с предательством не столько руководства страны, сколько собственного начальства. Он открыто заявил, что факт передачи планов закладок подслушивающих устройств в ряде посольств стран НАТО является по сути дела пособничеством иностранным спецслужбам и приведет к непредсказуемым последствиям.

Так оно и случилось. Американцы и их европейские союзники в ответ на наш «дружеский» шаг не пожелали раскрывать свои секреты в области безопасности, а иностранные граждане, которые работали по линии внедрения этих устройств в здания посольств на Западе, были арестованы национальными органами государственной безопасности, преданы суду и получили большие сроки тюремного заключения. Некоторые из тех, кому удалось избежать суда, погибли при странных обстоятельствах, другие приняли предложения спецслужб о сотрудничестве и весьма успешно работала сначала против СССР, а затем и России.

Виновные в этом преступлении наказаны не были, а, наоборот, вознеслись на гребне демократической волны.

После ухода в отставку Вадим Олегович пытался «на гражданке» применить свои знания и умения. Он связался с людьми, которым не была безразлична судьба страны, но просуществовала их организация недолго.

Котову повезло больше других. В то время, находясь в командировке в одном из средневолжских городков, он попал в автомобильную катастрофу. Его начальник, бывший генерал КГБ, на допросах указал, что Котов погиб, а дознаватели не посчитали нужным перепроверять эти факты.

Тех, кого взяли в связи с делом их организации, осудили и порознь отправили в различные исправительно-трудовые учреждения, хотя как работников спецслужб их должны были содержать вместе в специальной зоне. В течение месяца один за другим все они погибли при весьма странных обстоятельствах. Разумеется, «расследование» не принесло никаких результатов.

Котова предупредили родственники отставного генерала КГБ, выполнив его последнюю волю. Вадим Олегович сумел выбраться из этой передряги, правда, с помощью Матвея Борисовича, который по сути дела подобрал бывшего топтуна, обогрел, накормил и пристроил к хорошему месту в своей структуре на испытательный срок.

Это было шесть лет назад. Уже через полтора года Котов возглавил службу безопасности и контроля обстановки всей корпорации Суздальского, или, как тот называл её по старинке, конторы. Единственное условие, которое выдвинул Вадим Олегович при «приеме» на работу в структуру Матвея Борисовича, — это пожизненная пенсия его детям и товарищам по той организации, которую разгромили гэбэшники и эмвэдэшники.

Матвей Борисович скептически высказался по поводу сентиментальности Полковника (так стал именоваться Котов среди сотрудников фирмы), но условия принял, потому что не кто иной как Суздальский приложил руку к разгрому организации бывших сотрудников КГБ И МВД, которая пыталась своими методами бороться против засилья коррумпированных элементов и предателей в верхних эшелонах власти.

Суздальский тоже поставил ряд условий, которые Вадим Олегович сразу же принял.

Работа на фирме Суздальского была тяжелой и муторной. Полковник перестроил работу всех подчиненных, благодаря чему шеф ни разу не имел ни малейшего повода усомниться в своей безопасности и надежности окружавших его людей.

Вот и сейчас Полковник шел, опережая нагоняй от Суздальского, с аналитическим докладом о ситуации вокруг Матвея Борисовича.

Из доклада Вадима Олеговича следовало, что по результатам оперативной разработки посыльного, руководства ресторана и соседки пока удалось лишь получить описание человека, заказавшего торт и передавшего коробку с вином. При этом Полковник отметил, что согласно химико-биологической экспертизе все продукты — торт, вино, сыр — были отменно высокого качества, а по поводу продуктов в коробке, переданной соседкой, добавил, что они произведены в той республике СНГ, откуда пришла и поздравительная телеграмма.

Выслушав доклад Полковника по первому вопросу, Матвей Борисович огорченно произнес:

— Маловато, уважаемый Вадим Олегович. Разработайте, пожалуйста, детальный план поиска нашего «благодетеля», и мы вместе его сегодня вечером обсудим.

— Матвей Борисович, к сожалению, мы располагаем довольно скудным фактическим материалом. Согласно Вашим же указаниям все, что касается вас лично, мы, следуя законам оперативного розыска, должны выполнять только по вашим распоряжениям.

— Знаю я, все я знаю, Вадим Олегович. Поэтому разработайте план так, как будто не я главный фигурант этого дела, а кто-либо другой. Мы его обсудим, и я посмотрю, что можно будет вам рассказать!

— Все понятно. План будет готов в девятнадцать часов. Могу я рассчитывать на аудиенцию в это время?

— Да, конечно! Это сейчас первостепенная задача! Давайте ваш второй вопрос!

— Наша служба наружного наблюдения и контроля за обстановкой выявила странный интерес лично к вам со стороны группы молодых людей. Их личности мы установили и проверили по нашей базе данных. У нас они не значатся. Не значатся они и в картотеках МВД и ФСБ — через своих людей мы проверили по их центральным компьютерам. Мы склоняемся к мнению, что эта группа студентов — а все они студенты одного из московских вузов — новички в деле наблюдения за объектом, хотя и имеют начальную или поверхностную подготовку. Наблюдение они стараются вести скрытно, но наши люди их выявили и установили, что против нас, а точнее против вас затевается какая-то операция. Для этой цели «студенты» — я так их буду и впредь называть — на черном рынке и у подпольных торговцев приобрели несколько видов стрелкового оружия и боеприпасов. Судя по тому, что они купили один автомат Калашникова, ППШ, СВД, карабин «Сайга», переделанный для стрельбы боевыми патронами, несколько охотничьих и помповых ружей, применять весь этот разнокалиберный арсенал они не намерены.

Кроме того, практически под нашим контролем вчера в Москве в разных районах города ими были угнаны четыре автомобиля представительского класса. Мы получили дополнительные ориентировки из ГАИ и прочесали весь наш городок: три машины найдены в пределах нашего населенного пункта, одна белая БМВ — стоит замаскированная ветками в лесу у московской трассы. Я дал команду подтянуть к нашей штаб-квартире дополнительные силы и средства.

— В данный момент существует для нас реальная угроза с их стороны?

— Я думаю, что пока нет.

— Почему вы так уверены?

— По двум причинам. Во-первых, чтобы совершить покушение на вас, нет необходимости почти легально покупать столь разнообразное оружие. Ведь мы знаем, что черный рынок практически весь контролируется агентами МВД и ФСБ. Следовательно, оружие им необходимо если не для «поддержания собственных штанов», то во всяком случае для самообороны. Во-вторых, если бы они что-то подобное задумали, то не стали бы снимать квартиру над вами…

— Что? Они живут на четвертом этаже?

— Да, уже около двух месяцев. Мы их отслеживали, поэтому считаем, что их главная цель не покушение, а что-то другое. Если вы дадите разрешение на ввод в действие плана активных мероприятий против этой группы, то через пару дней мы будем кое-что о них знать.

— Раз так, я полагаю, что брать их преждевременно. А не связаны они с этими поздравлениями?

— Нет, не думаю.

— А эти рабочие в подъезде? Вы их проверяли?

— Это такие же рабочие, как я президент России, — позволил себе пошутить Полковник. Заглянув в один из документов, разложенных на столе, он продолжил. — Они являются сотрудниками частного сыскного агентства «Кристи и Пуаро» и выполняют задачу по наблюдению за нашими «студентами». Дело в том, что к ним обратился хозяин угнанной белой БМВ, и эти ребята довольно быстро вышли на угонщиков. Один из них — бывший армейский офицер, другой сыскарь из столичного уголовного розыска.

— Это, пожалуй, даже очень хорошо — будем прикрыты и с этой стороны. Итак, пока никого не трогаем, посмотрим, как будут развиваться события. Жду вас вечером с планом, — Матвей Борисович дал понять Котову, что прием закончен.

 

Глава 10

В конце рабочего дня Михайлов немного задержался и, садясь в машину, чтобы ехать к Трофимову, заметил, что солнце уже спряталось в горах. Подъехав к дому, где проживал Трофимов, Сергей был приятно удивлен: Игорь Вячеславович проживал в престижном районе в частном двухэтажном доме на три квартиры, с небольшим садиком и гаражом.

На стук в дверь Михайлову открыл сам хозяин.

— Быстро же вы управились с моими делишками. Неужто компьютер починили или почта из Москвы пришла раньше срока? — язвительно спросил старик. Сергей в изумлении застыл у распахнутой калитки: «У деда информация поставлена на высшем уровне. Сведениями пользуется только последними и хорошо проверенными, иначе не задавал бы таких вопросов».

— Извините, Сергей Альбертович, что сразу вас огорошил. Подумал, что необходимо развеять миф о нашей или моей душевной болезни, о которой вам наверняка наговорили в посольстве. Проходите в дом.

Сергей вошел в крытый двор, в котором стояли довольно новый «уазик» и «Волга». Двор был чистый и уютный, некий дискомфорт в эту идиллию вносила гора коробок из-под импортных сигарет. «Или мелким бизнесом занимается дед Трофим, или переезжать вздумал. И что не сидится старикам на месте в такое тяжелое время?» — подумал Сергей.

Тут Михайлов услышал позади себя звериный зев. Медленно обернувшись, он увидел у калитки разлегшегося на подстилке огромного пса с густой шерстью светло-серого оттенка. Собака молча смотрела на Сергея и не спускала с него настороженного взгляда, подрагивающие щеки свидетельствовали о том, что эта громадная псина по меньшей мере собиралась облаять непрошеного гостя.

— Не бойтесь его, Сергей Альбертович, это добрая собака, наш верный друг и защитник. Зовут Бакс — в духе нового времени. Бакс, — позвал старик собаку, — иди познакомься, это наш друг, ты понял, друг!

Бакс быстро поднялся, подбежал к Сергею, обнюхивая, обошел вокруг него и отправился на свое место. Знакомство состоялось, хозяину ничто не угрожало, и пес, казалось, потерял всякий интерес к людям.

— Хорошая собака, — прокомментировал Сергей.

— Бакс ещё малыш, всего год от роду, но уже обучен по специальной методике. Теперь он вас знает, но если меня рядом не будет, остерегайтесь вступать ним в контакт, все равно набросится.

— Обрадовали меня, Игорь Вячеславович. В таком случае нам лучше встречаться в посольстве.

— Не все то золото, что блестит, не все то хорошо, что кажется очевидным. Я думаю, вы вскоре сами в этом убедитесь. Ульяна Генриховна, накрывай на стол, к нам гость дорогой пожаловал, — позвал он, видимо, свою жену.

Наступили сумерки, а городские власти не торопились включать электричество. Сергей так и не понял планировки дома и каким путем дед Трофим провел его в большую комнату. Окна были прикрыты снаружи ставнями, здесь царил полумрак, и непонятно было, куда они выходили — во двор или на улицу. Еле различались большая витрина или сервант, круглый обеденный стол, четыре стула вокруг него, небольшое канапе в углу, два кресла и журнальный столик с современным телефоном. На подставке перед канапе стоял старый громоздкий телевизор. У противоположной от окна стены разместился книжный шкаф с какой-то башенкой посередине.

— Моя супруга, Ульяна Генриховна, — представил Трофимов пожилую, статную седую женщину в брюках и легкой блузке. В руках она держала зажженную керосиновую лампу в виде китайского домика — пагоды.

— Очень приятно! Михайлов Сергей, сотрудник Российского посольства, с легким поклоном отрекомендовался молодой дипломат.

— Уля! накрой нам легкий ужин. Сергей Альбертович холост. Ему наверняка хочется чего-нибудь домашнего, как умеют готовить только русские матери для своих сыновей. Верно? Разрешите я вас буду называть просто Сергей или Сережа? Вы мне по возрасту как внук, — в глазах Трофимова Михайлов заметил проблеснувшую слезу.

— Игорь Вячеславович, вы живете одни? — спросил Михайлов, пытаясь при слабом свете разглядеть книги на полках.

— Сережа, у вас очень проницательный взгляд. У нас с Ульяной Генриховной есть дети и внуки, и даже правнуки, мы их очень любим и в меру наших сил заботимся о них. Но они заняты своими делами, у них своя жизнь. Сыновья имеют представление о том, чем мы занимались раньше и занимаемся сейчас, не хотят вмешиваться в ход событий, но охотно выполняют отдельные наши поручения…

— А почему вашу супругу зовут Ульяной Генриховной? Получается странно: Ульяна — чисто русское имя, Генриховна — чисто немецкое отчество. Как-то не звучит, не так ли?

— И здесь вы правы, Сережа. Мою супругу зовут Урсула Генриховна, девичья фамилия Бютнер, что по-нашему означает Бондарь. Она чистокровная немка: не из Поволжья, а из самой Германии, из-под Магдебурга, есть там небольшой такой городок — Хальберштадт. Кстати, в День Победы мы с ней отметили золотую свадьбу.

— О, поздравляю вас и вашу супругу!

— Что-то ты сегодня разговорился, дед, — послышался из глубины дома, по-видимому, из кухни, польщенный голос Ульяны Генриховны.

— Дорогая, ты меня не критикуй, а побыстрее накрывай на стол. Нельзя гостя потчевать одними байками.

— У меня все готово, уже несу, — донеслось в ответ.

 

Глава 11

Исмаил до весны лечил Дениса травами, и рана на плече зажила удивительно быстро. Старый черкес утешал парня:

— Жить на Кавказе в нынешнее время, да под пулю ни разу не угодить это, брат, ты много захотел… Ты лежи и не рыпайся. Место здесь тихое, никто к нам не сунется, живем как у Аллаха за пазухой.

…Горы в этом году рано засыпало снегом. В долине старик Исмаил сменил лошадь на собачью упряжку и отправился к себе в горный аул, где его поджидал верный Арслан, девяностолетний горец, которого Исмаил подобрал в брошенном селении умирающим от голода и холода. Выходил его, вылечил, и стал жить Арслан в «имении» Исмаила на правах «управляющего» хозяйством.

Назвать место жительства Исмаила аулом, значит, сильно преувеличить. В 50-60-х годах людей переселяли из горных районов в долины, соблазняя благами городской жизни. Люди, спустившись с гор, быстро ассимилировались в местных условиях. Выросло уже два поколения людей, ставших коренными жителями долин, и никого из них никаким пряником не заманишь в горы.

В аулах остались жить лишь некоторые старики и считанные единицы из молодежи, такие, как Исмаил. Отсутствие связи с «большой землей» и особенно медицинской помощи сделали свое дело. Все чаще и чаще встречаются в горах недоброжелательные, зло настроенные люди.

Здесь преимущество было уже на стороне Исмаила — пожалуй, никто не знал горы, как он. Этим и зарабатывал себе на жизнь. Очень многим требовался проводник в горах, знающий все маршруты в обход появившихся здесь с распадом Союза пограничных застав.

Старик сам разработал сложную систему проводки караванов: на первом этапе местный житель с той или другой стороны хребтов переводил нуждающихся вместе с их скарбом в горную долину и в первую же ночь скрытно покидал стоянку. Это было гарантией того, что караванщики не задумали ничего плохого против Исмаила и не изменят своего решения. Утром появлялся старик, брал ранее оговоренную плату и вел караван через горные долины и главный хребет. На последнем переходе, о котором караванщики не знали, Исмаил оставлял записку о дальнейшем пути и тайно уходил. Об этой привычке старика наслышаны были все караванщики, но как ни пытались следить за ним на последнем переходе, задержать его не могли.

Исмаил знал множество тропинок и караванных путей через горы, и каждый раз, в зависимости от количества людей и груза, вел караван различными дорогами и в разное время, так что караванщики не могли точно определить конец своего путешествия.

Кроме того, Исмаил знал, где и какие можно использовать транспортные средства: вьючных животных, собачьи упряжки (местную экзотику) или автомобили. Во время войн и беспорядков на Кавказе один из местных удельных князьков перебросил ему в горную долину вертолетами тройку «уазиков», и старик очень дорожил ими.

Горы он излазил ещё с детства. Еще мальчиком отец был вынужден отдать сына в услужение к местному князю. Господин этот не испытывал никаких чувств ни к новой, ни к старой власти, поэтому его никто не трогал. Был он в почете у местного населения и пользовался среди старейшин горских народов высоким авторитетом, хотя и был православным. Самым главным его достоинством было прекрасное знание гор — от Каспийского до Черного морей и умение находить общий язык со всеми народностями, населявшими эти горы.

Единственными недостатками князя, как он сам считал, были возраст и доброта. Когда маленький Исмаил впервые приехал к князю, тому шел уже восемьдесят седьмой год, и старик подумывал о наследнике, которому можно было бы передать все знания. Своих детей у него не было — Бог не дал. Десять лет назад был у него ученик, но возомнил о себе слишком много: в отсутствие князя вызвался вести караван через горы тайными тропами и сгинул. Впрочем, не нашли и караван, в котором, как потом выяснилось, перевозили ворованные золото и украшения.

Что касается второго, то природная готовность князя оказать помощь первому встречному не раз играла с ним злую шутку: его добротой одинаково пользовались и царские военачальники — для провода войск кратчайшим путем через горы, и разного рода политические и революционные организации — для нелегальной доставки крамольной литературы, оружия и взрывчатки, и абреки для переправки в горы награбленных и ворованных богатств, и беглые преступники, и каторжники — чтобы спрятаться от властей в горных пещерах или переправиться в соседние страны.

Исмаил был хорошим учеником и уже через пять лет под присмотром князя водил караваны и людей через горы. Князь учил его русскому языку и другим наукам. Неплохо мальчик разбирался и в религиях — как в исламе, так и в христианстве. По-русски говорил свободно, с едва заметным акцентом, выучил несколько основных языков и наречий местных народов.

Перед смертью старый князь основательно проверил знания Исмаилом гор, географии, истории и других наук.

— Когда спустишься с гор в долину, чтобы не казался диким, — наставлял князь.

Чувствуя скорую кончину, он призвал к себе своего ученика и, указав, где Исмаил должен его похоронить, наконец-то рассказал о себе. Поведал и о сокровищах, которые скапливались в горах в результате гибели богатых караванов и путешественников ещё с древних времен.

— Учти, Исмаил, — промолвил последние свои слова в земной жизни князь, — золото откроет перед тобой все двери в этом мире, но оно никогда не сделает тебя счастливым. Лучше используй его во благо людей и оставайся свободным.

…Знания, переданные князем, особенно пригодились во время Великой Отечественной войны, когда Исмаил водил в тыл немецких горных егерей из корпуса «Эдельвейс» советские разведывательные и диверсионные группы. Немцы тоже знали о существовании столь знаменитого проводника и не раз подсылали к нему агентов с целью вербовки, играя при этом на националистических чувствах горца. Но проводник не поддался на уговоры оккупантов, а с их агентами поступал по-своему — по закону гор — и те навеки остались пленниками горных вершин.

Но однажды случилась беда. Исмаилу поручили провести группу разведчиков-диверсантов, которые должны были воспрепятствовать восхождению немцев на Эльбрус и водружению там нацистского флага. По вине командира группы все разведчики погибли под лавиной. В расположение войск Красной Армии вернулся один Исмаил. Естественно, в штабе дивизии, откуда была снаряжена группа, нашелся ретивый особист из отдела «Смерш», которого уже наказали за ставшее всемирно известным восхождение немцев на высочайшую вершину Кавказа. Он арестовал Исмаила и представил дело так, что Исмаил, желая навредить Красной Армии и совет-скому государству, специально уничтожил нашу группу. А помогали ему в этом старейшины тейпов горских народов.

Но один добрый человек, знавший Исмаила и князя с давних времен и служивший переводчиком в штабе дивизии, предупредил проводника о готовящемся аресте. Исмаил сразу же, немедленно, почти без припасов, ушел в горы.

Через некоторое время началось выселение кавказских народов за их «пособничество» гитлеровцам. Многие люди прятались в горах, и Исмаил взял на себя заботу об их защите и благополучии. К тому же в горах (какой парадокс!) продолжали действовать советские и партийные органы, а хозяйства даже выполняли план по овцеводству и заготовке кормов для организованных на местах колхозов и совхозов из переселенных сюда беженцев из России и Украины.

Прощение за свои прегрешения перед Советской властью Исмаил получил только после того, как к древним родным очагам потянулись изгнанные народы, но, зная коварство властей, не торопился спускаться с гор, а продолжал жить затворником.

…Осенью прошлого года, закупив необходимые припасы и возвращаясь к себе на зимовку, Исмаил нашел в горах раненого замерзающего парня. Старик был удивлен, что этот русский паренек, не зная гор, дороги и местных условий, сумел дойти до этих мест. Перетаскивая его на нарты, Исмаил заметил, что парень был серьезно ранен в плечо и кое-как перевязан тряпками, бывшими когда-то рукавами его тельняшки.

…Парень очнулся, хотел было бежать, но силы тут же оставили его. Позже, немного пообвыкнув, он понял, что здесь ему ничто уже не угрожает.

Окрепнув и поднявшись на ноги, Денис стал помогать Исмаилу и Арслану чем мог: кормил овец, ухаживал за собаками и лошадьми, убирал дом и время от времени готовил пищу. Потом Исмаил стал доверять парню под присмотром «управляющего» совершать пробные выезды упряжек по леднику, покрытому крепким снежным настом, чтобы собаки по первопутку вспомнили свои обязанности.

Денис с искренним уважением относился к старикам не только из-за почтенного возраста, но и за то участие, которое те приняли в его судьбе. Исмаил никогда не расспрашивал, какие обстоятельства заставили городского паренька бросить все и кинуться в горы, справедливо полагая, что время покажет, и если Денис захочет, то расскажет свою историю сам.

Исмаил стал задумываться над возможностью сделать со временем Дениса своим преемником или в крайнем случае помощником, но чувствовал, что у парня на душе какой-то камень.

Исмаил прекрасно понимал, что мир состоит из хороших и плохих людей, а в наше время плохих становится все больше и больше. Чтобы люди выжили в горах, он сам нередко оказывал им помощь. Но рассказ Дениса вызвал в нем сочувствие, и он решил во что бы то ни стало помочь парню.

 

Глава 12

…После скромного семейного ужина и произнесенного Сергеем тоста «за золотых новобрачных» включили электричество, и в комнате стало намного уютнее. Хозяева и гость расположились в удобных креслах, и разговор продолжился.

— Сережа, вы видите, что мы люди в уже очень преклонном возрасте, а сейчас положение таково, что здоровье у нас неважное, сил становится все меньше. Поэтому я решил обратиться к вам. Нас, стариков-ветеранов, осталось очень мало, а тех, кто работает в нашей организации, ещё меньше…

— Но я же видел множество подписей под обращениями вашей организации в посольство!..

— Нас было много. Но ситуация в этой республике заставила нас отправлять людей в Россию, обустраивать их там, обеспечивать приемлемое существование. Вы можете проверить по своим каналам через посольство и МИД, что эти люди живут нормально, хотя их с превеликим трудом, не без взяток, прописывали в разных областях России, обеспечивали пенсиями и пособиями. Поэтому, если вам говорят, что наши рассказы про финансовые возможности старческий бред, согласитесь с ними, но… обязательно проверьте и удостоверьтесь лично. Ведь никто, кроме вас, за все время не удосужился с нами побеседовать и разузнать о наших «финансах».

— Но почему тогда вы не уезжаете отсюда к детям, внукам и правнукам, а, как вы пишете, продолжаете бороться или воевать с фашистами и их прихвостнями?

— Потому что фашизм, а точнее, национал-социализм, снова активно возрождается, и ещё ни один государственный или политический деятель не указал, отчего он появился вновь в Европе, Америке и у нас в России. Ни одно государство, ни одна политическая партия не имеет четко выработанной программы борьбы с этим злом, а может быть, и не хотят бороться, потому что из этого можно извлечь свои выгоды как для государства, так и для любой партии. Ни один из тех, кто сегодня «наверху», не знает, что такое фашизм, так, как знаем его мы с Ульяной Генриховной. И, наконец, неонационал-социалисты, или фашисты, называйте их как угодно, имеют значительные денежные средства в золоте и валюте (слышали, наверное, о немецком «золоте партии»), которые они тратят на подкуп государственных чиновников и партийных функционеров по всему миру.

— И вы боретесь против этого зла? Тогда фиаско вам обеспечено.

— Мы понимаем, без существенной поддержки мы проиграем, но бороться нужно. Наша организация располагает большими военными, финансовыми, культурными архивами. По этим материалам можно написать увлекательный приключенческий роман или детектив, или наставление по бухгалтерскому и банковскому делу, или диссертацию по какой-нибудь отрасли истории, естествознания или культуры, а, может быть, разгадать какую-то тайну, например, Янтарной комнаты, «золота партии» (нацистской или коммунистической) и Наполеона или золотого запаса последнего русского царя. Буквально ежемесячно в каждую папку архива попадала небольшая, в два-три листочка, справка по тому или иному вопросу.

— Кто же составлял этот архив? — изумился Сергей. — Чтобы собирать такие данные в те годы, необходимо было быть как минимум Генеральным секретарем.

— Не ерничайте, Сережа. Основал его мой прямой начальник ещё во время войны, а на рубеже 60-70-х годов он в точности предсказал сегодняшнюю ситуацию, основываясь на событиях в Германии, Венгрии и Чехословакии. Да и вообще о многих событиях, которые произошли после его смерти, он тогда рассказывал так, как будто прибыл к нам из будущего, при этом неточности по времени и другим нюансам были довольно незначительными. Мы его за глаза прозвали «Провидец». Многие из тогдашнего руководства страной и ЦК хотели получить от нашего отдела и от него лично разного рода аналитические материалы. Наш «Провидец» изучал предо-ставленные ими материалы, сопоставлял со своими данными, над которыми работал весь личный состав отдела, и давал анализ и среднесрочный или долгосрочный прогноз по требуемому вопросу. Смею вас заверить, Сережа, прогноз оправдывал себя, но этот факт в основном не радовал «верхи». Поэтому в середине семидесятых «Провидец» был уволен со службы, а его, то бишь наш, отдел — расформирован. Часть сторонников нашего начальника уволилась вместе с ним, часть — была разбросана по разным уголкам Союза. Но и после этого «Провидец» продолжал свое дело. Он вновь собрал своих людей, и мы стали работать с большей энергией и энтузиазмом, но как бы нелегально, а помогали нам бывшие коллеги по службе в центральном аппарате и в региональных органах. Одной из наших главных задач была слежка за ныне действующими организациями национал-социалистов во всем мире и теми, кто с ними сегодня контактирует. Однако и эта «пенсионная» деятельность «Провидца» не понравилась власть предержащим, потому что наши расследования привели к местонахождению значительных денежных средств нацистов и коммунистов, однако никто из нас ни копейки не брал себе и не давал «верхам».

В 1978 году мы прочитали в одной районной газете, что наш «Провидец» «допился до белой горячки и покончил жизнь самоубийством». При этом хочу заметить, что он никогда не злоупотреблял спиртным, но при необходимости мог перепить любого, оставаясь при этом абсолютно трезвым. Но, что более всего настораживало, из его тайника бесследно исчез его личный архив и дневники. Следствие по делу о самоубийстве «Провидца» якобы установило, что он дошел до крайней степени опьянения, а свои архивы, дневники, награды и фотографии продал каким-то случайным людям за бутылку «Столичной» и в этот же день застрелился из именного «вальтера».

Как нам удалось узнать, районная, областная и республиканская прокуратуры приложили максимум усилий, чтобы закрыть это дело: сфальсифицировали документы судебно-медицинской и баллистической экспертиз; угрозами заставили соседей дать показания о якобы имевшем место хроническом алкоголизме и беспробудном пьянстве «Провидца»; подменили пистолеты, так как «вальтер» «Провидца» им же был запаян со стороны патронника во избежание несчастного случая. Так что мы были абсолютно уверены, что это самое обыкновенное, прикрытое «верхами» убийство.

На могиле нашего начальника мы поклялись дальше продолжать начатое им дело, но впредь быть вдвойне осторожными. «Провидец» однажды предупредил нас, что настает время, когда нас со всех сторон будут бить и наши, и недруги. Поэтому основную часть архива он решил переместить сюда, а у себя оставил несколько папок.

Вот сейчас мы с ними и работаем, а особо важные материалы уже переправили в надежное место. Но нам не хватает молодежи, причем, заметьте, надежной, в некотором смысле националистически настроенной молодежи. Сегодня молодым людям выгоднее идти в бизнес, во власть, в политику, чем на военную и государственную службу. Ведь признайтесь, Сережа, у вас были неплохие предложения, но вы от них отказались и служили России в далеко не благоприятных условиях — вначале в арабской стране, теперь здесь, где ещё никто точно не знает, будет война или нет.

«Или дед Трофим читает мысли на расстоянии, или за мной следят с момента окончания МГИМО, — подумал Сергей. — Этот старик не так прост, как кажется».

— Я вижу, мой рассказ вас заинтриговал, — продолжал Трофимов. — В нашем архиве есть много интересного и ценного в денежном эквиваленте. Но продавать архивы мы никогда не будем, потому что они — достояние нашей Родины. Архивы «Провидца» нужны для истории государства российского, если, конечно, родится новый Карамзин и напишет её.

— Честно говоря, Игорь Вячеславович, я подумал, что все ваши финансовые возможности вытекают из продажи каких-нибудь документов третьим лицам или, извините за прямоту, шантажа какого-либо высокопоставленного чиновника или мафиози. Откуда же ваши средства, о которых вы пишете в своих обращениях?

— О, Сережа, это не самая интересная история. Но, если хотите об этом узнать подробнее, пожалуйста. Я вам дам несколько папок из архива, это копии. Если вы ничего не поймете из них, то мы побеседуем более обстоятельно вместе с нашим казначеем. Документы в папках на немецком и английском языках. Так как в немецком вы не сильны, то в конце имеются все переводы, — Трофимов зашел в соседнюю комнату и через минуту вышел, держа в руках коробку из-под бумаги для ксерокса. — Вот, я вам заранее приготовил, Сережа. Что неясно, пометьте. Да, кстати, вы хотели здесь изучать немецкий и местный языки. Насчет местного, я бы вам не советовал зря тратить время, а с немецким мы с Ульяной Генриховной охотно вам поможем. Поверьте, через год вы уже будете сносно объясняться на баварском или северном диалекте по вашему выбору. Соглашайтесь, Сережа!

— Конечно, Сережа, — донесся голос супруги хозяина, — у нас разработаны уникальные методики изучения языков. Если хотите, есть и компьютерные программы, — произнесла Ульяна Генриховна, выходя из соседней комнаты.

В открытую дверь Сергей увидел старомодный резной письменный стол с громоздившимся на нем включенным компьютером. «Да, компьютер со всеми наворотами и «прибамбасами», — удивился про себя Михайлов, — выходит, старики не сочиняют о своих финансовых возможностях.

— Твердо обещать не буду, — вслух произнес Сергей, — но подумаю над вашим предложением и в ближайшее время сообщу.

— Я вас, Сережа, не тороплю ни с изучением этих документов, ни с ответом на наше предложение. Как будет свободная минутка, заходите, мы вам всегда очень рады.

Михайлов стал прощаться с хозяевами, подхватил коробку с документами и свертком с «чем-то очень вкусным», как пообещала хозяйка, и погрузил все в машину.

Бакс все это время сидел вдали от калитки, посматривая то на Сергея, то на хозяина, то куда-то вглубь двора и на забор дома. Михайлов про себя отметил, что пес, заняв столь удобную позицию, в любой момент мог оказаться рядом с Трофимовыми или какими-нибудь нежеланными визитерами. А когда дед Трофим открывал ворота для михайловской машины, Бакс быстро нырнул в щель между воротами на улицу, осмотрелся, видимо, оценивая обстановку, и коротко дважды тявкнул, давая знать хозяину, что беспокоиться не о чем: опасности нет.

 

Глава 13

…Денис рос в нормальной московской семье. У него была ещё сестра, младше его на два года. Семья их была со средним по советским меркам достатком. Но с приходом демократии их жизнь превратилась в кошмар. Предприятие, где работали отец с матерью, обанкротилось, рабочих отправили в неоплачиваемый отпуск на неопределенный срок; таким образом, они не могли получать пособие по безработице, а, устроившись на временную работу, тут же вылетали с прежней.

Эти проблемы надломили родителей, они ударились в беспробудное пьянство, пропив почти все, что было в доме.

Но Денис смог закончить школу, хотя ему и приходилось часто пропускать занятия, подрабатывая на рынке и в автомастерской. Рано утром он бегал на рынок и за небольшую плату помогал торговцам ставить палатки, а вечером их снимать. Помимо этой работы, он пристроился «мальчиком-куда пошлют» к известнейшему автослесарю Викентьичу, который взял Дениса в подручные. От Викентьича перепадало не так много, но этих денег вполне хватало на продукты, тетради и ручки для него и сестры. Кроме того, Викентьич, видя, как парень надрывается, чтобы хоть что-то заработать, и оценив живой ум, техническую смекалку, память и настойчивость Дениса, пообещал ему, что уже через полгода тот станет его, Викентьича, компаньоном в деле.

Жить брат с сестрой перебрались к соседке по лестничной площадке, сердобольной старушке, которая их жалела и приняла к себе до лучших времен. Родители не обращали внимания, что дети почти перестали приходить из школы домой, потому что всегда были пьяны или «болели» с похмелья.

Денис перетащил к соседке вещи сестры, которые ещё не успели пропить отец с матерью, и потихоньку они зажили новой семьей.

Но на этом их испытания не закончились.

По Москве прокатилась волна «вербовок» учениц старших школьных классов и студенток в качестве наложниц, актрис порнофильмов и «сотрудниц» борделей. Бизнес этот в нашей стране только начинался, и армия «вербовщиков» бросилась в московские школы и институты подбирать для себя контингент.

Появились они и в школе, где учились Денис со своей сестрой Мариной.

Однажды Марина сказала, что одноклассник познакомил её с парнем лет двадцати трех-двадцати пяти, который представился Максимом и предложил ей хорошую, высокооплачиваемую работу в своей фирме. При этом школу бросать необходимости не было — в его фирме должны работать только образованные девушки.

Денис понимал, что стояло за «высокооплачиваемой работой», и категорически запретил ей встречаться с Максимом, а сам стал более внимательно относиться к сестренке. Ему приходилось, к неудовольствию Викентьича, встречать и провожать Марину после уроков. К тому же сестра по вечерам занималась в школьном кружке английского языка. И Денис потерял работу на рынке.

В довершение ко всему изучение английского языка в школе сделали платным. Опять объявился Маринин одноклассник и предложил ей поправить финансовое положение семьи с помощью своего друга Максима. Он втолковывал девушке, что она по всем статьям подходит одному очень богатому и известному в стране человеку и что после соответствующей «учебы и подготовки» Марина сможет работать в эскорте своего нового босса либо на подиуме в качестве модели или манекенщицы.

Денис вечером того же дня отыскал этого одноклассника и в «популярной» форме «объяснил» ему необходимость оставить сестру в покое. Парень, вытирая кровь из рассеченной губы, пообещал передать их разговор Максиму. Денис уловил угрозу в его словах, но не придал им значения — он был крепким парнем и мог один спокойно выйти против пятерых. Такому мастерству он обучился в секции самообороны, которую втайне от директора школы вел их учитель физкультуры, бывший офицер-спецназовец.

Но ответный удар Максима и компании был серьезнее.

На следующий день к ним в квартиру заявился участковый и показал заявление Марининого одноклассника о «бандитском» поведении Дениса. Денис спокойно и подробно начал рассказывать пожилому капитану, в связи с чем возникла драка. Но участковый его слушать не захотел и грубо перебил:

— Не знаю и не хочу знать, что вы не поделили, но, если хочешь жить без приключений, найди общий язык с этой компанией.

— Но вы же понимаете, что эти сволочи хотят на самом деле? — не выдержал Денис. — Наверное, вы спите и во сне видите такую судьбу для своей дочери?

— Моя дочь никогда не попала бы в такую историю!

— А если бы попала, что бы вы делали: били рожи этим гадам или преспокойно пересчитывали полученные от них деньги?

— Сопляк! — сорвался участковый. — Как ты смеешь меня в чем-то упрекать? Разбирайся сам! И смотри, чтоб на моем участке такого впредь, я имею в виду драку, ни-ни! А то мигом окажешься в кутузке и срок схлопочешь. А в местах не столь отдаленных тебя научат уму-разуму!

Денис был неискушенным в таких делах человеком, но понял, что в этом визите что-то не так: чтобы из-за какой-то драки, к тому же без свидетелей, так распалился участковый?

После ухода капитана Денис подошел к окну и был поражен: вышедший из подъезда участковый направился к иномарке, возле которой стояли одноклассник Марины и… Максим. Они молча слушали милиционера, потом пожали ему руки, и тут капитан показал на окна квартиры, где проживали Денис с сестрой. Максим, видимо, не сразу нашел нужные окна, и одноклассник ему показал точнее. Заметив в окне Дениса, Максим с наглой улыбкой помахал ему рукой, затем приятели сели в машину и укатили, оставив старого участкового у подъезда.

Денис опустился у окна в кресло и стал лихорадочно соображать, что делать, когда даже милиция на стороне этих подонков.

И тут он вспомнил свою крестную, которая сейчас проживала в одной из южных республик СНГ. Она давно приглашала их к себе в гости, но времена изменились: все связи с крестной были утеряны, необходимы были деньги, а где их взять?..

 

Глава 14

…Прошел май, наступил июнь. В пришедшей в начале месяца из Москвы дипломатической почте ответа на запрос в отношении Трофимова не было, поэтому Сергей решил не беспокоить стариков до следующего приезда дипкурьера. К тому же Сергею было немного стыдно перед ними: за все время так и не удосужился просмотреть полученные от них документы.

«Если Трофимовы не беспокоятся, то смогут потерпеть и до июльской почты. Посол на совещании объявил, что награды для ветеранов войны и материальная помощь придут только в следующем месяце. Но все же надо послать дежурную машину к старикам домой и предупредить, что все откладывается на месяц».

Сергей тут же набросал письмо к Трофимовым с извинениями, в котором сообщил последние новости по их вопросу и пообещал наведаться в начале июля.

Как же он был удивлен, когда водитель дежурной машины сообщил, что письмо не передал, так как по указанному на конверте адресу Трофимовы не проживают и никогда не жили.

— Так мне сказал хозяин дома, местный житель, — добавил водитель.

Михайлов забрал письмо и, решив, что произошла какая-то ошибка, вечером сам отправился к старикам.

Подъехав к уже знакомому дому, Сергей постучал в калитку ворот, и, помня наставления деда Трофима о собаке, отошел к своей машине. Через мгновение Михайлов услышал поскуливание и мощные удары лап пса по калитке.

«Я так и думал, что рассыльный ошибся», — подумал он.

Через минуту послышалась речь, непонятная Сергею, калитка открылась, и на пороге он увидел… своего соседа по воздушному путешествию из Москвы в столицу республики.

Бывший попутчик очень обрадовался Сергею.

— Заходи, заходи, гостем будешь. Как мир стал тесен! В таком большом городе встретились два случайных попутчика. Тебе, друг, не кажется, что по этому поводу есть необходимость произнести очень красивый тост? — сказал он с заметным акцентом.

Сергей стал отказываться, ссылаясь на занятость и необходимость вернуться в посольство, но тот, представившись Георгием, уже подвел его к дому. Михайлов представился в свою очередь:

— Извините, Георгий, очень приятно снова с вами встретиться, но я не к вам в гости. Я приехал сюда по посольским делам к Игорю Вячеславовичу Трофимову, а вы его знакомый?

— Нет, — с явным удивлением ответил тот, — не знаю я никакого Трофимова.

— Ну как же, — начал объяснять Сергей, — мы с ним встречались недели две-три назад именно в этом доме. Я познакомился здесь с его женой. Здесь мы поужинали, а потом весь вечер беседовали. Не мог же я ошибиться домом. К тому же, насколько я знаю, у вашего народа не принято строить два абсолютно одинаковых дома.

— Конечно, дорогой, у нас никакой хозяин не потерпит, чтобы где-то, пусть даже на другом конце республики, стоял точно такой же дом. Это полностью исключено. Ты, наверное, ошибся. Или в тот день выпил немного больше, чем положено. Всякое бывает.

— Да, нет же, я был именно в этом доме, — и Сергей вкратце описал комнату, в которой находился в тот вечер.

— Ну так зайдем и посмотрим. История, прямо тебе скажу, как в кино про Шурика. Помнишь, как оно называлось?

— «Операция «Ы», или новые приключения Шурика», — ответил Сергей, все более убеждаясь, что он здесь уже был, хотя мебель и обстановку не узнавал.

— Вот в этой комнате мы сидели. Там, — Сергей указал на одну из дверей, — должна быть кухня: хозяйка оттуда приносила угощения. Здесь, Сергей повернулся к другой двери, — кабинет хозяина.

— Ты все правильно говоришь, дорогой. Вот у нас кухня и столовая, вот — мой кабинет. Но здесь никогда не жил твой Трофимов, здесь живу я, — с пафосом ударив себя в грудь, произнес Георгий.

— Ну тогда я вообще ничего не понимаю!

— Не бери в голову, дорогой. Ты у меня в гостях, присаживайся, указал «теперешний» хозяин дома на роскошное кресло в углу комнаты.

Георгий подкатил к гостю столик на колесиках, на котором стояли напитки, конфеты и фрукты.

— Оригинально мы с тобой, Сергей, познакомились, да? — хозяин сел напротив. — Что будешь пить? Есть прекрасное домашнее вино.

— Нет, спасибо, я за рулем.

— Сергей, ты меня просто удивляешь, у тебя такие номера, что ни один гаишник не остановит. Вон, американские дипломаты — не ездят, а летают и плюют на всех наших постовых. Одни вы, русские, правила соблюдаете. Так что тебе налить?

— Тогда, пожалуйста, стакан апельсинового сока.

— Что, совсем не пьешь?

Михайлов улыбнулся:

— А что делают с соком? Едят?

— А у тебя неплохо с чувством юмора, — рассмеявшись, Георгий достал пачку «Мальборо», размял сигарету и закурил. — В таком случае я тоже пожую сок.

— Извините, Георгий, спасибо за угощение, но я должен идти. Из-за сегодняшнего вечера у меня может быть завтра довольно хлопотный день, да и ночь тоже.

— А в чем дело, дорогой?

— Я думал, что здесь проживает один старик-ветеран, и должен был передать ему письмо из посольства, а теперь где мне его искать, если я действительно ошибся?

— А ты оставь письмо у меня. Вдруг с вашим стариком подобная история случится, и он заглянет ко мне в гости. Я его тогда и обрадую. Как тебе мое предложение?

— Предложение хорошее, но на случай рассчитывать не приходится. Как говорят военные, снаряд дважды в одну и ту же яму не попадает.

— В воронку, дорогой, в воронку, — поправил гостя Георгий. — Ну, хорошо, как хочешь.

Сергей поблагодарил хозяина и стал собираться. Георгий провел Михайлова во двор, и здесь Сергей обратил внимание на пса. Кавказская овчарка была та же, и сидела на том же месте, что и в прошлый вечер, внимательно наблюдая за гостем, не забывая при этом осматривать двор, ворота и забор.

— Бакс, Бакс, — негромко позвал собаку Сергей. — Ведь это же Бакс, собака Трофимова, я же вам говорил, что бывал здесь, а вы меня почти убедили, что я ошибся адресом.

Обрадованный Михайлов сделал несколько шагов в сторону собаки, но неожиданная реакция пса заставила Сергея поспешно ретироваться к наблюдавшему за всем происходящим хозяину дома. Овчарка с оскаленной пастью приняла боевую стойку в готовности атаковать непрошеного гостя, намерения которого были для неё не совсем понятны.

— На место, Фунт, — приструнил пса Георгий. — Не бойся его, дорогой, это хорошая и добрая собака, наш защитник. Фунтом назвали — так это, чтобы было в духе времени. Фунт, — позвал овчарку Георгий, — ко мне. Это друг, иди познакомься.

Фунт быстро поднялся, подбежал к Сергею, сделал вокруг него круг, обнюхал, потерся о ногу и не спеша, с достоинством побрел на свое место знакомство, как и в случае с Баксом деда Трофима, состоялось.

— Вот и хорошо, вот и познакомились. Теперь Фунт будет тебя узнавать.

Михайлов продолжал следить за поведением пса: Фунт в точности повторил все действия Бакса, когда хозяин дома открывал калитку.

Сергей достал из папки письмо для Трофимова и протянул Георгию.

— Что это, дорогой?

— Я принимаю ваше предложение, — с улыбкой сказал Сергей, — вдруг, действительно, как и я, по ошибке, зайдет к вам ветеран, тогда передайте ему от меня привет и скажите, что я решил брать уроки немецкого языка.

 

Глава 15

Денис был на грани отчаяния — нигде не удавалось раздобыть хоть небольшую сумму денег для поездки к крестной. Понимая, что его с сестрой так просто из столицы не выпустят, юноша всем, к кому обращался за помощью, объяснял, что деньги нужны сестре для оплаты занятий английским языком.

Шайка Максима обнаглела до крайности: при встрече вежливо здоровались, интересовались здоровьем и успехами Марины в учебе, выражали готовность оказать помощь, предлагали деньги в качестве беспроцентной ссуды. Денис, памятуя наказ участкового, в ссору с людьми Максима не вступал, но чувствовал, что долго так продолжаться не может и тучи все больше сгущаются над его головой.

Марина, оценив заботу брата, тоже изменилась, особенно когда подруги рассказали ей одну историю, связанную с компанией Максима.

Оказывается, эта банда в одной из столичных школ организовала самый настоящий притон. Некоторые ученицы были вовлечены в занятия проституцией, а клиенты посещали школу под видом пап, старших братьев или других родственников. Дело было поставлено на широкую ногу. Сутенерами работали одноклассники девочек, а выручка доставалась Максиму и иже с ним. Говорили, что якобы в доле были и директор школы с завучами, но на следствии это предположение вроде бы не подтвердилось.

Никто не знает, как, но один из родителей узнал о подпольном школьном публичном доме, собрал таких же, как и он сам, пострадавших отцов, и они решили, переговорив с директором школы, сделать засаду и вывести всех на чистую воду.

Но не тут-то было. Об их намерении каким-то образом узнала группировка, куда входила банда Максима. Вечером того дня, когда сговорившиеся родители собрались в школе, прямо в одном из школьных кабинетов на них напали человек сорок подростков, вооруженных деревянными и железными колами. Напав внезапно и численно превосходя собравшихся родителей, они избили бедных отцов, которые не смогли оказать никакого серьезного сопротивления. При этом нападавшие старались причинить как можно больше увечий: после побоища они подходили к каждому из лежавших и ломали кости, нанося удары железными прутьями.

Следствие, естественно, ничего не выяснило, и никто наказан не был, а прокурор открыто заявил, что виноваты взрослые, которые заранее не обратились в милицию с заявлением, сами пытались устроить разборку с подростками, тем самым спровоцировав драку. На вопросы, каким образом банда оказалась в школе, где и кто её прятал до прихода родителей, о поименном составе банды, прокуратура, сославшись на тайну следствия, ответ не дала.

Это происшествие многому научило группу Максима: они стали действовать более осторожно, а контингент вербовали только на принципах добровольности, все больше заманивая легкими деньгами, импортными шмотками, спиртным, а то и наркотиками.

Марина понимала, какая угроза нависла над братом, и всячески старалась ободрить и поддержать его. Она пыталась сама решить свои проблемы, но одна из подружек, которая уже год работала на Максима, намекнула ей, что, сколько бы Денис ни защищал сестру, плетью обуха не перешибешь и Марина в недалеком будущем окажется в максимовом «гнезде». Так что лучше раньше, чтобы получить больше. Кроме того, её сосватали какому-то крутому бизнесмену, и, по словам подружки, он через пару-тройку лет отпускает своих наложниц, одаривая квартирами, машинами, нарядами и хорошими деньгами, пристроив их к неплохим людям. О том же примерно говорили и другие её знакомые девчонки.

Марина не выдержала столь сильного психологического давления. Однажды, после очередного такого разговора с подругами, она согласилась подумать над предложением Максима. На переменке между уроками к ней подошел одноклассник и сказал, что, если она примет предложение Максима, будет всю жизнь кататься как сыр в масле и благодарить их. А пока они согласны подождать её решения ровно две недели. При этом выражение его лица было весьма довольным, и ему, по всей видимости, не терпелось побыстрее сообщить своему шефу хорошую новость.

Видя нескрываемую радость на физиономии одноклассника, Марина расплакалась, схватила сумку и убежала с уроков домой. Дениса в это время не было. Расстроенной девушке необходимо было кому-то излить душу, и она обо всем рассказала квартирной хозяйке.

Старушка к удивлению Марины сказала:

— Это судьба, внучка, а от судьбы не уйдешь! Соглашайся, может, так и найдешь свое счастье! Ты на себя глянь-ка в зеркало: будто масло с медом в шарик скатали. Да и на брата посмотри: извелся весь Денис, тебя охраняя, и на учете в милиции состоит. А годков-то сколько ему? Восемнадцать в начале лета стукнуло, значит, осенью забреют парня в солдаты. Ты останешься одна, а кругом эти бандиты! Как ты с ними совладаешь? Силой возьмут где-нибудь в кустах или подъезде, тогда никому нужна уже не будешь.

— А если уехать из Москвы? — воспрянув духом, предположила Марина.

— А куда? Ведь у вас ни одной родной души нет!

— Есть! Брат говорил, где-то живет наша крестная мать. Она давно уже приглашала к себе в гости. Я думаю, она не откажет — даст пожить у неё немного.

— А где она живет? — поинтересовалась старушка.

— Не знаю. Но Денис её адрес знает. Он сейчас деньги собирает на поездку, — сказала Марина и тут же осеклась: Денис строго-настрого предупреждал: никому — ни родителям, ни подругам, ни их квартирной хозяйке — не говорить, куда они собираются поехать.

— Ну, да ладно! Будем думать, что парень знает, что творит. Дай Бог! сказала старушка и перекрестилась, глядя на образа, висевшие в красном углу комнаты.

Хозяйка собралась на рынок за продуктами, а Марина позвонила в автомастерскую брату предупредить, что она уже дома и за ней не нужно заходить в школу. Денис спросил только: «У тебя все нормально?» — и, услышав положительный ответ, положил трубку.

Домой он пришел радостный: Викентьич обещал помочь деньгами — выдать аванс за три месяца вперед без всяких условий. Но, услышав рассказ сестры о событиях в школе и беседе с хозяйкой, расстроился. Особенно ему не понравилось, что Марина рассказала об их планах.

— Но ведь она старая и добрая, — стала защищать квартирную хозяйку девушка, — видишь, приютила нас, кварт-платы не требует.

— То-то и оно, что не требует, — произнес Денис. — Странно! Живет на одну пенсию, а ещё посадила двух человек себе на шею.

— Набожная она, в Бога верит, — продолжала защищать старушку Марина. Да и ты какие ни есть, а приносишь деньги. Значит, мы вовсе не сидим у неё на шее. И с родителями нашими она хорошо знакома, дружила с ними в прежние времена.

— А про милицию откуда она знает?

— Может, участковый перед тем, как с тобой поговорить, расспрашивал её о нас? Во всяком случае так в детективах пишут.

— Ну, хорошо, садись за уроки, детектив. Я сегодня после ужина пойду в мастерскую к Викентьичу — работа у нас срочная. К тому же Викентьич обещал деньгами помочь, — устало потягиваясь, сказал брат.

 

Глава 16

На следующий день посол вызвал Михайлова со всеми документами по работе с ветеранами войны и другими общественными организациями русской диаспоры.

В кабинете Трубецкого, к удивлению Сергея, кроме консула Степашина, непосредственно отвечающего за этот участок работы, находились советники Головачук и Станков (среди посольского персонала ходили слухи, что они официальные представители силовых структур и по совместительству советники в подобных местных учреждениях), офицер безопасности Васильченко и военный атташе Голубев.

Трубецкой начал совещание с общих фраз о необходимости особого внимания к вопросам существования и выживания в республике российских граждан. Он предложил, чтобы группа ответственных работников посольства регулярно выезжала к ветеранам и знакомилась с бытом и нуждами соотечественников, а при необходимости и оказывала посильную помощь.

— Дайте-ка нам, уважаемый Сергей Альбертович, адреса кого-нибудь из ваших списков, а вас, — обратился он к остальным, — господа, прошу сегодня же съездить туда и встретиться с ветеранами-фронтовиками.

— Список у меня с собой, — ответил Сергей, — а адреса возьму из досье. Только давайте выберем, к кому ехать.

Советники взяли списки, бегло просмотрели фамилии, и Станков на листочке записал несколько.

Михайлов, не глядя, взял протянутый Станковым листок и поспешил в консульский отдел выписать адреса. По пути он забежал к дежурному коменданту и предупредил, чтобы водитель-механик подготовил машину к выезду. Однако оказалось, что утром от офицера безопасности поступило указание проверить техническое состояние автомобилей младшего дипломатического состава и при необходимости провести обслуживание. И как на зло, в михайловской машине обнаружили неисправности в тормозной системе и рулевом управлении.

— Теперь недели две промурыжат вашу машину, Сергей Альбертович, посочувствовал дежурный комендант, — потому что техосмотр затеяли не вовремя — у бухгалтера нет денег в кассе, а когда будут — неизвестно. Но, если вам понадобится машина после рабочего дня, я вам дам какую-нибудь разгонную.

Сергей обрадовался, что на период ремонта безлошадным не останется, и пошел выполнять поручение.

Придя в свой кабинет и взглянув на список Станкова, Михайлов аж присвистнул — на листке красивым канцелярским почерком было выведено: Суднев, Драгомиров, супруги Трофимовы.

«Повезло же деду Трофиму, опять к нему гости собрались, — подумал Сергей, но тут же удивился. — А ведь в моих списках Игорь Вячеславович Трофимов и его супруга не значатся, потому что туда я вносил только тех, на кого у меня есть подтверждающие документы о российском гражданстве. Тогда откуда Станков взял фамилию Трофимова? А если у него есть данные на Трофимова, то в чем интерес Станкова к старику? И если эти господа заинтересовались Трофимовым, значит, все, о чем мы говорили с дедом в тот вечер, — правда! И как сейчас быть, ведь он по указанному адресу не проживает!»

Сергей ещё некоторое время размышлял, затем схватил листок с фамилиями, порылся в своих досье, сделал несколько записей и поспешил обратно.

— Вот, Владимир Васильевич, приготовил. Но я заменил одну фамилию, так как этот ветеран сменил место жительства. Вчера я посылал к нему дежурную машину, и водитель сказал, что семья гражданина Трофимова по указанному адресу не проживает, а других данных по нему нет.

Докладывая, Михайлов наблюдал за Станковым и Васильченко: на лице Станкова не дрогнул ни один мускул, и, казалось, он к докладу Сергея не проявляет никакого интереса, по лицу же офицера безопасности пробежала тень улыбки.

Посол сделал небольшое внушение, что необходимо более внимательно относиться к работе с гражданами, чтобы найти их в любое время для оказания помощи или защиты их интересов.

— А это не тот Трофимов, который бомбил нас своими патриотическими обращениями? Если тот, то на бланках его писем есть адрес их ветеранской организации, — вставил реплику ранее молчавший Степашин.

— Я проверил, Сан Саныч: юридический адрес указанной организации ветеранов оформлен на домашний адрес Трофимова.

— Вообще-то странно, Владимир Васильевич, — вставил слово Головачук. Выходит, мы потеряли не только семью ветеранов-пенсионеров, но и целую организацию, официально зарегистрированную в республике.

— Я думаю, — обратился к послу Степашин, — что, судя по частоте обращения Трофимова в консульский отдел, можно ожидать его появления у нас в конце этого месяца. Так что ещё не все потеряно, и Сергей Альбертович сможет отыскать своего пропавшего ветерана. Консульских сотрудников на этот счет я поставлю в известность.

— Сан Саныч, я проверил: вот уже два месяца от Трофимова не поступало никаких обращений, — сказал Михайлов.

— Да-а-а, — протянул Трубецкой, глядя на Станкова, — детектив или шпионский роман какой-то получается. Остается только ждать — вдруг ваш ветеран объявится. Все, если вопросов нет, то советника Шевцова и офицера безопасности попрошу остаться, а остальные могут быть свободны.

 

Глава 17

Немного отдохнув после ужина, Денис направился на работу. Еще издали, подходя к гаражам, где размещалась автомастерская Викентьича, он увидел, что из ворот боксов, где стояло оборудование и ремонтировали машины, валил дым. Кругом носились люди, владельцы соседних гаражей таскали воду из противопожарных бочек и тушили горевшую в боксе у Викентьича машину.

— Что случилось? — спросил Денис у пробегавшего мимо дородного дядьки с буденновскими усами.

— Да хулиганы вроде тебя Викентьичу в гараж бутылку с зажигательной смесью бросили. Прямо в машину клиента попали. Но это ничего! Осталось бы здоровье, а машину Викентьич сделает, лучше новой будет!

— А с Викентьичем что? Жив?

— Жив-то он жив, да сильно его, бедолагу, побили, а за что, никто не знает! Его «скорая» отвезла, а мы с одним из его подмастерьев, Григорием, пожар тушим. Давай и ты включайся в работу, а то как бы не перекинулось на гаражи, и пожарные что-то задерживаются, никогда их вовремя не дождешься, мужик, бурча себе под нос, побежал дальше с ведром воды.

Через минуту, завывая сиренами, подкатили пожарные машины. С огнем пожарные справились за пять минут, составили протокол вместе с подоспевшей опергруппой милиции и укатили. Молодой оперативник, переписав анкетные данные Григория и Дениса, приказал им быть завтра утром в отделении на допросе.

Григорий сказал, что заночует здесь же, в гаражах, у приятеля, да и за автомастерской присмотрит — ведь оборудование-то цело, сгорел лишь салон одной машины. Денис сказал, что зайдет за ним рано утром, принесет чего-нибудь перекусить и они вместе пойдут к следователю. На том и расстались.

Когда Денис подходил к дому, кто-то окликнул по имени. В сумерках он не видел этого человека, но голос показался знакомым. Из темноты вышел их участковый. «Что ему надо так поздно?» — подумал с тревогой юноша. Участковый был одет в форму, подпоясан портупеей, на которой болталась кобура с пистолетом. В руках он держал потертую кожаную папку, с которой на службе не расставался никогда. Денису показалась странной экипировка милиционера, которого никто и никогда не видел с оружием.

Участковый был высоким худым человеком лет пятидесяти с сероватым лицом, изрезанным глубокими морщинами на лбу и щеках. Патрулируя свой участок, он всегда был в форме, правда, старого образца, и никогда не брал с собой оружия. Милиционер знал, что с оружием в наше трудное время он будет отличной приманкой для преступников и просто шпаны, которой развелось предостаточно. Выстрелить же в человека из табельного «макарова» он мог; после войны, будучи младшим сержантом и работая участковым в одном из старых районов Москвы, при задержании преступника он вынужден был открыть огонь по убегающему бандиту. Тогда у него был мощный армейский ТТ. Но на беду на линии огня с бегущим преступником оказалась девушка-студентка: шла домой после занятий в университете. Три пули, выпущенные милиционером, попали точно в цель, но две из них, пройдя навылет, попали и в девушку.

Эта история тяжелым камнем висела на душе капитана, и с тех пор он с собой пистолет не носил. А в нынешнее время история получила продолжение. Однажды к нему заявился парень лет двадцати пяти и заявил, что он является сыном той девушки, которую по неосторожности подстрелил милиционер. И, хотя участковый по окончании специального внутреннего расследования МВД был признан невиновным, он сразу же почувствовал, что ответствен за этого парня. А тому, видно, это и было нужно.

Капитан в буквальном смысле заплясал под его дудку — стал выполнять все его поручения, хотя и понимал, что в ряде случаев нарушает закон. Но и парень в долгу не оставался. Каким-то непонятным для старого участкового образом помогал ему раскрывать мелкие преступления на его участке, за что тот не раз премировался руководством и считался лучшим участковым в московском ГУВД.

Сейчас по указанию этого парня участковый шел к Денису, понимая, что совершает незаконные действия, но отказаться не мог. Он был уже достаточно втянут в мелкие нарушения, о которых в случае его отказа стало бы известно руководству. И вооружен он был по требованию парня, который дал ему пистолет и пояснил, что нужно делать.

— Зайдем-ка, Денис, на пару минут к тебе. Разговор есть, — начал милиционер.

— А здесь нельзя поговорить? — почувствовав тревогу, огрызнулся юноша.

— Нет, лучше поговорить спокойно, в домашней обстановке.

— Тогда милости просим, — сказал Денис.

Дома никого не было. На столике в прихожей лежала записка от Марины, что пошла на телеграф вместе с хозяйкой, получившей приглашение на телефонный разговор.

Денис провел участкового в свою комнату и приготовил чай. Капитан от угощения отказался и сразу перешел к делу:

— Хочу с тобой, Денис, поговорить открыто, по-мужски. Ты меня послушай и постарайся не перебивать. Времена сейчас наступили тяжелые, и не все зависит от нас. Так вот, твоя сестра сильно понравилась одному хорошему человеку, и он хотел бы взять её к себе на проживание и в услужение. Это очень известный и очень богатый человек, имеет большой вес в обществе, да и знакомства у него, сам понимаешь… Короче говоря, как бы ты ни тужился, Марина рано или поздно уйдет от тебя. И ещё неизвестно, в какие руки она попадет. Так что мой тебе совет: покорись судьбе, отпусти сестру, лучше будет для всех.

— И для вас, наверное, тоже! — вспылил Денис. — И вам отвалили от общего пирога. Раз вам нравятся такие хорошие условия, то почему бы вам не предложить этому «известному и богатому» человеку одну из своих дочерей: и ей под ним хорошо будет, и вы, может быть, майора по блату получите! А?!

— Заткнись, щенок! Я хотел с тобой по-хорошему, а ты нарываешься на неприятность. Ну, тогда пеняй на себя! Я тебе ещё не все сказал. Твой Викентьич поплатился здоровьем и мастерской за то, что захотел, видите ли, в обход босса денег тебе, дураку, дать на поездку к тетке или крестной, не помню. Но ты сам это лучше меня знаешь. И знаешь, кто это устроил, — такой же подмастерье, как и ты!

— Кто? Григорий?

— Он самый! Есть у них ещё один человек, который знает, куда вы собираетесь навострить лыжи. Догадываешься, кто?

— Хозяйка! — грохнул по столу кулаком Денис. — И зачем только Марина открылась ей?

— Верно! И если мы сейчас с тобой не договоримся по-хорошему, тебе будет ой как плохо, понял?! Да и для тебя уже заготовлена повестка в армию, и могу тебе сказать, куда ты попадешь служить. В Чечню! Но обратно ты уже не вернешься. Вернее, вернешься, но в цинковом ящике. А если попробуешь сачкануть, то ждет тебя примерное наказание, лет на пять исправительно-трудового учреждения в Магадане. Там не любят дезертиров, так что оттуда ты тоже не вернешься.

— Ах, ты сволочь! Продался этим гадам, а теперь… — сжимая кулаки, привстал Денис. — Теперь ты меня послушай! Я завтра пойду к твоему начальству и сообщу обо всем, что ты мне здесь нарассказывал. А как только получу повестку, буду знать, что это подарок от тебя, старая б…, и твоих хозяев. И пусть меня посадят, если поймают, но твоей милой семейке не жить. А тебя не трону, чтобы ты жил и радовался за своих дочек — они тоже получат «богатого и знаменитого» в моем лице! Убирайся из моего дома!

— Значит, угрожаешь еще, сопляк! Видно, не понимаешь, с кем связался! Тогда получи! — вставая из-за стола, крикнул участковый.

Их разделял стол. Поднимаясь, капитан, толкнул стол на парня. Тот, не ожидая нападения, не удержал равновесия и свалился на диван. В это время милиционер достал из папки газетный сверток и швырнул его содержимым в Дениса. Тот инстинктивно закрыл лицо руками и отвернулся к стене, но услышал лишь какое-то непонятное цоканье, напоминавшее звук рассыпавшихся пуговиц, по стенам и полу, а потом что-то тяжелое ударило его по колену.

Денис сгруппировался и повалился на пол, огляделся, и, не заметив явной опасности, быстро вскочил на ноги. Участкового уже не было, а на полу поблескивала золотыми звездочками россыпь патронов. На диване валялся больно ударивший его пистолет.

«Надо быстро все собрать и выкинуть, а то эта сволочь пришьет хранение оружия!» — подумал Денис и, опустившись на колени, стал лихорадочно собирать разлетевшиеся по всей комнате патроны.

В это время раздался звонок. Прижимая к груди пистолет и дюжину патронов, Денис бросился к входной двери. Но его остановил голос из-за дверей:

— Откройте, милиция, сопротивление бесполезно! — и сразу же затрещала дверь под напором чьего-то сильного тела.

Денис бросился обратно в комнату, лихорадочно соображая, что делать. Паники не было. Было лишь осознанное чувство необходимости собственного спасения, чтобы потом, в будущем, отплатить этим негодяям. Он вспомнил о Марине. «Нет! — размышлял он одно мгновение. — Ее они не тронут, пока меня не поймают, побоятся! Сейчас главное спрятаться, залечь где-нибудь и переждать некоторое время. Но прощать им этого нельзя, никогда. И карать, карать, карать!!!»

Засунув пригоршню патронов в карман джинсов, а пистолет в кожаную папку, которую в суматохе забыл на столе участковый, Денис открыл балконную дверь, перебрался через решетку, сильно оттолкнулся и прыгнул на ветку, свисавшую к их балкону, и через пять секунд уже бежал через сквер к соседним домам.

Наступившая ночь скрыла его от глаз преследователей.

 

Глава 18

На следующий день Михайлов вместе с Головачуком, Станковым и военным атташе съездили к ветеранам. Во время этой поездки никто не возвращался к теме вчерашнего совещания у посла, и Сергей стал думать, что произошла обычная в таких делах случайность.

По возвращении в посольство от дежурного коменданта Сергей узнал, что Васильченко через день-два сменяется и уезжает в Москву, его сменщик уже сегодня прибыл, а сам Сергей Валентинович после работы устраивает прощальную вечеринку.

На вечеринке, где собралось почти все посольское население, было шумно и весело. Сергей, сильно запоздав, незаметно вошел в комнату для посетителей консульского отдела, на время приспособленную под банкетный зал.

Веселье было в разгаре, и, казалось, никто не заметит появления Михайлова, но тут к Сергею подошел мужчина лет сорока, телосложением напоминающий актера Ван Дамма. Накачанные мышцы шеи не давали его голове поворачиваться, и поэтому он разворачивался всем корпусом, а когда он шел навстречу, то складывалось впечатление, что приближается не человек, а скульптура.

— Макаров Василий Семенович, — представился незнакомец, — новый помощник посла по вопросам безопасности, а проще — сменщик Сергея Валентиновича.

— Очень приятно, — ответил Михайлов, также представившись.

— О, Сережа, ты что-то опаздываешь и выглядишь измученным, покачиваясь, с рюмкой водки в руке к ним подошел Васильченко.

— Да нет же, я в хорошей форме, тебе просто кажется.

— Вы, я вижу, уже познакомились. Вот и хорошо, вам работать вместе почти три года. И еще, Сережа, я тебя попрошу сегодня не пить. Видишь ли, я по случаю замены позволил себе немного перебрать, и поэтому кому-то придется после вечеринки доставить мой организм домой в целости и сохранности, а кроме тебя, других трезвых нет.

— Но моя машина на техобслуживании, — напомнил Сергей.

— Поедешь на моей, потом поставишь её к себе в гараж, а завтра утром приедешь прямо в посольство, не заезжая за мной, — продолжал, еле ворочая языком, Васильченко.

— Но ведь можно взять и дежурную машину, — вставил Макаров, держа в руках невесть откуда взявшуюся вторую рюмку, по-видимому, для Сергея.

— Сегодня вечер для дежурного дипломата, ты сам видишь, выдался довольно напряженным, поэтому лучше будет, если машина останется у него всякое может случиться. Мой тезка водит нормально, мою машину ему можно доверить. Мы сначала отвезем тебя в гостиницу, Василий, потом ко мне, а далее, Сережа, действуй по своему плану, — лукаво усмехнулся Васильченко, дело молодое.

Михайлова это не устраивало. Он хотел лишь отметиться и собирался тихонько уехать домой, почитать документы Трофимова, но что-то подсказывало ему не перечить Васильченко.

Когда вечеринка закончилась и девушки из техсостава посольства приступили к уборке, Сергей с Макаровым, крепко держа под руки основательно нагрузившегося Васильченко, направились к его машине.

Во время застолья Сергей обратил внимание на некоторые отличия в поведении Васильченко и Макарова. Сергей Валентинович пил мало, но быстро пьянел так, что к концу мероприятия был уже, что называется, готов: целый вечер веселился и цеплялся ко всем, кроме Михайлова, с разными шуточками и подколами. Василий Семенович в свою очередь был собран, сдержан и немногословен, — видимо, сказывалась новая обстановка, — произнес к месту пару тостов, но выпивал свою рюмку до дна после каждой кем-то произнесенной речи. И, как показалось Сергею, несколько раз бросал на него пристальный взгляд, будто пытался прочитать его мысли на расстоянии.

 

Глава 19

Никого, кроме родителей, школьных друзей и Викентьича, у кого можно было бы спрятаться в городе на какое-то время, у Дениса не было. Но если его уже разыскивают, то наверняка им известны все адреса, где его можно найти. Так думал Денис, все дальше убегая от своего дома.

Он не заметил, как ноги сами привели его к дому школьного учителя по физкультуре.

«То, что мы занимались самбо, кроме членов нашей секции, не знал никто. Учитель всегда скрывал тренировки от директора школы. Может, эти бандиты не сразу смогут выйти на него!» — размышлял Денис и, приняв решение, направился к подъезду своего тренера по рукопашному бою.

— Николай Александрович, — с порога выпалил Денис, — я влип в скверную историю и мне не к кому идти, кроме вас. Может быть, вы мне что-то посоветуете?

— Да ты заходи, Денис. Проходи на кухню, а там за чаем все и расскажешь, — глядя на взволнованного парня, сказал учитель.

За чашкой крепкого чая Денис поведал свою историю, а в конце рассказа вынул из папки милиционера пистолет и патроны к нему.

— Да, ты прав, история очень скверная. Я тебе верю и понимаю, что тебя по большому счету подставили и объявили вне закона. Но вот тебе мой совет. К крестной ехать бесполезно. Во-первых, они знают, а, если не знают, то скоро будут знать её адрес. Во-вторых, через границу без документов тебе не пробраться. А тебе надо уходить именно за границу, иначе на российской территории тебя будут искать и бандиты, и милиция с госбезопасностью. С документами я тебе помочь не могу — нет у меня в Москве таких знакомых, а путь-дорожку из страны укажу и немного деньжатами выручу. Но если где-то проговоришься, что был у меня и получил здесь кров и помощь, мне придется очень плохо. Ты должен это понимать.

— Я теперь все это очень хорошо понимаю, Николай Александрович, на мой счет можете не беспокоиться — могила! — горячо заверил учителя юноша.

— Я тебя, Денис, знаю и верю в твою порядочность. — Он вынул из кухонного шкафа карты российских областей, расположенных южнее Москвы, и в течение часа нарисовал маршрут, по которому Денису предстояло двигаться.

Николай Александрович подробно объяснил, какими видами транспорта следует добираться до того или иного населенного пункта, где пересаживаться, сколько примерно стоит проезд, где следует купить продукты, где останавливаться на ночлег. Особое внимание он уделил горам.

Глядя на уставшее и взволнованное лицо юноши, тренер сказал:

— Лучше было бы, конечно, выучить все это наизусть, но у нас нет времени. Бери эту карту и береги её, как зеницу ока. С ней ты доберешься до хороших людей, там же получишь помощь. Когда здесь все стихнет, я через них дам тебе знать. Устроишься, я постараюсь таким же путем переправить и Марину, но наверняка тебе этого обещать не могу — видишь, в каких условиях мы с тобой живем. Ну, да, ладно! Не вешай нос! Надо верить в правоту своего дела, и тогда победа будет за нами. Если меня вдруг не окажется на месте, держи связь через мою жену, понял?

Николай Александрович достал туристский рюкзак, сложил в него пару тельняшек, туалетные принадлежности, несколько банок консервов, хлеб, соль и перочинный нож.

— Пистолет и патроны ты должен оставить у меня, я их спрячу. Иначе они приведут тебя в лапы этих сволочей.

— Спасибо вам, Николай Александрович! Присмотрите за Мариной, а то она пропадет.

— Постараюсь. Но главное, береги себя. Будет с тобой все в порядке, тогда и сестру из этого дерьма вытащишь. Так что дерзай! Удачи! — они обнялись, прощаясь.

— Папку участкового я вам тоже оставлю. Мне она в дороге ни к чему.

— А что в ней? — поинтересовался физрук.

— Не знаю, посмотреть не успел.

Николай Александрович быстро раскрыл папку, достал из неё несколько стандартных листов бумаги, исписанных мелким почерком, и быстро пробежал их глазами.

— Вот это да! — воскликнул он. — Твой участковый довольно подробно описывал свое участие в деятельности банды этого Максима. И про тебя, и твою сестру здесь есть кое-что. Так что это твоя охранная грамота; как только ты доберешься до надежных людей и дашь мне об этом знать, я сниму копии с этих документов и отправлю, куда надо, а потом посмотрим, чья возьмет! Прощай и торопись! Теперь, надеюсь, до скорого свидания!

Из города Денис выбрался удачно и всю дорогу, пока ехал пригородной электричкой, учил маршрут своего предстоящего путешествия. Но на следующий же день какие-то бомжи или воры вытащили у него из кармана карту и деньги.

Из-за денег Денис не так расстроился, как из-за карты, но напряг память и на газете огрызком карандаша заново нарисовал весь маршрут движения. Обрадованный, он двинулся дальше. Но пропажа карты вскоре дала о себе знать.

Однажды ночью он проснулся на скамейке краевого железнодорожного вокзала от неясной тревоги. Вокруг было тихо. В полупустом зале, ожидая ночной поезд, на скамейках дремали пассажиры. Осмотревшись и не обнаружив ничего подозрительного, Денис хотел снова заснуть — ему предстояло преодолеть один из последних участков своего маршрута, но его взгляд привлек клочок газеты, лежавший возле него на скамейке.

Это была вырезка из столичной газеты. Кто её положил, Денис не видел. Час назад он занял эту скамейку в зале ожидания — её тут не было. Денис взял статью, и внутри у него похолодело: с газетной фотографии на него смотрел… улыбающийся Денис.

Денис лихорадочно начал читать небольшую заметку.

«Все более изощренными становятся способы расправы молодых парней над своими родителями. На днях в Москве произошел ужасный случай. Восемнадцатилетний Денис Пересветов во время ссоры двумя выстрелами в голову убил своих родителей. Из-за чего произошла разборка между членами семьи, неизвестно, но последствия её оказались ужасными. Сестра Дениса, Марина, узнав о содеянном братом, потеряла сознание и долго не могла прийти в себя. Сердобольные родители одного из её одноклассников взяли девочку к себе в семью. Вечером этого же дня работники милиции выследили молодого убийцу: тот захватил в заложники своего учителя физкультуры в собственной квартире, его жену и восьмилетнего сынишку. Уговоры на преступника не действовали. Тогда группа быстрого реагирования местного отделения милиции приняла решение штурмовать квартиру педагога. Пересветов открыл стрельбу, в результате чего был убит учитель физкультуры школы, где ранее учился Денис, и смертельно ранен участковый, на территории которого проживала семья Пересветовых. Преступнику при загадочных обстоятельствах удалось скрыться. Мы публикуем фотографию Дениса Пересветова и контактные телефоны отделения милиции. Правоохранительные органы просят граждан оказать помощь в задержании преступника».

У Дениса все поплыло перед глазами. Этот клочок газеты неспроста оказался возле него. Кто его положил: друг или враг? Но до друзей ещё далеко! Значит, враги. Тогда нельзя находиться на вокзале ни минуты. Денис, медленно, как бы с ленцой, направился к выходу, с трудом сдерживаясь, чтобы не побежать. Ничье внимание он не привлек, никто из ожидающих поезда даже не шелохнулся, но парень чувствовал чей-то взгляд в спину.

Уже достаточно далеко отойдя от вокзала и отдышавшись, Денис стал обдумывать сложившуюся ситуацию.

Откуда неизвестные узнали, что он примерно в это время будет находиться именно в этом месте? Это можно объяснить тем, что им в руки попала его маршрутная карта. Тогда они могут встретить его по пути и расправиться.

Кто убил его родителей, Николая Александровича, участкового и за что?

В чьи руки попала Марина? Своего одноклассника Максима?

Почему статья в газете датирована числом, до которого Денис уже два дня как был в пути? Кто это подстроил?

Ответов на эти вопросы не было — одни догадки.

Как он оказался в горах, когда и при каких обстоятельствах был ранен, кто его перевязывал, Денис не смог сказать ничего вразумительного, да Исмаил не очень и допытывался. Но он прекрасно понимал: если уж нашли парня там, в долине, то в горах специалистам найти его будет нетрудно.

 

Глава 20

Когда довезли Макарова домой и машина отъехала от гостиницы, Васильченко вдруг протрезвел, перелез на ходу с заднего сиденья на переднее пассажирское место и обратился к Михайлову:

— Сережа, ты извини меня, я видел, что тебе поскорее хотелось уйти, но нам необходимо серьезно поговорить. Дело обстоит так, что поговорить наедине нам не удастся, а недавние, известные тебе события стали разворачиваться с такой быстротой, что никто не сможет предугадать ход их развития.

— Какие ещё события? Ты, наверное, немного сегодня вечером с этим делом, — Сергей выразительно щелкнул себя по горлу, — переборщил.

— Ты не думай: мое пьяное состояние — это всего лишь ширма. Необходимо было кое-кому пустить пыль в глаза.

— Этому Макарову, что ли?

— Верно примечаешь. Алкоголь его не берет и вымотать его невозможно. Крепкий парень, черт его побери. Так что слушай меня внимательно, братец. Моя машина была все время под присмотром надежного человека, поэтому поговорить без посторонних ушей мы сможем только здесь и только сегодня, при этом Васильченко развернул зеркало заднего обзора на себя, чтобы контролировать дорогу.

На улицах было уже темно и пустынно, уличное освещение давно не работало.

— Сейчас, Сережа, поверни направо и остановись у этого дома, прямо на тротуаре. Поговорим здесь, а заодно и посмотрим на реакцию наших друзей.

— Да о чем ты говоришь? Как будто за нами кто-то охотится. Как в кино прямо!

— Ты слушай и не перебивай. У меня есть друзья в Москве, верные друзья, Афганом проверенные. Так вот, они меня предупредили, что новый офицер безопасности, этот самый Макаров, сотрудник ФСБ — Федеральной службы безопасности.

— Ну и что, я думаю, это вполне логично.

— Да, логично. Но такого раньше не бывало. Обычно эту должность и должности телохранителей посла занимают офицеры департамента комплексной безопасности МИДа. Кроме того, нынешних ребят-телохранителей тоже заменяют на оперативников из той же ФСБ. Трубецкой этот факт мне пояснил необходимостью укрепления безопасности посольства. Но посол говорил мне это, глядя в сторону. Ты к нему ещё не пригляделся, а я знаю его не первый год. Если Владимир Васильевич под чьим-то давлением говорит своим сотрудникам неправду, он никогда в глаза не смотрит. Таким образом он дал мне понять, что приезд в наше посольство четырех оперативных работников ФСБ не случаен.

— Ну, хорошо! А я при чем здесь? — не так уверенно возразил Сергей. Он уже стал догадываться, о чем пойдет речь.

— Ты мотай себе на ус и сопоставляй. С последней почтой пришли какие-то «ценные указания» Головачуку и Станкову. Они посовещались о чем-то между собой и попросили у посла копии всех запросов, которые делало посольство в прошлом месяце. Заведующая канцелярией принесла необходимые документы, в том числе и…

— …на Трофимова.

— Молодец, соображаешь. Слушай дальше. Так как все бумаги были за подписью посла и консула, то им, Головачуку и Станкову, понадобилось узнать, кто готовил запрос на Трофимова. Степашин указал на тебя. Под видом необходимости оформления каких-то кадровых документов в МИДе тебя и ещё для отвода глаз двоих молодых дипломатов заставили написать подробные автобиографии. Но они легли на стол не чиновника в МИДе, а Станкова. Затем Станков потребовал от меня, чтобы я и мои люди присмотрели за тобой «для обеспечения твоей безопасности и выяснения, чем ты дышишь и что у тебя внутри», — Васильченко умело скопировал хриплый голос советника. — Я ему сказал, что скоро сменяюсь и функциями, которые несвойственны моему департаменту, заниматься не буду. Тогда Станков сказал, что своим отказом я подал ему отличную идею, поблагодарил меня и отпустил.

А два дня назад я получил письменное распоряжение за подписью советника-посланника и Станкова об отправке твоей и ещё одной машины на техническое обслуживание. Усекаешь, Сережа: просто им, — а я уверен, что здесь высвечивается не только фигура Станкова, — необходимо было лишить тебя мобильности. Ну а сегодня пришлось мне накачать свой организм алкоголем и разыгрывать в дупель пьяного, чтобы Макаров не подумал, что я хочу с тобой о чем-то пошептаться в сторонке. У тебя дома на телефоне автоответчик имеется?

— Да, неделю назад поставил новый аппарат с автоответчиком и автоматическим определителем номера.

— Не удивлюсь, если наши покровители проявят о тебе заботу и надиктуют какие-то сообщения для тебя. Но продолжу. Не удивляйся, но я был знаком с Трофимовым. Игорь Вячеславович мне рассказывал про свои архивы, а вот где он раньше работал или служил — ни слова. Поэтому я предполагаю, что вся канитель вокруг Трофимова связана с тремя вещами — с документами архива, непосредственно с прежней работой или службой Трофимова и с теми финансовыми возможностями его организации, о которых он писал в своих письмах.

Ну а с Трофимовым я встретился год-полтора назад совершенно случайно. У нас в посольстве дипломатов и технического персонала было мало, и посол попросил меня заняться подбором служебного жилья для наших сотрудников. Мы подыскивали квартиру для дипкурьеров, и в одной из них я встретился со стариком. Он представился давним другом хозяйки. Квартира была слишком хороша для курьеров, прибывающих всего на два-три дня, и мы решили забронировать её для членов нашей миссии. Догадываешься, кто сейчас въехал в эту квартиру?

— Неужто я?

— Вот именно. Не буду вникать в подробности наших встреч, их было три, но на последней Игорь Вячеславович попросил меня помочь отыскать одного человека, своего однополчанина, если можно так выразиться. Он сказал, что его можно найти через любое адресное бюро Москвы, а лучше — через ГУВД Москвы, где есть возможность проверки. Мы, как это и положено, составили письменный запрос и отправили через МИД в московское ГУВД. Адресату запрос по какой-то причине не попал. МИДовские чиновники скорее всего заволокитили. Но и Игоря Вячеславовича с тех пор я не встречал, а о его организации и обращениях в посольство даже не подозревал.

— И какой из этого вывод?

— А вот ты вспомни, что ты указывал в своем запросе по делу Трофимова, которое так заинтересовало Станкова и Головачука?

— Только фамилию, имя, отчество, год и место рождения, номер, серию паспорта, когда и кем выдан, номер и дату получения гражданства и просил проверить по всем видам учета.

— Вот именно. Ты составил запрос по всей форме, принятой в наших загранпредставительствах и в государствах дальнего зарубежья.

— Да, это устоявшаяся практика.

— А в ближнем зарубежье введен так называемый облегченный учет российских граждан, то есть фамилия, имя, отчество, некоторые другие паспортные данные, сведения о гражданстве. И все это учитывается лишь в департаменте консульской службы МИДа. Твой запрос попал тоже к нормальному дипломатическому работнику — нормальному в том смысле, что он получил определенный опыт либо в командировке в дальнем зарубежье, либо собаку съел на консульской службе. И этот нормальный сотрудник отправляет данные Трофимова для проверки по всем учетам. Куда, ты думаешь?

— В ФСБ, МВД, Службу внешней разведки и министерство обороны, Сергей, как школьник, шлепнул себя ладонью по лбу, — и именно в СВР и ФСБ к персоне Трофимова проявили интерес. И сейчас мне пришла в голову мысль, что именно этот старик во время нашей первой встречи в консульском отделе подсказал мне формулировку «проверить по всем видам учета». Но зачем ему нужен весь этот шум? И что может означать его исчезновение вместе с супругой и всей ветеранской организацией. Что это там, впереди? Должно быть, сигнализация на какой-то машине сработала, — указал Сергей на мигающие метрах в ста габаритные огни.

Васильченко, оглядываясь по сторонам, казалось, не обратил внимания на слова Сергея.

— Я думаю, что все, кто был в этой организации, уже переехали в Россию на постоянное место жительства и выйти через них на Трофимова нашим друзьям будет очень трудно. Видимо, старик и это предусмотрел. А вот по поводу шума, как ты выразился, у меня такие соображения. Можешь считать меня ненормальным, но, по-моему, Трофимов сознательно организовал эту карусель вокруг своего имени. В первый раз он действовал через меня, зная, что я офицер безопасности, и прямо указал, куда необходимо отправить запрос. В ГУВД, да и в МВД в целом, есть особый перечень вопросов, по которым там должны в обязательном порядке связаться с ФСБ. Как ни грызутся эти службы между собой, но этого положения они не нарушают. Однако первая попытка Трофимова не удалась — письмо где-то затерялось. Время тогда было напряженным: расстрел Белого дома, смена властей, выборы в Государственную Думу и так далее. Во второй раз он стал действовать через тебя. И здесь ему повезло. Добросовестный молодой дипломат сделал все так, как было нужно старику. В результате мы и имеем эту круговерть.

— Все логично. На последней нашей встрече Трофимов просил о помощи в продолжение его дела, как он сказал, борьбы с фашизмом. Но это всего лишь, я думаю, прикрытие. Здесь у него какие-то другие интересы.

— И в этом я с тобой согласен. Но учти, на сегодняшний день здесь, за рубежом, для Станкова ты остаешься единственной ниточкой, связывающей Трофимова и непонятные интересы станковской службы. Чуют мои раны, что влипли мы с тобой в очень неприятную историю, попахивающую могильной прохладой.

— Ну вот, опять как в кино! Все ужасами и длинной рукой КГБ пугаешь.

— Нет, предчувствую.

— И при чем здесь ты? Ведь в этом деле замешан я один.

— Да пойми ты, — повысил голос Васильченко. — Если спецслужбы или какая-нибудь мафия взялись за Трофимова, то они выйдут и на первое его обращение в ГУВД, и на того, кто его готовил, то бишь на меня. В результате я стану такой же ниточкой, как ты, только в Москве.

— Ну, если только в этом дело, то я завтра пораньше приеду в посольство и до начала рабочего дня пороюсь в архивах и заберу копию, которая там обязательно должна быть.

— А что ты будешь делать с подлинником? В Москве-то?

— Так ведь ты говорил, что она пропала?

— А вдруг нет? Вдруг просто подшили в дело и забыли о ней? Тогда Станков и компания, узнав о пропаже копии в архиве консульского отдела, твои поиски в нем, получат в свои руки дополнительный козырь против нас. Это ещё хуже. В данном случае, мне кажется, стоит уступить инициативу нашим друзьям и понаблюдать за ними. Я оставлю тебе мои координаты в Москве, а ты меня информируй, как здесь будут развиваться события.

— Хорошо. Но мне кажется, ты несколько преувеличиваешь.

— Дай Бог, дай Бог, — растягивая слова, проговорил Васильченко, пристально глядя в зеркало заднего вида.

 

Глава 21

В темной пыльной комнате стояла старая металлическая кровать, застеленная прожженным в нескольких местах ватным одеялом, грязный, залитый бурой жидкостью стол, несколько стульев и покосившийся трехстворчатый шкаф с зеркалом. На маленьком современном телевизоре «Сони» стоял оклад от иконы. Святой лик заменяла мятая, небрежно вырванная из журнала репродукция рублевской «Троицы». Саму икону хозяин квартиры загнал на рынке, когда понадобились деньги на выпивку, и как человек набожный до сих пор раскаивался в этом — по ночам, когда был трезвым, на коленях молил прощения у репродукции.

— Как, Пчелка, все карманы облегчаешь? — осведомился Костыль, вытаскивая из сумки бутылку «Киндзмараули».

Афанасия Михайловича Силеверстова прозвали Пчелкой ещё в далекой молодости, когда он в первый раз попал на нары за мелкое воровство — в голодные годы украл из заводской столовой буханку хлеба, за что был приговорен к трем годам и отправлен в СЛОН — соловецкий лагерь особого назначения — для перевоспитания.

В лагере его действительно «перевоспитали» — через год, досрочно, за примерное поведение, он вышел высококвалифицированным вором-карманником. А примерное поведение Афанасия заключалось в том, что в самых суровых условиях содержания в Соловецком монастыре он ухитрялся разводить пчел и баловать свежим медком лагерное начальство.

Начальник лагеря не хотел отпускать парнишку на свободу и даже, наоборот, прибавил бы ему дополнительно годков пять. Но Пчелка сумел-таки втолковать тугодумному энкавэдэшнику, что на свободе он лично ему, начальнику лагеря и начальнику его оперативной части принесет больше пользы — каждые полгода будет высылать по бочонку меда, что намного больше, чем получали с лагерной пасеки. (Получал начальник лагеря в действительности немного, так как большая часть уходила на укрепление здоровья воров в законе).

Таким образом Пчелка оказался на свободе, но к чести сказать слово свое он сдержал, и свежий мед всегда был на столе начальника лагеря, пока того вскоре не посадили по политическим мотивам.

— Не, надоело. Я теперь самый что ни на есть законопослушный гражданин. Веду честную жизнь — бутылки собираю. Штучка — полтыщи. На площади у трех вокзалов, а иногда, если конкуренты проспят, то и в электричках. Место рыбное. Все знают, что я там промышляю. Ни одна паскуда на мою территорию не сунется. Меня там уважают.

— И как у тебя с деньгами? — спросил Костыль, разливая вино по стаканам, которые его напарник тщательно, с мылом, отдраил в ванной.

— Так себе. Если поднапрячься, за день можно до сотни штук насшибать, но расходы уж очень большие. Сам знаешь, почем горючее для моего «ржавого мотора».

Пчелка опрокинул стакан, налил себе еще, а бутылку спрятал в шкаф, пояснив:

— Соседке оставлю. Пусть порадуется. Кто же о ней, старой, ещё позаботится?

— Уж какой ты внимательный! Вот радость ей на склоне лет! — Костыль вытащил из кармана две хрустящие сотенные купюры. — Новенькие, только из банка.

— А мне-то что?

— Викентьича знаешь?

— Это который по машинам? Знаю. Его хотели вместо вас, сорванцов, к суду за кражу привлечь, но кто-то подсобил и отмазали. Гуманисты, как сейчас в газетах пишут.

— А Григория и Дениса, которые у него в подмастерьях работали? Ну, что пожар в его мастерской учинили?

— Знаю. Денис совсем малой, лет семнадцати. Вежливый, всегда здоровается. Уважает меня. А Григорий — это ваш человек. У нас бают, что это его рук дело.

— Пусть, что хотят, твои кореша говорят. Мне этого Дениса найти надо. Он смылся куда-то. И срочно нужен. Получишь ещё пять бумажек.

Костыль знал, к кому обратиться. Пчелка с его общительным характером и авторитетом ловкого вора знал все о столице и её окрестностях: о жизни местных наркоманов, грабителей, убийц. А с Григорием и Денисом жил по соседству.

Пчелка посмотрел купюру в сто тысяч на просвет.

— Ты ещё на зуб попробуй!

— Ладно. И не из-за денег, а лишь из душевного к тебе отношения, Костылечек. Мы ж друг друга уважаем, правда, брат мой?

— Узнаю, что динамишь… — сразу же решил предупредить старика Костыль.

— Ладно, ладно, не маленький…

К порученному делу Пчелка отнесся со всей ответственностью. Пришлось побегать, попотеть. Зато, когда вновь объявился Костыль, Пчелка небрежно протянул ему мятый тетрадный листок, исписанный корявым почерком.

— Вот тебе адреса, где его можно найти. Гони бабки…

— …Работать надо, а не теории строить! — хлопнул ладонью по столу начальник УВД. — Чтоб мальчишка был найден. В самое ближайшее время.

Генерал был сердит, так что досталось и начальнику уголовного розыска, и Кириллу Климовичу Квасову (или, среди работников уголовного розыска Трика: три буквы «К») как старшему группы по раскрытию недавних четырех убийств.

Упреки были определенно незаслуженными. Да, под руку генералу лучше было бы не попадаться, но начальственные громы и молнии отскакивали от Квасова, как дробь от танковой брони. Он делал свое дело, а что об этом думают наверху или внизу, или вообще где бы то ни было — его совершенно не волновало.

Дурное расположение духа начальника управления было вполне объяснимо. В последние дни неприятности сыпались одна за другой. Лейтенант-гаишник, напившись до умопомрачения, не поладил со своим сослуживцем-самогонщиком (разошелся в определении стоимости продукта), хотел попугать табельным пистолетом, спьяну выстрелил, отправив его на больничную койку, — это раз. На улице хулиганы налетели на подвыпившего участкового, отколотили его, оставили без «черемухи» и пистолета, — это два. Ну а третье — утром угнали оперативный УАЗик с рацией, радиотелефоном и двумя задержанными, находившимися в специальном отсеке машины.

— Ну что, досталось тебе от маршала нашего? — спросил Кононенко, скучающе щелкая семечки.

— Плевать я хотел, — отмахнулся Квасов.

— Кир, у тебя ещё сотня тысяч рублей на мою бедность не найдется? перевел разговор Кононенко.

— Что, Леночка и мою сотню успела оприходовать?

— Нет. Жена софу купила.

— За полтинник?

— Остальные теща дала.

— Ясно, — Квасов достал из кармана пять мятых бумажек.

— Вместо мальчишки ты софу искал!

— Нет, мальчишку я тоже искал. Мы искали. И ищем.

Дениса в самом деле искали. Искали профессионально. Ориентировки, работа по связям, подключение гласных и негласных возможностей милицейского механизма. Этих самых возможностей вроде бы и немало, но пока все было впустую.

— Работать надо, как пчелка, ас сыска. Придумай что-нибудь, — поддел напарника Квасов.

Кононенко работал в розыске с двадцати лет. Шестнадцать лет службы, опыт и отличная зрительная память сни-скали ему славу человека-компьютера. Преступный мир он знал, пожалуй, лучше всех в отделе, не раз выручал при раскрытии опасных преступлений.

— О, елки-палки! — Кононенко с размаху хлопнул себя по лбу ладонью. Пчелка, точно!

Пчелку Кононенко знал хорошо. И Пчелка знал старшего оперуполномоченного тоже неплохо. А ещё лучше знал, чем он ему обязан. Однажды, будучи совершенно невиновным, карманник подозревался в серьезном деле. Блестяще разобравшись в этой истории, Кононенко выручил его. А ещё помнил Пчелка, что после этого был вынужден давать сведения о преступном мире. В результате бешеный Чингиз, на совести которого было пять убийств, был застрелен при задержании, а группа Салаяна, трясшая подпольных миллионеров, получила долгую «прописку» в местах лишения свободы. За подобные услуги уголовному розыску Пчелке полагалось наказание, вовсе не относящееся в преступном мире к разряду исключительных, — смерть.

Пчелка не получал от угрозыска денег, предпочитая поэтому хитрить и морочить голову оперативникам, но при соответствующем нажиме из него можно было порой выдавить ценные сведения.

Узнав, кто такой Пчелка, Трика недоверчиво пожал плечами:

— Думаешь, он может что-то знать?

— Не знает, так узнает. Такой жучок и проныра, каких поискать… Загружаемся в «БТР» и понеслись.

Когда зеленые «Жигули» остановились у добротного восьмиэтажного дома, которые в народе именуются генеральскими, Квасов удивился:

— Этот ханыга в таком доме проживает?

— Ну да. Тут ещё крутые бизнесмены и директор «почтового ящика» живут. Это опера в хрущобах ютятся, а карманнику не положено.

На звонок дверь долго никто не открывал. Наконец послышались шаркающие шаги, и дверь медленно, со скрипом отворилась.

— О, Василий Батькович, извините, запамятовал отчество, как я рад тебя видеть! — Пчелка покачивался, от него несло перегаром, под глазами лежали синие тени. Он попытался придать своему помятому лицу счастливое выражение.

— Привет, Пчелка.

— А товарища твоего что-то не узнаю.

— Еще узнаешь, — успокоил его Квасов.

Пройдя с незваными гостями в комнату, Пчелка, как бы невзначай, положил газету на край стола. Кононенко заметил этот маневр, приподнял газету и ткнул пальцем в пять хрустящих сотенных купюр нового образца.

— Откуда?

— Да так, отдают люди старые долги.

— Помощь твоя требуется. Не откажешь?

— Как можно, — наигранно бодро отозвался Пчелка.

— Надобно одного человечка найти.

— Все кого-то ищут.

— Кто «все»?

— Да так, к делу не относится. Кого искать? — спросил Пчелка, поднимаясь с кровати. Он плеснул себе в стакан воды из литровой банки с этикеткой «маринованные огурцы» и начал жадно глотать.

— Соседа твоего, — Кононенко положил на стол две фотографии парня. Дениса.

Пчелка поперхнулся и судорожно закашлялся. Откашлявшись и вытерев лицо рукавом, пряча глаза, он покачал головой:

— Я его плохо знаю. Где искать? Я человек старый, больной, всеми позабытый-позаброшенный.

— Не прибедняйся, Пчелка, а то у меня сейчас слезы на глаза навернутся, — усмехнулся Кононенко.

— Не, тут глухо. Хотя, конечно, можно попытаться, но я не гарантирую, потому что… — начал вяло тянуть волынку Пчелка, и стало понятно, что искать никого он не намерен.

— Значит, считай, что тебе не повезло, — негромко произнес Квасов.

— Это почему? — насторожился Пчелка. Этот второй ему не нравился. Похоже, он относился к худшей категории легавых — угрюмым фанатам. Такие, чтобы раскрутить дело и запихнуть какого-нибудь беднягу-урку за решетку, готовы землю перевернуть вверх ногами.

— Потому что я человек трепливый, — Квасов вытащил сигарету, подошел к окну, распахнул форточку, чтобы проветрить комнату, и затянулся. — Могу невзначай проболтаться кому-нибудь о твоих «подвигах» на благо правосудия.

— Василий Батькович, что он говорит? Это же нечестно! Мы же всегда с вами по-человечески.

— Мне очень жаль, Пчелка. Я к тебе со всей душой, — развел руками Кононенко и, придвинувшись к Пчелке, прошептал. — Как раз сейчас прокурор проводит пресс-конференцию. Все ребята уже там.

Старик внимательно посмотрел на оперативников, что-то обдумывая.

— А, ладно, — махнул он рукой. Достал из шкафа школьную тетрадку и ручку и стал что-то быстро писать — память у старика была отменной.

Оперативники, прочитав записку, в безмолвном удивлении уставились на карманника. А тот, предвосхищая вопросы, рассказал все, что знал о Денисе.

Когда потрясение прошло, Трика спросил Пчелку:

— Так мог парень совершить эти страшные преступления?

— Не-а! Его уже в городе не было. А как только появились ваши расклейки, одну из них я с моим верным товарищем послал вдогонку, чтобы предупредить. Знаете как: предупрежден, значит вооружен, — изрек он известный афоризм.

— Значит, против нас работаешь?

— Нет, я против вас живу. А парень, чувствую, попал в беду. Но учтите, последний адресок с хитрецой. Номер дома-то я Костылю как раз на десяток уменьшил. Подумал, если найдет он Дениса, решит, что я спьяну ошибся, а не найдет — парню повезет. Вот так!

 

Глава 22

Жизнь в «имении» была хороша. Через недельку-другую Денис собирался покинуть гостеприимного хозяина местных гор. Исмаил решил сам провести парня через горы одному ему известными тропами, показать места ночлегов и схронов, свести с нужными людьми на той стороне, которые помогут в крайнем случае. Еще одна неделя подготовки к их путешествию, и они с Божьей помощью двинутся в неблизкий путь.

Но жизнь распорядилась по-своему.

Однажды утром Дениса разбудил Арслан и жестом показал, чтобы парень следовал за ним на улицу.

У выложенной из камня пристройки стоял Исмаил и что-то разглядывал на противоположном склоне плато в мощный, ещё с военных времен, цейсовский бинокль.

— Собирайся, джигит, пришло, видать, нам время двигаться в путь! — с тревогой, невесело промолвил горец.

— А что случилось? Ведь собирались только через неделю! — недоумевал Денис.

— А ты глянь сюда! — сказал Исмаил, протягивая Денису бинокль и рукой указывая место, которое он минуту назад так пристально рассматривал.

В бинокль Денис увидел около десятка людей и какие-то продолговатые тюки, ровным рядком лежащие на снегу.

— Что это за люди?

— Явно не гости. Хорошие люди предупреждают о своем приходе заранее и не высаживаются с вертолета за несколько километров от своего пункта назначения.

— Они, что, прилетели на вертолете?

— Да, вертолет высадил их на северном склоне и улетел. Их всего десять человек и шесть снегоходов, если ты заметил.

— Значит, то, что лежит на земле, это снегоходы. А почему тогда они не приземлились вблизи нашего дома?

— Мы находимся хоть и ненамного, но все же выше того места, где высадились эти люди. А вертолет скорее всего военный, старый и такую высоту не смог преодолеть. Это было видно, когда он улетал домой — шел низко, над самыми скалами. В это время его и услыхал Бек, вожак моей упряжки. К тому же, если они ищут меня или тебя у меня, то никто не знает мест, где я оборудовал свои схроны. В долине есть только один человек, который знает наверняка, на каком плато или у какой горы я буду находиться в какое-то определенное время.

— А если этот ваш человек и привел сюда этих людей? Может быть, они милиционеры и он сотрудничает с ними?

— Нет, ни с кем он сотрудничать не будет, — уверенно сказал Исмаил. Его можно только либо заставить силой, либо купить за хорошие деньги.

— Значит, если этот человек сейчас находится с ними, то тогда это бандиты — милиция не смогла бы ни выбить из него сведения, ни хорошо заплатить, — сделал вывод Денис.

— Да, я тоже об этом подумал. Выходит, к нам пожаловали очень плохие люди, — отнимая бинокль от глаз, произнес Исмаил, — мой человек с ними. У нас есть немного времени. Они ещё порыщут по плато, пока не найдут вчерашние следы наших нарт. Смотри, они уже тронулись, пора и нам собираться.

Исмаил направился к сакле.

— Арслан, быстро запряги собак!

— Собаки не кормлены, не дадутся мне — покусают, — отозвался Арслан.

— Тресни Бека остолом, он сразу же всех на место поставит. Быстро!

Арслан убежал. Исмаил торопил Дениса.

— Куда мы?

— Не спрашивай. Главное — вырваться…

Старик заметил, что большая часть преследователей остановилась, наткнувшись на следы нарт, и сейчас, по-видимому, решает, в какой стороне продолжать поиски. Другие забрались на одиноко торчавшую из снега скалу. В бинокль Денис увидел, что эти люди вооружены, а на скале они развернули зонтик спутниковой связи.

— Чего копаешься? — окликнул его Исмаил. — Потом будешь природу рассматривать.

Денис стал быстро грузить поклажу на нарты, которые Арслан уже запряг и выгнал во двор.

— Плохие люди! Плохие люди там! — кричал на ходу Арслан, указывая рукой на приближавшуюся вереницу снегоходов.

— Не кричи! Лучше возьми коробку с патронами и уложи в нарты под ноги, — оборвал «управляющего» старик, передавая Денису трехлинейную винтовку времен первой мировой войны и два таких же по возрасту карабина. — Они нас уже видят. Ступай через двор как можно спокойнее, оружие сложи в нарты, но не вздумай их привязывать.

— Понял. — и Денис ушел…

Арслан, вернувшись, сказал:

— Уж как запряг — не спрашивай, Исмаил-джан.

— И то хорошо. Давай прощаться!

Преследователи, обнаружив жилище Исмаила и остановившись в отдалении, наблюдали, как во дворе сакли два пожилых человека протянули друг другу руки и обнялись. То, что Арслан запряг собак, а теперь вернулся к дому, озадачило их.

— Денис-джан! — крикнул Исмаил. — Ты готов?

— Как пионер, всегда готов! — донеслось в ответ.

Собаки уже ожидали хозяина. Вожак стаи, кавказская овчарка Бек, привел в порядок всю свору и сейчас тихим рыком настраивал её на тяжелую работу. Упряжка здесь в горах была скорее всего не беговым, а тягловым средством передвижения. Беку передалось настроение хозяев и чувство опасности, которое исходило от прилетевшей утром странной птицы и людей, выскочивших из её чрева, поэтому он был, как никогда, сосредоточен и урчал от нетерпения. Другим собакам настроение людей передавалось через Бека, который при необходимости неслушавшегося пса бил могучей лапой по загривку и рычал, но при этом не допускал, чтобы в стае возникла ссора, а тем паче драка, и пролилась кровь. Кроме того, с утра собак не кормили, а это означало только одно — свой кусок мяса нужно честно заработать.

Исмаил видел напряжение собак. Он подошел к Беку и ласково потрепал вожака за ухом, заглянул в умные собачьи глаза и тихо заговорил с ним на языке одного очень маленького горского народа, откуда пять лет назад взял Бека ещё щенком:

— Ты мне как брат или даже больше — как сын. Я тебя никогда не обижал. Если тебе и доставалось, то ты всегда прекрасно понимал, что получал заслуженно. Но и ты меня ни разу не подводил. Сейчас нам надо уехать очень быстро. Обещай, что ты стрелой пролетишь плато. Сейчас от тебя одного и твоих собратьев зависит моя жизнь и жизнь этого парня, которому досталось много плохого. Если кого из вас убьют, не останавливайтесь, а мертвые пусть тащатся в постромках… Обещай это мне. А на всякий случай — прощай!

Собака внимательно, глядя в глаза хозяину и слегка поскуливая, слушала его тихую речь.

Исмаил поднялся, но пошел сначала в другую сторону, потом, будто что-то вспомнив, направился прямиком к нартам.

Пришельцы крутили головами, пытаясь понять, сколько человек находится во дворе сакли и кто уезжает, а кто остается. На снежном насте, покрывающем и маскирующем саклю, запрыгали рубиновые отметки лазерных прицелов и дальномеров, послышался натужный рев моторов снегоходов, и вся кавалькада преследователей не спеша потянулась в гору к жилищу горца.

Исмаил устроился на первых нартах, незаметно для посторонних вытащил винтовку и тихо сказал:

— Денис, держи-ка карабин сверху… Пора.

Исмаил на глаз прикинул расстояние до каменной гряды, прикрывающей саклю с севера.

— Не сиди, — приказал он Денису. — Ляг.

— Зачем? — отозвался тот.

— Без разговоров. Потом узнаешь — зачем…

Как только цепь преследователей скрылась за грядой, Исмаил, качнув примерзшие к снежному насту нарты, издал гортанный крик, немного пробежавшись, чтобы помочь собакам набрать с места разбег.

В этот момент случилось непредвиденное. Арслан от входной двери сакли вдруг повернулся в их сторону и резко замахал руками. Это заметил и Денис, снова привставший на нартах.

— Лежать, шайтан тебя бери! — цыкнул на него Исмаил.

Девяностолетний старик, дитя гор, совершил трагическую ошибку, которую уже нельзя было исправить. Исмаил не стал кричать ему, чтобы не привлечь внимание преследователей, первая машина которых уже показалась из-за гряды.

— Арслан, ты напрасно вернулся, я же тебе сказал, где и как укрыться, никто тебя в жизни в этом схроне не нашел бы, а те люди, — махнул он в сторону приближающейся и набирающей скорость колонны, — думали бы, что нас здесь всего двое и мы оба уехали отсюда. Что ж ты наделал, старче!

— Не обижайся на меня. Попрощаться ещё раз захотел, прости старика. Когда-то ещё свидимся?

— Боюсь, что никогда, Арслан-ага… Напрасно, ох, напрасно… недоговорил Исмаил.

Теперь Арслан, по всей видимости, был обречен. И взять его с собой не было никакой возможности — собаки бы не потянули и быстро бы сдались лошадиным силам моторов преследователей. Исмаилу приходилось оставить его на снегу на произвол судьбы.

— Уходи, может, ещё успеешь спрятаться. Может, старика они не тронут.

— Ладно, прощай! — и по щеке Арслана скатилась старческая слеза.

Исмаил опять издал командный клич, собаки поднялись и резво с места набрали скорость.

— Держись крепче, — крикнул он Денису.

Преследователи, увидев удалявшиеся нарты, соскочили со снегоходов и вскинули оружие, чтобы единым залпом покончить с людьми и упряжками.

Пригнувшись к нартам, из-под руки Исмаил увидел, как пули буквально разорвали Арслана, а снег окропили капли крови. Из-под собачьих лап взметались снежные вихри. Собаки уже набрали нужный темп и уходили от преследователей. Исмаил хотел было ответить огнем на выстрелы бандитов, но раздумал, решив поберечь патроны.

Упряжки быстро преодолели открытый участок горной долины и ринулись к так называемому мосту — довольно крепкому снежному насту, накрывшему два близко расположенных отвесных склона скал-останцев. О мосте знали только он и убитый Арслан. Он же, мост, должен был стать орудием мести убийцам.

 

Глава 23

Вдалеке запрыгали отблески фар приближающегося автомобиля.

— Заметил машину? — спросил Сергей Валентинович. — Дверь не открывай плафон салона, как прожектор, высветит нас. Посмотрим, кому не спится в столь поздний час.

Автомобиль приближался на большой скорости, за ним, не отставая, следовал ещё один. Машины пролетели мимо Михайлова и Васильченко так быстро, что они едва успели разглядеть номера. На первой были дипломатические номера российского посольства.

— Ну вот, Василий Семенович уже тебя или меня ищет, а вторые номера запомни: это официальные номера местных коллег Станкова. Как видишь, Макаров не успел прилететь, а уже завел необходимые «дружеские» связи с местными контрразведчиками. Так, теперь минут через десять следует ждать их обратно. Сейчас немного продвинься вперед, где мигала сигнализация машины, там остановишься и по моей команде включишь аварийку.

В машине наступила тягостная тишина. Каждый думал о своем, но мысли неизбежно возвращались к сложившейся ситуации и только что проехавшим мимо автомобилям.

Сергей включил магнитолу. Салон заполнила тихая музыка инструментальной композиции Ласта. Михайлов немного подумал и сказал:

— Сергей Валентинович, а если нам обо всем рассказать послу. Я думаю, Владимир Васильевич все поймет.

— При чем тут посол? Ты ничего не сможешь доказать тому же Станкову или Макарову. Расскажешь им правду, но они тебе не поверят и будут думать, что ты их держишь за баранов, а сам за их спинами творишь какие-то делишки вместе с Трофимовым. Сам подумай! — срываясь на крик, пытался втолковать Сергею Васильченко.

— Хорошо, я так и предполагал. Да к тому же интересно, чем все это закончится.

— А я тебе могу сейчас сказать, что будет. В лучшем случае, если нам повезет, то на пенсии в кругу семьи мы будем с шуточками и прибауточками пересказывать эту историю как детективный роман.

— А в худшем?

— Про худшее лучше смотреть только в кино и читать книги. Поэтому мы с тобой должны сделать все, чтобы наступило это самое лучшее. Понял?

— Как тут не понять?!

Васильченко достал свой блокнот и стал быстро что-то писать. Закончив, вырвал исписанный листок и протянул его Сергею:

— На, держи. Чувствую, перед моим отъездом другого такого разговора не получится. Здесь все мои телефоны. Домашние координаты не даю, потому что буду в Москве под контролем. Все эти ребята, — он указал на список, надежны и в случае чего смело к ним обращайся, обязательно помогут. А будет возможность, дам о себе знать через дежурного коменданта Виктора Ивановича. Он мужик хороший, ты с ним контакт наладь.

Немного помолчав, добавил:

— А этот Макаров ещё тот жук. Такой прыти я от него не ожидал.

— Да и пил он прилично, а машиной управляет на узких улочках на большой скорости, как заправский автогонщик.

— А ещё какой вывод из увиденного сделаешь?

Сергей с полминуты размышлял:

— Его машина шла первой, а это значит, что только сегодня приехавший в столицу человек, ориентируется, как у себя в квартире.

— Молодец. Слушай, Сережа, давай я тебе сделаю протекцию: бросай ты эту нудную работу в МИДе и переходи в СВР — там такие башковитые ох как нужны! А? — лукаво спросил бывший офицер безопасности.

— Подумаю, но не обещаю, — с улыбкой, в тон Васильченко ответил Михайлов.

— А теперь включай аварийку, и, если кто-либо будет спрашивать, на все вопросы отвечай, что мне стало плохо и поэтому мы здесь остановились. Сначала притормозили метрах в пятидесяти сзади, так как меня начало тошнить, а потом заехали на тротуар, чтобы в нас никто не врезался.

Васильченко быстро вышел из машины, отошел на указанное расстояние, и Сергей только смог рассмотреть в свете мигающих габаритных огней согнутую пополам фигуру. Затем Васильченко подбежал к машине, размазывая слюну по рубашке, попросил Сергея выйти из машины и встать на тротуар. Сам же сел на заднее сиденье и проделал у самых колес машины то же самое, что минутой раньше.

— Все, будь готов, кто-то едет, — произнес Васильченко.

— Ничего я не вижу, — вглядываясь в темноту, сказал Сергей.

Вдруг метрах в ста сзади зажегся дальний свет автомобиля. По всей видимости, до включения фар водитель машины пробирался в кромешной тьме на ощупь. Легковушка выехала на встречную полосу и остановилась напротив машины Михайлова.

— А я вас уже было потерял, — изображая на лице радость встречи, воскликнул Макаров, освобождаясь от ремней безопасности и вылезая из машины.

— Знаешь анекдот, Василий Семенович? — поднявшись и шаткой походкой направившись к Макарову, произнес Васильченко. И, не дождавшись какой-либо реакции с его стороны, начал рассказывать:

— На подводной лодке, на глубине в сто метров идет вечерняя поверка. Боцман вызывает: «Иванов!» — «Я!» — «Петров!» — «Я!» — «Сидоров!» — Я!» «Михайлов!» — «Я!» — «Васильченко!» — в ответ молчание. Боцман опять: «Васильченко!» — опять молчание. Боцман ещё несколько раз повыкрикивал этого Васильченко, а потом стал искать его по всем отсекам подлодки. И вот в торпедном отсеке нашел этого самого Васильченко. Боцман ему: «Почему, товарищ матрос, не на вечерней поверке, почему не откликаешься?» А в ответ: «Да куда я на хрен денусь с подводной лодки, товарищ боцман!» Вот и мы, Семеныч, куда на хрен денемся в этом славном городе. Просто меня немного укачало. Сейчас чуть-чуть получшает и тронемся в путь.

— Сделаем так, — почти в приказном тоне сказал Макаров, — я отвожу домой Сергея Валентиновича, а то его уже жена ищет, все телефоны оборвала: завтра ведь в Москву летят. Вы же, Сергей Альбертович, следуйте домой. Завтра утром приезжайте прямиком в посольство, а за вашим пассажиром я заеду. В машине ничего не забыли, Сергей Валентинович? — Макаров, держа за руку Васильченко, нагнулся, осмотрел салон автомобиля, усадил своего сменщика, попрощался и уехал.

«Что-то ты уж больно шустрый, — мысленно обращаясь к Макарову, подумал Сергей. — Не прошло и получаса, как тебя отвезли в гостиницу, а ты успел позвонить жене Васильченко, вызвать из посольства дежурную машину, связаться с местной госбезопасностью, проехать домой к Васильченко, там переговорить с его женой, — настращать её так, чтобы бедная женщина начала обзванивать друзей, знакомых и сослуживцев мужа для обеспечения правдоподобности твоих слов — и приехать обратно. Чувствую, что с такой твоей ловкостью у меня уж точно будут проблемы».

Сергей бросил взгляд на часы — было уже около часа ночи. Он запустил двигатель, включил дальний свет и не спеша поехал домой.

 

Глава 24

В сыскном агентстве «Кристи и Пуаро» далеко за полночь уже в третий раз просматривали видеозаписи, сделанные камерами скрытого наблюдения у дома, где снимали жилье студенты. Кто секундомером снимал хронометраж происходивших на экране событий; кто отмечал всех людей, которые попадали в фокус объектива; кто считал оружие; кто прослушивал аудиозапись и сопоставлял её с изображением видеозаписи.

На экране было хорошо видно, как из подъезда вышел старик с «племянником». После отъезда старика ещё несколько человек вышли из дому и заспешили на работу. Камера, установленная в подъезде напротив квартиры, ничего интересного не зафиксировала — на всем протяжении съемки до конца устроенного во дворе побоища из квартиры никто не выходил и в неё не входил.

Во время боя тоже ничего интересного зафиксировано не было. Вот из окна студенческой квартиры показалась физиономия парня. «Должно быть, Палыч!» — подумал Иван Пашин, бывший старшим наряда наружного наблюдения. Палыч кому-то что-то крикнул и быстро достал помповое ружье, но выстрелить не успел — окно и стены ровной строчкой прошила автоматная очередь.

Затем в окне снова показалось ружье Палыча, и он выпустил в белый свет пять патронов. Цементная и кирпичная пыль, появившаяся в окне, показала, что нападавшие поправили прицел и их пули легли точно в оконный проем.

В другом окне людей видно не было, но два ствола, автомата Калашникова и охотничьего ружья, периодически извергали свинец и пламя. Потом короткий взмах, кадр немного дрогнул (взрывная и звуковая волна «достала» и камеру), и черно-серая дымка на несколько секунд закрыла стреляющих. Когда дым рассеялся, на подоконнике лежал убитый студент, сжимавший в руке охотничью двустволку. Второго стрелявшего в окне уже не было.

В окне рядом с лестничной площадкой появился ещё один молодой человек с ППШ в руках и выпустил длинную очередь в направлении «родственников» деда. На мгновение на лбу парня показался рубиновый зайчик лазерного прицела, и вот уже его автомат летит из окна во двор, а сам стрелок с пробитой головой, раскинув руки, падает внутрь квартиры.

Тотчас показался Палыч; прижимая к груди ружье, он стоял боком к стрелявшим и остекленевшими глазами смотрел на своего, только что убитого товарища. Рубиновый зайчик тут же взобрался ему на висок, замер на мгновение, опустился вниз, и на рукаве джинсовой куртки Палыча расплылось темное кровавое пятно, а сам он исчез в окне.

— Его крик есть на пленке, — по ходу просмотра объяснил Иван. Никто не ответил — все продолжали молча смотреть страшные кадры боя.

Помощник Пашина по тому дежурству, Володя Игнатьев, сидел с хронометром в руках и следил за таймером на мониторе.

— Остановите кадр, — попросил он заместителя директора агентства Константина Алексеевича, который сидел за пультом управления видеомагнитофона. — Смотрите, здесь что-то непонятное: по времени уже приехала милиция, сейчас они во дворе разбираются с трупами. А посмотрите на тени в квартире студентов: по крайней мере ещё два человека перемещаются по комнатам.

— Да, а по данным милиции результатом перестрелки были пятеро убитых и ни одного раненого. Что-то не сходится! — вставил Иван.

— «Давайте пойдем логическим путем!» — вставил фразу из известной комедии директор агентства Павел Николаевич Котин, до этого не проронивший ни слова.

— «Пойдем вместе!» — в тон ему, словами из того же фильма ответил Небольсин.

— Я буду рассуждать вслух. Пусть каждый возьмет лист бумаги и, если будет со мной не согласен или увидит что-то новое, пусть записывает, обсудим позже. Первое, — Павел Николаевич взял исписанный мелким почерком блокнот. — Нападение явно не связано с поручением нашего клиента, которое выполняли Пашин и Игнатьев. Я ещё ни разу не слышал, чтобы из-за угнанной машины разворачивался настоящий бой, да ещё средь бела дня. Значит, здесь мы оказались случайно, и с нашей работой эта бойня не связана.

Второе. По нашим оперативным данным, в квартире было шесть человек. Четверых мы видели на пленке. Можно предположить, что два человека, тени которых заметил Игнатьев, это недостающие из этой группы. Тогда возникает сразу же несколько вопросов. Почему они не отстреливались? Почему милиционеры сказали, что в квартире только пять трупов? Чей труп, лежащий у стены на улице: подстреленного нападавшего или выпавшего из окна студента? Все равно получается один-два лишних человека! Я не думаю, что наши люди плохо сработали и точно не определили, сколько человек находится в квартире.

Третье. Алеко сказал, что появится в окне, чтобы проверить реакцию одного из «племянников», а Иван и Владимир увидали его в окне квартиры деда. Как он туда попал, если камера не зафиксировала, что кто-то выходил из их квартиры? Да и по счету Алеко не попадает в искомое число.

Четвертое. Вы обратили внимание, что до появления, как совершенно справедливо заметил Игнатьев, двух человек в комнате опять взорвалась граната. Предположительно, конечно. И через секунды зашевелились их тени. Что взорвалось в комнате? Через двери и окна туда залететь ничего не могло — они находились под постоянным наблюдением.

Пятое. Мы знаем, что камера с обратной стороны дома, куда выходит одна лоджия из квартиры студентов, была смещена то ли животным, то ли ветром, то ли веткой. Но эта камера, как мы видели, зафиксировала какую-то квадратную тень, кроссовки, нижнюю часть джинсовых брюк и конец альпинистской страховочной веревки, спускавшейся откуда-то сверху. Если кто-то из студентов ушел таким путем, то нам просто необходимо побывать на месте и повнимательнее рассмотреть тот участок. Это нам может дать какую-нибудь зацепку для раскрутки этого дела.

Шестое. Кто такой Юрий Николаевич и какова его роль в этой операции? Телефон его мы знаем. Необходимо в ближайшее время собрать на него досье.

Седьмое. Заметьте, что снайпер с лазерным прицелом сначала решил было убрать этого, как вы сказали, Пашин, Палыча. Тот был открыт для стрельбы, а для профессионала этот Палыч как неподвижная мишень в тире. Затем стрелявший передумал и только ранил его. Почему? Куда делся раненый Палыч?

Восьмое. Кто такой «Доктор»? В чем его задача в этой операции?

Девятое и самое главное. Кто этот дедушка? Кто или что за ним стоит? Откуда у него такая охрана? Откуда такие деньги на оргтехнику и прочее? Почему на окнах его квартиры пуленепробиваемые стекла, а входная дверь шедевр нашей металлургии и электронной техники? Ведь старик — «божий одуванчик»: ездит на «Москвиче», одет по старинке, в магазине покупает только самое необходимое. Вот бы о ком узнать побольше. Но трогать его пока не будем. Судя по результатам побоища, это сопряжено с большой опасностью. К тому же, я думаю, что люди «старика», а они, видимо, из его службы безопасности, засветили наших ребят. Но это покажет время!

— А не одно ли это лицо — старик-пенсионер и «Доктор»? — спросил Небольсин.

— Об этом, как и обо всем другом, мы поговорим позже. Сейчас же ещё раз прослушаем запись разговоров милицейской опергруппы и следователей прокуратуры, а затем разъезжаемся по домам — часа через два уже светать начнет. А вы, Константин Алексеевич, с Пашиным и Игнатьевым сейчас же выезжайте на место происшествия и внимательно осмотрите обратную сторону здания и прилегающие окрестности. Я думаю, что студентам все же удалось что-то выбросить из окна квартиры, а одному из них, по-видимому, — даже скрыться. Да, и не забудьте о старушках-пенсионерках. Весьма, знаете, любопытный материал можно у них собрать.

После работы всем отдыхать. Встречаемся вечером, подведем итоги сегодняшнего дня.

 

Глава 25

Поставив машину в гараж, Михайлов в глубине двора заметил фигуру одиноко стоящей женщины с включенным маленьким фонариком, будто дающей понять ему, что пугаться её не стоит.

Соблюдая осторожность, Михайлов быстрым шагом направился к своему подъезду. Женщина посветила себе на лицо, и Сергей узнал свою квартирную хозяйку.

— Доброй ночи, Светлана Яковлевна. Что вы так поздно делаете во дворе? Зашли бы в квартиру, у вас же есть второй комплект ключей.

— Доброй ночи, Сергей Альбертович, я жду вас, чтобы предупредить: минут двадцать назад кто-то залез к вам домой.

— А вы откуда знаете?

— В нашей квартире стоит сигнализация. Один мой знакомый посоветовал установить. Если дверь открывается не фирменным ключом, а отмычкой или взламывается, то включаются свет и сирена. Но так как электричества сейчас нет и квартиру я вам сдала, то попросила переделать сигнализацию. И сейчас, если в квартиру заходит посторонний, то в моей комнате, где я сейчас живу, загорается обыкновенный фонарик и звенит будильник, которые работают от батареек. В этот раз, как только сигнализация сработала, я потихоньку пришла в наш двор и спряталась за гаражами. У подъезда стояла автомашина, в ней сидел один человек и курил. Минут через пять вышли ещё двое, у одного из них в руках был какой-то сверток. Мужчины о чем-то поговорили — я не расслышала, — потом один из них сказал в телефон или по рации по-русски: «Кое-что есть, как ты и говорил», и они уехали. Я решила дождаться вас и предупредить.

У женщины был такой вид, будто это она виновата в том, что произошло. Она все время нервно потирала руки.

— Не беспокойтесь, Светлана Яковлевна, сейчас разберемся. Говорите, это были русские?

— Да нет же, это были наши, с местным диалектом. Просто один из них говорил с кем-то по-русски.

— Понятно. Но вообще-то ничего нет такого, что может заинтересовать воров или этих незваных гостей. Давайте, Светлана Яковлевна, зайдем в квартиру и посмотрим. Я думаю, что они пытались что-то украсть у вас.

— Да, вот, совсем забыла. Я записала там номер машины, — она показала на тропинку между гаражами.

Они вернулись к гаражам, и хозяйка посветила фонариком на выведенный веткой на утрамбованной земле номер.

Три буквы номера были те же, что назвал получасом раньше Васильченко и которые относились к местной госбезопасности.

«Значит, точно, гости приходили ко мне. Но что они могли у меня искать и найти? — размышлял Сергей. — Архив деда Трофима!» — чуть не вскрикнул Михайлов и направился домой так быстро, что хозяйка еле за ним поспевала.

Войдя в квартиру, Сергей бросился на кухню, зажег керосиновую лампу, вошел в комнату и в нерешительности остановился. «Куда я эту коробку тогда засунул?» — напряженно вспоминал он.

В это время хозяйка поднялась в квартиру и с помощью своего фонарика стала осматривать книжные полки, так как, по её разумению, в доме самым ценным были только книги.

— Светлана Яковлевна, где-то здесь должна быть небольшая коробка серого цвета из-под импортной бумаги. Я там хранил некоторые свои ненужные и отработанные документы, — соврал Михайлов, справедливо полагая, что хозяйку не должно интересовать, что в той коробке.

— Я споткнулась о какую-то коробку в прихожей, когда за вами входила. Она стоит у входной двери под вешалкой.

Сергей сходил в прихожую, взял коробку и поставил её на письменный стол. Раскрывать и проверять её содержимое перед хозяйкой он не стал.

— Сергей Альбертович, вы не брали книги по древнегреческой архитектуре, быту скифов и древних славян?

— Нет, не брал. А что, нет на месте?

— Нет, на полке их нет. Значит, те люди взяли именно эти книги. Но зачем они им понадобились? Вон в том шкафу стоят книги по архитектуре, издания прошлого века. За них на рынке хоть какие-то деньги выручить можно!

— А может, они просто схватили в темноте первые попавшиеся, а потом посмотрят, да и выкинут?

— Может быть, и так. Но по своему поведению эти люди на воров не похожи.

— Да, это скорее всего не воры. В квартире они были совсем мало времени, машину с водителем оставили у подъезда, взяли первое, что под руку подвернулось. Ничего не понятно!

— Вы, Сергей Альбертович, будете заявлять о краже в полицию?

— А разве какой-то смысл в этом есть? Тут грабежи, разбойные нападения, убийства, одно из десяти дел расследуется, а кто возьмется за дело по пропаже этих книг? Наоборот, сами, скажут, книги продали или пропили!

— Я тоже так думаю. Бог с ними, с книгами. Главное — остальное все на месте.

— А может, они нас с вами хотят поссорить. Дескать, постоялец книги налево сплавляет, продает за валюту достояние народа. Дверь и замки целые. Так вот чем занимаются российские дипломаты у нас в стране?! Скандал обеспечен.

— Что ж, — вздохнула хозяйка, — сейчас и такое может быть. Но если так, то они здорово просчитались. — Она заулыбалась. — Давайте на них поведем наступление.

— Я вижу, у вас есть какой-то план!

— Я напишу заявление, они за свою наглость получат по носу.

— Дорогая Светлана Яковлевна! Давайте подождем до завтра. Как говорится, утро вечера мудренее. Завтра утром при дневном свете вы ещё раз все осмотрите, а потом уже примем решение.

На этом они и попрощались.

Закрыв за хозяйкой дверь, Сергей подошел к письменному столу, где стояла коробка с бумагами. Руки сами потянулись развязывать шпагат, как вдруг резко зазвонил телефон.

Звонил дежурный комендант по поручению офицера безопасности Макарова удостовериться, что «господин Михайлов благополучно добрался домой».

Положив трубку, Сергей вспомнил слова Васильченко и включил автоответчик на прослушивание, но на пленке не было ни одного сообщения даже за предыдущие дни, — о чем красноречиво указывала цифра «0» на телефонном дисплее.

Михайлов открыл крышку автоответчика и даже при слабом свете керосиновой лампы заметил, что микрокассета была другой, не той, которой комплектовался аппарат в магазине…

«Надо будет завтра попытаться встретиться с Васильченко до его отлета», — подумал он, устало потянулся и решил, что изучать бумаги Трофимова слишком поздно, а завтра он возьмет их с собой на работу и там спокойно полистает.

 

Глава 26

Павел Николаевич Котин включил обработанную и подготовленную аудиозапись событий, последовавших за побоищем в квартире студентов. Перед ним лежала большая схема двора и квартиры, в которой произошла трагедия. Синими тенями были обозначены студенты, которых видела и слышала группа наблюдения, синим контуром — предполагаемые лица из той же компании. Красным были обозначены нападавшие «родственники».

По этим схемам, а также видео — и аудиозаписям Павлу Николаевичу предстояло восстановить картину происшедшего, а главное, попытаться понять причину. Ведь не каждый день на улицах небольшого подмосковного городка происходит подобное, а на его памяти, включая долгие годы службы в правоохранительных органах, такого вообще не было.

Рассматривая схему и время от времени бросая взгляд на экран монитора, где мелькали эпизоды нападения, Павел Николаевич пришел к неожиданному выводу: эпицентром всего происшедшего был старик-пенсионер и его квартира. К сожалению, камеры были установлены только напротив окон и дверей квартиры студентов и не фиксировали, что творилось этажом ниже, а это внесло бы определенную ясность. К тому же прояснить кое-что может запись разговора оперативных работников милиции и ФСБ, прибывших на место преступления почти одновременно и, к немалому удивлению Павла Николаевича, работавших дружно и согласованно, чего ранее он не замечал.

Павел Николаевич включил магнитофон, приготовил ручку и блокнот для первых впечатлений от прослушивания записи. Так учил его первый учитель Сыскарь с большой буквы, прослуживший на Петровке в уголовном розыске более сорока лет.

Директор агентства начал слушать пленку с того места, когда стрельба уже закончилась и доносилась трель сирен милицейских машин, въезжавших во двор.

В прослушиваемой комнате было тихо, только время от времени слышался то ли тихий стон, то ли хрип. Затем послышались чьи-то шаги, и голос, которого раньше не было, тихо сказал: «Этот ранен, бери его аккуратно за ноги и понесли. Осторожней у окна, не засветиться бы». После этого на несколько минут в квартире воцарилась тишина.

Несколько гулких ударов свидетельствовали о том, что омоновцы или руоповцы ломятся в дверь. «Всем лежать! Оружие на пол!» — кричали они громко, вбегая в квартиру.

«Да здесь одни трупы! — раздался голос какого-то милиционера. — Два в той комнате и один в коридоре. Вызывайте оперативников, пусть приезжают и разбираются. Нам здесь уже делать нечего».

Послышались шаги выходивших из комнаты людей. Через десять минут, по всей видимости, в квартире начали работать оперативные сотрудники МВД, ФСБ и следователи прокуратуры.

«Ну что, сыщики? Давайте обмозгуем это происшествие, а то мне через полчаса докладывать городскому прокурору обо все этом безобразии. Хотелось бы знать вашу точку зрения, — сказал представитель прокуратуры. — А тот, гляди, к Генеральному сразу побежит на доклад. Дело, по-моему, громким будет. За всю мою службу не припомню такого».

«Вы скажите, что, по предварительным данным, это криминальная разборка двух враждующих группировок», — отозвался второй собеседник.

«Ну, конечно, ФСБ, как всегда, хочет побыстрее умыть руки: мол, здесь криминал, а не организованная преступность или угроза национальной безопасности, пусть милиция и разбирается», — послышался язвительный хриплый голос третьего собеседника, явно представляющего местное УВД.

Прокурор. Хватит вам переругиваться. Вот так каждое расследование начинается: ваше, наше. Да сначала никто не может сказать, к какому ведомству дело отнести.

Милиционер. А это нетрудно определить. Через недельку-другую станет ясно, что дело — «висяк», да ещё глухой. Ну, тогда это уголовка виновата, что дело не раскручивается. А как только на горизонте появится свет, так сразу же понаедут соседи. «Дело государственной безопасности забираем!» и укатили. А чтоб помочь чем-то, так кучу виз собрать надо, чтобы только к их оперативнику подойти!

Фээсбэшник. Да, брось ты. Каждое дело, на которое с тобой выезжаю, этими словами начинается.

Прокурор. Зато раскручивается. А возмущение его, как талисман. Пока не поругается — дело с места не сдвинется.

Милиционер. Ну вот, Прокуратура и ФСБ против уголовного розыска спелись. Слова сказать не дают.

Фээсбэшник. А ты говори, но по делу.

Милиционер. Мы живем в демократическом обществе, а он, посмотрите, коллеге рот затыкает!

Фээсбэшник. Вовек бы не видел этой ср… демократии во главе с самым главным демократом всех эпох и народов.

Прокурор. Вот распелся! Сразу видно, что на пенсию вскоре собираешься, потому и «хозяина» поносишь.

Милиционер. Ох, дал Бог нам «хозяина» и взял бы его к себе обратно, да побыстрее.

Фээсбэшник. Ладно, чего это мы не по делу раскудахтались. Капитан, что у нас там?

Раздался голос подчиненного офицера:

— Документов при убитых нет. При предварительном осмотре их тоже не нашли. Погибшие явно не профессионалы — об этом можно судить по набору оружия. Сейчас с коллегами из угро пытаемся выяснить, кто нападал, а кто оборонялся.

Фээсбэшник. Хорошо, идите. Проверьте их ключи. Может быть, где-то во дворе стоит их машина, а там и документы. По-моему, события развивались так: группа готовила на кого-то засаду. Как только те появились, кого ждали, один из ожидавших не выдержал и открыл стрельбу. Но те, на улице, подготовлены явно лучше. Они открыли ответный огонь и уничтожили всех нападавших из квартиры. В довершение на всякий случай бросили в окно гранату или связку гранат, только этим можно объяснить дыру в полу соседней комнаты. Это предварительное впечатление. Более точно можно сказать, когда будет проведена баллистическая, дактилоскопическая и криминалистическая экспертизы.

Прокурор. В принципе я согласен. Так и буду докладывать.

Милиционер. Давайте подождем ещё пару минут. Мои сотрудники сейчас опрашивают старушек из окрестных домов. Те с утра сидят во дворах и обязательно кое-что интересное расскажут.

Фээсбэшник. А не разбежались твои старушки от первых выстрелов?

Милиционер. Ну что ты, наши старушки-пенсионерки лучшие старушки в мире и верные помощницы милиции. Ты привык иметь дело с разного рода взяточниками, взяткодателями, хапугами-бизнесменами, руководителями, политиками и с тех высот на нашу грешную землю не спускаешься.

Фээсбэшник. Хорошо, хорошо. Где твои сотрудники?

Милиционер. А вот один из них! Представляю вам, дорогие коллеги, лейтенанта Тарасова. Только пришел из академии, а уже вскружил голову всему женскому населению УВД. Если так пойдет и дальше, то, как сказывал Салтыков-Щедрин, вскорости он увеличит население нашего города вдвое, а то и втрое. Ну, сердцеед, что тебе рассказали твои девицы?

Тарасов. Товарищ полковник, вы точно меня когда-нибудь скомпрометируете в глазах всего городского начальства.

Милиционер. Заканчивай лясы точить, по лицу вижу, раскопал что-то.

Тарасов. Да, кое-что интересное есть. Вы правы, эти старушки настоящий кладезь информации, только, если бы не этот доклад, узнал бы побольше.

Фээсбэшник. У вас, лейтенант, ещё будет время более скрупулезно поработать со свидетелями. А сейчас, пожалуйста, несколькими словами общее представление об этом деле.

Тарасов. Значит так. Стрельба началась в 9.15. Сначала во дворе на лавочках сидели парочки и по отдельности несколько молодых людей. Скорее всего они местные, потому что их видели здесь уже давно, так что они примелькались.

Пред стрельбой во дворе как раз никого не было, а несколько старушек из «башни» напротив сидели на скамейке у подъезда и от нечего делать перемывали косточки одной такой парочке, парню и девушке, которые целовались под липами.

В 9.15, а это время точное — одна старушка спросила у другой: «Который час?» — эта парочка и ещё несколько парней, все со спортивными сумками, внезапно поднялись и быстро направились к этому дому. Выйдя на середину двора у детской площадки, один из них что-то крикнул, показывая на окна какой-то квартиры. Одной моей новой знакомой показалось, что в окне был виден человек. Затем все эти молодые люди быстро вытащили из спортивных сумок автоматы с глушителями. Начали ли они стрелять первыми, свидетельницы не знают, только увидели, как из этой квартиры по ним открыли огонь. Первая же очередь попала в одного парня, ранив его в ногу. Тот без крика несколько раз перевернулся на земле и залег у детской песочницы. Было видно, что он сделал себе какой-то укол. Я так думаю, что это было обезболивающее. И как только оно подействовало, тоже включился в стрельбу.

Остальные же спрятались за стоящую во дворе машину и стреляли по окнам. Один парень добежал до двери подъезда и скрылся там.

Потом из окна в нападавших бросили гранату. Она разорвалась прямо на машине, ранив при этом девушку и одного из парней. Девушка сама отползла к другой машине, а парень, видимо, раненный в правую руку, продолжал стрелять левой.

Когда дым от взрыва гранаты рассеялся, старушки увидели, что возле дома неподвижно лежит один из тех, кто стрелял из окна.

Как только стрельба прекратилась, откуда ни возьмись, подкатили две машины, иномарки, в них загрузили раненых, и те уехали. Остальные собрали оружие и убежали через двор — там их тоже ждали машины.

Следователь. А не сказали твои свидетельницы, сколько было нападавших? Хотя определить трудно, кто был нападавшим, а кто оборонявшимся. Так сколько их было?

Тарасов. Мы ещё не всех успели опросить, но картина получается следующая. Нападавших во дворе было семеро, среди них одна девушка. Добавьте четырех водителей машин. Кроме того, по наблюдениям одной моей знакомой, а она смотрит в четыре глаза — очки носит, — было ещё двое: девушка — она стреляла через кусты сирени из короткоствольной винтовки с глушителем и оптическим прицелом, — откуда она появилась и куда исчезла, никто не видел; и ещё парень — он стоял под аркой дома напротив и что-то говорил в маленькую рацию или по мобильному телефону. Когда все закончилось и послышались сирены милицейских машин, он спокойно ушел через арку на проспект. Мы должны были встретить его, так как проезжали через эту арку во двор. Но никто из других свидетелей эту парочку не видел.

Следователь. Ну а в квартире они кого-нибудь заметили?

Тарасов. По квартире можно сказать только приблизительно, потому что некоторые стреляли, не высовываясь из окон. По мнению старушек, здесь в квартире было семь человек, да моя четырехглазая ещё говорит, что видела в окне квартиры, что под нами, ещё одного человека с винтовкой или автоматом. Тот якобы целился через стекло, но почему-то не стрелял. И опять же никто, кроме нее, этого человека не видел. Сейчас опросим всех жильцов дома напротив. Может, кто-нибудь из них выглядывал в окно во время этого побоища?

Фээсбэшник. Хорошо, а твои всевидящие дамы не видели, как кто-то из нападавших, будем так именовать эту команду во дворе, бросил гранату или что-нибудь подобное в эту квартиру?

Милиционер. Это ты насчет дыры в полу?

Фээсбэшник. Да, если эти старушки так подробно видели случившееся, тогда они должны были видеть, как бросили гранату. Чем же тогда ты объяснишь эту дыру в полу?

Следователь. То, что в соседней комнате был взрыв, ясно младенцу. На паркете видны характерные полосы от осколков гранаты, а стены, потолок и трупы ими посечены основательно. На месте же взрыва образовался пролом.

Фээсбэшник. Да, с проломом понятно: граната взорвалась, вектор ударной волны в большей степени был направлен в пол, дом старый, вот перекрытия и рухнули. Ты мне другое скажи: как сюда смогла залететь граната?

Милиционер. Я тоже только сейчас обратил на это внимание. А ну-ка, друг Тарасов, не было ли среди нападавших такого, знаешь, амбала метра под два ростом с мощными бицепсами, качка, одним словом?

Тарасов. Нет, такого не было. Все нападавшие, по описаниям старушек, примерно одного роста, около ста семидесяти пяти сантиметров; девушки пониже. Телосложение у всех среднее, у некоторых даже худощавое. А при чем здесь амбалы и качки?

Милиционер. А ты выгляни в окно и прикинь, сколько метров отсюда до той разбитой машины, за которой укрывались нападавшие!

Тарасов. Метров шестьдесят.

Милиционер. Да прибавь к этому ещё высоту четвертого этажа старого сталинского дома, к тому же размер окна — метр двадцать на полтора. По всему видно, что метнувший гранату — человек сильный, с длинными руками и довольно меткий. Ну-ка, аллюр три креста, сгоняй к своим дамам и выясни это! Живо, две минуты тебе на все про все!

Тарасов. Понял. Я мигом, товарищ полковник.

Фээсбэшник. А кроме того, такую дыру в полу может проделать только мощная граната, Ф-1, к примеру, но она тяжелая, и даже амбал на такую высоту и такую дальность её не швырнет, да ещё и под огнем обороняющихся.

Следователь. Да далась вам эта граната и дырка от нее! Вы лучше думайте, что здесь произошло и о чем каждый своему начальству докладывать будет.

Фээсбэшник. Что-то мои раны заныли. А это верный признак того, что, если разберемся с этой гранатой, то сразу же сдвинемся с мертвой точки. Капитан, свяжись, будь добр, с военкомом. Пусть высылает сюда саперов из воинской части. Вот они-то нам и расскажут, там ребята толковые, их даже в Москву, бывало, вызывали. Сейчас они все на службе, так что будут минут через десять-пятнадцать.

Милиционер. А мне сдается, что попахивает здесь не криминальной разборкой, а тем, что кто-то, скорее всего, погибшие, по ошибке нарвались на какую-то организацию и поплатились.

Следователь. Только давайте не начинайте снова валить друг на друга, кому это дело расследовать. Вы лучше мне вот что скажите: если старушка, которая самая зрячая, видела здесь, включая нижнюю квартиру, семь человек, то куда делись ещё два человека?

Милиционер. Может, они через дверь вышли?

Фээсбэшник. Нет, дверь, как только наши ребята её взломали, я осмотрел — она была закрыта на внутренний засов, если только, конечно, трупы не закрыли её за ушедшими сообщниками.

Следователь. Вот вопрос так вопрос, а вы все твердите: граната да воронка. Куда делись ещё двое? Не испарились же они в самом деле?

Фээсбэшник. А может, старушки ошиблись?

Милиционер. Вряд ли. Тарасов парень толковый. Он этот вопрос не упустит. Вот посмотришь: сегодня к вечеру будут и описания всех участников.

Капитан. Товарищ полковник, саперы приехали.

Фээсбэшник. Передайте, пусть начинают работать.

Следователь. Ну, коллеги, хватит штаны просиживать, пошли к специалистам. Сейчас, я думаю, один ваш вопрос проясним.

В динамиках послышался скрип мебели и шаги покидавших комнату людей.

 

Глава 27

На следующее утро за чашкой чая Михайлов все же решил хотя бы бегло посмотреть документы из коробки и отобрать наиболее важные для последующего изучения. Быстро развязав веревку, Сергей снял крышку и… застыл в недоумении. В коробке лежали книги.

Вынув их и разложив на столе, он убедился, что это те самые пропавшие книги по древнегреческой архитектуре, быту скифов и древних славян. На самом дне лежало несколько листов ксерокопий каких-то документов. Сергей, сложив листки и убрав их в карман, вышел из квартиры.

«Теперь все становится на свои места, — размышлял Михайлов по дороге. — Это друзья Макарова или Шевцова из госбезопасности проникли в квартиру. Один сразу же занялся телефоном: поменял микрокассеты, затем, возможно, поставил «жучок». Второй обыскивал комнаты. Найдя коробку, вынули содержимое и уложили в неё первые попавшиеся под руку книги, которые подошли по весу и габаритам. Выходит, они знали, что искать, и надоумил их не кто иной, как Макаров. Какой же из всего этого вывод? Да простой же, балда ты эдакая! — разговаривал сам собой Сергей. — Все, что говорили Трофимов и Васильченко, — чистая правда! Но откуда они узнали о коробке? Тьфу ты, склеротик, я же сам сказал Степашину, что был у Трофимова и тот дал мне почитать какие-то свои то ли мемуары, то ли документы их ветеранской организации. А Шевцов все это вытянул из Сан Саныча. А теперь вечный русский вопрос: что делать?

Вести себя как обычно: работать усердно, улыбаться, шутить, выпить пивка с мужиками и тому подобное. Дать каким-то образом знать Васильченко о случившемся прошлой ночью. Смотаться вечером к Георгию — я думаю, он знает, как найти деда Трофима. По возможности понаблюдать за действиями Макарова и Шевцова.

На утреннем совещании Трубецкой официально представил своего нового помощника по вопросам безопасности Макарова и, простившись от имени всего состава посольства с Васильченко, объявил, что Сергей Валентинович улетает в Москву сегодня через два часа. В свою очередь советник-посланник потребовал от Степашина и Михайлова в срочном порядке документы по работе с русскими религиозными общинами. В результате Сергей просидел у него битый час, так ничего и не решив.

Поняв, что все это было затеяно для того, чтобы не дать попрощаться с Васильченко, Сергей пошел на свое рабочее место.

Но и здесь сюрпризы не кончились. В консульском отделе по инициативе нового офицера безопасности произошло большое «переселение народов». Практически все работники поменяли свои кабинеты.

Сергею достался кабинет в дальнем конце коридора, напротив кабинета Степашина, в самом безопасном, с точки зрения охранника Саши, месте, так как посетитель, прежде чем попасть к Сергею на прием, проходил три пункта проверки и контроля.

«Теперь «всяк, ко мне входящий» будет трижды контролироваться Макаровым или его людьми, которые прилетают уже на следующей неделе, а в моем новом кабинете даже шепот слышен через гипсокартонную стенку. Ну, хорошо, Василий Семенович, вы ставите шах за шахом, но до конца партии ещё ох как далеко, и посмотрим, кто кому поставит мат», — с такими мыслями Сергей начал осваивать новое рабочее пространство: перенес папки с делами, повесил карту республики на стенку, установил и подключил компьютер.

Успокоившись после столь бурного начала рабочего дня, Сергей достал уцелевшие документы и стал их изучать.

Это были документы времен Великой Отечественной войны на немецком языке. Причем, если один был представлен полностью, то второй был лишь частью какого-то другого документа. Видимо, похитители в темноте вытащили не все из злополучной коробки.

На обратной стороне каждого листа был сделан перевод. Сергей обратил внимание, что переводили эти материалы сразу после войны, о чем гласили даты, поставленные под подписями переводчиков.

В первом документе сообщалось следующее:

«Директива начальника штаба при верховном командовании от 14 января 1945 года.

Совершенно секретно.

Только для высших офицеров Вермахта и РСХА. Командующему ВМС Рейха. Оперативному управлению Главного штаба Вермахта. Оперативному отделу штаба руководства войны на море.

А. Фюрер тщательно изучил возможность продвижения русских войск и их союзников на территорию Рейха и пришел к следующим выводам:

1) Помимо организации всенародного сопротивления вражеским армиям в их оперативных тылах (директива Верховного командования вооруженных сил № 003814, совершенно секретно), используя развитую систему рек и каналов Рейха, Генерал-губернаторства, Голландии и Бельгии для боевого обеспечения отрядов движения сопротивления организовать переброску разведывательных и диверсионных групп с использованием сил и средств ВМС, а именно, малоразмерных подводных лодок и буксировщиков торпед.

С этой целью Главному штабу ВМС организовать и провести в кратчайшие сроки гидрографическое исследование указанных водоемов в целях проверки возможности и целесообразности использования указанных выше средств ВМС. Особое внимание уделить районам Гамбург, Шверин, Берлин, Ганновер, Дюссельдорф, Гаага.

2) Ответственность за выполнение указанных распоряжений фюрера возложить на Главный штаб ВМС.

B. Подготовку личного состава организовать:

1) по управлению морскими транспортными средствами — силами ВМС, при этом разрешено снять необходимое количество солдат, матросов и офицеров с выполнения операции «Рыба-меч»;

2) по разведывательным, контрразведывательным и диверсионным мероприятиям среди гражданского населения — на РСХА;

3) по тем же мероприятиям в военной области — на абвер и РСХА.

Подпись — Кейтель.

Верховное командование вооруженных сил. № 003844. Совершенно секретно».

Второй документ, видимо, представлял собой выдержку из рапорта одного из командиров частей по охране Гитлера и высшего руководства вооруженных сил и партии:

«… Таким образом и произведено распределение выделенного личного состава:

А. Личная охрана фюрера:

— по разряду А — 18 человек (из них от ВМС — 1, от ВВС — 1);

— по разряду В — 64 (соответственно, 6 и 2);

— по разряду С — 282 (27 и 12), из них 11 офицеров личной охраны дуче.

В. В распоряжение рейхсляйтера Бормана:

— по разряду В — 24 (4 и 2 соответственно);

— по разряду С — 72 (13 и 7).

С. В распоряжение рейхсминистра Гиммлера:

— по разряду В — 86 (16 и 9);

— по разряду С — 165 (32 и 24).

D. В распоряжение отдела «Армии Востока»:

— по разряду С — 826 (12 и 3).

E. В распоряжение отдела «Армии Запада»:

— по разряду С — 106 (3 и 3).

G. В распоряжение службы «КОМ»:

— по разряду С — 265 (71 и 5).

H. В распоряжение службы «Резерв — Юг»:

— по разряду С — 2637 (734 и 159).

I. В распоряжение службы «Резерв — Север»:

— по разряду С — 1082 (357 и 209).

Итого выделено личного состава:

— по разряду А — 18 (1 и 1);

— по разряду В — 174 (26 и 13);

— по разряду С — 5435 (1260 и 422);

— иностранцев — 942 (из них 20 человек из личной охраны дуче).

В данном перечне, — говорилось далее в документе, — не учитывались личный состав дивизии «Бранденбург-800» и выводимые с фронта специальные подразделения национальных формирований войск СС (англичане, русские, украинцы, татары, киргизы, лезгины, арабы, литовцы, эстонцы, латино-американцы), которые были передислоцированы в указанные ранее районы заблаговременно.

В. Для осуществления данной акции разработаны следующие операции (с выделением нижеуказанных сил и средств):

1) Оперативным отделом «Армии Востока» (генерал-лейтенант ГЕЛЕН):…»

На этом документ обрывался. И хотя из всего прочитанного понять можно было немного, Михайлов уже догадался, что все финансовые возможности организации ветеранов Трофимова связаны с прошлым. А именно, с немцами, точнее с гитлеровцами. И вся «борьба против распространения фашизма», как декларировал дед Трофим, всего лишь прикрытие каких-то непонятных действий по контролю за финансовыми средствами нацистов.

 

Глава 28

Упряжки Исмаила и Дениса, таща за собой в постромках убитых и раненых собак, с трудом вытянули нарты за ледяной мост. Резиновые движители снегоходов на высокогорном льду не смогли соперничать с собачьими мускулами и когтями, и преследователи заметно отстали.

Исмаил, предвидя бегство из сакли, с самого начала все время боялся, что в случае стрельбы ненадежный мост может обвалиться и лишить их всякой надежды на спасение. Но бандиты, хвала Аллаху, вели огонь из оружия, оснащенного приборами бесшумной и беспламенной стрельбы, поэтому вековую тишину горных расселин нарушали лишь взвизгивание пуль да хриплый натуженный лай собак.

Денис хотел было пугнуть преследователей из своего карабина, но не знал, как с ним обращаться, да и грозный окрик горца уложил его обратно на прежнее место.

Исмаил специально не стал стрелять в ответ по преследователям: он понимал, что этим мало чего добьется, хотя его вооружение имело одно важное преимущество — из винтовки и карабинов старик с парнем могли вести прицельный огонь до одного километра, в то время как бандиты для поражения цели вынуждены были подходить чуть ли не на пистолетный выстрел. К тому же горы скрадывали расстояние, о чем прекрасно знал Исмаил и не знали налетчики. Поэтому они и не могли взять точный прицел. И только очередь, выпущенная знакомым Исмаила, достигла цели, уложив нескольких собак в обеих упряжках.

Недостатком исмаилового арсенала была громкость выстрела. Преследователи это прекрасно понимали и заранее обзавелись автоматами с глушителями, но старого горца не так легко провести. Именно этот недостаток своего оружия он задумал использовать для того, чтобы оторваться от преследователей, передвигавшихся на мощных снегоходах.

— Ну, кажется, пронесло, — громко выдохнув, произнес Исмаил, останавливая упряжку около торчавшей из снега скалы, по виду похожей на зубчатую башню какой-то древней крепости.

— Мы что, дальше не поедем? Ведь здесь они нас быстро достанут и выкурят! — спрыгивая с нарт и отряхивая снег с овчинного полушубка, воскликнул Денис.

— Слушай, парень, и делай, что старшие велят! Выпряги убитых собак и зарой их в снегу у скалы. А с этими убийцами я сам разберусь, распорядился Исмаил и себе под нос по-стариковски проворчал: — Ну и молодежь пошла! Все норовят старшим поперек дороги стать, да ещё и учить!

Денис, выполняя указания старика, внимательно наблюдал за его действиями. Тот подошел к вожаку собачьей стаи — большой, красивой, сильной кавказской овчарке Беку, потрепал его по загривку и смазал настойкой горных трав лапы псу и рваную рану на ухе. Затем отдал баночку с настойкой Денису и жестом показал то же самое сделать с другими собаками.

Юноша принялся за работу, а старик, — хотя уже были слышны жужжащие звуки захлебывающихся от недостатка кислорода снегоходов, — не спеша, как в замедленной съемке, вытащил из-за пазухи небольшой сверток, достал из него оптический прицел времен войны, протер его тряпочкой и приладил к винтовке.

На охоте Исмаил никогда не пользовался оптикой — зрение у него было, как у горного орла, никогда не подводило. Он бил зверя, используя механический прицел, не портя шкуры, прямо в глаз.

Но здесь был случай особый. То, что задумал старик, требовало филигранной точности в стрельбе. План Исмаила состоял в том, чтобы одним-двумя выстрелами из винтовки подрубить остов уже и без того подмытого талыми водами моста. А звуковой резонанс и снег довершили бы задуманное. Поэтому и понадобился ему снайперский прицел.

…Из-за большого валуна, свалившегося несколько лет назад с горной кручи, показались преследователи. На каждом снегоходе сидели по два человека. Одеты они были в белые с грязно-серыми разводами камуфлированные комбинезоны, которые Денис видел на бойцах московского ОМОНа.

Приблизившись к мосту, но недостаточно для действенного огня автоматов, снегоходы остановились. Было видно, как люди о чем-то переговаривались. Видимо, их несколько озадачило поведение беглецов, которые, передвигаясь по плато в полный рост, занимались собаками и поправляли поклажу на нартах, не обращая внимания на кучку людей и технику.

Сидевший позади водителя головного снегохода человек, по всей видимости, их проводник и знакомый Исмаила, показал что-то в направлении старика, привстал и дал длинную очередь из автомата. Непривычная к такому оружию рука подвела, и беззвучная цепочка пуль прошла высоко над головами отдыхавших беглецов. Первые пули упали вблизи упряжек, подняв в воздух осколки льда и встревожив лежащих собак.

Видя, что стрельба бесполезна, проводник махнул рукой, и вся кавалькада тронулась дальше.

Наблюдая за действиями преследователей, Исмаил приказал Денису отогнать упряжки за скалу и освободить собак от постромков, а сам, заранее облюбовав удобное для стрельбы место среди камней и уложив там снайперскую винтовку, быстро изготовился к стрельбе.

Первый выстрел в тишине гор показался оглушительным. Выпущенная старым охотником пуля, пробив бедро одного из бандитов, попала в мотор снегохода, и тот сразу же замер на середине арки снежного наста. Остальные снегоходы, натыкаясь друг на друга, тоже вынуждены были прекратить преследование. Бандиты находились довольно близко, и их очереди начали рыхлить снег и лед у подножья каменной россыпи, где укрылся старик.

Наблюдая за всем происходящим через импровизированную бойницу между камней, Исмаил ждал, когда первый снегоход сойдет с моста. Одна машина выбралась на плато и развернулась — её экипаж, хотя и слышал выстрел старика, не мог понять причину задержки остальных машин. Эту заминку и использовал Исмаил.

Выставив на пару секунд в бойницу ствол винтовки, он пустил две пули в основание огромного ледяного сталактита, который выполнял роль дальней опоры моста.

Денис из своего укрытия видел, как от сталактита откололись несколько кусков льда, выбитых пулями, а затем опора переломилась пополам и глыбы льда ринулись, обгоняя друг друга, в пропасть. Снежный наст, покрывший за несколько лет ледовый мост, вздрогнул, чуть осел и, увлекая за собой находившихся на нем технику и людей, скатился в бездну. Криков не было слышно — их поглотил грохот лавины.

Двое с головного снегохода стояли и, словно загипнотизированные смотрели на то место, где только что была белая твердь под ногами.

Когда оцепенение прошло, знакомый Исмаила что-то сказал своему напарнику. Тот, кивнув, заглушил двигатель снегохода. Они подняли высоко над головой свои автоматы и швырнули их подальше от себя в направлении скалы.

Исмаил, не доверяя действиям сдающихся, не спуская их с прицела винтовки, осторожно выбрался из своего укрытия. Не отрывая от них взгляда, он позвал Дениса:

— А ну-ка, Денис-джан, достань карабин и держи этих абреков на мушке! Чуть шелохнутся — стреляй!

— Зачем же сразу стрелять, Исмаил-ага? — услышав приказание старика, на сванском наречии отозвался его знакомый. — Ты же видишь, мы сдаемся на твою милость.

— А, это ты, Роин! Так я и знал, что проводником у этих татей может быть только один человек, — у которого за душой ничего святого нет. За сколько же на этот раз тебя купили?

— Ну, зачем же так грубо, Исмаил-ага? — обидчивым голосом отозвался Роин.

— Зато я сказал правду в лицо, а не за спиной. Но это твой последний проступок!

— Убить меня хочешь? А не грех тебе моих детей оставлять сиротами?

— Никто тебя, покуда стоишь с поднятыми руками, убивать не станет, а если придется сделать это богоугодное дело, то не волнуйся, о детях твоих как-нибудь позабочусь.

Видя, что дело принимает нежеланный оборот, Роин решил подойти с другой стороны:

— Знаешь ли ты, кто эти люди, которых ты заманил в ловушку и закопал в снежной могиле? Они представители власти. Их сюда прислали ловить особо опасного преступника, который хладнокровно убил своих родителей и ещё несколько человек. Власти поймут, что ты соблюдал закон гостеприимства и не знал, кто этот парень, а о погибших мы скажем, что они попали под лавину. К тому же за этого парня дают хорошее вознаграждение — десять тысяч американских долларов. Мы их с тобой поделим, — все больше распалялся Роин, видя, что старик внимательно его слушает. — Ты купишь дом в районном центре, будешь работать проводником, ведь лучше тебя гор никто не знает…

— Хорошо, я тебя понял. Речь твоя пришлась мне по душе, и я подумаю над твоим предложением. Только вот скажи мне…

— Слушаю тебя, Исмаил-ага, — подобострастно вставил Роин.

— Не перебивай старого человека! Если тот, кто стоит позади тебя, представитель власти, то что нам с ним делать? Он же все видел!

Последние слова старика заставили предателя подумать: «Стало быть, и для тебя деньги немало значат в этой жизни!»

— Ты, Исмаил-ага, не волнуйся! Где похоронены остальные, там найдется место и для этого. Пусть эта работа останется за мной, — Роин настолько был уверен в своих предположениях, что вмиг опустил руки и приосанился.

— Хорошо, я все понял. Тогда скажи, как ты собираешься воскресить мне моего приятеля Арслана? А ещё скажи, как это люди власти, которых ты воровским способом привел к моему дому, не говоря ни слова, начали стрелять и убили ни в чем не повинного старого человека, который не был вооружен и не мог, даже если бы и хотел, оказать сопротивление? И какая же это власть, которая позволяет такому человеку, как ты, лишать жизни своего соседа?

По мере того, как Исмаил задавал вопросы, голос его повышался, а на последнем слове от звукового резонанса с горы сорвался камень, и грохот поставил точку в речи старика.

— Что ты, что ты? Мы сами с тобой здесь, в горах, высшая власть. Над нами только Аллах, а это неверные: чем больше их сгинет в наших местах, тем лучше для нас, — побледнев, пробормотал Роин, сообразив, наконец, что все обстояло совсем не так, как ему представлялось. Он опасливо поглядывал то на Исмаила, то на юношу с карабином в руках. Денис и второй преследователь не понимали, о чем говорят два горца, но повышенный тон разговора одного насторожил, а другого напугал. Напарник Роина, парень лет двадцати, стоял неподвижно с поднятыми руками и украдкой поглядывал на брошенные в снег автоматы, примеряясь, как бы сподручнее достать один из них, поскольку, по всему было видно, дело оборачивалось не лучшим образом.

Поняв его намерения, Исмаил обратился к нему по-русски:

— Гляди, парень! У меня не забалуешь! — и повел в его сторону винтовкой.

 

Глава 29

…С июльских приключений Сергея прошел почти месяц.

Жара стояла по-прежнему сильная, работа шла своим чередом. Поток российских граждан, а для Михайлова — ветеранов и бывших военнослужащих, не только не иссякал, но даже несколько увеличился.

Дед Трофим по-прежнему не давал о себе знать. Ни Шевцов, ни Макаров, ни Головачук не проявляли мало-мальски заметного интереса к работе Михайлова и его связям.

Со дня приезда новых охранников прошло уже две недели, но ничто не указывало на то, что они являются оперативными работниками ФСБ и ведут какую-либо работу среди персонала посольства.

Неделю назад закончили техническое обслуживание служебной машины Сергея, и он не заметил никакого улучшения в её работе. Даже наоборот: как ни пытался Михайлов разогнать машину, больше шестидесяти километров в час она не выжимала — сказывалась умелая рука «хороших» технарей.

Ответ на запрос по поводу проверки анкетных данных Игоря Вячеславовича Трофимова пришел от начальника московского ГУВД с положительными выводами. Сергей уже оформил и заверил у Трубецкого список ветеранов на получение медали Г. К. Жукова. Фамилия Трофимова фигурировала в нем одной из первых. Оставалось только ждать, когда объявится сам проситель.

Утром первого сентября на совещании Трубецкой объявил о предстоящей поездке в Турцию. Эти поездки проводились регулярно, потому что посольство закупило несколько автомашин турецкой сборки, но в республике не было налажено обслуживание иномарок, и их ремонтировали в Турции. Этот случай старались использовать, покупая там все: от служебных машин до продуктов питания, дешевых кожаных и галантерейных изделий и золотых украшений.

В списки счастливчиков, собирающихся в соседнюю страну, попал и Михайлов. Видимо, указание посла осталось в силе для Макарова, занимавшегося составлением этого списка. Кроме того, хотя в списке были дипломаты и более высокого ранга, чем офицер безопасности, но именно он был назначен старшим группы.

До поездки оставалось два дня, и Сергей решил в оставшееся время подольше задерживаться на работе, чтобы подогнать все хвосты.

Однажды в конце дня, когда все работники консульского отдела уже разошлись по домам, а в комнате охраны сидели и пили чай охранник Саша и один из телохранителей посла Алексей, в приемную вошел посетитель.

Это был мужчина лет тридцати пяти, как говорят сыщики, без особых примет. Вел он себя уверенно, наверняка зная, куда надо обращаться.

Михайлов как раз в это время освобождал свой кабинет от лишних стульев, которые он брал накануне для одной делегации, и услышал, как посетитель настойчиво просился на прием именно к нему.

Саша уже взял у этого гражданина удостоверение личности и заносил данные в книгу записей посетителей. Алексей же проявлял настойчивое желание узнать цель столь позднего визита, почему нужен именно Михайлов и откуда известно, что нужный посетителю сотрудник после окончания рабочего дня все ещё находится на рабочем месте. В противном случае он грозился не пустить его дальше входной двери консульского отдела и вызвать наружную охрану из местной государственной безопасности.

Мужчина ничем не показывал, что хоть сколько-нибудь испугался угроз Алексея, и на все его вопросы отвечал, что у него дело к Михайлову и только ему он все объяснит.

Неизвестно, чем закончился бы их разговор, не войди в это время Сергей в комнату охраны.

— Пусть посетитель пройдет ко мне в кабинет, — не терпящим возражений тоном сказал он.

— Но, Сергей Альбертович, у меня инструкции. В вечернее время после работы никого из иностранных посетителей в консульский отдел не пускать, а если такая необходимость возникнет, то проверить, чтобы посетители ничего, что может угрожать безопасности дипломатического состава, с собой не имели, — по-военному отчеканил выдержку из инструкции Алексей.

Сергей обратился к посетителю:

— У вас с собой что-нибудь подобное имеется?

— У меня с собой ничего нет, только пакет.

— Что в пакете? — взял в руки инициативу Михайлов.

— Только бумаги, — сказав это, посетитель вынул средних размеров конверт и, открыв клапан, показал его содержимое. Там лежали сложенная в несколько раз газета, блокнот и несколько листков.

Сергей обратил внимание, как Алексей буквально впился взглядом в документы. Казалось, ему хотелось вынуть их из конверта и прочитать.

— Ну, я думаю, формальности мы уладили, — сказал Михайлов и жестом пригласил посетителя в свой кабинет. Краем глаза Сергей заметил, что телохранитель кивком головы подал знак охраннику, и тот, немного запинаясь, обратился к дипломату:

— Сергей Альбертович, в удостоверении гражданина Самойлова не указано место жительства!

— А разве в журнале посетителей есть графа «место жительства»? Что-то я этого не припомню! — парировал Михайлов.

Сергей сразу узнал в посетителе Георгия. Видимо, какую-то значимость этого посещения поняли и те, кто «охранял» молодого дипломата.

 

Глава 30

Парень не внял предупреждению Исмаила. Он совершил головокружительный кувырок, через правое плечо, прикрываясь небольшой снежной дюной, распрямившись в воздухе, стрелой пролетел метра два-три и, сгруппировавшись, накрыл телом ближайший к нему автомат.

Он был настолько поглощен своей целью, что не услышал команды «Хоп!». Тут же от скал отделилась большая серая тень и, оттолкнувшись от камней, где сидел Денис, полетела парню наперерез. Как только тот накрыл своим телом автомат, прикидывая, в какую сторону перевернуться, чтобы избежать пули Исмаила и открыть по нему огонь, его буквально вдавила в мелкий снег пятипудовая туша Бека. Парень такого не ожидал и теперь лежал, ошеломленный ударом пса, не осмеливаясь даже шевельнуться.

— А ну, гад, руки вытяни вперед и помедленнее, если не хочешь, чтобы Бек откусил твою дурную голову, — скомандовал Исмаил, довольный действиями своего друга и любимца. — Одно в толк не могу взять: на охоте Бек, если прыгает сверху на горного козла, барана или волка, сразу же ломает ему хребет, а ты живой. Странно!

— Наверное, бронежилет у него, — сказал до сих пор молчавший Денис.

Через несколько минут связанные Роин и его напарник сидели у камней, и Исмаил приступил к допросу.

— Начну с тебя, предатель! Рассказывай, как перед Аллахом, Роин, как ты оказался среди этих бандитов! И без брехни, ты же знаешь древний способ горцев проверить, кто лжет, а кто говорит правду? — сказав это, старик вынул из своей сумки кусок воска горных пчел и залепил им уши молодого напарника Роина, а затем надел ему мешок на голову, отчего парень начал ерзать по снегу, видимо, подумав, что его сейчас будут убивать.

— Давай рассказывай!

— Все, как перед Аллахом!

— Не беспокой имя Аллаха своим вонючим ртом! Говори по делу и по-русски, чтобы Денис-джан слышал, — он не последнее лицо в этом деле.

— Значит, было так. Два дня назад, под вечер мой сосед привел ко мне человека, который назвался Виктором. Так вот, этот Виктор сказал, что он и его люди разыскивают одного преступника, который находится в бегах. Они его уже давно выследили в наших предгорьях и загнали в ущелье Карачай. Но, облетев ущелье на вертолете, найти его не смогли. А потом долго стояла плохая погода, и поиски они прекратили. Я поинтересовался, какое же преступление совершил этот парень, — Роин кивнул на Дениса, — он показал мне его фотографию. «Он убил своих родителей, учителя, милиционера и украл у него важные документы. Поэтому он нам нужен живой или мертвый, но только так, чтобы мы смогли его опознать и отвезти в Москву».

«А какая помощь от меня требуется? Ведь если этот парень в Карачае, то горы там доступные и неопасные, и вы сами его можете поймать, потому что перевалов там нет», — спросил я.

«Наши люди с горами не знакомы, а этот убийца в отчаянии может перевалить и через эти горы. Если не найдем его здесь, придется перемахнуть и нам эти горы, но найти нам его обязательно нужно».

Я думал, что эти люди из милиции или ФСБ, а помогать государству даже в таком богоугодном деле мне не хотелось. Я решил было от них отвязаться, сославшись на трудности и необходимость зарабатывать тяжким трудом на хлеб насущный. Виктор меня понял и сказал:

«Мое руководство готово оплатить услуги проводника. Вот аванс!» — и он достал из нагрудного кармана пачку долларов и по одной купюре выложил передо мной — там было десять тысяч. Ты же знаешь, дорогой Исмаил-ага, как моей семье тяжело живется, вот шайтан меня и попутал. Я согласился стать проводником у Виктора и его людей.

— Ты не пытайся меня разжалобить. Как ты живешь, у нас все знают. По делу говори!

— Я по делу и говорю. Здесь я сразу понял, что это не милиция, и к ФСБ они никакого отношения не имеют: у тех такие деньги не лежат просто так в карманах. Но отступать было некуда — деньги были уже у меня. Видя, что я согласился, Виктор достал карту наших гор. Интересная такая карта, вся из фотографий сделана, на ней даже стадо архаров было видно. Виктор спросил: «Куда он мог деться из ущелья горный Карачай?»

«Если, — говорю, — кто и мог указать правильную дорогу через горы, так это только наш всеми уважаемый Исмаил-ага и я. Другие местные жители этот путь не знают. Но Исмаила-ага сейчас в долине нет, он в горах. И если ваш преступник сумел перебраться через горы, то искать его следует только там, где сейчас живет этот горец со своим напарником Арсланом, да позаботится о его душе Аллах!»

«Значит завтра, если позволит погода, — распорядился Виктор, — ты поведешь часть наших людей в горы, а чтобы наше дело сильно не затягивать, полетите на вертолете к вашему Исмаилу, я же с другими обшарю ущелье Карачай. И запомни, если ты поможешь нам найти этого человека, получишь ещё столько же, понял?»

— Вот и все, как перед Аллахом исповедался. Дальше ты сам все знаешь, Исмаил-ага, — закончил свой краткий рассказ Роин.

— Хорошо, тебя я выслушал. Теперь послушаем, что нам твой товарищ по несчастью расскажет, — с этими словами Исмаил снял мешковину с головы парня и вытащил воск из ушей.

— Как тебя зовут, парень?

— Называйте как хотите, хоть Тимохой.

— Значит Тимофей. Ну, рассказывай!

— А что рассказывать? — начал наглеть Тимоха.

Исмаил двинул парня стволом винтовки в живот. Послышался глухой звук удара винтовки о металл бронежилета, и старик, поняв свою оплошность, развернул оружие и прикладом слегка проехался по челюсти пленника.

— Спрашивайте, буду отвечать, — уже испуганно проговорил Тимофей.

— Кто ты, откуда?

— Об этом говорить не буду, вам это неинтересно.

— Хорошо, оставим этот вопрос. Кто такой Виктор?

— Не знаю. Приехал из Москвы, а нам приказали выполнять все его распоряжения. Расспрашивать у нас не принято — вмиг рассчитают по всем статьям.

— Что вы делаете здесь в горах?

— Нам только сказали, что вот этот парень, — он кивнул подбородком в сторону Дениса, — украл у какого-то мента в Москве важные документы. Мы должны были найти эти документы и притащить парня живого или мертвого.

— Понятно. А ещё какие преступления он совершил, вам говорили?

— Нет, речь шла только о документах. Даже описали папку того мента, в которой они находились.

— Где сейчас Виктор?

— Он остался с основной группой и осматривает ущелье.

— У вас была с ним связь?

— Да, у нас была станция спутниковой связи, но она вместе с остальными рухнула в пропасть.

— Как давно вы ищете этого парня?

— Да уже больше месяца, наверное. Точно я сказать не могу. Нас подключили только тогда, когда москвичи обстреляли его из вертолета в горах. Но говорят, что шли за ним по пятам от самой Москвы, а только взять никак не могли. Слышал даже, как Виктор ругался, что какая-то неведомая сила помогает этому парню. Уходил от его ребят прямо из-под носа.

— Откуда у вас вертолет, снегоходы, оружие и горное снаряжение?

— Были бы деньги, — ухмыльнулся Тимофей, — а техника найдется.

— А точнее?

— Техника наша, но откуда, поверьте, не знаю. Вертолет — старый милицейский: на нем до сих пор ГАИ написано, с трудом перемахнули через хребет. Была бы машина поновее, вопросы сейчас задавали бы не вы.

— Слушай, Тимоха, напрасно ты такой наглый. Твой проводник тоже поначалу наглел, а сейчас сидит в обгаженных подштанниках и радуется, что живой.

Роин нервно ерзал по снегу.

— А знаешь, Тимоха, что вот этот человек, — Исмаил указал на проводника, — полчаса назад хотел отправить тебя к твоим товарищам на тот свет?

— Да, видать, они с Виктором одного поля ягоды: перед отлетом тот приказал, как только найдем парня и вызовем вертолет за группой, этого жирного борова оставить в горах навеки.

— Ну, мы не такие кровопийцы, как ты с Виктором, оставляем вам вашу поганую жизнь. Кстати, когда прилетит вертолет?

— Если связи не будет, то завтра в три часа после обеда. А так — по нашему сигналу.

— Хорошо, значит, у нас ещё есть время. Слушайте, вы, холуи продажные. Вашей крови нам не нужно. Только боюсь, что, оставшись вдвоем, вы друг дружку порешите почем зря. Сделаем так. На веревках я спущу вас с гор в долину с разных сторон скалы. В этом случае вы не встретитесь. Роин горы малость знает, на время укрыться сможет. А ты, Тимофей, после спуска дуй прямо на север. К концу дня выйдешь на то место, где вас вертолет выгружал.

— Неужели вы нас отпускаете? — тихо спросил Тимофей.

— Да, мы вас отпускаем, но накажут вас ваши же бандюги, вроде Виктора. Так что это не спасение вам, а тяжкое наказание. Останетесь живы, считайте, что крупно повезло. Ну а порешат вас ваши же дружки, за то не обессудьте заслужили.

На этом Исмаил закончил разговоры с пленниками и, как и обещал, спустил их с разных сторон скалы. Сделать ему это труда не представляло, так как огромнейшие клыки Бека не давали помышлять Роину и Тимофею ни о чем другом. Затем Исмаил и Денис осмотрели трофейный снегоход, достали из его багажника альпинистское снаряжение, а саму машину со сложенными в неё автоматами засыпали снегом у подножья каменной гряды.

— Пригодится когда-нибудь, — пояснил Исмаил.

Проделав эту работу, они расстелили спальные мешки и заснули в окружении собак, не опасаясь больше своих преследователей.

 

Глава 31

Войдя в кабинет, Георгий осмотрелся и сел на предложенный стул.

— Самойлов Иван Иванович, — представился он. — Я к вам по вопросу оказания помощи общине молокан, проживающей в горах на востоке республики.

Георгий сейчас говорил совершенно без акцента.

— Слушаю вас, Иван Иванович, — делая ударение на имени и отчестве Георгия, улыбаясь, ответил Сергей, а сам внимательно наблюдал за его действиями.

Тот, продолжая говорить о тяжелой судьбе молокан, достал из пакета блокнот, вырвал листок, положил его на чистую поверхность стола и быстро что-то написал.

Михайлов, в тон Самойлову, бросая реплики по ходу беседы, взял протянутый листок и прочел.

«Вам передает большой привет Игорь Вячеславович. Он просит извинения за доставленные хлопоты и рад вашему согласию на его предложение в отношении немецкого языка. И ещё просит о небольшом одолжении во время вашей поездки в Турцию».

Сергей взял карандаш и ниже написал: «Я также приветствую Игоря Вячеславовича. Но куда он пропал? В самую ответственную минуту не смог его найти!»

«Он вынужден был срочно уехать. К нему стали проявлять повышенный интерес. В ближайшее время, а именно после вашей поездки в Турцию, он обязательно с вами встретится».

«Передайте Трофимову, что у меня дома небезопасно. Месяц назад в моей квартире произошел инцидент, во время которого пропали бумаги, которые он мне дал», — быстро отписал Михайлов.

«Он в курсе, не беспокойтесь. Впредь, если у вас будет что-либо срочное, это можно передать через вашу квартирную хозяйку».

За время этих письменных переговоров Сергей не переставал удивляться, как они не потеряли нить разговора о молоканах.

«В посольстве некоторые сотрудники, — продолжал писать Михайлов, очень интересуются Игорем Вячеславовичем. Я думаю, это связано с его прошлой работой или его архивами».

«Я это ему передам. Спасибо».

«Вы сами будьте осторожны. Эти ребята на выходе вас так просто не отпустят».

«Понимаю. Я попрошу вас проводить меня до выхода. На улице уже темнеет, попробую от них оторваться».

В это время раздался стук, и в приоткрытую дверь показалась голова Саши.

— Сергей Альбертович, не хотите ли чайку для себя и вашего гостя? Мы с Алексеем как раз свежий приготовили.

Гость отказался, а Сергей, видя, какими глазами Саша смотрит на исписанные листочки, сложенные стопкой на краю стола, ответил:

— Спасибо, Саша, но мы уже почти закончили.

«Что-то они сегодня слишком добрые, как бы нам их доброта боком не вышла», — быстро написал Сергей, как только дверь за охранником закрылась.

Самойлов кивнул, давая понять, что полностью разделяет его опасения.

«А что от меня нужно Игорю Вячеславовичу в Турции?»

«Все написано на таком же листочке в газете. И еще: Игорь Вячеславович просил передать, что если вы по каким-то причинам откажетесь нам помочь мы поймем и к вам никаких претензий не будет».

«Я выполню все, что в моих силах. Самому интересно, что из этого получится!»

Прочитав последнюю запись Сергея, Георгий кивнул, собрал все листочки, положил их в пепельницу и поднес зажигалку.

Мгновенная вспышка ярко-желтого огня, и от листков бумаги не осталось и следа.

Самойлов — Георгий взглянул на Михайлова, улыбнулся и протянул ему блокнот, из которого были вырваны эти листки.

— Пригодится, — еле слышно прошептал он.

Сергей сунул конверт с блокнотом в кожаную папку, и они направились к выходу.

У входной двери стояли Саша и Алексей, курили и тихо разговаривали с двумя молодыми парнями. Попрощавшись с ними, Сергей и Самойлов пошли к автомобильной стоянке.

— Ну, всего доброго, Сергей Альбертович, и пусть у вас будет удача в парусах вашей жизни, — с местным акцентом произнес Георгий.

— И вам всего хорошего! Вы на чем будете добираться?

— У меня в двух кварталах отсюда машина, проверю, чтобы за мной никто не увязался, и поеду домой.

На том они и распрощались.

Сергей вошел в здание посольства, чтобы сдать ключи от кабинета.

Дежурный комендант Виктор Иванович, увидев Михайлова, вышел из дежурки и тихонько сказал:

— Вам привет от Сергея Валентиновича, у него все в порядке. И ещё я вас хочу предупредить. Алексей звонил полчаса назад Макарову. Тот прилетел сюда взвинченный, о чем-то переговорил по телефону с Шевцовым и вызвал остальных ребят-телохранителей. Каждому из них по его приказу я выдал по машине, и они куда-то укатили. Но и при разговоре, хотя говорили тихо, я слышал вашу фамилию. Видно, в отношении вас на сегодня что-то намечается. Так что, если у вас есть какие планы на вечер, будьте осторожны.

— Спасибо вам, Виктор Иванович!

Михайлов взял ключи от своей «шестерки», и, раздумывая, задержался в дверях дежурки:

— Виктор Иванович, можно я у вас до завтра оставлю эту папку. Что-то неохота домой её тащить в такое время, а если электричества не будет, то все равно работать не придется.

— Я вас понял, Сергей Альбертович. Все будет в сохранности. Если вы завтра к моей смене не приедете, то я здесь задержусь, и ваша папка будет со мной.

На улице уже стояла непроглядная тьма, электричества ещё не было, но на душе у Сергея было весело.

«Хороший сегодня день. Хорошо, что я здесь кому-то нужен. Хорошо, что есть люди, которые о тебе помнят и беспокоятся», — размышлял Михайлов, направляясь к машине.

 

Глава 32

…Когда вновь проглянуло утреннее солнце, Исмаил и Денис тронулись в путь, придерживаясь берега «ледяной реки», как старик называл длинный, в несколько километров ледяной желоб, покрытый в отдельных местах крепким снежным настом. Вначале местность была пологой с почти неприметным подъемом, но уже к вечеру первого дня она стала переходить в отдельные, все более высокие холмы, а затем в скалистые, покрытые лишайниками и мхом горные скалы.

Еле заметная тропа извивалась меж дикими нагромождениями скал-останцев столь крутыми и причудливыми петлями, что, как казалось Денису, следуя по ней, они по крайней мере втрое удлинили свой путь, сделав его при этом и для людей, и для собак более трудным.

Но Исмаил отлично знал здешние места и тропу, по которой уверенно вел нарты, держа нужное направление по одному ему известным приметам.

Узкая тропа вела их мимо скал и расселин, то спускаясь вниз, то поднимаясь, пока к вечеру не уперлась в пещеру, до половины занесенную снегом, который, подтаяв за день, образовал вокруг неё ледяное полукольцо.

Используя ножи и альпинистские колья, взятые из багажника снегохода, путники поднялись по ледяной стене в пещеру и перетащили туда собак, нарты и поклажу.

Денис зажег протянутый стариком факел.

— Только не пугайся, Денис-джан, — успел сказать Исмаил, потому что юноша, осветив вход в пещеру, от испуга чуть не выронил факел из рук. У входа в пещеру, как бы охраняя её от непрошеных гостей, он увидел два трупа в немецкой военной форме, известной Денису по фильмам о Великой Отечественной войне.

— Ты их не бойся. Это вояки из гитлеровского корпуса «Эдельвейс». Видно, здесь охраняли склад и замерзли. Видишь, сидят в обнимку. Я давно к ним привык, и ты привыкнешь. Когда я сам забредал в эти края и устраивался в пещере на ночлег, разговаривал с ними, как с живыми. Уже, считай, полвека здесь сидят, а все молодые. Принесла их нелегкая в наши края!

Денис поближе рассмотрел солдат. Действительно, это были молодые ребята, может, чуть постарше Дениса, но бывалые: на альпийских куртках виднелись какие-то нашивки, а у одного на шее висел крест.

— А как они сюда попали? — поинтересовался Денис.

— Трудно сказать. На войне ведь всякое бывает, — задумчиво произнес Исмаил. — Я тогда молодой ещё был. Выполнив одно поручение командования, я возвращался через горы. Но там, — он показал на горный хребет, откуда они только что пришли, — уже неделю шел сильный снег, и я пошел вдоль хребта. Командир, посылавший меня на задание, под большим секретом поведал, что в этих местах в самом начале войны солдатами был заложен тайный склад с оружием, боеприпасами и прочим снаряжением. На обратном пути я должен был его разыскать и проверить на месте, что и как.

— У командира, что, не было карты или схемы, где был обозначен этот склад?

— Наверное, не было у него ничего. Ведь склад устраивали в начале войны, в первой попавшейся подходящей пещере. А обстановка в то время была жуткой. Тех, кто здесь работал, отправили на передовую, и они в первые месяцы войны погибли. Начальники старались держать место склада в голове бумаге боялись доверять, да, видать, и сами сгинули. А моему командиру кто-то назвал примерный район, вот он меня и озадачил этим поручением. Я тогда горы знал уже неплохо и наметил себе, где бы я сам устроил этот склад.

Неделю, помню, лазил по местным скалам, — а их здесь немало, — но нашел её, уже с этими околевшими немцами. Отчего они замерзли, никак не могу взять в толк.

Немцы, видимо, с помощью местного проводника или сами наткнулись на этот склад. И так он им понравился, что сделали здесь и свой собственный. Они притащили сюда большой запас дров и керосина, а продуктов, тушенки и других консервов здесь и без того хватало. Вот и говорю, что странно, как они могли замерзнуть, если были дрова, керосин, спички и продукты. Здесь какая-то другая причина.

Денис ещё раз подошел к немцам и осветил их факелом.

— А документы у них не смотрели?

— Да вон на ящиках их солдатские книжки лежат. Если по-немецки читать умеешь, посмотри, а то и возьми с собой — может, в будущем и пригодятся. Вдруг найдешь их родственников? Но про склад никому ни слова: здесь оружия, автоматов, пулеметов, винтовок, боеприпасов — не пересчитать. А времена сейчас лихие: потянутся лиходеи всякие, только худо будет простому человеку. Конечно, склад этот можно и взорвать, да только я тоже им иногда пользуюсь.

Денис прошел глубже в пещеру. Мерцающий свет факела прыгал по покрытым инеем каменным стенам. В начале, в довольно широком проходе, лежали огромными штабелями дрова. Дальше проход вел в большую комнату, из которой тянулись два узких тоннеля. Вдоль стен комнаты в определенном порядке рядами стояли ящики, окрашенные в белый цвет, с германским орлом и маркировкой на боках. На каждом блоке ящиков была прикреплена бумага, типа описи.

Денис заглянул в отвод и тоже увидел оружие, но уже советского производства. Дальше идти не хотелось. Немного потоптавшись на «советском» складе, он вернулся к Исмаилу.

Старик к этому времени развел огонь и в старом медном котелке варил похлебку из консервов пятидесятилетней давности.

— Открой-ка консервы из того ящика и дай собакам, они их заслужили, распорядился он.

Собаки, видно, не однажды были в этой пещере, потому что не боялись мертвых солдат и заискивающе поскуливали, зная, что им достанется на ужин.

Путники поели, подложили в костер охапку дров и легли спать.

На другой день, перемахнув Главный хребет, они начали спуск. Тропа пошла резко под уклон и к ночи вывела их к истокам реки. Еще через день, когда позади остались гряды холмов, Исмаил и Денис достигли своей цели.

На ночь они остановились в разрушенном войной доме на окраине брошенной деревни. Исмаил предупредил, чтобы Денис огня не разводил, а сам ушел разведать обстановку.

Вернулся он не один, а с местным жителем, с которым, видно, был хорошо знаком. Войдя, тот поздоровался с Денисом и, представившись Гибоем, сразу же на ломаном русском начал:

— Какой большой ты человек, Денис-джан! О тебе знают даже здесь, у нас.

— Как знают, кто? — удивился парень.

— Да ты не беспокойся! Видно, ты кому-то здорово наступил на лапу, или, по-вашему, на любимый мозоль. Во всех предгорных селах и деревнях развешено предупреждение о том, что органы правопорядка ведут поиски местного убийцы, точь-в-точь похожего на тебя, но малость пополнее. А зовут его Денис. Фамилию его не указывают: якобы у него документов сейчас нет, но он постарается выправить себе новые.

— Но самое интересное в этом деле то, — сказал слово Исмаил, — что свои преступления он совершил здесь, в столице этой республики. Догадываешься, что он натворил?

— Догадываюсь, — мрачно ответил Денис. — Значит, тот парень был прав и меня будут искать повсюду, пока не найдут.

— А ты не отчаивайся! Эта бумажка, расклеенная здесь, честному и здравомыслящему человеку говорит о многом. И главное, твоей вины нет, а все это подстроили хозяева тех бандитов, да попадут их души в руки шайтана! подняв руки к небу, помолился Исмаил.

— А когда появилась эта листовка? — спросил юноша.

— Ее развесили какие-то незнакомые местным жителям люди два дня назад — сказал Гибой, — Наш участковый об этом не знал, но завтра я выведаю у него, по чьему распоряжению развесили эти бумажки и что это за убийца. А сейчас вот поешьте южных фруктов. Небось баранина уже надоела?

Гибой протянул корзинку, доверху наполненную яблоками, грушами и сливами.

— Как вкусно, — пережевывая сочную мякоть яблока, по-детски сказал Денис. — В Москве такие дорого стоят, не всякий может купить.

— Вот и хорошо. Перекуси и ложись спать, — распорядился Исмаил, — а мы ещё немного поговорим.

Было тепло, и Денис впервые не просыпался от холода, спокойно проспав всю ночь. Разбудил его утром Гибой. На импровизированном столе лежала нехитрая снедь, и было видно, что старшие уже поели.

Денис вышел из дома и увидел, что Исмаил уже готов продолжать путь. Все собаки, кроме Бека, были повязаны одним постромком и мирно лежали на траве у густых кустов.

— Почему меня раньше не подняли, Исмаил-ага? — спросил старика Денис.

— Потому что на этом месте наши пути расходятся. Опять старших хочешь перебивать? — увидав, что парень открыл было рот, проворчал старик. — Ты лучше слушай и мотай себе на ус. Гибой отведет тебя к одному человеку, которому я доверяю. О тебе и твоей истории он уже знает и готов оказать помощь. Ты же чти его и оказывай уважение. Он ненамного младше меня — будет тебе за отца. От него узнаешь, какие сейчас дела у тебя дома в Москве и как там твоя сестра. А я возвращаюсь домой. Нужно похоронить Арслана. От меня получай подарок. Бек, ко мне! — позвал он собаку.

Бек тут же поднялся и подбежал к старику, виляя хвостом.

— Вот, отдаю тебе своего друга. Пусть он станет и для тебя хорошим товарищем и защитником. Кстати, эту собаку подарил мне тот человек, к которому ты идешь. У него есть точно такая же — они с Беком родные братья и обучались этим человеком вместе. Бек понимает все русские команды и ещё на каком-то иностранном языке, ну, а я выучил его своему наречию. Так что вы поймете друг друга.

Исмаил нагнулся над Беком, потрепал его по загривку и начал с ним разговаривать на своем языке. Казалось, пес понимал все, что ему говорилось, и взволнованно поскуливал. Он то и дело оглядывался на Дениса и порывался лизнуть Исмаила в лицо.

— Ну, пора прощаться, и в путь, — поднявшись, сказал Исмаил. Он по местному обычаю расцеловался с Гибоем и крепко обнял Дениса.

— Я на тебя рассчитываю, парень. Не подведи и не осрами старика. А захочешь прийти ко мне в гости — в дороге ты сдал хороший экзамен на знание гор, тропу неплохо выучил, в случае чего до пещеры дорогу сам и без провожатых найдешь. Кроме того, Гибой или тот человек знает, как меня найти. Только в старом жилище меня не ищи — сам знаешь, почему. И помни, старый Исмаил всегда готов оказать помощь тебе и твоим друзьям, — в глазах старика стояли слезы. — Я тоже, если на то будет воля Аллаха, постараюсь бывать у вас. Ну, все, слишком долго прощаемся, не по-мужски. Свидимся!

Помахав на прощанье и взяв постромок, Исмаил направился с оставшимися собаками в сторону гор. Бек стоял рядом со своим новым хозяином и смотрел вслед уходящему старику, пока тот не исчез в перелеске.

Вечером того же дня Гибой и Денис постучались в ворота дома в престижном районе столицы республики.

 

Глава 33

Во дворе, подойдя к свой «шестерке», Сергей обратил внимание, как в одной из посольских машин на мгновение показался огонек сигареты.

«Меня, должно быть, караулят. Ну и пусть!» — подумал Сергей.

Запустив двигатель и медленно выехав на улицу, он отметил, что «караульная» машина за ним не тронулась. Сергей прибавил газу и направился домой.

На площади в свете фар ещё кое-где были видны одинокие фигуры прохожих.

Михайлов остановился купить свежего хлеба. Вдруг мимо него на приличной скорости промчалась белая «копейка», и, взвизгнув тормозами и коротко просигналив перебегавшему улицу в неположенном месте пешеходу, свернула в улочку, ведущую через старый город к железнодорожной станции. За ней тут же проскочил ещё один «жигуленок», и следом, — тоже на большой скорости, нарушая правила, — машина с дипломатическими номерами российского посольства. В последней машине сидел только водитель.

«Наверное, один из телохранителей. Интересно, за кем это они сегодня гоняются?» — подумал Сергей и поехал за этой троицей.

Темнота обеспечивала Михайлову скрытность наблюдения: габаритные огни всех трех автомобилей были видны издалека. И хотя Сергей старался выжать из машины максимальную скорость, у товарной станции он их потерял.

Собираясь возвращаться домой, он заметил, что у самого выезда со станции, находившейся на глухой окраине столицы, стена одного из пакгаузов освещена светом фар.

Сергей припарковал машину у полуразрушенной будки стрелочника и в темноте складов, кляня себя за неосторожность и мальчишество, стал подкрадываться к пакгаузу.

На погрузочной площадке стояла «копейка» с включенным двигателем и открытой дверцей водителя. Ни людей, ни других машин видно не было. Стараясь все время оставаться в тени, Сергей медленно пробирался вдоль стены, заросшей мелким кустарником.

Обойдя площадку, он увидел за стеной дикого плюща, обвивавшего редкий складской забор, габаритные огни двух автомобилей. Одна из машин стала разворачиваться и через заросли зелени фарами осветила какой-то длинный светлый мешок, лежащий прямо на подъездных путях с теневой стороны пакгауза.

Михайлов был уже в тени строений метрах в двадцати от забора, когда через дыру вышли два человека. Они о чем-то оживленно говорили на своем языке и жестикулировали. Подойдя к мешку, один из них перевернул его, и Сергей понял, что в нем человек. Драма, видимо, разыгралась буквально несколько минут назад. Водитель «копейки», скорее всего это был он, был блокирован автомашинами преследователей на территории товарной станции и решил, бросив машину, спасаться бегством. Но не пробежал и сотни метров что-то свалило его.

Пока Михайлов прикидывал картину происшествия, один из преследователей, более низкого роста — Сергей для себя прозвал его Коротышкой — стал обыскивать карманы лежащего (неясно было, убит он или только ранен), другой же — Верзила — завернул за угол, направился к «копейке», заглушил двигатель и выключил фары.

Все сразу погрузилось в темноту.

Сергей, надеясь, что эти двое сами ещё не привыкли к темноте, передвинулся к ним поближе.

Коротышка, порывшись в карманах лежащего человека, достал бумажник и, держа фонарик в зубах, стал просматривать содержимое. Когда подошел Верзила, видимо, старший, они негромко о чем-то поспорили. Верзила вынул из бумажника какой-то документ и, подсвечивая себе фонариком, прочитал вслух: «Самойлов Иван Иванович».

У Сергея побежали мурашки по телу.

«Сволочи! Так они за Георгием сегодня устроили охоту!» — Михайлов понял, кто сейчас лежит на рельсах.

Через минуту успокоившись и обдумав план действий, он стал ждать.

В это время один из преследователей — Верзила — направился к своей машине, стоящей за забором.

Сергей решил, что лучшего момента может не представиться. Его внезапное появление будет сильным психологическим ударом, и все им задуманное должно закончиться за одну-две минуты. Но все получилось не так, как он планировал.

Михайлов дождался, когда маневренный тепловоз, переставляющий вагоны на станции, подойдя поближе к складам, дал гудок, и ринулся вперед.

Коротышка, сидящий на корточках возле Самойлова, так и не понял, что произошло в следующую секунду. Михайлов тыльной стороной ладони, как когда-то учил его ротный в период срочной службы, нанес ему резкий удар в область мозжечка и, когда тот, беззвучно привстав и вытянувшись, рухнул на землю, добавил в боковую часть коленного сустава. Раздался неприятный звук разламывающегося хряща под коленной чашечкой, но Коротышка не произнес ни звука — михайловский удар надолго отключил его.

Верзила, услышав шум и увидев незнакомца вопреки ожиданиям Сергея вместо того, чтобы инстинктивно броситься к машине, где у забора Сергей его бы настиг и уложил, — растерявшись от столь неожиданного нападения неизвестного и не зная числа нападавших, побежал вдоль забора к железнодорожным путям и скрылся из виду в глубине двора.

 

Глава 34

Минут двадцать динамики магнитофона, на котором директор сыскного агентства «Кристи и Пуаро» Павел Николаевич Котин прослушивал запись, молчали.

Следователь. Капитан, позовите, пожалуйста своего полковника в эту комнату. Скажите, есть интересный момент, который надо обсудить.

Милиционер (обращаясь, видимо, к вызванному саперу). Вы, капитан, ещё раз обдумайте все увиденное и, когда придет наш товарищ из ФСБ, расскажите более основательно.

Фээсбэшник. Ну вот и я. По лицам вашим вижу, что раскопали какую-то сенсацию!

Следователь. Ты лучше пригласи того, кто будет с тобой в группе работать.

Фээсбэшник. Так я и знал, что нашему ведомству дело пришьете. Нельзя вас одних оставлять, когда идет осмотр места происшествия. Сговорились небось. Капитан, зайди к нам, милиция с прокуратурой приглашают!

Капитан. Слушаюсь, товарищ полковник!

Следователь. И ты своего Тарасова пригласи, если он у тебя работать будет.

Фээсбэшник. Шустрый этот паренек — Тарасов. Забрать у тебя его, что ли?

Милиционер. Тебе бы только кадры сманивать! Давно ли капитан у меня в угро работал опером-лейтенантом, так нет, переманил к себе. Да, капитан?

Капитан. Шутите, товарищ полковник? Никто не переманивал. Только работа здесь помасштабнее, а вы меня на пьяниц, бомжей да чердачные кражи посадили. Развернуться вообще не давали.

Милиционер. Ты смотри, развернуться ему не давали. А благодаря чему тебя перевели в ФСБ, неблагодарный? Забыл, какое дело тебе доверили? Самого Креола разработал, организовал операцию и самолично на квартире у сожительницы взял. Поэтому-то тебя некоторые руководители соседей по правоохранительным органам с подачи, кстати, городской прокуратуры и сманили. Квартиру-то хоть дали?

Капитан. Да. Полгода, как получил.

Милиционер. Вот как растут наши кадры. И звание, и квартира, затем учеба в академии или на высших курсах, а потом глядишь, и нами, стариками, руководить будет. Но Тарасова я вам не отдам, не дождетесь!

Фээсбэшник. Да мы пока и не просим: приглядываемся только. А вот и будущий сотрудник управления ФСБ нашего родного города!

Послышались шаги входящего человека.

Тарасов. Вызывали, товарищ полковник?

Милиционер. Да, заходи. Послушаем капитана-сапера. А потом ты расскажешь, что тебе поведали твои красавицы.

Тарасов. О, моя четырехглазка кое-что интересное заметила!

Милиционер. Это потом. Сейчас слушай да на ус мотай, а приедем в управление, обсудим.

Следователь. Ну, вам слово, товарищ капитан. Мы вас все очень внимательно слушаем.

Сапер. Вас интересует вопрос с гранатой. Так вот, по существу проблемы и после предварительного осмотра, прошу заметить, предварительного, можно сделать следующие выводы. Во-первых, перекрытие было проломлено не в следствие разрыва гранаты, а в результате направленного взрыва по крайней мере шестнадцати малых зарядов пластита, то есть взрывчатки С-4. Такой вывод я сделал, обнаружив последовательное соединение электродетонаторов от подрывной машинки. А именно (щелкнул замок сумки, зашелестели листки бумаги), вот схема последовательного соединения взрывчатых элементов, вот шестнадцать малых зарядов, вот подрывная машинка. При взрыве провода у электродетонаторов обрываются, в результате чего мы имеем два длинных куска провода и пятнадцать маленьких. Я сразу сказал, по крайней мере шестнадцать, потому что может быть и больше, так как я нашел только пятнадцать маленьких кусков.

Милиционер. Понятно. А длинные куски предназначались для дистанционного приведения в действие этой адской машинки — ее-то мы и нашли в кухне. А я вначале принял её за какое-то зарядное устройство.

Сапер. Совершенно верно. Чтобы поставить точку в первом вопросе, расскажу, как, по моему мнению, происходил подрыв. Сначала злоумышленники дрелью просверлили шурфы, будем считать шестнадцать, и заложили в них пластит. Провода протянули в кухню к подрывной машинке. Чтобы от взрыва не повылетали стекла, они сверху положили перевернутый дубовый стол — то, что от него осталось, вы видели в соседней комнате. Кроме того, окна были заложены подушками и матрацами с тахты. Взрыв благодаря дубовому столу получился направленного действия и выбил дыру вместе с перекрытием и арматурой.

Во-вторых, подрыв гранаты в комнате, по-моему, должен был ввести вас, сыщиков, в заблуждение. Осмотрев место взрыва, вы пришли бы к выводу, что какая-то мощная граната и проломила пол. Только я вам официально заявляю, что ни одна граната не может иметь такого эффекта. Есть кумулятивная противотанковая граната, называется РКГ-3ЕМ, но она смогла бы только прожечь в этом полу дыру чуть больше пальца. Здесь же была лишь наступательная граната РГД-5, которой можно только напугать противника, а убить — только в том случае, если взорвется у него между ног или около головы. Вот её осколки — я их выковырял из стены и дверей серванта.

Тарасов. А может, её кто-то из обороняющихся хотел бросить через окно во двор, но был сражен пулей и уронил внутрь комнаты. В кино такое иногда показывают.

Следователь. Правильное замечание. Такое возможно, товарищ капитан?

Сапер. В принципе, конечно, это возможно. Но здесь необходимо знать устройство гранаты. Любая наша граната, наступательная или оборонительная, кроме противотанковой, имеет две степени предохранения: это чека или кольцо и предохранительная планка. Вот вы хотите метнуть гранату в противника. Что вы делаете? Разжимаете контровочные усики и, удерживая предохранительную планку четырьмя пальцами, размахиваетесь и бросаете гранату в цель. При этом предохранительная планка отлетает в сторону, освобождая боек, который под действием пружины накалывает капсюль взрывателя. Через три секунды происходит взрыв.

Милиционер. Это понятно. А теперь объясни, в чем ты не согласен с Тарасовым и почему нас решили здесь наколоть?

Сапер. С вашим товарищем Тарасовым можно согласиться только в том случае, если он покажет мне кольцо в руках или около убитого и валяющуюся где-то неподалеку предохранительную планку. Кроме того, где след воронки, или, если сказать по-научному, эпицентр взрыва? По Тарасову, выходит так: в бросавшего пуля попала в момент, когда тот готовился к броску гранаты, поэтому он и уронил её на пол. Взрыватель гранаты работает три секунды. Выходит, гранатометчик держал её эти три секунды в раскрытой руке, а затем выронил, и граната разорвалась прямо над проломом. Но такого быть не могло потому, что предохранительная планка лежит в квартире этажом ниже под телевизором. Граната могла попасть туда только в том случае, если бросать её снизу вверх, то есть из нижней квартиры через пролом в нашу квартиру. Поэтому я думаю, что некто бросил эту гранату, чтобы впоследствии запудрить вам мозги или просто выиграть время. А для чего это нужно и кому, решать вам, на то вы и сыщики!

Следователь. Ну вы, товарищ капитан, и задали нам задачку! Теперь к этой бойне надо приплюсовывать и жителей нижней квартиры.

Сапер. Если вы позволите, я спущусь в нижнюю квартиру и осмотрю все, что связано с гранатой.

Следователь. Хорошо. Товарищ капитан вам поможет.

Послышались удаляющиеся шаги.

Милиционер. Интересно получается. Судмедэксперт говорит, что все обороняющиеся погибли от пулевых попаданий. Осколки гранаты, как и говорил сапер, во-первых, не привели бы к их гибели, а, во-вторых, попали уже в убитых минут через десять-двадцать после их смерти.

Тарасов. Точно. И знаете когда? В момент, когда стрельба во дворе утихла и нападавшие уехали на своих машинах, а мы с сиренами влетали во двор. Моя старушка заметила, что именно в это время из окон квартиры потянулся сизый дым и выпал один из лежавших на подоконнике обороняющихся.

Следователь. Тогда вообще ничего не ясно!

Милиционер. Больше тебе твоя четырехглазая красавица ничего не рассказывала?

Тарасов. Мне удалось из неё ещё кое-что вытянуть.

Милиционер. Давай, не томи. Огорошь нас ещё чем-нибудь в таком роде!

Тарасов. Так вот. Старушка моя заметила, что дня три назад в их дворе появилась странная парочка. По её словам, они что-то вынюхивали именно в этом подъезде. Были они в униформе местного РЭУ. Старушка как-то зашла в подъезд и увидела, что это маляры, которые шпатлевали и готовили к покраске лестничные пролеты. Старушенция бегом в РЭУ к директору: почему, мол, в этом подъезде идет ремонт, а на наш, где живут пенсионеры и ветераны, у вас вечно денег нет. Директор удивился и заверил мою подопечную, что у них, действительно, на ремонт в этом году нет денег. А работают там скорее всего шабашники, которых нанял какой-нибудь жилец из новых русских. Но почему там выполняют частный заказ его подчиненные, он непременно разберется и накажет виновных. Старушка потом сожалела, что пошла к директору РЭУ. Думала, что навредила этим рабочим. А сегодня во время стрельбы она видела этих двоих, наблюдавшими за перестрелкой из-за мусорных контейнеров.

Следователь. Вот тебе и раз, ещё двое фигурантов по этому делу!

Фээсбэшник. Давайте закругляться. Пусть здесь специалисты тщательно поработают, а мы поедем в прокуратуру.

Милиционер. Что это ты так заторопился?

Фээсбэшник. Чуют мои раны, здесь с каждой минутой становится неуютнее, точно кто-то за спиной сидит и слушает все, о чем мы тут беседуем.

Следователь. Да, стареешь. Но ты прав, если раны тебе что-нибудь такое говорят, то их надо слушаться, поэтому давайте собираться. Капитан с сапером пусть подъезжают в прокуратуру, я для них закажу пропуск.

Павел Николаевич прослушал пленку до конца и выключил магнитофон, когда солнце уже поднялось над горизонтом.

 

Глава 35

От отчаяния Михайлов дернул головой так, что хрустнули шейные позвонки, и бросился наперерез Верзиле. Перебежав двор, он сразу увидел, как по верху проходившей тут же за складами небольшой насыпи на фоне темного неба метнулась человеческая тень.

— Стой! Убью! — в запале выкрикнул Сергей, меняя направление и набирая скорость.

Но это был всего лишь рефлекс, выработанный многочисленными просмотрами приключенческих фильмов о сыщиках и погонях.

«Эх, нету никакого оружия! Остается только загнать этого ублюдка, взять зверя измором. Плевать, что пойдет шум и треск и его увидит кто-либо посторонний, — эта тварь должна знать, что его догоняют. Цель найдена и можно ни о чем не думать!» — от сознания наливающегося радостной силой тела Сергей взлетел по склону насыпи.

Увидев на тропинке вдоль железнодорожного полотна приседающую в беге фигуру, он уже наверняка знал: не уйдет гад. Сергей побежал легко и свободно, враскачку, ловя нужный темп. Так учили командиры сержанта Михайлова в разведывательном батальоне в далеком Забайкалье, на границе с Монголией, в древней Кяхте. Тот, за кем он бежал, не понимал таких хитростей. Его бег был бегом зайца, спасающегося сметками и не ведающего, что идет за ним не случайный пес, а чистокровный волк — сиромаха, хотя и бывший разведчик-десантник, не знающий усталости.

Расстояние между бегущими медленно сокращалось. Сергей ещё сильнее раскачал тело, увеличивая шаг и готовясь к последнему броску. Бегущий впереди Верзила стал явно выдыхаться. Несколько раз он сбивался с ноги, стало слышно его хриплое, надрывное дыхание.

Видно, поняв, что ему не оторваться, он вдруг остановился и выбросил вперед руку со сверкнувшим, как блесна, ножом. Сергей уже летел на него, открытый как книга.

Чудом успел он поменять ногу в прыжке и, приземляясь, ударил правой по коленной чашечке противника. Оба оказались на земле. Беглец первым стал подниматься на ноги, покачиваясь, как голкипер перед пенальти, в обе стороны, и, не спуская глаз с Михайлова, пытался в темноте уловить блеск выпавшего при падении ножа.

«Сзади!» — резко выкрикнул Сергей, указывая рукой на Верзилу. Тот невольно вскинул голову, и в следующий миг Сергей врезал ему в ухо. Противник дернулся и осел, схватившись за голову и утробно заскулив.

Получив передышку, Сергей отыскал глазами отлетевший к рельсам нож и в прыжке подобрался к нему. Наклонившись за ножом, на мгновение потерял пространственную ориентацию, и Верзила, почуяв спасительный для себя момент, со слепой яростью кинулся сзади. Сергей не успел найти точку опоры, упал, но, сгруппировавшись, сумел все-таки перевалить противника через себя. Верзила, несмотря на свою худобу, оказался крепок и изворотлив. Долго никому не удавалось взять верх, хотя Сергей очень близок был к тому моменту, чтобы зажать его горло сзади изгибом локтевого сустава. Ловкость Верзилы свела на нет большую часть михайловских усилий. Несколько раз, находясь в немыслимых положениях, когда никто не мог получить преимущества, крепко сцепившись друг с другом, оба жадно хватали ртом воздух.

В какую-то минуту, пытаясь улучшить свое пространственное положение по отношению к противнику, Сергей ослабил напор, и Верзила, извернувшись, ударил его коленом в пах и оттолкнул от себя. Пока Сергей катился к подножию насыпи и корчился от боли, Верзила вскочил и побежал.

Раз… два… три… Сергей, обхватив руками колени, прыгал на пятках, стремясь успокоить боль и восстановить силы. На счете «десять» он почувствовал, как в ноющее тело влилась струя новых сил.

Наконец он поднялся и снова ринулся за беглецом. Сергей чувствовал, что запас его прочности в беге больше, а ноги выносливее, но хотя он бежал внизу по накатанной дороге, а беглец по насыпи, Верзила все же опережал его.

Так пронеслись они мимо семафора, какого-то старого разрушенного здания, шпал у железнодорожной насыпи. На поляне Сергей сократил-таки расстояние на пригорке, но Верзила по шпалам побежал ловчее его — так, что когда Сергей вновь взобрался на насыпь, тот был далеко впереди. Верзила двигался вдоль вагонов, которые маневренный локомотив столкнул с горки, выискивая, где поудобнее прыгнуть на тормозную площадку. Минута, другая — и вот он уже схватился за поручень и вскочил на подножку. Сергей рванул изо всех сил, опережая ход свободно катящегося товарняка, чтобы подбежать как можно ближе к насыпному вагону с Верзилой. Это было рискованно — впереди могло не оказаться тормозной площадки, а вагоны все больше набирали скорость.

Наконец Сергей понял, что медлить больше нельзя, зацепился за скобу лесенки, подтянулся и в два рывка забрался на крышу. Он метнулся из стороны в сторону и убедился, что Верзила не спрыгнул с противоположной стороны тормозной площадки. Судя по всему, Верзила был во втором или третьем вагоне от него.

Подойдя к краю вагонной крыши, Сергей попытался с места перепрыгнуть с вагона на вагон, но, поняв, что устал и сразу не получится, отошел назад, коротко разбежался, перенес тяжесть тела на одну ногу и прыгнул. Не торопясь, подошел к краю следующего вагона и, убедившись, что там нет Верзилы, прыгнул дальше.

Пробежав весь вагон, готовясь на ходу прыгать на следующий и взглянув на тормозную площадку, Сергей увидел его внизу со светлячком сигареты во рту. Тот тоже заметил его и странно дернулся. От неожиданности он метнулся через перила на буфер, стремясь к соседнему вагону, но не удержался и упал на рельсы. Сквозь громыхание колес и встречную силу воздуха услышал Сергей смертный крик Верзилы. Закрыв лицо руками, Сергей сел на крышу вагона.

Товарняк стал притормаживать в тупике. Справа и слева густел кустарник, и стук колес, отражаясь от горного кряжа, поглощался зарослями.

Состав почти остановился. Сергей спрыгнул и кубарем скатился с насыпи. Для ночного прыжка приземление было довольно удачным: руки и ноги не сломал, а ушибы и царапины не в счет. Назад пошел не по шпалам, а по припутейным зарослям, страшась увидеть то, что стало с Верзилой.

Только через час он добрался до товарной станции, по пути забрав нож, который выронил на тропинке, скатываясь с насыпи после удара Верзилы.

«Вот, Сергей, тебе и хороший день! Не хватало еще, чтобы российского дипломата обвинили, пусть даже и в непредумышленном, убийстве», разговаривал сам с собой Михайлов.

«Да, но кто тебя, милый друг Сережа, сможет обвинить в этом? Никто! Коротышка тебя не видел, а свое он получил. Вот только, если кто случайно наткнется на машину с дипломатическими номерами. Тогда некто, а это скорее всего будет Макаров или Шевцов, сможет сопоставить инцидент с Самойловым и твое пребывание на станции, но прямых обвинений они выдвинуть не смогут».

«Правильно, Серега! Они побоятся засветить свой интерес и участие своих людей в этом деле. Ведь была же другая дипломатическая машина на станции, её мог видеть кто-нибудь из посторонних или рабочие на станции, например. И в ней сидел один из телохранителей — больше некому».

«Тогда пока все в порядке. Побыстрее на станцию! Если жив Георгий, он все прояснит», — Михайлов припустил трусцой к станции.

На складском дворе обстановка изменилась.

Тело Георгия так и отсвечивало белесым пятном у пакгауза. Ни Коротышки, ни его машины уже не было. Исчезла и «копейка» Георгия.

Сергей, соблюдая осторожность и не переставая оглядываться по сторонам, тихо подошел к подъездным путям, у которых лежал его недавний посетитель. Даже в ночной мгле было видно, что щебенка и песок у его головы изменили свой цвет, стали более темными.

Михайлов пытался нащупать пульс, но уже по остывшему телу понял Георгий мертв. Сергей никогда не был в подобной ситуации и не знал, что делать. Недолго думая, он поднял валявшийся тут же бумажник Георгия и какие-то документы.

«Нужно все собрать, чтобы не было и намека на то, что Георгий был Самойловым Иваном Ивановичем. А утром постараюсь встретиться со Светланой Яковлевной; пусть она через соседей Георгия заявит в полицию и, если к тому времени найдут труп, опознает его. Она же даст знать Трофимову, при каких обстоятельствах погиб этот человек».

Сергей подошел к своей машине, нашел в багажнике полиэтиленовый пакет, сложил туда документы погибшего и нож Верзилы, прошелся пешком до выхода из складской зоны и, убедившись, что никого поблизости нет, вывел машину и поехал домой.

Войдя в квартиру и не зажигая света, Михайлов прошел в ванную и смывал пот и грязь холодной водой, стараясь сбросить жар ночных событий.

Принеся керосиновую лампу в ванную, он посмотрел на себя в зеркало. Да, эта ночь не прошла бесследно. На Сергея из зеркала смотрел усталый человек с царапинами и ссадинами на шее, в порванной грязной рубашке, со сбитыми в кровь локтями и ладонями.

 

Глава 36

После прослушивания пленки Павел Николаевич ещё некоторое время оставался в кресле, одновременно отдыхая и размышляя обо всем услышанном и увиденном сегодня.

Общая картина происшедшего вырисовывалась теперь довольно ясно. Но в то же время возникло какое-то неопределенное чувство опасности: опасности как для него лично, так и для его подчиненных, а может быть, для тех оперов из уголовного розыска и ФСБ, которые обсуждали детали этого преступления, записанные на магнитофонной пленке.

Доверять этому чувству его долго учил наставник — Сыскарь, и это не раз его выручало.

Павел Николаевич мысленно представил себе образы тех людей, голоса которых он только что слышал.

Старший следователь Иван Игнатьевич Стеблов слыл в городской прокуратуре весьма осторожным сотрудником. Все решения, которые необходимо было принимать по долгу службы в отношении подозреваемых, задержанных или преступников, всегда согласовывал с вышестоящим руководством.

Иван Игнатьевич был высоким, сухопарым мужчиной. Его седые волосы с металлическим отливом всегда были коротко подстрижены, глаза глубоко запали, как будто он недавно болел, и впечатление это усиливала туго натянутая на скулах кожа. Человек с таким лицом мог быть и солдатом, и ученым, и священником, но никак не работником прокуратуры.

Семья Стеблова была по нынешним временам большая: жена, три дочери, две из которых были замужем и жили вместе со своими семьями в родительской четырехкомнатной квартире, доставшейся отцу Ивана Игнатьевича от город-ского Совета как ветерану войны и труда, две внучки и престарелая мать. С таким семейным положением и связывали сослуживцы Стеблова его осторожность в служебных делах, потому что основным источником дохода семьи, не считая пенсий жены и матери, была его зарплата.

Начальник отдела по борьбе с особо тяжкими преступлениями УВД города полковник Виктор Львович Вепрь оправдывал свою фамилию: во всех делах, служебных и домашних, он был напорист, рыл почву под ногами преступников, что называется, клыками.

В работе Виктор Львович с виду был нетерпим к мнению сотрудников, отличному от своего. Но так казалось на первый взгляд или в широком кругу подчиненных и начальников. После совещания он обычно выслушивал своего сотрудника и, если тот предлагал стоящую версию, то сразу же запускал её в дело. Другой положительной чертой полковника была его способность приводить мнение начальства к своему собственному. Но это качество он использовал только в тех случаях, когда было необходимо постоять за своего подчиненного. Сотрудники отдела, которым вот уже десять лет руководил Вепрь, всегда удивлялись, глядя в свою служебную карточку, в которой не было ни одного взыскания. Кроме того, для своих офицеров в качестве поощрения он добивался какого-либо материального вознаграждения: часов, приемников, бритв, книг и тому подобных вещей, но больше всего ему доставляло удовольствие вручать своим подчиненным денежные премии.

Виктор Львович был пожилым невысоким плотным мужчиной. Выглядел он вполне обычно, если бы не особая примета: когда-то ему выстрелили в лицо в упор. Пуля сорвала кожу с левой щеки, зацепив кость.

Начальник отдела по борьбе с организованной преступностью ФСБ города полковник Иван Антонович Пятихатка — пятидесятилетний брюнет — имел приятную внешность. У него были черные, без проседи, волосы, всегда аккуратно причесанные, голубые глаза, хорошая улыбка. Это был «зубр» своего дела. Он не скрывал недовольства тем, что его отделу приходилось заниматься, как он считал, чисто милицейским делом — ловить бандитов, но свое дело, как говорил товарищ Жеглов, он знал «добрэ».

Сотрудников себе в отдел Иван Антонович подбирал лично, длительное время приглядываясь к ним, где бы те ни работали. В «верхах» у него, видимо, была «мохнатая лапа» — этого никто не знал наверняка, только строили предположения, — но все отобранные им люди направлялись к нему в отдел. На памяти сослуживцев было два случая, когда высшее руководство пыталось «для усиления кадров на местах» навязать Пятихатке своих людей. В обоих случаях полковник втайне от начальства проводил свое расследование в отношении вновь назначенных и доказывал их связь с криминальными и мафиозными группировками, а, следовательно, и коррумпированность высших эшелонов правоохранительных органов. Дело о подобных «подставах», как обычно, клалось под сукно или спускалось на тормозах — никто не хотел выносить сор из избы, но Пятихатку пока не беспокоили.

Иван Антонович обзавелся личной охраной, установил собственные пропуска и пароли в свой отдел и отгородился от других служб управления железной дверью с постовым.

Сотрудник отдела полковника Пятихатки капитан Артем Георгиевич Демченко был воспитанником полковника милиции Вепря и одним из тех, кого начальник переманил из уголовного розыска. Капитан во время срочной службы успел повоевать простым пехотинцем в Афганистане и хорошо знал, что такое кровь, горе и гибель товарищей. После окончания школы милиции просился в ОМОН, но в то время хватало офицеров, сокращенных из армии и флота, и особенно из войск специального назначения, воздушно-десантных и морской пехоты. Поэтому молодого офицера с высшим юридическим образованием отправили в райотдел милиции на должность оперуполномоченного. Вепрь дал ему сразу десяток дел, в основном по жалобам граждан, и приглядывался к молодому сотруднику: как тот себя поведет? Но в скором времени полковник убедился в деловых качествах парня — Артем провел грамотное расследование по всем делам и, хотя никто по ним посажен за решетку не был, снискал себе славу и уважение в их маленьком городке.

Тогда Вепрь без предупреждения назначил молодого офицера начальником группы по расследованию дела о налете на местное отделение Сбербанка. Демченко уверенно руководил расследованием и довел его до логического конца — организовал и провел операцию по захвату главаря преступной группы Креола.

Но в то время, когда Вепрь обучал мастерству уголовного розыска Демченко, за старшим лейтенантом пристально наблюдал Пятихатка и с «боем», взаимной обидой и «больше тебя знать не знаю, похититель и разоритель», забрал Демченко к себе в отдел. За это Пятихатка обязался оказывать всяческую посильную помощь «доблестной милиции», и слово свое старался держать.

Лейтенанта Тарасова директор сыскного агентства не знал, но тут же в компьютере отыскал нужную базу данных под саркастическим названием «Те, кто должен нас охранять» и прочитал следующее:

«Тарасов Олег Михайлович, лейтенант, выпускник Академии МВД РФ, закончил вуз с отличием. Русский. Холост. В вооруженных силах не служил. Проживает в Москве с отцом и матерью. Имеет сестру и брата, младше его по возрасту. Показатель качества оперативного работника высокий. За год службы в УВД показал, что способен работать самостоятельно.

Во время учебы в Академии произошел инцидент, в котором был замешан один профессор, уличенный Тарасовым в мздоимстве, но доказать ничего не смогли. Тарасов решил после окончания Академии уволиться из МВД, но руководитель группы уговорил его принять решение после одного-двух лет службы в органах».

Котин неплохо знал этих людей: ему не раз приходилось сталкиваться с ними во время службы в уголовном розыске, а Вепрь сам сагитировал его к себе в отдел, где Павел Николаевич и проработал последний год. Виктор Львович с пониманием принял рапорт Котина об увольнении, а когда последний организовал свое сыскное агентство «Кристи и Пуаро», начальник отдела иногда прибегал к помощи бывшего подчиненного.

Директор откинулся в кресле и посмотрел на висящие на стене часы. Утро уже наступило. По улицам вовсю шастали машины, подвозящие в магазины свежий хлеб и другие продукты, ранние прохожие торопились на железнодорожную станцию к электричкам. Прошли поливальные машины, на маршруты вышли первые рейсовые автобусы.

Начинался новый рабочий день. Что он сулит Павлу Николаевичу и его людям, покажет то, с чем должны вернуться Небольсин, Пашин и Игнатьев.

 

Глава 37

…В Турцию собралась большая группа. Безлошадный посольский люд и те, кто не имел иномарок, составляли экипаж микроавтобуса «форд». В «мерседесе» посла ехали механик-водитель, один из телохранителей и Макаров; военный атташе Голубев, его помощник Богуславский с семьями, советник Головачук с женой — на своих «опелях»; жена советника-посланника вместе с врачом, бухгалтером и ещё одним телохранителем вместо водителя — на посольской машине; всего собралось человек двадцать.

Отправились вовремя, что было удивительно для коллективного выезда. Михайлов уже немного отошел после трагических событий, о которых напоминали ноющее тело и синяки на руках, скрытые толстым слоем крем-пудры.

Он теперь отчетливо уяснил, что те, кто убил Георгия, — не люди, а бешеные звери, которые выполняли чью-то злую волю. Один из них — Верзила уже свое за это получил. Но Сергей понимал, что рано расслабляться и все ещё впереди…

…Вчерашний день прошел нормально, но не без неожиданностей. Рано утром Сергей с помощью пришедшей по его просьбе квартирной хозяйки привел лицо и руки в порядок, замаскировав ссадины и царапины какими-то, известными только женщинам, кремами.

Светлана Яковлевна, всплакнув по Георгию, как полагается восточной женщине, обещала выполнить все, что ей наказал Сергей, и по возможности как можно скорее дать знать о происшествии Трофимову.

Забрав у Виктора Ивановича свою папку до утреннего совещания, изучить её содержимое он смог только после обеда, когда посол отпустил пораньше с работы всех отъезжающих.

Михайлов решил не искушать судьбу и остаться с документами в посольстве, так как в квартире с пакетом, из-за которого погиб Георгий, находиться было небезопасно. Но и свой кабинет он считал малопригодным для этой цели. Здесь ему помог помощник военного атташе Саша Богуславский. В последний месяц Сергей с Сашей немного сдружились: ходили вместе на приемы и вечеринки, Саша частенько подвозил его на своей машине, когда михайловская «шестерка» была на техобслуживании, навещали вместе ветеранов войны и армии, организовывали их чествование в День Победы в резиденции посла. Богуславский прибыл в командировку в республику на полгода раньше Михайлова вместе с женой и сыновьями-близнецами. Это были первые дети в посольстве. Других дипломатов просто пугали криминогенная обстановка, тяжелые условия жизни в этой стране и ситуация, сложившаяся вокруг российского дипломатического представительства, — в последнее время было совершено нападение на машину военного атташе, несколько взрывов в резиденции посла, демонстрации перед зданием посольства.

Но Александра, а, главное, его жену это не испугало. Она, верная боевая подруга мужа-десантника, стремилась всегда быть рядом с ним.

Мальчишки-близнецы тоже, несмотря на малый возраст, проявляли бойцовский характер, вели себя достойно и непринужденно, но уже понимали всю сложность отцовской службы.

Сергей как раз спускался по лестнице во двор посольства, когда увидел Сашу, отпиравшего дверь в свой кабинет.

— Сережа, ты себя не бережешь. Трубецкой ведь нас отпустил до утра, а ты весь в работе, — подколол Михайлова Александр.

— Да и ты ещё не дома!

— Наше дело в отличие от вашего служивое — под присягой и приказом ходим. Но у меня хоть есть прекрасное тыловое обеспечение, за которым я как за каменной стеной, а вот тебе об этом надо крепко задуматься — старый уже, — намекая на холостяцкую жизнь Сергея, парировал офицер.

— Успею еще. Я самое вкусное, как сказал один артист в новогодней программе, оставляю на потом.

— Когда на такой работе заработаешь старческие хвори, будет тебе не до вкусненького. Вон уже сейчас выглядишь таким замученным, как будто на тебе пахали или держали в застенках у Мюллера. Нельзя так перетруждаться — твоей жертвы никто не оценит!

— Ты почти угадал: работа по вечерам когда-нибудь меня доконает, вяло пошутил Сергей, размышляя над тем, что даже Шура Богуславский заметил изменения в его внешнем виде и поведении.

— Сейчас-то хоть никуда не торопишься? А то заходи, приглашаю. Выпьем по бутылочке пивка, хоть жару собьем, — меняя тему разговора предложил Саша.

— Это можно. Жара, действительно, стоит адская. У тебя хорошо хоть машина с кондиционером, а нам трястись в «форде», как пескарям на сковородке.

— А ты на первом же привале у тоннеля перебирайся к нам. Ребята у меня уже проснутся — они всегда в начале пути спят на заднем сиденье — да и в вашем «форде» посвободнее будет.

— Посмотрим. Не хочу вас в машине стеснять: дорога-то не близкая.

— Пустяки, — сказал Александр, открывая бутылки с пивом. — Да хоть немного отъешься на домашних харчах. Жена обещала какие-то кулинарные чудеса приготовить в дорогу. Забыл, наверное, как домашний украинский борщ пахнет?

— Да нет, не забыл. Бывает, подкармливают.

— Неужто зазноба местная завелась? Познакомь обязательно.

— Нет, просто один старичок с супругой угощали. Как-нибудь потом расскажу, хорошо?

Тут Михайлову в голову пришла интересная мысль.

— Саша, ты ещё долго будешь сегодня на работе?

— Где-то полчаса. А что?

— Да, понимаешь, с некоторыми бумагами не успел разобраться, а идти в консульский отдел неохота. Можно я у тебя здесь поработаю? Мне-то и надо всего от силы минут десять-пятнадцать.

— Нет проблем. Работай себе на здоровье. Сейчас пиво допью и пойду в турецкое посольство за нашими паспортами, а тебя здесь закрою, чтобы никто не мешал. Лады? А после подкину тебя домой.

— Вот спасибо, выручил!

Когда Богуславский закрыл за собой дверь на ключ, Сергей достал пакет, вынул его содержимое и разложил на столе. Кроме сложенной вчетверо газеты на иностранном языке, в конверте были ещё две ксерокопии.

 

Глава 38

Павел Николаевич Котин уже начинал беспокоиться о своих людях, посланных в ночь на место преступления, когда дежурный сотрудник доложил о прибытии его заместителя Небольсина вместе с Пашиным и Игнатьевым. Директор распорядился, чтобы секретарша приготовила горячий кофе с бутербродами, и стал ждать подчиненных.

Те появились через пять минут. С первого взгляда на их довольные лица было ясно, что съездили они не зря. Впереди шествовал Ваня Пашин и торжественно нес на вытянутых руках коробку из-под отечественной водки завода «Кристалл».

— Я уж было хотел подмогу вам отправлять. Могли бы хоть позвонить, у каждого ведь мобильный телефон есть, — нравоучительно произнес Котин. — Но вижу вы с уловом, а победителей, как говорится, не судят. Рассказывайте и показывайте, Константин Алексеевич!

— Добрались мы до городка, где произошла стрельба, уже в третьем часу ночи, — начал свой рассказ Небольсин. — Прежде чем идти за дом к тому месту, где свисала веревка и была засечена чья-то тень, мы решили посмотреть, как обстоят дела на месте преступления.

Во дворе было все тихо. У самого подъезда стояла милицейская машина патрульно-постовой службы. В окне квартиры студентов горел свет, и было видно, как сотрудники уголовного розыска продолжают свою работу. Трое милиционеров с собакой прохаживались вдоль подъездов дома по периметру двора. Естественно, что в это время на скамейках не было никого, даже влюбленные парочки порасходились по домам.

Но здесь отличился Володя Игнатьев. В глубине двора, у детской площадки он заметил силуэт одинокого мужчины. Ни возраста, ни каких-либо характерных примет увидеть в темноте не представлялось возможным. Да и обнаружил его Володя случайно: проходящие по тротуару милиционеры осветили самую дальнюю от себя стену дома, и этот человек стал хорошо виден. Как нам кажется, этот парень наблюдал за окнами квартиры студентов или за жилищем старика, в котором не горело ни одной лампочки. Мы решили рассредоточиться и понаблюдать за ним. Я с Пашиным пошел к обратной стороне дома, а Володя остался следить за этим парнем. Через два часа он доложил, что того сменил другой мужчина, и, как ему показалось, это был один из «родственников» старика, проживавшего в квартире этажом ниже.

Следовательно, кто-то наладил после побоища круглосуточное наблюдение за местом трагедии.

Мы же в это время стали обшаривать все заросли с тыльной стороны дома. Место было хорошее, скрытное, но нам приходилось работать на ощупь. Не буду долго вас задерживать нашими байками, как мы, натыкаясь на ветки и сучки, буквально на коленках облазили каждый квадратный сантиметр земли. Ничего там не было. Не было и веревки, конец которой мы видели на видеопленке.

Мы уже хотели уезжать домой, но, посовещавшись, решили так: некто, спустившись по веревке из окна квартиры студентов, предположительно имел с собой какой-то пакет или коробку — ведь была же квадратная или прямоугольная тень на пленке. Вряд ли руководитель обороняющихся в разгар боя отпустил бы кого-то просто так, за здорово живешь. Помните, как их руководитель, Алеко, по-моему, сказал этому Юрию Николаевичу, что материалы он будет иметь уже через полчаса после начала операции. Открыто перебегать от места, где идет ожесточенная стрельба, держа в руках вот эту коробку, он вряд ли бы стал: могли заметить из окон граждане, привлеченные звуком боя, да и нападавшие могли быть с этой стороны. Но и оставить коробку под самыми окнами квартиры, откуда этот парень выпрыгнул, он тоже не мог — нашли бы или нападавшие, или уже спешившая к месту преступления оперативная группа милиции.

Поэтому этот, будем его называть, «Прыгун», предварительно осыпав себя или свои следы красным молотым перцем — Владимир сразу же начал чихать пробежал через тротуар и в кустарнике у самой проезжей части решил спрятать свою ношу.

Но самое интересное то, что мы нашли этого самого «Прыгуна». А дело было так. Обшарив всю землю и кусты, мы стали расширять круг поиска и подобрались почти к соседнему дому, отделенному от дома, где жили студенты, небольшим проулком.

Через полчаса, видя безрезультатность наших поисков, я выпрямился и собрался было уже возвращаться к машине. Без всякой причины сделал несколько шагов к дороге и оказался рядом с сооруженной из сухих веток кучи у корней поваленного дерева.

В одной из квартир дома на втором этаже на окне стоял светильник, и слабый луч света падал на кусты. И в этом луче я увидел ногу, затем вторую, в белых кроссовках примерно сорок второго размера.

Под деревом на спине лежал молодой парень двадцати трех-двадцати пяти лет в синих вареных джинсах и светлой футболке, с большими залысинами на голове. Над полными губами тонкая ниточка пробивающихся усов, а из приоткрытого рта блестели крепкие здоровые зубы. Открытые глаза смотрели в ночное небо.

На правом бедре отчетливо было видно темное кровавое пятно размером с суповую тарелку. По краям пятна ближе к середине были видны входное и выходное пулевые отверстия, причем выходное было рваное и вокруг него бугрилась то ли запекшаяся кровь, то ли вывороченные пулей мышцы.

Я знаком подозвал к себе Игнатьева и нагнулся над телом. Карманов на футболке не было. В брюках были только сигареты и мелочь. Перевернул труп на живот и проверил задние карманы джинсов — там обнаружилась только зачетная книжка студента одного из московских вузов. Пока Владимир переписывал все данные из зачетки, я обшарил близлежащие кусты и кучу хвороста. Там, под корнями дерева, я и нашел вот эту коробку.

По-видимому, «Прыгун», уже раненный в ногу, схватил коробку и по веревке спустился вниз. Веревку тут же убрали его сообщники.

Парень со своей ношей сразу же стал уходить с места боя, но рана давала о себе знать — ранение в бедро приводит к быстрой потере крови. Тогда он спрятал коробку в корнях поваленного дерева, надеясь потом прийти за ней, а сам, теряя силы, старался выйти к людям, чтобы получить от них помощь. Но здесь скорее всего потерял сознание и погиб от большой потери крови.

Тело мы оставили на месте. Следов наших там нет — мы были в специальной обуви, а чтобы собаки не взяли след — наш «Прыгун» за нас побеспокоился. Царствие ему небесное! — закончил свое повествование Небольсин.

— Есть что-нибудь добавить у Пашина и Игнатьева? — спросил Котин.

— Маленький нюанс, Павел Николаевич! Молодой парень, притом серьезно раненный, сначала старался выполнить свою задачу, спрятать коробку, а затем только пытался спастись. Странно! — заметил Пашин.

— Значит, в этом ящике что-то весьма важное и для студентов, и для этого, пока нам не известного Юрия Николаевича, — добавил Игнатьев.

— А вот мы сейчас и посмотрим, что же такое интересное хранилось у старика-пенсионера и в чем именно был так заинтересован Юрий Николаевич, что послал на явную гибель этих молодых ребят! — произнес Павел Николаевич.

— А с какой стати к этому делу вы упомянули старика? — удивился его заместитель.

— Можете мне верить. Эти ребята выполняли задачу некоего Юрия Николаевича по проникновению в квартиру старика и похищению этого ящика, а может, ещё некоторых вещей, но им помешали его охранники или телохранители, как хотите их называйте. Я обо всем этом узнал, прослушав разговор офицеров опергрупп прокуратуры, милиции и ФСБ.

— О, здесь ещё и ФСБ! — язвительно воскликнул Небольсин, некогда служивший в следственной части городского управления этой спецслужбы. Небось, лично товарищ полковник Пятихатка на место преступления пожаловали?

— Да, он сам лично, а, кроме него, ещё Стеблов из прокуратуры и Вепрь из УВД города, — добавил директор.

— Хорошо хоть со знакомыми работать будем, все же веселее, — произнес бывший сыскарь Пашин.

Павел Николаевич обвел всех присутствующих усталым взглядом воспалившихся от бессонной ночи глаз и сказал:

— А вы, ребята, не торопитесь! Мы с вами сейчас не на государство работаем, а стараемся набить, да потуже наши кошельки. Бесплатно расследования пусть проводят правоохранительные органы. Это во-первых. А во-вторых, наших ребят, я имею в виду Пашина и Игнатьева, эти самые органы уже засекли и могут навесить нам на шею это дело. А раз об этом знают в милиции, ФСБ и прокуратуре, то вскорости это будет известно и «дедушке»-пенсионеру, и Юрию Николаевичу. А выводы из этого делайте сами! Понятно? — уже строже произнес Котин.

В наступившей вмиг тишине Павел Николаевич стал нажимать кнопки телефонного аппарата, и, когда на том конце провода ответили, он, не снимая трубки, стал разговаривать со своим абонентом по громкой связи:

— Доброе утро, Лазарь Моисеевич! Как живете-можете?

— Все вашими заботами, дорогой Павел Николаевич, — сразу узнав голос звонившего, заметно картавя, ответил старческий голос. — А живем мы одним днем, как картошка.

— Это как же? — сделав вид, что не знает ответ старика, отозвался Котин.

— Да не знаем, то ли съедят, то ли посадят!

— Уж кого-кого, а вас никто ни в какие времена не сможет посадить, а тем более съесть.

— Намекаешь на мою национальность, дорогой?

— Ну что вы, Лазарь Моисеевич! Как вы можете? Вы же сами знаете, что у нас на работе русских мало, сплошной интернационал.

— Вот и хорошо! Но я ценю твое время и знаю, что ты так просто старого еврея не потревожишь.

— Вы, как всегда, правы. У меня есть сотрудники, которые работали три года и ни разу не имели отпуска за свои труды. Вот, хочу их премировать. На заграничные курорты послать не могу — пока нет таких денег, а вот путевки в российские санатории фирма оплатить сможет. Ну, так как, поможете?

— Тоже мне, нашли проблему! Идите в любую туристическую фирму и покупайте путевку хоть на Камчатку, хоть в Сибирь!

— Да, это так. Но мне нужны такие путевки, чтобы мои люди уехали через день-другой. Сейчас у нас работы мало, а к осени заметно прибавится. Вот тогда-то они мне и будут нужны на работе двадцать пять часов в сутки.

— Вы, Павел Николаевич, не беспокойтесь, старый Лазарь все понимает. Сделаю путевки в хороший санаторий. Сколько надо-то?

— Путевок пять взрослых и столько же детских. Оплата через банк.

— Пусть будет так, дорогой. Мне все равно! Пусть отдыхают, коль вам приспичило.

— Спасибо вам, Лазарь Моисеевич! Мы на доску почета статью поместим о том, как вы оказываете помощь правоохранительным органам, заботясь об отдыхе наших служащих.

— Вот этого, прошу, не надо. Вы же прекрасно знаете, какие у старого Лазаря отношения с органами. Оказывая эту скромную услугу, я не стремлюсь стать известным в ваших кругах и, хотя в этом нет ничего противозаконного, не стоит обо мне нигде упоминать. А я о ваших ребятах, собирающихся на отдых, никому не скажу. Старый Лазарь прекрасно понимает, что так срочно сыщиков на отдых не отправляют, значит, приспичило.

— Ну а если понимаете, то не смогли бы вы, Лазарь Моисеевич, шепнуть нам на ушко, если кто-то будет этим интересоваться?

— Посмотрим, жизнь покажет, Павел Николаевич. Ну, до свидания! Где путевки получить, я тебе на факс сброшу, там же и банковские реквизиты мои будут. Счастливо!

— Всего доброго, Лазарь Моисеевич! Долгих лет вам…

Но в ответ уже были слышны короткие гудки.

— Ох, и умный этот старый еврей! В Израиль ехать не хочет. Говорит, кто я на земле обетованной, — такой же, как и миллионы других, Лазарь, а в России я уважаемый человек, Лазарь Моисеевич, — вздохнул Котин. — Этого уважаемого человека сколько раз только я лично отправлял на сто первый километр лес валить, и притом на большие сроки. А он уже через пару лет объявляется в первопрестольной и сразу же ко мне с известием: здравствуйте, мол, приехал Лазарь Моисеевич, встречайте гостя!

— Кто же он сейчас? — поинтересовался Константин Алексеевич.

Котин улыбнулся и хмыкнул себе под нос:

— Очень уважаемый человек. Все в этом мире может сделать или достать. Ну и проныра! Но сейчас его помощь нам нужна, — сказал директор и обратился к молчавшим Пашину и Игнатьеву. — Открывать этот ящик для вашего же блага будем без вас. И не возражайте! — видя желание своих подчиненных оспорить этот приказ, строгим тоном добавил Павел Николаевич. — К завтрашнему вечеру вы и ваши семьи должны быть готовы к убытию в отпуск — Лазарь Моисеевич сделает все уже завтра, я его хорошо знаю. А сейчас, спасибо за работу. С нарочным пришлю вам зарплату и отпускные. Так что отдыхайте и набирайтесь сил, а приедете, мы вам расскажем, что было в этой коробке.

Когда за Пашиным и Игнатьевым захлопнулась дверь, Котин и Небольсин осторожно поставили тяжелую коробку на стол и открыли её.

 

Глава 39

Быстро развернув газету, Сергей нашел несколько листочков из блокнота и стал читать.

«Дорогой Сережа! — говорилось в письме Игоря Вячеславовича. — Спасибо, что Вы не отказали нам в просьбе. Действительно, нам очень необходима Ваша помощь, тем более что она подкрепляется Вашими высокими аналитическими способностями и Вашим дипломатическим иммунитетом. После Вашей поездки в Турцию мы обязательно встретимся у Георгия дома, и там я Вам о многом расскажу…»

«У Георгия дома уже не встретимся — жизнь преподносит свои сюрпризы и порой довольно отвратительные», — мысленно ответил деду Трофиму Сергей.

«…А теперь о главном. На четвертой странице газеты в правом нижнем углу под фотографией есть небольшая заметка. Ее перевод я даю ниже:

«Гонец из прошлого. Собственный корреспондент газеты «Сабах» в Трабзоне А. Озтюрк сообщает.

Разыгравшийся сильный шторм на черноморском побережье страны (Турции гласила пометка Игоря Вячеславовича) преподнес оригинальный сюрприз жителям Трабзона. Средь бела дня многие жители этого северного турецкого городка стали свидетелями неожиданного «нападения». Около полудня турецкие военные моряки засекли неизвестную подводную лодку, быстро приближавшуюся к берегу. Катера береговой охраны, дислоцирующиеся в порту, из-за сильного волнения не смогли выйти в море. И так как субмарина на сигналы с берега не реагировала, а намерения её командира и экипажа не были ясны, командир пункта базирования ВМС бригадный адмирал Д. Ардыл в целях защиты мирных граждан дал команду на поражение цели ракетным ударом.

Точным попаданием противокорабельной ракеты «Пингвин» субмарина была поражена и скрылась в глубинах бушующего моря.

Многие граждане Трабзона высыпали на набережную с биноклями и подзорными трубами, надеясь увидеть кого-нибудь в волнах моря. Но вместо терпящих бедствие людей они увидели почти у самого берега вновь вынырнувшую подводную лодку, которую подхватила штормовая волна и с силой выбросила на берег у «Парка аттракционов».

Субмарина пропахала строительный мусор и встала на киль. Господин Д. Ардыл так прокомментировал это событие: «Граждане Турции могут спать спокойно. Подводная лодка не представляет никакой угрозы, даже наоборот она может стать одной из городских достопримечательностей наряду с домом-музеем Ататюрка, мечетью Эль-София и садом Султанов. После шторма лодка будет исследована более тщательно, но сейчас можно сказать, что она принадлежит одному из государств-участников второй мировой войны — Германии или Италии. Видимо, лодка была затоплена самим экипажем в конце войны, а нынешний шторм поднял её из глубины и выбросил на берег. Повреждений лодка не имеет, если не считать пробоины от меткого попадания нашей ракеты».

Городские власти уже подготовили условия тендера на проект использования в городском хозяйстве этого гонца из прошлого».

Прочитав перевод заметки, Сергей внимательно рассмотрел снимок субмарины. Лодка стояла на киле среди бетонных блоков и битого кирпича. Морские волны покрывали её до середины корпуса. Рубка сливалась с темным небом, а мокрый корпус отражал зайчики фотовспышек и городского освещения так, что невозможно было судить о состоянии, а главное, о принадлежности корабля.

Михайлов вернулся к письму Трофимова.

«Нас интересует эта подводная лодка, а точнее её номер. Если у Вас будет возможность побывать у этой субмарины, попрошу обратить внимание на бортовой номер.

Дело в том, что обычно немцы, — а то, что лодка немецкая, наши специалисты по фотографии определили сразу же, — номер рисовали белой краской на рубке и по носу корабля. Но только специальная серия субмарин нумеровалась иначе — на их рубки приварили металлические номера, которые никогда не красили.

Об их применении я Вам расскажу в нашу ближайшую встречу. Только, дорогой Сережа, будьте осторожны: если эта субмарина действительно с металлическим номером, то вокруг неё будут люди, которые так же, как и мы, знают о существовании этой серии кораблей. Также они будут наблюдать за всеми, кто проявит интерес именно к этой подводной лодке. Я не знаю, как у Вас распланированы дни в этой поездке, но будет лучше, если Вы побываете на набережной у корабля перед самым отъездом из страны.

На том заканчиваю. Большой привет вам от Ульяны Генриховны. До скорой встречи. Трофимов».

 

Глава 40

Закинув ногу на ногу, Сергей Валентинович Васильченко сидел в кафе «Макдональдс» у перекрестка двух оживленных московских улиц, Газетного переулка и Тверской. Погода стояла пасмурная, до обеда было ещё полтора часа, поэтому кафе мало привлекало прохожих и служащих близлежащих офисов и контор.

В кафе играл магнитофон, из динамиков которого доносился хриплый голос Высоцкого с нравившейся Васильченко песней «Спасите наши души».

«Песня прямо про меня», — оценивая события минувших дней, размышлял бывший офицер безопасности российского посольства в одном из государств бывшего СССР.

После прибытия из командировки он заметил, что к нему в департаменте комплексной безопасности МИД России стали относиться как-то особенно, не так, как прежде. Его отчет о работе в командировке, по мнению Сергея Валентиновича, должен был бы вызвать определенный интерес у руководства. Но прошел уже месяц после возвращения офицера, а его никто не вызывал для собеседования. В первую очередь этот факт Васильченко относил к перестановкам в самом департаменте и его управлении. «Хотят присмотреться к человеку, а потом уже поговорить и предложить новое место работы», — так думал он, бродя по длинным коридорам в поисках своих бывших сослуживцев и друзей. Но, к недоумению Васильченко, всех его друзей неожиданно, буквально перед его прибытием отправили в командировки.

Один из них, бывший однокашник по андроповскому институту, немного приболел и задержался с вылетом. Они встретились на следующий день после прилета Сергея Валентиновича на пять минут, потому что его знакомый уже отправлялся в аэропорт «Шереметьево». Он под большим секретом поведал Васильченко о том, что бывший офицер безопасности находится под «колпаком» у руководства в связи с каким-то делом, связанным с его работой за рубежом.

Васильченко понял, о каком деле шла речь, но решил события не торопить и дать право первого хода своим оппонентам, а самому в это время готовить возможные пути отхода или контрдействий.

В первую очередь он дал знать своему хорошему знакомому в посольстве, дежурному коменданту Виктору Ивановичу, что у него все нормально, и попросил передать привет Михайлову. Затем, соблюдая все меры предосторожности, как ему казалось, снял однокомнатную квартиру в «хрущевке», а семью отправил на три месяца (для начала) к родителям на Украину.

Вспомнив то, чему его учили в институте, он, прогуливаясь по Москве, на всякий случай подобрал несколько маршрутов проверки за собой наружного наблюдения.

Оставшись один дома, Сергей Валентинович тщательно проверил свою квартиру, но ничего настораживающего не обнаружил. Тогда он стал ждать беседы со своими руководителями, после которой должна была бы проясниться его дальнейшая судьба.

И вот вчера заместитель начальника отдела, к которому был временно прикомандирован Васильченко, соизволил лично его известить о предстоящей на сегодняшнее утро аудиенции у руководства департамента. На эту встречу для бывшего офицера безопасности отводилось всего десять минут.

«Что за это время я могу им рассказать? Мизерную часть того, что написал в своем письменном докладе. Следовательно, беседа будет по другому поводу, скорее всего, связанному с Трофимовым и Михайловым, — рассуждал он вечером, сидя у телевизора. — Главное, аргументированно отвечать на все каверзные вопросы, связанные с этим делом. Хорошо бы, конечно, известить Виктора Ивановича, чтобы он предупредил о моих неприятностях, а это уж на все сто процентов неприятности, Михайлова. Скорее всего Макарову поручат провести расследование там, на месте: опросить всех лиц, когда-либо и как-либо соприкасавшихся с этим делом, а показания Сергея сравнить с моими, чтобы сначала меня, а потом и его прижать к стенке разногласиями в наших ответах».

…Как принято у служивых людей, Васильченко прибыл в приемную начальника управления за десять минут до назначенного времени. Точно в срок его пригласили в кабинет.

Во главе длинного Т-образного стола сидел его начальник Федор Иванович Антипов — старый и опытный чиновник, пересидевший на своем месте не одного Генерального секретаря ЦК КПСС и министра иностранных дел.

Не отвечая на приветствие Васильченко, Антипов небрежным жестом указал на приготовленный для него стул, заранее отодвинутый от стола. Сергей Валентинович занял предложенное ему место, напротив сел заместитель начальника управления Николай Николаевич Федоткин. Еще два неизвестных Васильченко человека сидели на выставленных вдоль глухой стены стульях. Рассмотреть их сразу он не смог, а теперь они находились у него за спиной так, что ему было неудобно, да и неприлично отворачиваться от начальника и рассматривать остальных присутствующих.

— Ну что ж! Начнем, пожалуй! — не отрывая глаз от разложенных на столе бумаг, пробасил начальник управления. — Ваш доклад о проделанной работе я прочитал, и мы с Николаем Николаевичем его уже обсудили. Как обычно, он составлен толково и грамотно. Но в нем вы, по нашему общему мнению, мало отразили свою работу с российской диаспорой в этой республике. Об этом мы и хотели немного поговорить. Пожалуйста, Николай Николаевич, — он дал слово своему заместителю.

— Нас, уважаемый Сергей Валентинович, — льстиво начал тот, интересует, какую работу вы проводили с нашими ветеранскими организациями.

— Я с ними работал постольку, поскольку в посольстве в начальный период не хватало дипломатов для работы с ветеранами. И я, по поручению Трубецкого, время от времени помогал в этом вопросе.

— Что входило в круг ваших обязанностей при работе с ветеранами? раздался вопрос из-за спины.

Васильченко был готов к такой ситуации и за то время, пока садился за стол, выработал линию поведения. Сейчас он просто проигнорировал вопрос сидящего за спиной человека и продолжал рассказывать о нуждах и чаяниях ветеранов войны.

— Какие вопросы вы решали по поручению этой категории граждан? раздался голос второго сидевшего сзади человека.

Сергей Валентинович хотел было проигнорировать и этот вопрос, но Антипов, оторвавшись от своих бумаг, недружелюбно проговорил:

— Вы выказываете неуважение к моим гостям. Я думаю, вам должно быть ясно, что эти люди не просто так находятся в моем кабинете. Извольте ответить на их вопросы!

— Извините, Федор Иванович, я этих людей не знаю и не осведомлен об их степени допуска к нашим делам, — мягко возразил Васильченко, явно намекая на то, что начальник в начале беседы должен был представить незнакомых ему людей.

Антипов покраснел, а Федоткин, наоборот, побледнел, но ни тот, ни другой не произнесли ни слова, видимо, получив от сидящих у стены людей какой-то знак. Зато заговорил первый незнакомец. Опять же, не представившись, он говорил мягко и спокойно:

— Вы не волнуйтесь, Сергей Валентинович! Мы имеем достаточные полномочия, чтобы без предупреждения заходить к министрам или посещать шахты пусковых установок наших стратегических баллистических ракет. Так что мы вас внимательно слушаем.

Васильченко понял, что его судьба уже решена начальством окончательно, причем не в лучшую сторону. Поэтому он решил не давать спуска этим наглецам с допусками высшей категории.

— Я слишком уважаю Федора Ивановича и Николая Николаевича, чтобы в разговоре с вами повернуться к ним спиной. Если хотите, чтобы я с вами разговаривал, будьте добры сесть за стол.

Атмосфера в кабинете стала напряженной. Ответ Васильченко вызвал у этих двоих секундное замешательство. Одновременно еле заметная ухмылка пробежала по лицу начальника управления — ненарочная лесть подчиненного и отпор заносчивым сотрудникам некогда всемогущей спецслужбы доставили ему явное удовольствие, так как десять минут назад перед приходом Васильченко они буквально вытирали об него ноги.

Слова Сергея Валентиновича подействовали на гостей Антипова. Один из них пересел за стол напротив Васильченко, другой сел рядом с Федоткиным.

Тот, что сел напротив, улыбаясь, продолжил:

— Чего не сделаешь для хорошего человека? Только вот, хороший ли это человек?

— У вас есть какие-то сомнения? — тут же парировал Васильченко.

— Мы расследуем дело о коррупции в высших эшелонах власти. — При этих словах Антипова кинуло в жар: об этом его не предупредил верный человек из конторы гостей, а Васильченко случайно мог что-нибудь не то ляпнуть по простоте душевной. Но, вникая в их дальнейший разговор, понял, что беспокоился зря. — И именно ваши показания могут внести определенную ясность в расследуемое нами дело.

— Я всегда готов оказать посильную помощь.

— На это мы очень рассчитываем!

— Что от меня требуется?

— Нам необходима более подробная информация о вашей работе за рубежом и данные на некоторых сотрудников нашего посольства.

— Пожалуйста, но будет лучше, если вы будете задавать наводящие вопросы, потому что не имеет смысла мне пересказывать заново доклад о проделанной работе.

— Это разумно, — вставил напарник говорившего. — Но я думаю, что время десятиминутной аудиенции у господина Антипова уже закончилось, и нам было бы лучше не отрывать нашего уважаемого хозяина от его многочисленных дел и перейти в кабинет, любезно предоставленный управлением для нашей работы.

— Конечно, как пожелаете, — с натянутой улыбкой процедил начальник управления. — Тем более что у меня через пять минут важная встреча.

Все четверо откланялись и вышли.

Как только за последним из них закрылась дверь, Антипов нажал кнопку внутреннего переговорного устройства и приказал секретарше:

— Тамарочка, меня ни для кого нет. Я уехал в министерство и сегодня на работе уже не появлюсь.

— А если будут спрашивать из министерства? — уточнила секретарша.

— Тогда я встречаюсь в бизнес-центре гостиницы «Славянская» с дипломатами посольства Канады по консульским вопросам.

Секретарша была опытной женщиной и добавила:

— Я сейчас же свяжусь с менеджером бизнес-центра и предупрежу его, что вы находитесь у него на деловых переговорах и просили не беспокоить. Правильно я поняла, Федор Иванович?

— Совершенно точно, умница вы моя! — и отключил связь.

Потянувшись в кресле, Федор Иванович поднялся и подошел к стоявшему в углу старому, ещё сталинских времен приемнику, нажал потайную кнопку и открыл дверцу, на которой помещалась панель. За ней оказался прибор, больше похожий на довоенный коммутатор, что, впрочем, было недалеко от истины.

Антипов взял красный кабель и сунул его в гнездо, над которым висел шильдик с цифрами 207. Из динамика послышались голоса Васильченко и двух его собеседников.

 

Глава 41

Михайлов ещё раз внимательно перечитал послание деда Трофима. Казалось, ничего сложного в этой просьбе Игоря Вячеславовича не было. Но опыт подсказывал, что те люди, о которых говорится в письме, могут доставить изрядные хлопоты. «Поэтому осторожность не помешает», — повторил про себя Сергей. Он положил листочки в пепельницу, как это недавно сделал погибший Георгий, поднес к ним зажигалку, и они, ярко вспыхнув, за доли секунды сгорели.

После этого Сергей взял копии документов. Один из них, судя по переводу, был запрос в МИД Великобритании, другой — краткая записка какому-то государственному чиновнику. Все документы имели необходимые канцелярские и архивные атрибуты и были датированы 1947 годом, а переводы двадцатью годами позже.

«Ллойдс бэнк лимитед, Главная контора, Лондон, ВЦ-3, 14 апреля 1947 года.

С уважением, Главный управляющий банка сэр Д. Хиггинс».

Лично, помощнику Главного управляющего государственной канцелярии сэру Э. Уиттли Джонсу.

Дорогой сэр, как вам известно, наш банк проводит выплату страховых сумм по договорам судоходных компаний и судовладельцев, заключенным со страховой фирмой Ллойда.

Однако нас насторожило то, что причина гибели судна в четырех случаях была указана как «торпедирование неизвестным подводным судном». В условиях, когда Германия повержена, а наш королевский флот контролирует морские пространства до границ с Советами, гибель этих судов от указанных причин нам кажется маловероятной, может быть, это попытка истинных виновников катастроф скрыть их замыслы.

В этой связи прошу Вас оказать нам услугу и через разведку военного ведомства дать разъяснение о правдоподобии и вероятности указанных судовладельцами фактов гибели судов, к тому же в двух случаях именно наши военные корабли подобрали потерпевших бедствие моряков.

Во втором документе говорилось:

«Дорогой сэр, в ответ на Ваше письмо даны указания службе разведки и контрразведки военного ведомства через свою сеть осведомителей в Советской России проверить изложенные Вами данные.

С уважением, секретарь канцелярии штаба военно-морских операций капитан второго ранга Д. Метчилл».

Кроме того, информационно-аналитический отдел при военно-морском министерстве сообщил, что, проверив все донесения командиров кораблей, патрулирующих в Северном и Балтийском морях, зоне скандинавских заливов и проливов, а также проливе Ла-Манш в период с мая 1945 по апрель 1947 года включительно, достоверно установлено лишь несколько случаев пеленгования нашими кораблями в нейтральных водах шума винтов подводных лодок. Командование приняло эти подводные лодки за советские и в целях недопущения каких-либо международных осложнений отдало приказ их не преследовать. Однако факт строительства в Советской России после войны в условиях частично разрушенной военно-морской промышленности крейсерских подводных лодок с большими дальностью хода и автономностью плавания является, по мнению аналитиков, весьма спорным.

Ничего не поняв из этих документов, Сергей сложил бумаги и стал ждать Александра. Он пришел, как и обещал (вот армейская пунктуальность!) ровно через 25 минут.

— Собирайся, Сережа, поехали, — с порога выпалил Богуславский и, потянувшись за своим дипломатом, бросил взгляд на стол, где лежала трофимовская газета, развернутая на фотографии подводной лодки.

— Откуда это у нас взялась турецкая газета? — весело спросил офицер.

— Да так, у одного знакомого взял. Дома пригодится в мусорное ведро на дно постелить, — ответил Михайлов.

— Не знаю, кто у тебя знакомый, — низко нагнувшись к Сергею и глядя прямо в глаза, произнес Саша, — но лично тебя, наверное, заинтересует, что точно такая же газета, раскрытая на той же самой странице, лежит сейчас на столе у турецкого военного атташе.

— Ну и что? Газета свежая, утром он её получил, а сейчас от нечего делать просвещается. Случайное совпадение, — как-то неуверенно сказал Михайлов.

— Знаешь, я хоть и не такой опытный, как мой начальник, но в совпадения просто не верю. Хочешь знать, чем интересовался турок?

— Ну и чем?

— Видно, мало тебя за «нукание» твой ротный гонял. Так вот, турок интересовался: не советская ли это времен второй мировой войны подводная лодка; нет ли здесь в республике ветеранской организации, где были бы бывшие моряки-подводники, которые хорошо знали бы отечественные и немецкие субмарины; не желает ли кто из местных ветеранов побывать на этой подводной лодке и ознакомиться с её устройством — мол, Турецкое посольство организует для них в скором времени бесплатную поездку в Трабзон, а то лодку в течение месяца планируется переместить в другое место.

— Понятно! Предлагают мышке бесплатный кусочек сыра. Думают, что мы не знаем: бесплатный сыр бывает только в мышеловке.

— Молодец, правильно мыслишь. Узнаю школу офицеров разведбатальона. Только вот что скажи: кто эта самая мышка — ты или твой знакомый?

— Саша, я тебе ничего не могу сказать. Пока, во всяком случае, — решил довериться Богуславскому Сергей, — но мне необходимо увидеть эту подводную лодку!

— Выспрашивать ничего не буду — посчитаешь нужным, скажешь. Но советую переговорить с Голубевым: мужик, что надо, все поймет.

— Согласен. Но давай ты ему сам все расскажешь, а переговорим по приезде в Трабзон.

— Хорошо. А теперь, две минуты на сборы и поехали. Меня уже дома заждались.

— Есть, господин подполковник, — по-армейски ответил Сергей, — на минутку заскочу в канцелярию и сразу выбегаю к воротам.

— Жду у выезда из посольства, только запомни, гражданский ты шпак: это у вас все в одночасье стали «господами», а в армии у нас до сих пор «товарищи».

Михайлов выскочил из апартаментов военного атташе и, перепрыгивая через две ступеньки, направился в канцелярию.

Договорившись с Ларисой Петровной, Сергей включил машинку для уничтожения бумаг и в несколько секунд «скормил» ей ненужные рабочие документы. А как только Лариса Петровна на секунду вышла, Михайлов быстро сунул в одно из архивных дел, где он оборудовал небольшой тайник, свои ксерокопии. «Подальше положишь, поближе возьмешь!» — вспомнил он пословицу.

Поблагодарив вернувшуюся заведующую канцелярией, Сергей бросил в стопку испорченной бумаги свою, уже ставшую ненужной газету и, выходя буквально нос к носу столкнулся с Макаровым.

— Вы ещё не дома, Сергей Альбертович? — добродушно спросил тот.

— Все! Уже почти дома, — улыбаясь в тон офицеру безопасности, ответил Сергей. — Даже не так: меня здесь уже нет.

— Ну, коль я ещё вижу ваше астральное тело, то у меня к вам просьба. У нас возникла некоторая проблема с переводом газетной статьи с арабского языка, и я просил бы вас помочь.

— Это очень срочно, Василий Семенович? А то я тороплюсь.

— Нет, не очень. Я вам её сейчас дам, а с переводом не тороплю. Мне хотелось хотя бы в общих чертах знать, о чем в ней речь.

— Нет проблем! Где ваша газета?

— Вот, — сказал Макаров, протягивая свернутую в трубочку газету, статья на шестой странице обведена фломастером. Заранее благодарю.

— Не за что, — ответил Сергей и побежал к машине Богуславского.

 

Глава 42

Матвей Борисович Суздальский был спокойным человеком. Этому способствовал здоровый образ жизни, да и возраст не позволял разбрасываться попусту нервными клетками.

В душе этого человека уже давно не было ни страха, ни растерянности, ни обиды, ни отчаяния. Практически неограниченная власть над людьми истребила эти чувства ещё лет двадцать назад. Обычно Суздальский даже в самых отчаянных ситуациях не волновался: дыхание ровное, мысли ясные.

Но события последних дней вывели его из себя. Сейчас Матвей Борисович с удивлением ощущал неспешные перемены в себе: чувство полной беспомощности, расслабившее тело, медленно-медленно превращалось в беспечность, которая не знает острых переживаний. Угрызений совести не чувствовал. Раскаяние? Нет. Неудовлетворенность собой? Да нет же, и этого не было.

Еще во времена последней войны Матвей Борисович быстро усвоил простую истину, внушенную его германскими наставниками: человеческое сообщество без пороков жить не может, без пороков оно обречено на смерть. Нужно просто научиться управлять этими пороками, используя их себе во благо. Суздальский понял, что настало время, когда недостатки некоторых людей, облеченных силой власти, должны помочь ему восстановить спокойствие души, которое Матвей Борисович так старательно оберегал последнее десятилетие.

Больше всего его беспокоила судьба картонного ящика, а точнее, его содержимого. Суздальский набрал по мобильному телефону только ему одному известный номер.

Трубку долго не снимали.

— Уже старых друзей забываешь, начальничек? — резко бросил в трубку старик, как только на том конце телефонной линии абонент затравленным голосом ответил: «Слушаю!»

— Подчиненные были в кабинете, не при них же с вами разговаривать! без всякого приветствия, зная, что только Суздальский мог звонить по этому номеру, недружелюбно ответил абонент.

— Ты мне, Соловейчик, отмазку не лепи! Я ведь точно знаю, что сейчас у тебя обед и твоя секретарша делает тебе, как бы это покультурнее выразиться, массаж.

— Все ты знаешь! Все ты видишь! Как ты мне надоел! Может, заказать тебя киллеру какому-нибудь? А? — зло шептал в трубку абонент. — Когда ты от меня отстанешь наконец?

Выслушав эту тираду, Матвей Борисович нисколько не обиделся: так практически всегда начинался их деловой разговор. Поэтому старик пропустил эти слова на том конце провода мимо ушей. Единственное, что его неприятно кольнуло, так это неуважительный тон разговора.

— А ты, Соловейчик, как надел штаны с лампасами, стал очень грубым старого человека, почтенного ветерана на «ты» называешь. Нехорошо! — стал поучать абонента Суздальский.

— Ладно! Кончай читать нотации, без тебя мое руководство каждый день ими пичкает.

— А ты бы не отказывался от нашей помощи, смотришь, и шпионов бы сетками наловил, благо их сейчас развелось, сажай — не хочу; и с коррупцией бы удачно боролся; да и пару-другую заказных громких преступлений бы раскрыл — не то что на Россию, на весь мир прогремел бы. А ты сам все хотел распутать, без нашей помощи. Вот и получаешь на свою шею!

— Хорошо! То, что ты сказал, я возьму на заметку, при встрече обсудим. А сейчас говори, зачем я тебе нужен.

— Вот это уже лучше. А то сразу ругаться, в бутылку полез!!! Несчастье у меня случилось…

— Да ну! У тебя, и вдруг несчастье, вот это радость!

Матвей Борисович как будто не слышал этой издевательской реплики:

— …Кто-то совершил вооруженный налет на мою квартиру. Мои ребята, конечно, с ними поговорили по душам, а один подранок, перед тем как отправиться в мир иной, смог назвать имя наводчика из моего окружения, но, к сожалению, больше ничего сказать не успел.

— И что же ты от меня хочешь? Мертвых и наша всесильная организация разговорить не сможет, а я не Бог.

— А мне это и не требуется! Вашу организацию я сам разговорить могу, повысил голос Суздальский. — А то совсем там совесть потеряли. Понял?

— Понял, понял, Матвей Борисович. Вы только не нервничайте, — униженно залепетал Соловейчик.

— Так вот, слушай! То, что меня задели, меня не пугает, и не то бывало. Но то, что объявился мой старинный дружок нашей с твоим отцом молодости, это почище всяких там государственных переворотов. Ты понял? Матвей Борисович уже почти кричал в трубку, чего с ним уже давненько не бывало. — Самое главное, что он располагает документами из немецких и советских архивов, завещанных ему его покойным начальником. А кроме того, практически неограниченными финансовыми возможностями.

— Хорошо, Матвей Борисович, от меня-то что вам нужно?

— Завтра к десяти часам утра пришлешь к моему Полковнику своего доверенного человека, — того, который замазан на журналистах и военном, в прошлый раз он лихо сработал. Я тоже там буду. Вместе и обсудим ситуацию.

В трубке почти минуту не было слышно ни звука. Затем дребезжащий голос еле слышно произнес:

— А что? В тех документах и обо мне упоминается?

— Если не о тебе лично, то о том, как рожать таких, как ты. Но больше всего — о деяниях птенцов из соловьиного гнезда. Я думаю, твоему руководству не понравится, что одно из важнейших направлений работы спецслужбы возглавляет человек, отец и дед которого в годы войны были немецкими разведчиками-диверсантами, пустившими под откос, если мне не изменяет память, в сорок первом году, эшелон с членами семей командиров Красной Армии и активами банков из оккупированных областей СССР. При этом погибли около двух тысяч баб и детишек, а вот золотишко, камешки драгоценные и прочая мелочь исчезли.

— Хорошо! Завтра мой человек будет у вас, — прежним голосом ответил абонент Суздальскому и отключил телефон.

 

Глава 43

…С утра жары не было. Посольский микроавтобус шел по давно не ремонтированной дороге мягко и плавно: сказывалась большая загруженность салона, но Сергей не мог дождаться привала у тоннеля, чтобы пересесть в «опель» Богуславского, о чем они предварительно договорились перед выездом.

Михайлову хотелось рассказать Саше о просьбе Макарова. Вчера вечером, приехав домой, Сергей развернул газету, чтобы мельком просмотреть статью. Он ожидал всего, но то, что он увидел, его обескуражило и заставило учащенно биться сердце.

Статья в арабской газете представляла собой перепечатку из другого иностранного издания, а на фотографии была запечатлена подводная лодка, недавно выброшенная морем на берег у Трабзона.

«Кто только не интересуется этим куском металлолома: и дед Трофим, и турки, а сейчас и ФСБ! Клубок интересов, да и только!» — размышлял он.

У тоннеля, переговорив с Богуславским и рассказав ему о газете Макарова, опустив, естественно, все, что касалось дела Трофимова и его организации, вместе с Сашей он подошел к Голубеву.

— Сергей Альбертович, у нас мало времени для беседы, а поговорить следует о многом. Но нашу помощь в вашем деле обещаем. Только одно условие!

— Какое? — насторожился Михайлов.

— Без нас — меня или Саши — не предпринимайте самостоятельно никаких шагов. Рассказав нам о вашем желании осмотреть этот корабль, вы тем самым обязали нас обеспечить вашу безопасность.

— Я принимаю ваше условие, с этой минуты сержант запаса Михайлов переходит в полное ваше подчинение, — с улыбкой на лице отрапортовал Сергей.

— Вот и хорошо. А сейчас по машинам. Путь у нас неблизкий, скомандовал капитан первого ранга.

…В Турции стояла хорошая погода. И хотя уже смеркалось, при въезде в Трабзон с возвышенности у местного аэропорта можно было увидеть подводную лодку, освещенную прожекторами.

Поселились путешественники в отеле «Озгюр» на площади Ататюрка. Михайлову с молодыми ребятами-тело-хранителями достался трехместный номер с видом на городскую площадь и море.

Всем вместе — Голубеву, Богуславскому и Михайлову — удалось встретиться и поговорить лишь на третий день пребывания в Трабзоне, когда было запланировано посещение городских достопримечательностей. Владимир Николаевич Голубев сообщил, что с помощью своих друзей в местном российском Генеральном Консульстве он сделал так, что о подводной лодке стало известно всей посольской компании, которая одним из своих пунктов последнего свободного дня определила посещение новой исторической достопримечательности.

— Скажу вам откровенно, Сергей Альбертович, мы тоже получили указание поближе присмотреться к подводной лодке, и я думаю, что в столь многолюдной толпе, как наша, да ещё в сопровождении представителя из Генконсульства, наш интерес будет не столь заметен.

— О таком варианте я даже и не мечтал, Владимир Николаевич. Спасибо! с чувством сказал Сергей.

— Свои люди, сочтемся. Но не думайте, что и дальше будет так просто, думая о чем-то своем, сказал военный атташе. — Да, кстати, ваши соседи по номеру как себя ведут?

— О подводной лодке не было сказано ни слова, — понимая смысл вопроса Голубева, ответил Сергей.

— Значит, тоже ничего определенного!

— Почему «тоже»?

— Вы заметили, кто и где живет в нашей гостинице? — вопросом на вопрос ответил Сергею Голубев.

— Нет, вообще не обратил внимания.

— Второй этаж заняли группа американцев и два немца, которые приехали в Трабзон на второй день после того как море выбросило лодку. На третьем мы вместе с турками, которые въехали в гостиницу в тот же день, что и мы. На четвертом наши соотечественники. Прилетели сюда два дня назад спецрейсом из Москвы.

— Этих я заметил. Молодые ребята со всем джентльменским набором «новых русских»: дорогие костюмы, мобильные телефоны, даже здесь в прокате автомобилей взяли дорогие джипы с затемненными стеклами.

— Правильно. Турки, понятно, приставлены следить за нами и прослушивать наши разговоры. Кстати, они довольно прилично говорят по-русски. Американцы и немцы весь день проводят в порту, в свободной зоне и на набережной, якобы готовятся к международной конференции по морскому праву и обеспечению безопасности морских перевозок. Не обходят они вниманием и подводную лодку. Но и их интерес к этой субмарине можно как-то объяснить. А теперь вы, сугубо гражданский человек, ответьте мне: зачем «новым русским», ребятам с бритыми затылками и золотыми цепями, понадобилась эта лодка?

— Как, и им тоже? — в один голос изумленно воскликнули Сергей и Александр.

— Да, и им тоже. И, наверное, даже в большей степени, чем американцам, немцам и туркам, вместе взятым. Они уже успели обследовать лодку с носа до кормы и от киля до рубки. Но, судя по их беспорядочным действиям, они либо ничего не нашли, либо не знают, что искать, и уповают на случай.

— Да, деньги великая вещь, да еще, если их много, они зеленого цвета и называются долларами, — риторически заметил Александр, хотя всем присутствующим было понятно, как именно могли оказаться эти ребята на подводной лодке.

— И ваш друг, Сергей Альбертович…

— Какой… мой друг? — запнувшись от неожиданности, тихо спросил Сергей.

— Ваш друг, Василий Семенович Макаров, со своими ребятами тоже успели посетить лодку. Вот так-то. А удастся ли нам проделать то, что сделали они, — ещё не известно. Ведь мы не знаем самого главного, как, впрочем, я думаю, и все они — что нужно искать на этой старой подводной лодке?

— Хорошо. Владимир Николаевич, Саша, я вам расскажу. У меня есть один знакомый. Считаю, что пока нет нужды говорить, кто он такой и что нас с ним связывает. Полагаю, что после нашего возвращения мы с ним встретимся, и он вам подробно все расскажет. Но на сегодняшний день я и сам мало что знаю. Он давал мне кое-какие документы, и газету в том числе, — обращаясь к Александру, сказал Сергей, — но часть их не так давно была у меня похищена, кстати, не без помощи нашего Макарова, а из того, что осталось, трудно составить ясное представление о существе вопроса.

— А теперь о подводной лодке, — снизив голос до полушепота, произнес Михайлов. — Мой знакомый просил выяснить только одно — номер субмарины.

— Это практически невозможно! — возразил Голубев. — За полвека, что лодка пролежала на дне Черного моря, пусть даже и неплохо сохранившись… Ни о каком номере не может быть и речи.

— Но те лодки, которыми интересуется мой знакомый, не имеют номера корабля в общепринятом понятии, то есть нанесенного краской. По его словам, это какая-то специальная серия лодок, и номера на них вырезаны из металлических листов и приварены или привинчены на рубках. Вот он и хотел узнать, не из этой ли серии трабзонская субмарина?

— Судя по возне вокруг нее, из той самой — в этом можно не сомневаться, — вставил слово Богуславский. — Владимир Николаевич, вы моряк, вам и карты в руки.

— Теперь кое-что становится на свои места, но я думаю, что, несмотря на все принятые нами предосторожности, кто-то попытается нас, а точнее вас, Сергей Альбертович, спровоцировать на определенный поступок.

— А как они могут это сделать?

— Просто. Устроят по просьбе Генконсульства осмотр лодки, но по каким-то обстоятельствам, весьма важным, заметьте, не допустят возможности посторонним приблизиться к ней.

— Но это возможно только в том случае, как вы верно заметили, если они знают, что искать на лодке, — добавил Михайлов.

— Правильно. А если они не знают, что искать, но догадываются, что в Трабзоне на сегодняшний день есть люди, которые это знают, то каковы их действия?

— Разрешите, Владимир Николаевич, — начал Богуславский. — В таком случае они должны вынудить нас самих показать то, что им нужно. Будем плясать от печки. Во-первых, почему они заинтересовались именно этой лодкой? Потому, что лодка своей конструкцией или предназначением отличается от остальных. Они это поняли и сейчас её исследуют.

— Сразу же в качестве присутствующего здесь моряка, как ты недавно заметил, вставлю ремарку. Месяца три назад в турецких газетах прошло сообщение, что недалеко от Синопа штормом выбросило останки потопленной немецкой подводной лодки, корпус которой до такой степени подвергся коррозии и проржавел, что разламывался в волнах на глазах у местных жителей. Подвожу итог сказанному: наша субмарина за полвека в соленой воде не сгнила и даже с виду практически цела и невредима. Далее, внутрь лодки для её сохранности был закачан какой-то газ, скорее всего из разряда инертных, то есть лодку не просто бросили и затопили, а законсервировали на длительное время, на будущее. Только у тех, кто это делал, по-видимому, будущего не оказалось. И, наконец, раз подводная лодка за полвека никогда ранее не всплывала, то можно сделать вывод, что она где-то стояла, быть может…

— …на подводной базе или на чем-то подобном, верно? — не выдержал Михайлов, напряженно слушая военного атташе. — Я даже помню книжку с похожим эпизодом о немецкой подводной лодке «Летучий Голландец»: роман, кажется, называется «Секретный фарватер», правда, автора не помню.

— Платов. И даже может быть, что ваш знакомый, Сергей Альбертович, знаком с автором этой книги и подарил ему данный сюжет. Будете в отпуске в Москве, попробуйте с ним встретиться, если он ещё здравствует.

— Таким образом, по первому пункту стало кое-что вырисовываться, сказал Александр. — С вашего разрешения, я продолжу. Во-вторых, не допустить нас к лодке они могут и в том случае, если они не знают, что искать. Тогда «нашим друзьям» просто останется занять выгодную позицию и наблюдать за всеми, кто проявляет к лодке хотя бы малейший интерес, а уж потом вытащить нужные сведения из человека или группы людей. Отсюда вытекает и третье: кому-то из нас, скорее всего тебе, Сережа, они подстроят какую-нибудь пакость. Ну, там, контрабанду, наркотики, девочек, ты понимаешь меня. В обмен же за гуманное с их стороны отношение к тебе и сокрытие местными официальными лицами и органами власти, а равно товарищами американцами, немцами и «новыми русскими» твоих преступных действий и фактов нарушения международных законов на территории Турции попросят тебя рассказать обо всем, что у тебя связано с этой старой немецкой подводной лодкой. А может, даже попробуют завербовать — и такое исключать нельзя.

— Сергей Альбертович, Саша расписал все толково. Но все равно ваше слово последнее. Мы можем узнать то, что вам надо, уже сегодня, но в таком случае мы рискуем нарваться на неприятность. Есть и другой путь, он более безопасный, но никто не может сказать, на сколько времени он растянется.

— Нет, мне и моему знакомому подходит только первый путь. Да, и ещё перед одним человеком у меня есть обязательства, но об этом как-нибудь потом, — вспомнив погибшего Георгия, сказал Сергей.

 

Глава 44

— Ну-с, продолжим, Сергей Валентинович! — раздался голос старшего из прибывших для беседы с Васильченко сотрудников одной из спецслужб.

— Я думаю, что мы только начинаем, — тут же парировал Васильченко. — И начнем мы именно со знакомства. В противном случае позвольте мне откланяться. — В динамиках послышался отчетливый стук каблуков.

«А Васильченко не так прост, как кажется: такие могут пригодиться. Надо будет, чтобы Федоткин принес мне его личное дело и побольше раскопал о нем», — рассудил про себя Антипов.

— Мы и собирались это сделать, — ответил второй. — Разрешите представиться. Старший оперуполномоченный отдела по расследованию фактов коррупции городского управления ФСБ капитан Чаплыгин Александр Григорьевич.

— Старший оперуполномоченный того же отдела того же управления капитан Чикичев Геннадий Александрович.

— Васильченко Сергей Валентинович, пока нахожусь в распоряжении начальника департамента комплексной безопасности МИД России. Так что мы с вами в некотором роде коллеги.

— Очень приятно, что наше служебное родство вы осознаете. Значит, нам быстрее удастся наладить взаимопонимание и решить наши проблемы.

— Я тоже так думаю. Так что вас интересует?

— Вы занимались вопросами оформления российского гражданства? — начал Александр Григорьевич, видимо, старший из этой парочки.

— Да, но только в самый начальный период работы нашего посольства, когда не хватало сотрудников с дипломатическим статусом.

— Сколько подобных дел прошло через ваши руки? — взял слово Геннадий Александрович.

Далее их беседа протекала в режиме допроса. Чаплыгин и Чикичев по очереди задавали вопросы Васильченко, практически не оставляя тому времени на обдумывание ответов. Но Сергей Валентинович, опытный офицер, не давая застать себя врасплох, на все вопросы отвечал полно и ясно.

— Около двух сотен.

— Посетители, приходившие в посольство оформлять гражданство или получить ходатайство о выдаче статуса беженца, просили именно вас принять их или кого-нибудь другого из дипломатического состава.

— Принимать посетителей были уполномочены только дежурный дипломат или начальник консульского отдела. Естественно, когда я выполнял обязанности такого дежурного, то посетители охранниками консульского отдела направлялись только ко мне, а в особых случаях — к консулу.

— Что это за особые случаи?

— Я могу рассказать только о тех, которые были в моей практике.

— Конечно. Мы сейчас беседуем только о вашей работе.

— Во-первых, если посетитель не был удовлетворен моими разъяснениями и подавал письменную жалобу во время моего приема граждан на меня или других дежурных дипломатов. Во-вторых, когда посетителей было много и дежурный дипломат не справлялся с их потоком. В-третьих, когда на прием приходили, как мы их называли, «сумасшедшие». Это, как правило, пожилые люди, которые стремились организовать подпольные партизанские отряды для борьбы за восстановление Советского Союза, приносили различного рода «секретные» разработки и проекты, оставшиеся у них ещё с прежних времен. И, в-четвертых, когда приходили те, кто нуждался или просто требовал какой-либо материальной помощи, чаще всего деньгами. Ну и за все это время у меня был один бывший военнопленный, который хотел получить от немцев компенсацию за свои мытарства в гитлеровских концлагерях. Вот, пожалуй, и все.

— Из этих граждан, будем условно называть их вашими посетителями, повторно кто-нибудь являлся на прием?

— Вы не знаете порядка оформления российского гражданства, поскольку задали подобный вопрос.

— Вкратце, если это возможно, просветите нас, пожалуйста.

— Для получения гражданства, статуса беженца или вынужденного переселенца посетитель посещал консульский отдел дважды. В первый раз дежурный дипломат проверял, имеются ли у данного гражданина достаточные основания для получения требуемых документов и, если таковые имелись, выдавал установленной формы анкету с указанием даты оформления необходимых бумаг. Повторно гражданин приходил в установленный срок, дежурный дипломат проверял правильность заполнения анкеты, и посетитель направлялся в дело-производство для постановки в паспорт штампа о принятии российского гражданства. Так что ко мне могли попасть на прием и один только раз, во время второго посещения, и дважды.

— Так были у вас повторные посещения?

— Должно быть, были, но я не помню, сколько точно было таких посетителей.

— Дорогой Сергей Валентинович! Вы же обещали свое сотрудничество и понимание, а сейчас проявляете явную неискренность.

— Почему вы так решили? У вас есть для этого основания?

— Да! Вы оформляли гражданство некоему Трофимову Игорю Вячеславовичу. Так?

— Вполне может быть — всех посетителей не упомнишь. В чем же здесь криминал?

— Как такового криминала в этом нет. Но третье его обращение должно было бы крепко засесть у вас в памяти.

— Что-то не припомню такого.

— Позвольте вам напомнить. Вы, лично вы оформляли прошение господина Трофимова российскому правительству.

— А-а-а, припоминаю. Всего пятиминутное дело: принял посетителя, составил препроводительную в департамент консульской службы и сдал на подпись послу.

— С Трофимовым вы беседовали? Хотя бы по существу его обращения?

— Насколько я помню, это не имело смысла. К тому же в консульском отделе всегда много посетителей и надо управляться быстрее.

— А куда было торопиться? Ведь к третьему посещению Трофимова вы уже около трех месяцев не помогали принимать граждан. Как вы это объясните, Сергей Валентинович?

— Может, и так, всего не упомнишь.

— А где в таком случае вы принимали этого гражданина?

— Ну, раз я уже не работал в консульском отделе, значит у себя в кабинете в посольстве.

— Правильно. Следовательно, этот Игорь Вячеславович просился на прием именно к вам, поскольку посольство и консульский отдел разделены территориально двумя городскими кварталами.

— Может, я ему чем-то понравился! Все-таки пожилой человек, ветеран.

— Вот видите, припоминаете, вспомнили, что он ветеран. Это уже прогресс в нашем деле.

 

Глава 45

— …Вечером поступим так, — твердым голосом заговорил Голубев. — Вы, Сергей Альбертович, вместе с Сашей и его семьей в составе всей нашей группы идете осматривать лодку. Я в это время займусь другими делами. Вам же приказываю: никаких самостоятельных действий в районе набережной не предпринимать. После возвращения в гостиницу я буду ждать вас в фойе.

Сергею нравился этот, на первый взгляд простой, военный моряк. Немногословный, спокойный и рассудительный в любой обстановке, всегда и при любых условиях отстаивающий свою точку зрения офицер. Даже тогда, когда на него напала группа «неизвестных», а попросту бандитов, на темной загородной дороге, Голубев не потерял присутствия духа, хотя был оглушен ударом приклада автомата. Владимир Николаевич притворился, что потерял сознание и, когда нападавшие грабили его служебную «Волгу», быстро нырнул в кювет, но пополз не подальше от места происшествия, а в сторону, откуда появились бандиты. Это, по сути дела, и спасло ему жизнь.

Заметив исчезновение дипломата, налетчики выскочили на край дороги и открыли беспорядочную стрельбу вдоль обочины по направлению к городу. В это время Голубев отполз на безопасное расстояние и обнаружил спрятанную в кустах «Ниву» нападавших, запомнил её номер, что помогло потом быстро установить личности «романтиков с большой дороги».

Однако российское правительство побоялось решительными мерами отстоять честь своего дипломатического корпуса в этой стране и ограничилось малым, наградив Голубева орденом «За личное мужество».

Владимир Николаевич особо об этой истории и своих благодарных чувствах к родному правительству не распространялся, но Александр поведал, с каким чувством рассказывал военный атташе об отношениях американцев к своим согражданам.

Когда всего лишь через месяц после инцидента с Голубевым у одного американского дипломата похитили с целью выкупа ребенка, конгресс США в срочном порядке прислал в республику для охраны своих служащих сотню морских пехотинцев и усиленную бригаду ФБР, которые не очень-то церемонились с местными властями и их горячим южным гонором в расследовании этого преступления.

Кроме того, не ссылаясь на источники информации, Саша сказал, что американцы, несмотря на присутствие в стране российских войск, пригрозили высадить свои войска и навести в стране порядок. В результате всех этих действий ребенок был возвращен через сутки после высадки в столичном аэропорту морской пехоты США.

И это все происходило на фоне бесчисленных фактов унижения российских солдат и офицеров, а нередко и их гибели. И только Трубецкой, зачастую с помощью тех же американцев или немцев, оказывал давление на руководство страны и отстаивал честь и достоинство наших граждан.

Сергея и Голубева сближало и то, что они в своих предыдущих командировках были в одной и той же стране на Юге, хотя и в разное время.

Сейчас же Михайлов готов был полностью довериться Владимиру Николаевичу, но чувство неловкости от будто бы перекладываемой ответственности за порученное ему дело на плечи другого человека не покидало его.

 

Глава 46

Ровно в десять часов утра в рабочем кабинете Матвея Борисовича Суздальского собрались три человека: сам хозяин кабинета, его начальник службы безопасности — Полковник и представитель вчерашнего собеседника Суздальского, отрекомендовавшийся Станиславом Михайловичем Иваненко.

За час до этого, в девять часов, у Матвея Борисовича состоялся откровенный разговор с Полковником.

Полковник вошел в большую комнату, служившую рабочим кабинетом его шефу. Посредине стоял огромный, сталинских времен письменный стол. Никакой оргтехники — компьютера, факса, принтера, сканера и прочих аппаратов — на столе не было. Отсутствовал даже обычный телефон. Шефа службы безопасности всегда удивляло то обстоятельство, что Матвей Борисович постоянно был в курсе всех событий в стране, мире и касающихся непосредственно его бизнеса, при этом не имея ни своей пресс-службы, ни каких-либо других помощников.

Правда, недавно по его распоряжению на работу был принят один молодой человек, но к работе он пока не приступил, так как проходил всегда полагающуюся в таких случаях обязательную двухмесячную проверку.

То, что Суздальский назначил встречу с представителем одного своего знакомого и пригласил на эту встречу Полковника, последнего нисколько не удивляло: так было всегда при необходимости обеспечить безопасность какой-либо операции. Но назначенное на девять часов рандеву по поводу этой встречи с глазу на глаз со своим непосредственным начальником Полковника несколько удивило — это было впервые за всю его службу в огромной системе, созданной Матвеем Борисовичем.

Войдя в кабинет, Полковник увидел Суздальского сидящим за столом. Лицо старика покрывала густая тень — подобный способ общения с подчиненными он применял всякий раз, когда ему не хотелось, чтобы кто-нибудь видел его реакцию на ту или иную проблему, которая поднималась в разговоре.

Суздальский жестом указал Полковнику на кресло.

— Вадим Олегович, — тихим голосом начал старик, — мы с вами работаем не один год, и неплохо работаем. Я о вас знаю, если не все, то очень многое. Пришло время и мне несколько раскрыться перед вами. Или вы в силу своей прежней специальности знаете обо мне все?

— Вы знаете, Матвей Борисович, что я с вами всегда откровенен…

— Да, я это знаю и ценю.

— Я вам уже говорил, что, приняв решение уйти со службы, я, прежде чем писать рапорт на увольнение в запас, подыскивал более-менее приличное место для последующего применения моих знаний и сил. Когда вы со мной беседовали в первый раз, меня не удивила та откровенность, с которой вы рассказывали мне, практически незнакомому человеку с улицы, тем более действующему офицеру спецслужбы, о характере вашей деятельности и моей будущей работы. Я взвесил все «за» и «против» и принял ваше предложение. За все время моей работы в фирме, я думаю, вы не можете упрекнуть меня и моих сотрудников в каких-то недоработках или просчетах.

— Совершенно верно, Вадим Олегович, за это время я не могу указать ни на один недостаток с вашей стороны. Потому-то я и решил рассказать вам немного о себе. Тем более что это касается темы нашей беседы, которая состоится в десять часов.

Так вот, сразу же хочу вам сказать, что все мои биографические данные, когда-либо отмеченные в анкетах, чистая выдумка. Попросту говоря, это легенда. Кто и когда её мне отработал — не суть важно. Важно то, что она работает вот уже несколько десятилетий и пока не давала сбоев.

Но вернемся к моей истории. Зимой 1945 года я, двадцатисемилетний майор, получил указания в мобилизационном отделе штаба 2-го Белорусского фронта, которым командовал маршал Рокоссовский, о расформировании за ненадобностью некоторых тыловых и запасных частей Красной Армии, причисленных к нашему фронту.

Я уже тогда просчитал свою перспективу в послевоенной России и поэтому составил приказ о расформировании в двух редакциях: в одной для Рокоссовского действительный приказ, во второй для периферийных органов, где убрал несколько частей из данного списка. Но сами командиры этих частей получили действительные выписки из приказа о расформировании. Части были расформированы, а личный состав убыл к новым местам службы. Таким образом, получалось, что для командования Красной Армии эти части уже не существовали, а для партийных органов и учреждений советской власти на местах они продолжали функционировать.

К тому времени я обзавелся многими друзьями, нашел старых знакомых и создал ядро этих частей, то есть командиров и их заместителей. Они были обеспечены соответствующими документами, — благо я располагал бланками командующего фронтом и печатями, а подписи подделать было делом одной минуты.

Части эти располагались на территории Западной Украины и Прибалтики. Вы сами понимаете, какие там были условия в то время, — партизанская война шла и в тылу Красной Армии. Поэтому никто не удивился новому командному составу, который по моему распоряжению был представлен партийным и советским руководителям областей и районов.

— А как же НКВД и «Смерш»?

— Вам, я вижу, стало обидно за свою службу, Вадим Олегович. Но и их винить не в чем — ведь они по линии командующего фронтом и по линии НКВД также получили указания о расформировании этих частей, а, следовательно, и снятии контрразведывательного надзора за ними. Впоследствии, используя свои возможности, я несколько раз менял нумерацию и наименования этих частей.

К тому же в самом конце войны мы заимели своих «опер-уполномоченных», так в мои части стал поступать так называемый «личный состав» — по большей части дезертиры, бывшие пленные, власовцы и всякая другая шваль. Эти люди очень от меня зависели, так как я о них знал практически все. Я с них требовал только одно — в первые два-три года служить так, как если бы они служили в рядах Красной Армии, а взамен я обеспечивал им соответствующие документы и делал достойный послужной список.

Не обходилось, конечно, без курьезов и всякого рода недоработок. Однажды на один из городков Западной Украины бандеровцы готовили нападение. НКВД имел в банде своего человека, но точное время в силу каких-то причин стало известно только в день нападения. Гарнизон райцентра был довольно слаб, поэтому энкавэдисты приказали командиру одной из «моих» частей организовать оборону участка, примыкающего к лесу.

Как всегда в таких случаях, в дело вмешался «Его Величество Случай». Бандеровцы пытались войти в город на участке «моей» части. Произошел бой. К слову сказать, часть выдержала испытание, хотя было несколько человек раненых и убитых. Зато практически всю банду взяли.

Почти вся «наша» часть была награждена советскими орденами и медалями, а убитых похоронили со всеми полагающимися воинскими почестями на городском кладбище.

Пленных бандеровцев собрали в подвале «нашей» части: в местном НКВД не хватило для всех места. Охрана тоже была выставлена наша, поскольку часть геройски зарекомендовала себя в бою.

Командир «части» на свой страх и риск устроил допрос пленным и получил некоторые интересующие НКВД сведения. Это было сделать легко, потому что вся верхушка банды была ему лично известна. Командир пообещал предпринять кое-какие меры для освобождения пленных, но главный в банде взял да и рассказал своим приближенным, кем были на самом деле захватившие их красноармейцы. Поздно вечером наш человек, чтобы не рисковать своими оставшимися в живых людьми (ведь он не знал информатора в банде), организовал «попытку к бегству» бандеровцев, но всех их при этом расстрелял.

За хладнокровие и отвагу, «проявленные при ликвидации попытки побега отъявленных врагов Советской власти», командир «части» был награжден именным оружием и переведен для дальнейшей работы в органы военной контрразведки, а затем, в последующие годы и в КГБ.

Естественно, о лучшем мы и мечтать не могли.

Но это так, история.

Со временем все наши части мы перевели в разряд тыловых и организовали свой бизнес с горюче-смазочными и строительными материалами, продуктами питания, автомобилями, подрядными работами и прочим. Благо денег у нас было предостаточно — об этом позаботились господа немцы.

Если в общем сказать о финансовой стороне нашей деятельности, то мы располагали некоторыми данными из немецких архивов о том, где, в каких местах, сколько и чего было спрятано отступающими советскими войсками и банковскими учреждениями. Сами посудите, Вадим Олегович, немцы через неделю после начала войны уже были в Минске, а на второй день войны все банковские организации получили директиву об эвакуации денежных средств и других ценностей в Белорусский республиканский банк.

В силу известных причин в столицу республики они попасть не могли, ценности спрятали, при этом составили акты и более-менее точно описали приметы и ориентиры тайников. Но большинство из этих бухгалтеров, кассиров и инкассаторов добраться до своих не сумели. Все их банковские документы попали в полевые архивы немецкого Рейхсбанка, а оттуда в конце войны к нам.

Но вернемся к «нашим» воинским частям.

 

Глава 47

Вечерняя экскурсия на выброшенную морем подводную лодку прошла спокойно, но как-то неинтересно.

Предприимчивые турецкие бизнесмены уже все подготовили для осмотра туристов: вокруг субмарины была построена узкая пешеходная дорожка, огороженная красной лентой с запрещающими проход знаками, что не позволяло приблизиться к лодке вплотную. У рубки, в основании которой зияла огромная дыра от попавшей в неё турецкой противокорабельной ракеты, дорожка совершала трехпролетный ступенчатый подъем на смотровую площадку, где и завершался осмотр показом достижений боевого мастерства военных моряков Турции, а именно — пробоины.

Собравшуюся у места начала экскурсии группу наших путешественников во главе с представителем Генконсульства встретил гид, который неплохо объяснялся на русском языке. Он извинился за городское управление туризма, которое издало распоряжение, что в силу не выясненных до конца причин появления у турецких берегов этой подводной лодки фотографировать и снимать видеокамерами с близкого расстояния новую достопримечательность запрещено.

К услугам гостей и туристов во временном павильончике была организована продажа открыток с видом подводной лодки на фоне моря в различных ракурсах, по-видимому, изготовленных по указанию местных властей.

Глядя на все нехитрые приспособления для осмотра корабля, Сергей понял, что кто-то просто не заинтересован допускать посетителей и туристов ближе. Михайлову не хотелось думать, что эта предосторожность городских властей связана именно с их, посольской, и, в частности, его, Сергея, миссией в этой стране, так как, если бы турки хотели скрыть субмарину от русских вообще, это им вряд ли удалось бы: в Трабзоне размещается российское Генеральное Консульство; два раза в неделю приходили паромы из Сочи и Одессы с тысячами русских и украинских челноков; из трабзонского аэропорта ежедневно вылетали русские пассажирские и транспортные самолеты, причем при взлете или посадке они летели на очень малой высоте прямо над лодкой.

При подъеме на смотровую площадку у рубки Сергея как-то незаметно отделили от Саши и его семьи, в результате он оказался рядом с Макаровым и его ребятами-телохранителями. Пытаться сейчас изменить свое положение, по мнению Михайлова, было бы глупо, и он, спокойно стоя впереди офицера безопасности, слушал лепет гида.

Тот, явно ничего не понимая в военно-морском флоте, военных кораблях вообще и в подводных лодках в частности, путаясь в русской лексике и мировой истории, плел своим слушателям о былой и настоящей мощи турецких ВМС.

Сергей же, стараясь не привлекать внимания людей Макарова, тщательным образом осматривал лодку. Боковым зрением он отмечал, что куда бы он ни обращал свой взгляд, туда же поворачивались головы его трех соседей.

Наконец взгляд Михайлова остановился на рубке.

Прожектора освещали подводную лодку с противоположной смотровой площадке стороны, и рубка превратилась для посетителей в громадную черную гору в белом ореоле света от прожекторов.

Пробоину же, наоборот, изнутри корпуса подсвечивали розовыми лампами, что, по мнению создателей этой композиции, должно было символизировать неотвратимость кары за покушение на покой и мир турецких граждан.

Однако одна особенность привлекла внимание Сергея. Розовая подсветка трюма корабля высвечивала какие-то непонятные точки на стальной громаде рубки почти над местом попадания ракеты. Сначала Михайлов думал, что это эффект воздействия на глаза лучей галогеновых прожекторов, установленных на той стороне лодки. Имитируя ситуацию попадания постороннего предмета в глаз, Сергей потер веки, несколько надавив на них у самого носа. Это он знал ещё с армии. После такого точечного массажа зрение резко улучшалось.

Но и после этого точки на рубке не пропали.

Тогда Сергей подумал, что это следы множественных осколочных попаданий от взрыва ракеты. Но тут же отбросил эту версию, заметив некую систему в их расположении на корпусе рубки.

«Скорее всего, — размышлял Михайлов, — здесь было что-то, прикрученное болтами и крепившееся заклепками к обшивке рубки. И наверняка Игорь Вячеславович был прав — это та самая лодка. Но как теперь узнать её номер? Взрывной волной металлический номер был сорван со своего места и сейчас, видимо, покоился на морском дне. Быстрее бы заканчивалась эта экскурсия; необходимо срочно переговорить с Сашей! Может, он что посоветует?»

Видимо, по ходу своих размышлений Сергей машинально начал продвигаться к выходу со смотровой площадки. Это не осталось без внимания сопровождающих его людей Макарова. Сам офицер безопасности остался с основной группой экскурсантов, а двое других уже стояли внизу, поджидая остальных.

— Это та самая лодка, — не скрывая радости, шепнул Сергей Богуславскому, наклонившись прямо к его уху, — я в этом уверен!

— Сам вижу, Серж, но не надо же так откровенно, на нас и так пялятся во все глаза. Поговорим при встрече с Голубевым. А теперь отдыхай, но ни в коем случае не оставайся один или с людьми Макарова.

Сергею стало немного обидно за бесстрастное отношение к его сообщению, и он подумал, не зря ли доверился этим ребятам из аппарата военного атташе: ведь практически он, Сергей, выполнил просьбу Трофимова без чьей бы то ни было помощи.

От такой несправедливой самооценки Сергею стало не по себе. Отбросив все сомнения, он решил, что в данный момент положиться можно только на них, а Трофимову, без сомнения, самому будет интересно встретиться с ними и переговорить. «Я уверен — у них будет о чем поговорить», — с такими мыслями, помня все наставления Голубева и Богуславского, чуть ли не бегом он направился в гостиницу.

Спустившись к основанию смотровой площадки, он увидел странную процессию: видимо, по специально уложенной для этой цели дорожке у основания корпуса субмарины женщина в форменной одежде какого-то монастыря или госпиталя катила инвалидное кресло, в котором сидел преклонного возраста мужчина в черном костюме и белой рубашке с галстуком-бабочкой. Обшлага рукавов на свету прожекторов отсвечивали золотыми нашивками галунов, свидетельствующими о том, что этот старый человек принадлежит к морскому братству. И хотя мундир его был совершенно новым, что называется, с иголочки, в руке он держал старую, помятую морскую фуражку с белым верхом, на котором в свете люминесцентных ламп можно было без труда разглядеть темные пятна.

Вокруг кресла-каталки, как когда-то рыцари «свиньей», шли охранники, один из которых вежливо, но с силой отодвинул Сергея от дорожки. Замыкающий охранник нес в руке медицинский саквояж с красным крестом на боку.

Когда эта кавалькада поравнялась с Михайловым, он сумел рассмотреть на лацкане кителя старика странный значок. «Надо не забыть сделать эскиз и показать Голубеву. Ведь неспроста здесь появился этот старик», — подумал молодой дипломат и направился в гостиницу.

А тем временем старика подкатили к корпусу подводной лодки. Он осмотрел снизу всю эту стальную громадину и рукой с зажатой в кулаке фуражкой показал на субмарину. Тут же подошли два телохранителя, подняли коляску вместе со стариком и бережно поднесли к корпусу лодки.

Старый моряк оперся рукой о холодную сталь корпуса, склонил голову, и по его щеке сбежала слеза, которую тут же вытер салфеткой подбежавший охранник с медицинской сумкой в руках…

…Всем, кто присутствовал на осмотре новой достопримечательности Трабзона, со смотровой площадки не было видно ни дорожки, ни старого моряка на ней. Только два человека видели все происходящее и снимали на видеопленку: жена помощника военного атташе и один из телохранителей посла.

 

Глава 48

Вадим Олегович Котов с замиранием сердца слушал откровения щуплого старика, в теле которого парил всесильный дух. Он понимал, что Суздальский неспроста доверяет ему такую тайну. Повязанный этой тайной, Полковник теперь до конца жизни будет обязан свято хранить её, если он, конечно, не захочет существенно приблизить этот конец. Да и рассказанное Матвеем Борисовичем в устах Полковника будет выглядеть бредом сумасшедшего. Котову никто бы не поверил, а соответствующие проверки в архивах НКВД, КГБ и в министерстве обороны ничего не дадут. Полковник был в этом уверен, так как перед устройством на работу к Суздальскому поинтересовался по всем видам оперативного учета о самом хозяине фирмы, его жизни и деятельности. Как и следовало ожидать, никакими данными его спецслужба на Суздальского не располагала.

К тому же, как справедливо предполагал Полковник, его нынешний шеф не во всем с ним был откровенен. Да по-другому и быть не могло!

А Матвей Борисович решился на такой поступок от безвыходности положения. Все, кто работал с ним раньше, ещё с сороковых годов, давно умерли, либо были настолько стары, что ничем помочь не могли. А меры необходимо было принимать весьма срочные — под угрозой было финансирование одного очень крупного проекта.

Конечно, и раньше были срывы, но поздравительная телеграмма от Курта говорила одно: о нем и о его организации знает тот человек, которого давно все считали мертвым.

…Матвей Борисович продолжал:

— В нашей деятельности мы вроде бы все предусмотрели и обезопасились со всех сторон. Мои люди почувствовали уверенность в завтрашнем дне и работали не покладая рук. Многие обзавелись семьями, некоторые соединились со старыми семьями, если не было в живых свидетелей их «службы» в годы войны. Были и такие, кто вынужден был сидеть практически безвылазно на территории части. Впоследствии таких мы разбросали по самым отдаленным уголкам Советского Союза — они и там приносили нам большую пользу.

Казалось, мы все предусмотрели. Но в начале пятидесятых годов в районах расположения наших частей стали появляться какие-то подозрительные группы офицеров центрального аппарата министерства обороны и государственной безопасности. Как мы позже узнали от нашего человека в органах госбезопасности, возглавлял эту группу старший офицер по прозвищу «Провидец».

Он действительно оправдывал свое прозвище. Он и его люди, — а у него в подчинении был целый отдел, — в течение нескольких лет анализируя лишь одно, материально-техническое направление системы обеспечения вооруженных сил, докопался-таки до фиктивных воинских частей в Западной Украине, и одна из них была накрыта органами госбезопасности.

Расследование по этому делу мы, конечно же, контролировали и вели в нужном направлении. Всех участников должны были приговорить к высшей мере наказания, что впоследствии и было выполнено. Но в последнюю ночь перед казнью приговоренные неожиданно были вызваны на допрос к людям «Провидца» и, как показали последующие события, видимо, рассказали всю правду.

Еще около года после процесса по так называемому «УНР» нас никто не трогал. Мы продолжали активно работать. Одним из наших новых направлений стало «золото». Мы получили доступ практически ко всем крупным приискам и месторождениям и контролировали их. Кроме того, стали активно работать с уголовным миром, направив в МВД своих людей, часть из которых были детьми основателей нашего дела.

Но однажды мы получили предупреждение от наших людей в спецслужбах о готовящемся налете и разоблачении всех наших «воинских частей», хотя тогда их оставалось не так уж и много.

Но вопрос был не в количестве. В то время в них под видом действительной службы проходил подготовку определенный контингент, в основном молодежь. На складах хранилось большое количество материальных ценностей: оружие, боеприпасы, различного рода техника, даже была небольшая типография. За тот короткий срок, которое нам «отпустило» руководство МВД, мы не смогли бы все это эвакуировать.

Тогда было принято решение уничтожить все имущество частей, а людей попытаться сохранить. Конечно, пришлось опять пожертвовать руководящими работниками, которые действовали под прикрытием командного состава «наших воинских частей», — их попросту убрали.

И вот за день до объявленной на совещании МВД операции по уничтожению липовых воинских частей — практически в один день и час — по Западной Украине и Прибалтике прокатилась волна пожаров на военных объектах: горели городки, казармы, склады, базы хранения. В то время по средствам массовой информации прошло сообщение о вылазках банд украинских националистов и балтийских «зеленых братьев» против подразделений Советской Армии.

Этими пожарами мы, если можно так выразиться, немного подгадили «лесным», «зеленым» и прочим «братьям», с которыми, а точнее, с хозяевами которых мы установили тесный контакт в смысле реализации наших экономических возможностей и потребностей.

В последующем группа «Провидца» доставляла нам ещё немало хлопот, постоянно отлавливая наших людей и вскрывая места расположения наших точек.

Конечно, мы не могли так просто это дело оставить. Но все наши усилия по проникновению в его отдел терпели неудачу за неудачей. Подходы к его людям тоже ничего, кроме их провалов, не дали. В конце пятидесятых пробовали также физическое уничтожение «Провидца» с его людьми во время командировки на Дальний Восток. Ничего не получилось, потому что в нашу систему был внедрен его человек и подрыв поезда не состоялся, а мы потеряли самых активных своих людей, которым возврата в прежнюю жизнь не было.

Тогда мы использовали бюрократический аппарат ЦК и КГБ. И оказалось, что сдвинуть с места такую махину, как «Провидец», не стоит никакого труда. Все оказалось проще простого. На том, как мы это сделали, останавливаться не буду, но после расформирования его отдела и увольнения лично его из органов оказалось, что исчезли все его архивы. То есть архивы были на месте, как положено с папками, входящими и исходящими номерами, но всего, что касалось нас, в них не было. Они исчезли.

Вместе с «Провидцем» и его архивами исчезли и его люди — они как будто растворились. Конечно, нас это беспокоило, но вновь направлять всесильных МВД и КГБ на поиски этой группы мы не имели возможности, да и желания, дабы не засветить наших людей в этих структурах.

Но «Провидец» не сидел сложа руки, он продолжал действовать. Так, одна из операций вывела нас на его берлогу, где он жил как обыкновенный пенсионер, вышедший на заслуженный отдых.

Здесь мы немного поторопились с проведением спец-операции по ликвидации «Провидца», потому что с его смертью оборвались все ниточки, которые могли вывести нас на его людей и архивы.

— А что, люди этого самого «Провидца» больше себя никак не проявляли? — задал вопрос Полковник, когда возникла небольшая пауза.

— Да они нас в покое не оставляли. Вначале мы думали, что они охотятся за различным военным сбродом — бывшими дезертирами, предателями, власовцами и другим отребьем. Мы даже сами наводили их на след то одного, то другого бывшего немецкого холуя. Но они передавали их по инстанции в другие подразделения спецслужб, не утруждая их оперативной разработкой.

Тогда мы сделали один и, я считаю, правильный вывод: они каким-то образом вышли на нас и сейчас, даже без своего начальника, вели целенаправленную охоту.

В течение восьмидесятых и первой половины девяностых нас никто не трогал. Я уж было подумал, что они все повымирали, ведь почти все они — мои ровесники или старше. Но в последние годы мы терпим поражение за поражением: то арестуют наши счета за границей, то налоговые службы накрывают наше производство, то арестовывают наших людей. И что самое интересное — не существует Советского Союза, в помине нет советской идеи, а они продолжают дело «Провидца».

— А почему вы решили, что все эти, как бы это выразиться, неприятности от этих людей?

— Я располагаю информацией, что это они, просто сейчас не хочу вдаваться во все нюансы. Самая неприятная из последних, как вы изволили выразиться, неприятностей — это нападение группы спецназа Главного разведывательного управления Генерального штаба на караван с золотом, шедший потайными зимниками с нашего прииска. В результате почти две тонны золота попало в руки МВД, перебита вся охрана, — а это не простачки какие-нибудь, это специалисты своего дела, прошедшие Афганистан, Боснию, Абхазию, Приднестровье, Чечню, наконец.

— А вы не рассматривали этот эпизод как досадную случайность? Спецназ проводил учения в этом районе и мог наткнуться на обоз, а там, в спецназе, тоже не маменькины сынки сидят.

— После этого события мы подкатывались к этим ребятам. Но, к сожалению, простые солдаты и офицеры тайну хранить умеют. В таких обстоятельствах мы просто купили пару генералов из министерства обороны и узнали, что это, якобы инициатива главного разведчика министерства обороны. А он подключил для обеспечения действий группы спецназа разведывательную авиацию и космическую разведку. А шепнуть ему на ушко мог его коллега-разведчик последней войны, мой сверстник, о котором я вам расскажу подробно, но попозже. И я предполагаю, что он и есть тот самый агент «Провидца», который долгое время работал у нас, а потом считался умершим.

Следующая неприятность произошла совсем недавно. Я послал людей изъять для одного крупного и важного дела небольшое количество золота в слитках из одного нашего тайничка, а оказалось, что он пуст. Только записка одна лежала: «Привет от «Провидца».

 

Глава 49

…На следующий день Сергей проснулся от монотонного шуршания автомобильных покрышек по дороге. Заднее сиденье Сашиного «опель-универсала» было разложено, в результате чего часть салона превратилась в просторное ложе. Коробки и пакеты с покупками были размещены рационально, что позволяло относительно свободно поместиться одному взрослому и двум детям, потому что близнецы Александра спали тут же, рядом с Сергеем на армейских американских полевых матрацах.

Ничего не понимая, Михайлов потянулся и приподнялся на локтях: впереди машины Богуславского шел «опель» Голубева, сзади — «тойота» того самого представителя Генконсульства, который организовывал экскурсию на корабль.

— А, проснулся, герой! — воскликнул Саша, увидев в зеркале заднего вида заспанное помятое лицо Сергея. — С возвращеньицем в наш грешный мир!

— Ничего не понимаю! Голова болит, раскалывается. А главное не помню, как оказался у тебя в машине, и где мы сейчас находимся?

— Километров в сорока отсюда сделаем привал, отведаем жареной форели, а там переговорим и все объясним. Но учти, по прибытии домой ты так просто — я имею в виду пивом — не отделаешься!

— Ну так и быть, ты меня заинтриговал!

Действительно, через сорок километров горное ущелье, по которому двигались дипломатические машины, расступилось, потеснясь с руслом бешено несущей свои воды речки, и взорам путешественников открылись так называемые турецкие Альпы — горная долина Тавра. После завтрака в придорожном ресторанчике с обилием блюд из форели женщины и дети пошли любоваться природой, а мужская половина заказала крепкий турецкий кофе и, удобно расположившись на дощатой террасе, начала обсуждать сложившуюся ситуацию.

— Сергей Альбертович, вы хоть помните вчерашний вечер и ночь? спросил Михайлова Голубев.

— Помню только, что настроение у меня было хорошее, правда, отчего не соображу. Пришел с экскурсии по подводной лодке… Точно, вспомнил, шлепнул себя по лбу Сергей, и, видя, что Владимир Анатольевич задает вопросы в присутствиии Анатолия, вице-консула российского Генконсульства в Трабзоне, решил, что можно все рассказать, — я выяснил: это та самая субмарина. И номер корабля явно был: к этому выводу меня подтолкнули отверстия на рубке. Правда, сейчас его наверняка уже никогда не узнать, валяется сейчас кусок железа с номером где-то на дне Черного моря. Но это уже неважно! — с запалом воскликнул Сергей. — Главное — что та самая лодка!

— Да, вы правы, — выслушав тираду Михайлова, спокойно произнес Голубев, — это та лодка, о которой вам говорил ваш знакомый. И её номер U-043S.

Пожалуй, немая сцена в пьесе Николая Васильевича Гоголя произвела бы меньшее впечатление на присутствующих, чем эффект от ошеломивших Сергея слов военного атташе.

— Как вы его узнали? — в недоумении тихо спросил он.

— По двум каналам. Во-первых, спасибо большое детям Александра. (За вами, Сергей Альбертович, два килограмма лучших российских конфет). Когда вы ушли, один из сыновей Саши — Миша, вроде бы «нечаянно» уронил игрушечную машинку со смотровой площадки, и пока наша группа спускалась вниз, второй сын — Сережа — успел подлезть под эту площадку, возле основания которой и валялся номер. Сережа его запомнил и, хотя знает ещё не все латинские буквы, изобразил номер на бумаге.

— Так значит номер был на месте? — спросил Сергей.

— Должно быть, его сорвало взрывом ракеты, и он болтался на одной или двух заклепках, — вставил Александр. — А сильный ветер и шторм доделали это дело уже на берегу: они раскачивали проржавевший лист до тех пор, пока не сорвали его и не сбросили вниз.

— Понятно! А второй, что за канал?

— Об этом расскажет Анатолий.

 

Глава 50

Вадим Олегович понимал, что в данной ситуации этому старику, что бы он ни рассказывал, можно было верить. Но в то же время он понимал и другое: не все необходимо принимать вслепую. У Полковника появился реальный шанс узнать побольше о Суздальском и его фирме, используя при этом прежние связи по старому месту службы.

Угрызения совести его не мучили, так как он согласно своим обязанностям и инструкциям, утвержденным лично Матвеем Борисовичем, был просто обязан денно и нощно проверять каждого человека, работающего на фирме, включая и шефа.

Понятно, что Суздальский в этом деле имел свой интерес — а вдруг где-то ещё сохранились архивы или в каких-либо бумагах есть упоминания о нем, ветеране Великой Отечественной войны, орденоносце и вообще заслуженном человеке.

Но Полковник за все время работы на фирме так и не смог раздобыть ничего путного, особенно, что касалось прошлого его дорогого шефа…

— Так мы лишились некоторой части нашего золотого запаса. Но в целом дело не в нем, а в том, что этот человек может нам испортить весь наш бизнес, в котором завязаны многие сильные мира сего, — Суздальский взглянул на напольные часы. — Время нашего разговора подошло к концу. Сейчас придет один человек. По этому делу будете работать вместе. Вы приглядитесь к нему: возможно, он нам пригодится. Если стоящий человек, тогда переманим его к нам.

— Понял, Матвей Борисович, — четко ответил Полковник.

…Ровно в десять часов в кабинет вошел молодой человек.

Суздальский представил присутствующих друг другу и сразу же перешел к делу.

— Вам сообща необходимо разыскать одного человека, — при этом он достал из верхнего ящика стола две фотографии и дал их каждому из собеседников. — Эта фотография почти тридцатилетней давности, поэтому в конце нашей беседы вы мне их вернете, я не вижу необходимости по ней искать этого человека. А вот фамилию, имя и отчество постарайтесь запомнить, хотя, скорее всего, он изменил все свои биографические данные. Поэтому перво-наперво проверьте все архивы: быть может, этому человеку с помощью какой-либо нашей спецслужбы меняли документы, а вместе с ними фамилию и прочее.

— Кто по профессии этот человек? — подал голос Иваненко.

— Как вы, я думаю, уже догадались, он — разведчик. Притом высококлассный военный разведчик. Хотя начал свою деятельность в конце войны, в 1944 году, он со своей агентурной группой добился больших результатов.

— Уважаемый Матвей Борисович! Даете вы санкцию на использование только отечественных архивов или можно искать и за рубежом? — вежливо вставил слово Станислав Михайлович.

— Где искать — решайте сами. Могу только посоветовать: обязательно свяжитесь с американцами, англичанами, немцами, бельгийцами и голландцами. Они очень большой зуб имеют на этого человека.

В самом конце войны немцы передали службе специальных операций США архивы военной разведки — абвера. Так этот наш разведчик ухитрился опустошить две машины с тяжелыми ящиками сразу же после их погрузки. Кроме того, как только колонна с документами прибыла в расположение американской части, сразу начались лихорадочные поиски пропавшего груза. А он в это время умудрился из-под носа американской военной полиции угнать грузовик, напичканный шифровальной аппаратурой немецкого и американского производства с полным комплектом ключей и шифров.

— Да, припоминаю. Нам об этом случае в институте Андропова рассказывали.

Суздальский и Котов резко повернули головы в сторону Иваненко. Видя их озабоченность, он тут же пояснил:

— Это было в лекции. А в лекцию попало после выступления в нашем институте начальника Главного разведывательного управления министерства обороны.

— Понятно, — растягивая слово, задумчиво произнес Матвей Борисович. Но продолжим. Этот человек владеет несколькими иностранными языками. Доподлинно известно, что он свободно говорит на немецком, английском, испанском и турецком. Прекрасно знает автодело, радиодело. Владеет приемами рукопашного боя.

После войны женился на немке из членов своей группы.

Очень любит собак, умеет их дрессировать. Говорят, что в его группе было несколько немецких овчарок, он научил их выполнять команды как на русском, так и на немецком языках.

Самое главное: ни он, ни его люди никогда не испытывают финансового голода. Если сказать точнее, то он обладает возможностью постоянно пополнять свои ресурсы, но, — Суздальский поднял указательный палец вверх, — только на свое дело. Себе же никогда ничего не брал.

— А другим, ну, своим товарищам, которые находились в стесненном положении, он помогал деньгами? — опять поинтересовался Иваненко.

— Да, помогал. А своим коллегам даже доплачивал к пенсии и все расходы по случаю похорон брал на себя. Вообще-то мы считали этого человека умершим ещё лет пятнадцать назад. Но в течение последних пяти лет нас постоянно беспокоят события или, как сказал до этого Вадим Олегович, неприятности, происходящие с нашими людьми и с нашим бизнесом. А недавно к своему дню рождения я получил поздравительную телеграмму, подписанную «Курт».

— Но это ещё не значит, что ваш человек жив! — вставил Иваненко.

— Да, если не считать того обстоятельства, что этот псевдоним знали всего четыре человека: один погиб на фронте, другого мы убрали уже после войны, третий — это я, а четвертый — …

— …он, — завершил мысль старика молодой человек.

— Да, он. Он и есть «Курт». Это его оперативный псевдоним. Так он подписывал свои радиограммы.

— Извините ещё раз, Матвей Борисович, за бестактность! Как, при каких обстоятельствах он попал к вам, так сказать, в ваш бизнес? — снова задал вопрос Иваненко.

— Я не хотел бы вдаваться в детали и подробности этого дела. Считаю, что вы получили достаточно информации для поиска этого человека.

Станислав Михайлович, как школьник, поднял руку для вопроса:

— А не считаете ли вы, уважаемый Матвей Борисович (Суздальского аж передернуло от этой навязчивой вежливости собеседника), что кто-то мог воспользоваться военными архивами или архивами военной разведки для того, чтобы вас провоцировать или шантажировать?

— Увы! Здесь и близко не пахнет шантажом. Обычно шантажисты выставляют какие-либо требования. А здесь полное молчание. Только мои люди все чаще попадают за решетку, а дела валятся одно за другим. У меня есть очень влиятельные люди в верхах нынешней власти. За деньги они готовы оказать мне любую помощь — подарить подводный крейсер или стратегический бомбардировщик. Они мне многим обязаны. Ведь политика — это самое грязное дело, самый грязный бизнес, какой только есть на этом свете. Но как только они соглашаются мне помочь выйти на этого человека, так через неделю звонят и, сославшись на тысячи причин, отказываются от своего обещания.

— Да-а-а! — протянул Иваненко. — Значит, на них рассчитывать не приходится.

— Если бы они что-либо могли, я бы не обратился к вашему шефу, уважаемый Станислав Михайлович, — парировал Суздальский.

— Ну, что ж, — резюмировал Иваненко. — Задача мне ясна. Приступаю к выполнению.

— Для вашей успешной работы все финансовые, материальные и технические ресурсы выделены Вадиму Олеговичу. Необходимые первоочередные расходы согласуете с ним. Вадим Олегович, — обратился он к своему шефу безопасности, — проследите, чтобы у господина Иваненко был транспорт, средства связи, квартира, по паре номеров в приличных гостиницах столицы. Обсудите с ним условия связи. Доклад мне по результатам работы — еже-дневно вечером.

— Не волнуйтесь, Матвей Борисович, все будет сделано, — улыбаясь, заверил старика Иваненко. — До свидания.

— До свидания, уважаемый Станислав Михайлович, — глядя прямо в глаза, попрощался с молодым человеком Суздальский. — Да! Еще хотел высказать свою маленькую просьбу, — остановил он выходящих из кабинета людей. — Тут недавно напали на мою квартиру. Нет, не «Курт», это точно! — заметив взметнувшиеся брови Иваненко, успокоил старик. — Разборка внутри фирмы. Все участники этой акции нам известны, с ними проведена соответствующая работа, и они, естественно, наказаны. Но куда-то пропали некоторые мои личные вещи, дорогие для меня как память. Так вот, прошу вас, если промелькнет где-либо информация о местонахождении моих реликвий, будьте так добры, дайте знать! Список пропавшего получите у Вадима Олеговича. Вот теперь уж точно все! До свидания, господа! Удачи вам!

 

Глава 51

— Как только лодку выбросило на берег, — начал рассказ Анатолий, — нам из Москвы пришло указание уточнить национальную принадлежность корабля, его нынешнее состояние и есть ли останки экипажа в лодке, если эта субмарина окажется советской.

Эту информацию мы тут же получили из штаба пункта базирования турецких ВМС — там мы давно уже прикармливали некоторых больших начальников. Так как лодка была немецкой, времен второй мировой войны, в штабе посчитали, что могут поделиться с нами информацией. Не бесплатно, конечно.

Далее, Генеральный Консул телеграммой известил наш МИД по существу запроса. Оттуда никаких указаний по этому вопросу не поступало. Но тут же приехали эти ребята — наши соотечественники — и буквально оседлали лодку.

Наш Генеральный заволновался, справедливо полагая, что наши «новые русские» охотятся за какими-то секретами и этот факт может вызвать дипломатические осложнения. Наш шеф поручил мне и ещё одному товарищу «присматривать» за этими ребятами.

Тут и вы приехали, а ещё раньше вас — американцы и немцы. Наши «иностранные партнеры» проводили на подводной лодке различные исследования: видимо, их волновала проблема транспортировки каких-либо ядерных материалов — первые дни они работали в специальных защитных костюмах. Но их предположения не подтвердились, так как с утра того дня, когда вы приехали в Трабзон, они уже работали без защиты в обычных армейских комбинезонах.

Всю информацию по этому кораблю они держат у себя на этаже, который очень тщательно охраняется: даже горничных и прислугу не пускают.

— С другой стороны, — продолжал Анатолий, — нашим соотечественникам также удалось добиться разрешения местных властей для проведения работ на подводной лодке. Хотя американцам и особенно немцам это соседство было явно не по душе, они друг другу не мешают, но, по-моему, информацией ни те, ни другие не делятся.

Вчера утром я услышал, как один из «новых русских», по-видимому, их начальник, ставил задачу своему подчиненному — зарисовать фрагменты подводной лодки: нос, корму, рубку, некоторые внутренние помещения. Этот художник работал почти до вечера и, как только стемнело, отправился в свой номер.

Владимир Николаевич рассказал мне, что заинтересовало вас, а значит и нас на этом корабле.

Эти «новые русские» вели себя не столь осторожно, как иностранцы, а даже как-то нагловато, считая, что они находятся у себя дома. Вчера коридорным работал один мой знакомый — Зейнал, курд по происхождению. Он был в некотором роде мой должник. Его-то я и попросил принести мне рисунки из папки художника, пока тот развлекался где то в городе. Зейнал мне их вынес прямо к машине через черный ход. Я быстро съездил в нашу «контору» и сделал ксерокопии. Копии сейчас у Владимира Николаевича.

— Вот это здорово! Ну прямо как в шпионском романе! — обрадовался Сергей.

— Это ещё ничего, — начал Голубев. — Самое интересное было вчера, что связано с вами, дорогой Сергей Альбертович.

— Честно говоря, я ничего не помню: ни как закончился вчерашний вечер, ни где ночевал, ни как попал в машину Александра. Помню только, вечером в хорошем настроении пришел в гостиницу. Пока сидел в холле, ко мне за стол подсела веселая компания: кажется, там были американцы или англичане. Потом следует какой-то провал до сегодняшнего утра.

— Понятно, — растягивая слова, по слогам произнес Голубев. — Хорошо, что все так удачно для вас закончилось, Сережа. О том, что было вчера вечером, вам расскажет Анатолий.

— Когда я приехал в гостиницу, как мы с вами, Владимир Николаевич, договаривались, — начал свой рассказ представитель Генконсульства, — ко мне подошел Зейнал и шепнул, что с приезжим русским дипломатом американцы, а это были они, что-то замышляют сделать.

— Я сразу же бросился в фойе, и что я вижу?.. Сергей Альбертович, размахивая стаканом с виски, веселится в окружении американцев и наших русских, которые приехали раньше вас и работали на подводной лодке. Веселье стояло неимоверное, но надо было что-то делать — Зейнал меня до сих пор никогда не подводил.

Я направился к шумной компании и стал утихомиривать Сергея Альбертовича. Но он пребывал в таком состоянии, что никого не узнавал. Пришлось слегка вмазать ему. Наш друг упал и затих, тут я немного испугался, не слишком ли я его… Но, как потом оказалось, он крепко спал.

Американцы и наши соотечественники, вначале слегка опешив от моих действий, выразили подозрительную готовность отнести Сергея Альбертовича в его номер, но я выступил с проникновенной речью о необходимости соблюдать приличия для российских дипломатов, а наш товарищ, — он показал на Михайлова, — мол, их нарушил, и за это его ждет нелицеприятная беседа с Генеральным Консулом России. И пока до них доходил смысл моих слов, с помощью Зейнала перенес Сергея Альбертовича на заднее сиденье моей машины. Я отвез его в Генконсульство, в своем кабинете расставил стулья в виде кровати, и Сергей Альбертович мирно проспал до утра. Но нам, правда, спать не пришлось.

— Разрешите, Владимир Николаевич, — рассказ продолжу я, — попросил Александр. — Отправив тебя отдыхать, Толя сразу же нашел меня и сообщил о случившемся. Я спустился в фойе и стал ждать Владимира Николаевича.

Тут ко мне подбегает Макаров и требует найти Михайлова. Скрывать что-либо и хитрить не имело смысла, поэтому я ему объяснил, что с нашим товарищем случилась небольшая неприятность, и он сейчас отдыхает в Генеральном консульстве. Макаров настойчиво убеждал меня поехать с ним в наше представительство и забрать Михайлова, мотивируя это тем, что он чисто из служебных и личных побуждений не хотел ославить наше посольство в целом и Сергея в частности. Видимо, он прекрасно понимал, что самому ему и его ребятам это сделать не удастся — офицер безопасности не из того ведомства, откуда Василий Семенович. К тому же он уехал по делам в Анкару, а его обязанности временно исполняет Анатолий.

Ничего не добившись, Макаров оставил меня в покое, но все же несколько раз звонил и ездил в Генконсульство, пытаясь под разными предлогами уговорить местного дежурного коменданта, чтобы тот позволил забрать Сергея в гостиницу. Но комендант был непреклонен, и Василий Семенович уехал оттуда не солоно хлебавши.

— Затем, — начал Голубев, — он нашел меня и проинформировал, что выезд домой намечен на 12.00. Я его предупредил, что мы выедем пораньше, чтобы сфотографироваться у мечети Аль-София. Он к этому отнесся с безразличием, заявив, что это наше личное дело, если я беру ответственность на себя, то его это не касается.

Мы же выехали в 6.00, Зейнал нам приготовил завтрак пораньше, заехали за вами, Сергей Альбертович, и как можно быстрее убрались из Трабзона. А дорогому нашему Василию Семеновичу оставили записку.

— То-то он обрадуется, — по-мальчишечьи воскликнул Сергей. — Но нам надо тогда торопиться. Макаров не тот человек, что даст себя так просто одурачить. Он быстро соберет всех посольских, объявит, что изменились обстоятельства, или звонил посол, и выедет, как только узнает о нашем побеге.

— Это мы тоже продумали, — добавил военный атташе. — В настоящее время мы двигаемся не к старому контрольно-пропускному пункту, а к новому, открытому буквально неделю назад. За это, я думаю, посол нас похвалит: мы самыми первыми побываем на этом КПП, к тому же переговорим с нашими пограничниками и изучим местную обстановку.

Немного отдохнув и простившись с сопровождавшим их Анатолием, путешественники двинулись дальше. Они уже в полдень пересекли границу и к вечеру без происшествий добрались до столицы республики.

 

Глава 52

В сыскном агентстве «Кристи и Пуаро» царило приподнятое настроение. Уже все сотрудники знали о происшествии в городе. Знали также и то, что кому-то из них было поручено наблюдение за домом, где была перестрелка. Кто именно там был, кроме руководства, никто не знал, дабы не расконспирировать своих оперативных работников — хоть и частная организация, а дисциплина здесь поддерживалась наравне с любой спецслужбой.

Оба сотрудника, наблюдавших в тот злополучный день за квартирой, Иван Пашин и Владимир Игнатьев, уже летели самолетом в Крым с семьями на отдых.

Директор агентства, Котин, через своего заместителя распорядился, чтобы во время осмотра содержимого коробки никого из посторонних не было, все-таки существовала угроза, что в коробке могла находится мина-ловушка. Тем более что специальный аппарат при просвечивании обнаружил какой-то металлический предмет и пистолет.

Когда все было готово, в рабочем кабинете заместителя директора агентства Константина Алексеевича Небольсина осталось три человека: директор, его заместитель и сотрудник — специалист по минно-взрывному делу. Тут же была установлена видеокамера, которая должна была фиксировать все происходящее.

Коробка была закрыта и заклеена скотчем.

— Ну что ж, приступим, — дал «добро» Котин. — Включайте видеокамеру.

Когда сотрудник кивком головы дал понять, что запись идет, директор продолжил.

— Все наши действия фиксируются видеокамерой для последующего составления протокола. Присутствуют: — и он обстоятельно с указанием должности, фамилии, имени и отчества представил в видеокамеру присутствующих. — Первый вопрос: Константин Алексеевич, вы доставили сюда эту коробку?

— Да, я.

— Где, когда и при каких обстоятельствах вы нашли эту коробку?

Небольсин дал полный ответ на его вопрос.

— Коробка была заклеена скотчем?

— Да.

— Когда же они, по-вашему, успели её заклеить? Это не для протокола, сразу же поправился он в камеру.

— Я думаю, что «студенты» четко отхронометрировали свои действия. Поэтому даже тогда, когда возникли сбои в операции, тот, кто отвечал за эту коробку, четко отработал свои действия: собрал вещи, заклеил скотчем коробку и выбросил её из окна в кусты.

— Ответ принимается. Продолжим для протокола. Вы сказали, что нашли умершего от ран юношу. Вы смогли установить его личность по нашей базе данных?

— Да, мы установили его личность. Это студент третьего курса одного из столичных вузов Владимир Владимирович Горобец.

— В вашей картотеке имеются данные на всех студентов столицы?

— Нет, мы учитываем только потенциальных или действительных членов различных преступных группировок, или людей, обладающих профессиональными навыками «группы риска», по нашей внутриведомственной терминологии.

— К какой из этих категорий относился покойный?

— До поступления в вуз он служил прапорщиком в роте спецминирования одной из бригад специального назначения Главного разведывательного управления Генерального штаба. В преступных группировках замечен не был.

… — или не был нами выявлен.

— Согласен.

— Продолжим. Что находится внутри коробки?

— Мне это неизвестно. По прибытии в агентство я сдал указанную коробку дежурному, предварительно оклеив её липкой лентой нашей разработки с надписью «Вещественное доказательство», вместе с дежурным мы расписались на каждой стороне коробки так, чтобы часть подписей находилась на коробке, часть — на ленте.

Котин жестом пригласил присутствующих работников подойти к столу, где лежала коробка.

— Прошу внимательно осмотреть коробку, ленты и подписи. Все ли в порядке?

— Да! Замечаний нет, — почти в один голос ответили сотрудники.

Затем Котин пригласил сотрудника — специалиста по минно-взрывному делу вскрыть коробку и осмотреть её содержимое на наличие взрывчатых веществ. Тот под бдительным оком видеокамеры осмотрел и доложил:

— Явных и косвенных признаков взрывчатки нет. Находящийся в коробке пистолет системы «вальтер» абсолютно безопасен, так как его ствол запаян.

— Спасибо! Приступаем к дальнейшему осмотру.

Первое. Пистолет системы «вальтер», в магазине патронов нет; именной, но надпись и номер затерты. Необходима экспертиза.

Второе. Ноутбук фирмы «Тошиба». Направить к компьютерщикам, пусть с ним поработают.

Третье. Десять папок с документами. Их содержимое рассмотрим позже.

Четвертое. Одна такая же папка красного цвета. Тоже оставим на потом.

Пятое. Слиток желтого металла, весом около килограмма. На одной из сторон слитка выбиты проба, — он указал высшую пробу золота, — пятиконечная звезда с серпом и молотом и девятизначный номер.

Шестое. Рулон бумаги салатового цвета с обветшавшими от времени краями.

— Больше в коробке ничего нет. Прошу осмотреть коробку! — подытожил работу Котин.

— Пустая, — подтвердили присутствующие.

— Ну что ж, господа, осмотр закончен. Благодарю за содействие. Напоминаю, что все, что вы видели и слышали во время этой процедуры, составляет служебную, а может быть, — директор агентства посмотрел на стопку папок с документами и продолжил, — и государственную тайну.

— Какие вопросы возникают по поводу содержимого коробки, Константин Алексеевич? — спросил Котин, когда они остались вдвоем в кабинете.

— Что главное в этой коробке, из-за чего пошли на такой риск эти «студенты»?

— Да, пожалуй, вы правы. Но хочу напомнить ваши слова в начале осмотра: у них практически не было времени; все свои действия они отрепетировали заранее. Скорее всего этот Юрий Николаевич навел группу на квартиру старика затем, чтобы они обчистили его сейф или письменный стол. Те, попав в квартиру, быстро упаковали коробку и, как было договорено заранее, выбросили её в окно. «Некто», а скорее всего это был сам Юрий Николаевич, должен был её подобрать, а потом рассчитаться со «студентами». Но внезапно началась стрельба, этот «Некто» испугался и бежал. Таким образом мы можем спланировать наше первое действие. Какое?

— Отыскать этого Юрия Николаевича — мы для этого имеем все возможности, — подытожил Небольсин.

— Вот этим и займитесь, Константин Алексеевич, пока я буду в командировке. Найдите этого человека, установите за ним негласное наблюдение, соберите всю возможную информацию о нем и его окружении, установите все его связи. А потом решим, что с ним делать.

— Задание понял, наши люди уже сегодня начнут работать.

— Да, вот еще. Попытайтесь выйти на всех тех, из спецслужб, кто привлечен к раскрытию этого дела. Необходимо наладить с ними личный контакт, не раскрывая при этом нашу заинтересованность, а в будущем, кто знает, может, эти связи и пригодятся.

— Павел Николаевич, разрешите мне связаться с моим знакомым, бывшим сослуживцем. Он сейчас работает в Центральном банке. Попробуем по номеру выяснить всю родословную этого слитка металла желтого цвета, похожего на золото.

— Действуйте!

 

Глава 53

В последующие дни и недели ничего существенного не произошло.

Макаров и его люди после поездки в Трабзон, казалось, потеряли всякий интерес к Михайлову. Их взаимное общение ограничивалось сухими приветствиями на утренних совещаниях у Трубецкого.

В отношениях с военным атташе Голубевым и его помощником Кузнецовым, наоборот, появилась дружеская привязанность. Они стали чаще встречаться и в семейном кругу, и в кабинете у Голубева, беседовали на разные темы и горячо обсуждали как российские, так и местные проблемы.

Игорь Вячеславович Трофимов так и не появился, хотя регулярно, раз в неделю через квартирную хозяйку Михайлова, Светлану Яковлевну, передавал привет, но без каких-либо комментариев. Через неё же Сергей, в свою очередь, передал сообщение, что задание Игоря Вячеславовича выполнено, и на своей визитной карточке написал интересовавший деда Трофима номер подводной лодки, а также вкратце поведал историю, связанную с его поручением в Трабзоне.

Светлана Яковлевна, как заправская Мата Хари, несколько раз прочитала про себя записанный Сергеем номер и, видимо выучив его наизусть, сожгла в огне горевшей лампы-пагоды.

…Прошло почти три месяца. Все жители столицы и сотрудники российского посольства готовились к празднованию Нового года.

Острота ощущений после гибели Георгия и поездки в Турцию у Михайлова ослабла до такой степени, что долгими, темными и холодными вечерами ему казалось, что обо всем происшедшем с ним он читал в приключенческом романе.

Казалось, что всем участникам — прямым и косвенным — этой истории не было никакого дела до Сергея.

Наступивший Новый, 1996 год, казалось, не сулил перемен…

Зимой, оставаясь допоздна в посольстве, Михайлов любил захаживать в гости к Голубеву и Кузнецову. Они приняли его в свой круг и зачастую просиживали по вечерам втроем за чашкой чая или кофе.

Обычно Сергей заходил без приглашения, по-военному четко обращаясь к старшему по званию с просьбой «присутствовать в их апартаментах». К этому времени Саша обычно готовил чай, они усаживались у газового обогревателя и беседовали на различные темы, никогда, впрочем, не касаясь их путешествия в Турцию и всего, что было с ним связано.

Но однажды порядок был нарушен.

Сразу же после утреннего совещания у Трубецкого Богуславский с озабоченным видом подошел к Михайлову.

— Сережа, если вечером будешь свободен, обязательно зайди к нам. Владимир Николаевич сказал, что есть новости, которые нужно обсудить!

— Хорошо, буду обязательно, — уловив в словах Александра какое-то напряжение, пообещал Сергей. — А что случилось?

— Толком сам ничего не знаю, — пояснил Саша. — Вечером придет мой шеф, тогда все и прояснится. Но думаю, что это продолжение турецкой истории.

На том они и расстались, а Сергей, занимаясь своей обычной деятельностью, задумывался, в каком виде проявится эта история, и при чем здесь военные дипломаты. То, что у этой истории будет не очень приятное продолжение, Сергей понял перед обедом. Закрыв на ключ свой кабинет, Михайлов подошел к дежурному коменданту получить ключи от своей машины.

На доске объявлений висело распоряжение посла о перераспределении и закреплении служебных автомобилей. «В целях сохранности автотранспортных средств посольства, — читал про себя Сергей, — закрепить автотранспорт из расчета от ранга советника и выше — по одному автомобилю на двоих дипломатов с правом управления любым из дипломатов, ниже ранга советника по три дипломата на один автомобиль. При этом водителем назначается сотрудник либо из числа охраны посла, либо штатный водитель или комендант посольства». Далее шло распределение автотранспорта среди техсостава.

«Вот это да! Теперь я буду плодотворно работать под личным контролем Василия Семеновича, — подумал Михайлов. — Ай да Вася, ай да сукин сын!»

Узнав у дежурного коменданта, где теперь находится его машина, чтобы поехать на обед, в дверях Сергей нос к носу столкнулся с офицером безопасности, который с вежливой улыбкой на лице пропустил молодого дипломата к выходу и заверил, что, мол, теперь весь младший дипломатический состав будет под надежной охраной и в полной безопасности.

После такого издевательского заявления со стороны Макарова Сергей с ещё большим нетерпением ждал вечера, когда он смог бы все выяснить с Голубевым и Богуславским и попросить совета.

 

Глава 54

Гибой привел Дениса к большим металлическим воротам. На улице было уже темно, а свет ещё не включали.

— Батоно Гибой, а почему света нет на улицах? — удивленно спросил он.

— А сейчас его нет не только на улицах, но и в домах. Но ничего, скоро ты привыкнешь к нашим условиям, — объяснил Гибой.

Когда старик нажал потайной звонок, Бек переменился. Когда Гибой с Денисом шли по темному переулку, он следовал впереди, внимательно осматривая все темные закоулки: уши были навострены, а хвост поджат. Сейчас же пес радостно завилял хвостом и тихонько заскулил. С другой стороны ворот послышался такой же шум.

— Видишь, — указал на собаку Гибой, — узнал-таки брата, а уже лет пять как не виделись. Вот что значит настоящая дрессировка.

Калитка в воротах отворилась, но кто находился за ней, не было видно двор был затемнен. Из калитки выскочила точно такая же кавказская овчарка. Вначале она, казалось, не обратила никакого внимания на находившихся в переулке людей и собаку. Но, осмотревшись и тихонько зарычав, дав хозяину знать, что все в порядке, подбежала к Беку. Собаки, обнюхав и слегка облизав друг друга, радостно заскулили — дрессировка, видимо, не позволяла громким лаем проявлять свои чувства.

— Прошу в дом, — раздалось приглашение из темноты.

Денис, слегка подталкиваемый в спину Гибоем, переступил через порог. Обе собаки, немного пробежав по переулку, тоже вошли во двор.

— Ну, здравствуй путешественник, проходи в дом, — сказал человек, которого юноша мог разглядеть только по силуэту, — там и познакомимся.

Двери дома осветились бледно-голубым светом, и дорожка, на которой стоял Денис, стала немного различимой. За спиной послышались едва различимая речь, тихие возгласы и шорох одежды двух обнимающихся людей.

— Прошу за мной, — возле лампы раздался приветливый женский голос. Парень пошел за женщиной и очутился в просторной комнате. Послышался рокот бензинового двигателя, и загорелся свет.

Эта комната была уже описана в начале романа. Но в отличие от Михайлова Денис Пересветов оказался в ней почти на два года раньше.

— Ну-с, молодой человек, будем знакомы: Трофимов Игорь Вячеславович. А это моя супруга — Ульяна Генриховна, — назвал себя хозяин дома и представил женщину.

— Пересветов Денис.

— Вы с уважаемым Гибоем проголодались с дороги, а гостей разговорами не кормят. Так что поговорим после.

После ужина Гибой стал прощаться с Денисом.

— Смотри, парень! Остаешься в надежных руках — не подведи нас с Исмаилом. И запомни, если старый горец Исмаил-ага подарил тебе лучшего друга — Бека, то ты стал ему вроде сына. Помни это, сынок! А Игорю Вячеславовичу можешь доверить все свои тайны: он тебя выслушает, поможет и научит, как поступить. Учись у него всему, чему он тебя посчитает нужным научить, а это в нашей жизни пригодится. Я ухожу, но всегда, если что случится, можешь рассчитывать на меня. Не прощаюсь, а говорю — до свидания, — они пожали друг другу руки и расцеловались.

— Спасибо вам за все, батоно Гибой, — сказал Денис.

Трофимов вынес чем-то наполненный рюкзак Гибоя, и они вышли во двор. Вернулся он минут через десять.

— Ну, Денис, обживай мои хоромы, а говорить будем завтра.

На следующий день после завтрака Денис все рассказал о себе. Жизнь он прожил короткую, но рассказывать пришлось долго. Он ничего не приукрашивал и ничего не пропускал. Игорь Вячеславович сразу предупредил, что знает историю парня, но лишь в общих чертах, и слушал его внимательно, изредка задавая наводящие вопросы.

— Довелось же тебе хлебнуть в этой жизни! — сказал старик, когда Денис закончил свое повествование.

— Игорь Вячеславович! Исмаил-ага сказал, что вы можете узнать о моей сестре Марине? Это так?

— Не только могу, но уже кое-что узнал.

Юноша за время своих скитаний заметно повзрослел, превратившись из вчерашнего школьника-старшеклассника в возмужавшего молодого человека, в радостном ожидании он заерзал в кресле.

— Не хочу тебя заранее обнадеживать, но знаю точно, что один наш человек — ты его знаешь — сразу же после твоего инцидента с участковым и бегства из столицы…

— Это Николай Александрович, наш школьный физрук? Верно!? срывающимся голосом произнес Денис, вспомнив, как перед выездом из столицы он зашел к учителю физкультуры и попросил присмотреть за Мариной.

— Да, это Николай Александрович. Так вот…

— Но ведь он убит, — не дал продолжить Трофимову парень, — я сам читал в листовке на вокзале, которую мне кто-то подбросил!

— Денис, прошу тебя, не перебивай! Так вот, этой же ночью наш человек, Николай Александрович, направился в дом, где ты жил. Квартира была закрыта и опечатана. Он решил ждать возвращения Марины на улице. У подъезда на скамейке сидела уличная шпана. Через час на дорожке он увидел Марину и сразу же её окликнул, чтобы она не заходила в подъезд. Коротко рассказав о происшедшем, он дал ей конверт, в котором лежали подробные инструкции, как ей сейчас действовать, и хотел было отвести её к машине, но тут их заметила шпана. Как рассказывали очевидцы, видимо, эта компания специально ждала Марину, потому что, когда началась драка, Николай Александрович крикнул: «Марина, беги! Ты знаешь, что делать!» и стал сдерживать эту шайку. Одного из них он узнал — это был одноклассник Марины — Максим.

Потом грянул выстрел. Хулиганы разбежались, а на тротуаре остался лежать тяжело раненный Николай Александрович. До больницы довезти его не успели — он скончался по дороге. А его смерть повесили на тебя, — подвел печальный итог Трофимов.

— И что же теперь будет? — подавленным голосом спросил Денис.

— Конечно, в моем сообщении ничего утешительного нет, но отчаиваться не следует. В письме, которое передал Николай Александрович Марине, был указан адрес, по которому она должна была обратиться за помощью. К сожалению, по адресу этому она не появилась, но никто из посторонних — ни её одноклассник Максим, ни участковый, ни другие заинтересованные в этом деле лица — тоже её не видели. Следовательно, она могла прятаться где-то у подруг или знакомых, потому что в школе она также не показывалась.

— Может быть, у тетки? — с надеждой спросил парень.

— И там её нет, мы проверяли. А папку, которую ты передал Николаю Александровичу, его жена после похорон передала мне. Знаешь, очень любопытная папочка. Ваш участковый, оказывается, вел досье на местную мафию. И в нем проскакивают кое-какие намеки на их главного идейного, что ли, руководителя. Но только в общих чертах. Ну а за эту папочку участковый и поплатился жизнью: он рассказал, что эта папка у тебя и объяснил, что в ней, тем самым подписав себе смертный приговор…

— …а убийцей его «назначили» меня. Так за убийство милиционера высшую меру дают.

— Вот и надо нам с тобой этих убийц найти, разоблачить и покарать, тем самым ты вернешь свое доброе имя.

— Они ещё отца с матерью…

— Да, знаю. Они в водку им подсыпали какого-то зелья. Те заснули и не проснулись. А кругом распространили слух, что это ты их застрелил из табельного пистолета участкового.

— Что я должен делать, чтобы с ними расправиться?

— Не расправиться, а восстановить справедливость и свое честное имя это разные вещи.

— Хорошо! Что я должен делать?

— Прежде всего, учиться.

— Учиться?!

— Да, учиться. Учиться тому, что тебе пригодится в твоем деле и в жизни. Я тут подумал и хочу предложить тебе следующее: по утрам ты с Ульяной Генрховной будешь изучать немецкий и английский языки. Затем тебе необходимо как следует заняться автоделом — ведь тебе нравилось работать в мастерской у Викентьича?

— Да, но это только для заработка.

— Правильно. Поэтому необходимо выбрать стоящую профессию и поступить заочно в институт или университет.

— Так меня «эти» сразу же вычислят по анкетным данным.

— Это не беда! Через несколько дней у тебя будут нормальные документы для поступления в вуз. А с Беком какие у тебя отношения? Уже подружились?

— Да, вроде меня слушается, но я за весь переход к вам всего лишь пару раз подавал команды, а остальное время батоно Гибой.

— Вот видишь, сам горец Исмаил подарил тебе Бека. Поэтому ты должен научиться с ним обращаться. А он умеет многое и стоит многого.

И Денис начал учиться, прежде всего учиться выживать в этих трудных для него условиях.

 

Глава 55

Вечером в кабинете военного атташе собрались трое участников турецких событий: Владимир Николаевич Голубев, Саша Богуславский и Сергей Михайлов. Саша достал из холодильника несколько банок пива, поставил на стол чипсы, но никто из присутствующих до еды не дотронулся, как бы предвкушая значимость предстоящего разговора.

Еще до этой встречи на лестничной площадке посольства Сергей увидел Богуславского, но тот сам ничего не знал, однако многозначительно заметил, что, «ежели судить по внутреннему настрою» его начальника, то разговор предстоит важный.

И вот сейчас, выждав некоторую паузу, Владимир Николаевич начал:

— Ну вот, друзья. Видимо, события, участниками которых нам довелось стать в Трабзоне, будут иметь продолжение как здесь, так и в Москве. Последствия этих событий для каждого из нас будут разными, но, поверьте моим предчувствиям, отнюдь не благоприятными. Хотя, как сказать, может быть, в наших силах и направить их развитие в нужное нам русло. Это было мое лирическое вступление.

Голубев говорил тихо, но достаточно отчетливо, а Михайлов и Богуславский в свою очередь боялись даже скрипнуть креслом или кашлянуть, чтобы не упустить главную мысль умудренного опытом офицера.

— Начну с истории и связанными с нею некоторыми техническими деталями.

По состоянию на апрель 1945 года немцы построили тысячу двести девяносто шесть подводных лодок, из которых семьсот шестьдесят восемь было выведено из строя: то ли потоплены, то ли по другим техническим причинам. В качестве трофеев в руки союзников попали сто девяносто шесть лодок, включая недостроенные на верфях и в ремонтных доках. Проведя несложные арифметические действия, мы получим, что «неучтенными» в конце войны остались триста тридцать две субмарины. Причем большую их часть, около трехсот, составляли «дойные коровы» — тип подводных лодок, предназначенных для материально-технического обеспечения боевых действий немецких подводных сил в Атлантике и на Тихом океане против кораблей и конвоев союзников.

Кроме того, в самом конце войны немцы заложили и построили тридцать четыре подводные лодки принципиально новых типов. Тип XXI — подводный крейсер, кстати сказать, подобные субмарины союзники стали строить лишь пять лет спустя. Так вот, в боевой поход выходила только одна лодка подобного типа и то один раз.

Американцы и англичане после взятия судостроительных верфей на севере Германии в качестве трофеев получили только взорванные остовы шести лодок и ни одного листа технической документации. Опять займемся немного математикой и получим, что «пропало» двадцать восемь лодок проекта XXI, хотя американцы якобы нашли документальные подтверждения тому, что немцы вывели в море оставшиеся субмарины и торпедировали их. Но в тех районах Северного моря, где, по данным американцев, они были потоплены, глубины небольшие. И вот я получил копию доклада о ходе разминирования и поиска затонувших кораблей королевского флота, проведенного Адмиралтейством Великобритании в период с 1946 по 1952 год. — Голубев достал из лежащей перед ним папки ксерокопию документа и процитировал. — «В Северном море выявлены следующие места затопления военных и гражданских судов, которые ввиду малых глубин залегания возможно обследовать, идентифицировать и при необходимости осуществить подъем» и т. д. Далее здесь указываются тип кораблей, кем и когда был потоплен, глубины залегания и степень возможности поднятия на поверхность. Я не думаю, чтобы англичане до сегодняшнего дня, а документ рассекречен всего год назад, считали бы секретным место потопления немецких подводных лодок этого класса.

— Да, в этом нет никакого смысла, — вставил Богуславский, — если только на их борту не было ничего экстраординарного. А в целом эта история с найденными американцами документами больше смахивает на классически разработанную и мастерски проведенную операцию по дезинформации.

— Вот только кто против кого: немцы против союзников или американцы против советского командования и Сталина? — тихо спросил Сергей.

— Я долго размышлял над этими документами и пришел к выводу, что эту операцию проводили все же немцы против американцев и англичан. Именно против них, а не против всех союзников.

— Вы думаете, там могло быть что-нибудь, связанное с оружием возмездия Гитлера? — спросил Михайлов, до этого боявшийся проронить хоть слово, так он был заворожен рассказом Голубева. — И при чем здесь лодка из Трабзона?

— О Трабзоне поговорим позже. А в лодках, кроме всего прочего, могли быть и архивы третьего рейха или, к примеру, награбленные ценности! А это, согласитесь, уже кое-что! — продолжил Владимир Николаевич. — Вспомните рассказ Анатолия. Американцы и немцы в Трабзоне сначала обследовали подводную лодку в специальных защитных костюмах, а потом переоделись в обычные армейские рабочие комбинезоны.

— Значит, они все-таки подозревали о чем-то, связанным с атомным оружием, — уточнил Михайлов.

— Согласен с вами, Сергей Альбертович. Но давайте продолжим, — заметил Голубев. — Для удобства возьмем лист бумаги и запишем все, что мы знаем.

Из-под карандаша военного атташе стали быстро появляться значки, обозначающие Германию 45-го года, места вероятной гибели немецких подводных лодок, Трабзон 96-го и выброшенную морем субмарину.

— Продолжим далее. С лодками типа XXI пока покончим, но на схеме поставим большой вопросительный знак на месте их предполагаемой гибели. Кроме этих подводных лодок, немцы спроектировали, построили и ввели в строй ещё девять подводных кораблей типа XXIII, но они в боевых действиях на море не участвовали и, как вы, наверное, уже догадались, тоже исчезли.

Отличительной особенность этих субмарин было то, что они имели очень малое водоизмещение и удивительно большой радиус действия. Главное их предназначение — это постановка мин в портах и на фарватерах, высадка и поднятие на борт разведчиков и диверсантов, ведение морской разведки. Но две лодки были построены, как бы это по-современному выразиться, класса «люкс», то есть для высокопоставленных особ третьего рейха. После Победы над Германией оперативники из «Смерша» допросили очевидцев, которые видели выход этих лодок в море. Но базировались они, как оказалось, не в крупных военно-морских базах и портах, а в маленьких рыбачьих бухтах или яхт-клубах. Кроме того, эти субмарины могли передвигаться по достаточно глубоким руслам рек и каналов, которых в Германии, особенно на севере, достаточно.

И ещё одна деталь, связанная с технической стороной. В наших трофейных архивах есть прелюбопытнейший документ, в котором говорится, что по состоянию на ноябрь 1943 года в различных стадиях готовности и постройки находилось двенадцать плавбаз для обеспечения действий подводных сил рейха на океанских театрах войны и четыре плавучих «улья». Никаких характеристик этих кораблей, к сожалению, не приводится. Но известно, что весной сорок пятого в Атлантике было потоплено три плавбазы, а данных о захвате этих кораблей в качестве трофеев нет. Причем ходили эти корабли только под иностранными флагами, чаще всего нейтральных стран.

Теперь опять посчитаем и получим, что где-то в воздухе, а точнее в море, повисли восемь плавбаз, четыре плавучих «улья» — что это такое, мы до сих пор не знаем, 28 подводных лодок проекта XXI и девять — проекта XXIII, среди которых были и «люксы», и около 300 «дойных коров». Таким образом позволю себе сделать вывод, что после окончания второй мировой войны Германия сумела сохранить свои подводные силы. Вопрос только в том, где они их прятали, и как они действовали, если нигде не проходила информация об их применении.

— Владимир Николаевич, ваш рассказ натолкнул меня на одну мысль, вставил Александр. — Кто-то у нас все же знал о действиях этих подводных лодок, но приписывал их американцам и англичанам. Те отвечали нам тем же ведь шла «холодная» война.

— Вы не правы, Владимир Николаевич, — вдруг сказал Михайлов, — фактов почти нет! Я сейчас сбегаю к себе и кое-что принесу. И как я мог забыть…

Сергей опрометью покинул апартаменты военного атташе и бросился к себе в кабинет.

Через пять минут, весь светясь от удовольствия, он вновь присоединился к компании и положил на стол перед Голубевым остатки архива деда Трофима.

— Вот что у меня есть. Было больше, но некоторые наши товарищи, в частности Василий Семенович, постарались, чтобы их стало намного меньше.

В комнате воцарилась тишина, и ещё минут десять её нарушали только шелест бумаг и доносившийся шум со двора.

 

Глава 56

— Сейчас едем. — Капитан Кононенко по прозвищу «Конон» или «Великий Конон», когда он приступал к расследованию какого-то запутанного дела, положил телефонную трубку аппарата внутренней связи и повернулся к сидящему напротив молодому человеку. — Ну, Малыш, собирайтесь! Есть работа. Улица Садовникова, дом восемь. С двадцатого этажа упала женщина. Даже страшно себе представить, что от неё осталось.

— Несчастная любовь, — сухо заметил лейтенант Малышонок по прозвищу «Малыш». Его внимание в это время было приковано к выдвинутому ящику письменного стола, где лежала шахматная доска с расставленными фигурами. Левой рукой он взялся за край ящика, собираясь его закрыть, а правой вдруг быстро передвинул слона и с торжествующим видом объявил: — Шах!

— Да ну! — Капитан, стоявший уже в дверях, с удивлением оглянулся. Интересно, как?

— Слоном вот сюда, — Малыш закрыл ящик и встал. — Можем идти.

— Слоном, слоном… — капитан озабоченно наморщил лоб. Внезапно лицо его просветлело, он быстро вышел в коридор и как бы невзначай бросил на ходу: — Бью вашего слона. Конем. Вот так! — и добавил. — Закажите машину, а я пока доложу шефу, куда мы едем. Да, нам понадобится криминалист и судмедэксперт.

— Товарищ капитан, — засуетился Малыш, — давайте возьмем практикантов, а то они закиснут на канцелярской работе, жалобы населения разбираючи. Пусть хоть раз примут участие в настоящем деле.

— Ладно, валяйте! Берите трех человек, вы старший этой учебной опергруппы. Вот вам и первое, как вы просили, самостоятельное дело. А сейчас, пожалуйста, машину и побыстрее! — скомандовал Кононенко.

— Спуститься не успеете, как она будет вас ждать, — пообещал Малышонок.

Лейтенант снял трубку и набрал номер диспетчерской:

— Дежурный! Машину капитану Кононенко! И побыстрее, пожалуйста, капитан уже спускается.

— Сколько вас выезжает, Малыш? — поинтересовался дежурный.

— Я с капитаном, эксперт, криминалист и трое стажеров.

— Понял. Посылаю в ваше распоряжение «Газель» с водителем. Вернуть в целости и сохранности. Машина новая — только что получили. С тебя спрошу, лейтенант.

Лейтенант уже бросил трубку и выбежал из комнаты.

…Город задыхался от жары, стоявшей более двух недель. Перед мостом выстроилась вереница машин. Милицейская «Газель» пробиралась с большим трудом. Наклонившись к водителю, Малыш с досадой смотрел вперед.

— Не могут нас пропустить! Эй! — взорвался он, потеряв всякое терпение. — Слева обгоняйте! Слышите? Слева. Вон между двумя грузовиками есть щель! — и хлопнул шофера по плечу.

Кононенко оторвался от папиросы и прокашлялся:

— Товарищ лейтенант! Если вы не успокоитесь, боюсь, вместо одного трупа скоро будет восемь. Прошу вас, не мешайте водителю…

Малыш обиделся, потому что Конон сделал ему замечание: сзади сидели трое стажеров, моложе лейтенанта по возрасту всего на год, и ловили каждое слово старших. Скрестив руки на груди, он откинулся в кресле назад. По его лицу было видно, что он мысленно посылает своего начальника куда подальше.

Наконец они проехали мост. За поворотом машина стала забираться на небольшой подъем, на вершине которого разместились два элитных дома и десяток стандартных многоэтажек. К ним вела извилистая дорога, здесь машин было меньше.

— Мир богатых, — кисло констатировал Малыш, забыв о своей обиде. — Вот где денег — куры не клюют!

— Знаете, что мне приходит в голову, когда речь идет о больших деньгах? — спросил капитан Кононенко с невинным видом.

— Что? — навострили уши практиканты, ловящие каждое слово известного сыскаря Конона.

— Убийство!

— Вам всегда это приходит в голову!

— Ничего не поделаешь — профессиональная болезнь, — согласился капитан.

…Машина въехала в просторный двор и остановилась возле машины «скорой помощи», окруженной плотным кольцом людей. Врач сидел на корточках около лежавшего на асфальте тела.

— Мертва, — проговорил он.

Капитан Кононенко посмотрел, и у него перехватило дыхание: это была совсем ещё молодая женщина.

— Бедняжка…

— Вы её знали? — спросил Конон стоявшую рядом женщину.

— Да. Конечно, знала, — кивнула женщина и вытерла слезы. — Она жила в этом доме, на двадцатом этаже.

— Как её имя?

— Мария, по мужу Калашникова. Мы с ней часто разговаривали… и даже сегодня после обеда… в магазине. Она была такая веселая… делала покупки… к вечеру ждала гостей… Господи! Как же это могло случиться?! Как она могла это сделать?!

— Вы думаете, она покончила жизнь самоубийством? — спросил капитан. Сама выбросилась из окна?

— Да, — всхлипнула женщина.

— Почему она могла это сделать?

— Она очень горевала после смерти отца, хотя тот был ей отчимом. Уж не помню, сколько лет, как старик Демидов умер. Их семья жила в доме напротив, в хрущобе. Я ещё его жену, покойницу, Царствие ей небесное, помню хорошо. Старик сам и воспитывал дочку. И Мария его так любила, так заботилась… Да что поделаешь, старый уже был, за семьдесят, ему ничем нельзя было помочь… Девочка была поздним ребенком и винила себя в его смерти.

— Вы сказали, что после обеда, когда её встретили в магазине, она была веселой.

— Я сама удивилась. Даже спросила, чему, мол, она так рада, но она не ответила. Только засмеялась. Может быть, уже задумала… ну, в общем, решилась на это… Но почему говорила о гостях? Странно.

— Действительно, странно.

— Вы тоже так думаете? — Женщина взглянула на мертвую девушку и тут же отвернулась.

— Может быть, несчастный случай? — предположил Малышонок. — Мыла окна и…

— В таком красивом платье?.. И здесь… очень высокие парапеты на окнах… Нет, скорее всего она покончила с собой. Хотя из-за семидесятилетнего старика… Что-то не верится! Конечно, отец к ней очень хорошо относился, и все же… Нельзя же так сокрушаться! Просто не знаю, что и подумать. Если я могу вам чем-нибудь помочь… Я живу в доме напротив на третьем этаже, квартира двести сорок четыре. Моя фамилия Найденова, зовут Вера Матвеевна.

Тут же, направленный начальственным жестом Малыша, практикант записал данные женщины в блокнот и отправился с ней для более обстоятельной беседы.

Кононенко подозвал оставшуюся часть своей группы.

— Водитель, ждите нас здесь, к телу никого не подпускать. По прибытии участкового и сотрудников районного отделения оцепить место падения и приступить к его осмотру. Суд-медэксперт, пожалуйста, осмотрите тело и подготовьте свои первые впечатления от осмотра жертвы. Малыш, двух стажеров направьте опросить свидетелей происшествия и, по возможности, соседей. Мы с вами и криминалистом направляемся в квартиру потерпевшей. Да, захватите двух понятых, а из местного РЭУ вызовите слесаря для вскрытия её квартиры.

— А квартиру зачем вскрывать? — задал вопрос один из практикантов.

— Необходимо осмотреть место, откуда упала эта женщина, а ждать её мужа у нас нет времени. Падение произошло сорок минут назад, а если бы муж был дома, то уже давно бы выбежал к своей супруге. Понятно?

— Ага, — согласился тот, увидав показанный из-за спины капитана кулак Малыша.

Лейтенант распределил своих подчиненных и вместе с капитаном поднялся на двадцатый этаж.

На площадке было две квартиры. Одна принадлежала Калашниковым, о чем свидетельствовала маленькая латунная табличка, в другую они позвонили, но никто не открыл.

— Наверное, никого нет, — резюмировал криминалист.

— Вероятно, — согласился Конон. — Надо будет заглянуть этажом ниже. Только сначала осмотрим квартиру Калашниковой. — Он нажал на кнопку звонка, но, как и следовало ожидать, дверь никто не открыл. Нагнувшись, Конон осмотрел хитроумный импортный замок бронированной двери. — Да, теперь новые русские такие и ставят. Скорей бы подошли слесари, а то мне самому придется его открывать.

Криминалист огромного, почти двухметрового роста, согнувшись в три погибели, тоже осматривал входную дверь и, что-то заметив, вежливо отодвинул капитана и рукой в медицинской перчатке, взявшись за самый кончик ручки, открыл дверь.

— Хм, открыто! И ключ не нужен. А ведь самоубийцы, как правило, запираются, — в раздумье произнес Кононенко, и на лбу у него обозначились две глубокие морщины.

— Возможно, это и не самоубийство, — лейтенант выразил вслух мысли своего начальника.

В прихожую сквозь рифленое стекло двустворчатой двери проникали лучи солнца. Капитан распахнул дверь.

— Вот так так! — воскликнул он и остановился на пороге: распахнутое настежь окно, наполовину сорванная занавеска, застрявшая под батареей белая дамская туфелька, опрокинутые на столе рюмки, на паркете темная лужица. Так-так! — повторил капитан.

— Товарищ капитан! — Кононенко быстро развернулся на испуганный голос Малыша и боковым зрением заметил человека, сидящего в кресле-качалке в углу комнаты.

Неподвижный взгляд человека уставился на стоящего посередине комнаты капитана. Нижняя челюсть была слегка опущена, что придавало его лицу удивленный вид.

И тут капитан заметил, что от уголка губ мертвеца тянется ровная полоска крови, которая стекала на ложбинку пледа, укрывавшего его ноги и образовавшего небольшое озерцо.

 

Глава 57

— Вот теперь кое-что становится на свои места, — оторвавшись от разложенных на столе листов бумаги, произнес военный атташе. — Я, с вашего позволения, подведу краткий итог по нашему первому вопросу.

Война подходла к концу. То, что она проиграна, не вызывало сомнений ни у кого. В этих условиях верхушка гитлеровской Германии приняла решение спасти нацизм в лице руководителей нацистской партии, СС и вермахта и, возможно, некоторых наиболее боеспособных частей — скорее всего это были подразделения спецназа, морских «коммандос», разведки, люфтваффе и военно-морских сил. Для этого были использованы оставшиеся подводные силы, а, возможно, и специальная авиация.

Скорее всего часть войск была переброшена воздушным или наземным путем в нейтральные страны. Если учесть, что все это догадки, то, основываясь на этой информации, — Голубев указал на принесенные Сергеем бумаги, — немцы сосредоточили либо в одной стране, либо по всему миру около 30 тысяч человек. Конкретно, для чего были собраны такие силы, сказать трудно, но то, что они все это время не сидели сложа руки, нам доказывает факт неожиданного появления в Черном море пусть уже старой и недействующей подводной лодки проекта XXIII, которая якобы была потоплена немцами в конце войны, и этот факт, опять же якобы имеет документальное подтверждение.

К тому же этой проблемой очень интересуются, кроме американцев и немцев, также и «новые русские». Почему? Какова причина их интереса к военным раритетам?

— В этой ситуации нам остается только строить догадки и фантазировать, — с грустью заметил Сергей, раздосадованный тем, что на этом, по-видимому, эта история и закончится.

— Ну почему же? Мне кажется, что как раз ваш знакомый знает эту проблему более досконально. Кстати, вы обещали по прибытии из Трабзона нас познакомить, — напомнил Владимир Николаевич.

— Да я и сам бы не прочь его увидеть, но он не дает о себе знать, оправдывался Сергей.

Голубев тяжело вздохнул и произнес:

— Лучше бы наше знакомство произошло поскорее. Сейчас я вам расскажу ещё об одной неприятности.

Сергей и Александр переглянулись и приготовились слушать.

— Сегодня я получил указания руководства в связи с окончанием срока моей командировки готовить дела к сдаче новому военному атташе, который прибудет сюда уже через неделю. В том, что мне пришла пора уезжать, нет ничего интригующего. Самое интересное то, что вчера вечером с подленькой улыбочкой об этом мне сообщил задолго до телеграммы из Центра… — кто бы вы думали?..

— …наш дорогой Василий Семенович, — хором в один голос продолжили собеседники Голубева.

— Потише, друзья, поменьше эмоций! — остановил их Владимир Николаевич.

— Ну так мы правы или нет?

— Вы задаете вопрос прямо, как в «Гусарской балладе». Конечно, вы правы.

— Но откуда он узнал? — спросил Саша. — Неужели наше министерство обороны и федеральная служба контрразведки стали работать в более тесном контакте?

— Это вряд ли. Скорее всего такого никогда не будет, — резюмировал военный атташе. — Я думаю, что после Трабзона офицер безопасности направил своему руководству докладную о наших действиях, связанных с вами, Сергей Альбертович. В Москве решили все же до конца вас изолировать, отправив меня «в положенный срок» на прежнее место службы.

— Какой в этом смысл? Здесь остается Саша, а ему не в этом году заменяться, — взволнованно перебил Голубева Сергей.

— Серж, не думайте, что «они», — Владимир Николаевич многозначительно и понятно для всех присутствующих сделал ударение на слове «они», — глупее и недальновиднее нас. Я предполагаю, что на мое место они нашли человека из нашего министерства, который находится, как говаривал «товарищ Мюллер», у них «под колпаком». Таким образом новый военный атташе совместно с офицером безопасности создаст вокруг вас пустоту, а Кузнецов против воли своего начальства ничего сделать не сможет, иначе его за нарушение воинской дисциплины просто уберут отсюда с отрицательной аттестацией. А у него семья, Сергей Альбертович, вы это должны понимать.

— Да, все это так. Но все-таки невозможно меня полностью изолировать от Сергея: мы ведь работаем в одном здании, у нас есть общие служебные вопросы, например, ветераны, — пытался доказать Голубеву Александр.

— А здесь вам необходимо быть предельно осторожными: они допустят ваши встречи только при одном условии — если будет налажен действенный контроль за вашими разговорами, — наставляя своих молодых коллег, сказал Голубев.

— Я вас, кажется, сильно напугал или разочаровал, — глядя на вмиг помрачневшие лица Михайлова и Богуслав-ского, рассмеялся военный атташе. Но все-таки — держите связь со мной и информируйте обо всем, что здесь будет происходить, хотя я буду в Москве. А сейчас продолжим.

 

Глава 58

Один из стажеров подвел к Кононенко пожилого человека, который представился соседом погибшей, Иваном Ивановичем Нахтигалиевым. Видя, что милиционеры заняты в квартире Калашниковых, старик пригласил старшего опергруппы к себе домой.

Когда они вошли в соседнюю квартиру, хозяин жестом пригласил капитана устраиваться в кресле за журнальным столиком, а сам сел на пуфик.

Сидя в кресле, капитан в задумчивости уставился на красивую малахитовую пепельницу. Хозяин же понял его взгляд по-другому, засуетившись, достал из серванта коробку с гаванскими сигарами и предложил их гостю.

Кононенко знал толк в куреве и стал искать глазами приспособление, щипцы или нож, чтобы обрезать сигару.

— Нет ли у вас под руками чего-нибудь острого, чем бы я мог обрезать кончик? — спросил капитан, кивнув на сигару.

— Минутку. — Иван Иванович выдвинул ящик письменного стола и довольно долго рылся в нем. Наконец он достал нож для разрезания бумаги с необычным, длинным трехгранным лезвием и серебряной ручкой в виде сплетенных якорных цепей. — Этот подойдет? Я его использую для резки бумаги или вскрытия конвертов.

— Острый?

— Проверьте, — сказал хозяин квартиры, протягивая нож.

Капитан аккуратно взял нож, кончиком большого пальца попробовал лезвие — оно было острое, как бритва.

— Спасибо. — Капитан вертел в руках нож, внимательно его рассматривая. На рукоятке была прикреплена позолоченная табличка с надписью на иностранном языке, из которой Конон понял, что своему первому владельцу этот образец холодного оружия достался в апреле 1944 года. — Красивая вещь, — заметил он. — Подарок?

— Угадали. Мне его подарил Юрий Николаевич, муж той женщины, с которой произошло несчастье. Когда-то мы были с ним друзьями, но потом наша дружба прервалась. А пару месяцев назад он принес мне этот нож и сказал: «У этого кинжала очень ценная ручка и острое лезвие. В случае чего он тебе пригодится». Я был удивлен и растроган — он как бы просил прощения за то, что когда-то порвал со мной. Все хотел спросить его, что означают его слова, но то времени не было, то, если поднимались вместе в лифте, было неудобно, так как в кабине было много народу. Да и занят Юрий Николаевич на работе. Просто днюет и ночует, но и зарабатывает прилично: вот квартиру эту купил, машину, дачу, жену одел и прочее. Да вот беда пришла в дом — Мария погибла. А ей бы жить да жить!

— А какие отношения у вас были с женой Юрия Николаевича, Марией Калашниковой? — спросил Кононенко, возвращая нож.

— Никаких, — быстро ответил сосед.

— Как же это возможно, вы же соседи по лестничной площадке и больше никого нет?

— Я уже говорил, наша дружба прервалась. Калашников, когда женился, отказал мне от дома. Он очень ревновал свою молодую жену. Ей, по-моему, было около двадцати, а ему — за сорок перевалило. Я был знаком с нею не больше, чем с другими соседями по дому. Мы только здоровались. Даже как к специалисту — я по профессии врач-гинеколог, правда, бывший — ко мне не ходила: Юрий Николаевич не пускал.

— Юрий Николаевич Калашников был богат?

— О да!

— И все должен был оставить своей жене, не так ли?

— Вероятно.

— А каково имущественное состояние самой Марии?

— Но поймите, я ведь не налоговый инспектор и не нотариус. Откуда мне знать!

— Просто я хочу услышать ваши предположения.

— Старушки в доме напротив, где раньше с отцом проживала Мария, судачат, будто старик Демидов, чувствуя приближение смерти, оставил по завещанию большое состояние, а распоряжаться им после его смерти могли только дочь, Мария, и будущие внуки. Ни зять, ни другие родственники, если бы они вдруг объявились и предъявили свои права на наследство, ничего получить не могли.

— Это уже очень интересно!

— Да что вы, товарищ капитан. Наших старух не знаете? Сплетни это все, сплетни. Откуда у старика состояние, при старой-то власти такое и в помыслах быть не могло. Демидов всю жизнь в каком-то очень закрытом научно-исследовательском институте проработал, а зарплата там сами знаете какая.

— Много друзей было у супругов Калашниковых?

— Нет. Юрий Николаевич человек замкнутый, даже можно сказать нелюдим. А Мария была ему прямая противоположность.

— И тем не менее вы говорите, что раньше были с ним в дружеских отношениях.

— Юрий Николаевич во всяком случае раньше любил играть в шахматы. Я тоже, — сказал Иван Иванович.

— Шахматы сближают, — согласился капитан, вспомнив недоигранную партию, спрятанную от вездесущих глаз начальства в ящик письменного стола.

— После того, как от мня ушла жена, — промолвил Иван Иванович, сцепив пальцы рук, — шахматы — моя единственная радость и доступное развлечение. Но, к сожалению, и от этого пришлось отказаться.

— У вас не нашлось другого партнера?

— Я трудно схожусь с людьми.

— Кому же теперь достанется состояние Марии? — внезапно задал вопрос Кононенко.

— Кому? — Хозяин квартиры недоуменно уставился на капитана. — Как кому?.. Ах, да!.. Думаю, Юрий Николаевич через нотариуса, у которого оставил свое завещание старик Демидов, ознакомится с ним, и тогда все станет ясно.

— Зачем же Демидов завещание составил, если, как вы говорите, и завещать-то было нечего?

— А квартира? А старая коллекция древних монет? К тому же дань моде.

— А где находится завещание Демидова?

— Ну, об этом в нашем дворе всяк знает. В том же подъезде, где была демидовская квартира, проживал старик-еврей. При советской власти он долго работал в государственной нотариальной конторе и уже лет десять как был на пенсии, а как наступили новые времена, открыл частную контору «Кирзнер и сыновья», которая расположена на первом этаже в соседнем доме. Ему покойный Демидов и доверил оформить и хранить свое завещание.

— А что за люди бывали у Калашниковых в последнее время? — Капитан вопросительно посмотрел на собеседника. Но тот не отрывал взгляда от сложенных на столе рук.

— Вам лучше спросить об этом нашу консьержку: она, кстати, работает у меня домработницей по совместительству. У неё на каждом этаже всегда имеется один глаз и одно ухо. Ужасно любопытная особа.

Кононенко загасил сигару в малахитовой пепельнице.

— Хорошо. Когда вы в последний раз встречались с Марией Калашниковой? Я хочу сказать, когда в последний раз вы её видели?

Иван Иванович не замедлил с ответом:

— Сегодня днем. Около двух часов. Мы вместе поднимались в лифте.

— Вы не заметили ничего необычного?

— Необычного?.. Нет. Она выглядела веселой. Наверное, ждала гостей.

— Почему вы так решили?

— С трудом тащила две огромные сумки. В одной я заметил две бутылки шампанского и коньяк «Наполеон», а в другой — хлеб и много мелких свертков. Думаю, всякие закуски.

— Кого она могла ждать на ужин?

Хозяин квартиры пожал плечами:

— Если бы Юрий Николаевич сейчас был в городе, он бы ответил на ваш вопрос. Вы его уже вызвали?

— Нет. Сейчас других забот хватает. А откуда вы взяли, что Юрий Николаевич Калашников сейчас находится за пределами Москвы?

— Он сам мне сказал вчера вечером, когда мы повстречались в подъезде, что уезжает в срочную командировку и будет только завтра к обеду, да и то не дома, а на работе.

— Так, может, Мария готовила продукты к приезду мужа?

— Нет. Вы не знаете Юрия Николаевича. Он предпочитает свежие продукты с рынка, а накапливание их в холодильнике считает уделом нищих. Вот так!

— Хорошо, Иван Иванович, на первый раз достаточно. Не могли бы вы помочь нам кое-что выяснить в квартире Калашниковых?

— Конечно, располагайте мною по своему усмотрению.

Собеседники поднялись и направились к входной двери. Внезапно Кононенко остановился:

— Еще один вопрос: как выглядела Мария, когда вы её видели в последний раз?

— На ней было красивое платье. Красное. Оно так шло к её светлым волосам. Хотя было только два часа дня, она была тщательно подкрашена. Раньше, пока старик Демидов был ещё жив, она никогда не красилась. Но потом, после замужества, совершенно преобразилась, думаю, под влиянием своей подруги.

— Подруги?.. Вот как, это уже интересно! О ней поговорим попозже, а сейчас прошу пройти в квартиру напротив и помочь нам.

…Старик немигающим взглядом уставился на мертвое тело в кресле-качалке.

— Это же Юрий Николаевич! — полушепотом произнес он, поняв наконец, для чего его пригласили в эту квартиру. — Но как он здесь оказался? Обещал ведь приехать только завтра, ближе к обеду. Вот беда-то!

Капитан взял под руку ошеломленного старика и отвел его домой. Из кабины лифта вышел судмедэксперт и, увидав Кононенко, сразу же доложил:

— В двух словах, здесь налицо явное убийство. Девушку оглушили чем-то тяжелым по голове и выбросили из окна в расчете, что тело ударится спиной и на теменной части головы нельзя будет определить предшествующий падению удар. Но благодаря большой парусности её платья девушку при падении развернуло на сто восемьдесят градусов, и она ударилась передней частью тела, то есть лицом и животом. На шее слегка видны отпечатки пальцев убийцы. В кулаке жертвы зажат пучок рыжих волос. Кому они принадлежат, мужчине или женщине, а также дополнительные сведения, определит экспертиза. Я распорядился отправить тело к нам. Мне можно взять вашу машину?

— Спасибо, вы хорошо поработали. В этой квартире мы вам ещё нашли небольшую, минут на пять — десять работенку, а потом на нашей машине поезжайте в бюро. Завтра я пришлю к вам Малыша за первыми результатами. Договорились!

— Хорошо! Но только на пять десять минут, — произнес судмедэксперт.

Кононенко и Иван Иванович уже зашли в квартиру, когда услышали от соседей восклицание судмедэксперта.

— Зарекался же ездить с Кононенко и его бригадой. У них трупы как грибы растут. Ну, Конон, погоди! — прокричал тот.

Капитан лишь ухмыльнулся, прекрасно зная, что в следующий раз при выезде на место происшествие судмедэксперт сам будет напрашиваться к нему в опергруппу.

— Ну, Иван Иванович, продолжим? — начал прерванную беседу капитан.

— Да, о чем мы говорили? Все из головы вылетело. Спрашивайте, товарищ капитан.

— Я хотел бы знать все о подруге Марии.

— Да, так… подруга как подруга…

— Иван Иванович, поконкретней, пожалуйста!

— Подруга… Ваш подчиненный сказал, что у неё в руках пучок рыжих волос. Подруга Марии тоже рыжая, то есть рыжеволосая, — по всему было видно, что старик начал оправляться от увиденного.

— А дальше: сколько лет, как выглядит, Иван Иванович?

— Ей, подруге этой, лет двадцать-двадцать пять, очень красивая женщина. Я часто их видел вместе. В лифте и на улице.

— Что вам ещё о ней известно?

— Ничего.

— Кроме этой рыжей, может быть, вы ещё кого-нибудь видели?

— Пожалуй… — Иван Иванович снял очки и стал их тщательно протирать. — Мужчину. И одного молодого человека.

— Вы бы узнали этих людей?

— Может быть. — Он снова надел очки, внимательно посмотрел на следователя. — А это важно?

— Может быть, — в тон ему ответил Кононенко. — А вы ничего не слышали у своих соседей?

— Я вам все сказал, что мне было известно. — Старик резко подался вперед.

— Почти все, — усмехнулся капитан.

— Что вы хотите этим сказать?

— У соседей была драка, возможно, и стреляли. Просто невероятно, чтобы вы ничего не слышали, если все это время находились в квартире. Даже сейчас слышно, как что-то упало у следователей за стеной.

Хозяина квартиры передернуло.

— Значит, убийство. Это другое дело. Я попробую вспомнить, как выглядели знакомые Марии и Юрия Николаевича.

 

Глава 59

— …Итак, заканчиваем наш экскурс в историю немецкой военно-морской техники, — продолжил военный атташе. — Я думаю, всем присутствующим понятно, что часть сил и средств подводного флота третьего рейха немцам, а может быть, американцам и англичанам все-таки удалось сохранить и вывести из-под удара наступающей Красной Армии. Тогда резонно поставить вопрос:..

— А зачем им это нужно было? — спросил Богуславский.

— Я не думаю, Саша, что они хотели использовать эти лодки для подрывной деятельности против Советского Союза и стран социалистического лагеря. Скорее здесь следует рассматривать два аспекта: один будем называть «немецким», другой «союзническим», то есть американским и английским.

Так вот, из того, что мы имеем, видно, что гитлеровское командование продолжало установку на ведение подрывной, партизанской или террористической войны не только на освобожденных союзниками территориях, но и по всему миру, против тех, кто воевал на стороне союзнических войск. Сергей Альбертович показал нам только некоторые английские документы. А я уверен, что в архивах США, Франции и других стран, включая и Советский Союз, найдутся подобные документы.

Вспомните! В пятидесятых годах на экраны страны вышел фильм, по-моему, он назывался «Тайна мирового океана». Там речь шла об агрессивных империалистах, которые в водах Мирового океана создали десятки подводных баз, предназначенных для уничтожения мирных кораблей всех стран.

— Но фильм-то пропагандистский, — парировал Михайлов. — Ни одна страна, включая Соединенные Штаты, не могла бы финансировать подобные проекты сразу же после войны.

— Правильно, — улыбнулся Александр. — Я уже понял, к чему клонит Владимир Николаевич. В действительности таких баз не было. Но чем вам не база — океанская подводная лодка, в данном случае немецкая, которая пришла в заданный район, имеет поблизости свой оборудованный пункт обеспечения и сменный экипаж. И затрат-то больших не надо.

— Как раз к этому я и хотел вас подвести. Этот аспект я назвал «немецким» потому, что топили они, по-видимому, все корабли без разбора, зашедшие в их район крейсерования. Правда, я не вижу в этом большого смысла. Но, скорее всего, они работали только на историю. А руководили ими с территории какой-нибудь нейтральной страны: в Южной Америке, Африке, Австралии или Испании.

— А если судить по книге Платова «Секретный фарватер», то немцы в этих регионах настроили своих баз для подводных лодок предостаточно, резюмировал Сергей.

— Ну а второй аспект, «союзнический»? — спросил Богуславский.

— Этот, «союзнический» аспект, мне представляется наиболее простым. К примеру, понадобилось американцам переправить в Штаты некоего немца, очень крупного специалиста в некой области. Но возникает некоторая сложность: трибунал признал его международным военным преступником, его выдачи требуют Советский Союз, Франция, Польша и ещё с десяток правительств. Как здесь быть? Нюрн-бергский процесс, да ещё сразу же после войны не отменишь, а тут ещё со своими коммунистами надо бороться, чтобы голову не подняли.

Если переправлять легально или даже полулегально, то это рано или поздно всплывет наружу. Вот и пригодились немецкие подводные лодки, часть из которых была оборудована по классу «люкс».

Кроме того, у немцев ведь было и уникальное оборудование, технологии, документы, культурные ценности, доставку которых в Соединенные Штаты нельзя было оглашать. К тому же, видимо, были и частные заказы от дяди Сэма дяде Гансу и прочее.

Ну и наконец, сами лодки представляли собой вершину современной инженерной мысли. Ведь по многим тактико-техническим характеристикам они значительно превосходили лодки подобного класса союзников.

Но, как мне кажется, введение в действие «союзнического» аспекта было в большей части одноразовым: отправили в нужное место нужного человека или груз, после этого экипаж снимался на берег, а лодка затапливалась либо бросалась.

— А как же с лодкой из Трабзона? — спросил Михайлов.

— Здесь многое неясно. Во-первых, как удалось подводному кораблю так хорошо сохраниться в соленых водах Черного моря? Конечно, подлодка уже не могла быть использована по прямому назначению, но скорее всего планировалась к дальнейшему использованию в течение десятка лет после окончания войны. Да и внутри, насколько я представляю из рисунков того художника, все сохранено чьей-то бережной рукой. В данном случае уместен вопрос: для чего? Ответ на него через пятьдесят лет дать очень трудно. Во-вторых, вы обратили внимание на конструкторские особенности корпуса лодки?

— Да, по бортам лодки пазы или капиры, как будто лодку вставляли в какую-то емкость, в которой имелись соответствующие выступы, чтобы субмарина прочно сидела, — высказал свою мысль Богуславский.

— Вот то-то и оно. Представьте себе: лодка в подводном положении входит в эти пазы, закрепляется и поднимается, скажем, на борт корабля. Где-то в прибрежных скалах в искусственных или естественных гротах создана секретная база подводных лодок. Но для ускорения строительства или по другим причинам — маскировка, приливное течение, метеорологические условия, штормы и бури и тому подобное — пробит лишь узкий тоннель, да и то под водой, с таким расчетом, чтобы при заходе в этот пункт базирования в надводном положении была только верхняя часть рубки с люком.

При подходе к базе каким-то способом, скорее всего водолазами, лодка зацеплялась тросом и лебедкой втягивалась вовнутрь базы. Кроме того, при постройке подводных стационарных сооружений подобного типа на мелководье можно было бы оставлять её на хранение или консервацию.

— Пусть, например, эта лодка в 1945 году подошла к берегам Турции или выполняла здесь какое-то другое задание. Здесь она получает известие о капитуляции и команду на постановку субмарины на длительное хранение. Экипаж производит все необходимые работы, крепит лодку на дне Черного моря, а сам всплывает, при помощи подручных средств добирается до берега, интернируется американцам или англичанам. По прошествии полсотни лет либо от шторма, либо от поломки в конструкции, удерживающей подводный корабль на дне, лодка всплывает и оказывается у берега Трабзона.

— Правильно! Только хочу добавить — перед консервацией корабля командой были продуты балластные цистерны. Таким образом она намертво припечаталась к подводной базе.

— Вот бы узнать, использовалась ли эта лодка после войны и с какой целью, — мечтательно произнес Михайлов.

— Размечтался! Сведения об этом имеются, наверное, только у американцев. Да и из членов экипажа, должно быть, уже никого нет в живых, сказал Александр.

— Не скажите, Саша. Вы смотрели пленку, которую снимала ваша супруга на берегу у подводной лодки?

— Нет, она же сразу передала эту запись вам. Знаю только, что на ней запечатлен какой-то старик.

— Да, и мне кажется, что этот старик как раз и знает тайну этой субмарины. Со следующей командирской почтой я должен получить некоторые материалы из архива военно-морского флота. Пленку я им уже отправил. А сейчас по домам — нас уже там заждались.

При выходе из посольства Сергей обратил внимание, что все телохранители посла, несмотря на поздний час, находятся на работе. Впрочем, в последнее время они больше стали беспокоиться о безопасности Михайлова, чем главы российской дипломатической миссии.

 

Глава 60

Денис учился прилежно, как никогда раньше.

Весь учебный процесс был организован как в каком-нибудь военно-учебном заведении, но при строгом требовании дисциплины никто и никогда не покушался на его свободу. Таким образом, учеба и свобода стали осознанной необходимостью для Дениса.

За полтора года он уже неплохо разговаривал на немецком и английском языках. С утра и до вечера он практически никогда, за исключением занятий и работы в городе, не слышал русскую речь. Даже новости по российским телеканалам он смотрел и слушал в записи, которые в течение дня дублировала и записывала Ульяна Генриховна. Кроме того, она «факультативно» занималась с Денисом по изучению диалектов и наречий сначала в немецком, а затем в английском языках.

Она же, если можно так выразиться, вела курс немецкой, английской и американской литературы, требовала от Дениса, чтобы он много читал, как на русском, так и на иностранных языках.

Игорь Вячеславович вел более обширный курс «домашних» дисциплин. Оказывается, он был большим специалистом в отечественной и мировой истории, философии и только ставшей модной науки политологи, и Денис часто, заслушавшись, забывал делать необходимые пометки в тетради.

Не забывал Трофимов русскую литературу и язык; диктанты, изложения и сочинения парень писал каждую неделю.

Экономические дисциплины преподавал старенький бухгалтер, который, как оказалось, читал высшим руководителям Советского Союза и коммунистической партии специальный курс по западной экономике. Когда Денис мог уже сносно разговаривать по-немецки, он тут же по указанию Ульяны Генриховны стал вести свой предмет на чистейшем немецком языке.

Но самыми интересными, конечно же, были специальные науки. Трофимов объяснил парню, что для того, чтобы наиболее эффективно бороться против нечисти, заполонившей страну, необходимо не только владеть в достаточной степени оружием, но и обезопасить себя. Этому должны были служить специальные упражнения.

Основы их преподавал Игорь Вячеславович, а на практике каждый навык, каждое движение отрабатывали ещё много человек. Все они были преклонного возраста, но практиками были высочайшего класса. Чему только его здесь не учили: он мог выявлять за собой «хвост» и сам вести скрытое наблюдение за объектом, подбирать места встреч и явок, пользоваться конспиративными адресами и телефонами, рассчитывать заряды взрывчатки для уничтожения зданий, техники и людей, метко стрелять из многих видов оружия, разбираться в различных видах связи, умело водить автомобиль, незаметно проникать в любое помещение и проводить там обыск. Недоумение вызывала необходимость заниматься актерским искусством и изучать правила игры в покер, преферанс, бридж, теннис и гольф.

Очень нравилось Денису заниматься автоделом. Оно также относилось к специальным наукам и заниматься было интересно, тем более что он на «отлично» закончил первый курс автодорожного института.

Для занятий автоделом он ходил в одну из частных автомастерских, которых много развелось в столице этой республики. Хозяин мастерской был сыном одного из знакомых Трофимова и с удовольствием взялся за обучение парня.

Сначала он изучил устройство всевозможных марок автомобилей, которые ремонтировались или проходили техническе обслуживание в мастерской. Следующим этапом было обучение всем видам ремонта автомобилей. Самым интересным был заключительный этап учебы, во многом связанный с будущей профессией Дениса — проектирование автомобилей.

Но было оно несколько своеобразным. Денису ставились исходные тактико-технические характеристики требуемых автомобилей, но оболочка, то есть кузов должен был быть от серийной отечественной машины. Юноша рассчитывал, какие необходимо провести доработки кузова и какие детали и агрегаты машины приобрести.

Так родилось его первое детище — «жигули»-«копейка», то есть первая модель Волжского автомобильного завода. С виду — типичная старая, в некоторых местах ржавая, но давала фору многим иномаркам. Когда Денис вместе с хозяином автомастерской и Игорем Вячеславовичем впервые выехали прокатиться на новом автомобиле, то один из местных лихачей на шикарной и мощной машине, обогнав «копейку» и показав оттопыренный средний палец рассказывал что-то веселое своей белокурой спутнице, указывая на старый «жигуленок», Денис, включив какие-то тумблеры и рычаги, с легкостью обошел наглеца и по шоссе на протяжении десяти километров так и не дал ему шансов даже приблизиться к себе.

Когда они остановились для разворота обратно в столицу, мимо них на медленной скорости проехал этот «джигит», которому уже не было никакого дела до своей спутницы, хотелось лишь одного — вылить поток ругательств на такого наглеца.

Трофимов остался доволен трудом Дениса, но сделал несколько замечаний — они касались некоторых особенностей машины, связанных с маскировкой и с сокрытием её технических возможностей от постороннего глаза.

Эту машину они договорились после доработки передать одному знакомому Трофимова для выполнения важного задания, сути которого Игорь Вячеславович не раскрывал.

…А через неделю в автомастерскую по распоряжению Игоря Вячеславовича доставили снегоход, который они со стариком Исмаилом спрятали в горах больше года тому назад, а также ещё пять таких же машин, которые старик с помощью Гибоя и его детей достали из-под снега. Всех погибших при этом они похоронили в горах, а документы передали Трофимову.

Еще раньше Игорь Вячеславович передавал новости от горца. Без Бека старику стало трудно управляться с собаками, и он решил использовать снегоходы бандитов. Но для гор они были слабосильны, и Денис с удовольствием согласился помочь Исмаилу.

Также он сообщил, что в горы ещё раз наведывались бандиты, а проводником у них был все тот же Роин. Второго уцелевшего нигде видно не было — скорее всего его перехватили в горах и уничтожили. Достать Исмаила им опять не удалось, хотя на этот раз обошлось без жертв, и они ушли назад.

Тогда опасность пришла с другой стороны, а именно с воздуха. В это время уже вовсю шла война на Северном Кавказе, и над горами разворачивались и ложились на боевой курс штурмовики и бомбардировщики. Старый Исмаил в это время уже не жил в своем «имении».

Когда они с Гибоем сидели на склоне ледника и готовили себе обед из продуктов немецкого склада, то увидели, что от летевшего на низкой высоте звена штурмовиков отделился один самолет и сделал круг над ледником, где располагалось «имение». На втором круге летчик выпустил две управляемые ракеты по хижине старика — это они увидели, быстро поднявшись на вершину скалы. На третьем заходе штурмовик уже стрелял из пушек и пускал неуправляемые ракеты.

Видимо, летчик был подготовлен хорошо, потому что уже после первых пусков ракет от «имения» практически ничего не осталось, а сорвавшиеся со склона камни, лед и снег довершили дело.

— Что ж это делается-то? — спросил Гибой.

— Не волнуйся о доме! Сейчас идет война, и летчик, по всей видимости, принял постройки за укрытие участников незаконных фмр… формр…, фирмар…, ну, в общем, за противника — никто же не знает, что здесь живут простые люди.

Старый горец лукавил — он поднялся на вершину раньше своего товарища и ясно видел три зеленые ракеты, пущенные в направлении «имения».

— А если бы мы были дома? — не унимался Гибой.

— Не были бы там! После смерти Арслана я решил переселиться в пещеру на склоне Шайтан-горы, а дом отстроить попозже.

— Все равно не понимаю, зачем ему понадобилось здесь бомбить?

— Это вина не летчика, а того, кто его сюда направил! — подвел итог происшествию Исмаил.

— Ох, темнишь, Исмаил-ага, но это мое дело. Давай свою работу выполним, а разговаривать потом будем.

Они ещё целый месяц стаскивали свои находки с гор и переправляли в столицу республики…

Дениса очень волновала судьба сестры, но донимать постоянными вопросами Игоря Вячеславовича он не хотел. Понимал, что если бы старик имел какие-то известия о Марине — хорошие или плохие — тут же сообщил бы.

— Ну вот и закончилась для тебя основная часть учебы — теоретическая. Пора приступать к практической, — констатировал Трофимов после обсуждения в семейном кругу успехов Дениса.

Парень и сам это понимал. В последнее время в доме, в разговорах, на занятиях царила какая-то торжественная и в то же время напряженная обстановка.

 

Глава 61

После нападения на его квартиру Матвей Борисович там не жил. Хотя во многом он считал виноватым в происшедшем только себя, возвращаться на место побоища вовсе не хотелось.

Не лежала у него душа и к его новому месту жительства. Да какое же это новое место, когда он сам, не имея инженерного образования, спроектировал этот дом — его личный особняк, но жить в нем совсем не хотелось. Хотелось обратно, в стены своей старой квартиры, в которой прожито немало лет.

Вывел Суздальского из ностальгического настроения телефонный звонок.

Этот номер телефона знали только особо доверенные люди, которых у Матвея Борисовича было немного. Даже начальник его службы безопасности, и тот не знал этого номера. Не знал, и догадываться не мог, что в столице можно звонить по особым кодам, наподобие междугородного, но с набором не восьмерки, а другой цифры.

Такие номера предназначались только для некоторых работников высших органов власти бывшего Советского Союза. Этот номер не был засекречен и не был подсоединен к специальным линиям правительственной связи. Это был обычный городской телефон, но дозвониться до его владельца можно было только через специальный код.

Но с развитием техники умельцы стали подбираться и к таким номерам. Стало быть, пришло время вплотную заняться безопасностью личной связи.

С такими мыслями Матвей Борисович снял трубку телефонного аппарата, вмонтированного в один из ящиков стола.

— Вас слушают, — привычно тихим, но волевым голосом ответил Суздальский.

— Это я, Матвей Борисович, Славик, — заискивающе назвался звонивший.

Матвей Борисович сразу же узнал по голосу одного из управляющих Центрального банка России. Никто бы никогда не смог даже на минуту себе представить в этой роли известного в государственной и в мировой банковской системе человека, руководителя одного из самых важных департаментов главного банка страны.

— Славик, мы же с тобой рассчитались. Следующая сделка намечена только на конец месяца, а сейчас только пятое число…

— Матвей Бор… — пытался вставить слово тот, кого называли Славиком.

— Мы просто не успеваем перекачивать деньги в офшорную зону. Не торопись, поумерь пыл. Ты уже давно мог бросить эту дерьмовую страну и…

— Мат… — прозвучала новая неуверенная попытка.

— …спокойно отдыхать с детьми и внуками где-то за границей. Так нет, тебе все мало. Смотри, жадность фраера сгубила!

— Нет, я не по этому поводу.

— А по какому?

— Тоже финансовому, — запинаясь, ответил Славик, — но не по этому.

— Говори яснее!

— Я по поводу ваших «кирпичиков».

— А что с моими «кирпичами»? — отказываясь применять к этим предметам уменьшительную форму, спросил Суздальский.

Он прекрасно понимал, о каких «кирпичиках» идет речь.

…Закончилась война. Подполковник Суздальский служил в оккупационной администрации Германии в зоне ответственности фронта К. К. Рокоссовского. После победы Красной Армии в войне спокойно хотелось вздохнуть и ему. Казалось, все прежние связи с немцами оборваны. Волновали только архивы абвера, хотя, по словам одного пленного немецкого офицера, все они были сожжены.

Но смутная тревога не покидала Матвея Борисовича. Устроившись в оккупационную администрацию, он правдами и неправдами вошел в состав группы советских офицеров, занимающихся на территории Германии поисками архивов, документов, похищенных драгоценностей и произведений искусства.

По понятным обстоятельствам в команде, которую возглавлял Суздальский, были только «свои» люди. Но в первые же дни работы этой команды к нему подошел человек и сказал, что он от Курта.

У Матвея Борисовича от неясных предчувствий защемило сердце. По всей Восточной Германии прокатилась волна диверсий и актов саботажа, чинимых подпольной нацист-ской организацией «Вервольф» («Оборотень»). Подполковник сразу же подумал, что его бывшее командование поручит провести ряд террористических акций.

Но посланец от Курта пришел не за этим. Поинтересовавшись обстановкой вокруг одного из лучших агентов абвера, он похвалил Суздальского за хорошее внедрение в советское оккупационное командование и подбор людей в команду. Для создания Суздальскому, как сейчас говорят, достойного имиджа на новом поприще собеседник рассказал о некоторых тайниках, заложенных по приказу рейхсминистра Геринга.

Основным же заданием для Суздальского было следующее:

На берегу Балтийского моря у одной рыбачьей деревушки стоял разбитый немецкий дот. При проверке всех береговых сооружений красноармейцы нашли в этом доте большой склад боеприпасов — в основном это были патроны советского производства. Их было так много, что артиллерийско-стрелковая служба расположенной неподалеку дивизии решила оприходовать эти боеприпасы, и так как они уже получили приказ о передислокации на Украину, то заказали специальный эшелон под них. Эшелон пока не прибыл, а пересчитанные ящики с патронами в количестве двадцати тысяч штук потихоньку силами трофейной команды перетаскивались на станцию.

Посланец от Курта на листке бумаги записал маркировку ящиков: 7.62 мм ПЗС 1944. В артиллерийско-стрелковой службе не знали такого типа патронов, а тяжелые цинковые ящики вскрывать не хотелось, потому что букву «С» все прочли как «секретный» — после войны за сохранность секретов взялись пуще прежнего. Кроме того, никто из дивизии не мог вспомнить, когда и по чьему распоряжению оказался здесь этот склад.

Немец требовал, чтобы Суздальский со своими людьми помешали погрузке ящиков в эшелон, а по возможности замаскировали их где-нибудь на берегу моря. Немецкие патриоты в течение некоторого времени перепрятали бы эти ящики, резюмировал посланец. Матвей Борисович понял, что в ящиках находится нечто, представляющее огромную ценность, если за дело взялся один из бывших руководителей абвера.

Суздальский поспешил заверить немца, что попытается сделать все, что в его силах. Быстрое согласие агента на выполнение этого задания вызвало подозрение у посланца, и он предупредил, что за грузом наблюдают группы «Вервольфа». Это, по мнению связника, должно было подействовать отрезвляюще на человека, одетого в советскую форму, но произвело как раз противоположный эффект.

Стало смеркаться, и вот-вот должен был наступить комендантский час, посланец попросил провести его мимо часовых. Суздальский с явной неохотой собрался проводить гостя и проводил… до минного поля, расположенного сразу за околицей городка.

Взрыв поднял на ноги офицеров «Смерша» и подразделение НКВД, дислоцированных в этом же городке. Они быстро выехали на своих «джипах» и «студебеккерах» к небольшой рощице за минным полем. Через полчаса послышались выстрелы неравного боя — небольшая, слабо вооруженная группа «вервольфовцев» недолго противостояла волкодавам из НКВД. Часть была перебита в бою, другую вытеснили на то самое минное поле, где час назад подорвался человек, которого они должны были сопровождать и охранять.

Суздальский со своими людьми также принимал участие в этой операции. Своим подчиненным он поставил задачу, чтобы ни один из этой группы не остался в живых.

Энкаведэшники с удовольствием наблюдали, как армейские солдаты и офицер в темноте, при свете ручных фонариков, постоянно рискуя нарваться на вражескую пулю, прочесывали поле боя и выстрелом в голову добивали раненых мальчишек и бывших солдат — это было весьма занятное зрелище, так как раньше такое за армейцами не водилось. Они даже подзадоривали людей Суздальского:

— Вон за пеньком раненый волчара лежит — добей, чтоб не мучился! кричал один.

— Там ещё один хрипит, никак к своему Богу отправиться не может. Помоги ему! — смеялись другие.

Когда подоспели офицеры «Смерша», ни одного живого человека из группы «Вервольфа» не осталось.

— Хоть бы одного «языка» взяли, ведь не зря же они в этот глухой городишко приходили! — сокрушался капитан, распекая вовсю подполковника Суздальского. Но за него и его людей вступились энкаведэшники, взяв «нечаянную» вину армейской команды на себя.

Тем временем капитан из «Смерша» приказал подогнать «студебеккеры» и осветить минное поле, взрыв на котором спровоцировал перестрелку.

Увидав растерзанный взрывом противопехотной мины труп человека, он высказал вслух свои подозрения, и сердце Матвея Борисовича ушло в пятки:

— По всей видимости, погибший связник шел от кого-то в этом городишке. Утром вызовем саперов, они и вытащат труп. Я думаю, это нам многое прояснит. Да, — отдал кому-то распоряжение капитан, — не забудь вызвать кинолога с собакой — если у него ничего нет, то собака приведет нас к его знакомому.

Пока он разговаривал и отдавал приказы подчиненным, в голове Суздальского уже созрел план.

…На следующий день, как только забрезжил рассвет, он со своим подчиненным подобрались к трупу, используя вместо минных щупов шомполы от карабинов. Убедившись, что у «посланца от Курта» с собой никаких документов нет, они вернулись домой, стараясь во всех пригодных местах — песке, дорожной грязи, лужах — оставлять следы, так как были обуты в ботинки хозяина дома и его брата.

Все получилось так, как и было задумано. Подозрение пало на хозяев дома. Реакцию же собаки на самого Суздальского и его след капитан списал на то, что подполковник слишком близко находился от работающих саперов и там мог остаться его запах.

Половина ящиков с патронами, не без помощи Матвея Борисовича, уже были погружены в эшелон и следовали по Германии. Остальные пришлось бросить на берегу моря в старом военном укрепрайоне, потому что подали всего пять вагонов. Придя в Хальберштадт, Суздальский дал команду загнать эшелон в один из бывших немецких подземных авиационных заводов, о существовании которого он узнал раньше. Посадив своих подчиненных вместе с локомотивной бригадой на паровоз, он отправил их в город на станцию. По дороге паровоз вместе с людьми взлетел на воздух. В живых никого не осталось — об этом Матвей Борисович позаботился.

Самое интересное и непонятное для Суздальского в истории с этими ящиками было то, что половина из них, оставленная на берегу, исчезла. «Вервольфовцы, наверное», — подумал подполковник и решил больше в эти края не наведываться, дабы не создавать неприятных для себя инцидентов.

 

Глава 62

Васильченко сидел в «Макдональдсе» и, анализируя происшедшее, оценивал свои шансы не на успех, а хотя бы на возможность уцелеть.

…Им начинало овладевать беспокойство: после разговора в Департаменте комплексной безопасности МИДа ни Чикичев с Чаплыгиным, ни его прямой шеф не оставят его в покое. А вдруг выяснят, что Трофимов мне обо всем рассказал? А выпытывать эти подонки умеют, не брезгуя никакими методами. Хорошо, хоть сразу об этом предупредили. Наверняка следующая наша встреча будет уже на их территории. А вырваться оттуда шансов будет мало…

Хотя, нет, повода такого мы с Михайловым, кажется, им не дали, а он парень что надо, не так-то просто будет его «расколоть»…

…Скрытое наблюдение за собой Сергей Валентинович заметил сразу же после беседы с представителями спецслужб. Скорее всего они установили за ним слежку раньше, хотя до этого он ничего подозрительного не замечал. После разговора Васильченко решил, никуда не заезжая, поехать домой отдохнуть, а заодно и проверить, не забыл ли он, как выявлять наружное наблюдение.

Если на него навалилась вся спецслужба, продолжал размышлять Сергей Валентинович уже в машине, то в этой драке ловить нечего. Но как-то не хотелось думать плохо обо всех служивших там людях. Да если им так уж нужен был Трофимов, давно бы вычислили его и его людей. Но, по словам Игоря Вячеславовича, ничего предосудительного они не делали и делать не собирались, а всякая нечисть, продававшая страну налево и направо, просто должна была его бояться.

«Следовательно, — подытожил Сергей Валентинович, — скорее всего какой-то «крот», осевший в спецслужбе, по своей инициативе или по просьбе «корешей», — своих или «забугорных» — пытается выйти на деда Трофима через него, Васильченко. Беседа с Чикичевым и Чаплыгиным прошла нормально. Если бы что не так, они зашевелились бы сразу же. Нет, пока мы никакого повода нашим противникам насторожиться не дали…»

Проделав нехитрые комбинации по ходу движения, Сергей Валентинович без труда вычислил следовавших за ним филеров. Их непрофессионализм указывал на то, что слежку вели не сотрудники службы наружного наблюдения.

Приехав домой, Васильченко первым делом зашел к соседу, у которого он оставил небольшую коробочку, сказав, что это подарок супруге, но у себя в доме он его держать не хочет, потому что во время очередной уборки жена обязательно его найдет и сюрприз не удастся.

В коробочке лежал мобильный телефон с шифратором голосовой речи. Второй такой же аппарат он отдал жене, когда та уезжала к родным. Не снимая куртки, он набрал код населенного пункта, где сейчас находилась его семья, и номер телефона. В ответ — молчание. В голову лезли самые плохие мысли.

Васильченко посмотрел на часы. «Конечно же, — подумал он, — в это время их не должно быть дома. А жена, наверное, забыла взять телефон с собой. Но я ведь предупреждал: телефон всегда должен быть при ней. Значит, что-то случилось!» Тишина давила, нагнетала страшные мысли.

Он не мог сидеть на месте, двигался, как маятник, от стены до стены.

Часы с кукушкой пробили десять. Больше он не мог оставаться безучастным. Игорь Васильевич через своего человека передал один телефонный номер и предупредил, что связываться по нему можно только по таксофону. Набросив куртку и сунув в карман мобильник, бегом направился к машине.

Во дворе ничего подозрительного не заметил.

На улице было уже темно: небо затянули низкие черные тучи, в воздухе снова запахло дождем. Запоздалые пешеходы торопливо семенили к метро, пряча лица в воротники пальто. Прескверная погода.

«Жигуленок» послушно покатил со двора, и почти сразу же на улице его плотно взяли в кольцо три иномарки: уйти от преследования или оторваться почти пустая затея.

Помог Его Величество Случай. На Фрунзенской набережной случилось какое-то происшествие: то ли машина упала в реку, то ли кого-то из воды доставали, но дорога оказалась перегороженной. Васильченко подъехал вплотную к стоявшей поперек дороги пожарной машине и остановился необходимо было спокойно обдумать ситуацию. Следовавшие за ним иномарки тут же стали вокруг его машины: справа, слева и сзади.

Пожарный, видя скопившиеся машины, подозвал дежурившего милиционера-гаишника. Тот жестом скрещенных рук показал, что проезд по набережной невозможен, а круговым поворотом регулировочного жезла дал понять, что всем машинам необходимо разворачиваться и ехать в объезд.

Стоявший за «жигуленком» БМВ развернулся и стал ждать остальную группу машин.

В это время пожарным зачем-то понадобилось на пару метров сдвинуть стоявшую перед Васильченко машину. Как только пожарная машина тронулась, Сергей Валентинович включил передачу и впритирку проскочил в образовавшуюся щель. В зеркале заднего вида он заметил, как засуетились преследовавшие его машины. Но «пожарка» тут же вновь вернулась на прежнее место.

Что было дальше, он уже не видел: увеличил скорость и скрылся в районе старой застройки столицы.

Оставив машину в арке проходного двора, Васильченко нашел исправный телефон-автомат и позвонил. Трубку сняли сразу же, после первого гудка. Сергей Валентинович произнес пароль, услышал условленный ответ и сказал, что хочет поговорить с Трофимовым. Мужской голос попросил перезвонить через три минуты.

По истечении указанного срока он позвонил снова.

В трубке раздалось потрескивание, и Васильченко услышал далекий, но четкий и хорошо различимый голос Игоря Вячеславовича. После взаимных приветствий Сергей Валентинович коротко передал содержание беседы с Чикичевым и Чаплыгиным и высказал беспокойство по поводу своей семьи.

— Не волнуйтесь, Сергей Валентинович, все ваши в полной безопасности и отдыхают на море. Но связываться с ними пока не советую — безопасность превыше всего. Если вы не против, я им передам, что у вас все в порядке и вы скоро увидитесь.

— А скоро ли, Игорь Вячеславович?

— Думаю, что действительно скоро. Но прежде всего осторожность и конспирация. Конечно, плохо, что пришлось так опрометчиво оторваться от наблюдателей, но ничего не поделаешь. Теперь они будут следить за вами с удвоенной силой. А теперь я попрошу выполнить ещё одну мою просьбу. — И Трофимов обстоятельно разъяснил, что необходимо сделать Васильченко.

 

Глава 63

Катя росла самостоятельной девочкой.

Ее характер проявился уже в детском саду. Детей из средней группы повезли в спортивный комплекс на фигурное катание. Женщина-тренер вместе с воспитательницей надели детям коньки с двумя полозьями.

После первого же показа стойки и скользящих движений Катя старалась повторить все приемы сама. Но, хотя у маленького ребенка, естественно, ничего не получалось, тренер сразу же выделила Катю из всех детей за её настойчивость. На любые попытки помочь девочке подняться после очередного падения та неизменно отвечала: «Я сама!»

Кате достаточно было один раз увидеть, и она старалась повторить или выполнить все в точности так, как показывали взрослые.

К пятнадцати годам она уже была призером столичных соревнований по фигурному катанию среди юниоров, прилично играла в теннис, имела спортивный разряд по дзюдо и стрельбе из пистолета, неплохо водила и разбиралась в автомобилях.

После пятнадцати лет её страстью стали иностранные языки, хотя и училась в престижной физико-математической школе. Где-то она прочитала об одном мореплавателе, жившем в средние века, который за время каждого плавания, а оно порою длилось три-четыре месяца, изучал по одному иностранному языку. Выучив наизусть Библию на родном языке, а затем, получив начальные навыки произношения на том или ином языке, он сопоставил оба текста Библии. Таким образом, к завершению плавания он заучивал один из языков. К концу жизни в его «арсенале» насчитывалось семьдесят языков и наречий.

Катя пошла тем же путем, только вместо Библии взяла роман Толстого «Война и мир», который к тому времени был переведен практически на все языки мира. Метод путешественника девочка ещё больше усовершенствовала: сначала она бралась за изучение одной родственной языковой группы и, используя множество лингвистических учебников, аудио — и видеокурсов обучения иностранным языкам, постигала лексику и грамматику, на что у неё уходило около полугода. Затем записывалась на курсы, где отрабатывала произношение и разговорную речь. Так к окончанию средней школы девочка свободно владела английским, немецким, норвежским и фламандским языками.

В своих отношениях с одноклассниками она отдавала предпочтение мальчишкам. Девчонки её не интересовали, потому что главной целью в жизни (несмотря на обучение в физико-математической школе) они считали удачное замужество с богатым «новым русским», и дальше этой темы разговоры не шли. Каждое их посещение школы можно было сравнить с показом мод.

Мальчишки тоже вскоре перестали её интересовать, так как ни один из них не желал стать ни физиком, ни математиком, а тем более инженером. Уже в этом возрасте в глазах у них светились одни лишь зеленые бумажки с лицом заморского президента, и они мечтали стать теми самыми «новыми русскими», о которых так страстно грезили одноклассницы.

В это время Катя впервые нарушила правило тренера по дзюдо: не применять свои знания на беззащитных людях. Но дело того стоило. Однажды в классе зашел разговор о том, как заработать много денег. Один из одноклассников сказал, что знает способ хорошо и много зарабатывать. После школы нужно поступить в какое-нибудь военное учебное заведение, по профилю связанное с космосом, ракетными технологиями, авиацией, подводными лодками или разведкой.

Катя сразу же оживилась: «Вот, хоть один из этих «сынков» о стране задумался! — обрадовалась девочка. И тут же задумалась: — Но при чем здесь много денег: военные, кажется, зарабатывают немного?»

А одноклассник продолжал:

— Да, придется лет пять помучиться и поносить эту чертову форму, но после окончания института такие перспективы… — мечтательно протянул он.

— Какие, — фыркнул один из участников дискуссии. — Лейтенантские погоны и дальняя точка, куда «только самолетом можно долететь».

— Ох и тупые вы все. Раскиньте мозгами! Ведь космос, ракеты, авиация, подводные лодки, разведка — это кладезь секретов. А секреты на Западе стоят приличных денег. Можно за один раз все продать, а можно и какое-то время поработать на них. Зато потом: Канары, Гавайи, виллы, машины, девочки — не то что наши шмары, — презрительно бросил он в сторону одноклассниц. — А вот после этого, когда будем при деньгах за бугром, и пригодится наше физико-математическое образование: там люди с головой и знаниями нужны. Понятно?

— Но тебе там не жить! — и Катя одним из приемов дзюдо отшвырнула будущего Джеймса Бонда через несколько парт в дальний угол класса.

Все одноклассники прижались к стенам. У Кати был такой вид, что никто и не пытался встать на защиту неудачливого мечтателя.

Она спокойно подошла к валявшемуся в углу «умнику» и сквозь зубы прошипела:

— Ты, ублюдок! Все свои пожелания передашь своему ублюдочному папаше, сам этого не сделаешь — КГБ поможет. И чтобы я твою поганую рожу больше в школе не видела. А на улице попадешься — изувечу. Понял, выродок?!.

Тот ошалело закачал головой.

— А сейчас потренируйся немного сидеть в карцере за предательство, — с этими словами она засунула одноклассника в шкаф, поддав ему под ребра. Так тот и просидел до конца занятий и покинул место заточения только после того как Катя ушла домой.

Отношения с одноклассниками у «Пантеры» или «Багиры», как окрестили Катю в классе, расстроились окончательно: то ли боялись её силы, то ли угроза КГБ подействовала на них. Неудавшийся шпион перешел в параллельный класс и старался на переменах не показываться Кате на глаза — хорошо усвоил преподнесенный ему урок.

Но Катю это нисколько не волновало. Она решила провести перспективный анализ необходимости существования таких школ, как её, и опубликовать свою работу в школьной малотиражке, выпускаемой самими школьниками на средства родителей.

Педагогический совет школы, изучив работу, схватился за голову: аналитический отчет с приведением фактического материала сводился к тому, что их школа является порождением блата и телефонного права, а занимаются в ней не талантливые физики и математики, а в основном тупые сыночки и доченьки наших руководителей и тугих денежных кошельков, для которых главным в обучении отпрыска является получение документа об окончании престижной школы.

В публикации девочке отказали. Отношение к ней в школе сразу изменилось. Вдруг все сразу узнали, что её отец остался без работы, а на другую устроиться не смог. Мама давно уже не работала по профессии (она окончила филологический факультет МГУ), а если хотела устроиться на работу, то ей предлагали только должность уборщицы.

Отец не выдержал всего навалившегося. Он заболел и почти все время лежал в больницах.

Так прошло несколько лет. Катя уже заканчивала юридический институт, во время учебы в котором освоила уголовное и международное право. Не забывала она и языки. Правда, сейчас для занятий ими времени было немного.

Родители обменяли квартиру на меньшую, с доплатой, чтобы получить деньги на лечение отца за границей. Катя вдвоем с матерью жили на остатки вырученных денег.

Времена надвигались ещё более тяжелые. Катя решила не сидеть на шее у родителей и попробовать зарабатывать самой. Однокурсники неоднократно склоняли её заняться древнейшей профессией. Но в институте каким-то образом стал известен случай в школе, и от неё быстро отстали.

Многие студенты подрабатывали за стенами института. Некоторых, кто хорошо занимался, приглашали на практику различные адвокатские конторы и юридические консультации. Катя училась очень хорошо, но ей портила судьбу характеристика, выданная школой, в которой в отместку за «аналитический труд» она представлялась «завистливой, необъективной девочкой с тяжелым характером». Поэтому при приеме на работу дело доходило только до изучения характеристики.

 

Глава 64

Окунувшись в прошлое, Матвей Борисович в душе поблагодарил тогдашних своих хозяев и «Курта», в частности, за то, что они волей-неволей предоставили ему начальный капитал для бизнеса. Шутка ли сказать, но Суздальский владел почти десятком вагонов, груженных ящиками с золотыми слитками под видом «секретных патронов». Интересоваться в то время происхождением этого богатства означало подписать себе смертный приговор как со стороны своих, так и со стороны немцев.

Уже намного позже, посадив, как маленькое деревце, своего человечка в Центральный банк Советского Союза, он бережно взращивал его, подкармливая, пока тот не вырос в несгибаемое должностное лицо, готовое приносить свои плоды.

В эпоху первого советского Президента Славик, человек Суздальского, получил доступ к святая святых любого государства — золотому запасу. Золотой запас — не просто горы золотых слитков. Это и крупные драгоценные камни, и золотые монеты, и другие ценности, переведенные для удобства подсчета в килограммы и тонны золота.

Сердце Суздальского наполнялось радостью, когда он читал копии документов о расходе золотого запаса. (Это было государственной тайной, тайной, которой он владел.) А когда этот запас уменьшился в десять раз, с двух тысяч тонн до двухсот с небольшим, Матвей Борисович выплатил всем своим людям премию и предоставил отпуск за счет фирмы с сохранением заработной платы. Удивленные сотрудники — и честные, ничего не знающие о подпольной деятельности фирмы, усердно работающие на благосостояние шефа, и нечестные, принимающие активное участие в увеличении этого благосостояния, — не могли даже представить себе, что личный «золотой запас» господина Суздальского равнялся половине государственного.

Славик оказался порядочным человеком, что в переводе на общечеловеческий язык означало «порядочным негодяем». Сколько денег вытянул он из старика Суздальского! А ведь именно Матвей Борисович спас этого невзрачного студента одного из экономических вузов столицы, промышлявшего мелкой фарцой.

Но ругать своих людей — дело последнее. Зато Славик был преданнейшим человеком. Он-то и узнал, что это золото предназначалось для передачи правительству Великобритании за поставки продукции военного назначения в годы Великой Отечественной войны и списано с баланса Центрального банка. В делах имеются расписка Главного Казначейства Его Королевского Величества и британского правительства в получении этого золота, а также список номеров каждого слитка на нескольких десятках страниц. Весь металл был замаскирован под ящики с патронами, а когда его везли из Москвы в Мурманск, эшелон следовал практически без охраны, чтобы не расшифровать груз. Но как это золото попало к немцам, не знал никто. Об этом, наверное, было известно «Курту» и его руководителям, а также тем, кто забрал оставшееся.

Славику, уже в демократический период, было поручено скрытно проверить в национальных и международных банковских организациях судьбу этого богатства, но нигде нужной информации не было или её просто не хотели давать, хотя для подкупа местных чиновников выделялись огромные средства. Но Славик скорее всего оприходовал их в свой карман, а Матвею Борисовичу «плакался в жилетку», что, дескать, иностранные взяточники деньги берут, а информацию не поставляют.

Пришлось Суздальскому брать этот вопрос под личный контроль. Для этого начальник его службы безопасности Вадим Олегович — или просто Полковник создал в своей системе компьютерное управление, где работали и обучались молодые электронные гении. Эти хакеры взломали коды и шифры большинства банков мира и проверили то, что хотел знать их шеф.

Суздальский нашел пропавшее золото. Некто конвертировал его в валюту, судьбу которой установить не удалось. Единственное, что настораживало: большинство долларов, фунтов, марок и франков через обменные пункты оседали в России и ближнем зарубежье. Из этого можно было сделать вывод, что либо второй частью ящиков воспользовался такой же агент, как и сам Матвей Борисович, либо это дело рук контрразведки. Но тогда бы она хранила ценности в Центральном банке или Гохране, и Суздальский через своих людей знал бы об этом.

А если они вышли на Славика и, чтобы не раскрыться перед ним, не «светят» свое золото? Бред сивой кобылы. Во-первых, Славика в банк мы засунули уже тридцать лет назад. Во-вторых, при нынешней экономической ситуации, если у них имеются какие-либо подозрения насчет Суздальского, то легче всего было бы под благовидным предлогом прибрать к рукам все его хозяйство, да и свое золотишко пустить в оборот, спасая страну от неминуемой финансовой гибели.

Но!.. Время покажет. «Так что скажет наш Славик?» — подумал Матвей Борисович, отвлекаясь от воспоминаний.

— …и этот номер числится в том списке, который мы держим на контроле, — старик услышал только конец фразы Славика.

— Подожди, что-то я тебя не очень понял. Давай с самого начала и разборчивее! — приказал Суздальский.

— Мой подчиненный запросил в базе данных банка сведения о золотом слитке советского производства 1942 года выпуска и указал его номер, пробу и вес. Вы же знаете, на всем учете в банке по вашей рекомендации поставлены наши люди, и они информировали меня об этом запросе вовремя.

— Ну и каким боком этот факт касается меня? — спросил Суздальский.

— Этот «кирпичик» из вашего личного списка! — крикнул в трубку Славик, как будто хотел его ошарашить.

— Ты не кричи, а толком говори, кто и зачем интересовался моим «кирпичом»?

— Я, конечно, после сообщения из центрального компьютера сразу же вызвал этого любознательного сотрудника, здорово припугнул его, напомнил о государственной тайне и всякое такое прочее, — быстро заговорил Славик, теряя весь свой начальственный тон, которым так хорошо умел разговаривать с подчиненными, — и под страхом увольнения потребовал, чтобы он мне написал объяснительную записку, когда и от кого получил задание проверить этот «кирпичик».

— Ну и что он там написал? — спокойным голосом спросил Матвей Борисович.

— Он сказал, что, цитирую, «по просьбе своего старого товарища, Небольсина Константина Алексеевича, который сейчас работает заместителем частного сыскного агентства «Кристи и Пуаро», я попросил проверить данные слитка золота…», ну, тут дальше про этот слиток: вес, проба, год и тому подобное… Вот дальше: «Когда я получил выписку по своему запросу, я, не читая её, только надписал «Господину Небольсину» и отправил по факсу сыскного агентства». Визитную карточку этого Небольсина я у него тоже забрал, — закончил Славик.

— Продиктуй на всякий случай адресок этого агентства: может, это из моей системы? — потребовал старик.

Тот быстро продиктовал и заискивающим голосом спросил:

— Матвей Борисович, вы успели записать или повторить?

— Не нужно. Понадобится — сам спрошу. А теперь дай мне все данные на твоего «помощничка».

— Да, конечно, я уже приготовил, — Славик начал диктовать.

— Хорошо! Спасибо тебе, Славик. Работай в том же духе. Не обижу.

— Матвей Борисович, у меня тут маленькая накладка получается… начал клянчить Славик.

— Это потом, — резко оборвал его шеф. — Пришлешь своего человека в контору со всеми полномочиями. Подсоблю, чем смогу.

— Спасибо, большое спасибо, Матвей Борисович! Больше не смею вас беспокоить. До свидания! — и повесил трубку.

«Надо срочно действовать, — думал про себя Суздальский. — Во-первых, выяснить: попали к ним все пропавшие вещи и документы или только «кирпич». Во-вторых, если все документы у них, то, по всей видимости, они их ещё не просматривали: там неглупые люди работают — сыщики и вообще головастые мужики — они сразу бы догадались, увидев копии документов по «золотому запасу», что концы нужно искать в Центральном банке. И тогда они подключат ФСБ, Интерпол и другую какую-нибудь хреновину, но в конце концов выйдут на золотишко, а это попахивает провалом. Есть там один прелюбопытнейший документ с резолюцией Лаврентия Павловича Берии. И тогда никакая заграница нам не поможет. Действовать, действовать и действовать!» — решил он и нажал кнопку вызова Полковника.

А сам, чувствуя, что сердце слегка заходится, вызвал охранника. Тот тут же появился с подносом, на котором стоял пузырек с лекарством и стакан с водой.

Когда появился Котов, он был полон сил и энергии — современное лекарство действовало превосходно.

 

Глава 65

Котов вошел без стука. Все в конторе знали, что если шеф вызывает лишь звонком, следует не задерживаться, а срочно явиться пред его светлые очи даже без стука.

— Вот что, Вадим Олегович. Возьми эту пленку, прослушай внимательно, а через час доложишь все, что ты об этом думаешь, а также план действий, — с этими словами Суздальский достал из телефонного аппарата кассету и тут же заменил её новой (не было необходимости записывать слова Славика — за него давно уже работала техника).

— Слушаюсь, Матвей Борисович! — по-военному четко ответил Полковник.

— И еще. Меня беспокоят все наши старые незавершенные дела. Я бы хотел знать, в какой стадии они находятся.

— Я приготовил сводку и готов через полчаса доложить, что сделано и что намечено сделать.

Суздальский редко называл своего начальника службы безопасности на «ты», только в минуты высокого доверия и благоволения. Вадим Олегович это ценил.

Полковник ушел, а Матвей Борисович решил немного отдохнуть.

Ровно через час в кабинет постучали, и охранник впустил Котова с пухлой папкой в руках.

Суздальский выглядел бодрым, хотя на улице было уже далеко за полночь.

— Разрешите сначала вкратце доложу о тех делах, которые вы имели в виду, — Полковник раскрыл папку на нужной странице.

Первое. Денис Пересветов нами, к сожалению, так и не найден. След его затерялся на Кавказе. Но нигде не отмечено появление документов из папки участкового милиционера. На всякий случай мы локализовали возможные провалы, если бы кто-то стал их разрабатывать. Продолжаем поиски сестры Марины, чтобы выманить его из «берлоги», но пока безуспешно. По этому же случаю полтора года назад в горах мы понесли потери в людях и технике — я вам докладывал.

— О семьях и родных погибших позаботились?

— Так точно, согласно вашему распоряжению. Второе. На Северном Кавказе наша операция потерпела неудачу. Весь товар ушел какой-то неизвестной группировке в столицу. Что за группировка — выясняем. По счетам и номерам купюр, расплачивались с боевиками наличными, было установлено, что деньги снимались в банках под залог золотых слитков. Снимал некто Трофимов Игорь Вячеславович, проживает в ближнем зарубежье, где конкретно — выясняем.

Суздальский, услыхав о золотых слитках, вздрогнул, что не ускользнуло от внимания Полковника.

— Вы думаете, что это золото каким-то образом связано с вашим слитком? — спросил Котов.

— Это вам и предстоит узнать. Держите дело на контроле. После получения информации по нему и особенно по этому Трофимову — сразу ко мне. Постарайтесь раздобыть его фотографию и биографические данные. Продолжайте.

— Тогда сразу по этому делу: ещё год назад, когда впервые прошла информация по Трофимову, мы предприняли ряд мер, чтобы установить его личность. Использовали и возможности спецслужб. Появились два канала выхода на него. Один разрабатывается сейчас с помощью людей Иваненко здесь, в столице, второй — в нашем посольстве в ближнем зарубежье. По первому каналу — вышли на некоего Сергея Валентиновича Васильченко, офицера безопасности одного из наших посольств. Он дважды ходатайствовал за Трофимова и, по нашим данным, хорошо с ним знаком. Третье. Иваненко передал, что жильцы дома, в котором было совершено нападение на вашу квартиру, видели, как вечером после инцидента подъехали какие-то люди и что-то осматривали за домом. Впоследствии там был обнаружен труп седьмого члена шайки, совершившей налет. Иваненко установил личность погибшего — это бывший прапорщик спецназа, специалист по взрывным работам.

— И где же его разыскал наш Юрий Николаевич?

— В одном из высших учебных заведений столицы, а нашла этого парня его жена, Мария. Конечно, она с ним познакомилась вовсе не для организации нападения на квартиру.

Как стало известно, наш адвокат в скором времени собирался с ней развестись. Он влез в какую-то очередную аферу и хотел занять денег у своей жены. Марии надоело постоянно его субсидировать, и она потребовала в качестве гарантии возврата денег отдать часть документов, хранящихся в личном сейфе Юрия Николаевича. Тот согласился, а познакомившись с бывшим спецназовцем, разработал план операции по захвату ваших документов и денег. Таким образом он намеревался вас шантажировать, а «легкими» деньгами рассчитаться с супругой и кредиторами.

— Вот воистину: кто за двумя зайцами… Извини, что перебил, продолжай, пожалуйста.

— Но как раз за этими молодчиками стали наблюдать люди из агентства «Кристи и Пуаро»…

— Как ты сказал? А ну-ка повтори! — оживился Суздальский.

— Частное сыскное агентство «Кристи и Пуаро», Матвей Борисович, то самое, о котором говорится на пленке и о котором я вам докладывал. Мы, естественно, усилили охрану, о чем, конечно же, не знал Калашников. Он тоже был там во время налета. Ему-то и предназначалась коробка с документами. Но этот трус, заслышав стрельбу, тут же бросился наутек. Последующие события вы знаете.

— Да, знаю. Но все равно поздно среагировали. Если бы не потайная дверь, и «языка» не достали бы.

— Это наш просчет, Матвей Борисович, мы не могли себе даже представить, что налет могут провести именно на вашу квартиру, тем более что в ней якобы жил обычный пенсионер, ветеран войны.

— А что с теми, кто побывал за домом?

— Иваненко сообщил, что он располагает данными на машину и, думаю, к утру будем знать о хозяевах все. Но, прослушав кассету, могу предположить, что это люди из «Кристи и Пуаро». Таким образом, я подошел к плану разработки этого сыскного агентства. Я уже направил людей для сбора информации об этом заведении и его руководителях.

— Это хорошо, — вставил Суздальский. — Я думаю, что они по какой-то причине ещё не открывали папки с документами, а взялись сразу же за слиток. Как ты думаешь, почему?

— Скорее всего документы закрыты в сейфе у директора агентства, а он пока не располагает временем для их изучения или они ждут специалиста в этой области…

— …или директора нет сейчас в столице, а заместитель взялся за более легкую работу по выяснению истории «кирпича», извини, слитка.

— Согласен с вами, Матвей Борисович. Мы завтра же выясним, где в настоящее время находится директор и от этого будем, как говорится, «плясать». Если он здесь, то будем проводить операцию по изъятию завтра же, если нет, то выясним, куда он убыл и зачем, а также, где находятся документы в настоящее время.

— Одобряю! А сейчас мне, да и тебе необходимо отдохнуть, завтра день будет напряженным. До свидания! — протянул руку Суздальский.

 

Глава 66

Женщина стояла у мойки спиной к двери и гремела посудой. Ее терзало любопытство. Милиционер не мог пожаловать сюда без особой причины, и, если ему понадобилось только навести справки, он бы не застрял так надолго. Что-то случилось на улице. Но что? И какое отношение к этому имеет Иван Иванович?

Конечно, доктор довольно странный человек. Он всегда был таким, а с тех пор, как от него ушла жена, стал ещё хуже. Квартира его точно склеп, хранящий память оставившей его женщины. Хорошо, что она ушла: своими вечными истериками она и её, Надежду, чуть было не доконала. А доктор её боялся. И рад был, что она ушла. Тем не менее до сих пор не разрешает переставить ни одной безделушки. Из благоговения? Какое там! На такое чувство доктор не способен. Скорее всего просто память. С тех пор он ненавидит всех женщин. У Надежды никак не укладывалось в голове: как можно ненавидеть женщин и быть врачом-гинекологом; правда, он стал врачом раньше, чем его бросила жена, и даже раньше, чем с ней познакомился. Доктору Нахтигалиеву сейчас ни много ни мало шестьдесят шесть лет, десять лет он был женат и уже двадцать лет разведен. Угрюмый молчун, привередливый старик. Да ещё эти подозрительные люди в последнее время…

— Гм, гм… — Конон дал понять, что ждет в дверях. Надежда быстро обернулась и, чтобы скрыть смущение, тут же пошла в атаку:

— Я не глухая, слышу, что вы здесь стоите, только жду, когда вы заговорите сами.

— Неужели? А я решил, что вы меня нарочно не замечаете.

— Да что вы? Еще чего! — Она тут же забыла о докторе и с любопытством уставилась на молодого капитана милиции. — Что случилось?

— Вы ведь хорошо знали эту женщину? — спросил капитан. — Так мне сказал доктор Нахтигалиев.

Надежда оторопела.

— Я?.. Какую женщину?

— Которая упала из окна.

— Упала из окна? Из какого окна? Кто?

— Мария Калашникова, — сказал капитан Кононенко.

— Господи! — Надежда всплеснула руками. — Мария?..

— Да.

— И что?..

— Умерла.

— Ax!.. — Надежда ошалело уставилась на оперуполномоченного, потом перевела взгляд на потолок. — Упала, значит…

— Я думал, вы уже знаете.

— Откуда же?

— Думал, вы подслушивали.

— Я?.. Да что вы! Я не привыкла подслушивать. Вы говорите, она упала из окна? Это невозможно!

— Я тоже так думаю, — согласился Конон. — Мне кажется, её вытолкнули.

— Вытолкнули?! И она умерла? Только что была жива, и часа не прошло, как я с ней разговаривала! Забегала ко мне за томатной пастой, забыла купить, я, конечно, ей дала. Говорит, нужно для сандвичей, к вечеру, мол, ждет гостей, вернее, к пяти часам, и уже не успевает в магазин. Она и раньше, бывало, просила у меня то одно, то другое, и я всегда ей давала. Чего ж не дать, если есть?

— Она ждала гостей? А кого именно, не говорила?

— Нет, не говорила, но я-то сразу догадалась, что это те самые, больше некому.

— «Те самые»? Кто такие?

— Ну, эта, её подруга со своим женихом.

— Вы с ними знакомы?

— Не так, чтобы знакома… — на лице домработницы отразилось неудовольствие, — но видела я их предостаточно. Ну и девушка! Рыжая! Я сразу предупредила Марию, что эта дружба плохо кончится. Все рыжие хитры, точно лисы. Мария сначала только посмеялась. Зато потом наплакалась! Ко мне сюда приходила плакать, будто к матери родной, но никогда не рассказывала, почему плачет. Я её спрашиваю, а она — ни слова. Я уверена, что во всем виновата эта плутовка Марина!

— Марина? А фамилия?

— Не знаю я её фамилии. Эта невежа даже не соизволила мне представиться! А уж нос задирала! Ни разу не заглянула ко мне на кухню, точно я прокаженная. А если я зайду к Марии и она там сидит, то Мария просит меня прийти в другой раз. А эта Марина, как увидит меня, сразу отворачивается, нет чтобы поздороваться! Если бы Мария меня послушалась!.. Это она вытолкнула Марию из окна — вот что я вам скажу!

— И вы можете это доказать?

— А что тут доказывать? Пришла сюда пару лет назад в старой потрепанной пуховой курточке и таком же джинсовом костюмчике, а тут как-то вижу, щеголяет в добротной песцовой шубе! Мария была очень богатая, её муж, Юрий Николаевич, давал ей много денег. И дураку ясно, чего ради ходит сюда эта Марина! Хороша дружба! Деньги ей были нужны. Деньги Марии! Ходила, ходила, да и выходила! Эта шуба, поди, тысяч десять долларов стоит, а то и больше. А на чьи денежки? На деньги из наследства Марии! А уж так влезла к ней в душу, точно сестра родная. Другой раз и на ночь оставалась.

— Ночевать?

— Вот именно.

— Откуда вы знаете?

— Да здесь все слышно, что наверху делается. Я утром убираю квартиру и слышу, сколько человек там ходит, даже голоса различаю. А уж голос Марины я сразу узнаю, трещит, как сорока. Ужас как я на неё зла, что правда, то правда!

Конон поднял глаза к потолку, затем перевел взгляд на домработницу.

— Сегодня, например, что вы слышали?

Надежда задумалась.

— Ничего. Я все время была здесь, в кухне. Здесь ничего не слышно, только там, в комнатах.

— А туда вы сегодня не заходили?

— Сегодня приемный день.

— А разве доктор принимает пациенток?

— Да, но только по знакомству и рекомендациям, — стала выгораживать своего работодателя Надежда. — А так частной практикой уже давно не занимается. Говорит, что стар.

— Хорошо, вернемся к нашему разговору. Вы сказали, что сегодня приемный день. Ну и что?

— В приемной — больные, в кабинете — доктор, а мое место на кухне или в помещении консьержки. Я ведь здесь только немного подрабатываю, — опять заюлила домработница.

— Хорошо. Кто открывает дверь больным?

— Я.

— А кто их провожает?

— Когда как.

— Сегодня сколько было больных?

— Пока что одна, — не задумываясь, ответила Надежда.

— Кто её проводил?

— Конечно, доктор. Сам лично. Да, я забыла. Один раз я все-таки вошла в приемную, доктор меня позвал.

— Зачем?

— Спросил, куда делась больная из приемной.

— Какая больная?

— Я тоже его об этом спросила, потому что, кроме той женщины, больше никто не приходил. А он все равно спрашивает, говорит, слышал шаги.

— Вы тоже слышали?

— Какие-то шаги я слышала, но подумала, что это доктор ходит в приемной. А потом он меня позвал.

— А может, в квартире находился кто-то чужой? — Надежда смутилась.

— Ну что вы… Как он мог войти?

— Например, вы забыли закрыть дверь.

— Забыла закрыть?..

— Или нарочно оставили её открытой. Думали, может, Мария снова к вам заглянет? Да?

— Да… — со стыдом призналась Надежда. — Я оставила щелочку. Но чтобы сюда зашел кто-то, а я бы не заметила — об этом не может быть и речи!

— Но ведь если вы стоите у мойки, вам не видно, что делается в прихожей.

— Я бы услышала!

— Случалось, что вы и раньше забывали закрыть входную дверь?

— Ну да. Мне интересно, что происходит на лестнице, ведь здесь, на кухне, я как в тюрьме…

— Знал кто-нибудь, — прервал оперативник её объяснения, — что вы не закрываете входную дверь?

— Да… — Надежда смущалась все больше. — Мария знала и никогда не звонила в дверь, а прямо входила, потому что моему хозяину не нравилось, что она сюда ходит…

— А скажите-ка, — Конон сплел пальцы, — кроме этой рыжей Марины, кто ещё бывал у Марии? Вы говорили, какой-то мужчина. Что вы о нем знаете?

— Я как раз об этом и хотела сказать, — Надежда облегченно вздохнула, радуясь, что милиционер переменил тему. — Что правда, то правда, к ней приходил мужчина. Сначала он один ходил, а потом привел с собой эту Марину. Я, было, подумала, что он ухаживает за Марией, но… — она замолчала, вспомнив что-то такое, о чем ей не хотелось рассказывать, и, чтобы это скрыть, затараторила дальше: — Но как он мог за ней ухаживать, если Марина была его невестой? Мария его так любила… уж не знаю, кем он ей доводился? Бедняжка была сирота, одна, как перст, кроме Юрия Николаевича, у неё никого не было. Она никогда не говорила, кто он ей, этот мужчина, но была к нему очень привязана. И часто плакала. А один раз говорит: «Денис не виноват». А в чем?..

— Фамилию его не называла?

— Нет, просто Денис.

— А ещё кто бывал у Марии?

Надежда помедлила, потом решительно заявила:

— Никто, больше я и вправду никого не знаю. Хотя, может, к ней и ещё кто ходил, — добавила она и снова потупилась.

От внимания капитана не ускользнуло поведение Надежды, на лице которой было написано, что у Марии ещё кто-то бывал, но есть причины о нем не говорить. Надежда сжала губы, и капитан отложил выяснение этого вопроса на будущее.

— Зачем было Марине выталкивать Марию из окна? — спросил Кононенко, Если, как вы говорите, она рассчитывала на её деньги, то источником дохода была для неё живая подруга, а не мертвая.

— Тут дело нечистое… — со страхом прошептала Надежда.

— То есть?..

— Кто знает? — Надежда подняла глаза к небу. — Может, она с самим чертом дружит. Эта женщина на все способна!

— У вас есть доказательства?

— Есть!

— Какие же?

— То, что она рыжая!

Конон отступил. Видно было, что Надежда больше ничего не скажет о Марине и Денисе. А о том, третьем, который бывал у Марии, Надежда говорить не хочет. Ну что ж, уже есть кое-какие сведения.

— В таком случае… — Конон хотел попрощаться, но его остановил шепот Надежды.

— Есть тут ещё кое-что…

— Что же?

— Только я бы не хотела, чтобы мой хозяин узнал, что я о нем рассказываю.

Конон отпустил ручку двери.

— Ну хорошо, — вздохнул он, — не узнает.

Надежда начала с важным видом:

— В последнее время я заметила, что здесь, — она многозначительно кивнула на дверь приемной, — происходят странные вещи. Доктор запретил мне об этом говорить, мол, это мои фантазии и надо мной будут смеяться, а он попадет в неловкое положение. Но я-то знаю, что это не фантазии. Сюда ходят мужчины!

— Ну и что? — удивился Конон. — Что в этом особенного?

— Уже тридцать лет, как сюда никто не ходит! Никто, кроме пациенток, понимаете? Доктор не такой человек. Я хочу сказать, не больно любит он водить знакомства. А теперь вдруг стали ходить! И всегда после моего ухода. Как-то я задержалась, выхожу и в дверях сталкиваюсь с одним из них. Только разглядеть я его не успела — он так и кинулся вниз по лестнице. Я, конечно, сказала доктору, а он говорит, мол, я обозналась, наверняка это была женщина. Ну и дела! Что я, дура, что ли? Я тут стала следить. Спряталась в кустах напротив дома, потом прокралась на лестницу. Так и есть: к нему ходят мужчины! А доктор скрывает. Не скрывал бы — я ничего плохого и не подумала бы.

— А так, значит, подумали?

— Уж больно у них неприятные лица. И ходят-то они украдкой! Точно делают что-то запретное. И доктор какой-то странный в последнее время. Раньше, бывало, он даже шкафчик с лекарствами оставлял открытым, а теперь и письменный стол запирает. А зачем? Он же прекрасно знает, что я не воровка!

— В самом деле, — согласился Конон, — зачем?

— То-то и оно! По-моему… мне кажется… эти мужчины имеют отношение к смерти Марии… Ох, бедняжка! Взять да и вытолкнуть! А этот Денис, о котором я говорила, он тоже сюда приходил, — Надежда побледнела, собираясь сообщить что-то очень важное: — Приходил, и не раз! Еще давно, когда школьником был… А для чего?.. — Она многозначительно замолчала.

— Действительно, для чего?

— Они меня выставляли! — возмущалась Надежда. — Доктор по два раза проверял, заперта ли дверь в приемную. Я, конечно, это заметила: зачем запираться, знает ведь, что я не любопытна. Было, значит, чего стыдиться!

— Чего же?

— А того, что доктор Нахтигалиев и этот Денис… — Надежда залилась краской.

— Говорите, говорите, — ободряюще сказал Конон. Но домработница молчала. Капитан понял, что сегодня он уже ничего от неё не добьется. Он попросил её паспорт и списал данные. Затем вырвал из блокнота листок и написал свое имя и номер телефона. — Если решите ещё рассказать что-то, вы найдете меня по этому телефону. Хочу предупредить, что дача ложных показаний, сокрытие фактов, которые могут помочь следствию, карается законом. А пока я вас не вызову… — Кононенко не договорил.

Надежда уже не слушала его. Она бессильно упала на стул и невидящим взглядом уставилась в каменный пол.

 

Глава 67

Матвею Борисовичу не хотелось радикально решать вопрос с агентством «Кристи и Пуаро», но собственная безопасность была дороже.

— Вижу, Вадим Олегович, не по душе тебе эта операция? — спросил Суздальский своего начальника службы безопасности, заметив, что лицо Полковника было бледнее обычного.

— Да, Матвей Борисович, это не шпану из преступных группировок ваших конкурентов громить — этих хоть каждый бы день сотнями клал, не жалко выродков, — вздохнул Полковник. — А сыщики — люди бывалые, все бывшие: бывшие комитетчики, бывшие менты, бывшие розыскники, бывшие армейские и флотские офицеры. И не их вина, что нужда заставила уйти с любимой работы и заняться новым делом. Но, видимо, без радикальных мер не обойтись.

— Я смотрю, тебе их жалко. А себя, меня тебе не жалко? Куда ты со своей семьей денешься, когда я… меня не станет? Ты об этом подумал? Я хочу, чтобы после меня вы все нормально жили, а если мы промедлим, нас просто раздавят. Никто больше не возьмет вас на работу после службы у меня в конторе! Ну а в агентстве этом постарайтесь обойтись меньшими «радикальными» мерами. Вон твое родное государство на Северном Кавказе тысячи своих парней кладет в землю только ради того, чтобы наружу не вышло, что вся эта заваруха началась из-за того, что кое-кто в столице не поделил доходы с кем-то на Кавказе. Нашелся бы хоть один умный генерал, да перебросил эти войска в столицу…

— И что бы тогда с нами было? — глядя ему в глаза, спросил Полковник.

— Мы-то жили бы так же, как и прежде, потому что мы умные и были бы на стороне этого генерала, скрытно, тайно, конечно, но на его стороне, и помогали бы всем, чем могли, в наведении порядка в столице.

— А остальная Россия? Где столько войск взять, чтобы и там порядок навести: армия вся до последнего боеспособного солдата и офицера на Кавказе, — продолжал возражать Котов.

— А для всей России армия и не нужна. История показывает, что все революции совершаются только в столицах.

— Странно, однако, Матвей Борисович, от вас такие слова слышать! удивился Полковник.

— А это мое давнишнее мнение, ещё когда мы жили в период перестройки и гласности. Ты тогда ещё охранял безопасность советского государства, старик ухмыльнулся, — а самого главного нарушителя этой безопасности и не разглядел.

— В то время по высшему руководству партии и правительства мы не работали: как только чиновник занимал райкомовское или райисполкомовское кресло, все дела и разработки на него изымались и уничтожались установленным порядком. Да и как нам было главного ухватить: взяток ему не давали, секретами не торговал, на высшем уровне это называлось демократическим обменом мнений.

— А ты, Вадим Олегович, представь на минутку: издаются твои ценнейшие мемуары и статьи о новом мышлении и социализме с человеческим лицом. Ты получаешь и кладешь на счет в швейцарский, к примеру, банк гонорар в твердо конвертируемой валюте, так, на всякий случай, как говорится, на черный день. Часть гонорара, его мизерная часть, с большой помпезностью раздается детям-сиротам, инвалидам и ветеранам.

Тираж настолько велик, что может сравниться с произведениями создателя советского государства и вождя всех времен и народов. Следовательно, чуть ли не в каждом доме должна быть эта книжица — бестселлер века. Послал я одного головастого парня диссертацию писать о том, как благодаря произведениям нашего руководителя страны готовится мировая социалистическая революция.

— И что же он там откопал? — Матвей Борисович поднял указательный палец вверх.

Вадим Олегович улыбнулся:

— Наверное, никаких сборников статей и не было? — спросил он.

— Были! В издательских и банковских документах значилось: выпущено столько-то сотен тысяч, а может быть, и миллионов — прости, запамятовал экземпляров. Но мой ушлый парень докопался-таки до истины.

Издательство выпустило эту книгу очень малым тиражом, гонорар от которого как раз и раздали бедным. На Западе и в Штатах по одному-два экземпляра можно было найти только в крупных библиотеках, да на полках у местных коммунистов.

Тогда возникает вопрос: где же остальные экземпляры? А их-то и в помине не было. Мой парнишка проверил в типографиях. На Западе ведь считают каждую копейку: сколько затрачено бумаги, краски, электричества, сколько положено типографским рабочим, сюда же проценты переводчикам, корректорам, редакторам и прочим, которые кормятся от реально выпущенного тиража.

— А как же с предыдущими и сегодняшними нашими руководителями? искренне заинтересовавшись, спросил Котов.

— Все то же самое, за исключением твоего бывшего шефа. Когда он пришел к власти, то махинаторов от типо-графского и издательского бизнеса просто расстрелял: те ведь тоже от мемуаров руководства кормились. Может, честным человеком был, может, просто хотел казаться таковым — сейчас об этом судить трудно.

— Ну спасибо, Матвей Борисович, просветили.

— Не за что. Отдаю всю эту информацию тебе бесплатно, может, пригодится для мемуаров. А чтобы все это поточнее разузнать, сообщу тебе адресок моего парнишки — он после того как все узнал о партийной верхушке, стал диссидентом и остался в Штатах. И ещё открою тебе маленькую тайну, понизив голос до шепота, сказал Суздальский и даже слегка наклонился к собеседнику. — Твой бывший начальник, который после стал главой государства, все-таки нарушил постановления партии и правительства и вел с помощью своих подчиненных досье на каждого чиновника, начиная с райкомов комсомола и заканчивая столицей.

— Тогда понятно, почему народ подбивали на штурм Лубянки!

— Правильно мыслишь. Вот только архивов там не оказалось — одни пустые полки в сейфах. Вот сейчас и сидят в холодном поту наши отцы от власти и в штаны мочатся. Я тоже за ними гонялся, но так и не нашел, хотя видел их и точно знаю, что они существуют.

— Может, организовать поиски снова? — спросил Полковник, загоревшись этой идеей.

— Ты, Вадим Олегович, сначала с «Кристи и Пуаро» разберись, а там видно будет.

— Все сделаем в лучшем виде и, как говорит военное начальство, малой кровью. А поручу я это дело нашему помощнику Иваненко: этот будет землю рыть, чтобы выслужиться перед начальством.

— На том и порешим! Действуй, а после операции со всем, что найдете там, ко мне.

 

Глава 68

Банкет в честь отъезда военного атташе капитана первого ранга Владимира Николаевича Голубева прошел на высшем уровне. Об этом офицере очень тепло отзывались все в посольстве — от Трубецкого до дежурного коменданта. Присутствовали также официальные представители национального министерства обороны и министерства иностранных дел. Произносилось множество тостов и речей в честь виновника торжества.

Сергей Михайлов уже почти месяц не имел возможности встречаться с посольскими военными, так как они договорились заранее, что не будут нервировать Макарова и его людей. И только вчера у него появилась реальная возможность переговорить с ними, и то лишь благодаря Владимиру Васильевичу Трубецкому, который, взяв часть расходов по случаю банкета на плечи посольства, поручил Михайлову оказать помощь Голубеву и Богуславскому в закупке и доставке продуктов и всего необходимого.

Василий Семенович Макаров, нынешний офицер безопасности посольства, тоже «позаботился» оказать помощь военным, но несколько своеобразно: он прикрепил к Сергею в качестве шофера и грузчика на его «шестерку» одного из телохранителей посла, Сашу.

Рано утром, закупив необходимые продукты на рынке, Михайлов и Саша привезли их в резиденцию посла. Там уже стоял «опель» Богуславского. Перенося продукты из машины на кухню, когда телохранитель не мог подслушать их разговор, помощник военного атташе шепнул Сергею на ухо:

— Попробуй оторваться от своего «хвоста», — он кивнул на двор, где у открытого багажника машины возился его тезка, — Владимир Николаевич хочет с тобой поговорить.

— Попробую, — с готовностью ответил Михайлов, — в следующую ходку я загружу часть продуктов в машину, а другую часть оставлю на рынке. Когда приеду в резиденцию, ты должен быть уже здесь. Я поручу Саше разгрузить машину, а сам с тобой вместе поеду за оставшимися продуктами. Там и договоримся. У меня есть кое-что интересное!

— Хорошо, я все передам Владимиру Николаевичу. Буду ждать твоего возвращения с рынка, — они разошлись, так как груженный ящиками и пакетами охранник Саша уже приближался.

После второй поездки на рынок все получилось так, как и рассчитывал Сергей. По приезде в резиденцию он поручил охраннику разгружать машину, а сам, сославшись на то, что необходимо срочно забрать оставшиеся продукты, прыгнул в «опель» Богуславского к великому неудовольствию посольского телохранителя.

В машине Саша Богуславский связался по радиостанции с Голубевым и, условными фразами обрисовав их положение, спросил, что им сейчас делать.

Михайлов не понял, что отвечал военный атташе, но Саша «расшифровал» его инструкции.

— Сейчас едем на рынок, забираем оставшуюся часть продуктов. Продавцам говорим, что нам необходимо заехать заказать где-нибудь сладкое к чаю. Если мой тезка или кто-нибудь из людей Макарова туда сунется, им придется искать ветра в поле.

— А мы?

— А мы поедем в сторону центра и там ненароком «сломаемся»: колесо у нас спустит или что-то в этом роде. А Владимир Николаевич, «случайно» проезжая мимо, немножко поможет нам. Там и переговорим: место это хорошее, тихое, в самый раз для нашего разговора.

Через полчаса Михайлов, Голубев и Богуславский сидели у «пробитого» колеса Сашиного «опеля» и тихо беседовали.

— Ну что, Сергей Альбертович, ваш знакомый за это время не давал о себе знать?

— Нет, даже странно как-то. А сведения о подводной лодке в Трабзоне я передал через квартирную хозяйку, а она каким-то другим людям. По той же цепочке я получил и ответ с его благодарностью.

— Ничего, я думаю, что скоро он объявится!

— Вы так думаете?

— Времена наступают интересные. У меня заканчивается командировка, и вместо меня сегодня вечером прилетает мой сменщик, Михаил Иванович Станиславов.

— Так он же военный атташе в одной из стран Средней Азии! — удивился Богуславский.

— То-то и интересно: оттуда прямиком на замену мне. Там отсидел в буквальном смысле три года и сразу же сюда.

— Да, повезло мне, — невесело произнес Александр.

— А что это за фрукт Станиславов и с чем его едят? — попытался шуткой разрядить напряженность беседы Сергей.

— Фрукт ещё тот! А вам вряд ли будет по зубам. Этот человек практически всю свою сознательную жизнь после получения офицерских погон и обучении в академии защищает нашу Родину, сидя в валютном окопе на дальних, но важных рубежах нашей страны. Михаил Иванович привык, чтобы все работали только на него. Даже если подчиненные знают больше, чем он, сделает все, чтобы принизить их в глазах руководства.

— Я так понимаю, — вставил слово Михайлов, — что ваши пророчества сбываются: Станиславова прислали, потому что и в вашей конторе появились заинтересованные в этом деле люди. Что же на самом деле интересного или страшного в этих документах? Ничего не понимаю! Хотя… на прошлой неделе приходил ко мне по ветеранским делам один старик…

— Это то, что вы хотели рассказать? — спросил Голубев.

— Да, как раз об этом старике я хотел вам рассказать и попросить совета.

— Давайте по порядку, Сергей Альбертович. Значит, к вам пришел старик… Когда это было?

— Он пришел вечером, в прошлый вторник. Консул Степашин назначил меня дежурным дипломатом, и я уже заканчивал прием посетителей, когда охранник консульского отдела привел ко мне посетителя, который хотел получить российское гражданство. Вы же знаете, что мы с каждым обратившимся в консульский отдел проводим беседу, проверяем основания на получение гражданства, а затем выдаем бланки анкет и заявлений для его оформления.

По документам, этому старику, а звали его Кириллом Мефодиевичем Овчинниковым, было восемьдесят лет. Все законные основания для получения гражданства он имел, и я не видел каких-либо препятствий в этом. Но после оформления документов он спросил:

— Могу ли я рассчитывать на материальное возмещение ущерба моему здоровью в связи с нахождением в немецком плену в годы Великой Отечественной войны?

Я разъяснил ему порядок составления такого ходатайства и объяснил, что для этого необходимо какое-либо документальное подтверждение или свидетельство двух очевидцев факта его пребывания в плену.

— А что лучше, — спросил посетитель, — принести вам документы или привести сюда моих товарищей по плену?

Я был слегка ошеломлен: не каждый посетитель консульского отдела по вопросу выплаты денежной компенсации правительством ФРГ бывшим узникам немецких концентрационных лагерей имел или документы, или свидетелей, а у Кирилла Мефодиевича было и то, и другое.

Я сказал ему, что желательно, чтобы были и документы, и свидетели, потому что скорее всего этим свидетелям также понадобится оформлять подобные ходатайства. Тогда все можно будет сделать за один раз.

— А пока, — попросил я его, — перепишите, пожалуйста, что нужно иметь с собой для оформления ходатайства.

На каждом стандартном листе наши машинистки в целях экономии бумаги печатают по два экземпляра бланков заявления. Я достал свой нож для резки бумаги и стал готовить листы для работы на завтра. Вдруг, замечаю, что Кирилл Мефодиевич перестал писать и уставился на нож.

— Откуда у вас этот нож, молодой человек? — спросил он, не отрывая взгляда от лезвия.

— По случаю подобрал, — ответил я.

— Извините, там должен быть номер и выгравирована маленькая пальмочка. Есть они там?

— Да, — отвечаю, — есть. А этот нож вам знаком?

— Если это не мой, то очень похож на мой.

— А вы что, потеряли свой нож? — спрашиваю его.

— Я его давным-давно, лет десять назад завернул в брезент вместе с моими документами и спрятал в укромном месте в горах. Знаете, время было тревожное, особенно для нас, русских.

— И ваше укромное место кто-то нашел?

— Дело в том, что я с тех пор ни разу к этому месту не ездил, а вспомнил о нем только сегодня. Во-первых, в моем тайнике были документы из концлагеря, а во-вторых, там же лежал этот нож. Теперь боюсь, что и документов там уже нет.

Ну, думаю, хитрит дедушка: сейчас документы у него пропали, а через полчаса и свидетели куда-то денутся. А потом обвинит нас же в нечуткости к пожилому человеку, ветерану войны и тому подобное.

Овчинников как будто догадался, о чем я подумал, и после некоторого раздумья сказал:

— Я сейчас нарисую этот нож и покажу, где стояла на клинке пальма, где — номер и ещё кое-какие заметные детали. А вы сравните, и тогда будет ясно, мой это нож или нет!

Я дал ему испорченный бланк, и старик на обратной чистой стороне листа принялся рисовать. К слову сказать, он нарисовал нож точь-в-точь, как мой, даже размеры почти сошлись. Но номер был другой.

Кирилл Мефодиевич облегченно вздохнул, достал пластину с таблетками и взял из неё одну. Я подал ему стакан воды.

После того как он успокоился, мы продолжили беседу.

— Я особо не переживал бы за эту железку, но она для меня важна как память о годах, проведенных в плену, о моих товарищах по несчастью и о том человеке, который спас меня и многих моих товарищей от неминуемой гибели. Я приеду в следующий раз со своими товарищами, и мы вам, если вы, конечно, захотите, расскажем о нашей военной жизни: о плене и о последующем.

Мы попрощались, и он ушел.

Через два дня он пришел на прием не один, а с тремя своими товарищами-одногодками.

 

Глава 69

…Это было первое самостоятельное дело Дениса Пересветова.

Выполнять его должен был молодой человек, а среди знакомых и помощников Трофимова молодежи было мало, в основном люди пожилые и даже преклонного возраста.

События развивались следующим образом.

В горы Северного Кавказа для выполнения особого задания командования по уничтожению баз незаконных формирований был направлен отряд в двести человек из состава бригады специального назначения.

Задачу свою отряд успешно выполнил, поскольку сохранялась скрытность их действий и управления: об отряде знали лишь несколько человек в стране. Но в одном из боев появились раненые. Легкораненые спецназовцы отказались эвакуироваться, а для тяжелораненых пришлось вызывать вертолеты.

Вот тогда-то в штабе нашего командования и узнали об отряде. И почти сразу же о его составе и вооружении стало известно боевикам. Началось преследование. Куда бы отряд ни выходил после отрыва от бандитов, после установления связи со штабом он через несколько часов снова попадал в кольцо окружения. Стало ясно: либо боевики перехватывают и расшифровывают все переговоры командира отряда со штабом, либо в верхах окопался предатель.

Однажды командир в очередной сеанс связи сообщил, что в отряде имеется много раненых, кончаются батареи питания к радиостанциям, а сам отряд находится на участке, топографических карт которого ни у кого нет.

Несмотря на сложные погодные условия, из штаба срочно был выслан вертолет, который забрал раненых, но ни карт, ни батарей питания не привез. Зато прибывшие на вертолете начальники привезли специальную сейсмическую аппаратуру для определения направления движения боевиков. Как и полагается в таких случаях, они сказали, что в беде не оставят и ждут от спецназовцев успешного выполнения задания.

Командир отряда недоумевал: о каком ещё задании говорит этот толстый боров в камуфлированной форме? Оно было выполнено ещё неделю назад. Бесшумных автоматов, снайперских винтовок, гранатометов было достаточно, а вот патронов и гранат не хватало. Их просили, а эти добрые «дяди» привезли зачем-то кучу секретной аппаратуры.

Но высказаться ошеломленный командир уже не смог: вертолет взлетел и двинулся в сторону тыла. Как потом выяснилось, командир экипажа просил разрешить ему расстрелять по бандитам весь боезапас, имевшийся на борту, чтобы хоть немного поддержать оставшихся на земле спецназовцев. Однако, брызгая слюной, бледный от страха начальник кричал, что нужно спасать раненых.

— Заткнись, сволочь! — сказал один из десантников и направил левой рукой пистолет в сторону труса (правая была перебита в нескольких местах) А вы, командир, делайте то, что считаете нужным в этой обстановке.

Вертолет, залетев за гору, развернулся и обрушил на атаковавших боевиков шквал огня. Благодаря этой поддержке с воздуха десантникам удалось вырваться из окружения.

По тому же Его Величеству Случаю вдогонку боевики выпустили пулеметную очередь, и одна пуля тяжело ранила офицера, державшего на мушке струсившего начальника. Он остался жив, но командир экипажа вертолета впоследствии был обвинен в «самоуправстве, повлекшем тяжелое ранение военнослужащего и ущерб материальной части».

Отряд разведчиков вновь ушел от преследователей, но боевики его настигали и вытесняли в местность, на которую у спецназовцев не было карт, это называется, за кромку карты. Противник стал умнее и в открытый бой с нашими не вступал.

Но однажды боевикам все же удалось окружить отряд в ущелье. Положение сложилось критическое, и командир вышел открытым текстом в эфир, запросив экстренной помощи. Погода в тот день тоже была не на нашей стороне, и надеяться на спасение с воздуха было нечего. Боеприпасов оставалось мало, и все же последний бой решили принять.

Командир бригады специального назначения полковник Креславский следил за действиями своих подчиненных, направленных в трудный и опасный рейд, и очень переживал, что не может им помочь. Когда командир отряда вышел на связь и запросил помощь, комбат со своим штабом всю ночь разрабатывали реальные варианты. Но по всем расчетам выходило, что наши подразделения в район окруженного отряда выйти вовремя не смогут.

Тогда Креславский принял единственно правильное в сложившейся обстановке решение — сложить оружие и тем самым спасти жизнь подчиненным, которые могли погибнуть по вине предательства или разгильдяйства старшего начальства. Не ставя в известность о своем решении никого из вышестоящего командования, он запросил данные по радиообстановке в районе действия разведчиков и через несколько минут получил подробный доклад с указанием, какие радиостанции и на каких частотах выходят в эфир, а также, кто из полевых командиров блокировал наш отряд.

Выйдя по радио на связь с полевым командиром, комбриг договорился об условиях сдачи наших разведчиков в плен. Командир формирования боевиков дал слово: если спецназовцы сдадутся без единого выстрела и к тому же сдадут в исправном состоянии средства связи, ящики с секретным оборудованием («Откуда у них такая осведомленность?» — думал Креславский) и все оружие, то он гарантирует своей честью, что через два дня передаст пленных в договоренном месте российскому командованию в обмен на захваченных боевиков. «Голова одного из спецназа на две головы моджахеддов», — таковы были условия.

Начальник штаба Креславского тут же направился по различным гарнизонам, а их было много — мотострелки, десантники, морская пехота, внутренние войска, милиция — и где уговорами, где просьбами, где обещаниями, а где и угрозами в одну ночь собрал-таки необходимое количество пленных для обмена.

Под прикрытием брони в условленное время все были в заранее обговоренном месте.

Обмен состоялся. Заминка произошла из-за нашего авианаводчика и врача: боевики не хотели их возвращать.

От авиации бандиты несли огромные потери, а в точности нанесения этих ударов основная роль принадлежала авиационным наводчикам самолетов и вертолетов. Их всех, как и летчиков, боевики приговорили к смерти.

А врача не отпускали по совершенно банальной причине. Проходя через населенные пункты, где не было бандформирований, врач отряда оказывал медицинскую помощь местному населению, принимал роды, снабжал, насколько мог, лекарствами, и боевики хотели, чтобы он осмотрел раненых бандитов и оказал им квалифицированную помощь.

Переговоры по поводу этих двух офицеров проходили очень сложно, но начальник штаба бригады («хохол, он и в Африке хохол») уговорил все-таки обменять этих офицеров, отпустив за каждого по десять пленных боевиков.

Позже командир отряда доложил о ходе рейда и как им пришлось сдаться в плен. Оказывается, опытный спецназовец придумал хитрый ход. Средства связи и сейсмологические датчики портить не стали, зато над аккумуляторными батареями ребята здорово «потрудились» — ни при каких усилиях «ожить» они уже не смогут, хотя с виду как новые.

С бесшумным оружием дело обстояло проще. Боеприпасов к нему оставалось мало, поэтому за пятнадцать-двадцать минут до сдачи в плен все патроны были расстреляны в воздух. Таким образом боевики получили бесшумные автоматы и снайперские винтовки без патронов, а к гранатометным комплексам гранат не было уже давно: к этим видам бесшумных автоматов и винтовок разработаны специальные патроны, которые нигде не раздобудешь, непременно возникнут подозрения.

Боевикам, видимо, поступил приказ любой ценой захватить это оружие и спецтехнику, а в особенности этого вооружения никто их не посвящал. Так полевой командир снабдил освобожденных бандитов новым, современным, но бесполезным в бою оружием.

Министр обороны за самоуправство (то есть за сохранение жизней подчиненных солдат и офицеров) снял с должности командира бригады специального назначения полковника Креславского и отправил его для прохождения дальнейшей службы в одно из рядовых Главных управлений Генерального штаба. Так тридцатишестилетний полковник, орденоносец, «афганец» был навсегда выбит из военного седла.

…Когда выяснилась ненужность спецназовских автоматов и винтовок, их спрятали на одном из горных складов до лучших времен.

И эти лучшие времена наступили. В столице и других крупных городах страны шло настоящее сражение за передел сфер влияния. Верх брала одна мощная столичная группировка. При этом она действовала с большим размахом и с такой же жестокостью. Сражения разгорались нешуточные, поэтому требовалось оружие и боеприпасы. С последним дело обстояло не в пример боевикам намного проще (склады российской армии горели с поразительной периодичностью), а вот с пистолетами, автоматами и винтовками куда сложнее — стволы в огне не горят и после пожаров все равно остаются.

…Вот здесь-то Денис и применил впервые свои навыки. По разработанному с Трофимовым плану он под прикрытием представителя столичной преступной группировки проник в кавказское бандформирование и уговорил полевого командира продать захваченное у спецназовцев оружие и специальную технику. Те согласились, и через пару месяцев сделка совершилась: Игорь Вячеславович с Денисом получили все вооружение, бандиты — миллион американских долларов, причем самых настоящих.

Столичная группировка, имевшая виды на это оружие, вынуждена была поумерить свои аппетиты, и необъявленная война на территории страны пошла на убыль: бесшумное дальнобойное оружие могло свой смертоносный огонь обрушить на их головы.

 

Глава 70

В половине шестого Виктор Перевалов торопливо вошел в кондитерскую «Фиалка».

— Мария уже ушла? — с порога спросил он официантку. Девушка расставляла стаканы за стойкой, которая занимала почти всю маленькую кондитерскую, так что рядом умещались всего три столика.

— Она ещё не приходила, — сказала официантка.

— Этого не может быть! Мы договорились в пять.

— Ее здесь не было.

— Не было? — Виктор с досадой оглядел столики. За одним из них сидели и разговаривали две женщины, перед ними стояли тарелочки с пирожными. Может быть, она приходила, а ты не заметила?

— Я бы заметила.

— Опоздал, — сказал Виктор. — Мы договорились в пять, но меня задержал директор. Там один счет никак не сходился. Я ей позвоню. — Он подошел к висевшему на стене телефону-автомату и набрал номер. В квартире у Марии никто не снимал трубку. — Два кофе, пожалуйста. — Взяв чашечки, он осторожно поставил их на столик и сел напротив окна, так, чтобы видеть улицу. — Может, она ещё придет, — громко, чтобы было слышно официантке, сказал он.

Вот уже год, как он познакомился с Марией, и с тех пор каждую пятницу в пять часов вечера они встречались в этой тихой кондитерской. Здесь к ним уже привыкли, и официантка с любопытством и некоторой завистью наблюдала, как несмело развивается их чувство.

Виктор Перевалов не отличался привлекательной наружностью: среднего роста, немного полноватый, с прилизанными волосами. Он работал менеджером торгового зала в магазине по продаже компьютерной техники. Там он и познакомился с Марией, когда она зашла купить игровую приставку. Перевалова это сильно развеселило — она собирается, как ребенок, играть в эти детские игры! — и он предложил ей свои услуги в обучении компьютерной грамоте.

…Он был поражен, когда увидел адвоката отца Марии — худощавого старика в кресле-каталке, с клетчатым пледом на коленях.

— Вы, молодой человек, не вздумайте волочиться за моей клиенткой, тыча в сторону Перевалова узловатым пальцем, заявил он. — Мне не нравится ваша физиономия. После смерти отца Марии досталось солидное состояние, но не пришло ещё время объявить об этом во всеуслышание. Мне бы не хотелось, чтобы оно попало в руки такому вот субчику вроде вас.

Перевалов, остолбенев, слушал старика. Он думал, что тот не в своем уме, но очень скоро убедился, что Кирзнер говорит чистую правду. Состояние отца Марии, по некоторым слухам, доходило до двух миллионов долларов: наличные деньги, старинные драгоценности, нумизматическая коллекция, антикварные безделушки, картины, ковры и квартира на Тверской улице в одном из самых респектабельных домов. И все это наследовала Мария Калашникова!

— Чем я вам не угодил? — спрашивал Перевалов.

— Я душеприказчик покойного Демидова, потому и слежу за Марией, чтобы состояние досталось ей и её детям, а не посторонним людям. Мария порядочная девушка, и ей недолго осталось ждать. Я люблю Марию, но деньги люблю не меньше. Я не хочу, чтобы они попали в плохие руки. Вы, молодой человек, выглядите не слишком толковым, если пытаетесь ухаживать за замужней женщиной. У неё хороший и добропорядочный муж.

— Но я не собираюсь…

— Ничего не выйдет.

— Я честный человек.

— Это вы так думаете. Но кто знает, каким вы станете, если доберетесь до миллионов Марии!

Старик был непреклонен, хотя Перевалов из кожи лез, чтобы завоевать его доверие. Но ничего не получалось. Сначала он обижался, а затем воспылал ненавистью к Кирзнеру, и Марии так и не удалось её загасить.

— Старый хрыч! — злился Перевалов. — Ни капли чуткости! Разве он не видит, что мы любим друг друга. Да не будь у тебя ни гроша, я все равно бы тебя любил!

— Успокойся, Витя, — уговаривала его Мария. — Михаил Моисеевич желает мне только добра. Не надо его раздражать. И не ходи к нам больше. Встречаться будем в другом месте. А когда завещание вступит в законную силу…

— Нет, я скажу ему прямо в лицо…

— Имей в виду, он может так преподнести это моему мужу и так переправить завещание, что я ничего не получу, если разведусь с Юрием Николаевичем и выйду за тебя замуж. Плакали тогда наши денежки!

Это подействовало. Перевалов согласился, что пока они будут встречаться только по пятницам, и решил подождать смерти Кирзнера, которого он считал единственным препятствием на пути к счастью и благополучию.

Но он ошибся. Не прошло и нескольких недель, как возникла новая помеха…

Вспомнив об этом, Перевалов побагровел от досады. Это уж слишком! Пусть не считают его дураком! Он не даст себя провести!

Виктор взглянул на часы, было уже шесть. Он подозвал официантку.

— Получите с меня.

— Ждать больше не будете?

— Нет.

— А что ей сказать, если она все-таки придет?

— Теперь уже не придет, — проворчал молодой человек, убирая сдачу. Чаевых он никогда не давал.

Он решил поехать к Марии, и, хотя жаль было денег, взял такси. Разумеется, если бы миллионы были в его руках, можно было бы не считать каждую копейку!

Перевалов остановил такси за квартал от дома и пошел пешком. Он посмотрел на её окна, затем перешел дорогу и, подойдя к телефону-автомату, набрал номер.

— Слушаю! — ответил мужской голос.

Перевалов обомлел.

— С кем я говорю? — спросил Виктор сдавленным голосом.

— А я?

— Это квартира Калашниковых?

— Да.

— Я бы хотел поговорить с Марией, — сдерживая волнение, сказал Перевалов.

— Минутку, — ответили в трубке, и немного погодя тот же голос сказал: — Она сейчас не может подойти к телефону. Лучше, если вы сами сюда придете. А с кем я все-таки говорю? — настаивали на другом конце провода.

Немного поколебавшись, — вдруг это муж? — Перевалов решился:

— Я сейчас приду.

Звонить в дверь ему не пришлось — на пороге его ждал милиционер.

— Ваши документы, пожалуйста!

Перевалов без всяких возражений протянул паспорт.

— Входите, — сказал милиционер. Списав данные, он вернул паспорт Перевалову.

— Вы из милиции?

— Как видите.

— Что случилось?

— За разъяснениями обратитесь, пожалуйста, в отделение милиции к товарищу Кононенко.

— Дело в том, что мое имя Виктор Перевалов… вы уже знаете. Я знакомый Марии Калашниковой… Я хотел бы с ней поговорить. Может быть, её нет дома?

— Она ушла, — ответил милиционер.

— Меня совсем не удивляет, что вы здесь. И я знаю зачем…

— Знаете?

— Да, знаю.

— Дайте-ка сюда ваш паспорт, — сказал милиционер. — Идите за мной. Он прошел в комнату и, подойдя к телефону, набрал номер. — Здравствуйте, товарищ Кононенко. Здесь один молодой человек по фамилии Перевалов, он говорит, что ему известно, почему мы дежурим в квартире Калашниковых.

— Сейчас пришлем машину, — ответил Кононенко.

— Вас понял.

Перевалову сразу бросилось в глаза, что в комнате все вверх дном.

— Что здесь произошло? — спросил он и тут же догадался: в квартире был обыск. Перевалова это не слишком удивило, но когда он снова спросил: — Что здесь произошло? — голос его дрогнул.

— Посидите здесь, — вместо ответа сказал милиционер. Затем вышел в прихожую, оставив дверь открытой.

— …Где тебя черти носят? — нетерпеливо воскликнул Кононенко, когда Малышонок стремительно, но, как всегда, не теряя достоинства, прошел в кабинет.

— Половина седьмого, — сказал Малыш, посмотрев на часы.

— Три четверти часа на обыск! — Ожидание всегда приводило капитана в бешенство. Он поручил Малышу провести обыск в квартире Калашниковых, а сам, закончив допрос доктора Нахтигалиева и его домработницы Надежды, вернулся в отделение, чтобы запросить данные в центральной базе данных столичного УВД.

— Мне удалось кое-что выловить, — сказал лейтенант, кладя на стол папку и вытаскивая из неё два листочка бумаги. — Счет и расписка.

— И это все?

— До нас там уже основательно поработали. Взяли все, что могло иметь отношение к личности преступника. Эти две бумажки мы нашли в ящике кухонного стола, там же лежало пять миллионов рублей. Преступник, видимо, туда не заглянул.

— Ты сказал, что преступник взял все? Что ты имел в виду?

— Из альбома вынуто несколько фотографий и из записной книжки вырвано несколько страниц. Кроме того, мы не обнаружили ни золота, ни драгоценностей, ни сберегательных книжек, ни пластиковых карточек, ни денег — словом, ничего такого, что можно незаметно вынести, а ведь, судя по обстановке квартиры, хозяева были очень богаты. В доме должны были быть деньги, и немалые.

— Почему?

— Потому что как раз сегодня истекает срок оплаты счета на девятьсот тысяч рублей.

— Дальше!

— В квартире была драка.

— Знаю.

— Все шкафы перерыты.

На столе у капитана затрещал телефон.

— У меня важное сообщение, — сказал врач, проводивший медицинскую экспертизу. — Нами установлено, что Мария Калашникова находилась в бессознательном состоянии, когда её вытолкнули из окна. На затылке у неё обнаружен след от удара тяжелым острым предметом. Возможно, она сама ударилась при падении, например, о край батареи. И второе, касаемое убийства её мужа, Калашникова Юрия Николаевича.

— А что с этим странного?

— Если коротко, то мы в его черепе не нашли пулю. Представь себе: следы выстрела в наличии, внутренности черепной коробки разворочены, а пули нет. И выходного отверстия тоже. Вот тебе задачка-то!

— А может быть, преступник пустил в ход нож или заточку?..

— Нет, был произведен выстрел в рот.

— Может быть, холостой патрон? — не сдавался Конон, получив ещё одну непонятную задачку.

— Если только это был холостой снаряд от крейсера «Аврора». Ладно, завтра поговорим конкретнее, а результаты экспертизы получишь сегодня вечером. Пока!

— Пока! Что касается Марии Калашниковой, то подтверждено — это убийство, — положив трубку, сказал Кононенко. — Мария Калашникова, видимо, сопротивлялась, преступник ударил её и в бессознательном состоянии вытолкнул из окна. Это не самоубийство и не несчастный случай. Это убийство, — повторил он и устало потер лоб. — Ну а её мужу выстрелили в голову, точнее в рот, но пули нет, как нет и выходного отверстия от нее. Продолжай, товарищ лейтенант.

Малышонок немного помолчал, собираясь с мыслями, и снова заговорил:

— Мы провели в квартире тщательный обыск. Обнаруженные нами отпечатки пальцев, а также бутылка из-под коньяка и две рюмки отданы на экспертизу. Я просмотрел все бумаги покойного и не нашел среди них ни одного письма, открытки или записки частного характера, которые указывали бы на то, что у Юрия и Марии Калашниковых были родственники, друзья и даже близкие знакомые.

— А что там, в расписке?

— Некая Марина пятого числа прошлого месяца взяла в долг у Марии Калашниковой два миллиона рублей. Подпись, адрес, номер паспорта разобрать невозможно. Все стерто.

— Может быть, в лаборатории сумеют что-нибудь прочитать. Ну, а счет?

— Тот же самый прием — все данные стерты. Мне удалось разобрать только слово «краснодеревщик» и сумму прописью в двадцать пять миллионов рублей. Думаю, речь идет о гарнитуре в стиле рококо из черного дерева, который стоит в спальне. Совершенно новый. Уникальная работа, необыкновенно красивый гарнитур.

— Счет тоже отдай в лабораторию. Что еще?

— Пока все.

— У Марии Калашниковой была подруга Марина, очень красивая девушка, рыжеволосая, лет двадцати-двадцати пяти.

— Я оставил в квартире нашего человека. И телефон мы прослушиваем.

— Если эта Марина имеет какое-то отношение к убийству, вряд ли она там появится, — сказал капитан, вздохнув. — И того, что нам о ней известно, слишком мало, чтобы её найти.

Снова зазвонил телефон. Дежурный из квартиры Калашниковых доложил о приходе Виктора Перевалова.

— В квартире первый посетитель, — сказал Конон, повесив трубку.

— Женщина? — спросил Малыш.

— Нет. Молодой человек.

— Кто это может быть?

— У Марины Калашниковой был один знакомый по имени Денис, а имени второго мы пока не знаем. Возможно, это один из них. А может быть, сослуживец её мужа.

В дверь постучали.

— А, господин Поддубный пожаловал! — улыбнулся Кононенко. «Господином Поддубным» старший лейтенант милиции Александр Нестерович стал с легкой руки Малышонка, который прозвал его так из уважения к физическому превосходству коллеги: два метра десять сантиметров и сто двадцать килограммов веса — не часто встретишь такого великана! — Что нового?

— Я принес материалы, заказанные вами в центральной базе данных.

— Спасибо. У меня для вас задание.

— Слушаюсь, товарищ капитан.

— Мы разыскиваем одну девушку по имени Марина. Посмотрите, нет ли такой среди ваших подопечных. Очень красивая, рыжеволосая, лет двадцати-двадцати пяти. И если она была знакома с Марией Калашниковой, доставьте её к нам.

— А если она это скроет?

— Полностью полагаюсь на вас. Едва ли найдется женщина, которая посмеет от вас что-то скрыть. Действуйте, господин Поддубный.

— Есть. До свидания, товарищ капитан.

 

Глава 71

Операцией по изъятию личных вещей и имущества господина Суздальского руководил Станислав Михайлович Иваненко. Для краткости и определения социального статуса в конторе старика Полковник присвоил ему псевдоним «Стажер».

Котов часа два работал вместе со «Стажером» над планом операции, стараясь вникнуть и предусмотреть каждую мелочь. К этому времени большинство необходимых сведений о частном сыскном агентстве «Кристи и Пуаро» было собрано и можно было приступать к практической части операции.

Иваненко тоже не был новичком в таком деле: он не раз уже проводил подобные операции, но лишь в рамках своего, государственного ведомства. Он не испытывал особого волнения, поскольку чувствовал солидное прикрытие со стороны своего шефа.

Операция, хотя и готовилась в условиях ограниченного времени, проходила в соответствии с планом.

Точно в указанный срок с обеих сторон переулка, где размещалось агентство «Кристи и Пуаро», появились строительные и дорожные рабочие, которые под видом ремонта дорожного полотна и старого, исторического фасада здания перекрыли проезжую часть, а пешеходный поток направили через параллельные переулки. Часть «рабочих» с помощью строительно-монтажной техники специальной сеткой закрыли два здания, окна которых выходили на офис сыскного агентства.

Операция несколько затормозилась в связи с тем, что главный её «участник» — директор «Кристи и Пуаро» находился в служебной командировке за пределами столицы и должен был прибыть с минуты на минуту. Но это «с минуты на минуту» растянулось на несколько часов, до темноты, что, впрочем, было на руку команде Иваненко.

«Рабочие» в этот вынужденный «простой» тоже не теряли времени даром. Оценив на месте обстановку, «Стажер», несмотря на довольно молодой возраст, проявил недюжинные организаторские способности. Под видом прораба он организовал часть своих людей, которые начали долбить асфальт в переулке, штукатурить, белить и красить стены зданий.

Все эти мероприятия по прикрытию операции проводились не зря, потому что работники внутренней охраны сыскного агентства тоже были опытными людьми. Несколько раз сотрудники выходили на улицу, осматривали фронт работ «ремонтников» и вывели весь свой автотранспорт из зоны «строительно-монтажных» работ. Часть наружных видеокамер была развернута на «фронт работ». А начальник дежурной смены с руководителем службы внутренней безопасности подошли к «прорабу» Иваненко и поинтересовались, что за организация и на каком основании проводит эти работы. Просмотрев представленные «прорабом» разрешительные документы, сыскари оставили «рабочих» в покое. Однако через несколько минут Иваненко сообщили, что сотрудники агентства интересовались данными строительными работами в столичной мэрии и звонили в строительно-монтажное и дорожно-ремонтное управления, где получили исчерпывающие ответы на все вопросы. Кроме того, им сказали, что работы будут продолжаться до следующего утра.

Тот факт, что даже такие опытные оперативники, как сотрудники службы безопасности сыскного агентства ничего не заподозрили и не разоблачили действия людей Иваненко, говорит о высокой профессиональной подготовке как самого Полковника, так и его людей.

…В сгустившихся сумерках к месту «работ» подъехала машина. Она остановилась в пятидесяти метрах от перекрывшего дорогу грузовика и развернулась под небольшим углом к проезжей части. В случае какой-то чрезвычайной ситуации водителю иномарки было достаточно проехать несколько метров, чтобы скрыться за поворотом.

Машина простояла несколько минут — видимо, пассажир связывался с кем-то в агентстве. После этого в одном из окон «Кристи и Пуаро» вспыхнул мощный прожектор, освещая двор, часть переулка и проезд напротив. Еще через пару минут из здания агентства вышли вооруженные помповыми ружьями охранники и заняли позиции у входа, под аркой дома напротив и за одним из служебных автомобилей. Только после этого из иномарки вышел пассажир и в сопровождении одного из охранников, находившихся в машине, прошел в сыскное агентство.

«Грамотно работают ребята! — оценив действия службы охраны, подумал Иваненко. — Но и нас так просто не возьмешь».

Одно настораживало Станислава Михайловича: такой комплекс мероприятий по безопасности агентства у них проводится постоянно или только в эти дни?

Но это был лишь мимолетный вопрос — директор агентства прибыл, можно было начинать следующую фазу операции.

В ходе подготовки к проведению операции Полковник, изучив все материалы по «Кристи и Пуаро», дал команду на начальной стадии не пользоваться никакими средствами радиосвязи и мобильными телефонами, кроме станций «рабочих», обеспечивающих прикрытие. Эта предосторожность была не напрасной: на одной из фотографий, выполненных из милицейского вертолета, Вадим Олегович безошибочно определил антенны коротковолновых и ультракоротковолновых станций радиоперехвата. Группе же захвата были выданы новые, буквально на днях поступившие на вооружение службы наружного наблюдения ФСБ и МВД станции, которые работали на границе диапазонов радиоволн в полосе шумовых помех.

Иваненко условным сигналом дал команду к началу второго этапа операции.

Через три минуты через заранее проделанные проходы в строительном оборудовании к сыскному агентству «Кристи и Пуаро» подъехали два милицейских «уазика» с группой захвата, одетой в форму столичного ОМОНа. Одновременно в одной из «строительных» машин включили станцию радиоподавления, так что в радиусе около полукилометра ни одна радиостанция, ни один сотовый телефон не могли работать. Другая группа «дорожных рабочих» позаботилась о кабельных линиях связи.

После недолгого препирательства с «блюстителями закона» охранники агентства впустили их в помещение. Через десять минут из офиса вышел «омоновец» и дал понять, что группа свою задачу выполнила.

Иваненко вошел в приемную агентства.

Двое охранников были прикованы наручниками к батарее центрального отопления, глаза заклеены скотчем. Еще двое, пытавшиеся, видимо, оказать сопротивление, лежали на полу, под ними растекалась небольшая лужица крови.

Сопровождающий Иваненко «омоновец» указал короткоствольным автоматом на дверь с табличкой «Котин Павел Николаевич, директор частного сыскного агентства «Кристи и Пуаро».

В просторном кабинете директора орудовали «омоновцы». Они вынимали из шкафов и ящиков документы и складывали их в картонные коробки, подносимые из стоявшей у самого крыльца грузовой машины.

Два человека, один из которых, по-видимому, и был Котиным, так же, как и оставшиеся в живых охранники, были прикованы к батарее. Глаза их были открыты.

— Не разговаривать! — крикнул сопровождающий и ударил ногой, обутой в тяжелый армейский ботинок, одного из пленников, что-то шепнувшего на ухо своему товарищу по несчастью.

— Ничего, наговорятся еще, — сказал Иваненко и уселся в директорское кресло.

Когда из комнаты было все вынесено и в ней остались лишь пленники, Иваненко и командир группы захвата, Иваненко притворно вежливым тоном произнес:

— Ну что ж, уважаемые господа, чтобы не тратить время попусту, сразу же объявлю цель нашего визита.

— Хорош визит!!! — бросил в ответ один из пленников и хотел что-то продолжить, но подскочивший «омоновец» ударил его ботинком.

— Вот видите, — посетовал Иваненко. — Если мы не получим от вас желаемого, будет немного похуже. Но давайте сначала представимся: я капитан государственной безопасности Иваненко Станислав Михайлович, а это мой подчиненный лейтенант Белоусов. С кем мы имеем честь разговаривать?

— Директор агентства Котин Павел Николаевич, — представился молчавший до этого пленник.

— Заместитель директора Небольсин Константин Алексеевич, представился второй, которого уже несколько раз били.

— Приступим к делу. Не так давно ваши сотрудники выслеживали банду студентов, которая угнала белую БМВ. В ходе завязавшейся перестрелки эти бандиты успели очистить одну из квартир и вытащить картонную коробку с похищенными документами и вещами. Так вот, мы и есть хозяева этой коробки, вернее, её содержимого, и хотели бы забрать свое имущество.

— Зачем же, коль вы из государственной безопасности, было устраивать такой погром, если вам нужна только эта коробка? — спросил Котин.

— Дело в том, что мы сами точно не знаем, что похитили у нас студенты…

— Как же вы узнаете, ваши документы в коробке или нет, — перебил «Стажера» Небольсин.

— Поэтому-то мы и решили изъять из вашей конторы все документы, а дома, в спокойной обстановке мы сами разберемся, где чьи. Но это после. Сейчас я хотел бы знать, рылись ли вы в этих документах и вообще какие действия вы успели предпринять по этому инциденту с перестрелкой.

— Мы сами собирались связаться с вашей службой и доложить обо всем, что нам стало известно, — сказал Котин. — Поэтому мы заранее предупредили ваше руководство и милицию о нашем желании поделиться найденными материалами. — Павел Николаевич блефовал: они с Небольсиным собирались организовать взаимодействие со спецслужбами только на следующий день.

— Значит, вы ознакомились с содержанием коробки? — тотчас задал вопрос Иваненко.

— Только в общих чертах, даже опись не успели составить, — ответил Павел Николаевич.

— И вас в этой коробке ничего не заинтересовало? Не может такого быть! — наигранно удивился Иваненко.

Котин бросил взгляд на своего заместителя, и тот догадался, о чем подумал его шеф: только запрос Небольсина в Центральный банк страны по поводу найденного в коробке слитка золота мог спровоцировать этот налет значит, нужно как-то обыграть его в разговоре с этим молодым наглецом.

 

Глава 72

Через два дня Овчинников появился в консульском отделе посольства с тремя своими товарищами-одногодками. На входе они заявили, что я их вызывал с документами, подтверждающими их пребывание в плену у немцев.

Предупредив меня, охранник провел посетителей в рабочий кабинет дежурного дипломата.

Когда я вошел в кабинет, то увидел четырех пожилых мужчин, самым молодым среди которых был мой знакомый Кирилл Мефодиевич.

Я поздоровался с ними и принял все заполненные и надлежащим образом оформленные прошения о денежной компенсации. Я попросил представить документальные подтверждения о пребывании их в плену, о чем мы говорили на предыдущей встрече с Овчинниковым.

Кирилл Мефодиевич поставил себе на колени старый толстый портфель и извлек из него пачку серых папок. Я с удивлением смотрел на этот архив. Овчинников отобрал из общей пачки четыре тонкие папочки и передал их мне.

Я с трепетом и волнением смотрел на эти документы из прошлого! Это были дела заключенных одного из концентрационных лагерей третьего рейха. На обложке папки с трудом просматривался оттиск нацистской свастики, под ней виднелся написанный перьевой ручкой четырехзначный номер и название лагеря. На других трех папках было написано то же самое слово, только номера были разные.

На внутренней стороне обложки были наклеены фотографии узников в профиль и анфас. С выцветших черно-белых фотографий на меня смотрели молодые люди, в которых, хотя и с трудом, все-таки можно было узнать сидевших передо мной стариков. Затем Овчинников дал мне четыре эллипсовидные металлические бляхи с личными номерами заключенных — они соответствовали номерам лагерных дел и номерам татуировок на руках стариков.

Немецкий язык я знаю довольно слабо — только перед командировкой начал изучать — и поэтому прочитать записи не мог. Как положено в таких случаях, я сделал ксерокопии со всех бумаг и подготовил их к отправке в Москву.

Мои посетители были немногословны, и ничего особенного я от них не узнал, даже посетовал Кириллу Мефодиевичу, что, дескать, он обещал рассказать побольше. Но тот, взглянув на своих товарищей, отложил это до следующего раза.

Попрощавшись, посетители вышли, в кабинете остался один Овчинников. Он достал из небольшого свертка точно такой же нож, как у меня. Отличался лишь номер.

— Значит, это все-таки не ваш нож! — сказал я.

— Да, вы были правы, но, если это не секрет, откуда у вас этот кинжал? — спросил старик.

— Достался по случаю: нашел на товарной станции, когда получал груз для посольства, — соврал я. — А какова родословная вашего ножа?

— Если у вас есть время, я расскажу его историю.

— Конечно, — говорю, — а то опять перенесете на более позднее время.

— Вы должны простить меня, но история нашего пребывания в плену является не только моей тайной. Не пугайтесь! Ничего порочащего честь солдата, а тем более моряка мы не сделали. Но мы связаны взаимными обязательствами друг с другом. Поймите и простите меня!

— Не хотите — не рассказывайте, я уважаю чужие тайны. Но мне интересно было бы узнать историю ножа только потому, что я располагаю аналогичным образцом.

— Спасибо за понимание! Я у вас много времени не отниму. Подобные ножи выпускали специально для элитных частей армии фельдмаршала Роммеля, возглавлявшего объединенную группировку вооруженных сил Германии и Италии, которые вели бои с войсками союзников в Северной Африке. Роммель успешно гонял англичан, французов, поляков и других по пескам пустыни, и в знак особого отличия Гитлер приказал изготовить эти ножи и вручать навечно отличившимся в североафриканских боях.

Как я потом узнал, это была очень ценная и памятная награда, и приравнивалась она к нашивке за десантные операции на Крит и в Норвегию.

Где-то в середине войны рейхсминистерством пропаганды было принято решение о разработке подобного знака отличия за выдающиеся победы на море, которым награждались бы в основном подводники и морские диверсанты, так как надводные корабли к тому времени в больших морских сражениях участия не принимали.

Рейхсминистр пропаганды Геббельс и командующий подводными силами гросс-адмирал Дениц взяли за основу нового знака отличия североафриканский нож Роммеля, но внесли некоторые изменения. Видите, — показал он на свой нож, — на лезвии роммелевского ножа у основания рукоятки нет вот этого маленького колечка. К нему при награждении полагалась цепочка со значком подводника. В соответствии со степенью заслуг колечко на ноже и значок делались либо позолоченными, если это была заслуга первой степени, либо посеребренными, если — второй.

Но таких награждений прошло очень мало. Поэтому об этих ножах вы не прочитаете ни в одной энциклопедии по холодному оружию, во всяком случае выпускавшихся в Советском Союзе. Быть может, где-то на Западе и есть упоминания о нем, но тогда, я думаю, наши коллекционеры знали бы об этом факте. Пока же никто ничего не знает — я справлялся.

— А вы, Кирилл Мефодиевич, интересуетесь военной историей и военной техникой? — просил я.

— Да, но, если так можно выразиться, вынужденно. Вы уже поняли, что эти ножи именные, то есть вручались конкретному человеку за его заслуги. Значит, где-то должны быть архивы или документы, где можно найти имя человека, кому принадлежал мой нож.

— Для вас это так важно, найти этого человека? Наверняка он отъявленный нацист и скорее всего до наших дней не дожил!

— Да, для меня, а точнее для нас, это очень важно, потому что этот немец спас нам жизнь.

— Скорее всего это случилось в конце войны, и немецкий офицер захотел хоть как-то реабилитировать себя перед нами или союзниками.

— Я ничего утверждать, как вы, молодой человек, не могу. Но этот немец, когда вывез нашу группу на барже из лагеря — острова, заговорил с нами на чистом русском языке, затем вытащил из металлического ящика и отдал нам прорезиненный пакет с нашими лагерными документами и сказал буквально следующее: «После войны кто-нибудь из вас, кто останется в живых, должен приехать в Одессу на пристань. Там каждое последнее воскресенье месяца слева от Потемкинской лестницы будет стоять человек, молодой или старый, я не знаю. В руках у него будет клетка с попугаем. Вы ему должны сказать всего несколько слов, что директор завода ушел с немцами в Новый Свет. И все. Если будет задавать какие-нибудь вопросы, то расскажите ему все, что видели в этом лагере». На этом мы распрощались. Уходя, он отстегнул от своего пояса этот нож с ножнами и отдал мне его на память как командиру одной из трех наших групп.

— А откуда он знал русский язык? — спросил я.

— Мы тоже долго думали об этом, когда прятались в лесу и ждали подхода наших войск, и пришли к выводу, что это наш разведчик.

— И что вы делали потом?

— Потом мы разбились на группы по пять-шесть человек и стали пробираться на восток. С остальными договорились о месте встречи: каждые пять лет в день нашего освобождения в столице у храма Василия Блаженного.

— И не боялись, что можете попасть в руки НКВД и вас расстреляют? — с недоверием спросил я.

— Как же не боялись! Боялись, и даже очень! Геббельсовская пропаганда работала очень хорошо. Даже среди наших были такие, что пошли не на восток, а на запад. Аргументы у них были железные: все мы неплохо выглядели, не то, что другие узники. Если бы нас поймали, то посчитали бы за предателей или власовцев и сразу же поставили бы к стенке. Но мы все-таки пошли к своим. Решили — будь что будет!

Вскоре нам повезло. Мы напоролись на несколько разбитых автомашин, возле которых лежали убитые красноармейцы. Правда, такую форму мы видели всего несколько раз, и то на власовцах: с погонами, орденами и медалями, новым, не известным нам оружием. Видимо, это был авангард какой-то советской части, прорвавшийся слишком далеко и угодивший в немецкую засаду.

Канонада раздавалась в нескольких десятках километров восточнее, а у нас пока было тихо. Мы дождались темноты, вырыли у развилки дороги братскую могилу и похоронили всех убитых. На досках от борта машины нарисовали белой краской, найденной в одном разбитом «ЗиСе», пятиконечную звезду и написали воинские звания, фамилии и имена погибших солдат и офицеров.

В вещмешках солдат мы нашли запасные комплекты обмундирования, переоделись и взяли документы одного офицера и четырех сержантов. Сверток с нашими документами, а там были документы всей группы, мы спрятали в укромном месте, взяв за ориентир братскую могилу и мост через канал. Один из нашей группы, бывший тракторист, осмотрел автомобили и сказал, что одна машина абсолютно цела, только колеса по левому борту прошиты автоматной очередью. До утра мы сменили колеса и с рассветом поехали в направлении фронта. Курс специально взяли немного южнее, чтобы случайно не встретиться с полком или дивизией, откуда были посланы эти бойцы. Как попали в расположение Красной Армии, мы и сами не поняли. Заехав в одну из немецких деревушек, увидели большую группу немцев. Те, увидев, что мы подъезжаем с западного направления, бросили оружие и стали сдаваться в плен. Мы собрали все оружие в кузов машины, а немцев колонной погнали впереди по дороге. И тут же нас с разных направлений стали обгонять автомобили, бронемашины, верховые в форме солдат Красной Армии. На нас и на наших пленных внимания никто и не обращал — война заканчивалась, и таких, как мы, на дорогах разбитой Германии было предостаточно.

 

Глава 73

Катя стала искать работу сама и начала с государственных судебных и юридических инстанций. Но там, к негодованию девушки, её рассматривали лишь как очередную конкурентку фаворитке начальника конторы и отказывали в работе даже без собеседования. На зачетку с отличными отметками никто даже и не смотрел. Взгляды, казалось, говорили: «Знаем, мол, как в институте такие красавицы, как ты, отличные оценки зарабатывают!»

В одном центральном судебном учреждении на собеседование с ней вышла сотрудница управления кадров. Дородная женщина лет сорока пяти пригласила Катю в кабинет, взяла документы и внимательно их просмотрела. Затем достала из ящика стола бланки заявления о приеме на работу и оформления допуска для работы с секретными документами.

— Вы, девушка, нам подходите по всем статьям. И место у нас очень кстати освободилось, — сказала женщина, оглядывая поверх очков студентку. Вот вам направление в нашу ведомственную поликлинику. Пройдете медицинскую комиссию и сразу же к нам. Место для вас зарезервируем, можете не волноваться.

Катя не поверила своим ушам: от неё никто ничего не требовал, ни на что не намекал, а просто по-человечески рассмотрели документы и приняли на работу. Волновала только медкомиссия — Катю недавно протянуло сквозняком, и у неё появился насморк. Теперь главное, чтобы простуда не повлияла на заключение медиков.

Девушка, сжимая в одной руке носовой платок, а в другой — направление, стала благодарить отзывчивую женщину и решила ещё раз уточнить:

— А какой режим работы? Вы понимаете, я студентка. Хотелось бы не пропускать занятия.

— А какой режим? Да самый наилучший для тебя, девочка, — перешла по-дружески на «ты» сотрудница управления кадров.

— Какой же? — не унималась Катя.

— Постельный, — не моргнув глазом пояснила женщина.

— Какой, какой?!

— А то ты не понимаешь! Постельный режим, постельный.

Девушка начала медленно вставать со своего места.

— Да ты не волнуйся, Катерина! — начала опять сотрудница. — Для тебя это ничего не будет стоить. Наши-то начальники давно уж по этому делу, сама понимаешь, совсем немощны: ну потрогают немножко, поласкают, и ты немножко их поласкаешь. Вот и все! Зато на окладе будешь сидеть, и старики наши тебе только за твою фигурку от своих щедрот не деревянные будут отстегивать, а твердые — это все, что у них твердого и осталось.

Катя поднялась со стула. Кулаки её стали сжиматься. И тут она заметила в руках то самое направление на «небольшую медицинскую комиссию», которое собиралась прочитать. Согласно направлению, выданному управлением кадров этой солидной государственной организации, ей необходимо было пройти всего двух врачей: гинеколога и венеролога, а также сдать кровь на проверку ВИЧ-инфекции.

Если бы девушка сразу прочитала это направление, то все бы стало на свои места. Катя скомкала направление и резким движением запустила бумажный комок в сотрудницу. Та увернулась и выхватила из органайзера нож с выдвижным лезвием для резки бумаги. Комизм данной ситуации заключался в том, что все проходило без единого звука. Противники, вернее противницы, ещё некоторое время постояли друг против друга, не решаясь на первый шаг. Девушка ещё раз окинула взглядом кабинет, надеясь увидеть что-нибудь подходящее для «ближнего» боя. Но ничего подобного под рукой не оказалось. Тогда она громко высморкалась на ковровую дорожку, засмеялась прямо в лицо сотруднице управления кадров и выскочила из кабинета.

При выходе из здания она по требованию постового милиционера с улыбкой вложила в его протянутую руку неподписанный пропуск и, не дожидаясь вопросов, вылетела на улицу.

Было послеобеденное время, и на улице было мало людей. Милиционер окликнул девушку и, видя, что та никак не реагирует, оставил за себя помощника и бросился за ней.

Катя припустила по переулку, свернула за угол и вбежала в первую попавшуюся офисную дверь. Остановившись в тамбуре, девушка через затененное стекло стала наблюдать за милиционером. Видимо, он понял, что она вбежала в одну из множества расположенных здесь фирм, и что-то сообщил по рации. Через несколько минут подъехал милицейский «уазик», из него вышли три омоновца, и милиционер стал им что-то рассказывать, указывая рукой вдоль улицы.

Выхода не было — пришлось зайти в помещение, которое Катя не успела даже рассмотреть.

Пройдя мимо вежливого охранника и войдя в зал, она поняла, что находится в банке. Сообразив, что её долгое стояние в центре зала привлекает внимание, девушка подошла к стенду с документацией и сделала вид, что внимательно изучает представленные документы.

— Кого мы видим, «Багира» собственной персоной и без конвоя? раздался чей-то знакомый голос за спиной.

Катя медленно обернулась и увидела своего бывшего одноклассника — того самого, который с её помощью в полете измерял длину класса. За время, прошедшее с момента окончания школы, парень заметно возмужал. Он был одет в черную униформу охранника: черные ботинки, черную водолазку и такого же цвета берет. На рукаве красовался логотип охранного агентства, в должности начальника смены которого он нес службу в этом банке, о чем свидетельствовала пластиковая карточка на лацкане кителя. Взгляд и выражение лица бывшего одноклассника ничего хорошего не сулили. Кроме того, за его спиной виднелись ещё двое подчиненных.

«Затевать драку здесь опасно, — подумала Катя, — но и любезничать с ним не стоит — поймет, что я притворяюсь». — Она решила потянуть время и пошла в атаку.

— А это ты, ублюдок, — начала девушка и, увидав, что он опешил от столь неожиданного напора, продолжила. — Какой же родственник устроил тебя на это прибыльное место?

— Заткнись, сука, — понизив голос до шепота, произнес одноклассник. Сейчас позову менеджера зала и скажу ему, что ты наводчица банды грабителей. Попаришься хоть пару недель на нарах, стерва!

— Зови, зови! Только до того, как меня отправят на нары, я успею все-таки шепнуть твоему менеджеру, какая твоя самая большая мечта детства.

— Какая же?

— Выудить секреты банка и дорого их продать конкурирующей фирме. Тогда, боюсь, у тебя будет последний рабочий день в этом банке, да и в охранной фирме тоже. Ну, — усилила она напор, — зови своего начальника, ты что, язык прикусил?

Парень оторопел, но быстро пришел в себя. Он вынул дубинку с электрошоком и медленно стал подходить к Кате. Девушка сама не заметила, как её оттеснили в угол зала за большие кадки с пальмами. Она могла закричать, но ей было стыдно: сама загнала себя в угол в прямом и переносном смысле.

Оглянувшись, она увидела в углу дверь и стала потихоньку отступать к ней. Охранники заулыбались. Катя взглянула на дверную табличку и обомлела. На ней было написано: «Помещение дежурной смены охраны».

Девушка почувствовала, что ей становится плохо, но решила стоять до конца — кто-нибудь, да и обратит на них внимание. Она сняла туфли и отбросила их вместе с сумочкой в сторону мраморной лестницы, ведущей на второй этаж банка.

— Смотрите, ребята, — похотливо заулыбался одноклассник, — «Багира» сама раздевается. Ты, Катька, не волнуйся, нас в смене всего семь человек. Каждый по пару раз сделает тебе приятно — будешь довольна! Или ты ещё девственница? Тогда я буду у тебя первым.

— Пока вы, сволочи, доберетесь до меня, один из вас будет уже трупом.

— Ребята, будьте с «Багирой» осторожны: она ногами налево и направо бьет — сам испытал. Так что сначала её электричеством, чтобы малость остыла. Нам ведь и без её сексуальных стонов и трепыханий хорошо будет, правда, деточка? — загоготал одноклассник, и ему вторили два других охранника.

Один из них вышел немного вперед и направил на девушку длинную дубинку. На оголенных контактах электрошока играла маленькая молния, как дикий оскал чудовища. Парень сделал ещё один шаг к забившейся в угол девушке.

Вдруг он весь дернулся, зрачки ушли под лоб, упал на колени и вытянулся на мраморном полу во весь рост. Второй охранник в точности повторил все действия первого.

Одноклассник стоял изумленный. Он выронил свою дубинку и ошалело глядел на неподвижные тела подчиненных — два черных пятна на белом мраморе.

Только сейчас Катя поняла, что произошло. Из-за большой кадки с пальмой вышел пожилой мужчина с дипломатом и тростью с набалдашником в виде головы кобры, которая, как ствол пистолета, была направлена в сторону охранников.

Сопровождавший мужчину служащий банка недоуменно глядел то на мужчину с тростью, то на валявшихся охранников.

— Господин Мухин, — обратился мужчина к сотруднику банка, — вы сами смогли убедиться, что даже свою охрану вы подбираете из отбросов общества. Как вы могли слышать, один из этих молодчиков планировал выведать мои и ваши финансовые секреты. Как же можно вести с вами солидные финансовые дела? Вы сами слышали, как они собирались обойтись с девушкой.

— Прошу простить, господин Смирнов, — извиняющимся тоном начал лепетать служащий банка. — У нас принято решение об организации собственной службы безопасности. В настоящее время её начальник занят подбором сотрудников. Но временно мы все-таки вынуждены пользоваться услугами частного охранного агентства. Вы не волнуйтесь: сегодня же мы сообщим об этом неприятном случае руководству агентства, и виновные будут уволены. Пока уладится этот инцидент, прошу вас, господин Смирнов, и вас, девушка, пройти в кафе.

Катя все ещё ошалело смотрела на трость своего спасителя. Смирнов перехватил её взгляд и нажал на кнопочку на трости. Кобра сначала убрала внутрь свой высунутый язык, а затем закрыла пасть.

— Вас заинтересовала эта штучка? — спросил Смирнов, указывая на трость.

— Я подумала, что это какой-то пистолет, — ответила девушка.

— Нет, это просто разновидность электрошока. Вы наводите голову змеи на преступника и нажимаете на спуск. Из языка кобры вылетают две миниатюрные иголки, соединенные тончайшими проводками со спрятанным в трости мощным конденсатором. Так можно произвести до пяти «выстрелов».

Девушка уже оправилась от испуга и стала поправлять одежду и прическу.

— Спасибо вам большое, господин Смирнов, — стала благодарить своего спасителя Катя, — извините, не знаю вашего имени-отчества.

— Павел Степанович, бизнесмен, — с полупоклоном галантно представился Смирнов. — Разрешите поинтересоваться, с кем имею честь беседовать?

— Катя, — смущенно ответила девушка и тут же поправилась: — Екатерина.

— Екатерина. Красивое имя. А кто же тогда «Багира».

— Это мое школьное прозвище, — ещё больше смутилась Катя.

— Тоже очень красиво звучит: в нем сразу представляются сила, ловкость, реакция, грация и главное — ум. Что ж, ваши одноклассники оказали вам большую честь, и, я думаю, не зря.

— Спасибо за комплимент, Павел Степанович, — кокетливо ответила девушка. — Извините за причиненное беспокойство, но мне нужно идти, — и она бросила быстрый взгляд через затененные стекла входной двери: там по-прежнему стояли милиционеры и просматривали всю улицу.

Павел Степанович заметил взгляд девушки и отметил перемену в её настроении.

— У вас, Катя, видимо, какие-то проблемы с блюстителями правопорядка?

— Есть немного, — ответила она, — хотя я сама в недалеком будущем буду юристом.

— Тогда разрешите пригласить вас в местное кафе на чашечку кофе или чая, чтобы хоть как-то сгладить перенесенные вами сегодня, — он бросил осуждающий взгляд на стоявших в углу с поникшими головами охранников, распекаемых Мухиным, — волнения.

Поддерживая Катю под руку, Смирнов провел её в кафе. За чашкой кофе, слово за слово, Катя рассказала все о своей жизни. На душе её стало легче и свободнее, будто она сбросила с себя тяжелый груз.

Выслушав рассказ Кати, Павел Степанович некоторое время молчал. Затем обратился к ней на чистом немецком языке:

— Катя, у меня есть один знакомый, которому как раз нужен специалист по международному праву со знанием иностранных языков. Занимается он в основном историческими проблемами, о которых, если вы будете приняты на работу и он посчитает нужным, расскажет сам. Работа очень интересная, связанная с поездками, знакомствами с различными людьми и документами. Я думаю, что по своим деловым и человеческим качествам вы ему подойдете. Ну как, согласны? Или вам необходимо время, чтобы обдумать мое предложение?

— Нет, я согласна, но…

— Я догадываюсь, о чем вы хотите спросить. Не волнуйтесь, с этим человеком вас будут связывать только деловые отношения.

— Я согласна, — твердо заявила девушка.

Смирнов вынул из кармана пиджака блокнот, вырвал страничку и записал семь цифр.

— Это номер телефона. Позвоните по нему сегодня вечером после программы новостей по каналу НТВ — вечернему или ночному, представитесь и скажете, что вы от Павла Степановича. Вам объяснят, что нужно делать. Извините, но у нас тоже есть некоторые бюрократические привычки: необходимо вас проверить, узнать о вас побольше. Помните, работа по специальности без отрыва от учебы (а моему знакомому нужны только высокообразованные люди) у вас будет в любом случае.

— Спасибо вам, Павел Степанович! — и видя, что её собеседник стал собираться, попросила: — Можно я здесь ещё немного посижу, пока на улице все успокоится?

— Не волнуйтесь! Пойдемте, господин Мухин выведет нас черным ходом.

Через час Катя, поджав ноги и укутавшись пледом, сидела на диване, завороженно смотрела на бумажку с номером телефона и ждала вечера.

 

Глава 74

На пляже бурлила жизнь: слышались голоса отдыхающих, визг детей, из транзисторов доносилась музыка, и, точно соревнуясь в громкости, звучали сразу несколько магнитофонов. Шум долетал даже на террасу дома отдыха, где, спасаясь от жаркого послеобеденного солнца, расположились две подруги, Влада и Галя.

— Одна лицевая, одна изнаночная, а теперь будем прибавлять… Галя, ты слышишь? — В руках у Влады было вязанье, а рядом — два розовых пушистых клубка.

— А… да, конечно, слышу. Ты только взгляни! — В дверях террасы явилась рыжеволосая девушка и ленивым сонным взглядом обвела помещение. На ней было зеленое платье, перехваченное в талии узким золотым пояском, на ногах — зеленые босоножки на высоких каблуках. Золотисто-рыжие волосы спадали на плечи, покрытые мелкими веснушками. В доме отдыха она появилась только вчера и тут же привлекла внимание Гали, вечно занятой поисками таинственного.

— Видишь?

— Нет, — раздраженно ответила Влада.

— Смотри? Рыжая!

— Ну и что?

— Какая красавица! — воскликнула Галя. — Мужчины с ума по таким женщинам сходят. На вид ей, пожалуй, и двадцати пяти нет. Какая элегантная! Видимо, богатая. Как ты думаешь, она здесь одна?

Лениво потянувшись, девушка оглянулась. На террасу вышел молодой мужчина примерно такого же возраста и обнял её за плечи. На его загорелом лице светились веселые голубые глаза. Густые каштановые волосы в беспорядке падали на лоб. Прямой греческий нос, мягко очерченный подбородок. Приятное, красивое лицо. Одет в серый костюм и темно-синюю рубашку с отложным воротничком. Наклонившись, он что-то сказал своей подруге, а та, подняв ресницы, посмотрела в сторону Гали и Влады, улыбнулась и взяла под руку своего спутника. Проходя мимо двух женщин, она приветливо кивнула в их сторону и тоном светской львицы произнесла:

— Какая чудесная сегодня погода, правда?

По бетонной дорожке парочка направилась к пляжу.

— Как видишь, она не одна, — сказала Влада.

— Парень только навещает её. — Галя посмотрела им вслед. — Вчера вечером они сидели за столиком для гостей. Завтракала она одна и весь день пробыла одна. Он только что появился. Вчера он её сюда привез, а сегодня уже прикатил проведать. Наверняка этот «новый русский» — её любовник. — На лице Гали отразилось недовольство.

Влада опустила вязанье и с интересом посмотрела на подругу.

— Почему тебя так занимает эта рыжая? — Галя нахмурилась. Откинувшись на спинку шезлонга, она надела темные очки.

— Я уже где-то видела этого парня.

— Ну и что?

— Что-то мне в нем не нравится! — Влада укоризненно покачала головой.

— В тебе погиб великий сыщик!

— Не издевайся!

— А ты не вынюхивай? — взорвалась подруга. — Тысячу раз я тебе говорила, не суй нос в чужие дела! Ты несносная, любопытная девчонка!

Галя обиделась и, демонстративно вскинув голову, удалилась. Она отправилась в ту сторону, куда только что ушли рыжеволосая и её спутник. Когда она спустилась с террасы, они уже скрылись из виду. Значит, пошли не на пляж, а свернули к главному корпусу. Галя прибавила шагу и как раз застала сцену прощания: мужчина, поцеловав свою спутницу, сел в стоявшую у ворот темно-зеленого цвета «шкоду» и уехал. Девушка помахала ему рукой. Повернувшись, она столкнулась с Галей.

— Ах… Добрый день, — нехотя сказала она.

— Добрый день…

— Меня зовут Марина, — представилась рыжая и протянула руку.

— А меня Галя. Вернее, Галина Щеблыкина, но все зовут меня просто Галя. И вы можете меня так называть, Марина. А этот молодой человек, который сейчас уехал, он ваш жених?

— Да.

— Это, наверное, ваша первая любовь?

— Угадали.

— Не сердитесь, милочка, на мои слова, — возбужденно тараторила Галя, — вы такая красивая женщина! Просто красавица! Но вы очень легкомысленны. По-моему, ваш жених совсем не тот человек, за кого вы его принимаете. Я на вашем месте была бы более осмотрительной.

Марина настороженно смотрела на нее.

— Что с вами? Вам плохо? — спросила Галя. — Нет, нет, я прекрасно понимаю, что с моей стороны это бестактно, но я очень за вас беспокоюсь. Я уже где-то видела вашего жениха… Его лицо сразу показалось мне знакомым. Только вот никак не могу вспомнить, где. Но я уверена, что тогда ваш жених был блондином. А теперь он шатен. Берегитесь его, это нечестный человек. Я… вы… — лепетала Галя, все больше смущаясь, — я чувствую, вам грозит опасность!.. Я желаю вам добра… Не хотите к нам присоединиться? Идемте, я познакомлю вас со своей подругой, — трещала Галя, увлекая Марину к террасе.

Она надеялась, что Влады там уже нет. Гале хотелось побыть с Мариной вдвоем. Но Влада сидела на террасе и продолжала вязать, делая вид, что не замечает их.

— Разреши, я познакомлю тебя с Мариной, — заговорила Галя самым кротким голосом, на который только была способна, зная, что Влада не любит заводить новые знакомства. — Я так рада, втроем нам, конечно, будет веселее. Присаживайтесь, дорогая. — И Галя торопливо придвинула ещё один шезлонг.

Марина села.

— Здесь очень мило, — сказала она, улыбнувшись не столько приветливо, сколько вежливо. — Вы уже давно здесь? А я только вчера приехала и пробуду здесь неделю. Это мой жених устроил меня сюда. — Она жеманно потянулась, точно ленивая кошечка, и вытянула вперед красивые длинные ноги. — Я, собственно, не хотела ехать, но Денис настоял. Он уверяет, что я плохо выгляжу, хочет, чтобы к нашей свадьбе я была красивая. Мы скоро поженимся.

Влада молча продолжала вязать. Галя не сразу нашлась что сказать; говорить о том, что больше всего её волновало, она не решалась. Молчать долго тоже было нельзя — Марине это могло наскучить.

— Моя подруга прекрасно вяжет, — наконец произнесла она. — У меня, к сожалению, нет способностей к рукоделию, я больше люблю читать.

— Почему же ты тогда не взяла с собой ни одной книги? — не удержалась Влада.

— Потому что у меня здесь нет на это времени. И очки я дома забыла, Галя виновато опустила глаза, — так что я все равно не могу читать. А вы читать любите? — обратилась она к новой подруге.

— Разумеется, люблю. Вообще-то мне здесь скучно, купаться я не слишком люблю, поэтому я очень рада, что познакомилась с вами. Уверена, что в вашем обществе мне будет веселее. — Марина посмотрела в сторону пляжа. Ослепительное солнце высвечивало воду и песок.

— Еще нет и пяти часов, — сказала Влада. — К вечеру я довяжу перед.

— Сейчас половина шестого, — сказала Марина, взглянув на часы.

Влада отложила вязанье и достала из пляжной сумки будильник.

— Половина пятого, — безапелляционным тоном заявила она.

— Половина шестого, — повторила Марина.

— Да что вы! — Влада убрала часы. — Галя, пойди в столовую, посмотри, который час.

— Половина пятого, — вернувшись, объявила Галя. Марина сняла часы и поднесла к уху.

— Идут.

— Может, вы плохо посмотрели? — Галя взяла у неё часы. — Золотые?! воскликнула она. — Ведь они очень дорогие!

— Подарок моего жениха.

— Никуда не годные, — заявила Влада. — Ни за что не променяла бы на них свои. Хоть они самые обыкновенные, зато надежные. Как купила, идут с точностью до минуты.

Марина надела часики на руку.

— До сих пор ещё ни разу не ломались, — сказала она. — Наверное, когда я их заводила, случайно сдвинула стрелку.

— А может, уронили.

— Да… возможно.

— Значит, половина пятого, — снова повторила Влада и взялась за вязанье.

— Ну, ничего, — отозвалась Марина и снова поглядела на пляж, — зато у меня есть время искупаться. Вы пойдете со мной?

— А вода не слишком холодная? — кисло спросила Галя.

— В пять часов полдник, — предупредила Влада.

— К тому времени я проголодаюсь. — Марина сняла платье, на ней был зеленый купальник. — Пока! — бросила она на ходу и убежала.

— Какая великолепная фигура, — проговорила Галя, задумчиво глядя вслед рыжеволосой девушке. И вдруг воскликнула: — Вспомнила! Я вспомнила, где видела этого мужчину!

— Где же?

— В милиции. Три года назад, когда обменивала паспорт. Ну, конечно, тогда я его и видела! На стенде «Их разыскивает милиция» было много его фотографий, некоторые были цветными. Я должна поскорее предупредить об этом Марину… Но только… тогда он был блондином… и совершенно мальчишкой, подростком. А теперь шатен и «новый русский».

— Ты в этом уверена? — покосилась на неё подруга.

— Уверена!

 

Глава 75

В дверь кабинета дежурного дипломата консульского отдела вежливо постучали, и охранник отдела, Саша, смущенно доложил:

— Сергей Альбертович, там к вам на прием одна девушка просится.

— Так пусть заходит, — распорядился Сергей, роясь в каких-то бумагах.

— Но она не по вопросам гражданства.

— Ну и что! Мы принимаем российских граждан по всем вопросам. Что она хочет?

— Она, — замялся Саша, — сказала, что собирается обучать вас немецкому языку и ей необходимо договориться о времени начала занятий.

— Что за чушь? Какой ещё немецкий язык? — уставился на охранника Михайлов. — Тут головы некогда от бумаг оторвать, а ещё немецкий язык какой-то! Уточните, пожалуйста, что она конкретно хочет?

Охранник удалился, а Сергей продолжал раскладывать свои служебные бумаги в папки. Через пару минут в дверь опять постучали и тот же охранник доложил:

— Сергей Альбертович, девушка настаивает, чтобы вы её все-таки приняли. Она сказала, что, если вы забыли, она при личной встрече напомнит вам, когда и где вы пожелали изучать немецкий язык.

— Хорошо, — сказал Сергей. — Пригласи её, а то она от нас не отстанет.

Через минуту в кабинет вошла девушка, одетая с иголочки в стиле «бизнес-леди». Она села на предложенный Михайловым стул и достала кожаный органайзер.

— Когда вам, Сергей Альбертович, удобно заниматься изучением немецкого языка? — без всяких вступлений спросила девушка.

— Я третий секретарь посольства Михайлов Сергей Альбертович, официально представился дипломат.

— Извините, что я сразу не представилась. Меня зовут Катя, Екатерина. Ни фамилии, ни отчества не нужно. Я буду обучать вас немецкому языку.

— Давайте уточним: я такого объявления не давал, да и вообще заниматься языком, когда я занят почти двадцать пять часов в сутки…

— В сутках, насколько я знаю, двадцать четыре часа, — прервала его девушка.

— А я встаю на час раньше, — сострил Сергей. — Так вот, заниматься иностранным языком у меня просто нет времени. Я думаю, что вам нужно поискать учеников в другом месте.

Девушка нисколько не смутилась. Она улыбнулась и, глядя в глаза Сергею, сказала:

— Вы просто забыли, Сергей Альбертович, — и затем настойчиво сказала: — Вы сами хотели заняться немецким языком.

— Когда же это было? — не поддавался дипломат.

— А я вам напомню. Но разрешите сначала закурить?

Михайлов не курил сам и никому, включая женщин, не разрешал курить в своем кабинете. Не собирался он делать исключение и для этой посетительницы, но сказать ничего не успел. Девушка вынула из своей сумочки зажигалку в виде Пизанской башни.

Дальнейшие её действия и вовсе удивили Сергея. Катя достала какой-то прибор, похожий на аудиоплеер, затем два тонких проводка и наушники, подключила их к прибору и зажигалке. В «аудиоплеере» послышался щелчок и загорелась маленькая красная лампочка.

— Так и есть! — тихо промолвила девушка, не обращая внимания на хозяина кабинета.

— Что так и есть? — негромко в тон Кате спросил Михайлов, а сам непрестанно думал, как избавиться от этой назойливой и наверняка «не в себе» посетительнице.

Девушка удобно устроилась на стуле и выключила зажигалку. Затем аккуратно уложила свои приборы в пакет и повесила его на спинку стула.

— Вы, Сергей Альбертович, наверное, подумали, что к вам пришла какая-то озабоченная просительница. Нет, я действительно пришла договориться с вами о занятиях немецким языком. Как я поняла, он вам может в ближайшем будущем очень понадобиться.

— Кто вам такое мог сказать, если я сам ещё ничего не знаю и не представляю, что произойдет со мной через год и даже через месяц. И поймите, — начал увещевать дипломат девушку, — пожалуйста, меня ждут посетители, которым я в силу своих обязанностей должен хоть чем-то помочь. А вы мне все толкуете — немецкий язык, немецкий язык.

— Я понимаю, что у вас мало времени. Поэтому не буду дальше интриговать. Не так давно в разговоре с известным вам Георгием вы передали конверт одному из ветеранов и сказали, что принимаете его, ветерана, предложение заниматься изучением немецкого языка.

У Сергея брови непроизвольно полезли вверх. Он вспомнил тот разговор с Георгием, состоявшийся в доме, где он встречался с дедом Трофимом.

— Но Георгий погиб! — тихо известил Екатерину Михайлов.

— Да, мы знаем. Нам в тот момент очень нужна была ваша помощь, и Георгий сам выразил готовность связаться с вами, хотя и понимал, что это достаточно опасно.

— А кто это «мы»? — спросил Сергей, понимая, что девушка сейчас должна назвать имя Трофимова.

— Мы — это известный вам Игорь Вячеславович с супругой, я, ещё был погибший Георгий, и ещё один парень, с которым вам предстоит в скором времени познакомиться.

— Очень рад получить хоть какую-то весточку от Трофимова, а ещё приятнее получить от такой симпатичной девушки, как вы, Катя, — решился сделать комплимент Сергей и залился краской.

Несколько смутилась и девушка, и на минуту в комнате воцарилось молчание: слышался только шорох перекладываемых Михайловым на столе бумаг.

Первым нарушил молчание Сергей:

— Катя, а что это за манипуляции вы здесь проделывали с зажигалкой и плеером?

Девушка, обрадовавшись вопросу, оживилась.

— В прошлый раз, когда у вас в этом кабинете был Георгий, он с помощью подобного приспособления определил, что здесь натыкано несколько «жучков» подслушивающих устройств. Поэтому Игорь Вячеславович просил меня перед разговором с вами обязательно проверить, стоят ли они теперь или их уже сняли.

— Ну и что ж вы узнали?

— Да, стоят. Не знаю, сколько и где они спрятаны, но такое наблюдение, то есть подслушивание, с вас не снято. И в квартире у вас тоже «жучки» стоят.

— А там кто проверял? Неужели Светлана Яковлевна? — удивился Михайлов.

— Да, именно она. Она не входит в число «мы», но здорово нам помогает.

— А как вам Георгий передал информацию о «жучках»? Ведь он погиб буквально через час-полтора после нашей встречи?

— Он оставил свой приборчик в машине в укромном месте, чтобы посторонние не нашли, а наши специалисты, когда машину вернули родственникам Георгия, изъяли его и прочитали записанную на нем информацию.

— А как поживают Игорь Вячеславович и Урсула Генриховна?

— Ничего, просили вам привет передать. Они все знают о вашей работе, а поручение деда Трофима…

— Как, и вы его дедом Трофимом называете? — перебил девушку Михайлов.

— Да, и мы. Он знает об этом, но не обижается на нас. Так вот, его поручение вы выполнили просто блестяще, и он передал вам большое спасибо.

— Не я один был занят выполнением этого поручения. Мне здорово помогли ребята из аппарата военного атташе. Мне кажется, что Игорь Вячеславович должен встретиться с ними.

— Дед Трофим тоже об этом думал, но пока такой возможности нет. Он и с вами не может никак встретиться, хотя давно уже вернулся в город, потому что вы находитесь под постоянным наблюдением Станкова, Макарова и их людей. «Жучки» в вашем кабинете стоят постоянно, им только меняют батарейки питания.

— Откуда вы это знаете?

— Не удивляйтесь, но к вам на прием по оформлению российского гражданства или за получением медалей приходят пенсионеры и ветераны. Некоторые из них приносят с собой приборчики, которые фиксируют наличие в этом помещении подслушивающих устройств. Главная задача этих людей состоит в том, чтобы посидеть хоть пять минут в тех местах, где вы работаете. Ведь ваш консул Степашин предоставляет вам для работы только два места: этот кабинет и кабинет дежурного дипломата в консульском отделе посольства, хотя другие ваши сослуживцы работают там, где есть свободное место? Не так ли?

«Да, ты смотри, как все просто! — пронеслось в голове Сергея. Действительно, все не раз уже намекали на какое-то особое расположение ко мне Степашина. А здесь все значительно проще!»

— Да, вы правы. Выходит, я работаю только в тех местах, где люди Макарова могут меня контролировать?

— Да.

— А как же этот наш разговор?..

— Сейчас вы можете не волноваться. Моя «зажигалка» определила, что в помещении имеются «жучки». А плеер представляет собой небольшую модернизированную западную игрушку, на кассете которой записан наш с вами разговор о немецком языке. Единственное, что я должна была сделать, так это буквально заставить вас проговорить все звуки русского языка, а игрушка сама уже воспроизводит ваш голос по теме разговора.

— Что-то наподобие показанного в американском фильме «Один дома-2»?

— Вот-вот, только мой плеер выдает весь разговор, записанный на пленку, в радиоэфир, то есть работает как «глушилка» для «жучков». — Катя взглянула на свои часы. — Если бы мы просто «заглушили» работу этих «жучков», то уже через минуту в кабинет кто-нибудь вошел бы, чтобы поприсутствовать при нашей беседе. А я, естественно, попала бы под их «колпак» или под наблюдение местных спецслужб, с которыми у Макарова налажены тесные отношения.

— Хорошая у вас штука! — позавидовал Сергей.

— Игорь Вячеславович сказал, что для вас привезут что-то подобное. А сейчас нам нужно прощаться — время действия кассеты заканчивается. Вот вам расписание занятий, — она вынула из сумочки конверт, — при необходимости сделайте соответствующие исправления. Постарайтесь договориться в бухгалтерии посольства об оплате этих уроков.

— Вам нужны деньги? — удивился Михайлов.

— Нет, не нужны, но так все будет выглядеть вполне естественно. А причитающиеся мне деньги за уроки будете оставлять у себя и раздавать их более нуждающимся, чем я, людям. У вас на приеме таких много бывает, и мы знаем, что вы помогаете им из своего, а не государственного кармана.

— А если офицер безопасности будет против вашей работы? Хотя вряд ли он попытается вас привлечь следить за мной, — предположил Сергей.

— Ну и хорошо, нам это и нужно! А теперь я с вами прощаюсь до следующего урока. Немецким языком будем заниматься серьезно. О наших делах будем говорить только последние пять-десять минут.

Катя снова вытащила из пакета плеер с зажигалкой, выключила его и, когда красная лампочка медленно погасла, официальным голосом сказала:

— У вас, Сергей Альбертович, есть все данные для того, чтобы в кратчайший срок освоить немецкий язык, тем более что вы им уже занимались. Просьба не откладывать в долгий ящик оформление нашего договора в бухгалтерии посольства. Я жду вашего звонка. До свидания! — и, лукаво подмигнув карим глазом, девушка вышла из кабинета и направилась по коридору к выходу.

 

Глава 76

Овчинников продолжал свой рассказ.

— В одном небольшом городке нам показали, куда сдать пленных. Здесь же был построен стрелковый батальон, комиссар которого отбирал добровольцев для, как он говорил, последнего и решительного броска на запад — необходимо было взять шлюзы на канале, чтобы немцы не успели их взорвать и тем самым затопить равнину, — тогда бы наше наступление наверняка остановилось. Хотя добровольцев было много, мы тоже подошли к комиссару и, доложив, что доставили группу пленных, но так как наша часть далеко, а война уже почти завершена (было седьмое мая), хотели бы с ним, комиссаром, ударить в последний раз по врагу.

Мы нисколько не врали — это была наша давняя мечта: отомстить ненавистным нацистам за все, что мы пережили в плену.

Комиссар согласился. Писарь переписал наши данные по документам и составил рапорт в штаб той дивизии, откуда были погибшие солдаты, что они, то есть мы, переподчинены сводному десантно-штурмовому батальону. У нас забрали все документы, ордена и медали, выдали бое-припасы, и мы пошли в наш последний бой с немцами. Нам повезло: все мы остались в живых, были только раненые, и хотя практически весь сводный батальон погиб, задачу свою он выполнил. Погибли и комиссар с писарем, у которых хранились все наши документы: в плот, на котором они переправлялись через канал, попала мина.

На следующий день к нам, раненым и живым, кто уцелел после этого боя, прибыло большое начальство. Всех наградили орденами и медалями за храбрость и героизм, проявленные в последнем бою войны, так как утром объявили о Великой Победе нашего народа.

В связи с тем, что наши документы были утеряны, тут же в полевых палатках медсанбата нам оформили новые личные документы, в которых мы уже указали настоящие наши фамилии и имена. Так мы вновь обрели себя.

— А ваше поведение в госпитале врачи, медсестры и раненые не находили странным? — задал вопрос я. — Ведь за годы вашего плена в стране многое изменилось?

— Нет, такого не было. Понимаете, лишь только объявили о победе, все как-то в одно мгновение забыли о войне. В палатах были разговоры только о будущей счастливой жизни, строились различные планы. А кроме того, было много раненых и контуженных, которые, если не все, то многое из своей жизни забыли: не у всех психика смогла выдержать ужасы этой войны.

За время пребывания в госпитале мы до дыр зачитывали все подшивки газет и журналов, поэтому ориентировались в том, что происходило в стране за то время, когда мы были в концлагере. После госпиталя нам предоставили отпуск.

Мы с большой опаской и с не меньшим волнением ехали домой. На Украине наш эшелон пустили под откос недобитые бандеровские банды. Много солдат и офицеров погибло. В нашей группе тоже погиб один человек: он выскочил из опрокинувшегося вагона и попал под пулеметную очередь бандитов.

Потом всех, кто ехал в этом поезде, демобилизовали, в том числе и нас. Но домой мы не поехали — страх перед НКВД и «Смершем» крепко сидел в наших душах. Мы приехали в эту республику, поступили в университет, а затем работали по своим специальностям.

Жили тихо-мирно, пока не произошло это несчастье с развалом государства. Теперь мы никому не нужны.

— А со своими друзьями на Красной площади, как договаривались, встречались? — поинтересовался я.

— Мы приезжали в Москву каждые пять лет в день нашего освобождения, но, к сожалению, за все послевоенное время так никого и не встретили.

— А о том человеке, которого вы считаете нашим разведчиком, тоже ничего не узнали?

— Нет, не узнали. Ни в каких архивах нет сведений о награждении морских офицеров этим ножом. Однако в одном архиве Калининградской области нам показали документ, в котором говорится, что такая-то «партия ножей Североафриканского корпуса фельдмаршала Роммеля была передана в 1944 году в интендантское управление подводных сил Рейха». В приложении было указано около трехсот номеров таких ножей первой и второй степени. О награждениях в этом архиве ничего нет.

— А в Одессу вы ездили?

— Да, ездили, но только через пять лет. Когда один из нас смог туда выбраться, было уже поздно: никакого человека с попугаем он не нашел. Хотя один еврей-сапожник, работавший на пристани у Морского вокзала, рассказывал, что после окончания войны там в течение двух лет появлялся мужчина лет тридцати и веселил детвору и взрослых тем, что показывал своего говорящего попугая, который, по его словам, достался ему в качестве трофея и поначалу говорил только на немецком языке. Впоследствии хозяин выучил его русскому языку. Старик хорошо помнил того человека, поскольку в то время это было почти единственным развлечением в разрушенном городе.

— Если вы считаете его нашим разведчиком, то почему он не попросил вас обратиться напрямую в органы разведки? — спросил я.

— Мы тоже, уже спустя десятки лет, думали над этим вопросом, читали много мемуарной литературы, копались в архивах и пришли к следующему выводу. Во-первых, как это не раз случалось во время войны, он как советский разведчик мог потерять связь со своими руководителями, а этот факт в Москве расценивался однозначно — разведчик переметнулся на сторону противника и стал предателем. Если бы он объявился снова, ему бы вряд ли поверили, в лучшем случае присудили лет десять-двадцать лагерей, как поступили с Шандором Радо, одним из самых отважных советских разведчиков.

Во-вторых, этот человек был хорошо осведомлен о ситуации в стране с «врагами и предателями народа», и если бы мы появились с посланием от него в органах государственной безопасности, то нас, а заодно и его, посчитали бы немецкими, американскими и английскими шпионами. От этого было бы хуже всем: и ему, и нам, и делу, которому он служил во время войны и, может быть, и после её окончания.

И, наконец, в-третьих, человек с попугаем был его товарищем по разведывательной работе, и условия подобной встречи они оговорили заранее. По-видимому, наши слова должны были послужить весточкой о том, что наш немец жив, а где его искать и как с ним связаться, он знал сам.

Конечно, это всего лишь наши предположения, но нам они кажутся небезосновательными.

— А почему бы, — преложил я Овчинникову, — вам не встретиться с нашим военным атташе или его помощником по этому вопросу? Вы вместе могли бы сделать запрос в соответствующие органы, службы или архивы и как-то прояснить судьбу вашего немца?

— Но ведь прошло столько времени! Объединилась Германия и распался Советский Союз! Часть архивов «приватизировали» суверенные республики! сказал он.

— Но попробовать-то можно?

— Можно, конечно, можно, даже нужно! Только я переговорю со своими товарищами. Раз это наша общая тайна, то и решать мы должны сообща. Вы уж извините!

— Только вам нужно будет поторопиться, — предупредил я Овчинникова. Дней через десять военный атташе уезжает домой. Он хороший человек и всегда готов оказать посильную помощь.

— А новый атташе? — спросил старик.

— О новом военном атташе мы пока ещё ничего не знаем. Но люди всякие могут быть: вдруг новый человек — прямая противоположность старому. Тогда все будет сложнее.

— А вы сами можете оформить запрос? — не унимался Кирилл Мефодиевич.

— Вы же должны понимать, что мы пока остаемся бюрократами. Для оформления запроса необходимо написать заявление на имя консула или посла. А они уж решат, кто с вами будет работать дальше. Но скорее всего это дело поручат вести военным. Так что будет лучше, если вы решите свой вопрос со старым военным атташе.

— Хорошо, мы подумаем, — пообещал посетитель, — и в ближайшее время известим вас.

— А вы со своими товарищами не пытались связываться с ветеранскими организациями? — спросил я.

— Нет, мы решили, что это нам не нужно. Ведь по большому счету мы не воевали. Служить служили, а бой приняли единожды и только в конце войны. Поэтому считали и считаем, что пользоваться льготами ветеранов войны не имеем морального права. Извините уж нас, стариков, советское воспитание!

Овчинников встал и начал прощаться. Я дал ему свою визитную карточку и сказал, что буду ждать их совместного решения. Он направился к дверям и, обернувшись, спросил:

— Нам обращаться сразу к военному атташе или сначала лучше опять подойти к вам?

Я собирал бумаги на столе. В мое досье они не помещались, и я решил вынуть часть газет, относящихся к нашей поездке в Трабзон, среди которых были и газеты со статьями о подводной лодке.

Так получилось, что одна газета с большой фотографией выбросившейся на берег субмарины оказалась сверху. Овчинников замер и немигающим взглядом уставился на фотографию в газете. Я заметил его состояние и спросил:

— Что случилось?

Он медленно поднял руку и согнутым указательным пальцем ткнул в фотографию.

— Это она!

— Кто она? — ничего не понимая, спросил я.

Старик немного пришел в себя и прошептал:

— Эта та самая подводная лодка, вернее, одна из тех!

Я посмотрел на фотографию:

— Откуда вам известно про эту лодку?

— Именно про эту лодку мне ничего неизвестно. Я только хотел объяснить. Немец, который нас спас, работал в доке, где обычные серийные субмарины переоборудовали в какие-то специальные. Одна из таких лодок изображена здесь.

— Точно? — переспросил я. — Вы уверены в этом?

— Да, именно такие лодки выходили со стапелей верфи, где работал тот немец, — твердо сказал Овчинников.

Рабочее время уже заканчивалось, и в кабинет дежурного дипломата заглянул охранник. При нем не хотелось разговаривать с ветераном, поэтому я громко посоветовал Кириллу Мефодиевичу прийти в консульский отдел в следующий раз. Старик, как мне показалось, понял, что я не хотел продолжать разговор при посторонних, раскланялся и ушел.

— Вот и все, что я хотел рассказать, — закончил Михайлов. — Только вот Овчинников со своими товарищами по плену больше так и не пришли, а по его адресу я ехать не рискнул.

— Да, интересное дело получается. — в раздумье сказал Голубев. Теперь нам в самый раз с вашим знакомым встретиться — он бы многое нам прояснил. А пока коротко о том, что мне сообщили мои друзья из Москвы и Петербурга.

 

Глава 77

Михайлов с Катей занимались немецким языком уже почти месяц. Как он и предполагал, никаких препятствий в оформлении девушки на должность преподавателя немецкого языка не было. В бухгалтерии хотели было записать в группу ещё пару человек, но так как Сергей уже ранее изучал основы языка, то Катя с двумя другими сотрудниками стала заниматься отдельно, что называется, с нуля. Вскоре они бросили учебу, сославшись на большой объем работы в посольстве.

Уроки проходили по свободному графику, в зависимости от загруженности Сергея по работе. Но ни разу Катя не доставала из своей сумочки аудиоплеер — значит, серьезного разговора в этот день не предвиделось.

Однажды Катя, зайдя в кабинет Михайлова, сразу достала свой плеер и включила его. Как только загорелась красная лампочка, она сказала:

— Сергей Альбертович, у нас с вами около десяти минут для того, чтобы переговорить.

— Есть известия от Игоря Вячеславовича?

— Ему надо срочно с вами увидеться. Он получил какие-то тревожные вести из России и хочет с вами встретиться.

— Хорошо, но когда?

— Вам сообщат об этом дополнительно. А в ближайшие дни вы должны купить себе «коня», — сказала девушка и, увидев, какую реакцию на Сергея произвели её слова, прыснула со смеху.

— Коня?!! — удивленно переспросил Михайлов. — Только этого мне для полного счастья не хватает.

Девушка захохотала:

— Не простого коня, — сказала она, успокоившись, — а железного. Попросту говоря, Игорь Вячеславович просил, чтобы вы купили автомобиль.

— Но у меня сейчас нет наличных денег: большую их часть я перевел в Россию. А если я возьму деньги у Трофимова, это сразу привлечет дополнительное внимание к моей персоне.

— Да, — в раздумье сказала Катя, — видно, дед Трофим об этом не знал. Тогда сделаем так. Сколько у вас наличных?

— Долларов шестьсот-семьсот.

— Вот и хорошо! Вы скажете в посольстве, что вам надоело ездить на посольской развалюхе, да ещё делить её с кем-то еще, и вы решили купить недорогой подержанный автомобиль долларов этак за четыреста.

— Да меня засмеют! Что за такие деньги можно купить? Разве что «Запорожец» или «копейку» старую, а потом с ними возни не оберешься!

— Да, вы купите «копейку», а за техническое обслуживание машины не беспокойтесь.

— Хорошо, посмотрим, что из этого получится. Что дальше?

— Через неделю, в следующие субботу и воскресенье, возьмите кого-нибудь из посольства, желательно из людей, приближенных к офицеру безопасности, и вместе поезжайте на автомобильный рынок. Знаете, где он находится?

— Да, знаю.

— Ходите, присматривайтесь к ценам на машины. Вряд ли вы найдете автомобиль за такую сумму, которая имеется у вас на руках. Когда будете смотреть машины, больше приглядывайтесь к «копейкам», — со знанием дела сказала Катя. — В субботу или в воскресенье найдете на рынке такую машину белого цвета. Ее отличительный признак — портрет Сталина в правом нижнем углу лобового стекла. Хозяин машины, парень лет двадцати, будет продавать её за шестьсот долларов. Вас, естественно, эта сумма не устраивает, и вы с ним для отвода глаз поторгуйтесь. Когда вы его попросите открыть капот, парень скажет: «Если открыть капот, то за шестьсот баксов, если не открывать, то так уж и быть, даю вашу цену — четыреста». Несмотря ни на что, вы должны согласиться и вместе с сопровождающими проехаться на этой машине. После чего, как меня заверили, они сами из неё выпрыгнут и уедут на своем автомобиле. Вы же на прощание им скажете, что поехали оформлять эту машину на себя в местную автоинспекцию, а затем отправитесь в «Дипсервис» за дипломатическими номерами. Заявку на номера и все прочее вы должны подготовить заранее. После этого водитель отвезет вас к Игорю Вячеславовичу. Там и поговорите. А сейчас у нас уже не осталось времени на разговоры. Давайте заниматься языком.

Катя снова достала свой плеер, выключила питание, дождалась, когда красная лампочка потухнет, и, заглянув в какую-то бумажку, сказала:

— А теперь повторим с вами, Сергей Альбертович, будущее время. Скажите мне…

Далее урок проходил по намеченному преподавательницей плану.

В субботу Михайлов с одним из дежурных дипломатов и охранником Сашей поехал на городской автомобильный рынок покупать машину.

Все в посольстве отговаривали Сергея от этой затеи, так как каждый понимал, что за деньги, которыми располагал дипломат, ничего путного купить нельзя. Но все же Михайлову разрешили приобрести машину за свой счет для служебного пользования, с выделением бухгалтерией средств на постановку автомобиля на учет в республиканском «Дипсервисе».

Машин на рынке было много, но и покупателей было не меньше.

Компания сделала один круг по рынку. Перекусив в местной шашлычной, снова пошли осматривать приглянувшиеся автомобили, но без прежнего энтузиазма, потому что поняли, что за деньги Михайлова можно купить только рухлядь.

Указанную Катей машину и её водителя Сергей приметил ещё при первом осмотре и после обеда, осмотрев две или три машины, охранник Саша сам потянул его на нужную стоянку.

Хозяин машины, пепельного цвета блондин, казалось, не дождавшись покупателей на свою «копейку», собирал вещи и укладывал их в багажник.

— Так почем твоя колымага, «хозяин»? — как старого знакомого спросил комендант.

— Как и раньше говорил, — недовольный такой фамильярностью, ответил парень, — шестьсот «зеленых».

— А не многовато за такую машину? — вступил в разговор Саша.

— За такую — в самый раз, — стоял на своем хозяин.

Машина действительно была старая. Казалось, на ней не было ни одного живого места: все борта, капот, багажник и даже крыша во многих местах были погнуты. Складывалось впечатление, что машина совсем недавно побывала в какой-то передряге. При попытке открыть задние двери и багажник оказалось, что нужна некоторая сноровка. Кроме того, отсутствовали зеркала, а выхлопная труба висела на проволоке. Заводилась машина только после соответствующих манипуляций.

Сергею автомобиль явно понравился, и он старался сбить цену. Но хозяин «копейки» стоял на своем. Уставшие на тридцатиградусной жаре комендант и охранник махнули на Михайлова рукой: мол, хочешь брать эту развалюху бери, но побыстрее.

Видя пассивность сопровождающих дипломата сослуживцев, хозяин автомобиля предложил взять эту машину без всякого осмотра тут же с площадки рынка за четыреста долларов. Сергей не успел рта раскрыть, чтобы выразить согласие, как комендант и охранник почти в один голос посоветовали Михайлову купить эту машину по «хозяйской цене».

Немного поломавшись, Сергей согласился и предложил всем совершить поездку в местную автоинспекцию, чтобы снять машину с учета. Его сопровождающие тут же отказались, и Сергей с владельцем машины выехали с рынка; комендант и охранник поехали в посольство, посмеиваясь над технической безграмотностью Михайлова.

Как только они оказались вдвоем в машине, парень сразу же представился:

— Денис.

Перед тем как отправиться к Трофимову, они заехали в «Дипсервис», где оформили номера, а затем в автомастерскую. Встретившие их рабочие в грязных промасленных комбинезонах с какими-то приборами в руках облазили всю машину и вытащили небольшую черную коробочку с проводком.

— А ваши сопровождающие вовсе не такие уж дураки, какими казались. Смотри ты, успели, а я даже и не заметил.

— Что это, «жучок»? — показал свои познания в шпионской технике Сергей.

— «Жучок» или радиомаяк — неважно, — ответил Денис и передал найденный прибор одному из рабочих. — Сейчас ребята его опробуют.

Рабочий установил прибор в своей машине и выехал из мастерской.

— Куда это он? — поинтересовался Сергей.

— А куда вы должны были следовать после оформления машины? — вопросом на вопрос ответил парень.

— Домой. Я сегодня выходной.

— Вот и прибор поехал к вам домой: машина того рабочего временно, до вашего возвращения, постоит у вас во дворе.

По дороге к месту, где сейчас обитал дед Трофим, Денис рассказал о всех достоинствах купленного Михайловым автомобиля. Сергей сам вел машину и смог лично убедиться в её скрытых возможностях.

Проехав мимо ремонтируемого здания Российского посольства и расположенного за ним кладбища (хорошее же место подобрали местные руководители для российского дипломатического представительства!), а затем, попетляв немного по извилистой горной дороге, они, наконец, въехали в небольшой городок, построенный ещё при советской власти.

Остановившись около двухэтажного домика, они увидели улыбающегося хозяина, а рядом с ним трех огромных кавказских овчарок.

— Ну, наконец-то, здравствуйте, Сережа! — обрадовался старик и по русскому обычаю расцеловал юношу. — Забыли, наверное, Игоря Вячеславовича и Ульяну Генриховну? — лукаво спросил Трофимов.

 

Глава 78

«Жигуленок» послушно катил по Хорошевскому шоссе.

Малый Георгиевский переулок. Тихое, малолюдное место с дореволюционными постройками, загроможденными сараями, клетушками, контейнерами, дворами, обнесенными деревянными заборами, оставленной на ночь строительной техникой.

Спрятаться здесь от постороннего взгляда или уйти глухими проходами между домов от преследователей нетрудно.

Васильченко проехал мимо дома с шикарным даже по нынешним временам крыльцом и высокими каменными ступеньками. Напротив него стояли две черные иномарки с номерами, на которых вместо последней группы цифр был изображен трехцветный Российский флаг.

«Что мне грозит, — размышлял Сергей Валентинович, — если я немного понаблюдаю за этим особнячком не с улицы, а со двора? Отгоню в конец двора машину и найду укромное местечко. Правда, Трофимов предупреждал: главное дисциплина и никакой самостоятельности и лихачества! Но я и не собираюсь ничего предпринимать, только понаблюдаю. Надо же узнать, кто был в гостях в этом доме».

Васильченко припарковал недалеко от арки возле двух таких же «жигулей» свою машину, затем вышел и направился к дому с крыльцом.

Начался дождь, крупные капли летели в лицо и обдавали холодом. Никогда Сергей Валентинович не видел улицы столицы такой пустынной, темной, зловещей. Да ещё ветер беснуется, завывает в проводах и ветвях редких деревьев так надрывно, что делается не по себе.

Засунув руки в карманы куртки, бегло, но внимательно бывший офицер безопасности посольства осматривал каждый закоулок двора, каждый предмет, за которым мог спрятаться неизвестный и невидимый пока враг.

Он прошел мимо дома с крыльцом и высокими массивными ступеньками. Здесь по-прежнему стояла правительственная машина с выключенными фарами. Водителя не было видно.

Васильченко свернул в калитку небольшой строительной пристройки, стоящей между домами, и спрятался за бетономешалкой. Отсюда хорошо был виден подъезд дома с таинственными обитателями. Васильченко разумно решил: «Рассмотрю их на выходе, когда откроются двери».

Постояв минут пятнадцать, он почувствовал, что начинает замерзать: туфли на тонкой подошве совершенно не грели, ветер пробивал брюки, забирался под куртку. Васильченко, тихонько пританцовывая, шевелил пальцами. Помогало плохо. А за освещенными окнами даже тени не мелькали.

По переулку пробежал человек, затем проехала машина, и снова воцарилась тишина.

Внезапно свет в окнах второго этажа погас. Сергей Валентинович напряг зрение и слух.

В арке заиграли лучи фар автомобиля — кто-то въезжал во двор. Васильченко немного приоткрыл калитку, чтобы лучше рассмотреть машину. Их было три. Они медленно, одна за другой повернули направо и подъехали к тому месту, где стоял его «жигуленок».

Несколько человек вышли из машин и направились к дому с крыльцом. Их окликнул один из оставшихся водителей и что-то сказал. Резко повернувшись, все бросились к машине Васильченко.

«А ведь это те самые машины, которые меня сегодня вели по городу!» — с холодком в душе подумал Сергей Валентинович.

В это время открылась дверь «заветного» подъезда, и оттуда вышли двое. К ним сразу же подбежал один из прибывшей группы и жестом указал на стоящую в углу двора машину Васильченко. Вышедшие остановились. Один из них, пониже, тут же натянул кепку на лоб, поднял воротник куртки и старческой походкой направился обратно в здание. Другой, повыше ростом и явно моложе первого, описав рукой круг по периметру двора, поспешил за первым.

«Все! Я свою работу сделал. В этом доме действительно проживает, а скорее всего работает (зачем же ему, старому, на ночь глядя куда-то уезжать?) неизвестный пожилой человек. Жаль, рассмотреть не удалось. А теперь надо делать ноги. Машину придется бросить до лучших времен», подытожил сегодняшний вечер Васильченко.

Он оглядел маленький дворик, образованный дощатым забором строителей, и увидел в углу оконный проем без рамы, видимо, служивший для подачи внутрь строительных материалов и уборки мусора. Не задумываясь, Васильченко нырнул в проем, обо что-то споткнулся, упал: кругом была сплошная темнота. Со двора послышались шаги. Нужно было быстро принимать решение.

По переулку проехала машина, и в отблесках фар обозначились дверные и оконные проемы помещения. Если напрячь зрение, то можно было различить цвет свисавших клочьями старых обоев. Сергей Валентинович бросился к окнам, выходившим на улицу. Под его ногами загремели листы железа, пустые ведра и доски.

Этот шум привлек внимание людей со двора. «В том доме кто-то есть!» послышался грубый мужской голос.

Но Васильченко уже не было в доме. Разорвав сетку, скрывавшую строительные леса, он выскочил на улицу, метнулся в арку, стоящего напротив дома, а затем дворами и переулками добрался до центральных улиц.

Только здесь Сергей Валентинович понял, что идти ему по сути дела некуда — квартира скорее всего находится под их контролем. Решив доложить о выполненном задании, он позвонил по заранее условленному телефону. На этот раз мужчина на том конце провода сам принял сообщение и попросил подробно рассказать, как Васильченко выполнил задание. Сергей Валентинович рассказал все без утайки.

— Да, дела! — вздохнул собеседник. — Сделаем так. Оставайтесь на том месте, где сейчас находитесь. Вас заберут и отвезут на квартиру, где вы отдохнете. А завтра постарайтесь выбраться из города, лучше с каким-нибудь частником на автомашине.

Несмотря на поздний час, Васильченко тут же позвонил своему бывшему сослуживцу, который теперь работал в одном из столичных частных сыскных агентств.

Друга на месте не оказалось. Дежурный по агентству вежливо попросил представиться, записал все данные Васильченко и сказал, что его приятель появится только завтра утром после десяти часов.

— Сергей Валентинович, вы хотите что-то передать вашему товарищу?

— Я ему сам перезвоню.

— Боюсь, это будет затруднительно. После десяти часов у нас соберутся все сотрудники и телефон будет просто нарасхват, а у нас пока, к сожалению, только пять линий.

— А если связаться с ним по мобильному телефону? — не отставал Васильченко.

— Да, у него есть мобильная связь и домашний телефон, но без его личного разрешения или распоряжения руководства я вам не могу его дать.

«Странно, Ванька телефон дома поставил, а неделю назад, когда встречались, и словом не обмолвился. Забыл, наверное», — пронеслось в голове Васильченко.

— Я вас понимаю. А записать для него сообщение вы можете?

— Да, я сейчас включу магнитофон и вставлю кассету с его фамилией, и вы наговорите на неё все, что хотели бы передать. Кассета будет передана только ему в руки, посторонние ваше сообщение услышать не смогут. Согласны?

— Да, конечно, включайте магнитофон!

В трубке послышался щелчок включаемого магнитофона и голос дежурного:

— Говорите.

— Иван, — начал Васильченко, — это Сергей из МИДа. Здравствуй! Срочно нужна твоя помощь. Мне необходимо на твоей машине выехать в одну подмосковную деревушку, притом срочно. Своей машиной сейчас воспользоваться не могу — она для меня недоступна. Попробуй отпроситься с работы, поездка займет часа три-четыре. Буду ждать тебя на Тверской в «Макдональдсе», что напротив Газетного, с одиннадцати до двенадцати часов. Ваня, очень нужно. Спасибо! — и положил трубку.

…На следующее утро, выспавшись и позавтракав, Васильченко в половине одиннадцатого был в «Макдональдсе». Погода резко изменилась, и уже немного пригревало солнце. Взяв гамбургер и стакан кока-колы, он отошел в дальний угол открытой террасы и стал ждать. Он почти не видел посетителей, но зато хорошо просматривались все подъезды к «Макдональдсу».

Его друг Иван Пашин — обязательный человек. И даже, если его не отпустят с работы, он все равно появится здесь, чтобы предупредить, а может, и подсказать какое-нибудь другое решение.

А пока Сергей Валентинович ждал, обдумал сложившуюся ситуацию.

Народу было много, и уже пару раз менялись соседи по столику, которых, впрочем, Васильченко не замечал, будучи весь во власти своих впечатлений и мыслей о вчерашнем дне и особенно ночи.

— На природу собрались, Сергей Валентинович? А о друзьях забыли? Нехорошо! — знакомый голос вывел его из задумчивого оцепенения.

Васильченко повернул голову и обомлел — перед ним сидел Чикичев. За соседним столиком Сергею Валентиновичу приветливо улыбался Чаплыгин.

Васильченко понял, что шансов выйти из этого положения у него почти нет — он сам загнал себя в угол.

— Вы сейчас думаете, кто нас предупредил? — словно читая его мысли, тихо проговорил Чикичев. — Не волнуйтесь, не Пашин.

Васильченко открыл было рот, чтобы задать естественный в такой ситуации вопрос: «А кто же, может, дежурный?», но увидел торчащий из-под журнала ствол пистолетного глушителя и все понял…

…Последовал щелчок, и сознание Сергея Валентиновича померкло.

 

Глава 79

Голубев достал из своей машины пакет, опечатанный сургучной печатью.

— Вот, получил сегодня с командирской почтой. Я уже просмотрел их. В сочетании с вашими документами, Сергей Альбертович, получается очень интересная картина. Во-первых, в некоторых наших источниках есть документальные упоминания о нападениях неопознанных подводных лодок на суда гражданского флота Советского Союза. Во-вторых, в послевоенное десятилетие некоторые реакционные режимы Юго-Восточной Азии, Южной и Центральной Америки, а также Испании заполучили в состав своих военно-мор-ских сил незначительное количество подводных лодок иностранного производства. Что это за лодки, и предположительно откуда они взялись, сообщает источник в одном из посольств Советского Союза. В-третьих, кое-какие сведения, не известные до сих пор отечественной и зарубежной истории, прислали из военно-морского архива в Петербурге. Там, неизвестно как и когда, оказался металлический ящик со свастикой на крышке, а в ящике был архив одного из немецких концентрационных лагерей, в котором содержались сведения об одних лишь моряках. Я навел справки: никто и никогда не слышал о таком специализированном лагере. Но что самое интересное: ведомость на выдачу продовольственного пайка заключенным лагеря была по нормам… моряков подводного флота. Мне кажется, что ваш посетитель имеет какое-то отношение к этим документам. Если вы помните, он сказал, что по их внешнему виду нельзя было определить, что они побывали в плену, поэтому они опасались именно органов контрразведки «Смерш».

— А можно посмотреть эти документы? — спросил Михайлов.

— Не можно, а нужно. Тогда при встрече с вашим знакомым блеснете своей эрудицией. Но сейчас времени нет. С минуты на минуту покажутся орлы Макарова. Я для вас снял копии, а Саша при случае их передаст. Сейчас я поеду в посольство и скажу дежурному коменданту, что вы с Сашей «загораете» здесь: пусть пришлет кого-нибудь на помощь.

Голубев вернулся к своей машине и уехал. Богуславский вытащил запасное колесо и стал не спеша монтировать его вместо старого, также целого колеса — играть так играть до конца.

Буквально за день до официального приема по случаю убытия старого и прибытия нового военного атташе в консульский отдел посольства вместе со своими товарищами пришел Овчинников.

Михайлов в этот день был занят по консульским делам в местном следственном изоляторе и поговорить с ними не мог. Он сходил к Степашину, коротко объяснил суть прошения Кирилла Мефодиевича и его товарищей и после согласования этого вопроса с Владимиром Николаевичем сказал Овчинникову, что его примет военный атташе.

Сергей проводил ветеранов к военному атташе, коротко объяснив Богуславскому причину своей занятости. Александр шепнул ему, что беседа со стариками будет записываться на диктофон и Сергей получит пленку для прослушивания. Тут же он передал Михайлову местную газету, в которой было спрятано несколько ксерокопий.

— Постарайся не потерять! — предупредил Богуславский.

— Это что-то очень важное? — спросил Михайлов.

— Нет, особо важного или секретного там нет, но новый военный атташе Станиславов уже интересовался у моего шефа, что тот получил с командирской почтой. Сам понимаешь, если он узнает, что среди прочих служебных документов тот получил конверт с личными бумагами, то и к нему, и к тому, кто отправлял эти бумаги, со стороны столичного начальства будут кое-какие претензии. Ну а если станет известно, что копии документов передали постороннему, пусть даже из нашего посольства, это вызовет подозрения.

— А новый военный атташе, как его…

— …Станиславов Михаил Иванович, — напомнил Александр.

— Да, этот Станиславов знает, что в этих личных бумагах Голубева?

— Пока не знает, но будет знать обязательно, так как в пакете была опись вложения, и там указан под определенным номером «конверт с документами по запросу военного атташе». Ну, ладно, ты беги по своим делам, а то кинутся тебя искать. Я тоже сейчас в город выезжаю. А Владимир Николаевич будет разговаривать со стариками сам, — и они расстались.

Всю дорогу Сергею хотелось раскрыть газету и хоть бегло просмотреть вложенные в неё документы. Но с ним постоянно находился тот же телохранитель посла Саша, и Сергей не стал рисковать.

Выполнив все поручения консула в местных учреждениях МВД, Михайлов вернулся в консульский отдел, взял папки с документами о принятии гражданства и стал проверять правильность оформления. Это была рутинная, но обязательная работа для всего дипломатического состава, и все дипломаты старались оставить её на потом. Сергей сказал в канцелярии отдела, что хочет подогнать «хвосты», потому что на следующей неделе начнется подготовка к отправке дипломатической почты, а ему поручили подготовить часть полугодового отчета консульского отдела.

Он обложился пухлыми папками с анкетами российских граждан, но поработать ему не дали — во всяком случае в первый час работы к нему буквально каждые пять минут заходили то машинистки с какими-то пустяковыми вопросами, то переводчики из местных граждан приносили переводы каких-то законов с национального языка, то охранники отдела или телохранители посла уточняли, будет ли Михайлов принимать сегодня посетителей, — в общем, с момента прихода в посольство нового офицера безопасности Макарова Сергей практически никогда не оставался наедине с собой. Для этого даже «подселили» в его кабинет ещё одного сотрудника отдела, но сейчас этот сотрудник находился в очередном отпуске, и поэтому Макаров таким образом контролировал Михайлова.

Сегодняшний день не был исключением. Во всяком случае все штатные и нештатные сотрудники офицера безопасности в первый час добросовестно выполняли порученные им задания. Но потом, увидев, что Михайлов занимается чисто служебными делами, оставили его в покое.

Поработав в прежнем режиме ещё минут двадцать, Сергей положил листочки ксерокопий в одно из дел, чтобы посторонние не могли видеть, чем в действительности занимается «поднадзорный» на рабочем месте.

Первый документ гласил:

«Справка-характеристика на офицера подводных сил рейхсмаринэ (имперского военно-морского флота) Отто Кречмера.

Капитан-лейтенант имперских подводных сил Отто Кречмер родился в 1912 году в городе Бремен в семье рабочего судостроительной верфи Бременверфт.

В 1932 году закончил объединенное военно-морское училище Германии. Два года плавал на надводных кораблях. Затем был направлен в школу подводного плавания.

Успехи Кречмера в учебе были настолько велики, что он выпущен из училища обер-лейтенантом и назначен на должность старшего помощника командира подводной лодки нового проекта, только что спущенной на воду.

Во время службы Кречмер выдвинул смелый проект строительства океанской подводной лодки. После спуска на воду в 1936 году головной лодки данной серии капитан-лейтенанта Кречмера назначают её командиром.

В годы гражданской войны в Испании он открыл свой боевой счет, потопив первый корабль — советский транспорт с боевой техникой и добровольцами из Советского Союза во время морской блокады республиканского побережья Испании.

В последующие годы он стал самым дерзким и в то же время самым удачливым командиром подводной лодки германских военно-морских сил. С момента объявления войны гитлеровской Германии он потопил военных кораблей и гражданских судов общим тоннажем около полумиллиона брутто-тонн. Среди офицеров-подводников он считается по праву асом подводных атак номер один.

В 1940 году субмарина под командованием капитан-лейтенанта Кречмера выполняла задание в северной Атлантике. Задача была успешно выполнена английский транспорт с грузом стратегического сырья был потоплен. Кречмер, как он делал всегда после потопления очередного корабля, поднялся на перископную глубину и осмотрелся. На горизонте ни одного корабля, кроме тонущего английского судна, не было. Тогда его лодка всплыла, чтобы спасти английских моряков.

Пока немецкие подводники оказывали помощь раненым англичанам, Кречмер вышел на связь с секретной промежуточной базой военно-морских сил Германии в Португалии, доложил о выполнении задачи и запросил в удобный для себя район субмарину — корабль снабжения, так называемую «дойную корову», которая должна была доставить топливо, продовольствие, питьевую и техническую воду и торпеды.

Но «дойная корова» в указанный срок не прибыла (позже стало известно, что предназначавшаяся Кречмеру субмарина снабжения приняла бой с английскими эсминцами, получила повреждения и была вынуждена вернуться на базу, а других «дойных коров» вблизи подводной лодки Кречмера не оказалось).

Капитан английского транспорта сообщил командиру немецкой лодки, что перед торпедированием он успел связаться с адмиралтейством и сообщить свои координаты. По радио ему ответили, что в самое ближайшее время в район бедствия подойдут несколько английских и американских кораблей.

Кроме того, Кречмер по своему обыкновению взял на борт тяжелораненых англичан в надежде передать их впоследствии на «дойную корову».

Торпед на подводной лодке уже не осталось, и вступление в бой хотя бы с одним надводным кораблем означало гибель лодки. К тому же начинался шторм, а субмарина была малопригодна для надводного плавания в условиях плохой погоды. Кречмер решил уйти на глубину и ждать помощи.

Но помощи все не было. Заканчивались вода и продукты. Топлива на лодке осталось совсем мало.

Тогда Кречмер принимает волевое решение: идти самым экономичным ходом к побережью ближайшей страны — Канады.

В один из портов Канады он прибыл так же эффектно, как и воевал, — его субмарина всплыла посередине внутренней акватории канадской военно-морской базы.

Кречмер запросил помощи, но власти Канады как нейтральной страны были вынуждены разоружить подводную лодку и интернировать её команду.

Кречмер с большей частью своего экипажа остался в Канаде. Здесь он тоже не сидел сложа руки — наладил связь с Германией, выполнял задачи в основном агентурного характера: принимал и укрывал германских агентов, оказывал им помощь, доставал и оформлял легализационные документы, вел некоторые финансовые дела руководителей и учреждений Третьего Рейха.

В конце войны и после неё Кречмер организовал несколько немецких и украинских колоний, через которые уходили от возмездия нацистские преступники и предатели из числа украинских националистов.

О послевоенной жизни Отто Кречмера практически ничего не известно. Кроме того, что он не бедствовал, а, наоборот, процветал — через своих людей организовал несколько крупных торговых фирм и компаний, региональную радиовещательную станцию, телевизионный канал, пароходную и авиакомпанию, занимался грузовыми перевозками. С криминальными элементами и торговлей наркотиками не были связаны ни он, ни созданные им структуры (данные взяты из баз данных США и Канады).

Не так давно в одной из канадских газет на последней странице была опубликована маленькая заметка под заголовком «Немцы убираются в свою Германию». В ней говорилось о том, что «бывший нацистский подводник после более чем полувекового плена, направляется в Европу для встречи со своей молодостью» (копия статьи и фотографии Кречмера 1940 и 1996 годов прилагаются)».

Тут же была и копия газетной заметки в четыре строчки. Но не это заинтересовало Михайлова. С фотографии, сделанной в этом году, на него смотрел тот самый старик, которого Сергей видел в окружении охраны в Трабзоне у старой немецкой подводной лодки.

 

Глава 80

Почта из одной закавказской республики пришла поздно ночью, но начальник службы безопасности Суздальского, Котов, все же разбудил своего шефа и доложил о посылке.

Матвей Борисович не по-стариковски быстро оделся, привел себя в порядок и сел за рабочий стол, который привезли из старой, подвергшейся нападению квартиры. Квартиру будут ещё около полугода ремонтировать и восстанавливать, а привычки, выработанные десятилетиями, требовали привычного уюта и рабочей обстановки.

Полковник поставил на стол перед Суздальским уже освобожденную от серой почтовой бумаги коробку из-под ксерокса — точно такую же, которая была в квартире Михайлова.

— Как эти документы прошли таможню? — поинтересовался старик.

— На той стороне пока ничего, подобного таможне, не существует, а наша дала «Добро!», — с улыбкой доложил Котов.

— Хорошо!

— Я нужен вам, Матвей Борисович, или вы хотите сами просмотреть эти документы? — спросил Полковник.

Старик, казалось, не слышал вопроса и продолжал осторожно вытаскивать документы. Вернее, копии документов, выполненные на качественной бумаге. Некоторые из них были в папках, но большинство представляло собой разрозненные документы периода второй мировой войны. Матвей Борисович аккуратно стал раскладывать их по годам, но потом решил сделать по-другому: сложить в одну стопку документы на русском языке, в другую — на иностранном.

«С этим архивом, видимо, кто-то хорошо поработал, — пронеслось в голове Суздальского. И он стал анализировать: на некоторых бумагах имеются пояснительные надписи, сделанные современной гелевой ручкой. Почти все документы на иностранных языках имеют отпечатанный на компьютере хороший перевод и тоже с пометками. На других же перевода не было. Значит, эти бумаги предназначались человеку, который знал этот язык».

Пока шеф бегло просматривал и сортировал бумаги, Котов сидел и ждал его решения.

Когда все документы, наконец, были разложены, Матвей Борисович обратился к Полковнику:

— Вадим Олегович, прошу вас вкратце рассказать, как попали эти документы к вам?

— По вашему указанию, Матвей Борисович, мы работали по делу «Курта» так мы его условно назвали. След вел в столицу одной из бывших кавказских республик. Некто, кто назывался в связи с этим делом Трофимовым Игорем Вячеславовичем, неоднократно обращался в Российское посольство, но не для оформления гражданства России, а, как он писал, для оказания финансовой помощи. Все воспринимали его как больного манией величия. Но, как нам удалось выяснить, он действительно обладает какими-то финансовыми возможностями, потому что оказывал помощь ветеранам войны: выплачивал им дополнительные пенсии, помогал с переселением на Родину, строил или покупал им жилье. Он создал свою ветеранскую организацию. Даже обыкновенные стандартные листы бумаги, которыми они пользуются, — Полковник указал на стопки с копиями документов, — имеют водяные знаки с известной фразой «Велика Россия, а отступать некуда!»

Все в посольстве в основном избегали беседовать с ним — кому охота выслушивать бредни больного старика. Но двое дипломатов все же нашли с ним общий язык: это офицер безопасности полковник Сергей Валентинович Васильченко из Департамента комплексной безопасности нашего МИДа и недавно прибывший в консульский отдел посольства Сергей Альбертович Михайлов. Нами установлено, что на почве личных отношений с Трофимовым они нашли общий язык и подружились. Когда мы вышли на Васильченко, он как раз должен был сменяться, и, чтобы выйти все-таки на Трофимова, нам пришлось подготовить ему замену. Но наш человек не сумел этого сделать.

Тогда попробовали «по-хорошему» поговорить с Васильченко в Москве, но он на контакт не пошел, а, наоборот, даже пробовал уйти от наблюдения людей Иваненко. В конце концов, когда они поняли, что в такой ситуации Васильченко много знает и для нас опасен, засветил людей Иваненко, а в нынешних условиях афишировать деятельность спецслужб по «частным» заказам верх неблагоразумия, они были вынуждены его убрать. Кроме того, мы пока не знаем, каким образом Васильченко вышел на наш центральный офис — группа, которая его потеряла из виду, случайно обнаружила его машину у «казначейства». В это время там находился Иваненко — он получал выделенные ему средства от Михаила Михайловича Атрашкевича. Как только они вышли из здания, обнаружили оставленную неподалеку машину Васильченко с ещё теплым двигателем. Я считаю действия «Стажера», извините, Иваненко, вполне оправданными, хотя не снимаю с него ответственности за слабые навыки его людей в организации наружного наблюдения за Васильченко. Правда, убирать пришлось нашими же руками, а точнее — нашим оружием.

Михайлов из посольства также не пошел на контакт с нашим человеком. Но нам стало известно, что он, кроме посольства, пару раз встречался с Трофимовым у того дома, однако предпринятая поездка сотрудников посольства, в числе которых был другой наш человек, ничего не принесла: оказалось, что Трофимов по указанному им самим адресу не проживал.

По косвенным данным, наш человек, заменивший Васильченко, понял, что Трофимов передал Михайлову какие-то документы, и предпринял операцию по их изъятию. Во-первых, пропажа коробки с документами должна была обусловить необходимость встречи старика и дипломата; тогда-то мы бы и вышли на него и, во-вторых, это позволяло посмотреть, какими же документами располагает Трофимов, чтобы в дальнейшем мы могли планировать нашу работу.

Мы организовали постоянное наблюдение за Михайловым. Результатов пока нет. Однажды к нему на прием пришел человек, который живет в доме, по адресу которого якобы проживал и Трофимов. Кстати, назвался он совсем другим именем и говорил без малейшего акцента. Люди Иваненко не смогли зафиксировать их разговор — скорее всего посетитель пользовался соответствующей аппаратурой. Один охранник видел, что посетитель передавал Михайлову какие-то бумаги. Впоследствии ни в кабинете, ни на квартире дипломата мы ничего не нашли.

После их встречи наши сотрудники пытались проследить за посетителем, но в городе ночью освещение практически отсутствует, он засветил нашу бригаду наружного наблюдения и пытался уйти. И чуть не ушел — у него машина лучше любой иномарки, странно даже. Если бы не прижали его к товарной станции, ушел бы. Наша бригада его потеряла, но местные ребята, подключенные к группе Иваненко, подхватили его буквально в последнюю минуту и зажали на погрузочно-разгрузочной площадке. Но эти нацмены переусердствовали, и он погиб.

Дальше вообще произошло что-то непонятное. Вмешался какой-то посторонний: оглушил одного сотрудника местной службы безопасности, а тело другого нашли только на следующие сутки — оно лежало на рельсах, разрезанное пополам железнодорожным составом. Как он там оказался и кто этот незнакомец, выяснить так и не удалось.

— Ну а добытые документы с первым же самолетом отправили к нам, закончил свой доклад Полковник.

— В общем, все понятно. Но и непонятного много. Кто-нибудь работает по линии поиска этого незнакомца?

Этот вопрос Матвей Борисович задал автоматически, зная какой получит на него ответ, а сам начал перекладывать «русскоязычные» документы. На одном из них взгляд старика остановился: он взял его в руки и посмотрел на свет, желая убедиться, в действительности ли имеются на нем упомянутые водяные знаки. Прочитал первые строки документа, — и тут же неприятно заныло под ложечкой.

— Да, задачи поставлены, люди и средства выделены, — сказал Котов.

— Вы, Вадим Олегович, постоянно мне докладываете, что люди работают, люди работают, а толку, — сорвался на крик Суздальский, — ноль.

Такого срыва с шефом не бывало, во всяком случае на памяти Котова. Полковник недоуменно глядел на старика, который трясущимися руками держал документ, буквально впившись глазами в его текст.

Непонимающему и незнающему человеку этот документ ничего бы не сказал. Но Матвею Борисовичу он говорил о многом.

«Абверштелле 102 (разведывательная школа № 102)

Начальник Абверштелле 102

22 января 1943 года.

майор барон фон Тотентат».

Генерал-губернаторство, город Краков.

Адмиралу Канарису, лично.

Во исполнение Ваших указаний и согласно плану «Цеппелин» 6-го управления (управления зарубежной разведки) Главного имперского управления безопасности была проведена беседа с генералом Власовым. Беседа состоялась 20 января сего года в пригороде Кракова, куда он прибыл со своим начальником штаба и офицерами разведывательного отдела Русской освободительной армии.

Цель беседы — создание разведывательной службы Русской освободительной армии (РОА).

В ходе беседы с генералом Власовым и его штабом было заключено особое соглашение, предоставляющее ему право создания собственной разведывательной службы. Подготовка агентурной сети и организация агентурно-разведывательной деятельности в России возлагается на агентурное отделение разведывательного отдела штаба РОА, для чего в полосе восточного фронта намечено создание четырех разведывательных школ: Абверштелле 102-1с (славяне), Абверштелле 102-2с (славяне), Абверштелле 102-3к (кавказцы) и Абверштелле 101-1н (прочие национальности России). Кроме того, при Абверштелле 102-1с будет создан учебный «штаб» Красной Армии, где будут отрабатываться действия агентов абвера, политической разведки РСХА и РОА, направляемых в воинские части Действующей Красной Армии.

Все техническое оснащение и обеспечение действий вышеуказанных разведывательных школ абвер берет на себя. Генералом Власовым и его офицерами подтверждена готовность передавать абверу всю добываемую новой разведывательной службой информацию.

В ходе беседы генерал Власов конфиденциально информировал абвер о проводившейся по поручению шефа политической разведки Шелленберга подготовке группы офицеров для заброски в тыл Красной Армии с последующим внедрением в штабы передовых фронтов Действующей армии. В частности подготовлены следующие группы:

1. Группа «Фукс» («Лиса») в составе агентов Ф-569, Ф-764, Ф-139 для действий в полосе фронта…

2. Группа «Хазе» («Заяц») в составе агентов Х-563, Х-739 для действий в полосе фронта…

3. Группа «Мардер» («Куница») в составе агентов М-903, М-907 для действий в полосе фронта маршала К. К. Рокоссовского.

4. Группа «Лукс» («Рысь») в составе агентов Л-047, Л-392, Л-452 для действий в полосе фронта…

5. Группа «Визель» («Соболь») в составе агентов В-661, В-669 (семейная пара) для действий в полосе фронта…

Все агенты прошли полный курс обучения; их заброска в тыл противника намечена на конец января сего года.

В целом моральное настроение Власова и его офицеров высокое. Русские, которые служат у Власова, относятся к своим обязанностям с особым энтузиазмом, так как, видимо, ощущают, что работают на самих себя, ради своих идеалов.

Хайль Гитлер.

Сбоку на документе перьевой ручкой мелким почерком были сделаны дополнительные пометки. Суздальский достал из верхнего ящика письменного стола лупу и стал рассматривать старые записи. Напротив номеров агентов группы «Мардер» стояли их настоящие фамилии, а фамилия агента М-903 была подчеркнута двойной линией.

Матвей Борисович отложил документ и закрыл глаза. Он впервые увидел документ, на котором, хоть и от руки, была написана его настоящая фамилия.

 

Глава 81

— Бумаги мы просмотреть не успели, а самым ценным в этой коробке было золото в государственном слитке, — начал заместитель директора агентства Небольсин. — Я по нему сделал официальный запрос в Центральный банк.

— И, наверное, уже получили ответ? — с ехидством спросил Иваненко.

— Да, ответ пришел по факсу, но я его просмотреть не успел — были важные дела — и положил в коробку с вашими документами.

Иваненко пристально посмотрел на своих пленников и спросил:

— Ну раз вы уже созвонились с нашими руководителями, то попрошу вас назвать их номера телефонов, — попросил «Стажер» и, демонстративно достав из органайзера карандаш, приготовился записывать.

Котин назвал несколько известных фамилий начальников отделов ФСБ. Иваненко сразу же стал набирать номера телефонов, не уточняя их у директора агентства. С каждым, поднявшим трубку на том конце провода, разговор проходил практически в одном русле:

— Добрый вечер, Иван Иванович! Вас беспокоит капитан Иваненко из седьмого отдела. Я сейчас работаю по одному важному делу, порученному мне начальником отдела. Свидетели по этому делу, некто Котин Павел Николаевич, директор частного сыскного агентства «Кристи и Пуаро», и его заместитель Небольсин Константин Алексеевич, позвонив по телефону моему шефу, утверждают, что они поставили в известность руководителей наших отделов о своей очень интересной находке. Встретиться с ними сейчас не представляется никакой возможности — их телефоны на работе не отвечают, мобильные тоже молчат, а дома об их месте нахождения никто не знает… Да, я хотел сначала обзвонить всех, кого они назвали в своем разговоре, и выехать к ним в агентство. Да, боюсь, что могут подтвердиться мои самые наихудшие предположения, поэтому и хотел вас спросить: ничего они вам лично на словах не передавали касательно их находки — это лишь для того, чтобы хотя бы знать, что искать? Значит, не звонили и не передавали. Выходит, мой начальник немного ошибся. Извините! Спокойной ночи!

Обзвонив таким образом всех названных Котиным лиц, Иваненко опять пристально уставился на своих пленников. Те, глядя в глаза капитана, молчали.

— Нехорошо получается, уважаемые господа! Неужели вас в пионерской организации, потом в комсомоле и коммунистической партии не учили, что врать нехорошо, а органам, да ещё при исполнении — тем более.

— Сучонок ты, а не органы, — зло бросил Котин в лицо Иваненко. Он уже по телефонным разговорам догадался, какая участь их ожидает.

Иваненко тем не менее оставался спокоен.

— Нет, я как раз те самые органы и есть. Сучонка я вам прощаю. А чтобы вы перед отправкой в мир иной знали, кто с вами так хорошо побеседовал, смотрите, — и он вытащил из нагрудного кармана рубашки удостоверение и поднес к лицу сначала Небольсина, а затем Котина.

— У меня близорукость, издали ничего не вижу, — сощурился директор агентства.

Иваненко приподнялся с кресла и поднес к самому лицу пленника свое удостоверение.

В этот момент Котин, оттолкнувшись от батареи центрального отопления, к которой был прикован наручниками, ударил ребром туфли в голень капитана и в это же время зубами схватил его удостоверение и стал грызть, как голодная собака грызет кость.

Сопровождающий Иваненко командир группы захвата, не ожидая такой выходки от беспомощных людей, бросился на выручку своему шефу, но наткнулся на сильный удар Небольсина в пах, согнулся и запрыгал на пятках.

Перевес в силах и маневре все равно оставался на стороне «Стажера» и его подчиненного. Отойдя немного назад они отдышались и, прижав стульями пленных к стене, принялись избивать их ногами, пока те не потеряли сознание.

Теперь Небольсина и Котина нельзя было узнать: лица превратились в сплошное кровавое месиво, изо рта текла тонкая струйка крови. Но и их мучители изрядно устали. Иваненко подобрал с пола свое удостоверение и засунул обратно в карман.

— Нехорошо, нехорошо, господа! — хотел он снова начать речь своим миролюбивым тоном, но голос постоянно срывался от нехватки воздуха. — Я хоть и неплохой спортсмен, но и то сбил дыхание, вас утихомиривая. Нехорошо! Да и себя не бережете. Ну да ладно! Я прощаю вас и отпускаю с миром, — произнес с ухмылкой Иваненко и кивнул своему сопровождающему.

Тот поднялся, вытащил из кобуры пистолет и не спеша прикрутил к нему глушитель. Затем вынул из пистолета магазин и засунул его в карман бронежилета. Из другого кармана он вытащил какой-то предмет правильной геометрической формы, положил на стол и открыл его. Сразу же показалось белое облачко газа. Лейтенант достал из коробочки магазин, вставил его в пистолет и подошел к пленникам.

Внезапно в дверь кабинета постучали, она приоткрылась, и один из дежуривших в приемной «омоновцев» сказал:

— Звонок на пульт дежурного. Мне ответить или не поднимать трубку?

«Стажер» дал знак командиру группы захвата остановиться.

— Не отвечать нельзя — это вызовет подозрение, ведь здесь организовано круглосуточное дежурство. Сейчас я сам подойду.

Иваненко вышел, а лейтенант выполнил все действия с пистолетом в обратной последовательности и стал ждать возвращения шефа.

Станислав Михайлович, назвавшись дежурным по агентству вежливо попросил представиться звонившего, записал все данные Васильченко (а это звонил он) и сказал, что товарищ Сергея Валентиновича появится только на следующий день утром после десяти часов. Дальше состоялся уже известный разговор.

Поговорив, Иваненко по своему мобильному телефону набрал номер Полковника. Тот сразу же поднял трубку. «Стажер» коротко доложил о ходе операции и сказал, что как только все документы агентства будут погружены в машину, операция завершится. Затем он рассказал о звонке Васильченко.

— Ну и везет тебе, Станислав Михайлович, твои друзья, Чикичев с Чаплыгиным, упустили этого Васильченко, а он возьми и выйди прямо на тебя, да ещё во время операции. Так что от старика тебе перепадет непременно. После операции сразу ко мне и проверь, чтобы никаких следов не осталось!

— Будьте спокойны, Вадим Олегович, все будет в порядке, — заверил Иваненко.

Погрузку документов в машину практически закончили, и «Стажер» вошел в кабинет директора агентства.

— Ну что ж, господа, приятно было с вами познакомиться и побеседовать, — съязвил Иваненко и кивнул лейтенанту, давая понять, что пора кончать свое дело.

Тот развернулся к пленникам спиной и стал манипулировать с пистолетом и магазином к нему. Иваненко, видя, что избитые пленники уже не в том состоянии, чтобы оказывать сопротивление, подошел к окну.

Но он недооценил жизненные силы человека, приговоренного к смерти. Как только Иваненко приблизился, Небольсин провел грамотный прием джиу-джитсу с подсечкой ног противника снизу и ударом в колено. «Стажер» не удержал равновесие и упал на приставленный к письменному столу маленький столик и сдвинул его с места. К колесику столика был приделан тонкий, еле заметный тросик, предназначением которого было включение кнопки «Тревога» на пульте дежурного местного райотдела милиции и группы быстрого реагирования отдела вневедомственной охраны. Кроме того, над входом в агентство завыла милицейская сирена, вмонтированная под вывеску фирмы, и включилась мигалка.

Все нападавшие вздрогнули — настолько это было внезапно — они такого не ожидали, но продолжали сохранять хладнокровие, ожидая команды своего шефа.

— Все, уходим, — распорядился Иваненко, когда услышал из-за двери кабинета директора два приглушенных хлопка.

Вышедший из кабинета лейтенант отдал Станиславу Михайловичу две стреляные гильзы.

Через семь минут, когда подъехала группа быстрого реагирования милиции, ни «омоновцев», ни «строительных и дорожных рабочих» уже не было.

Увидев побоище и разгром в агентстве, старший из милиционеров вызвал оперативную группу уголовного розыска.

 

Глава 82

Изучив материалы, присланные из картотеки, Кононенко передал их лейтенанту.

— Не густо, — пробормотал капитан.

Материалы содержали следующее:

«Демидов, пенсионер, родился в 1910 году в Саратове, родственников не имел. Воспитывался в приюте, выучился на мастера по ремонту часов. С 1935 года работал часовщиком. В 1950 году стал работать оценщиком в столичном ломбарде, а затем в государственном антикварном магазине старинных вещей: мебели, ковров, картин, украшений. Скоро магазин стал давать большую прибыль, а его заведующий, Демидов, прославился как превосходный специалист по антиквариату и, по некоторым оперативным данным, сделался состоятельным человеком. Впервые вступил в брак в возрасте 71-го года, женившись на продавщице из своего магазина, которая умерла через год от сердечной недостаточности. В этот же период супружеская пара Демидовых удочерила девочку, дочь погибшего в автокатастрофе дальнего родственника Демидова. Умер 28 февраля 1985 года от инсульта».

— Хм! И никакого упоминания о закрытом научно-исследовательском институте, — вслух подытожил капитан.

«Мария Калашникова, урожденная Мария Демидова, жена Калашникова Юрия Николаевича. Время рождения — июнь 1972 года, село Доброе Краснодарского края. В 1982 году была удочерена дальним родственником отца. Ее отец с матерью погибли в автомобильной катастрофе в том же году. Других родственников не имеет. После смерти Демидова унаследовала все его имущество. Через год после окончания школы-интерната вышла замуж за знакомого своего приемного отца Юрия Николаевича Калашникова».

«Юрий Николаевич Калашников, 1949 года рождения, адвокат столичной коллегии адвокатов. До этого работал юрисконсультом на столичной обувной фабрике. Характеризуется только положительно. Копия лицензии на адвокатскую деятельность прилагается».

— Да, не густо, — повторил лейтенант Малышонок, возвращая бумаги.

— Не за что зацепиться, — проговорил Кононенко.

— Надо проверить, не было ли в последнее время аналогичных ограблений и похожих убийств. Возможно, действовал один и тот же преступник, предположил лейтенант.

Капитан Кононенко отрицательно покачал головой.

— По-моему, в этом случае преступник — не чужой человек в доме. Осмотр места происшествия показал, что до того, как оно произошло, преступник и его жертва сидели и мирно беседовали. Разве стал бы хозяин попивать коньяк с ворвавшимся к нему грабителем?! Судя по тому, как ловко преступник заметал следы, можно предположить, что он был своим человеком в доме и заранее готовился к преступлению. А женщина стала невольной свидетельницей, вот и поплатилась. Хотя в твоих словах есть резон. Если брать во внимание, как был убит хозяин дома, то можно сделать вывод, что в этом случае использовалось какое-то новое оружие. Посмотри в картотеке у оружейников: не попадался ли им похожий случай?

Снова зазвонил телефон.

— Молодой человек из квартиры Калашниковой доставлен, — доложил дежурный.

— Проводите его ко мне, — сказал Кононенко.

— Входите смелее, — обратился он к стоявшему в дверях юноше, который, увидев озабоченные лица следователей, сразу насторожился. — Пожалуйста, ваши документы.

Перевалов протянул паспорт только что вошедшему пожилому следователю прокуратуры, Петру Владимировичу Ткачуку, казавшемуся добрее и приветливее своего молодого коллеги.

— Спасибо, — сказал капитан, возвращая ему паспорт. — Садитесь, пожалуйста. Какое отношение вы имеете к Юрию и Марии Калашниковым?

— Я её хороший знакомый, а в перспективе собираюсь стать её женихом, тихо сказал Перевалов.

— Зачем вы звонили своей знакомой?

— Мы должны были встретиться с ней в кондитерской «Фиалка» в пять часов вечера, но Мария не пришла. В половине шестого я позвонил ей. Я подумал, что ей что-то помешало прийти. К телефону никто не подходил. Тогда я решил, что она уже вышла и придет немного позже. И стал ждать. В шесть часов я понял, что ждать уже не имеет смысла. И так как я начал беспокоиться, то решил пойти к Марии, хотя обещал никогда к ней домой не приходить в отсутствие мужа.

— А почему вы начали беспокоиться?

— Но ведь так всегда бывает… — Перевалов смущенно поглядывал на следователей. — Если любимая женщина вдруг не приходит на свидание, сразу начинаешь думать, что с ней что-то случилось. Разве не так?

— Так. А о чем вы подумали? Что Мария попала в аварию?

— Нет, я не об этом подумал.

— А о чем же?

— Мне трудно об этом говорить.

Ткачук и Кононенко не торопили молодого человека, давая ему время собраться с мыслями. Насколько тот в действительности беспокоился о своей невесте, сейчас судить было трудно, потому что лицо его выражало только смущение.

— Попробуйте все-таки рассказать, — прервал Кононенко затянувшееся молчание.

— Я подумал, что опять там что-то случилось.

— Что же?

— Что у её мужа дома опять что-то пропало, и они из-за этого поссорились, и поэтому…

— Кто это «они»?

— Я не собираюсь говорить о том, что касается лично Марии. Спросите у неё сами… Ясно теперь, что она больше не хочет покрывать этого человека…

— Я ничего не понимаю, — нетерпеливо перебил его Кононенко.

— Перед тем, как подняться к Марии, я позвонил ей по телефону. Мне ответил мужчина. Я подумал, что это Юрий Николаевич, — хотя и не узнал его голоса, — он меня пригласил зайти, и я пошел, без всякой, конечно, охоты. А там меня встретил не её муж, а милиционер. Ну, я сразу же понял, что у Марии наконец лопнуло терпение. Я её предупреждал, чтобы она получше запирала свои драгоценности. Я — человек осторожный и всегда запираю свои ящики, хотя и не держу дома таких ценностей. Но она меня не слушала. Давно уже надо было заявить об этом в милицию. Так нет! Мария не хотела.

— О чем надо было заявить? — раздраженно переспросил Кононенко.

— Спокойнее, спокойнее, — придержал капитана следователь и обратился к Виктору, — не волнуйтесь, рассказывайте.

— О том, — неохотно продолжал Перевалов, — что кое-кто её обкрадывает. Я, конечно, понимаю, что есть вещи, которые не очень-то приятно разглашать. Поэтому Мария и терпела. Но это перешло всякие границы! Сначала она не была в этом уверена, думала, что сама куда-то их убрала, — я говорю о её драгоценностях. Но когда нигде их не нашла, поняла, что они пропали из дома. Наконец-то она решила заявить на этого типа!

— Вы подумали об этом, когда увидели в квартире милиционера?

— Да.

— А кто этот человек, о котором вы упоминали?

Перевалов выпрямился.

— Это, конечно, её личное дело. Пусть она сама вам скажет.

— Молодой человек, — сказал Кононенко, — своим молчанием вы только тормозите расследование.

— Это касается только Марии, — упрямо повторил Перевалов.

Кононенко глубоко вздохнул.

— Если бы дело касалось только этого, мы бы вообще вас сюда не вызвали. Но речь идет о другом.

— О другом? — растерялся Перевалов. — О чем же?

— Мария Калашникова умерла, — негромко сказал Ткачук.

— Умерла?.. — повторил Перевалов, точно не понимая смысла сказанного. — Как умерла? И почему?.. Зачем вы мне это говорите? Это неправда. Что вы от меня хотите? Ведь не я же украл!

— Сегодня в начале шестого она упала из окна своей квартиры.

— Упала… — машинально повторил он и замер с открытым ртом. Ткачук поднялся и подошел к Перевалову.

— Вы понимаете, — сказал он, кладя руку ему на плечо, — ваша знакомая умерла. Это правда, Мария упала из окна.

Выражение лица Перевалова не изменилось. От внимания Кононенко не ускользнуло, что молодой человек ещё не решил, верить или нет. А если верить, то как на это реагировать: испугаться, рассердиться или заплакать.

— Ее убили, выбросили из окна, — сказал Ткачук, стараясь помочь Перевалову выйти из оцепенения.

— Ох… — Напряжение спало, лицо его вмиг изменилось, сразу показалось обрюзгшим. — Ведь я же ей говорил, что это добром не кончится… Вы позволите мне закурить? У вас нет сигареты? Вообще-то я не курю. Очень редко. Поэтому у меня нет.

Малышонок вынул из ящика пачку «Космоса» и протянул молодому человеку. У Перевалова дрожали руки, когда он прикуривал. Следователь и оперативники молча наблюдали, как он неумело курил, давясь дымом, и то и дело стряхивая пепел.

— Не знаю даже, что и сказать… — произнес он наконец.

— Теперь вы понимаете, зачем вас сюда вызвали? — спросил Петр Владимирович.

— Понимаю. — Перевалов погасил сигарету. — Можно мне воды?

Лейтенант налил полный стакан воды, и Перевалов залпом выпил его.

— Посидите пока в коридоре, — сказал ему следователь. — Я вас вызову.

— Молодому человеку нужно время, чтобы переварить это известие, обратился следователь к Кононенко и Малышонку. — Да и нам тоже. Я не рассчитывал, что придется иметь дело с двумя преступниками.

— А если это одно и то же лицо?

— Вор, как правило, не убивает, а убийца — не ворует.

— Ограбление с убийством — пока это самая приемлемая версия, — заметил Петр Владимирович.

— Пока! Пока мы не знали о других кражах в квартире Калашниковых. Допустим, что кражи были. Так вот, кое-какие ценные вещи, скажем, драгоценности или монеты и медали из нумизматической коллекции периодически пропадали из их дома. Судя по всему, их похищал кто-то из знакомых. А что он с ними делал? Конечно, он старался их сбыть. И как можно скорее. Но как?

— У Юрия Калашникова была очень ценная нумизматическая коллекция, зарегистрированная в союзном и международном каталогах.

— Тогда как же преступник её сбывал?

— Через скупщиков краденого.

— Коллекцию постараются нелегально вывезти из страны, — сказал Кононенко и, помедлив, продолжил: — Скупщики — люди осторожные. Они никогда не вступают в контакты с новыми клиентами. Значит, предложить им коллекцию может человек, или уже имеющий судимость за подобное преступление, или с давних пор поддерживающий с ними связь. А если это новый клиент, то они получают краденое через посредника.

Ткачук недовольно покачал головой.

— Ничего конкретного. А кто посредник?

— Доктор Нахтигалиев, — сказал Кононенко, — хотя конкретизировать нам пока ещё рано.

— А почему Нахтигалиев?

— Его домработница утверждает, что в последнее время он принимает у себя каких то подозрительных людей. Он, конечно, это отрицает. И ещё она говорит, что этот человек по имени Денис, второй знакомый Марии Калашниковой, тоже бывал у доктора. Вам не кажется подозрительным такое совпадение?

— Подозрительно это или нет — пусть старушки на улице судачат. А вы, товарищи сыщики, сформируйте на основе ваших умозаключений порядочную версию и отработайте её по горячим следам. Задание вам понятно? А теперь пригласите молодого человека, продолжим нашу беседу.

 

Глава 83

Матвей Борисович отложил последний документ из привезенной коробки. До самого утра просматривая эти немые свидетельства истории, вернее, их копии, наклонившись над столом с лупой в руках, Суздальский ни разу не изменил позы. Он откинулся на спинку кресла и включил вмонтированное в него массажное устройство.

Когда устройство автоматически отключилось, Матвей Борисович не почувствовал привычного расслабления.

Он снова достал несколько документов.

«Берлин, Унтер-ден-Линден

Адмиралу Канарису, лично.

На Ваш запрос № 0006435 докладываю:

Агент М-903, основной позывной «Мардер»-1, агент М-907, основной позывной «Мардер»-2.

Оба агента подготовлены лично начальником разведывательной школы Абверштелле 102 майором бароном фон Тотентат. М-903 и М-907 переданы в штат Абверштелле 102 для прохождения практики в учебном штабе Красной Армии из состава Абверштелле 102-1с Русской освободительной армии генерал-лейтенанта Власова.

Агенты М-903 и М-907 ранее проходили службу в батальоне специального назначения абвера «Нахтигаль». Первым их заданием в Восточной кампании было пленение группы старших офицеров Красной Армии под видом того, что часть штаба фронта ночью заблудилась в лесу и вместе с сопровождавшей их охраной попала в расположение одного из батальонов дивизии «Бранденбург»-800, который готовился к очередному рейду в тыл Красной Армии в форме красноармейцев.

После предварительной беседы, проведенной М-903 и М-907 с некоторыми старшими офицерами Красной Армии, они на основе несогласия с существующим в России режимом привлекли их к сотрудничеству с абвером.

Для закрепления сотрудничества с агентами, включая М-903 и М-907, была проведена специальная акция совместно с Айнзатцкоммандо-7, в ходе которой велась фото — и киносъемка.

В целом, агенты готовы к выполнению поставленной задачи…»

Продолжения документа не было, но и без того Матвею Борисовичу было ясно, что кто-то очень хитрый и осторожный подобрался к нему слишком близко. Только сведущему в разведке и истории немецкого абвера человеку была понятна приписка от руки в правом верхнем углу документа, которая в переводе на русский была разъяснена ниже: «Заложить в консервы. До особого распоряжения не трогать. Курт».

Суздальскому все послевоенные годы не были свойственны ни хандра, ни страх перед неизвестностью, потому что всегда перед собой он видел своего главного противника — советское государство. Его развал позволил ему вздохнуть спокойно — главную задачу своей жизни он выполнил.

Чтобы благодарный народ узнал, кому он обязан нежданно-негаданно свалившимися на него демократией и свободой, Матвей Борисович собрался в качестве итога своей жизни опубликовать мемуары. Для этой цели он подготовил неплохого писателя, который не без помощи, конечно, самого Суздальского стал известным ещё в совет-ское время — Юрия Владимировича Поляковского — Вадим Олегович Котов, по указанию своего шефа, обучил того некоторым специальным приемам работы оперативных работников бывшего КГБ. Теперь настало время использовать Поляковского для обеспечения безопасности своего патрона.

Суздальский вызвал полковника Котова, своего главного казначея и бухгалтера Михаила Михайловича Атрашкевича и писателя.

Сначала состоялась беседа с Полковником и Казначеем, как называли Атрашкевича.

— Вот что, господа, — начал Суздальский, — кажется мне, что времена скоро могут наступить настолько тяжелые, что нам с вами не помогут ни наши протеже в Кремле, ни заграница. А посему нам самим необходимо позаботиться о своем благополучии. Вся криминальная шушера мною уже предупреждена и готова оказать посильную помощь. Но мы пока не знаем главного — кто стоит по ту сторону баррикады, кто наш враг. Тот, кто мог знать обо всей нашей «экономике», по моим расчетам, давно уже пребывает в лучшем из миров, но, как показывают последние события, дух этих людей ещё витает на земле и мешает жить нормальным людям, — он указал рукой на присутствующих в кабинете.

— Это была прелюдия. А теперь начинается конкретный разговор. Вам, Михал Михалыч, — обратился он к Казначею, — сегодня, крайний срок — завтра к утру подготовить для меня полный отчет о всех наших финансовых операциях, в которых мы потерпели фиаско. Вы, Вадим Олегович, — обратился он к Полковнику, — возьмете у Михал Михалыча список людей, принимавших участие в этих операциях и «профильтруете» их. О результатах доложите мне лично. Михал Михалыч, занимайтесь порученным делом, жду вашего доклада не позднее завтрашнего утра.

Когда Суздальский остался наедине с Котовым, он продолжил:

— Это было первое, чем вы, Вадим Олегович, должны заняться. Теперь о наших людях: где они находятся и, если можно так выразиться, степень нашего охвата мест их работы?

— Мы почти полностью контролируем МВД — там практически во всех структурах есть наши помощники. Хуже всего обстоят дела с разными ОМОНами и СОБРами. Но с теми, кто их посылает на задания, мы дружим.

— Дальше! — потребовал старик.

— Неплохие связи налажены с некоторыми сотрудниками ФСБ, особенно в её центральном аппарате и на местах в провинции. В СВР есть несколько знакомых, налажен хороший контакт с МИДом и Министерством обороны. Кремль, правительство и Государственная Дума тоже не остались без наших людей. Но даже три-четыре года назад работать было легче, а если точнее, то как-то приятнее, что ли!

— Это почему же? — удивился Матвей Борисович. — Как брали наши подачки, так и сейчас берут.

— Не скажите, Матвей Борисович! — возразил Полковник. — Конечно, эти хапуги и раньше пухлыми конвертами не брезговали, но они себя и нас успокаивали тем, что борются против «красно-коричневой чумы». А сейчас просто: руку протянул, конверт с деньгами или банковской карточкой взял, выслушал наказ и без слов пошел выполнять. Как «взяткобрательная» машина какая-то, а не государственные чиновники, — пошутил Котов.

— Пусть берут, и чем больше, тем лучше — мы от этого не обеднеем. Вы сказали, что в МВД, ФСБ и Министерстве обороны у вас есть наши люди.

— Да, — подтвердил Полковник.

— Меня в данной ситуации интересует уголовный розыск МВД, антитеррористический центр ФСБ, и ГРУ Генерального штаба Министерства обороны.

— В настоящее время в уголовном розыске у нас очень мало людей. Сыщики и оперативники в основном старой закалки — нам с ними работать трудно. От тех, кто уж больно нас тревожит, приходится избавляться…

— Что, опять мокрые дела? — прервал его Суздальский.

— Не без этого, но только в крайних случаях. А в основном с ними по нашей просьбе борется их же начальство, и не без успеха. Вон сколько стоящих сыскарей по разным частным конторам сидят! А на их места мы загодя подбираем нужных людей. К тому же в следующем году состоится первый выпуск офицеров МВД, среди которых и наши «выпускники». Так что в «милицейском» отношении мы охватим всю страну. Кроме того, для более тесной работы и координации действий в будущем подобный контингент заканчивает учебу и в странах ближнего зарубежья.

— Хорошо! Дальше!

— АТЦ, или антитеррористический центр. Здесь дела наши хуже. Туда идет жесткий отбор и в основном по рекомендациям товарищей, которые уже служат в АТЦ. Была одна попытка завербовать их сотрудника, но с треском провалилась. Пришлось нашего человека до времени убирать за границу.

— Тогда нужно его разогнать. Продумайте следующий план: по указанию руководства страны АТЦ проводит ряд операций и проваливает их. Тогда фээсбэшное начальство приходит к выводу, что такой центр в рамках нашей страны не нужен, и благополучно его сокращает. Только до этого нужно побеспокоиться о двух вещах. Во-первых, нужно знать состав этого АТЦ, чтобы контролировать их после разгона центра, и, во-вторых, самое главное, к тому времени в высшем руководстве ФСБ должны быть наши люди. Продолжим!

— Принцип работы с людьми из СВР практически тот же самый, что и с МВД. Их набирают в основном из студентов. Мы готовим нашу молодежь к работе в этой службе. Уже были первые предложения оттуда. Я думаю, что результаты будут неплохими.

— А как обстоят дела с ГРУ Генерального штаба? — поинтересовался Суздальский.

— Тут нам нечем похвастаться. Система отбора в ГРУ своеобразная: никто из офицеров, окончивших военное училище, не знает, возьмут его для службы в Главном разведывательном управлении или нет.

— Ну, ГРУ — не АТЦ, так просто разогнать его не удастся. Что мы можем в этом случае предпринять? — спросил Матвей Борисович.

— Наши аналитики просчитали несколько вариантов и пришли к следующим выводам. Во-первых, с расцветом демократии в систему ГРУ начали пролезать по обыкновенному блату или телефонному праву. Даже отпрыски министра обороны и бывшего командующего «Золотой» группой войск учились в их заведениях, но сын министра оказался настолько тупым, что даже блат не помог — в шею вытурили, но диплом их вуза он все-таки получил. А сынок второго неплохо отучился и даже имел хорошие характеристики по работе.

— Вот-вот, это направление очень даже перспективное. Попробуйте через управление кадров Министерства обороны узнать, кто из сынков нынешних нуворишей учится в академии, и поработайте с ними, на любого найдется компромат, — засмеялся Суздальский. — Что там за следующий вывод ваших аналитиков?

— Во-вторых, нужно попытаться через «верхнюю» власть, — Полковник ткнул пальцем в потолок, — попробовать объединить СВР с ГРУ, да так, чтобы ГРУ стало рядовым управлением в системе СВР. Вот тогда-то…

— Хорошее предложение. Подумаем и над ним. Дальше!

— В-третьих, надо бороться за права человека, — улыбаясь во весь рот, сказал Котов.

— Не понял! При чем здесь права человека? — удивился Суздальский.

— Ну как же! ГРУ нарушает права человека. Каждый офицер волен выбрать себе место дальнейшего своего образования, а ГРУ ущемляет эти права. Мы должны в защиту прав наших российских офицеров попытаться сделать этот набор не по личному отбору представителей, а по рапорту, как в других нормальных академиях.

— А уж через наших людей в Министерстве обороны, — продолжил мысль Матвей Борисович, — естественно, по звонку свыше, те, кто нам будет нужен, тот и попадет в их учебные заведения. Но для меня этого мало. Свяжитесь со Славиком из Центрального банка. Пусть он проконтролирует, чтобы бюджетные средства на статьи Министерства обороны, особенно в валюте, не поступали вообще или поступали с большим опозданием. Пусть офицеры уходят с этой службы, а уж с «блатными» и сынками военной номенклатуры мы как-нибудь сами разберемся. Не могу простить им моего «золотого» транспорта.

Матвей Борисович нажал кнопку, и из тени кабинета появился дежурный телохранитель с лекарством на подносе. В последнее время хозяин вызывал его все чаще.

 

Глава 84

Михайлов отложил прочитанный документ. Ему стало ясно, почему старик Отто Кречмер приехал в Трабзон — он хотел отдать последние почести своим товарищам, которые, возможно, служили на этой подводной лодке. Эта субмарина была символом его геройской молодости — ас подводной войны номер один в мире.

Стало понятно присутствие немцев на подводном корабле. Выяснив принадлежность, а главное — предназначение лодки, они обследовали внутренние отсеки и вызвали главного специалиста по подводному флоту Третьего Рейха Кречмера.

Осталось выяснить интерес к этой лодке американцев и русских, но скорее всего этого в документах нет.

Другой документ представлял собой копию разведывательной сводки о составе военно-морских сил некоторых латиноамериканских государств. В разделе «подводные лодки» государств Южной Америки, имеющих выход к Тихому и Атлантическому океанам, стояло количество субмарин, а старой перьевой ручкой было проставлено количество подводных кораблей, сокращение «нем» и число, написанное римскими цифрами.

Михайлов догадался, что означали цифры и сокращения. В документе указывалось, что некоторые государства после второй мировой войны, — а документ был датирован 1948 годом, — получили на вооружение своих военно-морских сил немецкие подводные лодки. И, судя по римским цифрам, о которых рассказывал военный атташе Голубев, эти лодки были последними, построенными на германских верфях в конце войны.

Последний документ представлял собой докладную записку начальника краевого управления государственной безопасности на имя министра безопасности страны.

«Секретно

Начальник управления государственной безопасности Приморского края генерал-лейтенант…

экземпляр единственный

5 июля 1948 года».

Министру безопасности СССР

генералу армии товарищу Абакумову

В ходе проведенного расследования по делу гибели сухогруза «Г. Котовский», приписанного к Приморскому пароходству, установлено следующее:

15.6.1948 года пароход «Г. Котовский» с грузом военной техники, полученной Советским Союзом в годы Великой Отечественной войны по договору о ленд-лизе и предназначенной для сдачи согласно этому договору правительству США, следовал через Тихий океан в точку встречи с кораблями конвоя военно-морских сил Соединенных Штатов.

По распоряжению командующего Тихоокеанского флота для сопровождения сухогруза были выделены эскадренный миноносец «Стерегущий» и рейдовый тральщик РЩ-51. Конвой предназначался для снятия и уничтожения возможных минных препятствий и отдельных мин, сорванных с якорей. Кроме того, «Стерегущему» были поставлены специальные задачи начальником разведки флота.

Вечером 16 июня в указанной точке конвой оставил сухогруз, и тот продолжил плавание самостоятельно. В 0.50 17 июня он повстречался с американским судном «Блэк Стар» («Черная звезда»), которое также занималось возвращением американской военной техники по ленд-лизу. Капитаны обоих кораблей обменялись сигналами распознавания и поприветствовали друг друга.

«Блек Стар» должен был выйти к месту встречи со «Стерегущим» в 5.00 17 июня, но не прибыл. Выполняя мою задачу по контрразведывательному обеспечению, то есть недопущению ведения разведки с кораблей американского торгового флота прибрежной зоны и портов тихоокеанского побережья Советского Союза, командир эсминца «Стерегущий» организовал поиск в районе встречи, но ничего не обнаружил. О результатах поиска командир доложил в штаб Тихоокеанского флота и получил команду находиться в этом районе до встречи с «Г. Котовским».

В 12.30 17 июня радисты со «Стерегущего» перехватили сигнал бедствия, посланный капитаном «Г. Котовского», и эсминец на полных парах пошел в район кораблекрушения.

В район бедствия наш эсминец подошел вместе с американским сторожевым кораблем береговой охраны «Теннеси». Оставшиеся в живых моряки с «Г. Котовского» были подняты на борт нашего эсминца. В контакт с американскими моряками, по заявлению офицера военной контрразведки, находившегося на «Стерегущем» под видом представителя штаба флота, они не входили.

Из команды в семнадцать человек было спасено всего пять. В результате поиска других членов экипажа обнаружено не было. Американский сторожевик «Теннеси» предложил свою помощь, но командир эсминца вежливо её отклонил.

Затем командир «Стерегущего» проинформировал американцев о том, что их пароход «Блэк Стар» на место встречи не прибыл и на радиопозывные не отвечает. Командир «Теннеси» также выразил обеспокоенность молчанием «Блэк Стар» и добавил, что, по информации береговых служб наблюдения США, был зафиксирован взрыв в районе места встречи «Стерегущего» и «Блэк Стар», поэтому американский сторожевик и был направлен в тот район, но потом также перехватил сигналы бедствия с советского сухогруза и направился для оказания помощи.

После этих переговоров «Теннеси» убыл на поиски «Блэк Стар».

В кают-компании эсминца офицер военной контрразведки проводил первичный допрос спасенных моряков. В их числе оказались капитан сухогруза «Г. Котовский» и его помощник по политической части, которые в момент гибели корабля находились вместе с рулевым и вахтенным на капитанском мостике.

Докладываю краткое изложение их показаний.

После расставания с американским сухогрузом «Блэк Стар» и сообщения в свое пароходство об этой встрече, «Г. Котовский» экономичным ходом продолжал следовать по своему маршруту. Погода стояла хорошая, волнение было минимальным, видимость — до горизонта. Команде был разрешен отдых.

На капитанском мостике находились капитан, старший помощник, помполит, рулевой, сигнальщик и вахтенный. В это же время боцман и два матроса проверяли крепление автомобилей, расположенных на верхней открытой палубе корабля. Остальная команда находилась либо на вахте, либо отдыхала.

В 12.22 сигнальщик заметил в десятке кабельтовых какие-то всплески и фонтанчики воды с южного направления. Старший помощник капитана (во время прошедшей войны служил командиром торпедного катера на Северном флоте) сказал, что это похоже на след от торпеды. Через несколько секунд траверсный след торпеды был уже явно виден, капитан включил сигнал тревоги и переложил руль. Однако было уже поздно. Торпеда попала точно по центру корпуса сухогруза и практически разломила его пополам.

Силой взрыва всех, кто находился на мостике, выбросило за борт. Радист «Г. Котовского» в этот катастрофический момент передал сигналы бедствия и координаты своего корабля, но погиб вместе с ним.

Сухогруз «Г. Котовский» затонул в 12.36. Время гибели корабля отметили боцман и капитан. По словам боцмана, в воде оказались человек десять: одна группа в пять человек, — которых подобрал «Стерегущий», — и другая — метрах в ста пятидесяти от первой. Группы были отделены несколькими десятками плавающих в воде бочек.

В 12.48 возле второй группы всплыла неизвестная подводная лодка: на ней не было ни знаков распознавания, ни флага национальной принадлежности. Помощник капитана сухогруза ранее обучался в художественной школе и по просьбе нашего контрразведчика изобразил лодку на бумаге.

Командир «Стерегущего» идентифицировал неизвестную субмарину как подводную лодку фашистской Германии конца Великой Отечественной войны. Кроме того, за рубкой лодки находилась специальная пристройка, предположительно, для гидросамолета.

По мнению боцмана и помощника по политической части сухогруза (остальные спасенные имели различной степени контузии), лодка подняла на борт вторую группу уцелевших после гибели «Г. Котовского» моряков. Затем послышался звук сирены, и субмарина погрузилась в море. Через несколько часов к оставшимся в воде людям подошли «Стерегущий» и «Теннеси».

Как только была получена предварительная информация о неизвестной подводной лодке, командир эсминца принял необходимые меры предосторожности и начал патрулировать район. По указанию штаба флота он проинформировал об этом инциденте командира американского сторожевого корабля «Теннеси». Тот передал, что при подходе к месту гибели «Г. Котовского» его гидроакустики слышали шумы винтов подводной лодки, но классифицировать их не могли, так как обучались распознавать в основном японские и русские субмарины. Проходивший мимо «Теннеси» испанский лесовоз с грузом древесины ничего подозрительного не заметил.

При обсуждении данных фактов командование Тихоокеанского флота сходится во мнении, что эта подводная лодка состоит на вооружении одного из реакционных режимов стран Южно-Тихоокеанского региона и по указанию руководства совершает пиратские нападения на советские корабли гражданского флота. По мнению начальника разведывательного отдела флота, данная субмарина немецкого производства могла быть захвачена в качестве трофея и передана такому государству. Версия о действиях экипажа лодки в качестве средства вооруженной борьбы типа «Вервольф» («Оборотень») наподобие действующих в настоящее время против Группы советских оккупационных войск в Германии бандформирований полностью исключается, так как для обеспечения функционирования подводного корабля необходимы определенные материальные средства и береговая инфраструктура.

За период с 1946 по 1948 год Приморское и Камчатское пароходства потеряли при невыясненных обстоятельствах семь сухогрузов, один малый танкер и два траулера. При этом военные корабли нападениям не подвергались.

Случай с сухогрузом «Г. Котовский» был первым, при котором остались свидетели нападения неизвестной подводной лодки.

Как представляется, в течение ночи с 16 на 17 июня и первой половине 17 июня неизвестной субмариной были потоплены советский сухогруз «Г. Котовский» и американский «Блэк Стар». При этом несколько членов экипажа советского судна, по всей видимости, были взяты в плен на борт лодки. Все организованные поиски лодки и членов экипажа результатов не дали.

Пять человек экипажа погибшего сухогруза временно, до выяснения всех обстоятельств, содержатся отдельно друг от друга в следственном управлении краевого управления государственной безопасности.

Приложения:

1. Эскиз подводной лодки, которая якобы торпедировала сухогруз «Г. Котовский», выполненный по указанию офицера военной контрразведки помощником капитана судна по политической части.

2. Копия из журнала «Морской сборник» с силуэтами и характеристиками немецких подводных лодок.

На документе в углу рукой Абакумова толстым карандашом была начертана резолюция:

«Тов…

1) За подобный бред объявляю вам выговор.

2) Война давно закончилась. Вместо того чтобы покрывать происки врагов Советской власти, вредителей и саботажников несуществующими немецкими подлодками, вытрясите из капитана и прочих, кто с ним остался, правду о том, каким образом они уничтожили советский корабль и кто им в этом помогал».

Внизу стояла размашистая роспись министра безопасности СССР.

Михайлову стало понятно, почему Голубев дал ему ознакомиться с этим документом: это было подтверждение того, что какие-то, предположительно немецкие, подводные лодки продолжали действовать на морских и океан-ских коммуникациях, и страдали от этого не только американские, — о чем имелись документальные подтверждения у Сергея, — но и советские корабли.

«Если бы, — подумал про себя дипломат, — в то время, ещё в сороковые годы, наше руководство реально восприняло тот факт, что немцы спрятали и замаскировали свои силы, распределив их по флотам и армиям самых реакционных режимов, то обстановка в мире могла быть совершенно иной; ведь практически все режимы Латинской Америки были поставлены американцами, следовательно, они знали, откуда взялись во флоте небольшой слаборазвитой страны подводные лодки. Надо будет переговорить об этом с Голубевым и Богуславским, — если, конечно, у нас получится такой разговор, — и уточнить, как эти случаи могут быть связаны с субмариной из Трабзона.»

 

Глава 85

Виктор Перевалов снова зашел в кабинет следователя.

— Ну-с, молодой человек, давайте поговорим более обстоятельно, сказал Ткачук. — Вы нам сейчас должны рассказать все, что знаете о Марии и Юрии Николаевиче Калашниковых.

— Конечно, конечно, — с готовностью ответил Перевалов. — О взаимоотношениях Марии и Юрия Николаевича я могу рассказывать только со слов самой Марии — вы должны меня понять!

— Да, я вас понимаю, вы не волнуйтесь и рассказывайте. Если будут какие-то неясности, я буду задавать уточняющие вопросы. Хорошо?

— Да. История эта началась года полтора назад. Мария тогда ещё училась в детдоме. Туда она попала после смерти отца, вернее, не отца, а человека, который её удочерил. Ее отец, Демидов, хотя и числился в советское время в каком-то научно-исследовательском институте, был очень богатым человеком. Это стало ясно после «победы нашей демократии», — тем более было странным, что старик Демидов в своем завещании распорядился после своей смерти, если дочка ещё не закончит среднюю школу, отправить её в детский дом и даже указал, какой.

Душеприказчиком он назначил своего старого друга Геннадия Моисеевича Кирзнера, адвоката, который был в таком же возрасте, что и Демидов. Когда Мария закончила школу, Геннадий Моисеевич лично приехал за ней в детдом и привез на квартиру Демидовых, которую бережно охранял все это время. В квартире все было, как и при жизни старика.

Кирзнер объявил Марии волю её отца и сказал, что первое условие завещания девушка выполнила хорошо.

— А какое это первое условие? — спросил Ткачук.

— Со слов Марии я понял, что во время её учебы и жизни в детдоме она не должна была встать на скользкую дорожку — знаете, там рано узнают, что такое пьянство, наркомания, проституция и тому подобное. Но в этом детдоме эти грехи или преступления, как хотите их называйте, не были распространены, поэтому-то, я так думаю, старик Демидов и отправил девочку туда.

Далее адвокат Кирзнер сказал Марии, что вторым условием завещания является её замужество до определенного срока. Если она выйдет замуж после указанного в завещании срока, то ей будет назначен лишь определенный процент с оборота причитающегося ей капитала, а всем капиталом будет распоряжаться все тот же Кирзнер.

— Ну, прямо как в оперетте или в фильме «Принцесса цирка», — вставил реплику Кононенко.

Перевалов сделал вид, что не заметил сарказма в словах капитана, и продолжал:

— Но Кирзнер оказался порядочным человеком и постоянно торопил Марию с решением этого вопроса. Когда срок, отведенный Демидовым, уже подходил к концу, он буквально свел Марию с Юрием Николаевичем Калашниковым и чуть ли не силой выдал за него замуж. Свадьба была шикарная.

Мария не была счастлива в браке, хотя старалась делать все для семейного благополучия. Может, действительно, у молодоженов и была любовь в первые недели, но потом Кирзнер вызвал Юрия Николаевича к себе и огласил завещание полностью, согласно которому Калашникову отводилась роль иждивенца. Даже в случае смерти Марии он не имел права пользоваться её имуществом и денежными средствами, а мог только довольствоваться пожизненной пенсией. В случае смерти Марии создавался попечительский совет, и все имущество и деньги передавались нескольким детским домам, за распределением средств которых следил бы Кирзнер и его адвокатская контора.

Где и с кем работал Юрий Николаевич Калашников, я не знаю. Не знала об этом и Мария, видимо, муж не считал нужным посвящать её в это. Она ежемесячно выделяла мужу через того же Кирзнера определенные суммы, но со временем они стали для него слишком маленькими: он пристрастился к азартным играм.

Однажды он вернулся домой избитый и оборванный. Оказалось, что с ним расквитались за неоплаченные карточные долги. Мария каким-то образом уговорила адвоката, и тот выдал необходимую для погашения части долга сумму, другую часть Юрий Николаевич обязался выплачивать кредиторам ежемесячно из сумм, выдаваемых ему Кирзнером. Жене он дал слово, что больше никогда в карты играть не будет.

К его чести, слово свое он сдержал: видимо, страх после побоев и унижение перед Кирзнером сделали свое дело.

Но Калашников вошел во вкус и узнал власть денег, они становились нужны ему все в больших количествах. Сам он зарабатывал хорошо. Чем он занимался, не знал никто. В своем кабинете он работал допоздна, а разговоры с женой вел только о деньгах. Мария рассказывала, что глаза у Юрия Николаевича, когда он говорил на эти темы, как будто становились зелеными со знаком доллара посередине. В такие минуты он говорил, что нашел золотую жилу и скоро станет богатым человеком. И тогда отпустит Марию.

— Что значит «отпустит»? — спросил Ткачук.

— Согласно завещанию Мария сама не могла расторгнуть брак. Только в случае, если муж сам уходил от нее, она продолжала пользоваться всем достоянием Демидова. Однажды Мария спросила мужа, сколько он хочет получить за развод с ней. Он назвал очень большую сумму, но Мария взяла с него расписку, что при получении данной суммы Юрий Николаевич Калашников обязуется подписать документы по бракоразводному процессу. И Мария стала собирать эти деньги.

Вы, конечно, понимаете, что идея развода с мужем у неё появилась после нашей встречи. Мы полюбили друг друга и стали тайно встречаться. Но Кирзнер как-то выследил нас, вызвал меня и строго предупредил, что не допустит развала семьи.

— Выходит, адвокат Кирзнер не знал о сделке, которую заключили Мария и Юрий Николаевич.

— Выходит, что так. Но однажды у Марии пропали старинные драгоценности. Она обратилась к мужу. Тот сказал, что в глаза их не видел и не знает, что с ними случилось, и предположил, что их могли похитить её друзья — Марина и Денис.

— Вы знаете их?

— Дениса ни разу не видел, а Марину пару раз, и то мельком — красивая рыжеволосая девушка. Мария как-то говорила, что она была её лучшей подругой в детском доме. Появилась Марина в детдоме за год до окончания школы. О себе никому, включая и Марию, ничего не рассказывала. По словам Марии, та приехала к ней в каких-то обносках: старых джинсах и заношенной пуховой куртке. Мария её тайком приодела — боялась не столько укоров мужа, сколько гнева Кирзнера. Но тот отнесся к этому положительно, так как Мария рассказала, что эта девушка однажды спасла её от приставаний пьяного воспитателя детского дома. После окончания школы Марина в течение года искала своего пропавшего брата, но, где и как, никому не рассказывала.

Брат её, Денис, нашелся только недавно и чисто случайно. Как конкретно, никто не знает.

Так вот, о пропавших драгоценностях. Мария рассказала Марине, та, естественно, Денису. Вдвоем они пришли домой к Марии, когда Юрий Николаевич был на работе, поговорили о чем-то втроем, и Денис дал честное слово, что они с сестрой не брали этих украшений. Кроме того, он сказал, что по своим каналам попробует их отыскать. Через неделю они опять вдвоем пришли к Марии и принесли доказательство своей непричастности к пропаже.

— И что же это было за доказательство? — не вытерпел Малышонок.

— Как сказала Мария, это была копия залоговой расписки Калашникова Юрия Николаевича в один из банков столицы на крупную сумму в иностранной валюте. В расписке были указаны все его паспортные данные. Мария съездила в этот банк, и сама убедилась в нечестности мужа. Поэтому она и твердила, что Денис не виновен. Еще через несколько дней брат Марины принес ей выкупленные им украшения и чек с суммой выкупа.

Подобные случаи пропаж драгоценностей повторялись ещё пару раз. И каждый раз Юрий Николаевич сваливал всю вину на Марину и её брата. Мария же их защищала и говорила, что необходимо искать вора в другом месте, но муж стоял на своем.

А совсем недавно, где-то месяц назад, Юрий Николаевич заявил, что готов дать Марии развод на оговоренных ранее условиях. Мария сказала, что ещё не до конца собрала необходимую сумму. Муж согласился взять то, что было собрано, а недостающую сумму — её драгоценностями. Мария сказала, что вместо драгоценностей она отдаст ему более ценные вещи. Тот согласился. В качестве посредника решили пригласить Кирзнера. Тот в это время болел и прислал сотрудника из своей конторы.

Когда они собрались втроем, Мария показала расписку Калашникова, где излагались условия расторжения брака. Адвокат, присланный Кирзнером, тут же оформил все документы на развод для ЗАГСа и предупредил, что развод по закону наступит только через месяц. Он дал подписать эти документы Марии и Юрию Николаевичу, заверил их подписи и поставил печать конторы. Затем адвокат предложил Марии выполнить свою часть договора, то есть вручить заранее оговоренную сумму.

Мария ушла в спальню и из своего личного сейфа, о существовании которого, как оказалось позже, не знал её муж, принесла чемоданчик-дипломат, раскрыла его и высыпала содержимое на стол. Адвокат с Калашниковым стали пересчитывать пачки денег. Оказалось, что их немного больше половины суммы, указанной в договоре, но драгоценностей никаких не было. Тогда Мария выложила на стол банковские расписки на драгоценности, общая стоимость которых и составляла недостающую часть суммы по договору.

Юрий Николаевич побледнел и стал лепетать что-то о подлоге, что его хотели оклеветать и тому подобное. Тогда Мария в присутствии адвоката написала заявление в милицию о пропаже драгоценностей и попросила того передать заявление по назначению. Только после этого Юрий Николаевич во всем признался. Он просил прощения, но прощен не был, хотя заявление в милицию Мария порвала. После этой сцены адвокат предупредил их обоих, что до решения суда они являются мужем и женой и обязаны этот месяц жить согласно этому статусу. Затем попрощался и удалился.

Мария же собрала со стола все деньги, сложила их обратно в дипломат и отдала уже почти бывшему мужу, а с него взяла слово, что этот месяц для всех окружающих они будут жить, что называется, душа в душу и никаких поводов для сплетен и слухов давать не будут. В этот же вечер они отправились вместе в Большой театр на премьеру.

— Вот и все, что я знаю, — закончил свой рассказ Перевалов.

Ткачук сделал какие-то пометки в своем блокноте и сказал:

— Значит, вы думаете, что Мария погибла от рук своего мужа?

— Конечно! — прижав руку к груди, Виктор немного привстал со стула. Только он мог это сделать, ведь заявление в милицию Мария порвала и банковских закладных у неё уже не было. Вот он и…

— Ничего он не сделал, молодой человек. До того, как Марию выбросили из окна, Юрий Николаевич Калашников был уже мертв — убит выстрелом в голову.

Открыв рот от удивления, Виктор мешком осел обратно на стул.

 

Глава 86

Минут двадцать Суздальский сидел без движения, прикрыв глаза, необходимо было, чтобы лекарство подействовало и завело дряхлеющий механизм старческого тела.

Когда Матвей Борисович открыл глаза, Котов увидел в них блеск и силу скрытой внутренней энергии.

— Вызовите, пожалуйста, Поляковского — пора и ему свой хлеб отработать, — негромко приказал Суздальский.

Юрий Владимирович Поляковский вошел в кабинет с гордо поднятой головой. Это был пункт его имиджа, известный всем в его среде, но в этом кабинете был явно неуместен, поскольку довольно известный в России писатель прекрасно понимал, из чьих рук все эти годы он кормился.

Юра рос скромным мальчиком в провинциальной семье рабочего одного из заводов оборонной промышленности. Когда у него проявился писательский талант, никто ни в семье, ни в школе, ни в комсомоле поддержать его не смог. Не потому что не хотели, просто не могли этого понять.

Так и остался бы он в своем городишке, если бы лет 15 назад дела не привели сюда Матвея Борисовича. Приехал он туда по очень важной причине: в больнице лежал его друг, товарищ и сослуживец, как по открытой для всех, явной, так и по тайной, никому не известной жизни Остап Семенович Кучеренко. Этот друг был его напарник ещё с войны, командир агентурной группы дальнего действия, по документам абвера — агент М-907.

Кучеренко умирал. Конечно, никто из врачей ему об этом не говорил, но он и сам это знал. Поэтому и вызвал условным сигналом Суздальского, чтобы передать ему всех своих людей и связи. Об этом они договорились давно, когда делили «сферы влияния». Остап Семенович отвечал за науку, культуру, образование и идеологию. И он хорошо справлялся с этой работой. Никто не знает, сколько он приложил усилий, сколько вложил денег, сколько влил спиртного в бездонные глотки советских чиновников, чтобы закрыть самые перспективные направления в науке, технике, образовании и, наоборот, поддержать тупиковые, ненужные и даже вредные проекты. Последней его крупной удачей был проект поворота стока сибирских рек на юг, в результате чего государство в условиях спада экономики потратило на его разработку и организацию подготовительных работ сумму, равную приблизительно двум годовым государственным бюджетам. А чего стоил проект создания избыточного давления в нефтяных пластах в средней полосе России с применением серии подземных ядерных взрывов для якобы значительного увеличения добычи нефти, в результате чего под областями с миллионным населением оказались огромные пустоты? Правда, в этом случае М-907 впервые после войны пришлось нанять через Суздальского уголовную братию, чтобы отправить на тот свет нескольких «неподдающихся» на уговоры ученых. А во сколько обошелся стране БАМ… Можно называть ещё многие и многие операции, которые М-907 провел уже после войны.

Отвечал он и за культуру. Хрущевская оттепель помогла ему определить перспективные направления работы, но строгий контроль за творческой интеллигенцией со стороны КГБ сильно мешал. Однако Остап Семенович преуспел и на этом поприще: несколько созданных самиздатовских подпольных типографий, налаженные контакты с управлением культуры ЦРУ, БНД (разведывательная служба ФРГ), СИС (разведывательная служба Великобритании), поставки оттуда клише и текстов и распространение готовых изданий.

Кучеренко готовил и писателей: подыскивал способных молодых людей, особенно из тех, кого маститые старались задвинуть куда-нибудь подальше. Вот так, случайно, среди студентов областного политехнического института он нашел юное дарование в лице Юры Поляковского. Пока тот учился, Остап Семенович его подкармливал, но до поры до времени держал в тени.

Однажды в политехнический институт приехала высокопоставленная комиссия из ЦК партии, в которой были представители отдела культуры. Они-то якобы и заметили писательские задатки у студента Поляковского, забрали его работы в Москву для консультации в Союзе писателей, а через полгода Юра был переведен в столичный литературный институт.

Благодаря кому Поляковский попал в столицу, он знал. Задолго до приезда комиссии в их городок с ним начал вести подготовительную работу М-907. В случае принятия предложения Кучеренко Юре были обещаны замечательные перспективы, которые впоследствии, как по волшебству, и осуществлялись. Когда Юрий Владимирович уже печатался в союзных издательствах, ему второй раз наглядно показали, что его ждет, если он отступит от сотрудничества с Остапом Семеновичем, — его почти год нигде не хотели печатать, а сам он влачил полунищее существование в коммунальной квартире.

Тогда, в больнице, Кучеренко передал Суздальскому опеку над молодым и подающим большие надежды писателем Поляковским.

За время, прошедшее со дня знакомства Суздальского и Поляковского, Матвей Борисович не докучал писателю своими просьбами. Юрий Владимирович выполнил всего пару поручений, которые, впрочем, были связаны с его литературной и депутатской деятельностью.

Суздальский как кадровый офицер прекрасно понимал, что военную верхушку никакими разоблачениями скомпрометировать невозможно. А вот если нанести удар по солдатам, сержантам и младшим офицерам, то, возможно, удастся дискредитировать армию в глазах народа. Потом уже можно будет заявлять о сокращении армии в целях улучшения благосостояния её оставшейся части.

Юрий Владимирович хорошо справился с этой работой.

Но наиболее деликатное дело выполнил Поляковский в связи с так называемой «оппозицией генералов», когда образовались две группы офицеров, возглавляемые авторитетными в армии лицами: одна, действующая официально в составе парламента, другая — из состава уволенных в запас офицеров и генералов. Вся подготовительная работа ложилась на плечи молодого писателя, и он с ней справился. А вот Матвею Борисовичу пришлось усмирять эти группы, прибегнув к помощи своих людей в спецслужбах.

Сейчас же Поляковский должен был действовать в целях обеспечения безопасности жизни Суздальского.

— Здравствуй, дорогой! Проходи, Юрий Владимирович, присаживайся! Чувствуй себя как дома, — поприветствовал вошедшего хозяин кабинета.

— Нет, Матвей Борисович, чувствовать себя как дома я могу только у себя дома, извините за каламбур, — ответил писатель.

— Не скажи, Юрий Владимирович. После меня кому-то надо будет занять мое место. Вот я и подумываю о тебе и о моем начальнике безопасности вдвоем вы достойно сможете управлять всем моим хозяйством, как я когда-то управлял с покойным Остапом Семеновичем. Или ты, Юра, забыл своего благодетеля?

— Нет, не забыл. И прекрасно знаю, что за все в этом мире приходится платить. Я согласен с этим и по мере моих сил и возможностей плачу.

— А когда займешь мое кресло, у тебя будут огромные возможности. Остап Семенович Кучеренко в свое время помогал одному человеку и довел его аж до президентского кресла. Ну хорошо! Воспоминания пока оставим, а сейчас у меня к тебе дело и очень важное, от выполнения которого зависит не только моя судьба и жизнь, но и ваша с Вадимом Олеговичем.

Поляковский, поначалу удобно расположившись в кресле напротив старика, выпрямился и приготовился слушать.

— Все детали предстоящей операции обсудишь с Вадимом Олеговичем, продолжил старик. — Я лишь обрисую тебе суть. Ты читал последние публикации в газетах и журналах об архивах Третьего Рейха?

— В общем… да, но что конкретно вы имеете в виду?

— Значит, не читал. Не буду пересказывать, скажу только, что эти статьи, вернее эти архивы, кое-кого могут зацепить и очень крепко. И этим «кое-кто» может оказаться твой наставник, Остап Семенович Кучеренко, который фигурирует в некоторых документах упомянутых архивов.

— Я не пойму, что вы от меня хотите?

— Чтобы ты помог. Оказалось, что многие знающие об этих архивах люди сейчас живут и работают в ближнем зарубежье, с ними надо встретиться, расположить их к себе, поговорить… и, естественно, получить от них информацию об архивах, а ещё лучше — доступ к ним. У меня ещё недостаточно пороха, чтобы сделать хороший залп по этим людям. Но мы его сделаем, если ты поможешь.

— Я готов вам помочь, но не знаю… — начал было Поляковский.

— Я знаю, что это все не по тебе. Но знаю также, что ты не хочешь, чтобы в этих архивах нашли имя Кучеренко и его послужной список, проследили всю цепочку его жизни и вышли на тебя.

— Что я должен сделать, Матвей Борисович?

— В одной из республик ближнего зарубежья в нашем посольстве работает молодой дипломат. Мы установили, что он контактирует с тем человеком, который имеет на руках эти архивные документы или их копии. Конечно, я не надеюсь, что он тебе признается в этом, но мне важно знать о всех его контактах. А оперативное наблюдение за ним не приносит желаемых результатов. Через этого дипломата обладатель архива уже начал действовать, — Суздальский вытащил из ящика стола документ, где была указана его настоящая фамилия. — Вот, мы нашли у дипломата этот документ, и в нем настоящая фамилия Кучеренко, — соврал Матвей Борисович. — Взгляни! Она подчеркнута явно не в сороковых годах — это видно даже на копии. А попутно соберешь материал для своего нового романа. Мы, конечно, во всем тебе поможем.

— Мое задание ограничивается только этой страной ближнего зарубежья или придется переезжать в другие государства?

— Все возможно. Через Вадима Олеговича получишь дипломатический паспорт — по нему ты будешь советником министра иностранных дел. А дел у нашей страны в каждом государстве хватает!

— Хорошо, когда я должен выехать? — спросил Юрий Владимирович.

— Через недельку Вадим Олегович сделает паспорт, а ещё через одну можно собираться в дорогу.

— А…

— Все расходы, естественно, — предупредил вопрос Матвей Борисович, — я беру на себя, а гонорар за это дело переведу, как обычно, на твой счет в банк Швейцарии. Договорились?

— Договорились. С кем я там могу контактировать?

— Об этом тебе расскажет Вадим Олегович перед отъездом. Сейчас предлагаю по рюмке чая, если никто не возражает, — предложил Суздальский, и из темноты появился охранник с подносом, на котором стояли графинчик с коньяком и три бокала.

 

Глава 87

Сияющий лейтенант Малышонок без стука ворвался в кабинет Кононенко. За ним, уже переняв манеру работы молодого оперативника, так же бесцеремонно вбежали два стажера.

— Товарищ капитан, послушайте моих ребят! — Уже «мои ребята»! отметил Кононенко. — Опрашивая людей у этого злополучного дома, они раскопали кое-что интересное.

— Что же?

— Значит, так, — не дав раскрыть рта ни одному из стажеров, продолжил Малыш. — Докладываю вкратце: все процессуальные действия отработаны, — я проверял, — так что их можно опустить. За минуту до того, как девушка выпала из окна, в соседнем доме под аркой произошло дорожно-транспортное происшествие: одна машина, чьи хозяева — муж и жена — сейчас ждут в коридоре, при выезде ударила другую медленно проезжавшую машину. Эта семейная пара хорошо рассмотрела водителя автомобиля, так как жена считает его виновным в происшествии.

— Ну и каким боком это ДТП можно прилепить к нашему делу?

— Хотя вина явно лежит на семейной паре, потерпевший только накричал на них. Без всяких разборок отъехал от места аварии, забрал трех молодых людей и уехал.

— Виновные, естественно, быстро ретировались с места происшествия, продолжил мысль Малыша капитан, — хотя не исключаю, что именно жена хозяина машины запомнила номер пострадавшего автомобиля. А также они видели в руках тех молодых людей сумки спортивного типа или чемоданы. Верно?

— Здесь маленькая неувязочка получается: эти трое сели в машину без какого-либо багажа. А в остальном — все, как вы говорите. — Стажеры дружно закивали головами, давая понять, что им к сказанному добавить нечего.

— Ну хорошо! Давайте ваших свидетелей!

Один из стажеров встал и пригласил ожидавших.

В кабинет вошла довольно пожилая супружеская чета.

Это была комичная пара. Он нервно мял в руке шляпу, стараясь держаться позади жены, которая возвышалась над ним, как башня. Его лысая голова блестела от пота. Казалось, он принадлежал к числу тех безвольных натур, которыми всегда помыкают и которые живут в вечном страхе сделать что-нибудь не так или не вовремя.

Женщина была полная краснощекая, с маленькими жесткими глазками и выступающим подбородком. Сразу было видно — глава семьи.

Кононенко жестом пригласил их присесть. Коротко разъяснив им цель и порядок снятия свидетельских показаний, он включил магнитофон и задал первый вопрос:

— Представьтесь, пожалуйста, — обратился он сначала к женщине.

— Аделаида Фридриховна, — ответила та.

— Говори правильно, — встрял её муж, — они же по паспорту проверять будут.

— Я и говорю, — бросив осуждающий взгляд на мужа, повторила женщина. Аделаида Фридриховна, — и кокетливо смутившись добавила, — по паспорту Авдотья Федоровна. Но в нашем клубе все знакомые и почитатели зовут меня Аделаидой Фридриховной.

— Хорошо, — чтобы сделать приятное женщине, согласился капитан. — Я тоже вас так буду называть. — И обратился к мужчине.

— Евгений Викторович.

— Жан-Виктор! — с ударением на последнем слоге двойного имени поправила жена.

— Да, так меня называют у нас в клубе. — Жан-Виктор уронил шляпу, не спеша поднял её, как будто выигрывал время, чтобы на что-то решиться. — Но вы лучше зовите меня Евгением Викторовичем.

Поняв, что процедура знакомства окончена, женщина встала, оглядела кабинет, и с ходу пошла в атаку на Кононенко.

— Авария, — заявила она, — произошла не по вине мужа. Это подтверждается тем фактом, что тот парень не стал разбираться, а посадил своих пассажиров и уехал. Чего ради нас сюда привезли? Нам хватает дел на даче и дома.

Кононенко безуспешно пытался остановить это словоизвержение, но с большей надеждой смотрел на мужа; он отвернулся, сгорбился и впал в свое обычное состояние замешательства.

Кононенко рассказал женщине о причине их появления в уголовном розыске, и она мало-помалу успокоилась.

— Меня не интересует авария, — продолжал Кононенко. — Мне требуется описание этого человека. — Он обошел женщину и подошел к её мужу. — Вы с ним говорили?

— Да, сэр, извините, товарищ, — нервно кивнул Евгений Викторович.

— Расскажите, как он выглядел.

Мужчина сначала взглянул на свою жену, потом на Кононенко, уронил шляпу, поднял её, совсем смешался и покраснел.

— Что вы можете сказать по поводу случившегося в вашем доме?

— О бедной девочке, что выпала из окна, мы ничего не знаем — живем в разных подъездах. Но об этом подозрительном хаме стоит рассказать, — опять заговорила дама.

— Опишите его, пожалуйста, и расскажите, при каких обстоятельствах вы с ним познакомились.

— Да не знакомились мы с ним вовсе. Он нарушил правила движения и подставил нам свой бок. Вот мы его слегка, совсем легонечко и задели. Но вы же знаете: молодежь сегодня, — она обернулась на молодого лейтенанта и курсантов милиции, — на вас это, конечно, не распространяется, — растет совершенно невоспитанная. Выскочил из машины, такой здоровый, начал махать руками, а изо рта скверна потоком на нас так и льется, так и льется. А так ничего не скажешь: среднего роста молодой человек, одет прилично, черные классические брюки, лакированные туфли, черная водолазка, небольшая золотая цепочка, черный в полоску пиджак. Подстрижен коротко, даже слишком. Но, видите, — снова запричитала женщина, — хотя и прилично одетый, но совсем не обучен благородным манерам.

Женщина хотела ещё что-то добавить о современной молодежи, но, уже не обращая на неё внимания, Кононенко обратился к мужчине:

— У вас тоже сложилось впечатление, Евгений Викторович, что этот человек был среднего роста.

— Нет, он был высокий.

— Насколько высокий?

Евгений Викторович замялся и с виноватым видом взглянул на жену.

— Трудно сказать. Света под аркой было мало. Но мне определенно показалось, что он был высокий.

Кононенко раздраженно поморщился и показал на Малыша.

— Такой?

Евгений Викторович взглянул на Малыша, опять уронил свою шляпу и неловко поднял её.

— Вроде того. Может, чуть повыше.

Женщина презрительно фыркнула.

— Хотела бы я знать, что на тебя нашло. Он был нисколько не выше, чем вот этот джентльмен. — Она показала на Кононенко.

— Мне показалось, дорогая, что он… что он был высокий, — сказал Евгений Викторович и вытер свою лысину платком. Конон повернулся к Малышонку.

— Встаньте, пожалуйста, товарищ лейтенант, — сказал он нетерпеливо. Тот медленно поднялся. Из всех находившихся в комнате он был самый высокий.

— Этот джентльмен просто гигант, — сказала женщина. — Говорю я вам, тот вовсе не был высоким.

Евгений Викторович смотрел на Малыша во все глаза.

— Мне кажется, — сказал он нерешительно, — что этот джентльмен примерно такого же роста и сложения, как и тот, что был в машине.

Лейтенант сел. Евгений Викторович продолжал виновато пялиться на него.

— Хорошо, значит, вы столкнулись с машиной, в которой сидел этот человек? — спросил Конон.

Евгений Викторович оторвался от Малыша.

— Я выруливал задом и въехал прямо в его машину. Я просто её не видел, потому что забыл посмотреть в зеркало заднего вида.

— Ничего подобного! — вмешалась жена. — Ты выезжал задним ходом, и этот парень налетел на тебя. Это целиком его вина. Потом он нагрубил нам и отъехал. А после того, как к нему сели ещё трое, так же одетых, как и он, они быстро укатили. Если не виноват, зачем удирать?

— Мне совершенно безразлично, кто из вас виноват, — оборвал её Кононенко. — Единственное, что меня интересует, — как найти того человека. Итак, сэр, — в тон собеседнику продолжал он, обращаясь к Евгению Викторовичу, — смогли бы вы сказать что-нибудь ещё об этом человеке? Например, сколько ему лет?

— По голосу и быстроте движений я бы дал ему около тридцати, — сказал Евгений Викторович и опасливо взглянул на жену — Как ты считаешь, дорогая?

— Разве можно по голосу определить возраст? — огрызнулась его жена. Муж начитался детективных романов, — продолжала она, — он только и знает, что читать. Я бы запретила детективы, от них один вред.

— А вы не могли бы сказать нам что-нибудь насчет его возраста? спросил её Кононенко.

— Может, и могла бы, но не стану этого делать. Не считаю себя вправе вводить в заблуждение милицию. — Она свирепо взглянула на своего мужа.

— У вас не отложилось в памяти, Евгений Викторович, как был одет этот человек?

— Не стал бы утверждать, сэр, — помявшись, сказал Евгений Викторович, — но мне показалось, что он был в темном костюме спортивного покроя. Возможно, в темно-коричневом. Когда он вылез из машины, я ещё подумал, что у него пиджак с накладными карманами.

— Как тебе не стыдно нести такой вздор! — опять вмешалась жена. — Было темно, и ты не мог видеть, какого цвета у него костюм, тем более с твоим зрением. — Она повернулась к Кононенко. — До чего тщеславны эти мужчины! Он должен постоянно носить очки, мне уже надоело говорить ему об этом. Нельзя чтобы он водил машину без очков.

— У меня не такое уж плохое зрение, Аделаида Фридриховна, — сказал Жан-Виктор, обнаруживая некоторую твердость духа. — Очки мне нужны только для работы вблизи.

Кононенко показал на газету, лежавшую у него на столе, до которого от мужчины было метра два.

— Вы можете прочитать заголовки с того места, где стоите, Евгений Викторович?

Тот без труда прочел заголовки. Кононенко взглянул на Малыша и пожал плечами, затем спросил Евгения Викторовича:

— Он был в шляпе?

— Нет, сэр.

Кононенко ехидно взглянул на женщину:

— Вы тоже так считаете?

— На нем не было шляпы, но это вовсе не означает, что он не имел её, сердито сказала она.

— Он держал шляпу в руке?

Она замялась, потом раздраженно бросила:

— Я не заметила.

Между тем Евгений Викторович уставился в окно с озадаченным взглядом.

— Евгений Викторович, какие у него были волосы, темные или светлые?

— Не могу сказать, сэр, извините, товарищ. Было недостаточно светло.

— Он говорил с вами?

— Он накричал на нас, — вклинилась женщина. — Он знал, что не прав… Он…

— Хорошо, хорошо! А те трое, что сели к нему в машину? Что о них вы можете сказать?

— А что здесь говорить! — снова вступила в разговор женщина. — У меня было такое ощущение, что в глазах то ли троится, то ли четвер… четвор… Одним словом, передо мной стоял человек и три его копии. Мне показалось, что они были все на одно лицо. Жан-Виктор в это время осматривал царапины на машине…

— Да, я хотел предложить уладить случившееся, но его позвали, и он, сев в машину, тут же уехал.

— Как его позвали?

— Откуда мы знаем, как его звали? — не расслышала вопрос женщина.

— Евгений Викторович! Как позвали, вернее, как назвали этого молодого человека его друзья? — снова обратился к мужчине капитан.

— Чикич, точно, один из них сказал: «Чикич! Время, мы в цейтноте!» По-моему, его назвали так. Вот и все!

— А марку и номер машины вы случайно не запомнили?

— Случайно запомнил, — ответил мужчина и, окинув взглядом присутствующих, достал свою визитную карточку и на ней не спеша сделал запись.

— Большое спасибо вам, — капитан Кононенко быстро заглянул в бланк протокола допроса, — Аделаида Фридриховна, и вам, Евгений Викторович. Сейчас попрошу вас пройти в соседний кабинет. Там наши сотрудники оформят протокол, вы должны внимательно его прочитать, сделать соответствующие поправки и расписаться. Еще раз большое вам спасибо.

Когда в кабинете, кроме Малышонка, никого не осталось, Кононенко набрал номер телефона знакомого из столичной ГАИ и включил громкоговорящую связь.

— Петрович, привет, это Конон. Выручай! Тут по одному нашему делу машина проходит. Глянь в свой компьютер, за кем она числится.

— Ну, Васек! Я только по буквам номера тебе сразу скажу, что эта машина числится за одной веселой конторой, с которой я тебе не советую иметь никаких дел.

— Ну, Петрович, обрадовал! А ты на всякий случай проверь: не числится ли подобная машина в угоне?

— Думаешь, на угнанную машину липовые номера спецслужбы поставили? Резон в этом есть — ни один наш сотрудник такую машину для проверки документов не остановит, хоть она будет нарушать сразу все правила дорожного движения. Позвоню через часок. Лады?

— Жду, и с меня причитается!

 

Глава 88

Юрий Владимирович Поляковский в составе группы депутатов выехал в одну из бывших союзных республик по командировочному предписанию Государственной Думы для работы среди своих избирателей. Срок командировки в документах был указан довольно большой — около двух месяцев.

Кроме того, в Москве всем было известно, что молодой писатель задумал новый роман о современной России и русских, брошенных своим государством на задворках бывшей империи.

Никто из выехавших с ним депутатов даже не подозревал, что Поляковский выполнял особо важную миссию по розыску человека, который владел документами, способными нанести моральный вред памяти того, кто вознес студента политехнического института заштатного сибирского городка до вершин политической и государственной власти.

Но и сам Юрий Владимирович не знал, что ехал он в эту страну только с одной целью — спасти влиятельного в новой демократической стране человека, обстановка вокруг которого стала накаляться и который для своего спасения задействовал такие механизмы власти, что впору было писать интригующий политический детектив или фантастическую повесть.

Перед своим отъездом Поляковский, получивший от начальника службы безопасности конторы Суздальского псевдоним «Гомер», три дня под руководством Полковника проходил подготовку в подмосковном учебном центре МВД.

«Проходить подготовку» в полном смысле слова Поляковскому не было необходимости; все, что ему рассказывал Вадим Олегович, он уже давно прошел, а сейчас все это вспоминал и обновлял свои знания. Котов в свою очередь отвечал за подготовку любого человека, имевшего хоть малейшее отношение к конторе Матвея Борисовича, и прекрасно знал, какую подготовку, когда и где прошел тот или иной член коллектива.

Самым главным в их беседах была отработка планов выхода на нужного им человека. Юрию Владимировичу нравилась предстоящая работа, а поставленная задача не казалась сложной, хотя Вадим Олегович его оптимизма в этом вопросе не разделял.

…Поляковский сложил в папку первые листы рукописи новой повести под рабочим названием «Бегство от…», которые ему подготовили люди Полковника, трудившиеся в литературном институте. Еще в Москве он просмотрел распечатанные на компьютере страницы — писатель ведь досконально должен знать «свой» труд, — и сюжет нового произведения, как и обещал Котов, ему понравился. Юрий Владимирович хотел было немного поработать, но настроения не было.

Сейчас, глядя из окна роскошного номера гостиницы на реку, на старинную крепость, он на минуту забыл, что сюда его привела отнюдь не красота и не депутатские обязанности, а воля одного человека, перед которым, казалось, не было никаких преград. Но вот возникла одна единственная, и не на его, Суздальского, пути, а уже на пути писателя Поляковского, который должен был уберечь от посягательств, пусть не очень светлую, как оказалось из рассказа Полковника, память своего первого наставника.

Вадим Олегович Котов, не стесняясь в выражениях (заговорила профессиональная гордость офицера государственной безопасности, коллеги которого за долгие десятилетия после второй мировой войны так и не сумели раскрыть гитлеровского шпиона), рассказал со слов Матвея Борисовича о Кучеренко как об опытнейшем немецком агенте. Не верить Котову и Суздальскому у Поляковского не было оснований. И хотя Полковник искренне заверил Юрия Владимировича, что в своей жизни он, Поляковский, ничего предосудительного не совершил, на душе все-таки было неспокойно, потому что в успокаивающих словах Котова отчетливо звенели угрожающие нотки.

Однако уже через несколько дней от былого гнетущего настроения не осталось и следа: Юрия Владимировича захватила работа — и депутатская, и писательская, и та, о которой знали только несколько человек.

По прибытии в страну все депутаты были приглашены Трубецким на прием, устроенный в посольстве в их честь: через несколько месяцев Владимир Васильевич должен был уезжать из страны, и контакты с народными избранниками ему могли пригодиться.

Представляя прибывших гостей, Трубецкой не упустил возможности показать свою информированность в отношении Поляковского:

— Господа, среди наших гостей находится известный писатель Юрий Владимирович Поляковский, который приехал в эту республику не только выполнять свои обязанности депутата Государственной Думы, но и собирать материал для новой книги.

Весь зал зааплодировал, а вокруг «известного писателя» на секунду сразу же образовался пустой круг от расступившихся рядом людей. К Юрию Владимировичу тут же подскочил советник по культуре с небольшим «переговорным» (как называют их дипломаты) флажком и взял автограф на память.

Женщины — служащие посольства — сразу обступили писателя и стали забрасывать его обычными для таких ситуаций вопросами о творческих планах. Поляковский коротко рассказал о новых задуманных произведениях, упомянув о том, что в последнее время стал больше интересоваться проблемами военной истории. Затем к нему подошел консул Степашин и под руку увел его от женского общества.

Консул преследовал свою цель: он хотел, чтобы Поляковский переговорил с российскими военными пенсионерами и ветеранами, которые последнее время стали просто осаждать посольство. Александр Александрович Степашин считал, что, хотя посол и поступает по-человечески, выдавая этим заслуженным и пожилым людям от себя лично пусть символические, но деньги, все-таки это должно быть заботой государственной. И в этом Степашин хотел заручиться поддержкой Юрия Владимировича.

— С чего вы хотите в наших краях начать свою работу как писатель? поинтересовался консул.

— Немного поработаю в посольстве, почитаю некоторые статистические материалы, затем покопаюсь в республиканских гражданских и военных архивах. А дальше — видно будет!

— Вы знаете, Юрий Владимирович, — участливо заметил Степашин, — в этой республике проживают ветераны, которые для вас — как для писателя, работающего над произведением военно-исторической тематики, — просто бесценный клад информации. Они могут очень много интересного вспомнить и рассказать!

— Я прекрасно это понимаю, но ведь за мою короткую командировку мне придется встретиться с сотнями ветеранов, выслушать, записать их рассказы, а потом систематизировать и проанализировать все, что узнаю. И только тогда, когда в повествовании будет видно хоть какое-то рациональное зерно, можно будет начинать работу. Извините, дорогой Александр Александрович, но мне и двух, и даже трех таких командировок для этого дела не хватит. Поэтому я все-таки начну с местных архивов, — резюмировал Поляковский.

— Насчет времени вы правильно говорите. Но в наших силах для вас его значительно сэкономить.

— Каким же это образом, разрешите поинтересоваться?

— До банальности простым. Почти все ветераны при обращении в посольство направляли нам довольно пространные, на нескольких листах, описания своих заслуг перед Родиной. Может быть, в моих устах это звучит кощунственно, но они в своих посланиях расписывали совершенные ими подвиги, как заправские писатели — даже самому интересно почитать.

— И когда вы сможете мне подготовить их письма? — поинтересовался Поляковский.

— Да их и готовить не нужно! — уловив интерес писателя, продолжил Степашин. — Мы ведь бюрократы, подшиваем в дела только прошения, заявления, справки, характеристики и всякую подобную бумажную канитель. А бумажное изложение души или памяти…

— Ну вы прямо поэт, Александр Александрович! — сделал комплимент консулу Поляковский.

Степашин картинно поклонился, приложив руку к груди.

— А бумажное изложение души или памяти бюрократам и чиновникам в Министерстве иностранных дел не нужно. Поэтому я распорядился в качестве попытки создать посольскую традицию подшивать эти письма в отдельную папку. У меня в консульском отделе за неё отвечает третий секретарь посольства Сергей Альбертович Михайлов. Я его к вам на недельку прикреплю, чтобы он помог разобраться с нашим «вектором времени».

— «Вектор времени»? Что это такое? — заинтересовался Поляковский.

— Это наш Сергей Альбертович папку с воспоминаниями ветеранов войны, труда и вооруженных сил, именно с воспоминаниями, а не заявлениями и просьбами, назвал так поэтично: «Вектор времени».

— По-моему, звучит неплохо — «Вектор времени»! Как это у Николая Рериха: «Из камней прошлого созданы стены грядущего», — и, немного подумав, повторил: — «Вектор времени». Кратко и очень емко! Вектор начинается с какой-то точки отсчета в истории или пространстве, а направляется куда-то в ещё не известную Вселенную. Очень красиво!

— А вот и ваш помощник, — сказал Степашин, подхватив под руку проходившего мимо со стаканом сока Михайлова. — Разрешите представить, самый главный наш специалист по всем жизненным вопросам ветеранов войны Михайлов Сергей, — отрекомендовал он молодого дипломата.

— Поляковский Юрий Владимирович, — представился писатель, — депутат Государственной Думы. Очень приятно познакомиться!

 

Глава 89

Придя в посольство после обеда, Михайлов увидел у красного «опеля» Богуславского жену помощника военного атташе Ирину с детьми — близнецами Сережей и Мишей, которые так помогли им в Трабзоне.

Ирина поздоровалась с Сергеем, задала пару несущественных, или, как говорят дипломаты, протокольных вопросов. Тут к Сергею подбежал его тезка и спросил:

— Как дела, дядя Сережа?

— Да ничего, а у тебя как?

— И у меня ничего, — ответил малыш. — В школу с братом готовимся. Вот папа пеналы нам купил. Посмотрите, какие красивые, военные, кмфлир… кумафлир… камуфлированные, — поправился мальчик.

— Посмотрите, посмотрите, Сергей. Это очень интересные пеналы, сказала Ирина.

Тон, которым она произнесла эти слова, заинтриговал дипломата. Михайлов взял из рук малыша пенал и тихонько стал открывать молнию. В этот время она подошла ближе и закрыла их от камеры наружного наблюдения службы безопасности.

Сергей раскрыл пенал и, увидев в нем микрокассету от диктофона, все понял, быстро вынул её и спрятал в карман куртки. И только после совещания у посла, уже в своем кабинете он достал диктофон, подключил к нему наушники и стал слушать.

«Наш разговор записывается на диктофон — у нас так принято, послышался в наушниках голос Голубева, — но если вас это не устраивает, мы можем предложить другой вариант.

Овчинников. Нет, пожалуйста. Вы сами смотрите, как для вас удобно.

Голубев. Тогда прошу вас, Кирилл Мефодиевич, рассказать все, начиная с момента нападения немцев на нашу страну в 1941 году.

Овчинников. Войну я встретил старшим помощником водолазной команды на Азовском море. С началом войны я записался добровольцем на фронт — мне как раз в начале июня исполнилось восемнадцать. В военкомате я не сказал, что работал на водолазном боте, и меня определили в артиллеристы.

Для обучения отправили в школу младших артиллерий-ских специалистов во вновь формируемый стрелковый корпус рядом с украинским городом Сумы. Готовили меня командиром расчета гаубицы. Все номера расчета, включая меня, были крепкими, как на подбор: ведь снаряд нашей гаубицы весил двадцать четыре килограмма, а за один огневой налет мы должны были перекидать до ста таких снарядов.

Но за короткую артиллерийскую службу нам так ни разу и не пришлось выстрелить. Наш стрелковый корпус был спешно переброшен под село Бакаево Полтавской (ныне Черкасской) области. И там произошло невероятное, — по крайней мере я до сих пор ни в одном документе, ни в мемуарах или историческом исследовании не нашел тому объяснения.

А было так. Мы все были экипированы, что называется, с иголочки: новенькая полевая форма, кожаные скрипучие ремни, вместо ботинок с обмотками — настоящие кирзовые сапоги. Всем со склада выдали винтовки, карабины, автоматы и пулеметы новенькие, в заводской смазке. В корпусе имелось несколько десятков легких танков и бронемашин. Артиллерийская материальная часть, правда, была старой, ещё времен русско-японской войны. Но дело было не в этом — наш корпус действительно был боевой единицей, способной эффективно воевать, личный состав которого рвался на фронт, хотя мы не имели практически ни одного патрона, а наши пушки и танки стояли без единого снаряда и почти без горючего.

Мы стояли в одной из сельских хат. Хозяин был на фронте, а дома остались жена и шестеро детей, младшему из которых было четыре года.

Однажды, это было, по-моему, в конце августа или в сентябре, нас построили на току в колхозной усадьбе. Пришли и многие из местных жителей ходили слухи, что корпус вот-вот двинется на фронт, артиллерийскую канонаду которого уже было слышно. Тут же во дворе машинно-тракторной станции был расположен парк нашей боевой техники; наши танки, бронемашины, тягачи с пушками, автомобили были выстроены ровными рядами и накрыты маскировочными сетями. В стороне, у пруда стояла загородка с лошадьми.

После прибытия командования какой-то дивизионный офицер (в то время наше командование менялось так быстро, что мы даже не могли запомнить их фамилии и воинские звания) стал читать обращение народного комиссара обороны к бойцам и командирам, и потом сводку Совинформбюро. Вдруг после некоторого замешательства старшие командиры бросились к своим «эмкам» и бронемашинам и куда-то укатили.

Когда пыль после их бегства осела, мы увидели, что окружены немецкими мотоциклистами и парашютистами, которые выросли, будто из-под земли. Послышались одиночные выстрелы — это покончили жизнь самоубийством некоторые командиры и комиссары. Остальным ничего не оставалось, как поднять руки вверх.

Так мы оказались в плену. Никто из нас и не подумал оказать сопротивление немцам. Только один человек попробовал это сделать четырехлетний сынишка нашей хозяйки, Мишка. Он выхватил из ящика, стоявшего около одной из наших полуторок, бутылку с зажигательной смесью «КС» и швырнул её в немецкую машину. Бутылка разбилась, но жидкость не воспламенилась, потому что нужно было сначала поджечь фитиль. Немцы рассмеялись, показывая пальцами на плачущего от обиды малыша. Потом выскочил водитель «подбитой» машины и ремнем стал стегать Мишку. Тот вывернулся и убежал.

Немцы явно были озабочены таким количеством пленных — небольшая группа их мотопехоты и десантников пленила стрелковый корпус численностью около пятнадцати тысяч человек.

Немцы, отобрав несколько десятков солдат из числа плотников и столяров, увезли их куда-то, а мы ещё в течение пяти дней сидели на колхозном току. Оружие все время находилось в козлах в ста метрах от нас за линией охраны.

Через пять дней нас всех построили. За это время куда-то убрали всю нашу технику и часть гужевого транспорта. Оставшиеся повозки не могли вместить то количество стрелкового оружия, которое так легко досталось немцам в качестве трофеев. В течение шести часов несколько пленных солдат вытаскивали затворы и штыки из винтовок и пулеметов и аккуратно складывали их в телеги. Затем нас побатальонно выводили с тока и выдавали наше же, но уже не пригодное к бою оружие, которое мы несколько дней потом тащили на себе. Как только мы сдали оружие на немецкий склад, нас привели в первый наш полевой фильтрационный лагерь. Вот тогда мы поняли, зачем отбирали в самом начале группу пленных, — они в течение недели строили этот лагерь, а сами, как мы узнали позже, к моменту нашего появления уже лежали в братской могиле.

С этого начались мои лагерные мытарства.

Не помню уже, в каком по счету лагере это было. Нас построили на аппельплаце и стали отбирать из нас, доведенных до истощения, более крепких.

По плацу ходили немецкие офицеры и из всего состава заключенных отобрали несколько десятков узников, среди которых оказался и я. Нас отправили в санитарный барак. К нашему удивлению, в течение целого месяца нас неплохо, по лагерным меркам, кормили. Потом опять построили. Между нами ходили немецкие офицеры и отбирали в различные команды. Среди немцев был один морской офицер. Он отобрал группу самых крепких заключенных. Я же попал в другую группу, которую набирал толстый майор с медицинскими петлицами. Когда мы уходили с плаца, морской офицер, что-то шепнув на ухо майору, указал сначала на мою татуировку в виде корабельного якоря, обвитого цепями, а затем на меня. После этого конвоир перевел меня в команду моряка. Это было уже в конце лета 1943 года. А через месяц, осенью, наша команда оказалась на острове Узедом».

 

Глава 90

Кирилл Климович Квасов пребывал в плохом расположении духа. Начальник управления и городская прокуратура торопили с расследованием дел, которые, по словам оперативников, медленно, но уверенно переходили в разряд «висяков».

По делу о гибели семьи Калашниковых было сделано много: собран фактический материал на Марию и Юрия Николаевича, адвоката Кирзнера, Демидова — отца Марии, соседа Калашниковых — пенсионера Нахтигалиева, но дальше расследование не сдвинулось ни на шаг. Особенно расстроило всех заключение судебно-медицинской экспертизы о причине смерти Юрия Николаевича Калашникова, в котором говорилось, что «причиной смерти явилось полное разрушение мозга вследствие произведенного выстрела в рот жертвы неустановленным боеприпасом». При этом полностью исключалось газовое и холодное оружие. Указывалось также, что Калашников за несколько часов до своей гибели ел конфету-карамель, остатки которой были найдены в мозговых тканях, однако в желудке и кишечном тракте судмед-эксперт не нашел ни одной субстанции, сходной по химическому составу с карамелью.

Не давал результатов и оперативный розыск Марины и Дениса — друзей Марии Калашниковой.

Кирилл Климович сидел за рабочим столом и бессмысленно нажимал клавиши персонального компьютера. От этого на экране уже образовалось большое, в страницу, слово, представляющее собой обыкновенную абракадабру.

Дверь без стука распахнулась, и в кабинет залетел Кононенко.

— Привет, Кир, — поздоровался он и бросил беглый взгляд на экран монитора. — Поня-я-ятно! — протянул он. — Был на приеме перед светлыми очами нашего генерала? И он, как всегда, нелестно отозвался о нашей работе?

— Не ерничай. Сам понимаешь, что кто-то будто специально вешает на нас все трупы, которые не поддаются разработке.

— Ну, допустим, не специально, а вполне закономерно. Кто, кроме нашего «убойного» отдела, будет ими заниматься? Да, кстати, как там с обещанием нашего генерала подбросить нам оперативного люду для раскрытия этих дел? Я, да ты, да Малыш, не слишком ли «много»? — язвительно спросил Кононенко.

— Ты, Василий, доболтаешься до того, что и стажеров у тебя заберут, кто тогда всю бумажную работу будет делать? — в тон ему ответил Квасов.

— Тогда будем переквалифицироваться в…

— …управдомы, — продолжил фразу Трика.

— Нет же, конечно. Наша милицейская форма приросла к нам так, что её отодрать можно только со шкурой. Лучше перейти в нашу доблестную ГАИ: и при форме, и при деньгах, и уважение всенародное тебе.

— Так нас там и ждут с распростертыми объятьями! Ну ладно, ты чего не рыскаешь по всей столице и не ищешь преступников, а прохлаждаешься в управлении? — прервал болтовню Трика.

— Я за этим и зашел к тебе. Слушай, Кир, выручай, ты все равно на компьютере гениальные ребусы составляешь, а мне надо в город, с одним моим старым знакомым встретиться, может, шепнет пару слов на ушко.

— Ну и беги, кто тебя держит?

— Да, понимаешь! Генерал этого своего холуя…

— Не холуя, а психолога отдела по воспитательной работе среди личного состава, — официально поправил капитана Кирилл Климович.

— Ну да, холуя из отдела по борьбе с личным составом управления, — как будто не расслышав замечания, продолжил Конон, — куда-то отправил, а тут я ему на глаза попался, и он приказал мне посидеть с полчаса на приеме населения вместо пси-хо-ло-га. И вот я там торчу уже второй час и неизвестно, когда ещё освобожусь.

— И что ты от меня хочешь? Чтобы я сходил к генералу или отыскал тебе этого хол… тьфу, запутал совсем, психолога?

— Большего от тебя хочу, друг мой. Посиди там немного за меня…

— Ага, с полчаса…

— …а я по городу побегаю, хоть согреюсь немного, а то в приемной уж очень холодно. Да, кстати, там женщина одна молодая на прием пришла. Так она хочет разговаривать непременно с милицейским начальством. А меня в джинсах она совершенно не воспринимает, а ты в форме, при всех орденах и регалиях. Говорит, что у неё очень важные для уголовного розыска сведения, которые, по её словам, помогут нам раскрыть какое-то дело двухлетней давности.

— Еще одна мисс Марпл? — с иронией спросил Квасов. В последнее время, как только объявили, что за оказанную милиции помощь в расследовании уголовных дел будет выплачиваться вознаграждение, на прием в управление пошли все, кому не лень. Преимущественно это были пенсионеры, а также бомжи и подростки.

— Нет, она производит впечатление вполне нормальной женщины без этих, — он повертел указательным пальцем у виска, — выкрутасов.

— Хорошо, сейчас спущусь в приемную. А ты узнай у своего товарища из ГАИ про ту машину, которая была засвечена по делу Калашниковых.

— Он мне звонил и сказал, что выполнил мою просьбу, но по телефону говорить что-либо отказался — только при личной встрече. Вот как раз и заеду в их контору. Ну, я побежал!

— Давай, вали! Вечером в девятнадцать часов вся группа, включая стажеров, должна быть у меня в кабинете.

Квасов спустился в общественную приемную. Войдя в кабинет, который был отведен Кононенко, он увидел симпатичную молодую женщину, которая кокетливо окинула взглядом из-под широкополой шляпы вошедшего офицера.

— Начальник отдела майор Квасов Кирилл Климович, — представился Трика.

— Щеблыкина Галина, — стрельнув глазками в майора, сказала женщина.

— Я слушаю вас, Галина, извините, по отчеству…

— Называйте меня, Кирилл Климович, просто Галей или Галиной, если хотите.

— Хорошо, Галина. Так что вас привело в наше ведомство? поинтересовался Квасов, доставая все необходимое для записи беседы.

— Мужчины, — тихо ответила женщина, пристально глядя в глаза майору.

«Вот, началось, — пронеслось в голове Кирилла. — Теперь надо аккуратно от неё избавиться, а то напишет кляузу начальству за нечуткое отношение к посетительнице. Докажи потом обратное!»

Щеблыкина, видно, заметила изменение в настроении майора и уже погромче сказала:

— Вернее не мужчины, а мужчина, а если точнее, то один юноша, уточнила она.

— Я вас внимательно слушаю, Галина, — сказал майор и подумал: «Уже лучше. Слава Богу, юношей в управлении, кроме стажеров и Малышонка, нет. Значит, не по нашу грешную душу».

— Недавно на пляже, — начала женщина, — я познакомилась с одной очень красивой рыжеволосой девушкой. Но дело не в ней, а в её женихе. Тоже очень красивый и крепкий парень. Зовут его Денис.

— И в чем здесь, как говорят цыганки, наш интерес?

— Дело в том, что этого парня, правда, ещё совсем мальчишкой, я видела у вас в милиции, — произнесла Галина и сделала театральную паузу.

— Но у нас мальчишки не служат. Может, вы видели его где-нибудь в другом месте, а не в милиции?

— Нет, именно у вас в милиции. Его портрет висел на стенде с надписью «Внимание: розыск» или «Их разыскивает милиция» — точно я не помню.

Квасов записывал показания в протокол, а сам думал: «Денис! Последнее время что-то очень много подобных имен мелькало перед глазами. Как назло, с утра начальство настроение испортило, не могу сосредоточиться. Денис! Денис! Где я его…»

И тут его осенило.

— Вы говорите, рыжеволосая девушка? А как её звали?

— А при чем здесь эта девушка? — удивилась Галина. — Я вам говорю, что вы этого Дениса два года тому назад разыскивали по подозрению в трех или четырех убийствах.

— Я вас прекрасно понял. Давайте уточним некоторые детали. Так как звали девушку?

— Марина.

— Красивая, высокая, рыжеволосая?

— Да. Красивая, рыжеволосая, но не такая уж и высокая.

— Где вы с ней познакомились?

— Мы с подружкой отдыхаем в санатории, а Марину в санаторий устроил её жених.

— Кто вам сказал, что они жених и невеста?

— Да она сама и сказала. Я ей намекнула, что жених её — очень опасный человек, и она как-то сильно смутилась, точнее, испугалась.

— Понятно. Она, эта Марина, до сих пор в санатории?

— Даже не знаю. Сегодня я её ещё не видела — рано выехала в город, а вчера во всяком случае она была на месте.

— А жених тоже отдыхает в этом санатории?

— Нет, он работает. Оставил девушку одну, а сам уехал. А там столько мужчин, — лукаво стрельнув глазами, протянула женщина.

— На чем уехал? Такси, машина, автобус, электричка, пароход? — быстро спрашивал Квасов.

— У него темно-зеленая «шкода».

— Вы уверены? Сейчас много марок автомобилей, очень похожих друг на друга.

— Да, уверена, Это была «шкода-Октавия» темно-зеленого цвета. Номер я не запомнила, — сразу же предвосхитила вопрос майора Галина.

— Вы сказали, что видели этого Дениса на листовке и он выглядел, как мальчишка. А сейчас: что, он сильно изменился?

— Да, за это время он сильно возмужал и окреп: уже не мальчик, до мужчины осталось совсем немного.

— Хорошо, а когда вы его видели в милиции на фотографии? Можете припомнить дату или хотя бы приблизительно время: ну там зима, лето, осень, весна? — с надеждой спросил Кирилл.

— Почему же приблизительно? Посмотрите мой паспорт: как раз в этот день я его получала, — и женщина протянула свой паспорт офицеру.

Квасов раскрыл документ на странице, где стояла дата его выдачи, и набрал по телефону номер дежурного.

— Это Квасов. Пожалуйста, найди мне все фотографии и листовки по розыску, которые висели у нас на стенде летом два года назад. Если нужна точная дата, то… — он продиктовал дату, указанную в паспорте Щеблыкиной.

Трика положил трубку, достал сигареты и предложил их молодой женщине. Та приняла сигарету, прикурила от своей зажигалки и эффектно выпустила струйку дыма в потолок.

Через пять минут в кабинет постучали, и помощник дежурного по управлению внес большой альбом.

— Вот, — доложил он. — По журналу в этот день на доске у нас висели следующие фотографии, — и он продиктовал их номера по каталогу.

Квасов, быстро листая каталог, вытащил пять листовок под заголовком «Внимание: розыск». Затем завернул текстовую часть так, чтобы были видны одни лишь фотографии, встал и официальным тоном обратился к женщине:

— Гражданка Щеблыкина, прошу вас указать, есть ли среди предъявленных вам фотографий фото жениха вашей знакомой?

— Да, вот, — и она тут же ткнула изящным мизинцем в фотографию Дениса Пересветова.

— Вот так так, — присел на свое место Квасов. Он быстро подписал Щеблыкиной пропуск, поблагодарил за оказанную помощь и проводил до контрольно-пропускного пункта.

— Галина, большая просьба к вам. Ни при каких обстоятельствах никому, даже вашей подруге и этой самой Марине не говорите, что были у нас. Сегодня же наш человек приедет в санаторий, и вы осторожно покажете эту девушку, а может быть, и её жениха.

Проводив её, майор быстрым шагом направился в свой кабинет. «Вот как интересно получается. Я думал о Денисе, фигурировавшем по делу гибели семьи Калашниковых, а нашел, кроме него, ещё и Дениса, которого разыскивали по делу об убийстве его родителей, участкового милиционера и учителя физкультуры! — размышлял на ходу Трика. — Конон будет локти кусать из-за того, что упустил такого ценного свидетеля».

 

Глава 91

На следующий день Поляковский и Михайлов засели в кабинете вице-консула. Даже импровизированный обед — бутерброды и кофе с булочками им подали против правил, заведенных в консульском отделе, прямо на рабочее место.

Дело с таким поэтическим названием «Вектор времени» представляло собой три пухлые папки, в которых были подшиты пять сотен писем ветеранов, заслуженных людей, чьими подвигами на фронте и в тылу может гордиться наша страна.

Юрий Владимирович Поляковский просматривал письма, некоторые, заинтересовавшие его, изымал из дела и откладывал в сторону, а Михайлов в конце дня должен был с них сделать ксерокопии и привезти в гостиницу к писателю.

Уже в первой папке Юрий Владимирович увидел то, что искал, — обращение Игоря Вячеславовича Трофимова к послу Российской Федерации. Он пролистал этот документ. К нему было прикреплено довольно-таки объемистое приложение. Поляковский просмотрел его так же внимательно, как и прочие документы, и хотел было извлечь из дела, но увидел приписку, что все, подписавшие обращение Трофимова, уже выехали в Россию.

— Здесь, — указал он на письмо одного из подписавших обращение ветерана, — рассказывается об очень интересной истории времен прошлой войны. И что самое интересное, она касается обстановки на Северном Кавказе. Думаю, вы сами прекрасно понимаете, как это важно в нынешней ситуации провести ваш «вектор времени» из прошлого, если не в будущее, то хотя бы в настоящее. Может, именно в этом скрыта возможность решения северокавказской проблемы.

Михайлов поднялся и заглянул через плечо Поляковскому. По его виду нельзя было понять, как относится он к тому, что сказал писатель.

— Давайте, я сделаю с него копию, — предложил дипломат.

— Но здесь же указано, что вся эта группа выехала!

— Я все равно скопирую его, так, на всякий случай. Может быть, встретите этого человека где-то в России или просто сошлетесь на него в книге.

На этом разговор об организации Трофимова закончился, пока Юрий Владимирович не отыскал во второй папке ещё одно его обращение.

— Вот интересно! — удивился он. — Еще одно письмо Трофимова, но его подписали уже другие люди. И опять все они выехали из республики. Выходит, остается здесь только Трофимов? — не то себя, не то Михайлова спросил писатель.

Сергею неудобно было отмалчиваться, и он рассказал Поляковскому об этой ветеранской организации под руководством Трофимова.

— А вам не кажется, Сергей Альбертович, что это какая-то, если не мистическая, то во всяком случае виртуальная организация. И что это за намеки на некие несметные сокровища, которые этот, — он заглянул в бумаги, — Игорь Вячеславович готов предоставить нашей стране?

— Я пару раз, в силу служебной необходимости, разговаривал с ним. Вначале я тоже подумал, что старик не совсем нормальный, но потом убедился в его полной вменяемости.

— Хорошо, я доверяю вашим словам. Но откуда у него такие средства? недоумевал Поляковский.

— Точно не знаю. Но он что-то говорил об архивах, которые можно изучать и по ним писать разные диссертации, научные статьи и книги. Наверное, этим он и его коллеги и зарабатывают?! — предположил Михайлов.

— Дорогой Сергей Альбертович! Если бы вы знали, сколько в нашей стране зарабатывают научные работники, то ваши предположения не были бы столь наивными. Копейки! А настоящие деньги можно заработать только за рубежом. Вы не подумайте ничего плохого, — я считаю себя патриотом своей Родины. Но посудите сами, где сейчас наша умная, научная молодежь — все там. И поверьте, немногие из них горят желанием вернуться в Россию. А почему? Да потому, что там они чувствуют себя востребованными. Не деньги их там держат, хотя они в жизни значат немало, а во-стре-бо-ван-ность, — по слогам сказал писатель. — А что сейчас читают в Москве, да и в других городах России? Детективы и любовные романы. Историей и архивами интересуются только специалисты и любители — это я вам говорю уже как писатель. Так что деньги его никак, ну просто никак не могут быть доходами от издания архивов! — закончил свою речь Поляковский.

— Но ведь архивы стоят хороших денег? — не сдавался Михайлов.

— Стоят, — согласился Юрий Владимирович, — но только в определенных случаях.

— Каких же?

— Ну, во-первых, если они касаются каких-то событий, связанных с Западом. Там люди с трепетом относятся к своей истории и хотят знать о ней как можно больше. Поэтому и денег на такие материалы не жалеют. Во-вторых, если эти документы представляют какую-то сенсацию. В-третьих, если этими архивами можно скомпрометировать кого-то из сильных мира сего, их родственников или приближенных. В-четвертых, в мире существуют просто богатые коллекционеры, которым вовсе неинтересно, о чем тот или иной раритет, главное, чтобы это был подлинный архивный документ. И наконец, в-пятых, это секретные архивы, но располагать ими в полном объеме с целью продажи отдельных документов для оказания помощи нашему государству — это, согласитесь, Сергей Альбертович, абсурд!

— Пожалуй, вы правы, Юрий Владимирович. Но если бы вы встретились с этим Трофимовым, то, как мне кажется, он сумел бы вас убедить в реальности своих планов, — не сдавался Михайлов.

— Хорошо, если вы так настаиваете, сделайте с этих документов копии, а уж потом, по ходу работы посмотрим, стоит ли заниматься ветеранской организацией Трофимова. На том и порешим! — закончил их спор Поляковский.

Вечером того же дня Юрий Владимирович позвонил по городскому телефону, номер которого дал ему при инструктаже Котов. После двух гудков трубку сняли и на том конце провода заговорили на местном языке.

— Извините, я вас не понимаю. Если можно, говорите по-русски, попросил Поляковский.

Абонент несколько секунд молчал, потом не очень дружелюбным тоном спросил по-русски:

— Что вам нужно? Я вас слушаю!

— Я бы хотел поговорить с господином Котэ Карловичем Сванидзе, который полвека назад проживал в Краснодаре в старой части города.

Юрий Владимирович догадывался, что это условная фраза, однако смысла её не понимал.

На том конце снова воцарилось молчание, но на этот раз было слышно участившееся дыхание.

— Алло, алло! — несколько раз повторил Поляков-ский, боясь, что телефон в этот важный момент может отключиться.

Наконец прозвучал голос абонента:

— Здесь такие не проживают, — и трубку повесили.

Поляковского предупредили заранее, что у обладателя этого голоса очень скверный характер, поэтому Юрий Владимирович снова набрал номер телефона. На этот раз трубку сняли сразу же, после первого гудка.

— Слушаю, — ответили по-русски.

— Извините, — начал Юрий Владимирович. — Может, вы меня неправильно поняли. Мне нужен Котэ Карлович Сванидзе, который в начале сороковых годов, находясь в отпуске, проживал в Краснодаре в старом городе, в семействе Бергманнов.

В трубке опять ничего не было слышно.

— Если его сейчас нет дома, то вы мне ска… — продолжил Поляковский, но его неожиданно прервали.

— Кто вам дал этот номер телефона? — спросили недружелюбным голосом.

— Насколько я понимаю, я имею честь разговаривать с самим Котэ Карловичем? — задал вопрос писатель.

— Здесь под именем Котэ Карловича Сванидзе никто не живет. Так кто вам дал этот номер телефона? — не унимались на том конце провода.

— Ну, раз такой здесь не проживает, придется обратиться в местную службу государственной безопасности. Я ведь прекрасно понимаю, идет война, люди находятся в движении, переезжая с места на место в поисках укромного уголка, а в этой службе ведь ведутся какие-то учеты. Тем более, что мне сказали, что по этому адресу, — Поляковский назвал адрес своего собеседника, — некто Сванидзе проживал ещё до войны. А меня его товарищ по фронтовой молодости просил навестить и передать радостную весть.

— Какую ещё весть? — встрепенулся собеседник.

— А почему я вам это должен говорить? Вы ведь не Сванидзе и даже не представились, — сделал замечание Юрий Владимирович.

— Меня зовут Вано Георгиевич, можно просто батоно Вано — так у нас принято, — представился говоривший. — Так что там за приятная новость?

— Я же вам сказал, что эта новость предназначается только для ушей Котэ Карловича, — стоял на своем Поляковский.

— Ладно, хватит со мной играть. Говорите, что за новость. Я её сам Котэ Карловичу передам.

— Ну хорошо, — смилостивился писатель. — Мой знакомый просил передать, что фотография Котэ Карловича, на которой он запечатлен в форме старшего лейтенанта с семейством Бергманн, скоро будет напечатана в иллюстрированном журнале по военной истории.

Батоно Вано, немного помолчав, спросил:

— Когда вам нужно увидеться с Котэ Карловичем?

— По возможности, сегодня вечером. Я живу в гостинице на берегу реки. Охране пусть скажет, что он ветеран и пришел на беседу к писателю Поляковскому. По-ля-ков-ско-му, — по слогам повторил Юрий Владимирович. — А потом мы найдем укромное местечко, где обо всем переговорим.

— Хорошо! Я к вам подъеду через час, — пообещал Вано Георгиевич.

 

Глава 92

Расставшись с Квасовым, Кононенко в первую очередь направился к своему товарищу и соседу по дому, заместителю начальника вычислительно-аналитической лаборатории столичного ГАИ майору Геннадию Евсееву.

Майор встретил его поднятым кулаком, и Конон сразу же понял, что тот в очередной раз влип в какую-то передрягу. Но он не любил отступать, хотя и получал за это немалые шишки от начальства.

После приветственного рукопожатия капитан спросил:

— Ну что, Геша, я тебя опять ненароком подставил?

— Не то слово. Я, как только услышал от тебя буквы номера, сразу понял, к какой организации относится эта машина. Ну, а потом, когда залез в наш компьютер, только подтвердил свои догадки: это оперативная машина нашей любимой организации под кодовым названием «шу-шу», — шепотом доложил Кононенко Евсеев.

— Это что ещё за «шу-шу»? — также шепотом спросил Конон.

— Знаешь анекдот? — опять же шепотом стал рассказывать гаишник. Поймало племя мумбо-юмбо американца, англичанина и русского, и его вождь поставил условие: если назовете слово и мы его не сможем объяснить, то отпустим, если наоборот — съедим. Понятно, что американца и англичанина племя съело. А русский им и говорит свое слово: «КГБ». Думали туземцы, думали — не могут объяснить. Отпустили они русского и просят, расскажи, мол, что означает это слово. А русский и говорит: «Это, как и ваше племя, посидели, подумали, шу-шу-шу, шу-шу-шу и нет человека!»

— Я тебя, Геша, понял. Значит, машина бывших «фискалов» от слова ФСК. Что мне сейчас надо сделать, чтобы прикрыть тебя? — спросил Кононенко.

Майор осмотрелся в лаборатории, отгороженной от коридора прозрачной плексигласовой стенкой, и сказал:

— Ты уж извини, Василий, но, когда меня спрашивали, зачем мне нужны данные по этой машине, я сказал, что получил от тебя, вернее от вашего управления запрос на нее. Так что, будь другом, сделай срочно мне этот документ.

Испуг на лице Евсеева был неподдельным. «Надо все же поговорить с Квасовым и Ткачуком: куда, интересно, мы всей нашей дружной компанией влипли, что даже Геша трясется, как осиновый лист!»

Покинув лабораторию ГАИ, капитан Кононенко поехал к участковому, на территории которого проживал покойный Калашников.

Капитан размышлял здраво: если бы органы проводили какую-нибудь операцию, то об этом окольными путями знал бы и участковый — каждый такой сотрудник имеет достаточно агентуры или сексотов из местных жителей.

Старший лейтенант милиции Пашутин был участковым милиционером, если так можно выразиться, от рождения. На свой участок он пришел в семидесятых годах, после срочной службы, по примеру своего отца и ему на смену. Его отец, дослужившийся от рядового, пришедшего в милицию по комсомольскому набору, до младшего лейтенанта, в течение года передал сыну участок вместе со всей агентурой, а потом помогал ему становиться на ноги.

Пашутина-младшего, который уже через год-другой готовился выйти на заслуженную пенсию, все продолжали звать «Младшим», его отца соответственно «Старшим». В районном отделе милиции друзья и товарищи по работе шутили, как будут называть сына «Младшего» Пашутина и внука «Старшего», который заканчивал срочную службу во внутренних войсках в Чечне и собирался писать рапорт о службе в качестве участкового инспектора вместо своего отца.

«Младшего» Пашутина Кононенко застал дома за обедом. Жена старшего лейтенанта пригласила капитана за стол и накормила настоящим украинским борщом. За столом они разговаривали о пустяках, не затрагивая служебных вопросов.

После сытного обеда жена «Младшего» оставила их одних в комнате сына. Кононенко сразу сказал, что пришел узнать, работала ли оперативная группа ФСБ на участке «Младшего», и выяснить все, что касается жизни «отставного» гинеколога Нахтигалиева.

«Младший» тут же набрал номер телефона, связался со своим отцом и попросил его зайти на минутку по делу.

— Старик придет через несколько минут; он об этом докторе может рассказать гораздо больше, чем я, — ведь Нахтигалиев появился в этом доме сразу же после войны. А по первому вопросу могу точно ответить, что ребята из ФСБ на моем участке не работали: официально меня они бы, естественно, не проинформировали, но мои добровольные помощники мне по этому поводу ничего не сообщали. Значит, людей не арестовывали, обыски и изъятия не проводили. Возможно, только за кем-то наблюдали, но в этом мои помощники бессильны бригады наружного наблюдения ФСБ работают чисто.

— Значит, ты уверен, что на твоем участке ребята из этой конторы никаких активных мероприятий не проводили? — попросил ещё раз подтвердить Кононенко.

— Конечно. Кроме того, после проведения подобных мероприятий фээсбэшники обычно нас через городское управление уведомляли.

— Хорошо. А что ты можешь сказать о семье Калашниковых?

— Все, что знал, сказал следователю и всех наших сударушек, которые хоть что-то знали о них, приволок на допрос. Извини, но ничего нового добавить не могу.

— А эта парочка, Марина и Денис, друзья покойной Марии, больше не появлялись?

— Думаю, что, узнав о смерти своей подруги и её мужа, они, если на них лежит какая-то вина, больше не появятся. Не вижу смысла им появляться даже в случае, если они не виновны, — тогда их через вас будут разыскивать и те, кто в действительности совершил это убийство.

В дверь позвонили. «Старший» Пашутин, несмотря на возраст, метеором ворвался в комнату.

— Наконец-то и обо мне вспомнили в управлении! — воскликнул старик. Видно, жена «Младшего» рассказала старику, кто находится у них в гостях.

Узнав, что от него хотят услышать, «Старший» несколько поостыл.

— Доктор Нахтигалиев появился в этом доме вместе с моим приходом в милицию. Правда, тогда он был не доктором, а демобилизованным с войны лейтенантом. Потом поступил в медицинский институт, а затем уже стал известным в столице гинекологом. Всю жизнь прожил и проработал, что называется, у меня, а потом у сына на глазах.

— И за все это время ничего криминального за ним замечено не было? удивленно спросил Кононенко. — А подпольные аборты, а частная практика во времена строительства коммунизма — неужели и в этом он был абсолютно чист?

— Представь себе, — заверил капитана «Старший», — ни разу за все это время не попался, и даже никто на него пальцем не указал.

— А друзья, знакомые? — с надеждой спросил Конон.

— Почти никого. С женой в разводе, но та лет пять назад вместе с новым мужем попала в автокатастрофу и потеряла память. Детей нет.

— А откуда он родом? Кто родители? Имеются ли братья и сестры? Одноклассники по школе? Однокурсники по институту? Кто с ним работал в поликлинике или в больнице? — стал сыпать вопросами капитан. — Где-то же он должен был оставить следы.

— Насколько я помню, — стал вспоминать «Старший», — им никто, я имею в виду из наших, не занимался. Но один случай припоминаю. Нет, пожалуй, два.

— Ну-ну! — заинтересовался даже «Младший».

— Первый произошел, когда Нахтигалиев ещё учился в институте. Помните дело кремлевских врачей? Вот тогда-то органы и занимались всеми медиками. Кто-то из следователей допрашивал его, и были какие-то неясности, но потом это дело закрыли.

— А второй? — спросил Кононенко.

— Это уже при получении паспорта нового образца, если помнишь, зеленого цвета. Так вот, у него были какие-то трудности с оформлением, но потом тоже все благополучно разрешилось.

— Я же говорил — родственники, — обрадовался Кононенко. — Значит, ЗАГС и паспортный стол — вот моя задача. А вас попрошу опросить всех местных жителей: не видели ли они в день убийства Калашниковых четырех молодых людей… — и он описал их и помятый автомобиль.

 

Глава 93

«На острове Узедом, — продолжал свой рассказ Овчинников, — мы пробыли недолго. За неимением других помещений немцы поселили нас вместе с другими заключенными местного лагеря. Здесь в основном содержались пленные, которые обслуживали ракетную базу нацистов в Пенемюнде. Среди них были и сбитые в боях и попавшие в плен летчики Красной Армии.

Потом, уже после войны и смерти Сталина, я узнал, что на острове примерно в то же время, что и мы, находился и летчик Девятаев со своими товарищами, которые сумели усыпить своим примерным поведением бдительность охраны и угнать немецкий бомбардировщик.

Местные узники на нас смотрели как на предателей: мы по сравнению с ними были откормлены и не привлекались к лагерным работам. Там я понял, для каких целей отбирал военнопленных немецкий майор-врач.

Больше всего нас поразила забота немецкого командования о наших жизнях. На время налетов английской и американской авиации на секретные объекты Пенемюнде нам отвели место за территорией лагеря, где мы для себя вырыли окопы и щели для укрытия от авиационных бомб.

В этом лагере мы пробыли недолго, и нас перевели в наш постоянный, если так можно сказать, лагерь, который располагался недалеко от острова Узедом на каком-то безымянном островке. Здесь не было никаких военных объектов, кроме зенитно-артиллерийской батареи немцев, но зато весь остров был сплошным минным полем.

Нас привели в подземный грот: что здесь было искусственным, а что сделано человеком, понять было нельзя. Всю группу заключенных провели узким полутемным тоннелем в длинное помещение, в стенах которого, как в Киево-Печерской лавре, в скальной породе были проделаны небольшие комнатки. В каждой комнатке стояли трехъярусные нары, рассчитанные на пятнадцать человек.

На построении нашу группу разделили на две, примерно поровну. Нашу — в тридцать человек — поделили на два отделения, и каждому определили по одной комнатке, назначили старших групп; куда увели другую группу, мы не знали. Какие-то заключенные немцы, по всей видимости проштрафившиеся или осужденные за уголовные проступки, принесли нам постельные принадлежности и новые лагерные робы. Кроме того, — что никогда до этого ни в одном лагере не было, — выдали красноармейские ватники и сапоги.

На следующий день мы прошли медицинскую комиссию и так называемое собеседование: немецкие врачи в морской форме внимательно нас осмотрели и выслушали, и наша группа вновь подверглась сортировке. Наиболее физически здоровые составили первую команду, с какими-то болезнями или отступлениями от немецких медицинских норм — две другие. Потом нас отвели в столовую для пленных, где покормили примерно так же, как и во время моей предыдущей службы в артиллерии.

После обеда началось собеседование. Немецкие морские офицеры и офицеры в армейской форме (как мы узнали позже, они были из абвера) беседовали с каждым в отдельности.

Суть беседы сводилась к следующему. Записав все наши метрические данные и получив согласие медицинской комиссии, они объявили, что нас отобрали для службы в одной из вспомогательных команд германских военно-морских сил. Для этой службы необходимо было наше добровольное согласие — в противном случае несогласившегося переведут в другой лагерь и будут использовать в другом качестве.

Вы должны понять нас, Владимир Николаевич. После стольких лагерей, унижения и издевательств эсэсовской охраны и особенно молодчиков из украинской вспомогательной полиции не всякий бы захотел сменить довольно приличное отношение немецкой администрации на этом острове на вполне вероятную гибель в другом, сухопутном концентрационном лагере.

Беседовавший со мной офицер, узнав, что я по гражданской профессии водолаз, подробно расспрашивал меня о системе подготовки водолазов в советском флоте и очень удивился тому, что меня призвали для прохождения службы не в военно-морской флот, а в артиллерию. Затем он сказал, что этот остров вовсе не лагерь для военнопленных, а одна из баз военно-морских сил Третьего Рейха. На обложке моего личного дела, заведенного ещё при первом отборе, этот офицер сделал какую-то надпись карандашом, а перьевой ручкой аккуратно вывел номер, который через несколько дней поставили мне на внутренней части предплечья.

Затем нас на неделю оставили в покое. Только немецкие унтер-офицеры проводили занятия по изучению команд и некоторых терминов, используемых в немецком флоте. Еще через день нам представили пожилого лейтенанта военно-морских сил и объявили, что с этого момента мы переходим в полное его подчинение и должны выполнять все его приказы и команды — невыполнение каралось расстрелом. Офицер представился нам как лейтенант фон Бютнер, потомок известного морскими традициями германского рода.

О моей жизни на базе можно рассказывать долго. Чтобы не утомлять вас подробностями, скажу только, что жили мы неплохо, а примерно через месяц ни календаря, ни часов у нас не было, иметь все это строжайше запрещалось мы приступили к изучению водолазного оборудования и практическим занятиям.

Фон Бютнер в проведении занятий участия не принимал — их вели подчиненные ему унтер-офицеры — он же принимал зачеты и следил, чтобы мы в точности выполняли все, чему нас учили. В определенные часы фон Бютнер проводил с нами беседы, которые в Красной Армии назывались политическими занятиями, или политинформацией. По его словам, положение на фронтах стабилизировалось (к этому времени мы уже знали, что германские войска были разбиты под Москвой, Сталинградом и Курском, — нам об этих победах рассказал пленный офицер в форме с погонами, похожими на царские, которые мы видели только в кинофильмах у белогвардейских офицеров), и немецкие войска вновь наступают на Москву. Его словам мы верили, потому что видели в пересыльных пунктах и фильтрационных лагерях много пленных красноармейцев.

Во время одной из таких политинформаций лейтенант сказал, что нас готовят в качестве водолазов спасательной службы для оказания помощи терпящим бедствие немецким подводным лодкам, а также для снятия мин с морских минных полей и проверки корпуса судов, стоящих в портах и базах.

Таким образом мы узнали, к чему нас здесь готовят. Как потом, уже после войны, выяснилось, использование помощи военнопленных — не только русских, но и других национальностей — было вынужденной необходимостью для немцев из-за больших потерь среди специалистов-водолазов: несколько транспортов с личным составом водолазно-спасательной службы германских военно-морских сил было потоплено советскими подводниками.

Еще через месяц мы приступили к практическим занятиям с реальным погружением. Сначала мы по ежедневному плану обследовали дно и поднимали брошенные и спрятанные с учебной целью вещи и предметы. Затем тренировались в проведении различного рода строительных фортификационных работ на дне моря. Экзаменом для нас было обследование залегшей на дно немецкой подводной лодки».

«Что это была за лодка?» — впервые раздался голос военного атташе.

«Старая немецкая субмарина (так нам по крайней мере рассказывал фон Бютнер). После взрыва в силовом отделении её кое-как восстановили, но использовать по прямому назначению не могли, а проведение капитального ремонта посчитали нецелесообразным. В общем, эта лодка приходила к острову во время наших занятий, залегала на дно, а мы отрабатывали практику по спасению её экипажа.

Однажды нам действительно пришлось спасать команду этой субмарины. Один из курсантов другой команды (лейтенант фон Бютнер всех нас называл курсантами) неправильно приставил к лодке спасательный колокол и вскрыл переходной люк, в результате чего кормовой торпедный отсек тут же наполнился водой. Здесь мы уже реально спасали шестерых торпедистов. Все прошло благополучно, но спасенные немецкие моряки-подводники заболели кессонной болезнью и были направлены в госпиталь.

После этого случая на базу прибыли гестаповцы. Они долго допрашивали весь личный состав курсантов того отделения, а потом уехали, забрав с собой провинившегося. С тех пор мы его не видели.

После каждого занятия нас обследовали медики, а наши учителя все усиливали нагрузки. Особенно трудными были занятия по погружению на большие глубины, потому что после этого приходилось очень долго приходить в себя. Но и это время адаптации немцы постепенно стали сокращать. К примеру, если в начале занятий после глубинного погружения мы должны были в течение суток находиться в барокамере, а потом около двух суток отдыхать, то впоследствии немцы, доведя наши работы под водой до восьми часов в день, только двенадцать часов отводили на барокамеру и примерно столько же на отдых. Естественно, что не всякий организм такое выдерживал, и два наших товарища заболели кессонной болезнью и были списаны с базы; их судьба нам также неизвестна».

«Кирилл Мефодиевич, а вас хоть выводили на поверхность острова?»

«Да, ежедневные воздушные, солнечные и лунные ванны, как сейчас принято говорить, предписали немецкие врачи, и нас ежедневно выводили в определенное место на острове, где мы наслаждались свежим морским воздухом. Такие прогулки были трижды в день: утром, после завтрака, в полдень, после обеда, и ночная прогулка — все в течение тридцати минут».

«Никто не пробовал бежать?» — спросил Голубев.

«Нет! Нам сразу же во время первых прогулок продемонстрировали действие минных полей на острове».

«Как это, продемонстрировали?»

«Очень просто. Вызвали двух человек, приказали взять камни и бросить в любом направлении за огражденную колючей проволокой площадку для прогулки. После их падения тут же раздались взрывы — нам сразу стало понятно, что мысли о побеге нужно оставить, хотя, если честно признаться, мы об этом почти не думали».

«А как вас охраняли в море?»

«Никак. Вы же знаете, что для глубоководного погружения система питания дыхательной смесью вместе с насосами находится на водолазном катере, а без них из глубины не подняться».

 

Глава 94

Сообщение о нападении на частное сыскное агентство «Кристи и Пуаро» пришло в четыре часа утра. Когда группа быстрого реагирования вневедомственной охраны местного райотдела милиции прибыла по вызову охранной сигнализации, оперативникам предстала жуткая картина погрома. В эту ночь по какой-то роковой случайности произошло несколько нападений на видных политических деятелей, бизнесменов и журналистов. И весь состав дежурных оперативных групп уголовного розыска был уже задействован на местах происшествий. Поэтому начальник управления приказал вызвать из дома Квасова и его оперативников.

Город только просыпался, поэтому оперативная «Газель» неслась по улицам без тревожной сирены. В машине на заднем сиденье мирно дремали пятеро курсантов Академии МВД, приданные группе Квасова.

У дверей сыскного агентства «Кристи и Пуаро» их ждали сотрудники агентства, командир группы быстрого реагирования и участковый милиционер. Они коротко рассказали о том, как прибыли на место происшествия и что увидели внутри.

Трика и Конон обошли все помещения: из шестерых сотрудников двое были живы, а четверо убиты. Врачи скорой помощи занялись избитыми охранниками, а Кононенко с одним из стажеров приступил к их допросу, Малыш сел составлять протокол осмотра места преступления. Судмедэксперт Виктор Викторович Борискин, который был вместе с Кононенко на квартире Калашниковых, осматривал тела погибших.

Кирилл Климович подошел к судмедэксперту.

— Что вы можете сказать, доктор? — майор всегда официально обращался к представителям судебно-медицинской экспертизы.

— Могу сообщить только данные предварительного осмотра и мои личные впечатления. Двое охранников убиты выстрелом в голову. Вернее, не убиты, а добиты. Нападавшие выпустили в одного одну пулю, в другого — две, а когда они упали, выстрелили им в голову. Судя по тому, что выходных отверстий на телах убитых нет, стреляли из маломощного оружия, скорее всего из пистолета или пистолета-пулемета, оба вида оружия могли быть с глушителем.

— А в той комнате? — майор указал на кабинет директора агентства.

— В той комнате, судя по документам убитых, находятся тела директора агентства и его заместителя. Оба были, очевидно, прикованы наручниками к батарее центрального отопления, а после того как их застрелили, наручники были сняты. Об этом говорят темные полосы на запястьях: у одного на правой, у другого на левой руке. Оба убиты выстрелом из оружия примерно того же типа, что и охранники, но стрелявший побеспокоился о том, чтобы собрать стреляные гильзы. У одного проникающее ранение глаза, другому стреляли в рот. Более подробно могу сказать только после вскрытия.

Квасов разрешил увезти тела убитых, а сам подошел к Кононенко, который уже закончил опрос оставшихся в живых охранников.

— Что так быстро? — спросил майор.

— А ничего особенного они рассказать не могут. Оба несли службу у входной двери. Подозрительного ничего не замечали, на улице и во дворе работали строительные и дорожные рабочие, да так, что перегородили всю улицу. Потом прибыл директор агентства Котин. Его целый день ждал заместитель директора Небольсин. Как только прибыл директор, они вдвоем уединились в кабинете. После этого минут через десять к офису подъехал милицейский «уазик», два милиционера вышли из него и подошли к дверям. В переговорное устройство они сказали, что сработала сигнализация и необходима её проверка. Милиционеры предъявили документы; охранники ничего подозрительного не заметили, хотя в последний момент один них обратил внимание, что на форме вневедомственной охраны стоит надпись «ОМОН».

Милиционеры, пройдя тамбур, вырубили этих охранников, двое других бросились к ним на помощь. Кто и как в них стрелял, первые не видели — были в отключке. Очнулись через пару минут, когда их приковывали наручниками к трубе центрального отопления. В уши им засунули стреляные гильзы, чтобы ничего не слышали и заклеили глаза скотчем. Вот и все. Освободили их сотрудники группы быстрого реагирования. Кто нажал кнопку экстренного вызова, пока неизвестно.

— И что ты думаешь по поводу всего этого? — Трика провел рукой в воздухе.

— Скорее всего эта фирма наступила кому-то на любимую мозоль, распутывая какое-то дело, — предположил Кононенко.

— Может быть. Но такие специалисты, как Котин и Небольсин, просто не могли не просчитать все варианты, тем более такие, которые приводят к подобным последствиям. Скорее здесь просто роковое стечение обстоятельств ребята работали по одному частному делу и случайно перешли кому-то дорогу. Вот и поплатились.

— Я думаю, нужно поговорить со всеми сотрудниками и выяснить, каким делом в последнее время занимались в агентстве. А там проанализируем, что привело к этой бойне.

— Поручим это дело Малышу и стажерам.

— Согласен, — сказал Квасов.

Они вышли на улицу. К ним подошел судмедэксперт.

— Могу ли я уехать в управление? Мне здесь уже практически делать нечего.

— Минут через пятнадцать. Наши курсанты сейчас ещё немного поработают и поедут вместе с вами.

Вскоре приехали начальники отделов агентства. После короткого осмотра они доложили, что ни одного дела, ни одного документа не осталось; нападавшие выгребли даже старые газеты и содержимое из бумагорезательной машины.

Лейтенант Малышонок с курсантами стал опрашивать сотрудников по ведомым ими делам, а к Кононенко милиционер из охраны места происшествия подвел человека в очках, назвавшегося сотрудником фотолаборатории агентства.

— Что вам надо? — недружелюбно спросил Конон.

— Понимаете, в мои обязанности входит фотографирование, вернее сказать, фотокопирование всех документов и вещественных улик, добытых нашими сотрудниками.

— Мне это понятно, но из офиса выгребли все до последнего.

— Если эти бандиты работали только здесь, то лаборатория моя цела.

Кононенко весь аж встрепенулся.

— А где она, ваша лаборатория? — спросил он с надеждой в голосе.

— Наш директор планировал расширить офис или переехать в другое место, а лабораторию временно разместил в соседнем здании. Если какой-то оперативник приносил документ или вещь, Небольсин или Котин вызывали меня. Я приходил со своей аппаратурой — она у нас портативная, в дипломат помещается — снимал, потом уже у себя проявлял и отправлял в фотоархив, а необходимый номер дела, чтобы потом его легче было найти, мне давали лично директор или его заместитель.

— Выходит, все дела агентства имеются на пленке. — Умница у вас был директор, — улыбнулся капитан. — Кир, — обратился он к подошедшему майору, — все дела на месте, только пересняты на фотопленку.

— Отправляй туда людей с понятыми, пусть изымут и доставят в управление, — распорядился Квасов.

— Может, здесь только просмотрим, да с их людьми переговорим? Зачем нам тащить в управление всю их «фотоколлекцию»? — удивился Кононенко.

— Я думаю, что те, кто совершил нападение на агентство, узнав о сохранившемся фотоархиве, попробуют устранить свою недоработку.

— Правильно, пока не узнаем причину нападения, пусть документы побудут у нас. Вот, что, товарищ, — обратился он к фотографу, — вы пойдете с нашими сотрудниками и аккуратно, под протокол, передадите все фотопленки, желательно в хронологическом порядке.

— У меня и так все сложено по номерам дел, а в журнале указано время снятия копии. Кстати, у меня в лаборантской стоит дублер записывающей аппаратуры.

— Какой аппаратуры? — почти в один голос воскликнули офицеры.

— Дубликат аппаратуры, расположенной на пульте дежурного. Все переговоры дежурного по телефону или радиостанции записываются на кассету дежурного и дублируются на пленке в моем кабинете.

— Значит, изымаем и эти записи. А не скажете, какие документы вы копировали в последние дни?

— Их было немного: пять отчетных документов оперативных работников и один ящик с документами, слитком золота и пистолетом.

— Слитком золота? — переспросил Квасов.

— Ну, может быть, не золота, а похожего на золото металла, поправился фотограф.

Кирилл Климович задумался.

— Послушай, Васек, быстро опроси всех присутствующих сотрудников: кто из них занимался делом по этому слитку с пистолетом, да ещё и документами в придачу.

Капитан бегом бросился назад в офис, а к майору опять подошел фотограф.

— В прошлый раз, когда меня вызвал к себе Котин для фотографирования документов, он отдал на временное хранение и копирование несколько видео и аудиокассет. Я должен был их переписать и вернуть директору, но мне нужно было срочно съездить в провинцию к родственникам, поэтому я попросил разрешения сделать копии только сегодня.

— Хорошо. Спасибо, вы оказали нам неоценимую помощь.

— Вы только найдите этих убийц, пожалуйста, — попросил фотограф. Найдите их и отдайте нам: мы сами с ними разберемся.

— Самим нельзя, — сказал Квасов. — Это значит самосуд, это против закона, а значит, и против нас.

— Мы вас понимаем, но все равно и сами будем работать.

— Сами работайте и с нами информацией делитесь — вот от этого будет толк.

— Какой там толк! — фотограф в сердцах бросил укор милиционерам. Если вы ещё работаете на государство, то ваши начальники уже давно работают на этих, — он ткнул рукой в сторону офиса, — бандюг.

— Ну ладно, не нам с вами об этом судить. Буду держать с вашим агентством связь. Кто останется за начальство, пусть свяжется со мной, Квасов протянул ему визитку, — здесь мой мобильный телефон.

Фотограф спрятал визитку и, немного подождав, сказал:

— Я думаю, вы правильно определили, за что погибли Котин и Небольсин, — за металл. Когда мне Константин Алексеевич давал для фотокопирования листы с факса, относящиеся к слитку золота, мне показалось, что руки у него дрожали.

— Спасибо вам, — сказал вслед уходящему фотографу Квасов и поднялся в кабинет Котина.

Там его уже ждал Кононенко.

 

Глава 95

В наушники было слышно, как Овчинников отпил глоток воды.

«Я продолжу, с вашего позволения, — промолвил он. — После всего курса обучения из нашей группы в пятнадцать человек осталось всего десять. Я забыл сказать, что двое курсантов погибли при подрыве на мине водолазного бота. Среди немцев ходили слухи, что этот взрыв был якобы актом самоубийства — этим курсантам тяжело давались глубоководные погружения, и они, обнаружив на дне мину, подвели её к водолазному катеру и в один миг унесли с собой ещё шесть жизней команды немецкого катера.

После окончания учебы по базе мы ходили в рабочей робе немецких матросов, со специальными знаками на груди и спине. Распорядок дня у нас остался прежним, но охрану с нас уже почти сняли и провели экскурсию по базе.

База состояла из нескольких подразделений.

Первое подразделение предназначалось для борьбы с надводными кораблями противника. На их вооружении находились буксировщики торпед, созданных на базе обыкновенных морских торпед, но без боевого заряда. Такой буксировщик снабжался дополнительными аккумуляторными батареями и управлялся человеком. Способ его применения был таков: катер на специальных тросах выводил за собой три-четыре буксировщика в море в район патрулирования. К буксировщику снизу специальными кронштейнами крепилась торпеда. При обнаружении корабля или конвоя союзников катер направлялся в их сторону, разгоняя буксировщики. Не заходя в зону поражения корабельной артиллерии, катер отцеплял буксировщики и отходил в сторону. Тогда управляемый человеком буксировщик на большой скорости несся к цели. При подходе к цели на определенное расстояние буксировщик отцеплял торпеду, заранее нацелив её на корабль, а сам разворачивался обратно к поджидавшему его катеру, который и доставлял его обратно.

Этих буксировщиков немцы прозвали «людьми-торпедами».

Часть управляющих этих буксировщиков были немцами; в случае их ранения или потери в темноте или тумане экипажи катеров их искали до последней возможности. Другая часть была из военнопленных — их тех двух групп, которые по здоровью были слабее нас. Когда мы с ними повстречались, из сорока человек у них осталось всего десять: остальные погибли при нападении на корабли союзников или пропали в море. Как потом выяснилось, управляющие буксировщиков из числа советских или других военнопленных приковывались наручниками к своему буксировщику, а на самом буксировщике размещался небольшой заряд взрывчатки, который приводился в действие при покидании зоны распространения радиосигнала, посылаемого радиостанцией катера сопровождения. Одновременно этот сигнал — обычно какая-то английская популярная песенка — служил и радиомаяком для возвращения к катеру сопровождения.

Если бы наш военнопленный попытался скрыться на буксировщике и перейти к союзникам, то непременно последовал бы взрыв. Управляющие буксировщиков знали об этом, поэтому, я думаю, среди них не было желающих покончить жизнь таким образом: не прихватив с собой кого-то из немцев.

Чаще были другие случаи.

Однажды в катер сопровождения, который передавал сигнал радиомаяка, попал шальной снаряд и повредил радиопередатчик. При этом одновременно подорвались пять буксировщиков, управляемых военнопленными. В другом случае катер сопровождения из-за поломки корабельных часов не дождался всех буксировщиков, а, подхватив только двоих из четырех, направился на базу. Через полчаса на катере услышали два взрыва с промежутком в несколько секунд.

Второе подразделение базы занималось ремонтом и обслуживанием подводных лодок примерно того типа, который я видел на фотографии Сергея Альбертовича Михайлова. К этим лодкам мы доступа не имели (я имею в виду внутрь субмарины), а снаружи чистили их корпуса и проводили кое-какие ремонтные работы».

«Что вы подразумеваете под ремонтными работами?» — спросил Владимир Николаевич.

«Некоторые лодки после похода приходили изрядно потрепанными: видно было, что им прилично доставалось от морских охотников и сторожевых кораблей. На других проводились работы по их дооборудованию или переоборудованию».

«Что вы имеете в виду?»

«Ну, например, на некоторых мы помогали снимать часть рубки, чтобы в море при всплытии не так был заметен силуэт подводного корабля. На одном немцы устанавливали фальшборты и ложные надстройки, да так искусно, что издалека при движении субмарины в надводном положении её можно было принять за шхуну или рыболовный сейнер. На некоторых полностью демонтировали торпедные аппараты и снимали торпедное и минное вооружение.

Однажды нас построили и объявили, что на нашу группу возлагается большая и ответственная работа — поднятие груза с затонувшего военного корабля. Что это был за корабль и чьей национальной принадлежности, нам неизвестно до сих пор.

К этим работам нас готовили почти неделю: комиссия с морских заводов и верфей проверяла готовность всего водолазного и подъемного оборудования, а медицинская — готовила нас к погружению. С нами должны были спускаться и немецкие водолазы, но потом их решили поберечь. И, как потом выяснилось, поступили дальновидно.

Сначала в районе затонувшего корабля работала первая группы из состава нашей команды, но она погибла. В районе проведения глубоководных работ вместо водолазного катера находилось судно большего водоизмещения. Его обнаружила ночная авиация англичан и навела корабли охраны побережья Великобритании. Команда немецкого корабля не сумела организовать подъем на борт водолазов и обрезала тросы и шланги питания. Погибли пять наших товарищей и два немца, которые находились в водолазном колоколе и под водой руководили ходом работ.

После этого случая немцы провели ряд усовершенствований, благодаря которым я имею честь с вами разговаривать».

«Что именно они сделали?» — поинтересовался военный атташе.

«Они поставили дублирующее оборудование на подводную лодку, которая должна была нас подстраховывать в случае каких-либо осложнений на поверхности моря».

«Что ещё за лодка?» — раздался удивленный голос Владимира Николаевича.

«Я забыл сказать, что весь груз, который нам было необходимо поднять с затонувшего военного корабля, мы должны были разместить в специальной надстройке подводной лодки. На стоянке этой лодки в специальном гроте на нашем острове мы в надводном положении оттренировали все наши движения под водой».

«Если вас тренировали, как действовать под водой, то необходимо было и показать, что за груз вы должны были поднять с затонувшего корабля?» задал вопрос Голубев.

«Да, нам показали муляжи этого груза. Он представлял собой несколько сотен, а, может быть, и тысяч ящиков, очень похожих на ящики из-под патронов. До этого нам сказали, что часть груза подняла погибшая команда. И так как мы остались практически единственными водолазами-глубоководниками, о нас заботились пуще прежнего».

«А какие именно работы вы должны были выполнять под водой на затонувшем корабле и подводной лодке?»

«Сначала мы должны были восстановить освещение. Водолазы, работавшие до нас, установили поплавки с подводными глубоководными лампами, но они тоже были обрезаны. В нашу задачу входило подключение этих ламп, если они остались на месте, и установление новых одновременно к водолазному кораблю и к подводной лодке.

Кроме того, нас всех снабдили индивидуальными баллонами с дыхательной смесью, которые были рассчитаны на тридцать минут работы под водой. В случае, если бы надводный корабль был вынужден покинуть район работ, то мы с помощью баллонов и водолазного колокола тросами, прикрепленными к лебедке подводной лодки, медленно подтягивались бы к ней. Таким образом, мы могли до суток спокойно находиться под водой.

Наша задача была относительно проста: из трюма корабля (это была самая тяжелая часть работы) мы вытаскивали ящики и складывали их на специальную платформу, которая была прикреплена тросом к пристройке за рубкой подводной лодки. Когда эта платформа была полностью загружена, мы давали условный сигнал сначала на колокол, затем на корабль, а он связывался с субмариной, и та лебедкой подтаскивали груженую платформу. С надводного корабля нам спускали следующую платформу».

«Как долго вы работали и сколько перетащили таких ящиков?»

«Сейчас трудно сказать, но очень много, ведь мы работали несколько недель. Сколько всего было на затонувшем корабле подобных ящиков, не знаю, но после нас там не осталось ни одного».

«Расскажите немного о самом затонувшем корабле», — попросил Голубев.

«Мы работали на большой глубине и видели только ту часть корабля, которая была освещена лампами, так как дневной свет на глубину не попадал вовсе. Помню, что была видна часть боевой рубки и довольно большая башня, но что за тип корабля, ответить не берусь».

«Как вы думаете, экипаж оставил корабль или погиб вместе с ним?» продолжал спрашивать военный атташе.

«У меня сложилось впечатление, что хотя корабль и был скорее всего торпедирован, экипаж оставил его организованно и в полном порядке. Во всяком случае мы нигде не обнаружили останков моряков, как это часто бывает на подорванных судах. Главное, о чем я хотел вас попросить, это прояснить судьбу одного человека, с которым я был в плену у немцев».

«Сергей Альбертович вкратце посвятил меня в вашу проблему, но я хотел бы услышать все более подробно», — сказал Владимир Николаевич.

«После окончания глубоководных работ по подъему ящиков мы ещё несколько раз принимали участие в подобных операциях. Но в последующих случаях это были не ящики, а целые корабли».

Диктофон щелкнул — кончилась запись на одной стороне кассеты. Сергей быстро перевернул кассету и стал слушать дальше. Несколько минут длилось молчание: видно, собеседник военного атташе собирался с мыслями, пока тот менял кассету, а потом послышалась речь.

 

Глава 96

На следующий день на прием в консульский отдел явился старый, если не сказать древний, местный житель и попросился на прием к дежурному дипломату.

В это время в отделе находился лишь вице-консул Михайлов, поэтому охранник проводил дождавшегося своей очереди ветерана к Сергею Альбертовичу.

— Меня зовут Вано Георгиевич Чадлишвили, — старик говорил с большим местным акцентом, и понять его речь было очень трудно. — Я обращаюсь к вам за помощью. Мне совсем нечего есть. Поэтому прошу: ваш Трубецкой такой хороший человек, что не откажет мне.

— Хорошо, уважаемый Вано Георгиевич. Мы постараемся вам помочь. Давайте я запишу ваши данные, мы постараемся сделать все, что в наших силах.

— Э-э, мой хороший, знаю я эти бумаги. Вот сколько я писал мэру вашей северной столицы, а в ответ не то что помощи, строчки не дождался. А ведь во время войны меня знал весь Ленинградский и Волховский фронты. Сколько матерей, жен и детей получали открытки с моим изображением!

Вице-консул слушал посетителя с искренним интересом.

— Что за открытки?

— Да вот, — старик вытащил из внутреннего кармана объемистый сверток. Аккуратно его развернул и, порывшись среди старых выцветших бумаг, вытащил почтовую открытку, на которой был изображен молодой сержант с зажатым в поднятой руке автоматом, призывающий своих боевых товарищей к беспощадному уничтожению фашистских оккупантов. Под открыткой была надпись: «Сержант Чадлишвили совершил подвиг при обороне Ленинграда».

«Да, как время меняет людей», — подумал Михайлов, обратив внимание, что молодой сержант Чадлишвили вовсе не был похож на сидящего перед ним старика.

— Я вижу, вам интересно. У меня есть один экземпляр нашей дивизионной газеты, там наш батальонный комиссар про меня даже целую статью написал, похвастался старик.

Михайлов осторожно, чтобы не порвать ветхие от времени страницы, раскрыл газету. На внутренней стороне он увидел фотографию сержанта Чадлишвили и непроизвольно перевел взгляд на ветерана.

Тот заметил этот взгляд и сказал:

— Правда, каким красавцем я был? Время безжалостно к нам, старым солдатам. Но мои побратимы-ветераны на наших встречах в День Победы меня всегда сразу узнают. Вот уже лет семь, как мы не встречались, не знаю даже, может, никого уже и не осталось от нашего батальона!

Сергей Альбертович в это время углубился в чтение. Это была вовсе не статья, как того хотелось Вано Георгиевичу, а небольшая заметка под названием «И враг не прошел». В ней говорилось:

«День выдался тяжелый. С раннего утра на участке энского полка нашей дивизии стали работать немецкие снайперы. Да так, что невозможно было поднять голову. Немцы засели в развалинах старого монастыря и до обеда уже вывели из строя около двадцати наших командиров и красноармейцев. Жизнь точно замерла на переднем крае: никто не смел даже головы поднять из-за вражеских пуль. Бойцы изнывали от жары и голода, а воду и пищу поднести не могли — мешали вражеские снайперы.

Командир полковой батареи коммунист Петров вызвал на командный пункт командира орудия сержанта Чадли-швили и поставил ему задачу разделаться с фашистскими кровопийцами. Задача была трудна — на батарее каждый снаряд на вес золота. А командир выделил сержанту всего два осколочных снаряда.

Но он знал, кому нужно поручить выполнение этой ответственной задачи. Оба снаряда нашли свои цели, а в старом монастыре что-то загорелось. Дым от пожара накрыл, словно покрывалом, всю линию передовой.

Тогда комсомолец сержант Чадлишвили, быстро оценив обстановку, под прикрытием дыма повел свой расчет и располагавшихся тут же красноармейцев стрелкового взвода в атаку, и они овладели немецкими позициями в монастыре.

За этот подвиг сержант Чадлишвили был награжден орденом Красной Звезды.

Товарищи бойцы и командиры, равняйтесь на героя нашей дивизии сержанта Ивана Георгиевича Чадлишвили!»

Конечно, это не был шедевр журналистики, но, наверное, в то время такие почтовые открытки и заметки в газетах способствовали подъему боевого духа в войсках и трудовых достижений в тылу.

Дипломат попросил ветерана продиктовать ему все данные для заполнения соответствующей анкеты. И тут оказалось, что у Чадлишвили нет российского гражданства.

— Без российского гражданства мы не сможем вам оказать ту помощь, о которой вы нас просите, — стал объяснять Михайлов. — Вам необходимо обратиться в местную ветеранскую организацию, может, они чем-нибудь смогут вам помочь, — не верящим в положительный результат голосом предложил дипломат.

— Так всегда: когда страну защищать, то в бой идут все, а когда требуется какая-то мизерная помощь, такая маленькая, чтобы только не умереть с голоду, начинаете делить на своих и чужих. Знаете, я начинаю завидовать тем своим товарищам, которые погибли на войне или умерли до развала страны, которую они когда-то защищали с оружием в руках.

— Извините, но я всего лишь чиновник Министерства иностранных дел, опустив голову, проговорил Михайлов. Потом, что-то вспомнив, сказал: Знаете, у нас сейчас работает один писатель, собирает материалы о войне. Если бы вы его заинтересовали, то он наверняка смог бы вам помочь. Хотя бы, напечатав об отношении мэра северной столицы к своим защитникам.

Сергей Альбертович пригласил старика пройти в соседний кабинет, где, обложившись копиями консульских документов, работал Поляковский.

Михайлов представил Чадлишвили и коротко рассказал о сути его визита. Юрий Владимирович заинтересовался и согласился переговорить с посетителем.

Как только за Михайловым закрылась дверь, в кабинете произошла смена декораций.

— Ну что, я все правильно сделал? — спросил ветеран у писателя.

— Да, Котэ Карлович, простите, Вано Георгиевич. Оказывается, действия этого юноши вполне предсказуемы. А мне его представили чуть ли не Шерлоком Холмсом! — вслух размышлял Юрий Владимирович. — Следующим шагом Сережа должен вывести меня, то бишь вас, Вано Георгиевич, на этого нужного нам Игоря Вячеславовича. Надеюсь, вы не потеряли ещё тех навыков, которые вам привили в батальоне СС «Бергманн» («Горец»).

Сванидзе от этих слов Поляковского аж передернуло. Бывший обер-лейтенант известного в годы войны на Кавказе батальона понял, что покой и свободу, которые ему в свое время предоставил Матвей Борисович Суздальский, придется отрабатывать.

Все так и получилось, как рассчитал Поляковский. Зайдя после приема посетителей в кабинет к Михайлову, он сказал:

— Вано Георгиевич очень интересный рассказчик. Наверное, я включу его воспоминания в свою будущую книгу и обязательно помогу ему связаться с мэром — таких людей, как герой войны Чадлишвили, нельзя оставлять без помощи. Сергей Альбертович, давайте вместе подумаем, как ещё можно помочь этому уважаемому человеку.

Они вдвоем рассмотрели несколько официальных вариантов, но ни один из них не гарантировал, что ветеран Чадлишвили получит, если не сиюминутную помощь, то во всяком случае в ближайшем будущем.

И тогда Михайлов предложил связаться с некоторыми ветеранскими организациями, местными и российскими, включая и Трофимова. Юрий Владимирович тут же стал отмахиваться от этого предложения.

— В данном случае нам ради этого старика, — указал он на стул, на котором безучастно скучал Чадлишвили, — легче пойти на подлог и дать ему в виде исключения российское гражданство, позволяющее уже сегодня или в крайнем случае завтра получить деньги и продукты, чем потом стыдливо отводить в сторону глаза и разводить руками: дескать, мы не смогли помочь не по своей вине, а по вине какого-то там Трофимова, — разошелся Поляковский.

— Я попробую связаться с ним в ближайшее время. Когда-то через одного нашего общего знакомого я передавал ему ответ из посольства и попросил сказать, что согласен изучать немецкий язык.

— Ну и что с этого вышло? — с недоверием спросил писатель.

— Недавно он прислал мне учительницу немецкого языка. Да вы её видели, Юрий Владимирович. Ее зовут Екатериной, а немецким она владеет в совершенстве.

Михайлов не заметил, как скучающий на стуле ветеран превратился в почуявшего добычу хищника.

— Родственники нашего общего с Трофимовым знакомого, должно быть, могут выйти на него и передать от нас письмо.

— А что, вашего общего с Трофимовым знакомого нет сейчас в городе? как-то отчужденно, собирая бумаги со стола, спросил Поляковский.

— К сожалению, он погиб, — ответил Сергей.

— Да, — неопределенно проговорил писатель. — Давайте договоримся так: вы связывайтесь с Трофимовым и остальными ветеранскими организациями, а я сегодня же пошлю по факсу депутатский запрос мэру. Может быть, найдем какое-либо приемлемое решение. Да, кстати, если выйдете на Трофимова, организуйте нам с ним встречу — с ним работает так много интересных людей!

 

Глава 97

В кабинете директора агентства «Кристи и Пуаро» майора Квасова ждал капитан Кононенко.

— Никто из сотрудников агентства, присутствующих здесь, делом, связанным с золотом и пистолетом из одной коробки с документами, не занимался. Но среди них отсутствуют два человека — фамилии и все их данные я переписал. Так вот, эти двое буквально на днях вне графика убыли в отпуск вместе с семьями. В книге отпусков записей, указывающих на то, где и в течение какого времени эти люди намереваются отдохнуть, нет.

— Значит, эта версия у нас становится версией номер один. Необходимо как можно быстрее уточнить по всем железнодорожным вокзалам и аэропортам, куда они могли уехать, и по возможности быстрее с ними встретиться. Давай здесь заканчивать — и в управление.

Но тут в кабинет вбежал водитель их оперативной машины.

— Товарищ майор, — обратился он к Квасову, — только что вас вызывал оперативный дежурный по управлению и сказал, что если у вас здесь все закончено, оставить одного-двух человек, а самим срочно выехать к «Макдональдсу», что на перекрестке Тверской и Газетного…

— …и отобедать гамбургером, чизбургером и стаканчиком кока-колы, съехидничал Конон.

Шофер с укоризной посмотрел на капитана. Трика сурово сказал:

— Не перебивай! — и, обратившись к водителю, спросил: — Что ещё произошло?

— Как всегда, — ответил тот, — труп. Еще совсем теплый. Оперативный сказал, что все произошло минут десять-пятнадцать назад. Следователь прокуратуры района, где произошло убийство, уже извещен и сейчас тоже выезжает.

— Хорошо, — скомандовал Квасов, — готовь машину на выезд. Со мной едут Кононенко, судмедэксперт и два стажера. Старшим здесь остается лейтенант Малышонок, ему в помощь — оставшиеся курсанты. Ваша задача, лейтенант: вызвать в офис агентства всех его сотрудников и составить полный список дел, которые они вели в последние полгода, аккуратно запротоколировать, а вечером представить мне на совещании. Задание поняли?

— Понял, товарищ майор!

— Тогда действуйте, а мы поедем, посмотрим, что там случилось.

На этот раз, хотя агентство «Кристи и Пуаро» располагалось недалеко от «Макдональдса», минут сорок пешком, на машине по оживленному центру города к месту происшествия они добирались почти час.

Толпа зевак сразу же красноречиво показывала: в кафе «Макдональдс» случилось что-то неординарное.

За ленточным ограждением и цепью милиционеров никого, кроме оперативных работников районного отдела милиции, не было. Предъявив документы, Квасов, Кононенко и судмедэксперт Борискин прошли за ограждение и поприветствовали здесь своих коллег.

— Ну, что здесь? — спросил Квасов у старого капитана. — На вашем же участке, сами бы и разбирались. Зачем управление трясти? Небось сами знаете, что за ночка сегодня выпала?

— Здесь заказным попахивает, а это уж не наша епархия. Так что вам и карты в руки, товарищ майор!

— Ну тогда коротко обрисуйте, что вы здесь накопали, — уже более дружелюбно попросил Кирилл Климович, глядя как Кононенко достал блокнот и стал беседовать с девчонками и мальчишками из обслуживающего персонала, а Виктор Викторович Борискин раскрыл свой чемоданчик, натянул на руки медицинские перчатки и стал осматривать труп.

— Личность убитого пока не установлена. При нем в кармане рубашки найден специальный пропуск без фамилии, имени и отчества. Мой помощник сейчас делает запрос через наше восьмое управление, какие из структур, я имею в виду спецслужбы, имеют подобные пропуска, а через них попытаемся установить личность убитого.

«Хоть бы только не наш, не из системы МВД», — подумал быстро Квасов, не потому, что ему было больше жаль своих ребят, нежели из ФСБ, СВР или Министерства обороны, а потому, что, если погибший окажется из их системы, то высокое начальство назовет это делом чести столичной и вообще федеральной милиции и с их, то есть именно с его, Квасова, шеи не слезут. А тут попахивает ещё одним «висяком».

— Убит выстрелом в голову через рот. Выстрел был один. Стреляли из пистолета иностранного производства, предположительно «вальтера». Гильзу мы нашли, но, что самое интересное, год выпуска патрона, которым произведен выстрел, — капитан немножко потянул, чтобы произвести больший эффект своим сообщением, но видя, что майор никак не реагирует, продолжил, — одна тысяча девятьсот сорок второй.

— Ну и что здесь интересного? Если патроны такие старые, но хранятся в сухом месте, что, они уже не стреляют? — хмуро спросил Квасов.

— Да нет, — смутился капитан, — вон у моего племянника в укрепрайоне на Дальнем Востоке в подчинении танки Т-34 и ИС-3, да пушка ещё противотанковая, на щите которой написано, что она выпустила девять снарядов по Рейхстагу в сорок пятом. И ничего, стреляет еще. А я про то, что неужели стрелявший не мог найти более совершенных боеприпасов, каких сейчас в столице полно, а использовал патроны сорок второго года выпуска.

— Скорее всего он, стрелявший, наверняка знал, что патрон этот осечку не даст и задачу свою выполнит, — подсказал ему Кирилл Климович. — А что свидетели говорят?

— Свидетели выстрела не слышали, значит, он был произведен из пистолета с прибором бесшумной стрельбы, — по-научному выразился капитан. Посетителей было не так много, а на террасе в утреннее время, да ещё после ночного дождика охотников сидеть было мало. Этот посетитель, убитый, видимо, кого-то ждал, раз вышел в прохладное время на террасу, — с его места хорошо просматривается весь Камергерский. Тот, кого он ждал, видимо, должен был подъехать на машине, а припарковаться можно было только в этом переулке. Вот он и выбрал это место.

— Логично, — поддержал его Квасов.

— Одна девочка из местного обслуживающего персонала, — он обернулся в сторону кафе, — с ней как раз Кононенко разговаривает, видела, как вместе с убитым сидел мужчина, и они о чем-то недолго беседовали. В это время за соседними столиками сидели несколько человек, но кто именно, она сказать не может — просто не помнит.

— А кто обнаружил труп?

— Уборщица из их же смены. Она убрала мусор с соседних столиков, а потерпевший как сидел, так и сидит. Она заметила, что лицо у него было без кровиночки, бледное все. Девчушка и спросила его, может, ему плохо, не позвать ли врача? Тот, естественно, молчит. Тогда она позвала администратора, который сразу понял, в чем дело, и распорядился вызвать милицию.

— А как этот администратор понял, в чем тут дело? — спросил майор.

— А вы сами взгляните на лицо убитого: ярко выраженный пороховой налет. Парень — администратор — увлекается детективными и шпионскими романами, поэтому сразу сообразил, что здесь не врача, а милицию нужно вызывать.

— Хорошо. Следователя прокуратуры вызвали?

— Да, он уже в пути, — доложил капитан.

Подошел Кононенко и почти то же самое рассказал Квасову. Курсанты уже заканчивали описание места происшествия. Оставалось лишь подождать судмедэксперта и возвращаться в управление, предварительно забрав Малыша со стажерами.

Судмедэксперт Борискин на этот раз слишком долго возился с трупом. Он слышал доклад капитана майору Квасову и подтвердил некоторые его выводы в части, касающейся судебно-медицинской экспертизы. Потом, когда труп увезли в морг, угрюмо сказал:

— Не знаю, какое здесь дело затевается, если стреляют среди белого дня в офицеров спецслужб, и с чем это дело связано, но могу сказать лишь одно: если ФСБ от этого трупа откажется, то, дорогие Кирилл Климович и Васенька, дело по нему будете вести вы. И не дело даже, а «висяк».

— Ну ты накаркаешь, — не удержался Кононенко.

— Это ты, Васек, мне намекаешь, что я, как ворон, в трупах копаюсь? Тогда знай: я на тебя обиделся, — наигранно сказал судмедэксперт, — и ты ко мне больше не подходи, чтобы я на твоего очередного «жмурика» экспертизу составлял.

— Ну ладно, я же просто так выразился, а ты обижаться. Хочешь, при всем честном народе прощения попрошу? А?

Все поняли, что начинается очередная комедия, и подтянулись к её исполнителям. Но уставший Квасов сразу прекратил спектакль.

— Так почему же этот «жмурик» будет наш? — резко спросил он к разочарованию несостоявшихся зрителей.

Судмедэксперт Борискин, тоже явно уставший, подтянулся и ответил майору:

— Ранение того же вида, что и на квартире Калашникова. Я немного покопался у него во рту и обнаружил те же карамельные кусочки, а конфет никаких ни при нем, ни в «Макдональдсе» нет. И даю голову на отсечение, карамель окажется старой-престарой. Вот так. Так что плюсуйте этот труп к Калашникову. Одного поля ягода!

— Обрадовал, — выдохнул Кононенко. — А если это фээсбэшник…

— …то все материалы по обоим преступлениям у вас заберут, — закончил фразу Борискин.

— Ну хорошо, — продолжил Квасов, — когда ты нам скажешь точно?

— Сами видите, товарищ майор, сколько сегодня трупов. Боюсь, что только к завтрашнему вечеру подготовлю все данные по этому убийству.

— А сегодня к вечеру, хотя бы предварительные… — просительно состроил физиономию Конон.

— Ну, разве что только предварительные.

— Вот и хорошо, вот и договорились! — обрадовался капитан. — Кир, обратился он к своему товарищу, — а может, поговоришь со следователем, и дело о нападении на частное сыскное агентство передадут другой группе?

— Попробую, но это маловероятно. Если все в сборе, то «по коням!» скомандовал Квасов и направился к оперативной «газели».

 

Глава 98

В наушниках послышался щелчок и голос Владимира Николаевича Голубева:

«Прошу извинить за то, что я вас прервал, Кирилл Мефодиевич. Итак, продолжим. Вы сказали, что после поднятия некоего груза с потопленного военного корабля вы с вашими товарищами выполняли ещё какие-то задания германских военно-морских сил. Прошу вас в нескольких словах рассказать о них».

«Я вам расскажу о совершенно уникальных операциях немцев. Их было две, но, может быть, и больше. Во всяком случае я и мои товарищи принимали участие только в двух.

Одна подводная операция проводилась в Северном море. Немцы, как вы понимаете, никогда нам не говорили о месте проведения работ. Даже в том случае, когда мы поднимали груз с военного корабля, мы знали только, что это не южные моря.

В тот день нас привезли на одну из секретных баз подводного флота Третьего Рейха и объявили, что нам предстоит провести подготовительные работы по подъему подводной лодки. Чья это была лодка — немецкая или союзников, — нам не сказали.

После соответствующей подготовки мы осуществили первые спуски. Глубина была достаточной, но оборудование у нас было в то время самое новое: на некоторых частях и инструментах были написаны английские слова, а также слова на других языках.

Помню, что лодка лежала с небольшим дифферентом на правый борт на предельной для нас глубине. Мы подвели к ней понтоны и тросы и приступили к работе. На закрепление всего оборудования на подводной лодке у нас ушла целая неделя. Когда все было закончено, нас отправили на базу, и мы стали готовиться к новой задаче.

А через несколько дней мы увидели эту лодку, поддерживаемую установленными нашей группой понтонами. На рубке были нанесены красная звезда и номер лодки, но сейчас я его уже не помню. Когда мы грузились на катер, немцы приступили к открытию люков лодки, а перед самым выходом в море мы увидели, что из лодки извлекли тело первого моряка, одетого в офицерскую форму. Его одежда была сухой, поэтому лейтенант фон Бютнер сделал вывод, что лодку загнали на глубину, а экипаж по какой-то причине либо не захотел всплывать, чтобы сдаться в плен, либо просто не смог этого сделать.

С виду советская подводная лодка совсем не пострадала, и к ней уже подошел корабль-док. Дальнейшая судьба этой лодки нам неизвестна.

В другой раз нам объявили, что мы будем поднимать немецкую лодку, которая по каким-то причинам не может всплыть. Экипаж её жив и здоров, но мы должны им помочь, потому что запасов воздуха у них осталось мало. Все, что нам говорили про эту лодку, для нас было несколько удивительно».

«Почему?» — спросил Голубев.

«Потому что эта подводная лодка лежала на небольшой глубине. Следовательно, экипаж при необходимости мог её покинуть без всяких проблем. Но он этого не сделал, значит, по каким-то обстоятельствам он её не должен был оставить».

«А что ваша команда должна была сделать с этой лодкой?» — снова спросил Владимир Николаевич.

«В нашу задачу входило подвести к лодке трубопроводы с воздухом, топливом и кабели для электропитания и связи. Мы и эту задачу выполнили. После проделанной работы к фон Бютнеру подошел немецкий офицер и сказал, что по приказу гросс-адмирала Деница команда лейтенанта должна осмотреть днище ещё одной подводной лодки. Вот тогда-то я впервые и увидел ту лодку, которая была изображена на фотографии у вице-консула Михайлова; если не ту именно, то очень похожую.

Эта субмарина имела специальные выпуклости на корпусе, так называемые бугели. Они предназначались для направления лодки, следующей в подводном положении по капирам в каменных или бетонных укрытиях на секретных базах немецких подводных лодок. При подходе лодки к такой базе водолазы цепляли её мощными тросами, и она следовала, как по рельсам, по этим капирам и заходила на свою стоянку где-то в глубине скал.

Эта подводная лодка по какой-то причине сорвалась с троса и всем днищем ударилась о скальный грунт. Ее вывели в открытую базу для осмотра. Как мы стали догадываться, эта субмарина была каким-то новым секретным оружием или предназначалась для выполнения секретной миссии.

Немецкий офицер подтвердил наши догадки: мы уже были задействованы во многих секретных и тайных операциях рейхсмаринэ — германских военно-морских сил, поэтому военному командованию не хотелось привлекать к решению этой задачи, пусть даже и немцев, но не посвященных в секреты Третьего Рейха».

«А вы не думали, что это может означать лишь одно — ликвидацию всей вашей группы, чтобы сохранить немецкие секреты?» — спросил военный атташе.

«Нет, вначале не думали. Да и вообще не думали. Как мы слышали от фон Бютнера, мы были командой номер два в германском флоте. А команда номер один находилась где-то в Средиземноморье, но в конце войны её вообще отправили куда-то за пределы Германии. Лейтенант часто говорил, что мы с командой номер один предназначены для работы и после войны.

При осмотре днища лодки мы определили, что повреждений, влияющих на мореходные качества субмарины, нет. И лодка вскоре ушла своим ходом из базы.

Но война подходила к концу — это было заметно по участившимся бомбежкам немецких военно-морских баз и быстро уменьшавшемуся числу германских боевых кораблей.

Хотя все, до последнего немецкого солдата на базе, были задействованы по боевому расчету, нас, водолазную команду из пленных моряков, никто никогда не трогал, а, наоборот, — берегли. Наш начальник, фон Бютнер, все меньше работал с нами и, естественно, меньше заботился о нас. Понятно: война шла к концу, и ему надо было подумать о своей судьбе, а не о жизнях пяти пленных русских.

Не знаю точно, каким образом, но руководство базы назначило того немецкого военно-морского офицера, который был с нами на секретной подводной лодке, руководителем сектора «Р» базы, то есть нашим новым начальством. Нам почему-то его не представили, и все то время, которое мы с ним работали, мы его называли по званию — «инженер-капитан». Однако один из высокопоставленных немецких офицеров, может быть, даже какой-то адмирал, однажды сказал про него в кругу офицеров на борту нашего водолазного бота, что если бы «этот «яд», — он указал на инженера-капитана, — тогда в России развернулся бы в полную силу, нам не пришлось бы оставлять русским и подрывать несколько самых современных кораблей рейхсмаринэ».

Наступили последние дни войны. Ни к каким глубоководным работам нас больше не привлекали. Мы даже думали, что о нас совсем забыли, потому что, случалось, нас даже забывали покормить. С каждым днем мы замечали, что в какой-то необъяснимой последовательности пустеют соседние с нами жилые помещения.

Однажды привезли большую группу военнопленных, как и мы, одетых в немецкую форму вспомогательной службы с латинской буквой «Р». Немного позже в этой команде мы отыскали наших старых знакомых, которые попали в группу «людей-торпед». Никто из них о своей судьбе не рассказывал и нас не расспрашивал, как, впрочем, и мы.

В конце апреля сорок пятого года наша база опустела почти полностью: остались лишь мы да человек тридцать охраны из вновь прибывшего подразделения СС, которое состояло из одних офицеров. В ночь на тридцатое апреля нас подняли и приказали построиться в полной форме с вещами в одном из гротов. Нам объявили, что настала наша очередь эвакуироваться с базы. К гроту причалила небольшая баржа, на которую погрузили первую партию из нашей команды.

Но тут подбежал один из охранников базы и сказал, что вторая баржа подойдет попозже, потому что сломался буксир, и что-то зашептал на ухо начальнику охраны. Фон Бютнер и наш инженер-капитан тоже слышали слова охранника. Тогда инженер-капитан сказал громко, что он осознает свой долг перед родиной и все, что от него требуется, выполнит безоговорочно.

Присутствующие офицеры пожали ему руку, отдали воинскую честь, как будто прощались навсегда, и ушли на буксире с первой баржей. Но инженер-капитан ещё при них тут же дал команду запустить наш водолазный бот, взять на буксир оставшуюся баржу и причалить её возле грота.

Нас оставалось человек сорок, в основном все русские, инженер-капитан приказал нам грузиться на эту маленькую десантную баржу, которая больше была похожа на широкую металлическую плоскодонную лодку. С трудом мы разместились на ней и вышли в открытое море.

Но баржа обогнула остров и направилась к берегу. Когда мы высадились на берег, инженер-капитан подозвал нашу команду и, к нашему удивлению, заговорил с нами на чистом русском языке. Он потребовал, чтобы мы быстро составили списки по номерам, вытатуированным у нас на предплечьях. После этого он по списку выдал нам наши личные дела, доставая их из металлического ящика — сейфа. Мы поинтересовались судьбой тех, кто ушел раньше нас с первой баржей. Он сказал, что скорее всего эта группа уничтожена — баржа, на которой она следовала по приказу командования, должна была быть затоплена в открытом море. Подобная судьба ожидала и нашу группу, но инженер-капитан решил во что бы то ни стало нас спасти и добился своего.

У нас было много вопросов, а времени не было — уже занимался наш первый свободный рассвет. Тогда-то инженер-капитан и сказал нам об Одессе, о том, как найти человека с попугаем. Когда мы разделились на группы, одной он оставил свой пистолет «люгер» с патронами, другой дал гранату, а нам отстегнул от своего ремня вот этот нож и отдал его мне. Он сказал, что война вот-вот закончится, но мы пока ещё находимся на территории, занятой немецкими войсками. Поэтому сначала необходимо держаться всей группой, а уж после, отойдя от берега на приличное расстояние, можно и разделиться».

«Припомните, пожалуйста, точно, Кирилл Мефодиевич, когда именно вы с вашими товарищами покинули секретную базу немецких подводных лодок и оставался ли кто-нибудь на базе после того, как вы её покинули?» — спросил военный атташе.

«Для нас освобождение и Победа пришли так быстро, что с точностью до дня назвать время оставления базы очень трудно. Вы понимаете: неожиданное вызволение и воздух свободы на нас так повлияли, что первые сутки-двое мы особо никуда и не двигались. Но с большой долей уверенности могу сказать, что это было в мае сорок пятого.

А что потом случилось с нами, я думаю, вы уже знаете от Сергея Альбертовича. Поэтому я сразу хочу обратиться к вам за помощью».

«Слушаю вас внимательно, Кирилл Мефодиевич,» — отозвался Голубев.

«Не могли бы вы попробовать через Министерство обороны разыскать хоть какую-нибудь информацию об этом человеке и том, другом, с попугаем».

«Мы сделаем соответствующий запрос в министерство и в военные и исторические архивы и постараемся найти этих людей. Очень был рад с вами познакомиться. Могу я к вам заехать и ещё поговорить с вами и вашими товарищами на эту тему?»

«Конечно, мы всегда будем рады!» — искренне отозвался Овчинников.

Дальше послышался щелчок отключившегося диктофона — пленка в кассете кончилась.

 

Глава 99

Напротив Иваненко, в черном кожаном кресле у камина, в гостиной шикарной дачи сидел его начальник, генерал Соловьяненко. Справа и слева от него разместились Матвей Борисович Суздальский и Вадим Олегович Котов. Все трое смотрели на молодого человека. Их взгляды и затянувшееся молчание угнетали капитана.

— Хорошо, — произнес наконец генерал, прерывая какую-то свою мысль. А сам-то ты как оцениваешь свою работу?

— Оценка ясна, — ответил Станислав Михайлович. — Оценка совсем плохая. Однако я включился в действие в тот момент, когда всей нашей операции грозил провал, и я смог сделать только то, что сделал.

— Ты хочешь сказать, начни ты сначала, ты бы действовал точно так же? — брызгая слюной взвизгнул Соловьяненко.

Иваненко молчал. Генерал посмотрел на Суздальского. Тот, казалось, не проявлял никакого интереса к разговору двух офицеров одной из влиятельнейших спецслужб страны. Тогда генерал перевел взгляд на Полковника. Котов, усаживаясь поудобнее в кресле, изрек:

— Вы, Станислав Михайлович, совершили ряд грубейших ошибок и смеете утверждать, что в будущем поступили бы точно так же? То есть совершили бы точно такие же ошибки?

— А как я должен был поступить?

— Главное в вашем деле, — вставил слово Суздальский, — терпение и хладнокровие, хладнокровие и терпение. И умение ждать. Вот так-то!

«Ждать? Чего? Второго пришествия?» — в сердцах возразил про себя Иваненко, но вслух ничего не сказал.

Генерал бросил взгляд на Полковника, который, склонив голову, барабанил пальцем по красному дереву огромного стола.

— Если учесть ситуацию, которая сложилась после операции в сыскном агентстве «Кристи и Пуаро», я лично одобряю попытку устранить последствия своих же действий со стороны капитана Иваненко, — снова подал голос Полковник.

Вступление вселило некоторую надежду. Но только в того, кто не знал Полковника. Теперь он поднял свой указательный палец и направил его в грудь капитана.

— Но зачем было привлекать внимание к нашим людям в столичном ГУВД? У вас в распоряжении находилось несколько наших людей, кроме того, вместе с вами действуют два офицера вашей службы. Вместо того чтобы откатить куда-то в сторону труп Небольсина, у которого в зубах были куски вашего удостоверения личности, и оставить около него кого-то из ваших людей, вы привлекли внимание всей оперативной группы именно к этому трупу.

— А как я должен был поступить в этом случае, когда судмедэксперт уже приступил к его осмотру? — возмутился Иваненко.

— В самом лучшем для нас варианте, — снова взял слово генерал, — ты должен был акцентировать внимание ментов на Васильченко, вернее на его трупе, чтобы у них сложилось впечатление, что нас интересует только происшествие с офицером Департамента комплексной безопасности МИДа. А коль ты и твои люди стали применять везде, где ни попадя, оружие, которое тебе дал Вадим Олегович, то вообще следовало изъять все трупы по этим делам и подготовить их для передачи в следственное управление нашей службы. Вот тогда-то и проблем, считай, не было бы!

— И второе, — продолжил немного успокоившийся Соловьяненко. — К чему эта самодеятельность с ликвидацией Васильченко?

— Васильченко вычислил всех наших людей и людей Вадима Олеговича. Кроме того, он вышел на центральный офис фирмы Матвея Борисовича. Что он там делал и что узнал, нам установить не удалось, мы приехали слишком поздно. К тому же он видел главного банкира или казначея Матвея Борисовича.

— Тем более нужно было сначала проследить за ним. Тебе следовало установить его связи без всякой спешки, не вызывая подозрений. А потом при необходимости взять и допросить.

— Но Васильченко ушел от групп Чикичева и Чаплыгина. И если бы не этот случайный звонок, мы бы на него никогда не вышли.

— А родственники, товарищи, друзья?

— Он успел отправить свою семью и ближайших родственников, — ответил за Иваненко Полковник. — До сих пор мы не можем установить их местонахождение.

Генерал тяжело вздохнул.

— Хорошо, соглашусь и с этим. Но объясни мне, капитан, как это вы проворонили фотолабораторию этого сыскного агентства и потеряли кассету, которая навела на мысль сыщиков, что оба дела, Васильченко и «Кристи и Пуаро» связаны?

— О фотолаборатории, — снова решил пояснить Котов, — мы действительно не знали. Наши люди проследили за два дня до операции за всеми, кто входил и выходил из агентства. Но, к сожалению, фотограф в эти дни болел и не был на работе. Поэтому о фотолаборатории никто из нас не знал.

— Ну а пленка? — не унимался Соловьяненко.

Иваненко поднял голову.

— После того как сработала сигнализация, у нас оставалось слишком мало времени до прибытия группы немедленного реагирования вневедомственной охраны, чтобы ещё раз все проверить и почистить за собой…

— …и потеряли самую важную улику против всех нас, — чуть ли не сорвался на крик генерал.

Капитан опустил голову и, казалось, внимательно рассматривал инкрустированный паркет в гостиной.

— И что же теперь? — генерал пристально посмотрел на Суздальского.

— В данном случае, — начал Матвей Борисович, — сделаем так. Вадим Олегович займется со своими людьми милицией, уголовным розыском и прокуратурой. Ты, — обратился он к генералу, — все же постарайся через свою службу забрать из милицейского ведомства все трупы по нашему делу и держи на контроле само расследование.

— Это будет очень трудно, — заявил генерал.

— А я не занимаюсь лично легкими делами, — повысил голос Суздальский. — Ликвидация последствий промахов твоих людей лежит полностью на твоих плечах.

Генерал опустил голову: ему было досадно и неприятно, что он был отчитан при своем подчиненном, который к тому же несет всю ответственность за эти последствия. Ну да ладно, он с этим капитаном разберется, когда все немножко поутихнет.

А Матвей Борисович продолжал:

— Капитана с этими двумя офицерами — как их там…

— Чикичев и Чаплыгин, — с готовностью подсказал Станислав Михайлович.

— Да. Так вот, всю эту команду откомандируй в самое ближайшее время на Кавказ. Не в Чечню, нет, — успокоил встрепенувшегося было капитана Суздальский, — за Кавказский хребет. Там уже работают твои люди, но с официальных позиций. Эти же будут работать в нашем деле, скорее как нелегалы. Старшим там — мой человек, зовут его Юрий Владимирович Поляковский. Да, да, — увидев, как взметнулись брови у Соловьяненко, сказал Матвей Борисович, — тот самый депутат и известный писатель.

— Я думаю, — продолжал Суздальский, — что им там предстоит работать недолго. Тот человек, ради которого они туда направятся, возможно, скоро переберется в одну из стран Западной Европы. Поэтому твои ребята должны иметь на руках все документы для следования в эту страну.

— А куда именно? — поинтересовался генерал.

— Скорее всего это будет Германия, а твои соколы, насколько я знаю, Матвей Борисович бросил заговорщицкий взгляд на Полковника, — немного болтают по-немецки. Вот и попрактикуются. А пока пусть попробуют нащупать контакты с ветеранской организацией этого Трофимова. Все установочные данные на Игоря Вячеславовича Трофимова и его знакомого дипломата получите на инструктаже у господина Котова завтра, в десять часов утра, — обратился старик к Иваненко. — И упаси вас Бог сорвать мне это дело. Кстати, поработайте там с нашими немецкими и американскими друзьями в поисках этого «Курта». Все, можете быть свободны.

Соловьяненко и Иваненко встали и тихо вышли из гостиной. Когда за ними закрылась дверь, Вадим Олегович спросил своего шефа:

— Матвей Борисович, откуда такая информация по поводу переезда Трофимова или Михайлова в Германию?

— Как откуда? Из МИДа, конечно.

— Так, может, нам есть смысл помешать этой поездке?

— Пробовал, ничего не получилось. В эту республику как-то нагрянул наш министр иностранных дел, а он, как известно, действительно российский министр иностранных дел. Если бы на этой должности оставался наш старый друг, вообще никаких вопросов не было, а на этого у нас никакого компромата нет, как ни странно. Он лично распорядился о прямой ротации дипломатического состава нашего посольства в этой республике, в качестве поощрения за безупречную службу, в любую из стран, куда они попросят.

— Но Михайлову там работать ещё минимум год? — удивился Полковник.

— Да, но в Германии, куда он изъявил желание поехать для дальнейшей работы, скоро освобождается место третьего секретаря. Поэтому я и думаю, что он именно туда поедет, — заключил Суздальский. — К тому же министр там же, в посольстве, подписал необходимые документы, приказы или директивы не знаю, о ротации и обязал начальника управления кадров обеспечить выполнение его распоряжения. Поэтому-то мы и не смогли повлиять на ротацию нашего доблестного Михайлова. Этот кадровик просто отказался от предложенной ему суммы — оказывается, должность для него дороже. С ним разберемся позже.

Вадим Олегович немного подумал и добавил:

— Все сходится: Михайлов стал изучать немецкий, его учительница направлена к нему лично Трофимовым. И, насколько я понимаю, след «Курта» нужно искать тоже в Германии.

— Да, вы правы, Вадим Олегович. Еще добавьте, что свои архивы этот пока не известный нам человек прячет, скорее всего тоже в Германии, но об этом я вам расскажу в другой раз. А сейчас, — продолжил старик, — давайте форсировать выполнение наших планов. Смотрите, какие силы мы с вами задействовали, сколько человек погибло, а наше дело стоит, и неизвестно, когда оно сдвинется с мертвой точки. Учтите, Вадим Олегович, вы работаете в данный момент только на себя: спасая мою жизнь, вы строите свое благополучие.

 

Глава 100

Оперативная группа в составе майора Квасова, капитана Кононенко, лейтенанта Малышонка и пяти курсантов Академии МВД собралась в полном составе только вечером.

Еще в машине на обратном пути в управление Квасов коротко передал суть своей беседы со Щеблыкиной, потому что в тот день он с капитаном так и не встретился, а по телефону ни тот, ни другой не хотели рассказывать о своих находках. Конон тоже предельно сжато рассказал о результатах своей поездки в столичное ГАИ. После этого лицо Кирилла Климовича заметно посерело — он всю дорогу думал о той ситуации, в которую попал личный состав его группы, да к тому же ещё неоперившиеся птенцы — курсанты Академии.

Курсанты, сев в машину, сразу же заняли последний ряд сидений и дружно засопели носами. Судмедэксперт Виктор Викторович Борискин с испорченным настроением устроился рядом с водителем — если всей группе ещё можно было какое-то время передохнуть или даже поспать на стульях в рабочих кабинетах или дежурке, то ему предстояло до вечера провозиться с тремя трупами, чтобы выполнить данное Квасову обещание.

Майор с капитаном уселись во втором ряду. Сейчас они завидовали беззаботности молодых курсантов, которым предстоит несколько часов сонного блаженства, пусть не в комфортабельных условиях, но достаточных для некоторого отдыха.

Лишь Малыш сиял, как медный самовар. Когда оперативная «Газель» подъехала за ним и «его» стажерами, он доложил Квасову, что во дворе нашли ещё одну улику по делу о нападении на сыскное агентство. Но майор распорядился, чтобы лейтенант доложил об этой улике на совещании группы.

По прибытии в управление Квасов дал группе передохнуть до вечера, а сам с Кононенко пошел на доклад начальнику. Разбор этих и других дел затянулся надолго, так что времени на отдых уже не оставалось.

В кабинете начальника оперативной группы собрались все, принимавшие участие в расследовании уголовных дел последних дней. Пришлось немного подождать старшего следователя прокуратуры Петра Владимировича Ткачука. Старый прокурорский работник пришел не один, а с девушкой в новенькой форме с похожими на армейские — лейтенантскими — погонами младшего советника юстиции (или младшего следователя прокуратуры).

— Прошу любить и жаловать, — представил девушку Ткачук, — младший следователь прокуратуры Ольга Владимировна Кудряшова. В этом году окончила юридический факультет МГУ и распределена в Генеральную прокуратуру. Назначена вести дело об убийстве неизвестного в «Макдональдсе». Хочу заметить, что это первое дело Ольги Владимировны, поэтому прошу оказать ей помощь и содействие.

У всех присутствующих появление молодой симпатичной девушки вызвало оживление: курсанты и лейтенант Малышонок стряхнули последние следы сонливости, взбодрились, некоторые достали расчески и стали причесываться, другие одергивали кители и поправляли галстуки.

Квасов и Кононенко мельком взглянули на девушку, и по их взгляду было понятно, что они восприняли её не как особу противоположного пола, а как молодого специалиста, не имеющего никакого опыта в расследовании тяжких дел, и которому с этого момента они должны были подчиняться.

Ткачук осуждающе посмотрел в их сторону и спросил:

— Раз мы все в сборе, почему не начинаем совещание?

— Минут через пять позвонят из судебно-медицинской экспертизы и объявят предварительные результаты, а пока мы представимся младшему следователю прокуратуры, — и каждый из присутствующих назвал себя.

Пока остальные сослуживцы представлялись, Квасов набрал номер телефона медиков-криминалистов.

— Ну, что там? — спросил Кононенко.

— Ничего не понимаю. В экспертизе что-то произошло, но по телефону сказали, что судмедэксперт Борискин пошел к вам на совещание и сам все расскажет.

Через минуту в кабинет вошел Борискин.

— Вы не поверите, но нашими трупами интересуются и другие организации! — сходу выпалил криминалист.

— Что стряслось? — спросил Трика.

— Говори по порядку! — вставил Конон.

— Дайте хоть отдышаться и чашечку чая налейте, — попросил Виктор Викторович.

— Выпейте чашечку, — пригласила Кудряшова и налила чаю из своего термоса, который она принесла с собой.

— Пока наш врач отдышится, начнем подводить итоги. Слово предоставляется лейтенанту Малышонку.

Малыш достал служебный магнитофон и вставил кассету.

— Эту улику мы нашли при выходе из частного сыскного агентства «Кристи и Пуаро». Когда мы закончили оформлять протокол осмотра, я её прослушал. Теперь должны прослушать и вы, а потом решите, что делать дальше.

Только лейтенант хотел включить магнитофон, зазвонил телефон. Квасов снял трубку:

— Квасов, — представился он говорившему. Далее, не говоря ни слова, делал какие-то записи в блокноте. — Спасибо, — поблагодарил он своего собеседника.

— Что там? — спросил Кононенко.

— По найденному у трупа в «Макдональдсе» пропуску установили личность убитого.

— И кто же это? — спросил Ткачук.

— Это полковник департамента комплексной безопасности Министерства иностранных дел России Сергей Валентинович Васильченко. Недавно прибыл из республики ближнего зарубежья.

— А теперь, Малыш, жми кнопку! — скомандовал Квасов.

Из динамика магнитофона послышалась запись звонка Васильченко в агентство.

В помещении воцарилась тишина. Все, кроме Кудряшовой, понимали, что дело об убийстве в «Макдональдсе» придется объединять с делом о нападении на агентство.

— Я думаю, — начал Квасов, обращаясь к Ткачуку, — что Ольга Владимировна, к сожалению, выбывает из нашей группы; видимо, дело об убийстве, — он заглянул в блокнот, — Васильченко будете вести вы, Петр Владимирович?

Девушка уловила скрытую иронию в словах Квасова и начала укладывать свои вещи обратно в сумку.

— Не торопись, Ольга, — остановил девушку Ткачук. — А ты, Кирилл Климович, наверное, не понял мои слова. Ольга Владимировна — представитель Генеральной прокуратуры для надзора за производством этого дела. А поскольку это дело, по всей видимости, перейдет в мою компетенцию, то младший следователь прокуратуры Кудряшова будет проходить практику в ходе его расследования, а её куратором буду я. Думаю, это всем понятно?

Малышонок и его подопечные дружно закивали головами — для них авторитет Ткачука был не ниже авторитета Квасова и Кононенко.

Ткачук же при расследовании уголовных дел никогда не стремился к тоталитаризму в отношениях с оперативниками из уголовного розыска. Он прекрасно понимал, что только дружеские и порядочные отношения между людьми их круга способствуют успеху в работе, поэтому любил работать с группой Квасова. Но в последнее время Ткачук все чаще стал замечать, что вокруг этих людей смыкается какое-то темное кольцо: все больше тяжелых по раскрытию дел появляется в ведении Квасова. Поэтому Ткачук и посчитал нужным буквально напроситься на расследование дел Калашниковых и «Кристи и Пуаро», чтобы своим авторитетом прикрыть этих парней.

— Давайте, Кирилл Климович, трудиться, а не решать, кто будет работать от прокуратуры, а кто нет, — сказал Ткачук, давая понять, что необходимо продолжить совещание.

— Конечно, Петр Владимирович, — согласился Трика. — Итак, продолжим. Не знаю, случай это или нет, но почти все дела, которые считались у нас нераскрытыми на протяжении почти двух лет, объединяются в одно.

Слова майора произвели нужное впечатление. Даже Борискин отставил чашку с недопитым чаем и приготовился слушать.

— Так как в нашей группе появился новый человек, то коротко изложу суть, — продолжил Квасов. — Вчера на приеме у меня была некая гражданка, отдыхающая в одном из подмосковных санаториев. Там она познакомилась с соседкой по имени Марина. У этой Марины, по её собственным словам, есть жених, который и устроил её в санаторий. Жениха зовут Денис.

— Интересно! — вставил Петр Владимирович. — Во всяком случае имена проходят по делу Марии и Юрия Калашниковых.

— Да, проходят. Но свидетельница узнала парня не в связи с этим делом, а потому что вспомнила его лицо, которое видела на доске в одном из райотделов милиции «Внимание! Розыск». Так вот, этот Денис уже два года находится в федеральном розыске по подозрению в причастности к убийству своих родителей, учителя физкультуры школы, в которой он учился, и участкового инспектора. Свидетельнице ещё раз были представлены фотографии Дениса двухлетней давности, и она его опознала, о чем есть соответствующий протокол. Кроме того, доктор Нахтигалиев и его домработница Надежда также опознали в Денисе и Марине ту парочку, которая посещала Марию Калашникову и помогала ей возвратить украденные её мужем драгоценности. На сегодняшний день установлено, что Марина вовсе не невеста Денису, а его родная сестра, продолжает отдыхать в санатории под своей настоящей фамилией. Ее брат пока не появлялся. Я распорядился в случае его появления взять парня под наружный контроль и собрать о нем как можно больше информации.

Далее, характер боеприпасов, которыми были сделаны выстрелы в Калашникова и Васильченко, дают основания предполагать, что использовалось одно и то же оружие, которое нам пока установить не удалось. Это второе.

Третье. Прослушанная нами запись говорит о том, что имеется тесная связь с убийством в «Макдональдсе» и разгромом частного сыскного агентства.

Теперь необходимо понять, как все эти дела стыкуются друг с другом, подытожил свое выступление Квасов.

 

Глава 101

Денис загнал машину Михайлова во двор, а Сергей беседовал с Игорем Вячеславовичем и Ульяной Генриховной, расспрашивая о здоровье и делах. Кавказские овчарки Бакс, Фунт и Бек стояли на улице, внимательно оглядывая дорогу во все стороны.

Хозяйка пригласила в дом. За обедом разговоры не велись, хотя Сергея так и подмывало рассказать все, что с ним произошло с момента их последней встречи, и задать множество вопросов Игорю Вячеславовичу.

После обеда Трофимов, Михайлов и Пересветов поднялись в рабочий кабинет. Обстановка в этой комнате была такой же, как и в доме Георгия, когда Сергей впервые был в гостях у деда Трофима, только не было компьютера.

— Не могу отказать себе в удовольствии жить в привычной обстановке, пояснил Игорь Вячеславович, заметив удивление молодого человека.

Войдя в кабинет, Михайлов сразу обратил внимание на какое-то башнеподобное сооружение, возвышающееся над сервантом и накрытое покрывалом.

— Я ещё в прошлый раз хотел спросить, что это у вас стоит на серванте?

— Это добрая память о моем старинном друге и боевом товарище ещё по работе в Германии. А ему это досталась от нашего злейшего врага. Вот какая интересная штука получается! — сказал дед Трофим, снимая покрывало с заинтересовавшего Сергея предмета.

— Прошу любить и жаловать — это Яша, — представил Трофимов яркого попугая.

Попугай передвинулся на своей жердочке и отчетливо произнес:

— Яшечка, Яшечка хороший! — и потом спросил хозяина, одним глазом поглядывая на Михайлова: — Кто это?

— А это наш гость, Сережа, — представил Михайлова дед Трофим.

— Сережечка, Сережечка, Сережечка хороший, — приседая на жердочке, проговорил несколько раз Яша.

— А почему он назвал меня уменьшительным именем?

— Говорящие попугаи, как мне кажется, любят слова с уменьшительными суффиксами, поэтому Яша себя называет Яшечкой и с другими словами так же обходится.

— Очень забавная пичужка, — ласково сказал Михайлов.

— Не только забавная, а самая болтливая птица в мире, — вставил Денис.

— Денисочка болтливчик, Денисочка болтливчик, — тут же дала отпор птица.

— Слово тебе нельзя сказать, Яша, — обратился парень к попугаю. И пояснил Сергею: — Действительно, Яша — самый болтливый экземпляр в мире. Игорь Вячеславович и Ульяна Генриховна уже лет пятьдесят ведут тетради, где скрупулезно записывают каждое слово, которое знает Яша. Именно знает, и произносит их, согласуясь с местом, временем и смыслом.

— Тогда Яша должен попасть в «Книгу рекордов Гиннесса», — предложил Сергей.

— В этой книге записан один попугай из Америки, который знает около полутора тысяч слов. Но наш Яша его намного перещеголял: в его словарном запасе около четырех тысяч слов только на русском языке.

— А что, Яша знает иностранные? — спросил Михайлов.

— Я знаю наверняка, что он может говорить по-немецки. Какими другими языками владеет, надо спросить Игоря Вячеславовича.

Птичью болтовню прервал хозяин дома. Накрыв клетку покрывалом, произнес:

— Все, хватит болтать!

— Яшечка обиделся, Яшечка обиделся! — ответила умная птица и замолкла.

Они втроем сели за круглый стол, и Игорь Вячеславович достал небольшую папку.

— А теперь давайте поговорим. Времени у нас сегодня, к сожалению, мало, — вас, Сережа, могут скоро хватиться. Поэтому начните вы, а я потом, если у нас останется время. Сначала о вашей поездке в Трабзон.

Михайлов подробно рассказал о своих приключениях, связанных с этой поездкой, о той помощи, которую ему оказали Голубев и Богуславский, а также Анатолий из трабзонского Генерального Консульства. Не забыл он и о старом моряке у подводной лодки.

— Этот моряк не кто иной, как бывший немецкий подводник Отто Кречмер.

— Это вы, Сергей Альбертович, откуда узнали? Ведь вы сказали, что только издалека наблюдали за сценой у подводной лодки? — поинтересовался Трофимов.

Сергей рассказал, что в этом деле случайно помогли офицеры из аппарата военного атташе, и выразил готовность представить все полученные от Голубева ксерокопии.

— Я считаю это излишним. Во-первых, вы об этом уже все рассказали, и нет необходимости перепроверять ваши слова. Во-вторых, если вы эти документы хранили дома, то они уже находятся под контролем Макарова и его ребят. Как они их пометят, я не знаю, но всякая работа с ними вне вашего дома и посольства будет детально отслеживаться.

Тогда Михайлов предложил организовать встречу с военным атташе и его помощником, на что Игорь Вячеславович горячо откликнулся.

— Достаньте мне, пожалуйста, Сережа, пригласительный билет на дипломатический прием, который состоится, если не изменяет память, завтра. Только не удивляйтесь, когда увидите меня, — я буду сам на себя не похож. Но зато вы увидите там человека, который в достаточной степени смахивает на меня. Кстати, приглашение он уже получил? — обратился Трофимов к Денису.

— Конечно, дежурный водитель посольства лично в руки передал, доложил парень.

— Вот и хорошо! — сказал старик. Вдруг лицо его посмурнело. — А сейчас плохая новость. В Москве при невыясненных обстоятельствах погиб Сергей Валентинович Васильченко.

— Как погиб?! — приподнимаясь, спросил Михайлов.

— Мы сами ещё толком ничего не знаем, сообщение я получил буквально перед вашим приходом. Когда он приехал в столицу после командировки, то сразу же передал, что нами пристально интересуется какая-то группа из государственной безопасности. Мы оперативно навели справки среди товарищей в этой структуре, и оказалось, что эта группа действует по личному указанию одного из помощников заместителя директора службы.

— А что им надо было от Сергея Валентиновича? — задал наивный вопрос Михайлов.

— Скорее всего они хотели переманить Васильченко на свою сторону, чтобы он помог им выйти на нас, точнее на меня с Денисом и ещё нескольких человек. Как мне кажется, он не пошел на их условия, и те организовали за ним слежку. Обстановка становилась очень напряженной, потому что Сергей Валентинович позаботился о том, чтобы надежно спрятать семью, — так, что мы её с большим трудом смогли найти и сообщить жене о случившемся.

Буквально за день до его гибели мы попросили Сергея Валентиновича посетить один тихий переулочек в центре столицы. И, видимо, он там увидел то, чего, по мнению человека, отдавшего приказ на это убийство…

— Значит, вы уверены, что это убийство? — прервал старика Сергей.

— Да, уверен, — твердо сказал Трофимов. — И вот этот человек отдает команду на ликвидацию Васильченко. Как все происходило на самом деле, мы пока не знаем. Но скоро все станет известно.

— Да, жаль Сергея Валентиновича. А как его семья?

— Не волнуйтесь! О семье мы позаботимся, хотя в таком горе тяжело утешать вдову и сирот. Ульяна Генриховна скоро поедет в Россию и обязательно навестит жену Сергея Вячеславовича, пусть земля ему будет пухом! — торжественно произнес Игорь Вячеславович. И через минуту продолжил: — Теперь, я думаю, пришла очередь вам, Сережа, выходить на сцену. Не боитесь!?

— Нет, не боюсь! И за Васильченко хочу посчитаться.

— Ну-у-у! — протянул дед Трофим. — Месть в нашем деле плохой советчик. Здесь нужно действовать с холодным рассудком и светлой головой. А с теми, кто это сделал, мы обязательно расквитаемся.

— Что я должен делать? — спросил Сергей.

— Один вы мало что сделаете, — поправил его Игорь Вячеславович, — а вот с вашими помощниками нам, пожалуй, удастся поставить точку в жизни одного отъявленного негодяя, за которым ещё в свое время гонялся «Провидец», но одолеть его так и не успел. Теперь это предстоит сделать нам, хотя в большей степени эта работа ляжет на ваши плечи, Сережа.

Сейчас я коротко обрисую свой план, а в деталях мы его обсудим как-нибудь потом, — Трофимов взглянул на часы. — У нас с вами есть ещё немного времени. Так вот, я хочу создать группу, которая реально сможет выйти на этого человека и тем самым раскрыть его. Кроме вас, в группу будут входить Денис Пересветов, большой специалист по всем видам и типам техники, его сестра Марина — симпатичная девушка и хорошая спортсменка, правда, сейчас она находится в столице, и Катя — ваша учительница немецкого языка. На вас возлагается руководство.

Зазвонил телефон. Игорь Вячеславович снял трубку. Разговор длился около минуты. Старик поблагодарил своего собеседника и положил трубку.

— Жаль, Сережа, но нам нужно срочно расставаться: в посольстве некоторые товарищи начали волноваться по поводу вашего длительного отсутствия. Нужно ехать, а договорим с вами позже. Но учтите мою просьбу…

— Не волнуйтесь, Игорь Вячеславович, я все помню. Сегодня же передам приглашение на прием через Катю, если она придет в посольство, или через Светлану Яковлевну.

Они пожали друг другу руки и расстались.

 

Глава 102

В снятом на время коттедже, расположенном в живописном предместье, Юрий Владимирович Поляковский собрал всю группу, которую ему переподчинил Суздальский. Писатель уже оценил обстановку, сложившуюся вокруг третьего секретаря посольства Михайлова, и наметил план, как лучше добраться до ветерана Трофимова и его организации.

Не последняя роль отводилась мнимому участнику Великой Отечественной войны Сванидзе — Чадлишвили. Сванидзе родился в Тбилиси в семье заслуженного учителя республики и по окончании средней школы поступил в педагогический институт. С первым же набором добровольцев в октябре сорок первого ушел на фронт. Так получилось, что все его однокурсники по институтской группе попали служить в мотострелковый батальон, который был сформирован помощником начальника штаба Юго-Западного фронта полковником Иваном Баграмяном.

При окружении штаба Юго-Западного фронта в районе украинского городка Прилуки полковник Баграмян при поддержке этого батальона предпринял попытку прорыва из кольца танковых клещей генералов Клейста и Гудериана. Рота, в которой служил молодой сержант Котэ Сванидзе, прикрывала этот прорыв. После боя в живых осталось всего десять человек, которые при появлении первых немецких солдат тут же подняли руки.

В лагере для военнопленных Котэ пробыл недолго. Через пару недель там объявился бывший князь Дадиани, собрал своих соплеменников и уговорил их бороться с большевиками на стороне германской армии.

Сформированный полковником Дадиани батальон «Бергманн» («Горец») был отправлен на Северный Кавказ для борьбы с коммунистическим подпольем и партизанским движением. «Горцы», обеспечивали восхождение немецких альпинистов из горнопехотного корпуса вермахта «Эдельвейс» на Эльбрус, чем заслужили похвалу самого Гитлера.

Служба у немцев была для Сванидзе необременительной. Но когда Красная Армия начала бить немцев по всем фронтам, Котэ понял, чем это может обернуться лично для него, и стал готовить пути отхода. Прежде всего он выяснил судьбу всех, кто попал вместе с ним в плен. Никого из них к этому времени не осталось. Тогда он приложил все усилия, чтобы узнать, живы ли его родители и друзья в Тбилиси. Оказалось, что отец, узнав о пропаже без вести единственного сына, скончался, а мать от горя лишилась речи. Из друзей осталось несколько человек, — тех, кого в сорок первом не забрали на фронт.

Конец войны Сванидзе встретил, в английской зоне оккупации в Австрии, и подлежал выдаче советскому командованию. Его буквально вытащили из колонны, направляющейся в советский сектор. От верной гибели в сталинских лагерях Котэ спасли люди в штатском, как потом оказалось, из организации Гелена — новой разведывательной системы Германии.

Вербовка прошла так быстро, что немецкие разведчики подумали о нем как о подставе русских, и в течение года проверяли на лояльность. Убедившись в преданности нового агента, они организовали всестороннюю подготовку, и уже через несколько месяцев Котэ сидел в самолете с парашютом за плечами.

Так в Кутаиси, втором по величине городе Грузии, появился герой войны Вано Георгиевич Чадлишвили. Через пять лет он закончил Краснодарский государственный университет и исколесил полсоюза, изучая географию страны по комсомольским стройкам.

Все это время Котэ исправно выполнял обязанности радиста, а с появлением новой техники переквалифицировался в агента-маршрутника. По-видимому, Вано Георгиевич работал на своих хозяев на за страх, а за совесть: немецкая разведка щедро оплачивала его услуги.

Во время войны Котэ Карлович выполнял обязанности, присущие отрядам вспомогательной полиции, однако в свое время пришлось участвовать и в карательных операциях. Их было немного, и Сванидзе старался о них не вспоминать. Когда лет двадцать назад Вано Георгиевич вздумал порвать с германской разведкой, ему напомнили о юношеских годах и его отличиях в этих операциях совсем неожиданным образом.

Однажды Чадлишвили, скромный начальник отдела одного из министерств республики и по совместительству один из преуспевающих лидеров теневой экономики, считавший, что о нем давно забыли и в Бонне, и в Западном Берлине (Вано Георгиевич уже пять лет игнорировал все сигналы с требованиями выхода на связь), открыл свой почтовый ящик и достал оттуда «Огонек». Сунув его в портфель, он сел в служебную «Волгу» и по дороге решил пролистать журнал.

То, что он увидел на страницах, потрясло до такой степени, что испугавшийся его вида водитель остановил машину и полез в аптечку за валидолом.

В журнале была напечатана огромная статья о зверствах предателей из состава местных формирований. Отдельно рассказывалось о действиях батальона «Горец» и командире одной из рот этой части обер-лейтенанте Сванидзе. Приводилась его полная биография с указанием времени и места смены фамилии, места работы. Но главное, в этой статье был полный список «заслуг» главного героя и фотографии, сделанные во время казни мирных жителей.

Каково же было удивление личного водителя Вано Георгиевича, когда хозяин послал его не в аптеку за лекарствами, а в киоск «Союзпечать» за свежим номером еженедельника «Огонек».

Не обращая внимания на шофера, Котэ быстро перелистывал страницы в надежде, что в другом журнале нет такой статьи. И когда убедился, понял: агент федеральной информационной службы ФРГ (БНД) «Вильдманн» («Дикарь»), вытащил из своего почтового ящика предупреждение и, по всей видимости, последнее. Необходимо было выходить на связь.

Через неделю в условленном месте, с необходимыми опознавательными знаками, «Дикарь» встретился со своим хозяином. Им оказался Матвей Борисович Суздальский.

Матвей Борисович нисколько не удивился их встрече. Речи о шпионских делах не шло. Суздальский инструктировал Сванидзе, как быстро и без проблем организовать перевод большей части легкой промышленности республики на «теневые» рельсы; с кем можно работать в этом направлении, а кого можно просто купить, и так далее.

Вано Георгиевич облегченно вздохнул и про себя отметил, что тем же они занимались все время их знакомства, с тех пор, как студент Чадлишвили прибыл на практику в одну из военно-строительных частей Закавказского округа, находящуюся под «патронажем» полковника Суздальского.

Особенность нынешней работы заключалась в необходимости подогревать националистические чувства местных руководителей. Результатом стало принятие закона о признании национального языка как государственного наряду с русским.

Дальнейшая «шпионская» деятельность Чадлишвили (уже заместителя министра) была законсервирована, так как приехавшие из Москвы сотрудники КГБ слишком близко подобрались к нему, а через него могли выйти и на Суздальского. Тогда помог «случай» — оперативная группа союзного КГБ выехала на задание на Крестовый перевал, на крутом спуске водитель не справился с управлением, и машина упала в пропасть. В живых остался лишь водитель из местного управления КГБ.

Однако связь по линии «теневой экономики» с Суздальским поддерживалась.

«Видно, здорово приперло Матвея Борисовича, — размышлял Вано Георгиевич, поудобнее устраиваясь в черном кожаном кресле, — если он меня на склоне лет поставил в один строй с этими молодцами из российских спецслужб!» И сам удивился своим мыслям: Суздальский имел такие связи, что для него не существовало закрытых дверей и нерешаемых вопросов.

От этих мыслей даже холодок пробежал по спине: «Если они добрались до Матвея Борисовича (Вано Георгиевич и про себя называл его по имени-отчеству), то до него самого вообще рукой подать». Поэтому он решил честно, с полной отдачей сил отработать последнее задание и мирно уйти на покой.

…Юрий Владимирович тем временем ставил задачи и распределял людей.

— Нашему уважаемому Вано Георгиевичу необходимо в короткий срок создать небольшую ветеранскую организацию и постоянно, раз в неделю, направлять в посольство письма с призывами о помощи. Постарайтесь найти людей, у которых была бы схожая с вашей биография, — и Поляковский сделал многозначительную паузу, от которой у старика заныло под ложечкой. — Все запросы будут идти Михайлову. И, может быть, он вскоре передаст их Трофимову. Это первое. Второе. Что удалось выяснить об учительнице немецкого языка? — обратился он к капитану Чаплыгину.

— Мы получили ответ из Москвы. В основном это биографические данные. От родителей узнали, что Екатерина завербовалась через столичные лингвистические курсы для обучения детей немецкому языку в семьях. Здесь работает, кроме Михайлова, ещё у двух местных чиновников.

Как только Чаплыгин закончил свой доклад, слово взял офицер безопасности посольства Макаров:

— Прослушивание занятий с Михайловым ничего интересного не принесло.

— И как дается ему немецкий? — поинтересовался писатель.

— Мы дали пленки специалистам из местного университета. Они заявляют, что у Михайлова врожденный талант к языкам. Его можно даже принять за сорба — у немцев на юге страны проживает такая славянская народность.

Поляковский сделал пометки в своей записной книжке.

— Продолжим. Капитан Чаплыгин должен связаться с местными органами государственной безопасности и попросить их выделить нам в помощь ту оперативную группу, которая уже работала с Василием Семеновичем, — указал он книжкой на Макарова.

— Это будет нелегко, — вставил слово Иваненко. — В прошлый раз, после гибели их сотрудника, нам с трудом удалось замять это дело.

— Станислав Михайлович, это ваши проблемы, но оперативная группа местной спецслужбы должна двадцать четыре часа в сутки быть у нас под рукой, — распорядился Поляковский. Затем, немного смягчив тон, добавил: — Я чувствую, наше дело входит в решающую стадию. Теперь нужно ждать совместных ходов Михайлова и Трофимова.

 

Глава 103

Совещание продолжил Ткачук.

— Разрешите мне, — начал Ткачук, — на правах старшего первым высказать свои соображения. Остальных прошу меня поправлять и добавлять.

Во-первых, голос на пленке, а он принадлежит с большой степенью вероятности погибшему Васильченко, звучит тревожно. Явно в то время он нуждался в помощи своего товарища Ивана…

— …Пашина, — добавил тут же Малышонок.

— Почему именно Пашина? — удивился следователь.

— На коробке от кассеты приклеена бумажка «И. Пашин». Эти кассеты используются в агентстве, чтобы передавать информацию, минуя дежурных. Такие кассеты имеются, вернее имелись у всех оперативных работников.

— Тогда есть настоятельная необходимость встретиться с этим Иваном Пашиным и переговорить, — предложил Ткачук.

— Нам бы этого тоже очень хотелось, но его нет на месте, — вставил Кононенко. — Скорее всего, он и его напарник Игнатов участвовали в расследовании какого-то дела, результатом которого явилось нападение на «Кристи и Пуаро». И, как нам кажется, директор агентства Котин прекрасно понимал, во что они вляпались. Поэтому отправил Пашина и Игнатова вне всех графиков в отпуск, не сделав соответствующей записи в книге отпусков личного состава. Пока будет трудно на них выйти, нужно ждать, когда объявятся сами.

— Ждать нельзя, — сказал следователь. — Те, кто напал на сыщиков, явно не дураки, раз выгребли почти дочиста все агентство. Не сегодня-завтра они поймут, что Пашин и Игнатов могут быть свидетелями по этому делу и попытаются найти их раньше. К сожалению, возможностей у них больше. Поэтому ставлю первую задачу: как можно быстрее разыскать Пашина и Игнатьева. Наша встреча с ними означает их безопасность.

Во-вторых, Денис и Марина. Мне с ними не все понятно. Почему Денис спокойно расхаживает по городу, где совершил четыре тягчайших преступления? Как объяснить его отношения с Марией? Почему он помог ей вернуть драгоценности и откуда у него такие деньги? На какую сумму первый раз обокрал Марию муж?

— На двадцать тысяч американских долларов, — ответил Кононенко.

— Вот, на двадцать тысяч. А долговая расписка его сестры всего на пять или шесть миллионов рублей. Пока это неясно!

— А не специально ли он своей сестре настоящую фамилию оставил? — то ли спросил, то ли высказал свое предположение лейтенант Малышонок.

— Как это, специально? — удивился Ткачук.

— Допустим, у него много денег. Откуда и сколько, пока неизвестно. За эти деньги он сделал себе нормальные, может быть, даже настоящие документы на чужую фамилию. Потом якобы женится на Марине, а после регистрации брака берет свою настоящую фамилию, — закончил Малыш.

— Я думаю, — ответил Квасов, — это маловероятно: любая случайная проверка, связанная с его настоящей фамилией, выведет на него. Но на всякий случай надо иметь это в виду.

Совещание понемногу оживилось, и руку поднял Борискин.

— Виктор Викторович, — обратился к нему Ткачук, — мы заинтригованы. Говори, не томи.

— У меня тоже для вас приготовлено и первое, и второе, и третье. Во-первых, директор частного сыскного агентства господин Котин и его заместитель Небольсин были убиты тем же неустановленным боеприпасом, что Калашников и Васильченко. Только здесь есть нюанс: выстрел в Котина был произведен в рот, поэтому остатки карамели мы нашли во рту в той массе, что осталась от внутренности черепной коробки. Но с убийством Небольсина преступник или преступники допустили несколько оплошностей. Стрелявший не смог расцепить челюсти и вынужден был стрелять в глаз.

— Ну и что? — удивился Квасов. — По-моему, преступник поступил вполне логично.

— Да, если рассуждать с точки зрения обычного убийцы. Но в этом случае он выстрелил в глаз. Представьте себе — следствие зашло в тупик, потому что не может никак решить, чем же убит потерпевший. Определили, что перед этим он съел карамельку. Но в нашем случае остатки карамели остались в глазных щелях, а, как известно, глазами, мы есть пока не можем, — и, покосившись на Кудряшову, добавил, — разве что красивых женщин.

— Следовательно, — сделал вывод Кононенко, — стрелявший либо не имел под рукой другого оружия, либо у него просто не было времени сменить это неизвестное оружие на обычный, скажем, пистолет. Кроме того, из слов Виктора Викторовича можно сделать вывод, что карамель и есть оболочка неустановленного боеприпаса. Как вам моя теория?

— Правильно! — сказал Ткачук. — Эта гипотеза подтверждается показаниями местных жителей. Как только лжемилиционеры уехали, прибыла группа вневедомственной охраны. Значит, кто-то их вызвал изнутри агентства. Кстати, там весь вечер работали дорожные и строительные рабочие, может, они на что-то обратили внимание. Поэтому ставлю вторую задачу: найти рабочих и их начальство — может, расскажут что-нибудь интересное.

Далее, чтобы не забыть. Это касается теории Кононенко. Сейчас появляется много видов различного стрелкового оружия. Надо переговорить с коллекционерами, военными, стрелками-спортсменами, охотниками — может, кто-то что-нибудь слышал о карамели. Это третья задача.

Ткачук снова кивнул Борискину.

— Я вам почти на сто процентов могу сказать, почему убийца стрелял в глаз.

Виктор Викторович замолчал, глядя, какой эффект произвели его слова на присутствующих.

— Почему? — решилась задать свой первый вопрос на совещании Кудряшова.

— Если более точно, то могу сказать, почему убийца не смог разжать челюсти Небольсина.

— Почему? — опять спросила Кудряшова.

— А потому, что во рту заместителя директора была существенная улика против нападавших. Я думаю, что первым убили Котина. Видя, что ему все равно не жить, Небольсин сцепил зубы, и никакая сила, никакие побои не смогли их разжать. В это время сработала сигнализация, и убийца быстро произвел выстрел в глаз.

— Что же это за улика против нападавших? — опять подала голос девушка.

— А вот здесь-то и начинается самое интересное. Как только я закончил осмотр тела Котина и приступил к Небольсину, мне позвонил начальник лаборатории — звонил он почему-то из управления от вашего руководства — и сказал, чтобы я работу по экспертизе прекратил, потому что за одним из сегодняшних «жмуриков» приедут из ФСБ и, возможно, заберут его с собой. Я, естественно, подумал о Васильченко. Он ещё лежал на каталке, и я откатил его в сторону, предупредив персонал, что его могут забрать. Мои девочки быстро оформили акт передачи тела, и я послал одну из них подписать бумагу у начальника лаборатории.

Вернувшись, она отдала мне оба экземпляра акта, но основания не было. На словах мне передали, что основание, то есть постановление прокуратуры, привезет человек из ФСБ. Я спокойно стал работать с телом Небольсина. Вскоре я нашел в глазу, вернее в том, что от него осталось, следы неустановленного боеприпаса.

Тут приехал представитель ФСБ с машиной для отправки трупа в их лабораторию, — Борискин отхлебнул глоток чая.

— Странно, — промолвил Ткачук, когда появился промежуток в повествовании судмедэксперта, — все трупы сливаются в одно дело, а они хотят забрать лишь один. Странно! — ещё раз сказал он.

— После Виктора Викторовича я скажу ещё пару слов, — вставил слово Кононенко, — есть ещё кое-что странное.

— Так вот, — продолжил Борискин, — приехавший фээсбэшник показал мне удостоверение, а я ему вручил акты для ознакомления. И тут он меня огорошил: оказывается, ему нужен не труп полковника Васильченко, а труп Небольсина. Фээсбэшник потребовал прекратить вскрытие, а сам схватил акты и побежал сюда, к вам в управление. Я был, конечно удивлен, но все же решил продолжить свою работу и… — Борискин, сделав паузу, посмотрел на сидящих в кабинете, — разжал челюсти Небольсина. В ней оказались какие-то клочки бумаги.

В это время позвонил мой начальник и приказал без всякого вскрытия и основания передать тело на несколько часов представителю ФСБ. Потом ещё задавал какие-то несущественные вопросы и, как я понял, отвлекал меня от работы, давая время подойти в лабораторию представителю ФСБ. Тот попросил, чтобы мои подчиненные упаковали тело, и, пока те работали, я ухитрился оторвать кусочек от бумажки, что была во рту трупа.

Судмедэксперт достал полиэтиленовый пакетик и пустил его по кругу.

— Этот клочок бумаги очень похож на текстурную бумагу специальных пропусков: у этого представителя ФСБ из удостоверения был вырван клочок похожей бумаги.

В кабинете воцарилась тишина. Всем было ясно, что группа Квасова вляпалась в дурно пахнущее дело, связанное с коррупцией в спецслужбах.

— Помните, беседовали мы с одной любопытной парочкой: её имени не помню, а мужа она называла Жан-Виктор? — решил подлить масла в огонь Кононенко. — Они запомнили номер машины, на которой уехали четверо молодых людей, очень похожих друг на друга. Так вот, эта машина числится за одним из оперативных управлений ФСБ.

— А может, номера поддельные? — с надеждой в голосе спросил Ткачук.

— Может, и поддельные. Но даже марка и цвет автомобиля совпадают с учетными данными ГАИ. Значит, преступники настолько хорошо знают эту службу, что подделывают не только номера, но и подбирают точно такие же машины необходимого цвета, — повысил голос Конон.

— Подожди, не ерепенься, — попытался охладить его Ткачук. — Может, это действительно оперативная машина ФСБ, и находилась она в районе убийства Калашниковых по своим служебным надобностям. Ведь может быть такое?

— Конечно, может, — не унимался капитан. — А потом случайно, нет, не случайно, а по служебной надобности оперативный работник ФСБ появляется в нашей судебно-медицинской лаборатории и требует выдачи тела не Васильченко, как я понимаю, сотрудника спецслужбы, а совсем постороннего Небольсина, потому что тот, Небольсин, откусил у него часть служебного удостоверения, когда этот офицер ФСБ с какой-то бандой, а, может быть, просто с «оборотнями» в милицейской форме пришли их убивать. А наше руководство по той же служебной надобности во всем ему потакает, даже разрешает выдать труп, а труп Небольсина для нас является не трупом потерпевшего, а важной следственной уликой.

— Хорошо, — подвел итог Ткачук. — У нас сейчас довлеют эмоции. Конкретно поговорим завтра: утро вечера мудренее. А я попробую связаться с нашим прокурором и следственным управлением ФСБ и разузнать относительно вопросов, поставленных Кононенко. Все, совещание окончено.

Когда все стали покидать кабинет, Петр Владимирович, потянув за рукав Квасова и Кононенко, тихо сказал:

— Зря на совещании присутствовали курсанты. Если что, на них первых будут давить — могут и сломать. И второе, своему начальству будете докладывать, про ФСБ, пока я не побеседую с моими знакомыми, ни слова. Поняли?

Те кивнули головами и вышли.

Спускаясь по лестнице, Квасов взял Кононенко за рукав и остановил:

— Ты все сказал на совещании? — посмотрел он в глаза другу.

— Нет, не все. Я поговорил с участковым, где проживали Калашниковы: хотел узнать хоть что-то о докторе Нахтигалиеве.

— Ну и что? Узнал?

— Как раз наоборот. Поставил кучу вопросов и не получил ни одного ответа. Сейчас подключу Малыша с его курсантами — пусть побегает по ЗАГСам и паспортным столам. Заодно и наказ Ткачука выполним; отодвинем их от этого дела, а то не ровен час и им достанется!

— А ты думаешь, что нам обязательно достанется? Ведь мы по многим делам столько раскопали?! — не то спросил, не то уточнил Кирилл Климович.

— Все равно, такое чувство, что нам за эти дела намылят шею!

 

Глава 104

Прием в посольстве России по случаю убытия из долгосрочной командировки домой на Родину военного атташе капитана первого ранга Владимира Николаевича Голубева и прибытие для прохождения дальнейшей службы нового военного атташе полковника Михаила Ивановича Станиславова удался на славу.

Сергею Михайлову ничего не стоило выполнить просьбу Трофимова, и уже через час он получил приглашение на банкет, объяснив Саше Богуславскому, ведавшему списком гостей, зачем ему это нужно.

Помощник военного атташе пообещал предупредить своего начальника о визите в посольство знакомого Михайлова.

Сергей передал билет через Катю, а та в свою очередь посоветовала, чтобы он постарался ничем не выдать себя при появлении Трофимова.

На прием были приглашены ветераны, которые активно работали с аппаратом военного атташе, а также офицеры из российских воинских частей и представители русских общин в республике.

Отдельной группкой расположились военные атташе зарубежных государств и офицеры различных международных миссий.

Третьему секретарю было поручено постоянно находиться при ветеранах и оказывать им всяческую помощь.

Всех людей собрали в самой красивой комнате резиденции, и Михайлов постарался, чтобы обстановка была теплой и доброжелательной. Ветераны подготовились к проводам военного атташе и преподнесли ему красивые кубки из самшитового дерева с дарственной надписью.

В разгар приема к Сергею подошел Поляковский:

— Выручайте, Сергей Альбертович. В прошлый раз ваш начальник был прав, когда говорил, что нужно быть осторожным в отношениях с ветеранами. Я ему не внял и немного помог деньгами этому Чадлишвили, думаю, вы помните его? Так вот, в следующий раз он привел ко мне ещё нескольких героев войны, и те тоже надеялись на какую-то материальную помощь. Я, конечно, дал им несколько долларов. Но на следующий день Чадлишвили привел чуть ли не всю ветеранскую организацию. Я решил, что обращаться к Трубецкому неудобно, но надо как-то выкручиваться из этого щекотливого положения — что они подумают о народных депутатах, за которых отдавали на выборах свои голоса?

— Но чем я могу вам помочь, Юрий Владимирович?

— Примите их и скажите, что есть такой человек, как его там — Трофим что ли?..

— Трофимов, — поправил его Михайлов.

— Да, Трофимов, в которого я, правда, не очень верю. Так вот, скажите им, что этот человек может оказать им некоторую помощь. Пока они его найдут, если найдут, я через наш парламент попробую выбить кое-какую помощь.

— Я понял вас, Юрий Владимирович, и попробую чем-то помочь уже в ближайшее время.

— Спасибо, Сергей Альбертович. Чадлишвили находится сейчас здесь. Объясните ему, пожалуйста, все, что сказали мне. Только прошу, не напоминайте, что он не россий-ский гражданин и ему не положено от нас никакой помощи. Буду вам очень благодарен!

Сергей согласился, и через минуту Поляковский подвел к нему Вано Георгиевича.

…Прием подходил к концу, и приглашенные стали потихоньку расходиться, но ветераны пока не торопились в холодные стены своих давно не отапливаемых жилищ.

Когда в резиденции остались лишь представители русской колонии, Трубецкой и Голубев выдали каждому из присутствующих ветеранов по пакету с продуктовым набором и конверт с небольшой суммой денег.

Михайлов краем глаза отметил, что Чадлишвили, получив свой набор, тихо отошел в сторону и как-то брезгливо поставил его в угол. Сергей это расценил как сопротивление той снисходительности со стороны посла (хотя Трубецкой готовил эти подарки от чистого сердца), который был вынужден вручить набор и конверт Чадлишвили только по просьбе писателя Поляковского.

Трубецкой поблагодарил всех ветеранов, что они смогли прийти, и объявил, что их всех развезут по домам на машинах посольства.

Было решено развозить их группами, по районам проживания. Сергей сделал уже три рейса, и в последнем среди его пассажиров оказался и Чадлишвили. Два ветерана вспоминали о своей военной молодости. И лишь Георгиевич молчал.

Они пытались втянуть в разговор и его, но тот отговаривался общими фразами, бурчал что-то нечленораздельное. Михайлов четко уловил лишь то, что Чадлишвили начал войну в сорок первом году под командованием полковника Баграмяна в составе Юго-Западного фронта. Вскоре Вано Георгиевич попросил Сергея остановиться, сославшись на то, что его немного укачало в машине, и он доберется домой пешком.

Михайлов предложил подождать ветерана, пока ему не станет лучше, но Чадлишвили поблагодарил и зашагал по улице твердым шагом.

«Копейка» Сергея тронулась дальше, а ветераны, как по команде, смолкли, не проронив ни слова, пока автомобиль не свернул в переулок по указанному адресу.

— Вам не показалось, Сергей Альбертович, что Вано Георгиевич какой-то странный сегодня? — спросил один из них.

Михайлов затормозил: это был голос Игоря Вячеславовича. Сергей резко обернулся и внимательно посмотрел на говорившего.

— Да, это я, — сказал Трофимов, отклеивая бутафор-скую бороду и снимая парик. — Спасибо за пригласительный билет. Кстати, познакомьтесь, представил он своего соседа, — это Валентин Петрович, наш самый главный контрразведчик.

Сергей и Валентин Петрович пожали друг другу руки, после чего контрразведчик тоже снял с себя театральные аксессуары. В рассеянном свете фар Сергей увидел черноволосого смуглолицего мужчину лет сорока-сорока пяти, плечистого, хотя и не слишком мощного телосложения.

Вновь раздался голос Трофимова:

— Поедемте, Сережа. Я думаю, вы запомнили в прошлый раз мой новый адрес? Там нас ждут гости.

— Да, да, конечно, — сказал пришедший в себя Михайлов и тронулся с места.

— Пока мы будем ехать, я расскажу, зачем мы с Валентином Петровичем устроили весь этот маскарад.

Недавно к вам в посольство приезжала группа депутатов Государственной Думы. После окончания их командировки все уехали, а один из них остался…

— Да, это писатель Поляковский.

— Вот-вот, именно Поляковский. Лет десять назад похожий на Поляковского человек попал в поле зрения одной из бывших советских спецслужб, сотрудником которой в то время был Валентин Петрович. Но до конца распутать историю, в которой был замешан этот писатель, не дал драматический распад Советского Союза.

К руководству этой спецслужбы пришли другие люди. Почти все, кто вел это дело, остались без работы. Проводилось или нет расследование дальше, никому не известно. Скорее всего нет.

А наш Поляковский вдруг стал очень популярным писателем, народным избранником, а попросту говоря, неприкосновенным.

Но не в этом суть. Он часто встречался с одним пенсионером из подмосковного городка. Что было между ними общего, неизвестно. Конечно, официально Поляковский собирал материал для своей новой книги, но ни самой книги, ни рукописи, ни упоминания об этой встрече или ссылки на героя в других книгах Юрия Владимировича мы не нашли.

А старичок и сейчас живет себе там же. Только близко к нему уже не подступиться: у него вдруг выросли одновременно и клыки, и когти, и жало.

— Вот мы и приехали, — дед Трофим дал понять, что разговор временно прекращается. — Приглашаю вас, Сережа, в дом на чашечку чая, там и договорим.

Машина подкатила к двухэтажному дому, скрывавшемуся за вечнозелеными деревьями, а через минуту отворилась входная калитка, и на улицу выбежали и заняли свои места три кавказские овчарки — Бакс, Фунт и Бек.

 

Глава 105

Суздальский вызвал к себе на доклад начальника службы безопасности. Вадим Олегович видел, как за последние недели сдал его шеф. Понимал он и то, что долго такой нагрузки старик не выдержит. Поэтому тот в последнее время стал вызывать Полковника и постепенно вводить в курс всех дел. К сегодняшнему дню Котов уже знал практически все об империи Суздальского: как делались деньги, откуда и куда они шли; что на них приобреталось, а что, наоборот, продавалось; как делались очень большие деньги на торговле оружием не только с чеченскими властями, но в большей степени с руководителями бывших союзных республик и дальнего зарубежья; как и каким образом работал Матвей Борисович с криминальными структурами и почему те в свою очередь беспрекословно работали на него; какие взаимоотношения строились у Суздальского с «силовиками», особенно с чиновниками из администрации Президента, Прокуратуры, МВД и ФСБ, и многое другое.

Обладай Котов такой информацией во время своей службы в органах государственной безопасности, ему бы практически ничего не стоило навести в стране порядок.

Понимал Полковник и то, что Суздальский создал свою контору во многом для того, чтобы развалить и уничтожить то государство и ту систему, которые он ненавидел с раннего детства.

…Матвей Борисович достал из ящика стола папку-досье.

— Вадим Олегович, вы, видимо, догадываетесь, что все, что случается в нашей конторе в последние два-три года, никак нельзя объяснить простой случайностью. И здесь явно не замешаны потусторонние силы, хотя, если бы не мой атеизм, я бы в них поверил.

— Вы думаете, что у нас выросли уши спецслужб? Но я уверен, что на самых важных местах и объектах сидят наши люди, а остальные проверяются. В таком деле, как безопасность…

— Верю, верю, Вадим Олегович. Если бы не доверял вам полностью, то и разговора не было. Так вот, по всем косвенным признакам — а достоверных фактов в нашем распоряжении, к сожалению, нет, — старик бросил укоризненный взгляд на своего подчиненного, — против нас действует группа одного бывшего вашего коллеги. Только, если бы он сейчас был жив, ему было бы столько же лет, сколько и мне.

— Вы хотите сказать, что этот человек умер? — спросил Котов.

— Да, по официальной версии властей он умер, застрелился.

— А не может этот случай быть представлен так, что…

— Нет, не может. Я сам присутствовал при этом, если так можно сказать, самоубийстве, и могу вас заверить, что этот человек мертв.

Но я продолжу. Полученные нами копии архивных материалов свидетельствуют о том, что руководит этой группой умный и знающий человек. И, по всей видимости, он является соратником и преемником того, Суздальский подбирал слова, — кто покончил жизнь самоубийством.

— Выходит, что он тоже прошел войну, точнее, участвовал в ней.

— Да, и не только. Один случай я вам с Иваненко уже рассказывал. Но есть ещё один, более примечательный. Этот человек, по сути дела, ограбил меня, — Матвей Борисович заулыбался. — Да, да, ограбил. В свое время я со своими людьми вывез и спрятал в Восточной Германии в штольнях бывшего немецкого авиационного завода «золотой» эшелон, железнодорожный состав с золотом…

Суздальский посмотрел на Полковника, оценивая, какое впечатление произвели его слова.

— …Да, там было около двухсот тонн золота. Всего! Но до того момента, когда оно стало полностью моим, этот человек уменьшил мой стартовый капитал ровно наполовину.

— Он украл у вас сто тонн немецкого золота? Но это просто технически невозможно! Это то самое золото гитлеровской партии? — удивился Вадим Олегович.

— В нашем мире все возможно. Конечно, в то время, сразу же после войны, технически осуществить эту акцию было намного труднее, чем сегодня, но все-таки возможно. Правда, я не знаю, как именно он это сделал. Но ведь сделал же! — взволнованно произнес Матвей Борисович. — Да и вовсе не германским было это золото. То есть оно было немецким, потому что стало их добычей. Но лет двадцать назад, когда я запускал в оборот это золотишко, я через архив Центрального банка выяснил, что это золото было советским, но предназначалось англичанам и американцам в счет поставок военной техники, снаряжения и боеприпасов по ленд-лизу. Так что трудно сказать, чье оно. Но сейчас оно только мое, вернее, его половина.

— А как оно оказалось у немцев? — спросил Вадим Олегович, хотя по его виду можно было подумать, что на самом деле он хотел задать совсем другой вопрос: «А как оно оказалось у вас, Матвей Борисович?»

Старик понял это, потому что они с Котовым были чем-то сродни. Он в общих чертах рассказал, как к нему попало золото. Сейчас он ничего не утаил от своего шефа безопасности.

— После того как в этой стране стал возможным частный бизнес, я стал наводить справки об этих слитках. Каждый «кирпичик» имеет свой личный номер. Оказалось, что золото по каким-то причинам в активах Центробанка не числилось.

— Но ведь, если это золото предназначалось для уплаты англичанам и американцам за поставленную военную технику, тогда это вполне естественно: оплатили счета и списали с актива.

— Логично. Но в банке должны были бы остаться банковские документы на получение слитков от производителя, правительственное решение на оплату финансовых операций золотом, проводка этих средств, документ, подтверждающий получение золота. Все эти документы отсутствовали, за исключением извещения от изготовителя. Кроме того, слитки, а их было очень много, имели разные номера партий. И в формулярах на каждую такую партию отсутствовали все документы.

— А документы на списание финансовых средств? — спросил Вадим Олегович.

— Да, такой документ имелся. Я могу вам его процитировать дословно: «Народному комиссару финансов товарищу такому-то. По распоряжению Советского правительства, номер энный от такого-то числа сорок такого-то года с актива Государственного банка из золотовалютного резерва списано двести шестьдесят тонн золота. Извещение о приемке указанного количества золота получено. Директор Государственного банка такой-то». Самое интересное, что на данном документе стоит подпись самого Сталина.

— Неужели даже такими делами занимался вождь всех времен и народов? с иронией в голосе спросил Полковник.

— Насколько я знаю, обычно он этим не занимался. Вот что я выяснил: эти двести шестьдесят тонн золота были переданы английскому правительству. Англичане решили, что русские не смогут организовать нормальную охрану драгоценного груза, и поэтому всю ответственность за транспортировку Черчилль возложил на королевские военно-морские силы. Для этого в порт Архангельска пришел крейсер «Эдинбург», и на него были погружены ящики с золотом. Для маскировки золотые слитки уложили в деревянные ящики из-под патронов и нанесли на них специальную маркировку.

Но немецкий абвер имел на советском Севере очень хорошую агентурную сеть, а в море постоянно дежурили немецкие подводные лодки и крейсеры рейдеры. Кстати, насколько я знаю, советская военная контрразведка «Смерш» так и не разгромила эту тайную организацию.

— Вы в этом уверены? Выходит, те, кто работал на немцев во время войны, до сих пор спокойно проживают там? — с сомнением в голосе спросил Котов.

— Нет же, конечно. Таких стариков, как я, наверное, почти не осталось: кто ушел в мир иной по старости лет, другие — с помощью контрразведки, в которую попали скорее всего случайно. Но вернемся к нашему золоту.

После проверки и погрузки драгоценного груза представитель английского банка выдал советскому банковскому чиновнику документы, свидетельствующие, что золото английской стороной принято и английское адмиралтейство берет на себя ответственность за сопровождение и доставку груза. Командующий советским Северным флотом предложил сопровождать «Эдинбург» и английские корабли конвоя, но командир английского эсминца отказался, сославшись на то, что на базе Северного флота могут находиться нацистские агенты, которые следят за советскими кораблями, и русские моряки, находящиеся на берегу, вольно или невольно, могут быть источниками информации.

— А англичане не могли быть источниками такой информации? — с обидой за своих соотечественников спросил Вадим Олегович.

— Командир «Эдинбурга» категорически запретил английским матросам и офицерам увольнение на берег. Кроме того, на двух кораблях конвоя были развернуты посты радиоперехвата, пеленгации и гидроакустической разведки.

— А это для чего?..

— Англичане справедливо полагали, что, если немецкая агентура прознает о конвое, то передать эту информацию можно только по радио — другие способы связи сопряжены с довольно длительной по времени процедурой.

Но немцы разгадали маневр англичан. Немецкий резидент понял, что, как только в эфир уйдет сообщение о конвое и его грузе, к крейсеру «Эдинбург» не подступятся ни один немецкий корабль или самолет. Для этого был предусмотрен один очень хитрый и действенный способ. Вот, почитайте это письмо от моего давнего знакомого, — Суздальский протянул Полковнику несколько листочков из школьной тетрадки, исписанных крупным красивым почерком.

 

Глава 106

Над извилистой горной дорогой быстро сгустились сумерки.

Машин заметно прибавилось. Из вереницы автомобилей, не обращая внимания на встречный поток, то и дело кто-нибудь вырывался вперед (какой же местный житель, как и любой русский, не любит быстрой езды, ведь каждый мужчина здесь, если не джигит, то уж орел обязательно) и, совершив наглый обгон, снова вклинивался в поток машин. В ответ на разухабистость лихача по губам водителей встречных машин можно было прочитать самые непечатные выражения, а временами слышался и пронзительный визг тормозов. В наступивших сумерках все чаще вспыхивали фары дальнего света, предупреждая лихача об опасности.

Михайлова подобное каскадерство оставляло совершенно безучастным. Машину он вел уверенно и спокойно, с готовностью прижимаясь к обочине, если его обгоняли.

Сергей взглянул на часы, но положение торопливо бегущей секундной стрелки не заставило его прибавить скорость.

За одним из поворотов, слева, в глаза ему бросился огромный плетень и сбитая из деревянных крышек от бочек вывеска «Шашлычная» на русском, английском и местном языках, зазывавшая посетителей в стилизованную горную саклю, где можно было получить не только обещанный шашлык, но и все, что угодно душе любого посетителя.

На стоянке перед заведением он увидел несколько машин, в том числе одну легковушку с дипломатическим номером американского посольства, которая их сопровождала до подъема в горы.

— Мы уже на полпути домой, но в такой веренице машин будем двигаться ещё долго. Я предлагаю, Юрий Владимирович, заехать в эту шашлычную и немного перекусить, — обратился дипломат к своему спутнику.

— Конечно, а то попадем в столицу лишь за полночь, а идти в гостиничный ресторан не хочется, — ответил писатель.

Сергей ещё издалека заметил наметившийся просвет в длинной колонне турецких грузовиков, которые, видимо, разгрузили товар в столице и сейчас спешили домой. Михайлов включил левый поворот, и почти не притормаживая, быстро направил свою «копейку» через полосу движения на автомобильную стоянку, расположенную сразу же за плетнем.

Следовавший за ним от горной деревни автомобиль тоже стал подмигивать левым подфарником. Сидевший в нем заметил маневр Сергея и давал знать, что собирается свернуть влево.

И Сергей, и Юрий Владимирович заметили действия этой машины и наблюдали за ней, обсуждая вечернее меню.

Наконец один из водителей турецких грузовиков понял, что его коллега хочет перекусить, и мигнул фарами, показывая, что пропускает машину. Жестом поблагодарив его, водитель «жигуленка» высунулся в окно проверить, не собрался ли кто-нибудь его обогнать, включил передачу и тронулся. В этот момент из-за грузовика на полном ходу выскочил громоздкий КАМАЗ. Ошарашенный водитель «жигуленка» резко рванул вправо, пытаясь вновь забраться на свою полосу. Но из-за низкой стартовой скорости машина развернулась точно в лоб идущему навстречу грузовику.

С грохотом металл ударился о металл; автомобили, вращаясь волчком по проезжей части, отскакивали и снова сшибались друг с другом, лопались стекла, фары; отлетевший от «жигуленка» капот, словно осенний лист, спланировав, упал недалеко от входа в шашлычную. На открытой террасе заведения кто-то закричал, и сразу же воцарилась тишина.

Из КАМАЗа выбрались двое мужчин. Один, шатаясь, подошел к обочине и сел на траву, обхватив руками колени и низко опустив голову. Другой медленно двинулся в направлении разбитой легковушки.

Движение замерло.

Из шашлычной выскочили люди и бросились к «жигуленку».

Помощь водителю легковушки, видимо, была уже не нужна. Пассажиру повезло больше: от удара он сместился влево, и его тело в момент столкновения удержали ремни безопасности. С расшибленного лба пассажира стекала кровь и, оставляя вдоль носа узенькую дорожку, тяжелыми каплями падала под ноги на резиновый коврик.

Подбежавшие вытащили его из машины, оставив для дорожной полиции труп водителя на том месте, где его застала смерть. Потерпевшего обступили зеваки, кто-то принес аптечку, подбежала молодая женщина…

— Я медицинский работник! — сказала она по-русски с чуть заметным акцентом.

Толпа расступилась.

Сергей остался у входа, а Юрий Владимирович сделал несколько шагов вперед, чтобы видеть происходящее в толпе.

Женщина, назвавшаяся врачом, несколько минут колдовала над раненым. Потом поднялась, сложила инструменты в аптечку и сказала:

— Этот будет жить, через пару минут он придет в себя, — и как-то многозначительно посмотрела в сторону Поляковского.

Сергей обернулся в направлении горного шоссе, где уже были видны огоньки мигалки спешившего на место происшествия автомобиля дорожной полиции, но боковым зрением отметил, что женщина направилась к машине американской дипломатической миссии, которую водитель аккуратно вывел из-под нависшего над ней «жигуленка».

Проводив взглядом отъехавшую на дипломатической машине женщину, Михайлов тоже присоединился к толпе, сгрудившейся над пришедшим в себя пассажиром пострадавшей в аварии легковушки.

В раненом Сергей узнал того парня, с которым познакомился во дворе дома, соседнего с указанным Трофимовым во время приема. Потом он увидел его из окна второго этажа. Этот молодой человек что-то говорил в переносную рацию, после чего на улице появились несколько автомобилей, включая разбившийся в аварии и второй, как недавно выяснилось, с американскими дипломатическими номерами.

Подойдя к разбитой машине, Михайлов чуть было не присвистнул: в погибшем водителе он узнал того самого «коротышку», которого оглушил спецназовским ударом в затылок в ту памятную ночь на товарной станции, когда был убит Георгий и погиб «долговязый» — напарник «коротышки», а потом он вместе с офицером безопасности посольства сопровождал посольский микроавтобус до границы, когда была организована поездка в Трабзон.

«Вот и ты наконец-то получил свое! — подумал Сергей, и про себя добавил: — Пусть Бог тебя простит!»

Подъехавший сопровождавший дипломата и писателя Чаплыгин только мельком взглянул на своего раненого товарища и не удостоил даже взглядом погибшего сотрудника местной государственной безопасности.

— По этой трассе мы будем ехать очень долго. Тут я подобрал попутчика, который мне показал по карте дорогу, по которой мало кто ездит. Поэтому она почти всегда свободна и подобных случаев, — Чаплыгин указал на разбитую машину, — там почти не бывает.

— Тогда перекусывать не будем и сразу же поедем. Не возражаете, Сергей Альбертович? — осведомился Юрий Владимирович у Сергея.

— Я не против, — сказал Михайлов, потому что торопился быстрее попасть в столицу и рассказать Игорю Вячеславовичу о том, что он увидел в горной деревушке.

— Только предупреждаю, — продолжил Чаплыгин, — дорога все время ведет вниз, поэтому нужно смотреть в оба. Но зато через пару часов уже будем дома пить чай. Ну что, по машинам?

— По коням! — шутливо поправил его Поляковский.

Обе машины осторожно выехали с территории автостоянки и не видели, как разбитый «жигуленок» качнулся от воздушной волны пролетевшего по трассе большегрузного грузовика и, окончательно проломив плетень, вместе с погибшим шофером свалился на автостоянку, где всего десять минут назад стояла американская машина.

Только тогда подбежавшие к ней посетители шашлычной увидели, что на полу между передним и задним сиденьями лежал ещё один пассажир, погибший от удара головой в крышу машины. По документам, обнаруженным во внутреннем кармане его пиджака, это был Вано Георгиевич Чадлишвили.

 

Глава 107

Следственная группа Ткачука — Квасова была распущена уже через три дня. Этому способствовали некоторые события, которые произошли за это время в столичных правоохранительных органах.

В первую очередь это коснулось прокуратуры. Ни с того ни с сего двойное убийство в квартире Калашниковых, разбойное нападение на частное сыскное агентство «Кристи и Пуаро» и убийство полковника Васильченко в «Макдональдсе» у Камергерского было решено свести в одно делопроизводство. По большому счету так и должно было случиться, за исключением одного: никто из оперативной группы — ни Ткачук, ни Квасов, ни Кононенко никому из своего начальства не докладывали о том, что все три дела имеют общие корни. Кроме того, дело о налете на квартиру ветерана Великой Отечественной войны Суздальского тоже должно было перейти новой группе, но в городской прокуратуре все пытались отпихнуться от него. И, по всей видимости, им это удалось.

Руководство новой группой поручили… младшему следователю прокуратуры Ольге Владимировне Кудряшовой. Начальство долго и напыщенно говорило о роли прокуратуры в борьбе с организованной преступностью и криминалом и о том доверии, которое оно оказывает молодому сотруднику.

Майору Квасову приказали в течение суток сдать дела, находящиеся в разработке, и отправляться на Северный Кавказ для усиления кадров управления внутренних дел одной из республик.

Капитан Кононенко остался в столице, но его назначили командиром специальной группы по борьбе с проституцией.

Больше всего повезло старшему следователю прокуратуры Ткачуку — его назначили с повышением в управление кадров Генеральной прокуратуры. Старый следователь догадывался, что стало основной причиной расформирования их группы, но своими мыслями поделился только с Кириллом Климовичем, провожая его на Павелецком вокзале.

Пройдя в зал ожидания, они взяли бутылку армянского коньяка и устроились подальше от редких пассажиров.

— Да, Кирилл, не думал я, что мы так скоро расстанемся, — начал следователь. — Я думаю, ты понимаешь, почему именно тебе выпала столь «почетная» обязанность оказать помощь нашим товарищам на передовых рубежах.

— Я-то понимаю, что это все неспроста, но только никак в толк не возьму, за что именно мы так хорошо зацепились, что пауки в нашей банке сразу же заболели медвежьей болезнью?

— Не знаю, не знаю, — в раздумье сказал Ткачук. — Все три дела, как я понимаю, кого-то сильно затронули, и они решили от нас избавиться. Но с каждым по-своему.

— Да, но только меня, по всей видимости, послали в бессрочную командировку, — грустно промолвил Квасов.

Петр Владимирович внимательно посмотрел в глаза Кириллу.

— Твоя командировка, а они подразумевают, что ты оттуда не вернешься, — предупреждение всем нам.

— Вы думаете, что я сам этого не понимаю? — спросил капитан.

— Ты не понял мою мысль. Твоя командировка то же самое, что черная метка старому пирату в прибрежной таверне. Знаешь, есть такая поговорка: «Предупрежден, значит вооружен!» Вот ты и получил эту метку. Но самое плохое, что у нас, остальных, до сих пор её нет. И кто знает, может, эту метку я и твои Конон и Малыш получат вместе с пулей или другим образом.

— Из ваших слов мало что следует, Петр Владимирович.

— Ты не прав, Кирилл. Из моих слов следует, что ты любыми путями должен остаться в живых. Я думаю, что тогда они не посмеют расправиться с нами. На всякий случай я тебе дам один адресок на Северном Кавказе. Постарайся сразу связаться с этим человеком, как только приедешь. Он, хочется верить, сможет тебе помочь, да и нам всем тоже.

— А кто этот ваш знакомый?

— Это очень хороший человек. Мы с ним встретились, когда в студенческие годы я увлекался альпинизмом. Когда ты с ним ближе познакомишься, он тебе расскажет много интересного, — сказал Ткачук и на салфетке написал адрес и номер телефона.

В этот момент дежурная по вокзалу объявила о начале посадки на скорый поезд «Москва — Махачкала».

Собеседники выпили по последней рюмке, пожали друг другу руки и обнялись на прощание. Майор Квасов быстрым шагом направился к лестнице, ведущей на перрон, а Петр Владимирович, с сожалением посмотрев ему вслед, направился к выходу.

…В то время, когда Квасов обустраивался в купе скорого поезда, капитан Кононенко мило беседовал с девушкой, сотрудницей районного отдела ЗАГСа Викторией. Девушке пришелся по душе этот симпатичный сотрудник статистического бюро (так представился Конон), который собирал данные для отчета по демографическим процессам в столице за последние пятьдесят лет.

— Значит, вам нужны документы о рождаемости и смертности сразу же после войны? — переспросила девушка и пригласила Конона пройти в архив, расположенный в подвале.

Там стояли длинные дубовые стеллажи, заполненные до самого потолка пухлыми папками. На торцах были написаны годы, к которым относились те или иные дела. Кроме того, каждый стеллаж был разделен на две части: на одной висела табличка с буквой «Р», что означало «рождаемость», на другой — «С», что означало «смертность».

— Что вас из этого больше всего интересует? — игриво спросила Виктория.

— Вика, я слышал, что после войны в наших ЗАГСах выдавались документы взамен утерянных на войне, или вместо личных документов военного образца.

— Да, было распоряжение Совнаркома о порядке замены книжек красноармейцев и командных кадров Красной Армии на паспорта старого довоенного образца. Разве этот вопрос как-то связан с демографией столицы?

— Вы понимаете, Вика, — капитан начал сходу придумывать приличное объяснение своему интересу, — я ведь работаю в нашем бюро не один, а с несколькими своими коллегами. У каждого из нас есть строго определенное направление деятельности.

— И какое же ваше направление? — спросила девушка.

— Меня интересует процесс формирования в нашей столице национальных, или, правильнее сказать, этнических групп населения. Кроме того, в связи с этим неплохо было бы выяснить закономерности ассимиляции национальных групп в славянских нациях.

— О, — удивилась девушка, — это уже похоже на расширенный план написания кандидатской диссертации!

— А вы знакомы с таким видом научной работы? — тут же среагировал капитан.

— Да, я в этом году закончила филологический факультет университета, и у меня были мысли о научной работе, но, как видите, стала обыкновенной архивной крысой.

— Ну, не крысой…

— …а мышью, вы хотите сказать?

— Нет, я совсем не то хотел сказать, — вконец запутался Кононенко.

Ему понравилась напористость девушки. «Нужно её познакомить с нашим Малышом. Вот получится прекрасная пара!» — подумал капитан.

— Хорошо, давайте перейдем к делу, — сказала девушка, увидев замешательство посетителя.

Она провела Кононенко в другую комнату, где размещалась огромная картотека.

— Извините, но у нас данные размещены не в компьютере, а на карточках, поэтому поисковая система по запросам отсутствует. Вам придется перекопать тысячи карточек, прежде чем вы отыщете то, что нужно.

— Ничего, Вика, ведь я тоже в некотором смысле архивная крыса.

Они громко рассмеялись.

— Хорошо, я только немного разберусь со своими делами там, — она показала на потолок, — наверху, и спущусь вам помочь.

— Буду вам очень благодарен. Еще попрошу вас позвонить моему товарищу, чтобы он приехал сюда, — и Кононенко написал на карточке номер телефона и имя.

Оставшись один, капитан стал искать фамилию Нахтигалиева. В картотеке эта фамилия оказалась единственной. В карточке значилось, что Иван Иванович Нахтигалиев по направлению военного комиссара Московской области обращался в местное отделение ЗАГСа для получения гражданского паспорта вместо книжки командира в связи с демобилизацией из вооруженных сил. Были указаны также номера приказов военного министра и командующего Московским военным округом, а также ссылка на то дело, в котором хранились остальные, положенные в таких случаях документы.

Отыскав нужный стеллаж, Кононенко вытащил канцелярскую папку и стал перелистывать прошитые суровой ниткой страницы. Набор документов был стандартным: заявление на получение паспорта, автобиография, копия свидетельства о рождении, копия командирской и красноармейской книжки, справка управдома о прописке и некоторые другие.

Внимание Кононенко привлекли пометки, сделанные химическим карандашом. Фамилия, имя и отчество Ивана Ивановича были жирно подчеркнуты, а над ними стоял знак вопроса и две стрелочки, направленные соответственно одна в сторону фамилии, другая — имени-отчества. Кто же был тот человек, который так пристально изучал биографические данные Нахтигалиева? Вся автобиография была исчерчена жирными линиями, восклицательными и вопросительными знаками. Кононенко решил просмотреть несколько других дел — вдруг и их так же тщательно проверяли перед тем как выдать человеку паспорт? Нет, прочие дела были практически чистыми, на них стояли лишь отметки о получении нового паспорта.

Значит, что-то в этом Нахтигалиеве было не так…

 

Глава 108

Справа и слева от дороги возвышались скалы. Близился вечер, но трасса жила своей обычной, напряженной жизнью. По гладкой поверхности асфальта скользили пассажирские автобусы, легковушки и грузовые машины. Трактора тащили громоздкие фуры-прицепы, груженные сеном.

Справа по ходу движения показалась старинная крепость. Внешне она сохранила свой облик, но внутренние помещения были оборудованы под гостиницу и ресторан. Михайлову приходилось бывать здесь не раз.

Сергею всегда нравились эти маленькие придорожные деревушки, сохранившие свою причудливую архитектуру. Крупные города этой республики с советской однообразной архитектурой потеряли свой национальный колорит.

Но Михайлов думал сейчас не об этом. Дорога была долгой, и он чувствовал себя очень усталым: голова стала тяжелой, ноги и руки — будто ватные… Уж не заболел ли он? Самым скверным было то, что он испытывал какую-то подавленность. Что это? Предчувствие?

Чепуха. Ему хотелось лечь и ни о чем не думать. Наверное, он все-таки заболел. Жары он не ощущал, но было душно, и открытые окна не помогали. Он глянул в верхнее зеркало и увидел, что Поляковский, склонив голову на спинку заднего сиденья, спит. Надо же было именно в этот день заболеть! Сергей уже не сомневался в том, что заболел. Но чем? У него ничего не болело, только вот голова… Было такое ощущение, что все происходящее вокруг — нереально. Вот он переключает скорость, обгоняет впереди идущую машину, сигналит ребенку, который выскочил на проезжую часть на велосипеде и… будто все это делает не он, а кто-то другой, будто все это происходит во сне, когда становишься игрушкой в руках могущественных сил: хочешь повернуть вправо, а ноги несут тебя влево, кто-то настигает тебя, ты убегаешь от опасности, а ноги и земля — все, как резиновое, бежишь, бежишь — и на месте…

Но он же не спит. Он отчетливо видит дорогу, в зеркало заднего обзора — машину Чаплыгина. Где-то сзади идет «девятка» Иваненко, а на заднем сиденье — Поляковский, который спит, а, может, притворяется, что спит. Это все его враги, и они хотят завладеть тайной, спрятанной в его голове. Все, кто сейчас вокруг него, словно ядовитые пауки в банке. Стоит её только открыть, и они расползутся, и тогда… Что за бред? Сергей тряхнул головой, желая избавиться от наваждения. Нет! Надо остановиться.

«Может, мне подсыпали яду или дали сильное снотворное? Но это длится уже около часа, с того момента, когда они решили по совету Чаплыгина «срезать небольшой угол». Значит, они дали мне что-то парализующее волю… Да, да! Именно так. Значит, надо собрать все мысли в кулак!.. Но кто бы мог это сделать? Странный вопрос! Кто угодно! Может, писатель, когда угощал минералкой?»

Он снова глянул на Поляковского, который сидел теперь, широко раскрыв глаза. Несвойственная ему бледность покрыла щеки. Возможно, это ему только кажется. Сергей вяло подумал о том, что нужно спросить его о самочувствии, но вместо этого резко затормозил и остановил машину. Затем откинулся на сиденье и закрыл глаза — разноцветные круги плыли в темноте. Так, неподвижно, он сидел, пока не услышал скрип тормозов — это подъехал Чаплыгин. Михайлов открыл дверцу и вышел. За ним последовал Юрий Владимирович: он действительно был бледен. Может, и его?..

— Кажется, я заболел или что-то подхватил, — слабым голосом проговорил Юрий Владимирович и прислонился к машине.

В это время к ним подошел Чаплыгин. Он тоже был бледен, но голос у него, как всегда, был уверенным и сильным:

— Как вам это нравится? Такого эффекта от высокогорного спуска я не припомню за всю свою жизнь! Будто меня подменили. Ничего не хочу… Хочу только, чтобы меня оставили в покое…

— Что вы сказали? Перепад давления? — спросил Михайлов.

— Ну да, перепад!.. Мы же с вами свернули с серпантина на другую дорогу и в считанные минуты спустились с гор в долину…

— Так это все из-за гор? — переспросил Сергей.

— Ну, конечно, разве вы не чувствуете?

— Конечно же, это горы!.. — с облегчением проговорил Михайлов.

«Что ж, это даже к лучшему», — подумал он и сказал:

— Юрию Владимировичу плохо, помогите ему.

— У меня самого такое ощущение, будто меня молотили цепами, признался Чаплыгин.

— Посадите Юрия Владимировича в свою машину, поезжайте в гостиницу и ждите моего звонка. На всякий случай вызовите к нему нашего посольского врача.

— Но вы сами, Сергей Альбертович, в таком состоянии, что я должен и вас проводить до дома…

— Разве вы не видите? Юрию Владимировичу совсем плохо!..

Чаплыгин и Михайлов помогли Поляковскому забраться в машину капитана.

На развилке, при въезде в столицу, они поехали в разные стороны. Машина Михайлова на большой скорости шла по набережной. Было уже около полуночи. Притормозив, Сергей свернул на мост около столичного предместья, где располагались официальные резиденции главы государства и международных миссий. Скорость на мосту была ограничена. Желтые светильники освещали дорогу.

На правом берегу огней было значительно меньше. По сути, здесь уже начинались окраины города.

О своем состоянии Сергей больше не думал. Теперь он знал, что это всего лишь перепад давления, и даже почувствовал себя несколько лучше. По крайней мере страх, что он не сможет довести машину, прошел. Но голова его была такой же тяжелой и неясной, и ощущение, что все вокруг него происходит будто во сне, не покидало его.

Михайлов свернул налево и ехал теперь по кипарисовой аллее. Вот и двухэтажный коттедж — дом Трофимова, который он снимал у бывшего партийного чиновника.

Кроме парадного подъезда, был ещё покрытый желтым гравием подъезд со стороны строительной площадки, где возводился дворец одного из руководителей республики. По этой дороге Михайлов и направил машину.

У ворот Сергей остановился. Дом был погружен в темноту. Он нажал кнопку звонка у калитки, и сверху загорелась красная сигнальная лампочка. Пониже лампочки в ограду был вделан сетчатый репродуктор. Сергей снова позвонил. Никакого ответа.

«Неужели Трофимова нет дома?..» От этой мысли Михайлова даже бросило в жар. Он ещё раз нажал на кнопку. Наконец в окне мансарды вспыхнул свет. Это был рабочий кабинет самого Трофимова. Значит, Ульяны Генриховны не было дома.

Спустя несколько секунд в репродукторе раздался голос:

— Кто там?

— Это я, Игорь Вячеславович!

Репродуктор выключили. Потом свет зажегся в другой комнате. Внизу открылась дверь.

Михайлов за это время успел отогнать машину на строительную площадку и поставил её в кустах.

Впереди Трофимова бежали старые знакомые: Бакс, Фунт и Бек. Они хорошо знали Сергея. Он вспомнил, как в прошлый раз, перед поездкой в отдаленный район в местную колонию наших соотечественников, он получил от офицера безопасно-сти Макарова газовый пистолет и приехал домой к Трофимовым. Когда он вошел в гостиную, псы неожиданно зарычали.

— Они что, не узнали меня? — спросил Сергей.

— У тебя есть с собой пистолет? — поинтересовался Трофимов.

— Да, по распоряжению Трубецкого Василий Семенович выдал, — признался Михайлов.

— Собаки очень хорошо чуют оружейное масло. Их на это специально тренировали, — пояснил Трофимов.

Сергей вспомнил об этом сейчас потому, что в кармане у него был пистолет.

— Все благополучно? — спросил Трофимов.

— Не совсем.

— А где Чаплыгин?

— Я послал его домой с Поляковским…

— Войдем в дом…

Когда они вошли в переднюю, Трофимов произнес:

— У меня ужасное самочувствие. Я плохо выгляжу, да?

— Вы бледны…

— Разве только это? Сердце будто не здесь, — он тронул грудь, — а в горле, и голова… Когда-нибудь я не переживу это атмосферное давление. Согласись, Сережа, все-таки мой возраст много значит.

— Давайте я помогу вам, — предложил Михайлов.

— Спасибо, Сергей… Значит, не все было гладко? — спросил Трофимов, когда они поднялись наверх.

— Вы правы, Поляковский оказался человеком с той стороны, а Иваненко преследовал меня всю дорогу. Около моста за городом мне удалось оторваться от него.

— Просто нет сил пошевелить рукой… — пожаловался Трофимов. — Значит, я не ошибся тогда в своих предположениях, — сказал он, помолчав. — Я боюсь Иваненко, Сережа. У меня с его начальством, вернее сказать, с тем человеком, который его послал сюда, старые счеты, ещё с войны. До сих пор он об этом не знает, но уже догадывается, а если узнает… Ты уверен, что тебе удалось оторваться от него?

— Нет, полной уверенности у меня не было. Но что мне оставалось делать? Не ездить к вам?

— Нет, ты поступил правильно. И похоже… — Трофимов не договорил. Свет фар поворачивающей автомашины мазнул по стенам и тут же погас. Кавказские овчарки, лежавшие у ног Трофимова, навострили уши. Трофимов подошел к выключателю и щелкнул им.

Ночь была темной, без звезд, и только на левом берегу реки виднелось зарево — там располагался современный ресторан со своим мощным освещением.

Из окна было хорошо видно, как из машины, остановившейся у подъезда, вышли четверо; а пятый, не включая фар, проехал дальше.

Среди вышедших Трофимов узнал Иваненко.

— Это он.

— Не может быть! — усомнился Михайлов. Трое перелезли через забор и спрятались в кустах, а Иваненко пошел к входу с пистолетом в руках. Он подошел к двери и нажал на кнопку звонка.

— Может, вызвать полицию? — предложил Сергей. — Скажете, что это грабители.

Глаза уже привыкли к темноте, и Сергей хорошо видел лицо Трофимова. Оно выражало решимость и покой. Игорь Вячеславович подошел к телефону и снял трубку.

— Они перерезали провод, — проронил он. — Значит…

В это время в прихожей снова раздался звонок. Затем Иваненко махнул рукой, и трое, сидевшие в кустах, вышли из укрытия и направились к дому. В руках у них были пистолеты.

Трофимов вытащил из заднего кармана «макаров» и прицелился. Звон разбитого стекла почти заглушил выстрел.

— Я, кажется, попал в него, — произнес Игорь Вячеславович, увидев, как Иваненко схватился за правую руку.

Трое, что были уже у двери, бросились бежать, а Иваненко скользнул в кусты.

— Лучше начинать первым. У тебя есть оружие?

— Да, но только газовый. — Михайлов вытащил пистолет. Трофимов направился в соседнюю комнату и приказал:

— Не подпускай их к окнам, стреляй! Патроны у тебя какие?

— Холостые.

— Отлично! Холостой выстрел не отличается от боевого. Попугай их немного.

Одна из фигур на корточках поползла вдоль стены, и Сергей выстрелил. За окном послышались шаги убегающего человека. Внизу раздались выстрелы, и в соседнем окне вылетели стекла.

— Попал? — спросил, вернувшись, Трофимов и улыбнулся.

— Попал… — шуткой на шутку ответил Сергей.

— Возьми, — приказал Трофимов.

Сергей заметил в его руках небольшой тубус.

— Здесь шифр и списки наших людей, с которыми тебе предстоит работать. Ты должен обязательно выбраться отсюда и добраться до посольства. Здесь тебя не было. Ты все понял? Здесь тебя не было, что бы ты обо мне ни услышал? Ты меня понял?!

«Теперь только бы выбраться отсюда», — подумал Сергей.

— Но как же вы, Игорь Вячеславович? — спросил он.

— Я чувствую себя так плохо, что мне все равно не уйти. Иди, я задержу их. Не теряй времени! Спускайся вниз… Из туалетной комнаты окно выходит в кустарник. На нашу стрельбу скоро должны подъехать из милиции. А от них я как-нибудь смогу улизнуть. До встречи!

Михайлов спустился вниз. Туалетная комната была в полуподвальном помещении. Наверху снова раздался выстрел. Сергей открыл окно, осторожно высунул голову, осмотрелся. Окно было вровень с землей, и он без шума выбрался из него. Тубус он опустил в карман куртки. Теперь все зависело от счастливого случая. Если ему удастся выбраться… Кустарник кончился, а до деревьев осталось ещё метров пятнадцать. Сергей, чуть пригнувшись, побежал. Но стоило ему сделать несколько шагов, как от ствола одного из деревьев отделилась фигура и тут же раздался выстрел. Сворачивая с линии прицела противника, Сергей резко метнулся в сторону и налетел на какую-то постройку. Толчок в плечо — и острая, режущая боль ударила в грудь. Но рукой он ещё владел свободно: короткие языки пламени трижды вырвались из дула его пистолета. Тот, который стрелял в него, упал навзничь, а затем быстро отполз за угол.

Сергей побежал между деревьями, прижав руку к телу. Рука и пистолет сразу стали тяжелыми и непослушными. «Наверное, перелом. Только бы успеть добежать до машины! Только бы успеть», — стучало в голове.

В направлении дома снова раздались выстрелы.

Наконец он добрался до своей «копейки». Втискиваясь в кабину, Михайлов задел за дверцу ушибленным плечом и чуть не потерял сознание от резкой боли. Через пару секунд, овладев собой, он запустил двигатель. Не включая фар, тронул машину и повел её прямо через кустарник — ветки царапали бока автомобиля и били наотмашь по стеклам.

«Только бы успеть выскочить на дорогу, — думал Михайлов. — Только бы не напороться на пень».

Кустарник стал реже, и «копейка» вырулила на дорогу. Сергей круто повернул вправо, включил третью передачу. Машина стала быстро набирать скорость.

У перекрестка Михайлов резко повернул влево — завизжали шины. У следующего перекрестка — ещё влево, в узенькую улочку.

За время работы в столице этой республики Сергей неплохо знал лабиринт местных улочек, поэтому найти его здесь было не так-то просто. Но надо было выбраться на освещенный проспект и быстро доехать домой, пока Чаплыгин с Поляковским не начали его разыскивать.

 

Глава 109

Вадим Олегович разгладил тетрадные листки и перевернул последний. Подпись в конце письма была тщательно замазана шариковой ручкой, так что не было никакой возможности узнать имя и фамилию писавшего. Стояла только дата — 5 ноября 1961 года.

Полковник открыл первую страницу письма и углубился в чтение, пока Матвей Борисович принимал очередную дозу лекарства — видно, правда давалась старику очень тяжело.

«Я был направлен в районы советского Севера в 1940 году командованием абвера вермахта. Перед заброской в разведывательной школе в Гамбург-Альтоне со мной беседовал лично начальник абвера адмирал, в то время капитан первого ранга (по-советски), Канарис. Моей главной задачей было создание агентурной сети в районе Мурманска и Архангельска. В то время там находилось на поселении после сталинских лагерей много недовольных Советской властью. Поэтому мое руководство справедливо считало, что среди них мне будет относительно легко вербовать агентов. Во многом они оказались правы: в северных районах проживало много инженеров, научных работников, деятелей культуры, которые были репрессированы и сосланы после отсидки в лагере на поселение.

К началу войны у меня уже была создана агентурная сеть, охватывающая практически весь советский Север. Среди них было много и моряков, правда, в основном из команд гражданских судов. Но с началом войны они все были мобилизованы, поэтому я имел полную информацию о всех советских северных военно-морских базах и пунктах базирования. Труднее всего было подбирать агентов на военных аэродромах и среди экипажей военных кораблей.

Еще до войны я имел радиста и радиостанцию, но они были глубоко законсервированы, и связь с радиоцентром в Ванзее я установил только в первый день войны, а до этого использовал различные виды агентурной связи.

В первый год войны мне дополнительно были переброшены ещё два радиста с радиостанциями из числа бывших военнопленных, но им я не доверял. Как я потом установил, мои действия были правильными — они оба с момента приземления пришли в органы НКВД с повинной и в дальнейшем работали под их контролем.

В Берлине скоро поняли, что радисты ведут двойную игру, и однажды их нашли убитыми в своих домах.

Был предусмотрен и оригинальный вид связи, на тот случай, когда советские подводные лодки или какой-нибудь крупный корабль выходили из базы, а воспользоваться радиосвязью было невозможно, чтобы не навести русскую контрразведку.

Передача сведений проходила следующим образом. Мой агент-связник был из рыбаков и в назначенный мною час выходил на своем баркасе в море на рыбалку. Он имел стеклянный шар — поплавок рыбачьей сети. На случай, если бы его остановил катер береговой охраны или морские пограничники, он имел разрешение на ловлю рыбы в прибрежном районе, полученное нами у коменданта базы, а про шар он должен был сказать, что подобрал его в море.

К шару крепился длинный, метров на двадцать, тонкий металлический трос с «кошкой» и небольшим контейнером для хранения передаваемой информации. Однажды нам пришлось крепить к тросу и целый прибор, который мы добыли с подбитого в воздушном бою советского торпедоносца. Сам шар был оснащен маломощным передатчиком-радиомаяком.

В нашем районе за минными полями, сменяя друг друга, дежурили немецкие подводные лодки, главной задачей которых было ведение разведки. Они постоянно находились у самой кромки минного поля и при необходимости забирали стеклянные шары. По всей видимости, на них было установлено специальное устройство, позволяющее быстро подцепить трос с шаром и уйти на глубину. Как только подводная лодка получала информацию, она сразу же уходила по направлению к своим надводным кораблям или заходила в порты Норвегии, и через несколько дней мы получали по радио подтверждение о том, что наша информация доставлена по назначению.

Подобным образом мы передали сообщение об английском крейсере «Эдинбург». Информацию о грузе, погруженном на борт корабля, мы получили от находившегося в Мурманске английского чиновника, который вышел на связь с нашим человеком из Севморпути (значит, он был агентом абвера).

Не буду вас, Матвей Борисович, утомлять рассказом о нашей резидентуре, скажу лишь одно: нам ещё долго после выхода в море крейсера «Эдинбург» не разрешали пользоваться радиостанциями для передачи собранных нами разведывательных сведений.

Большую помощь в работе нам оказывали финны, проживающие после освобождения из плена в некоторых районах на правах вольных (а по сути принудительных) поселенцев.

После войны у нас не было никакой работы. Чтобы постоянно находиться в готовности, я проверял все звенья нашей нелегальной организации, которая состояла как бы из трех категорий агентов.

Первая категория… — (здесь было зачеркнуто несколько абзацев письма).

Вторая категория состояла из русских, переброшенных к нам из Германии из числа пленных или завербованных здесь, на месте. После войны советские органы контрразведки, сами того не зная, облегчили нам проверку оставшейся агентуры: они арестовали, осудили и сослали в лагеря (если только не уничтожили) тех немецких агентов, которые добровольно после переброски явились с повинной в подразделения «Смерша» и стали агентами-двойниками. Следовательно, на оставшуюся часть мы могли смело положиться. И они, скажу вам, работали не за страх, а за совесть, потому что слишком много грехов за ними числилось, ответ за которые один — петля или пуля.

К третьей категории, как это ни покажется странным, я отнес всех бывших уголовников, которые во время войны сотрудничали либо с моими людьми, либо с оккупационными властями Германии на восточных землях. Хотя впоследствии руководство абвера, а затем и главного управления имперской безопасности отказалось от их услуг, у меня они работали превосходно, и я мог бы с вами поделиться кое-каким опытом в этом вопросе.

Самое интересное произошло в 47-м году.

Конечно, меня забрасывали телеграммами о необходимости продолжения борьбы с большевиками даже в условиях гибели третьего рейха и заверяли всех моих подчиненных из… (здесь часть текста опять была зачеркнута).

Я приказывал радисту время от времени прослушивать наш диапазон волн, чтобы знать, что сейчас происходит в Германии, как Западной, так и Восточной, потому что полной и объективной информации в Советской России по интересующим нас вопросам собрать было нельзя. Тогда мы через нашего агента-финна отправили нашим семьям письма якобы из какого-то государства в Южной Америке. Не знаю, удалась ли наша хитрость, но неожиданно в конце сентября 47-го года наша радиостанция приняла короткую радиограмму, смысл которой сводился к тому, что, если радист принимает головную станцию (а головная радиостанция располагалась в конце войны в Ванзее), то он должен информировать об этом резидента (то есть меня) и установить связь. При этом определили новую программу связи: новые радиочастоты, направление на новую головную радиостанцию и время выхода в эфир.

Мы воспряли духом: нас не забыли, о нас помнят, нам помогут. В следующий сеанс связи нам передали очень большое сообщение. В нем подробнейшим образом говорилось о положении наших семей, а это было для нас в тот момент самым главным. Правда, мы не знали, кто с нами конкретно беседовал, — ведь третий рейх уже два года как перестал существовать, но позывные головной радиостанции оставались те же, что и в годы войны. Следовательно, либо в Германии возрождалась новая немецкая сила, либо с нами контактировали уже американцы и англичане, с которыми у русских складывались прохладные отношения.

В следующей телеграмме мы получили ответы на все наши вопросы — теперь мы подчинялись новой немецкой организации, которую возглавил бывший начальник управления главного штаба вермахта «Армии Востока» генерал Гелен.

Конечно, и Гелен осуществлял различного рода проверки: не мог же он слепо довериться молчавшей два с лишним года и внезапно заговорившей агентурной радиостанции — ведь это могла быть и искусная игра русской контрразведки. Как потом выяснилось, Гелен для… (дальше опять был зачеркнут целый абзац).

Но вскоре мы стали получать конкретные задачи и отправлять добытую нами информацию.

Однажды ко мне прибыл человек и, назвав пароль, представился как агент из Центра. Он привез новую радиостанцию — американского производства, запасные батареи питания, необходимые нам в работе документы и материалы, а также огромную сумму советских денег, которые к тому времени начинали что-то значить. В течение целой недели на зимовье лесника, который был и нашим радистом, он обучал последнего, как обращаться с новой радиотехникой.

После этого человек из Центра сказал главное для нас: генерал Гелен лично разработал план нашего поэтапного возвращения в Западную Германию. Однако тут же предупредил, что в Германию мы все поедем как бы в отпуск, по окончании которого нам необходимо будет вновь вернуться в Россию.

Не буду вам рассказывать, какие противоречивые чувства овладели нами: радовались скорой встрече с родными и одновременно огорчались, что опять придется возвращаться в хаос послевоенной России.

Отправка в Германию должна была происходить попарно. Чтобы обеспечить себе безопасное возвращение, необходимо было придумать легенду. Вот тогда-то я впервые и услышал о «воинских частях Полковника»… (место вырезано бритвой), благодаря которому мои люди были направлены в командировки в различные районы и области Совет-ского Союза на довольно продолжительный срок. Таким же образом было организовано и их возвращение.

Домой мы добирались на немецкой подводной лодке. Кстати, это была именно немецкая подводная лодка, с немецким экипажем».

 

Глава 110

На столе, за которым работал Кононенко, зазвонил внутренний телефон. Виктория доложила капитану, что его подчиненный уже прибыл, и интересовалась, нужна ли её помощь.

— Конечно же, Вика, нужна. Я здесь без вас как… — Конон не договорил. Его взгляд его упал на карточку, отложенную в сторонку.

Карточка лежала под углом к свету лампы, и на ней отчетливо проступили углубления от простого карандаша, стертые когда-то давным-давно: «Поставить на оперативный учет по делу УНР-57. 5.10.1946».

В телефонной трубке раздавались короткие гудки, а Кононенко все ещё держал её в руках, рассматривая карточку Нахтигалиева.

Послышались быстрые шаги по винтовой лестнице.

Капитан обернулся и увидел настороженного Малыша, из-за его спины выглядывала взволнованная девушка.

— А мы уж решили, что здесь что-то случилось! — облегченно вздохнула Виктория. И, чтобы разрядить атмосферу, добавила: — А вы, Василий, обманщик — даже не намекнули мне, что вы из милиции.

— Ну, наверное, уже не из милиции, а из полиции, — поправил её Кононенко.

— Из какой же полиции, Интерпола, что ли? — спросила девушка.

— Нет, из полиции нравов. Она недавно у нас создана, и я буду заниматься ловлей проституток, сутенеров и прочей нечисти. Поэтому я и промолчал, чтобы вы, Вика, меня сразу не отшили.

— Конечно, так я вам и поверила! — лукаво улыбнулась девушка. Наверное, разыскиваете какого-то крупного рецидивиста или убийцу, а другим, вроде меня, лапшу на уши вешаете.

— Ну что вы, Вика! Какой же из меня сыщик по крупным делам. Я больше книжный червь. Зато наш лейтенант Малышонок — настоящая гроза криминального мира.

— Понятно, если в таком тоне говорят девушке подобную ерунду, это значит, что она совершенно глупа, — обиделась Виктория.

— Ну что вы, Вика, товарищ капитан совсем не это имел в виду, вступился за своего начальника Малыш.

— Рассказывайте сказки! Понятно, что и вы с ним заодно, — не унималась девушка. Но через пару секунд сменила гнев на милость: — У вас, товарищ капитан, какие-то трудности?

— Да, хотел, чтобы вы мне объяснили некоторые вещи, — начал капитан. Как часто вам попадались такие фамилии, как, например, Нахтигалиев?

— Довольно часто. Это, по-моему, татарская фамилия, — бойко, глядя в глаза Конону, ответила девушка.

— Тогда второй вопрос, — продолжил капитан, — как часто в наше время попадаются татарские или другие фамилии, наподобие Нахтигалиева, у которых имя и отчество чисто русские — Иван Иванович?

— У народов Татарии, Башкирии, Мордовии вообще-то такое не принято. В обычном общении среди русских они в некоторых случаях позволяют себя называть на манер русских имен, но в документах, а тем более паспортах, указывают свои настоящие имена и отчества. А что, вас заинтересовал именно этот случай с Нахтигалиевым? — Вика не отводила глаз от капитана.

— Да, это очень интересный случай. Человек внешне славянского типа имеет татарскую фамилию, а имя и отчество русские — Иван Иванович.

Лейтенант Малышонок, наблюдавший словесную перепалку Виктории и Кононенко и их игру «кто первый отведет взгляд», как в школе, поднял руку и высказал свое предположение:

— А может быть такое: мать этого Нахтигалиева, русская, вышла замуж за, к примеру, татарина. У них родился сын. Естественно, что отец дал ему свое, татарское имя, что в переводе с их языка означало Иван. Но по каким-то причинам семья осталась без кормильца — может, умер, а может, бросил их. Тогда мать записала в свидетельство о рождении русские имя и отчество — Иван Иванович.

— Что вы на это скажете, товарищ капитан? — принимая сторону Малыша, спросила Виктория.

Кононенко опять взял дело Нахтигалиева, пролистал пару страниц и сказал:

— Лопнула ваша версия, лейтенант. В анкете, написанной Нахтигалиевым собственноручно, указано, что он сирота и ничего не знает о своих родителях.

— Значит, фамилию ему дали в детском доме или сиротском приюте, почти в один голос сказали девушка и молодой оперативник.

— Опять не получается. Где вы слышали, чтобы в детдоме русским мальчишкам давали фамилии другой национальности?

Виктория и Малышонок замолчали и, как бы спрашивая, пристально посмотрели друг другу в глаза. Вдруг девушка отвела взгляд. Малыш, залившись краской, сделал то же самое. Пауза стала затягиваться — все продолжали молчать.

Видя смущение молодых людей, Кононенко решил разрядить обстановку.

— Вика, а вы не знаете кого-нибудь из старых работников ЗАГСа или этого архива? Может, они нас немного просветят в этом деле?

— Ой, конечно же, наша Наталья Владимировна. Она уже лет двадцать на пенсии, а все, бывает, приходит сюда. Говорит, что эти бумаги — её жизнь.

— А кто она, Наталья Владимировна? — спросил Кононенко.

— Говорят, что она из бывших дворян, по-моему, графиня или даже княгиня. После революции порвала со своими и стала работать в различных учреждениях Советской власти.

— Так ей, наверное, уже под сотню лет! — изумился Малыш.

— Да, время наложило на неё отпечаток, но только внешне. А внутренне она осталась ещё довольно молодой. Кстати, она говорит, что архивные крысы живут долго, — уколола Виктория Кононенко.

Капитан заметил перемену в настроении девушки и повел разговор дальше:

— И как часто ваша Наталья Владимировна приходит в ЗАГС?

— Не так часто, но, наверное, раз в неделю заглядывает.

— А что она здесь делает? — спросил Малыш.

— Обычно она копается в картотеке в дальнем подвале. Там расположены архивы статистических учреждений царской России. Наталья Владимировна говорит, что хочет знать все о своей семье, родственниках, друзьях и знакомых родителей.

— Не надо было порывать с семьей, может быть, и не было бы такого бардака в стране, — пробурчал лейтенант.

— Это не ваше дело, товарищ лейтенант, — официально оборвала его девушка. — Она, кстати, нисколько не сожалеет о прожитой жизни.

Малыш подумал было, что нужно что-то сказать о старческом маразме, но, видя решимость девушки защищать старушку, не стал этого делать.

— А мы можем с этими бумагами, — Кононенко указал на папку, навестить уважаемую Наталью Владимировну?

— Конечно, — спохватилась Виктория, — она живет совсем рядом, в старом доме, могу вас проводить, — и добавила, — если вы не против, конечно.

…Дверь им открыла маленькая старушка с гордой осанкой. Квартира её была явно переделана: чувствовалось, что когда-то она была огромной, в которой проживали государственные чиновники или купцы царской России. Но оказалось ещё интереснее: в этой самой квартире и родилась Наталья Владимировна, родители оставили девочку в доме со служанкой, а сами уехали после пролетарской революции во Францию. Это Наталья Владимировна выяснила, когда в шестидесятых годах её вызвали в Инюрколлегию и объявили, что она стала владелицей крупного наследства, завещанного ей её родным братом, умершим в Париже и не оставившем после себя наследников.

Советские чиновники уговаривали её сдать большую часть полученных средств в фонд мира или в фонд В. И. Ленина, но согласно завещанию она этого сделать не могла: деньги должны были расходоваться только после пересечения ею «границ капиталистических стран». Поэтому она сразу же попала в разряд «невыездных» и поднадзорных со стороны советских спецслужб.

— Ее брат был мудрым человеком и, не проживая в Советском Союзе, знал сущность советского и партийного чиновника, — закончила свой рассказ Виктория перед дверью Натальи Владимировны.

Старушка оказалась в полном здравии и физически, и умственно. Она проявила поразительную память и, несмотря на свой преклонный возраст, помнила все послевоенные события, которые происходили в ЗАГСе, где она в то время работала начальником архива.

Кононенко и Виктория объяснили ей причину своего визита. Старушка преобразилась:

— Я знала, что ещё пригожусь хотя бы одному человеку, — обрадовано забегала она по комнате. — А то занимаюсь только тем, что подтверждаю некоторым евреям, что их родители лет пятьдесят-шестьдесят тому назад носили иудейские фамилии: Кац, Фридман и тому подобные, а не Иванов, Петров и Сидоров. Хотя в то время они хотели как раз противоположного — порвать со своим еврейским прошлым и стать истинными русскими, — пошутила женщина.

Кононенко, посмотрев на часы, заерзал на стуле: они вместе с Малышом собирались ещё заскочить на вокзал и попрощаться с Квасовым. Это не укрылось от глаз умудренной жизнью женщины:

— Вижу, вижу, молодой человек, мои разговоры ни к чему. Ну хорошо, почему вас заинтересовал этот Нахтигалиев?

 

Глава 111

Направляя машину в посольство, Михайлов вспоминал предыдущую встречу с Трофимовым.

Зайдя в дом, Игорь Вячеславович проводил Михайлова в свой рабочий кабинет в мансарде, куда гостеприимная Ульяна Генриховна сразу принесла самовар с большим чайником.

— Разговор у нас будет длинным, Сережа, так что для нас он, — Трофимов показал на самовар, — в самый раз будет. Немного позже Валентин Петрович привезет к нам новых гостей.

Сергей не стал расспрашивать, кого ещё в столь поздний час ждет в гости дед Трофим, удобно устроился на диване и приготовился слушать. Игорь Вячеславович, кряхтя, уселся напротив в плетеное кресло-качалку. Он жестом пригласил Сергея налить чаю и угощаться пирогами. В комнату вошла хозяйка и стала прощаться с Игорем Вячеславовичем и Михайловым.

— Вот, моя хозяйка покидает меня, — усмехнулся дед Трофим, — но может, оно и к лучшему.

— А куда вы уезжаете, Ульяна Генриховна? — поинтересовался Сергей.

— Сначала погощу у детей, понянчу внуков, а потом поеду решать наши дела у себе на родину, в Германию. Там вы меня, Сережа, и навестите.

Михайлов сделал удивленное лицо, как будто не понимал, о чем говорила супруга хозяина дома.

— Может, уважаемый Сергей Альбертович, к вам в посольство и не пришла ещё телеграмма из нашего МИДа, но некоторые местные мидовцы уже знают о вашей ротации в Западную Германию, в Генеральное консульство России в Мюнхене.

— Но как же наши дела? Неужели все, что мы здесь делали, впустую? Неужели Георгий и Сергей Валентинович погибли зря? Или, может быть, все уже закончилось, и мы вывели всех погрязших в коррупции и замазанных в крови на чистую воду? Ничего не понимаю, — сокрушался Михайлов.

— Нет, дорогой Сергей Альбертович! Вы сделали большое дело! И Георгий, и полковник Васильченко погибли не зря. Но все, что мы с вами делали, — это только начало. Главное — мы растормошили это осиное гнездо. И те, кто думал, что с развалом государства на пятнадцать удельных княжеств у них появилась прекрасная возможность наконец-то выйти из подполья, вытащить свои сундуки с золотыми монетами и покупать все и вся, здорово ошиблись. Главным образом потому, что не учли главного — не все ещё в нашей горемычной России подобны им. Не думали они, что остались ещё свидетельства их прошлых злодеяний. Эти архивы в скором времени заговорят, но заговорить они должны осторожно, чтобы своей правдой не навредить простым людям.

— Игорь Вячеславович, да что могут сделать архивы полувековой давности?! — махнул рукой пришедший в себя Сергей.

— Не скажите, Сережа, ох, не скажите. В продолжение наших предыдущих бесед, поведаю вам ещё одну историю. Сразу хочу оговориться, что имена называть пока не буду, но вы и сами догадаетесь, кто именно скрывается под некоторыми «темными личностями».

Так вот, представьте себе, что сразу же после окончания второй мировой войны в Советский Союз засылается на довольно длительный срок агент одной из иностранных разведок. По своему прикрытию, или, как говорят разведчики, «крыше», он был рабочим парнем, приехавшим после демобилизации из рядов вооруженных сил в столицу для поступления в медицинский институт. Только один человек, прибывший с ним, резидент иностранной разведки, знал, что этот человек был на пять лет старше возраста, указанного в книжке командира Красной Армии, уже окончил медицинский факультет университета в одной западной стране и по своей основной шпионской профессии был агентом-радистом.

После окончания института этот человек немного поработал по распределению в районной больнице, а затем вернулся в столицу и стал преуспевающим врачом. Он был известен своим талантом врачевателя до такой степени, что его пригласили в Кремлевскую больницу, где он обслуживал партийных и государственных чиновников и членов их семей. Само собой разумеется, что к этому и стремилась одна из западных разведывательных служб.

Интересная деталь: этот эскулап от разведки оборудовал место для радиостанции в своем рабочем кабинете и очень оригинальным способом. Наши чиновники не жаловали отечественную медицинскую аппаратуру, и их холуи заказывали её, естественно, за рубежом. По просьбе нашего врача в Кремлевку прибыл комплект диагностической аппаратуры, в инструкции по применению которой было четко указано — это целостный комплект, и он не будет работать, если даже к нему подсоединить какой-нибудь блок из однотипного комплекта. И действительно, эта аппаратура никак не хотела работать без какого-нибудь «родного» агрегата.

В дальнейшем, по мере старения техники, весь комплект этой аппаратуры дорабатывался у нас в стране западными специалистам, направлялся в регион, который выбирал наш врач. В основном это были регионы, где размещались крупные военные и оборонные объекты…

— …И, следовательно, передавался какому-нибудь новому агенту?! — не то спросил, не то подтвердил Сергей.

— Верно! Но наш «Провидец» со своими людьми отслеживал деятельность этого человека. Кроме того, он выявил все его источники информации и умело играл с ним, поставляя ему заведомо ложные сведения. Не обходилось и без потерь с нашей стороны, так как кто-то, невидимый для нас в то время, препятствовал всей нашей работе.

Все беды нашего отдела во главе с начальником начались в тот момент, когда он доложил по инстанции о разглашении государственных тайн видными партийными и советскими функционерами. Тогда-то и нагрянули к нам с проверками и Центральный Комитет, и КГБ. Изучив все документы, они заявили, что мы подрываем авторитет партии и Советской власти, а через неделю отдел был расформирован. Приехавшим за всей документацией чиновникам из ЦК достались лишь копии дел, а подлинники были вывезены в неизвестном направлении. При этом у всех нас было железное алиби. Партийцы подумали, что это дело рук органов государственной безопасности, а те валили все на партийцев.

Так вот, по этим архивам прослеживалась полная цепочка назначений на все без исключения важные посты. Не подумайте, что наш врач назначал на эти должности только иностранных шпионов! Но в наиболее важных народнохозяйственных областях прослеживалась его рука.

— Неужели радист лично занимался этим делом? — спросил Сергей.

— Вы попали в самую точку. У него был руководитель. Высокообразованный и грамотный человек, но люто ненавидевший нашу страну. Воевал в Великую Отечественную войну, был ранен, награжден многими советскими орденами и медалями, а все равно ненавидел. Правда, во времена войны немцы, а он был резидентом абвера, не дали ему широко развернуться и причислили к «консервам» — агентам, работу которых законсервировали до определенного срока. Такой срок настал сразу же после нашей Победы: через своих людей, которые были во всех структурах государственной власти, этот агент во многом нанес нам ощутимый вред.

Волею случая в конце войны он стал одним из самых богатых людей Советского Союза, но пользоваться открыто своими деньгами не мог. Зато сейчас этот человек имеет огромный доход со своих капиталов. Но самое главное: многие наши чиновники, депутаты, военные, представители правоохранительных органов находятся у него в руках, он их в буквальном смысле слова кормит с рук, а те в свою очередь ходят перед ним на задних лапках.

Чтобы ему под конец жизни попортить нервы, да и всех его ставленников заставить поволноваться, мы с Сергеем Валентиновичем Васильченко разработали небольшую операцию: послали некоторым его партнерам по бизнесу и другим темным делишкам отрывочную информацию об их начальнике. Некоторые поняли, какой опасный материал попал к ним в руки, и спрятали его в дальние сейфы самых надежных банков мира. Но один адвокат-хапуга не удержался и решил заработать на этом большие деньги.

Он стал через своих людей шантажировать шефа и даже попытался проникнуть в его квартиру и очистить тайник с документами. Деньги для этого были нужны немалые, и адвокат решил украсть их у своей собственной жены, которая получила огромное наследство от своего приемного отца — скромного работника столичного ломбарда.

А жена адвоката оказалась лучшей подругой сестры нашего Дениса Пересветова. Кстати, он с сестрой тоже уезжает в Германию вместе с Ульяной Генриховной.

Подруга пожаловалась сестре Дениса, и мы, прижав проворовавшегося адвоката, помогли женщине вернуть свои фамильные драгоценности. Корыстолюбивый адвокат решил действовать более активно. Он нанял студентов одного из московских вузов, промышлявших квартирными кражами и мелкими грабежами, совершить налет на квартиру своего шефа. Но налет не удался начальника службы безопасности и по совместительству заместителя «Куницы»…

— Кого, кого? — переспросил Михайлов.

— Да, я не сказал, что псевдоним этого немецкого агента — «Куница», а по-немецки «Мардер». Этого мы сначала не знали, но в наши руки попали кое-какие трофейные документы, и все встало на свои места. Так вот, начальника службы безопасности «Куницы» провести не удалось, он так организовал охрану своего шефа, что «студенческий» налет потерпел фиаско: почти все были убиты боевиками «Мардера», а одного они захватили в плен. Пленный, видимо, и рассказал, кто их нанял, а о судьбе пропавшего архива и личных вещей «Куницы» ничего не знал, потому что они оказались в одном частном сыскном бюро.

Через несколько дней немецкий агент руками сотрудников спецслужб рассчитался с адвокатом. Но случайно в момент допроса адвоката в квартиру вошла его жена, подруга нашей Марины, и тоже была зверски убита молодчиками «Куницы».

Наш врач-шпион был здорово напуган, потому что по воле случая тоже проживал в этом доме. «Куница», видимо, решил, что это его радист решил прибрать к рукам все их совместные дела, но потом, разобравшись в происшедшем, понял, что угроза могла исходить только от одного человека нашего «Провидца». Но того уже не было в живых.

Мы с вами, Сережа, и покойным Васильченко дали ему в руки маленький кончик ниточки, по которому он может добраться до меня, но это будет непросто.

Первое, что мы сделаем, — это немножко лишим его тех финансовых средств, которые ему достались не по праву, его золота.

— Какое золото?

— О, история этого золота очень интересна. Я вышел на него случайно, выполняя задание нашего командования в тылу у немцев в самом конце войны. Тогда-то я и повстречал немецкую девушку Урсулу Бютнер, за голову которой гестапо назначило огромные по тем временам деньги — десять тысяч рейхсмарок. По заданию нашей разведки в марте сорок пятого года мы вместе с Урсулой проникли в только что созданную нацистскую подпольную организацию «Вервольф». После войны руководство «Вервольфа» приказало нашей группе в городе Хальберштадт направиться на север для выполнения ответственного задания. Командиром группы был назначен бывший крайзгауляйтер одного из северных немецких районов — «Курт».

О цели нашей переброски на север мы узнали, только прибыв на место. Суть задачи, поставленной перед нашей группой, сводилась к следующему. Немцам каким-то образом удалось поднять со дна затонувшего английского крейсера «Эдинбург» весь его груз — двести шестьдесят тонн золота, которое англичане получили в счет оплаты некоторой части поступавшей из Великобритании военной техники и снаряжения.

…Услышав эти слова, Сергей хотел было что-то сказать, но Игорь Вячеславович предупредительно поднял руку, давая понять, что пока не стоит его перебивать. И продолжил свой рассказ:

— У немцев на побережье было несколько довольно хитро оборудованных пунктов базирования подводных лодок. Они предназначались главным образом для выгрузки и погрузки различного оборудования или принятия на борт людей. В одном из этих пунктов некая немецкая субмарина выгрузила весь золотой «запас». Местная группа приняла груз от командира подводной лодки и спрятала его в полуразрушенной огневой точке. При отходе эта группа случайно была обнаружена караулом разместившейся поблизости части Красной Армии и полностью уничтожена.

Нашей же группе поручили перепрятать золото, поскольку руководство «Вервольфа» предполагало, что кто-то из местной группы мог попасть в «Смерш» и рассказать о задании.

Пока мы добирались до места назначения, а шли мы поодиночке, красноармейцы нашли ящики с золотом и подготовили их к отправке на один из армейских артиллерийских складов. Дело в том, что золотые слитки были спрятаны в ящиках из-под патронов, поэтому красноармейцы и решили перевезти их из дота.

…В этот момент к воротам подъехала машина, и за дверью послышалось тихое поскуливание верного пса.

 

Глава 112

Вадим Олегович продолжал читать письмо неизвестного:

«Я уходил со своим командиром группы минеров. Мы под видом рыбаков вышли на баркасе в море и забросили сети. Третьим с нами был тот рыбак, который в свое время передал информацию об английском крейсере «Эдинбург».

Подводная лодка была действительно немецкой, постройки конца второй мировой войны, и, как нам потом рассказывал её командир, такому типу немецких субмарин даже повоевать не пришлось. «Зато нашлась трудная работа в мирное время», — гордо заявил капитан, не уточнив, какая именно. Расспрашивать его вовсе не хотелось, потому что все наши помыслы были о Германии и о наших семьях. Моряки на этой подводной лодке были одеты в немецкую военно-морскую форму, но без знаков различия. Советская пропаганда показывала нам немцев, которые пали духом от сознания проигранной войны, и только коммунисты во всех зонах оккупации смотрели с оптимизмом в будущее.

На субмарине ничего подобного мы не заметили: экипаж был подтянут, бодр, моряки подшучивали друг над другом и весело хохотали, но в присутствии командира и других офицеров вели себя дисциплинированно.

Прибыли мы не на какую-то крупную базу или порт, а в небольшую рыбачью бухточку, где нас встречали люди в штатском. На автобусе с зашторенными окнами нас отвезли в какой-то населенный пункт, где мы удостоились чести беседовать лично с генералом Геленом. Он много говорил о необходимости продолжать борьбу с коммунистами и о том, что теперь на нашей стороне были американцы, англичане и в целом весь Запад. В личной беседе со мной генерал рассказал о том, что в нынешнее, нелегкое для нашей страны время, кроме моей резидентуры продолжает свою нелегальную работу ещё одна организация, так называемая… (вырезано бритвой). Он сказал, что понимает, как мне тяжело работать в стане врага, но все же попросил вернуться обратно в Россию.

И вот после шестимесячного отпуска, проведенного вместе с семьей в Испании и Бразилии, где организация Гелена купила мне хорошую виллу, и двухмесячных курсов в новой разведывательной школе Парменкирхен-Гюншау я снова оказался со своим минером и новым радистом, а также с комплектом американской агентурной радиостанции на борту подводной лодки, следовавшей к русским берегам Баренцева моря.

Нас встретили в том же месте, где и провожали. Мы втроем перешли на рыбачий баркас, а двое моих людей поднялись на борт субмарины.

Еще в разведшколе мне было поручено организовать взаимодействие с нелегальной резидентурой… (вырезано бритвой) и группой немецкого полковника Шарнхорста, который, по словам Гелена, передавал добытую его людьми информацию даже после падения Берлина.

Я отправил на связь с Шарнхорстом своего старого радиста с радиостанцией, чтобы он вместе с полковником организовал работу в Москве. Через некоторое время радист передал, что связь с полковником установлена и необходимо прислать в их распоряжение ещё несколько человек.

В Москву были направлены три группы агентов, но в скором времени мы узнали о провале наших людей. Хорошо, что эти люди не относились к моим агентам первой категории. Уже много позже, лет через двадцать-двадцать пять после войны, я узнал, что под «группой полковника Шарнхорста» скрывался полковник из военной контрразведки «Смерша», а вся эта операция по дезинформации немецкого командования длилась уже около двух лет.

Говорят, что Гелен, узнав о таком провале, метался по своему кабинету, как загнанный волк. А потом я получил телеграмму, в которой говорилось, что я должен взять часть своих людей, организовать через полковника… (вырезано бритвой) переселение и придумать легенду. Я взял с собой нового радиста (может, вы его помните по совместной службе в батальоне «Н…») эта фраза была написана в самом нижнем углу листка, и кто-то, явно умышленно, оторвал этот уголок с названием батальона… — и около двадцати человек.

Но из-за слабой подготовки личных документов (это моя и ваша вина) произошла расконспирация членов моей группы, к счастью, не приведшая к провалам.

Из-за этого нам пришлось убрать с дороги одного очень несговорчивого чекиста, который каким-то образом вышел на нашу группу. Эта акция была поручена вашему человеку, но он чуть не провалил её — использовал при этом оружие, которое применяли немецкие части специального назначения, а разрабатывал их сам… (затушеван целый абзац).

После того как мы были переданы под ваше руководство, нашей группой проделана следующая работа» (далее отсутствовало несколько страниц).

На последней странице было всего несколько строк:

«Я благодарю наше руководство за то, что дало мне возможность работать с вами и под вашим руководством. Извините за высокопарные слова, но двадцать лет, проведенные в Советской России, дают о себе знать.

Сейчас я возвращаюсь домой, к семье. Когда и вас освободят от этой трудной миссии, знайте, что я всегда встречу вас и ваших друзей и близких с распростертыми объятьями.

Ухожу по старинке, не прощаясь. Ваш…» (вырезан ещё один кусок и дата).

Некоторое время Полковник сидел молча, уставившись на пожелтевшие листки бумаги. Затем так же молча протянул их Матвею Борисовичу.

Суздальский уже чувствовал себя лучше и был готов к продолжению беседы.

— Каково ваше впечатление о прочитанном? — поинтересовался старик.

— Писавший это письмо, по всей видимости, немецкий агент второй мировой войны. Непонятно только, как он мог столь длительное время проработать нелегально в Советском Союзе и не засветиться?

— Все очень просто: прекрасно отработанная легенда, подлинные советские документы, принципиально новая организация связи как внутри самой нелегальной организации, так и с немецкой разведывательной службой. Это и помогло им длительное время держаться нераскрытыми. Вы первый человек, который услышал о существовании этой резидентуры. Но теперь о ней можно писать даже мемуары — мне кажется, здорово получится.

— Стало быть, все же их наша контрразведка накрыла?

— Вовсе нет! Они подготовили благодатную почву для перевода агентурной деятельности на качественно другой уровень: если раньше костяк агентуры состоял из разведчиков-нелегалов, то сейчас — из местных агентов, которые занимают или занимали видные посты во всех областях жизни государства.

— Вы говорите об «агентах влияния»?

— Да, сейчас они так называются. И вы, дорогой Вадим Олегович, имеете честь беседовать с человеком, который после второй мировой войны стоял, так сказать, у истоков зарождения этой категории агентов.

— Вы хотите сказать, что они были и до войны? — удивился Котов. — Но это маловероятно! НКВД работал очень эффективно.

— Тем не менее даже в Политбюро ВКП(б) были агенты немецкой внешней разведки. Посудите сами, — Матвей Борисович достал из папки несколько архивных документов. — Вот отчеты о работе германского военного атташе при посольстве Германии, датируемые тысяча девятьсот тридцать третьим годом. В отчете сказано, что, по данным источника «Солод», на заседании Политбюро ЦК ВКП(б) указывалось, что в период голода тридцать второго — тридцать третьего годов погибло… и так далее.

— Но это ни о чем не говорит! — возразил Котов.

— Сухая информация отчета сама по себе ничего не говорит, но в датах, фигурирующих в этих документах, есть кое-что очень интересное. Вот, к примеру, заседание Политбюро состоялось в девятнадцать часов двадцать седьмого августа, а германский военный атташе в отчете указал, что эту информацию получил от «Солод» двадцать восьмого августа в восемь часов утра. Как он мог получить так быстро эту информацию? — спросил Суздальский.

— Да, здесь надо согласиться с вами — эту информацию можно было получить только через агента, но нельзя утверждать, что он был и агентом влияния. Все-таки я считаю, что в то время такого вида агентуры просто не могло быть.

— Пожалуй, вы правы. Но в то время речь шла о других агентах влияния. — Матвей Борисович достал из папки ещё несколько документов, положил их перед собой и сказал: — Как вы думаете, могут ли влиять уголовные, или, как сейчас говорят, криминальные элементы на политических деятелей того или иного государства?

— В настоящее время это можно утверждать наверняка, но в то время это было нетипично для советского общества.

— Это так, если мы говорим о довоенном периоде. Но сразу после войны все резко изменилось, даже в условиях сталинского правления. Это впервые было высказано учеными-социологами Запада.

— Что именно? — с сомнением в голосе спросил Полковник.

Суздальский с усмешкой в глазах посмотрел на своего заместителя.

— Они высказали гипотезу, что как только Советская Армия «погостит» в демократической Европе, а армия есть организованная и вооруженная составная часть населения страны, то даже Сталину будет тяжело управлять таким народом. А уж коль в стране появляются такие послабления, которые сейчас называют демократическими преобразованиями или реформами, то наружу вылазит всякая уголовная шушера, которой в свою очередь для того чтобы безбедно существовать, нужна, по сегодняшним понятиям, «крыша» в лице высокопоставленных чиновников в государственном аппарате.

Немцы это подметили и взяли на вооружение ещё задолго до начала войны с Советским Союзом. Но на практике этот тезис смогли проверить лишь в самый её разгар. Вот, почитайте ещё один документ, — и Матвей Борисович протянул Вадиму Олеговичу лист ксерокопии. Это был отрывок из донесения оперативной группы «Смерш» Второго Белорусского фронта. В нем говорилось:

«…В ходе предварительного дознания выяснилось, что арестованные Белогородцев, Забелин, Белянчиков, Набелко, Белчонок и ещё четверо диверсантов, убитые 23 августа сего года под немецким селением Альтенграбов, на самом деле являются уголовниками-рецидивистами, освобожденными гитлеровскими оккупантами из минских тюрем и пересыльного лагеря в конце июня — начале июля сорок первого года.

Арестованные признались, что в том же году под деревней Белки Киевской области из них сформировали взвод, который был причислен к батальону СС-501. В боях на советско-германском фронте против наших войск взвод участия не принимал, а использовался лишь как вспомогательная команда СС.

Нам удалось выяснить, что личный состав этого взвода участвовал в карательных операциях против партизан, подпольщиков и мирного населения, находящихся на временно оккупированной территории. Свидетели по этому делу устанавливаются.

Все арестованные направляются для проведения дальнейшего дознания в комендатуру НКВД города Киева.

Примечание: находившиеся при задержанных и убитых оружие, радиостанции, имущество (все немецкое, новое) и деньги в советских рублях направлены в ваше распоряжение установленным образом.

Временно исполняющий должность начальника отдела «Смерш» фронта полковник государственной безопасности Короткий.»

Полковник вернул документ Суздальскому.

— Как вы, Вадим Олегович, можете прокомментировать этот документ? поинтересовался тот.

— Я так думаю, что немцы пытались использовать уголовников и прочий криминальный сброд…

— Ну, вы уж слишком высоко взяли — уголовный сброд. Не забывайте, что некоторые ваши сотрудники как раз и относятся к этой категории людей, стал поучать Котова Матвей Борисович.

— Извините, вырвалось. Так вот, немцы пытались использовать эту, как вы высказались, категорию людей для каких-то определенных целей. Правда… — не стал продолжать Полковник.

— Продолжайте, продолжайте, Вадим Олегович!

— Правда, — продолжил Котов, — их можно было использовать только для подрыва благосостояния некоторых советских граждан. Вот и все!

— Не скажите, Вадим Олегович, не скажите! Расскажу-ка я вам ещё одну историю.

 

Глава 113

— Иван Иванович Нахтигалиев проходит у нас по одному делу свидетелем. Так, ничего особенного, но меня просто заинтересовала история его фамилии.

— И смею вас заверить, не вас одного! — тут же ответила Наталья Владимировна.

Гости безмолвно переглянулись.

Наталья Владимировна пошла куда-то внутрь квартиры, принесла оттуда пухлую старую папку и положила её на стол перед милиционерами и девушкой.

Кононенко, Малышонок и Виктория сразу же обратили внимание на ярлык на папке. Красивым почерком старой перьевой ручкой на нем было выведено: «НКВД, МГБ, КГБ».

Хозяйка квартиры несколько мгновений наслаждалась реакцией своих нежданных гостей.

— Нахтигалиева я хорошо помню. А потому помню, что им и ещё некоторыми гражданами в разное время интересовались служащие этих ведомств, — она изящным движением руки указала на ярлык папки. — Причем интерес у них появлялся только в тот период, когда в структуре этих ведомств происходили какие-то изменения.

— Значит, Нахтигалиевым интересовались всего три раза? — спросил капитан.

— Ошибаетесь, молодой человек. Не три, а шесть раз. Я сейчас вам объясню. Первый раз с делом Нахтигалиева работал оперуполномоченный НКВД сразу же, как только Иван Иванович написал заявление с просьбой выдать ему паспорт. К слову сказать, он работал больше всех над этими документами. Наталья Владимировна выложила на стол из папки листки тонкой папиросной бумаги, на которой после войны государственные служащие вели делопроизводство. — Это автобиографии гражданина Нахтигалиева, написанные его собственной рукой. И прошу вас отметить: в каждом экземпляре имеются некоторые расхождения.

— А как эти автобиографии попали в дело? — не удержался Малыш, и тут же Виктория толкнула его под столом ногой, давая понять, чтобы лейтенант не мешал хозяйке рассказывать.

— Очень уместный вопрос. Оперуполномоченный НКВД долгое время работал над документами Нахтигалиева. В то время, сразу после войны, для получения паспорта необходимо было представлять множество различных справок: из воинских частей, из колхозов и предприятий, заявления сослуживцев, подтверждающих личность просителя, фактов его проживания и работы в таком-то населенном пункте или очевидцев тех или иных событий его жизни и многое другое. Уже намного позже, после смерти Сталина и двадцатого съезда коммунистической партии, к нам приехали из органов государственной безопасности, проверили все дела и оставили только минимум необходимых для оформления паспорта документов, а их выдачу передали в ведение паспортных столов при районных отделах милиции. Этот оперуполномоченный, как я теперь понимаю, изъял автобиографии Нахтигалиева из личных дел учреждений, где работал или учился Иван Иванович. В конце рабочего дня он укладывал принесенные с собой документы в папку Нахтигалиева и сдавал её мне в сейф, где я хранила особо ценные, в основном старые и древние, документы. Сейф он опечатывал лично своей печатью, и мы вместе покидали архив.

Каждое утро он появлялся за пять минут до моего прихода, мы опять же вместе заходили в архив, я доставала документы и отдавала ему. Если он задерживался, то обязательно звонил и напоминал, чтобы я не смела открывать без него сейф.

— Странно, что он такое длительное время работал над этими бумагами! Что же в них могло так заинтересовать? — удивился Кононенко.

— А кто вам сказал, что только над одним этим делом? Я ему подобрала дела на пятнадцать человек.

— Ого! И что же в них было такого особенного? — повторил вопрос капитан.

— Все то же, все то же, — повторила Наталья Владимировна, — Вот, посмотрите: — она достала и стопочками разложила пятнадцать прошитых суровыми нитками документов. — Можете просмотреть их и увидите, что все эти люди писали свои автобиографии как будто под диктовку. Единственное, в чем разница, так это в дате и месте рождения, а также семейном положении.

— Значит, этот уполномоченный подозревал всю компанию во главе с Нахтигалиевым в каких-то нехороших делах? — наивно спросила Виктория.

— Да! — твердо сказала Наталья Владимировна. — И скорее всего именно из-за этого его и убили!

— Убили? — почти хором спросили оперативники.

— Да, убили. Правда, об этом я узнала намного позже, когда из МГБ сделали КГБ. К нам, уже в третий раз, снова пришел сотрудник этого учреждения и запросил дело Нахтигалиева. Прошу заметить, не все шестнадцать дел, а только его одного.

— А почему только одно? — опять вставил свой вопрос Малыш.

— Не знаю, молодой человек, не знаю. Но когда он не нашел дело Нахтигалиева, то поинтересовался у меня, где оно могло бы быть. Я уже забыла про дела в моем сейфе и говорю сотруднику, что, мол, ваш коллега с делом Нахтигалиева работал, может, он и взял это дело с собой? Нужно его самого спросить. А этот господин и говорит мне, что их товарищ погиб, а если точнее, то убит при невыясненных обстоятельствах. Но на днях удалось открыть его рабочий сейф, в котором среди прочих документов была найдена записка, что документы с данными Нахтигалиева находятся в нашем архиве.

— А тогда этот новый сотрудник, как вы говорите, господин, не смотрел этого дела? — спросил Кононенко.

— Нет. Я же вам говорю, что у меня совершенно выпало из головы, что папка Нахтигалиева и ещё шестнадцать подобных дел закрыты у меня в сейфе.

— Наталья Владимировна, а почему погибший оперуполномоченный работал с этими делами здесь, в архиве? — включилась в расследование Виктория.

Малыш косо посмотрел на неё и слегка ткнул в бок локтем, — он и сам хотел задать подобный вопрос хозяйке дома. А Вика продолжала:

— Ведь он был представителем самой всесильной в то время организации, мог бы просто изъять их через прокуратуру или затребовать к себе в НКВД?

— Не могу знать, милая Вика. Да я этим вопросом никогда и не задавалась. Но зато так напугалась — могли ведь, если бы узнали, что я укрывала в сейфе эти дела, и отправить в лагеря на перевоспитание — что я все три последующих посещения представителей этой организации о делах молчала, как рыба. А когда вышла на пенсию, то забрала их с собой.

Кононенко сидел тихо, о чем-то задумавшись, а потом ответил на вопрос Виктории, чем подтвердил опасения Натальи Владимировны:

— Видимо, этот оперуполномоченный раскопал какое-то важное дело, в котором фигурировали Нахтигалиев и ещё пятнадцать человек. Но там был задействован ещё кто-то из аппарата НКВД. Поэтому он и работал в архиве, а не брал эти дела с собой в управление. Информация как-то просочилась к тому человеку, которого наш оперуполномоченный подозревал. Естественно, он стал опасен, и его убрали. А у вас, Наталья Владимировна, этот господин, который, как мне кажется, работал на испугавшегося высокопоставленного сотрудника НКВД, а потом уже и КГБ, просто хотел выведать, что вы знаете об этом деле. И если бы вы только намекнули ему, что в течение нескольких лет хранили в своем сейфе компрометирующие документы, то…

— Не продолжайте, молодой человек, не надо! — старая женщина схватилась за грудь и упала в кресло. Все бросились к ней, но хозяйка квартиры жестом показала Виктории, что ей нужно достать из серванта лекарство. Через несколько минут она заверила своих гостей, что все уже прошло.

Все понемногу успокоились и сели выпить по чашечке чая.

Кононенко стал раскланиваться с гостеприимной хозяйкой, но Виктория вдруг задала последний вопрос:

— А все-таки почему фамилия у Нахтигалиева, как мы считаем, татарская, а имя и отчество русские?

Все посмотрели на Наталью Владимировну. Она подняла указательный палец вверх и снова скрылась во внутренних комнатах. Ее не было несколько минут, а когда она появилась, в руках у неё было несколько томов иностранных словарей.

— Вы ещё не смотрели все эти шестнадцать дел, но я ещё тогда, когда над ними работал оперуполномоченный НКВД, догадалась, как, впрочем, и он, каким образом связаны эти шестнадцать человек. Вот смотрите, практически все фамилии русские или, вернее сказать, славянские, к тому же среди них есть и однофамильцы: Соловьев, Соловьяненко, Присоловков, Соловейко, Соловей, Соловчак, Соловушкин. Все, кого я назвала, имеют свою пару, один корень, но это не родственники, а просто однофамильцы. И только два человека не имеют пары — это Нахтигалиев и Бюльбюльман. Я покопалась в словарях и нашла между ними нечто общее…

— И что же? — с нетерпением спросил Малыш.

— Я уже догадался, — тихо сказал Кононенко. — Если в принесенных вами словарях мы найдем перевод на иностранные языки слова «соловей», эти переводы будут схожи с фамилиями Нахтигалиева и второго, как его там…

— Бюльбюльмана, — поправила его Наталья Владимировна.

— Да, Бюль-бюль-мана, — по слогам проговорил Кононенко.

— Вы абсолютно правы, товарищ капитан. Все эти фамилии по каким-то непонятным причинам связаны со словом «соловей»: по-немецки «соловей» — это «нахтигаль», а по-турецки — «бюльбюль».

Когда Кононенко, Малышонок и Виктория попрощались с Натальей Владимировной и вышли на улицу, капитан попросил лейтенанта и девушку немного подождать и снова вернулся к Наталье Владимировне. Та, казалось, нисколько не удивилась его возвращению и, пригласив Конона в комнату, сказала:

— Вы вернулись, чтобы предупредить меня о том, чтобы я держала язык за зубами, но не потому, что это тайна следствия, а потому, что мне может угрожать опасность от всех этих «Соловьев».

Кононенко не удивился проницательности старой женщины и подтвердил её предположение:

— Не знаю, почему, но вся эта история мне совсем не нравится. Не могу вам сказать большего, но все, чем наша следственная группа занималась, было только цветочками, а ягодки появятся, как только наше начальство узнает про историю с Нахтигалиевым.

— Мне кажется, вы не станете об этом докладывать своим руководителям! — произнесла Наталья Владимировна.

Кононенко немного поежился от её слов — она, сама того не зная, прочитала его мысли. Он кивнул, ещё раз попрощался и вышел на улицу.

— Куда сейчас, товарищ капитан? — спросил Малыш, рассчитывая на то, что Кононенко поручит ему проводить девушку домой, чего Малышу очень хотелось.

Но капитан Кононенко поблагодарил Викторию и сказал, что им с лейтенантом необходимо срочно ехать на Павелецкий вокзал, чтобы успеть проводить их начальника и друга, который уезжает в командировку на Северный Кавказ.

Девушке тоже, видимо, не хотелось расставаться с оперативниками, она вдруг высказала горячее желание проехаться вместе с ними и увидеть их друга.

 

Глава 114

Как только неизвестная машина заехала во двор, Игорь Вячеславович сам спустился к новым гостям и пригласил их подняться наверх.

К удивлению Михайлова, в мансарду вошли Голубев и Богуславский. Увидев в комнате Сергея, они сразу же заулыбались.

— Мы так и знали, — весело сказал Саша Богуслав-ский, — раз посланец неизвестного ветерана пригласил нас в столь поздний час к себе домой перекинуться парой слов, значит, наш общий друг Михайлов должен быть где-то поблизости.

Тут появился хозяин вместе с Валентином Петровичем и пригласил всех к столу выпить чашку чая.

— Ну-с, давно мы хотели с вами, уважаемые Владимир Николаевич и Александр, встретиться и переговорить. Вы нам очень помогли, оказав неоценимую помощь нашему общему другу Сергею в Трабзоне. До вашего приезда я рассказывал ему одну старую историю. Сережа, — обратился старик к Михайлову. — Я пойду проводить Ульяну Генриховну и Дениса, а ты угости чаем и вкратце передай им наш предыдущий разговор, — с этими словами он вышел.

Как только дверь за Трофимовым закрылась, Михайлов разлил гостям чай и сказал:

— Владимир Николаевич, вы мне передали микрокассету с записью разговора с Кириллом Мефодиевичем. Там он рассказывал о своей работе в качестве водолаза-глубоководника на секретной немецкой базе подводных лодок.

— А что, его слова подтвердились? — удивленно спросил тот.

— Да, и самым прямым образом, — и Сергей рассказал все, что совсем недавно поведал ему Игорь Вячеславович.

Голубев и Богуславский слушали его, не перебивая, — все становилось на свои места. Вернулся хозяин дома и, дав Сергею закончить рассказ, включился в беседу.

— То, что уже рассказал вам Сергей, вводит в общих чертах в курс нашего дела, а остальное вы сами поймете. Если у вас будут вопросы, прошу не стесняться и сразу же меня перебивать.

С вашего разрешения, я продолжу. Вернемся к вопросу об архивах. Оказывается, их вел и наш с вами врач. С момента включения в агентурную сеть «Куницы» он делал шифрованные записи, занося туда все данные на лиц, с которыми контактировал по указанию своего шефа. В этих бумагах было кое-что интересное: там указывалось, через кого и как его организация устраивала на работу в советские и партийные учреждения, правоохранительные органы и силовые структуры своих людей.

— Извините, Игорь Вячеславович, — вмешался в разговор Голубев. — У меня есть два вопроса.

Тот факт, что этот врач-агент вел записи своей агентурной работы, свидетельствует о низкой дисциплине в резидентуре «Куницы». Я думаю, нужно было быть на очень хорошем счету, чтобы руководство смотрело на его действия сквозь пальцы. Может быть, они об этом не знали?

И второй вопрос. Люди, направляемые врачом в высшие органы власти, конечно же, не все были агентами иностранной разведки. Многие были нашими, доморощенными. Откуда же нашлось столько предателей?

— Очень хорошо, что вы, Владимир Николаевич, обратили на это внимание. По поводу первого отвечу. Как вы правильно заметили, агент, естественно, никому не докладывал о своих записях, и в настоящее время их скопилось очень много. Второе. Он вел их с помощью шифровального блокнота, который использовал для передачи сообщений в разведывательный центр одной из иностранных разведок. Именно этот факт и позволил нам прочитать его записи.

— Интересно, интересно! Как же это? — не удержался от вопроса Михайлов.

— Оказалось, это несложно. «Врач», давайте дадим ему такой условный псевдоним, был на редкость недисциплинированным сотрудником резидентуры. После передачи очередной радиограммы он не уничтожал использованные листы из шифрблокнота, а прятал их в тайниках, для того чтобы использовать во второй раз. Когда появились новые способы шифрования и передачи разведывательных сведений, он по старинке продолжал пользоваться шифром конца сороковых — начала пятидесятых годов.

— Дальнейшие ваши действия, Игорь Вячеславович, мне понятны. Наши службы дешифрования в шестидесятые-семидесятые годы смогли вскрыть шифры, которыми закрывались телеграммы, частично перехваченные службой радиоконтроля КГБ. Так как по отдельным телеграммам, пусть даже полностью расшифрованным, общей картины деятельности нелегальной резидентуры «Куницы» составить было нельзя и практически во всех спецслужбах были его люди, то дело закрыли и спрятали в сейф архивного хранилища. Но каким-то образом вы получили в свои руки шифрованные документы «Врача», а шифр уже знали по архивным материалам КГБ. Тогда вы через своих людей…

— Позвольте, я сам продолжу, Владимир Николаевич. Вы все угадали совершенно верно. Дело на нашего «Врача» оказалось в личном архиве «Провидца» и, кроме того, по досадному стечению обстоятельств — в партии документов, отправленных нами в надежное убежище. В папке «Врача» находились указания на то, что, возможно, повторяю, возможно, он был радистом. Следовательно, он имел доступ к шифрам резидентуры и личную связь с резидентом.

Но мы слишком поздно обратили на него внимание — «Врач» уже был в преклонном возрасте и вышел на пенсию. Мы подослали к нему Дениса Пересветова — Сергей знаком с этим парнем. Случайно оказалось, что «Врач» жил в одном доме с семьей адвоката, временами грабившего свою жену. Жена адвоката — Мария была подругой сестры Дениса — Марины, поэтому было вполне естественно, что Денис, выдававший себя за жениха Марины, беспокоился о здоровье своей будущей «жены» и обратился к опытному врачу за консультацией. Через несколько недель мы имели в своем распоряжении фотокопии его архива в части, касающейся шифрованных записей.

Заполучив их, один наш товарищ, Вилли, обратил внимание на то, что, работая в службе радиоперехвата КГБ в сороковых-пятидесятых годах, он уже встречал подобный шифр. Через наших людей в управлении дешифрования ФСБ мы отыскали методики вскрытия этого шифра и смогли прочитать почти все документы «Врача».

Это дало нам возможность добраться до некоторых высокопоставленных особ. Правда, все они оказались в связи с политическими изменениями в стране не у дел, но влияние на новое руководство государства имели превеликое. От них потянулась цепочка к демократам, те в свою очередь с перепугу стали рассказывать о всей демократической кухне снизу доверху.

Мы использовали эту ситуацию в своих интересах — смогли устроить наших людей во все структуры президентской власти. Кому, как не вам, Владимир Николаевич и Саша, знать, во что оценивается воинский труд?

— Конечно, знаем! — усмехнувшись, сказал Саша. — Машинистка президентской администрации получает столько же, сколько командир танкового полка — труд вполне соизмеримый, так что удивляться не приходится.

— Вот-вот, — рассмеялся Игорь Вячеславович. — Но если бы эти различия были только в зарплате, а то… — он махнул рукой в сторону. — Но я продолжу.

Как только демократия в нашей стране победила, нам стало известно, что «Куница» получил указания из своего разведывательного центра активизировать свои действия, чтобы развалить федеральную службу безопасности, агентство правительственной связи и информации и службу внешней разведки. Нам стоило большого труда, а в некоторых случаях и денег, чтобы заставить фээсбэшников взяться за некоторые личности, состоящие в штате этих ведомств. Естественно, расследовать эти дела они ох как не хотели и были вынуждены «сбагрить» их в низовые звенья. А там сидят совсем другие ребята: общечеловеческие ценности, понятия «преданность Родине», «офицерская честь» для них не пустые слова. Поэтому они и стали копать под «царскую» ложу.

Но и «Куница» не спал: через своего человека, высокопоставленного чиновника Министерства иностранных дел он решил «подставить» иностранной контрразведке в одном из зарубежных государств всех оперативных сотрудников, работающих там под «крышевыми» прикрытиями в посольстве Российской Федерации и других наших представительствах.

Прибывший чиновник МИДа тут же, в аэропорту, заявил нашему послу, что он хочет встретиться с сотрудниками посольства и иностранными журналистами, аккредитованными в столице этой страны. «Но чтобы на этой встрече не было никого, кто имел бы отношение к специальным службам!» — заявил чиновник.

Каково же было его удивление, когда на встрече в пресс-центре местного МИДа он не увидел ни одного дипломатического работника, включая самого посла.

Все присутствующие рассмеялись, а Саша Богуславский захлопал в ладоши. Когда все утихли, Голубев спросил:

— Я понимаю, что посол в той стране, о которой вы, Игорь Вячеславович, рассказывали, к спецслужбам не имел никакого отношения, но все же радует его радение за российские интересы. Я хочу спросить, почему вас заинтересовала старая немецкая подводная лодка, которую шторм вы-бросил на берег у Трабзона?

Трофимов поднялся, подошел к одному из шкафов и достал оттуда небольшую папку.

— Вот здесь, — постучал он ладонью по папке, — некоторые данные по модернизации немецких подводных лодок в самом конце войны. В целом это отчет о проделанной немцами работе с января по март тысяча девятьсот сорок пятого года. Вот что в нем говорится:

«…итого к концу тысяча девятьсот сорок четвертого года на шестнадцати подводных лодках проведены регламентные работы, позволившие довести до класса «S» и перевести их в отряд «0» («ноль»).

В январе тысяча девятьсот сорок пятого года подобные работы проведены на двадцать одной субмарине, в феврале — на четырнадцати, в марте — на трех».

А от руки против этих цифр указано, что официально, приказами по рейхсмаринэ из боевого состава подводного флота в январе выведены пятнадцать подобных субмарин, в феврале — четырнадцать и в марте оставшиеся десять. Здесь же указаны номера приказов по боевым потерям имперских военно-морских сил и даты их издания.

По другим, официальным, источникам в конце войны у немцев таких потерь не было. Следовательно, они были за-крыты от учета. Тогда становится уместным вопрос: чем занимались эти субмарины после своей официальной «гибели»? И где они базировались?

 

Глава 115

Суздальский устроился поудобнее в кресле и начал свой рассказ.

— Почти сразу же после окончания второй мировой войны многие вернувшиеся из соединений оккупационных войск Красной Армии в Германии стали задумываться над, как сейчас говорят, демократическими ценностями. Это было неспроста. Они видели, как жили люди в Германии, Австрии, Болгарии, Чехословакии и других странах Западной Европы. Не только жили, но и работали и, естественно, получали за свой труд. И если простые солдаты и младшие офицеры старались быстро забыть увиденное, то старшие офицеры и генералы, наоборот, подтверждали свое повествование о западном житье-бытье поездками домочадцев в места дислокации штабов крупных красноармейских объединений. Семьи этих начальников не только смотрели на все широко раскрытыми глазами, но и «приобщались» ко всему западному, покупая всевозможные иностранные товары, хотя по особому указу советского правительства нормы «трофеев» были строго регламентированы в зависимости от званий и должностей. Но нищему всегда мало, и эту особенность использовали иностранные разведки для вербовки новых агентов.

Не гнушались таким способом и мы. Но в отличие от иностранцев, которые месяцами и годами ждали подобного случая, мы работали целенаправленно.

Через наших людей в правоохранительных органах мы узнали, что группа молодежи из семей верхних слоев общества по вечерам собирается у кого-то из них дома, слушает западную музыку, читает модные европейские журналы довольно вольного содержания, распивает не известные простым людям напитки: виски, бренди, аперитивы и прочее, явно не советского производства — в общем вполне демократически отдыхает.

Однажды молодежь засиделась допоздна, общественный транспорт уже не работал, и они решили прогуляться по ночной столице и проводить девушек домой. Некоторые девушки были не из их круга, а подосланные нами девицы легкого поведения — почти все зараженные венерическими заболеваниями, о чем юноши из этой компании и не догадывались.

По дороге к ним пристала группа блатных ребят, накачанных отечественной бормотухой и самогоном. Как всегда в этих случаях, попросили прикурить. Слово за слово, началась драка, и к всеобщему удивлению трое блатных парней оказались лежащими на мостовой с финками в сердце. Другие блатные были сильно исполосованы ножами, а представители нашей «золотой» молодежи были все перепачканы кровью погибших и раненых, но зато абсолютно целыми и невредимыми.

Тут откуда ни возьмись выскочила дворничиха и начала свистеть в свисток. Молодые люди бросились врассыпную.

Хочу сказать, что место драки нами было соответственно подготовлено, а к нему эту группу подвела одна из внедренных девиц — якобы она жила неподалеку. Поэтому фотоснимки и кинопленка происшествия получились очень впечатляющими.

После соответствующих подходов к родителям наших «героев» некоторые согласились на нас работать. В результате мы получали довольно качественную информацию.

С другими поступили иначе. Намного позже, когда эти отпрыски советской и партийной элиты стали у руля государства, мы напомнили им о злополучной ночке и представили доказательства, что именно он или она в пьяном угаре убили одного из трех молодых парней, которые были единственными сыновьями у родителей, хорошими общественниками и подавали большие надежды в будущем.

И так, от родителей к детям, от детей к внукам мы создавали, если так можно выразиться, семейственную агентуру влияния, чтобы развалить ненавистное нам Советское государство.

Но к чему я вам все это рассказываю?

Драку, её съемку, тех, кого в ходе этой разборки убили, — все это организовали нам те самые уголовные элементы, которых немцы выпустили из советских тюрем. Но они не учли одного — наши преступники, и прежде всего воры в законе, соблюдают свой неписаный воровской закон и никогда ни на какую власть, пусть даже она спасла их от высшей меры наказания, работать не будут.

Немцы имели печальный опыт, когда, сформировав из наших уголовников батальон СС-501, обучив его личный состав и соответственно вооружив, ничего в результате не добились.

Этот батальон был высажен в тыл воюющей против немцев югославской армии партизан, которой командовал Броз Тито. Но даже ещё не приблизившись к противнику, они бросили немецких офицеров, младших командиров, оружие и разбежались в разные стороны. После этого в Югославию был вызван Отто Скорцени со своими головорезами, который лично руководил операцией по поимке этих уголовных баранов в эсэсовской форме.

Правда, когда нужно было проводить карательные операции против мирных жителей, батальон СС-501 заставлять не приходилось — желающих было хоть отбавляй.

Но у уголовников было одно немаловажное преимущество перед теми, кто по доброй воле сдался немцам в плен и сотрудничал с ними в годы войны и после нее. Оно заключалось в том, что наши правоохранительные органы сами прекрасно знали воровской закон и даже мысли не допускали, что «социально близкий элемент», которым они считали всех членов уголовного мира, мог сотрудничать с немецкими оккупантами.

Этот факт мы также взяли на вооружение. Согласно этому воровскому закону настоящие уголовники не должны были работать ни на одну власть. Поэтому наличие у нас документов, подтверждающих честную работу некоторых криминальных авторитетов на германские оккупационные власти, сослужило нам хорошую службу.

В той операции с группой «золотой» молодежи хорошо поработали некоторые воры «в законе» и по совместительству бывшие солдаты одного из карательных батальонов гестапо. Они подыскали «артистов», отрепетировали драку и уже во время «генеральной репетиции» просто закололи трех «баранов», специально подобранных для этой цели из мелкой городской шпаны, бредившей в то время уголовной романтикой.

Зато какой результат мы получили! Сразу же был открыт доступ в круг людей, приближенных к «телу» очередного Генерального секретаря, а для нашей работы это много значило.

Наши западные руководители также вовремя подсуетились, и из Европы в адрес некоторых высокопоставленных особ шли соответствующие их рангу и должности подарки и подношения, которые они принимали, не гнушаясь тем, что знали, кем они преподносятся.

А наши товарищи-уголовники продолжали на нас работать: они воспитывали, по-своему, конечно, нашу советскую молодежь. Прежде всего это касалось дискредитации того, что начинало советское правительство и большевист-ская партия. К примеру, тот же БАМ. Если бы вы, Вадим Олегович, знали, во что нам обошлась только подготовка к её проектированию?

— Но ведь её проектировали еще, если я не ошибаюсь, при царе? спросил Котов.

— Да, при царе-батюшке. Не только проектировали, но и начали строить. Потом строительство продолжали лагерники ГУЛАГа, но во время войны большая часть проложенного пути была разобрана и отправлена на нужды фронта.

Перед тем как вновь приступить к строительству этой железной дороги, мы изъяли из всех архивов основные проектные расчеты — а они были выполнены выдающимися инженерами ещё дореволюционной школы. Поэтому только на «новое» проектирование правительство затратило несколько сот миллионов рублей, причем настоящих советских, а не этих фантиков.

Как только БАМ был объявлен всесоюзной комсомольской стройкой, мы посоветовали через наших друзей, авторитетов уголовного мира, подключить к этому событию заключенных исправительно-трудовых учреждений, что было с радостью подхвачено партийными и комсомольскими функционерами, так как того количества добровольцев, которое в действительности было необходимо для строительства, попросту не оказалось.

Матвей Борисович отпил несколько глотков своего целебного напитка и на некоторое время замолчал. Вадим Олегович тоже потянулся к своему бокалу. Оставить кабинет своего шефа он не торопился, понимая, что подобный разговор Суздальский начал не просто так, и вскоре ему, начальнику службы безопасности, будут поставлены вполне конкретные задачи.

Через пару минут Матвей Борисович заговорил уже в другом тоне — как начальник с подчиненным.

— Вам, Вадим Олегович, предстоит посетить одну иностранную державу с весьма деликатным поручением.

— Слушаю вас, Матвей Борисович, — с готовностью ответил Полковник.

— Я направляю вас в Германию для того, чтобы вы отыскали там одного человека, поговорили с ним и убедили вернуть мне некоторые ценные для меня архивные документы, касающиеся моего прошлого и прошлого моих друзей и коллег.

— Установочные данные на этого человека у вас имеются? — сразу же поинтересовался Котов.

— Мне, к сожалению, известно только, что он сын бывшего немецкого офицера — коменданта одной из приморских баз военно-морских сил гитлеровской Германии.

— Я думаю, что в наше время этих данных может оказаться вполне достаточно, если только…

— Что «если только»? — испуганно спросил Суздальский.

— Если только нужные вам документы действительно находятся у этого человека, — пояснил Полковник.

— В той коробке, что достали ваши люди в агентстве «Кристи и Пуаро», я обнаружил много одинаковых документов, в частности, зашифрованные списки немецкой агентуры времен второй мировой войны, а также все их «подвиги» на советской и немецкой территориях.

— Следовательно, тот неизвестный человек, предположительно Трофимов, имел доступ к этому архиву?

— Верно. Он имел к нему доступ. Но даже не в этом архиве дело! На допросе с пристрастием Юрий Николаевич Калашников рассказал, что к нему в руки якобы случайно попали старые немецкие архивы и ещё один очень любопытный документ — протокол дешифрования этих материалов. Часть раскрытого шифра ещё не давала безусловной возможности прочитать немецкие досье. Но я, разумеется, с вашей помощью, обратил внимание на одну интересную деталь: документы, выданные нам покойным Калашниковым, были копией тех бумаг, что вы изъяли на квартире того молодого дипломата, как его…

— Михайлова, — добавил Вадим Олегович.

— Да, Михайлова. Следовательно, тот человек, который передал Михайлову коробку с документами, подбросил эти бумаги и Юрию Николаевичу, а тому в свою очередь захотелось погреть руки на мне. Что получилось из его затеи, нам хорошо известно.

— Выходит, что наш неизвестный, а скорее всего, именно Трофимов, имеет ключ к шифру?

— Вряд ли. Если бы он у него был, то мы с вами сидели бы не в этом помещении… Скорее всего он как-то смог прочитать часть документов, но другая, большая часть, ему и его людям не поддалась. А так как он решил все-таки свалить меня, а заодно и вас, то он будет искать ключ к шифру в Германии. Поэтому вы должны закончить все дела здесь и выехать в Берлин. Я вам дам адрес моего старого знакомого — мы вместе в свое время учились в одном из европейских университетов, — он увидел, как брови Котова от удивления полезли на лоб, — да-да, не удивляйтесь: я закончил университет, как говорят в России, без отрыва от основной работы и получил образование политолога. В том письме, что я вам дал почитать, раскрыт способ, как я в советское время, когда всюду свирепствовал КГБ, перебрался на Запад и обратно для повышения своего образования и специального, узкопрофессионального уровня.

— Понятно. — Вспомнив прочитанное письмо, Полковник догадался, что Суздальский с помощью подводных лодок пересекал границу Советского Союза и спокойно уходил на Запад. — Но в таком случае, может быть, имеет смысл отправиться в Германию немедленно?

— Нет. Я навел справки в МИДе по поводу этого Михайлова и выяснил, что недавно был издан приказ министра иностранных дел России о прямой ротации сотрудников зарубежных российских дипломатических представительств в другие страны. Так вот, наш Михайлов согласно этому приказу заменяется, куда бы вы думали?..

— Неужели в Германию?

— Да, в Германию, а точнее, в Мюнхен, в Генеральное консульство, на должность вице-консула. Поэтому поедете в ФРГ только после него, а заодно и определите все его связи. И если он поехал туда по указанию Трофимова, а я в этом почти не сомневаюсь, то Михайлов и его люди окажутся в нашем деле невольными помощниками. Так что, Вадим Олегович, — подвел итог Суздальский, — у вас ещё есть время и с делами здесь, в столице, разобраться, и к предстоящей операции подготовиться.

 

Глава 116

В здание Павелецкого вокзала Кононенко, Малышонок и Виктория вбежали, когда по громкоговорителю объявили, что посадка на скорый поезд «Москва Махачкала» заканчивается. На лестнице, ведущей в зал ожидания пассажиров дальнего следования, они нос к носу столкнулись с Ткачуком. Он обрадовался этой встрече, крепко пожал руки оперативникам и галантно поцеловал руку девушке.

— Кирилл уже пошел на посадку, — сообщил Ткачук, поняв, что вся троица прибыла на вокзал на проводы друга. — Удостоверение-то у тебя, Василий, обратился он к Конону, — не забрали еще?

— Нет. Пока при мне, но начальство уже несколько раз напоминало об этом и даже предупредило, чтобы я не вздумал «нечаянно» его потерять, горько усмехнулся капитан.

— Не буду тебя учить, Василий, но с начальством не шути. Кирилл, должно быть, уже в вагоне обустраивается. Торопись, если хочешь успеть с ним поговорить!

Капитан подал знак лейтенанту, и тот вместе с девушкой направился в линейное отделение милиции. Он должен был договориться с начальником дежурной смены, чтобы, на всякий случай, задержали отправку поезда, если беседа Конона и Трика затянется.

— Петр Владимирович! Пойдемте вместе с нами. Мы кое-что раскопали в ЗАГСе по месту жительства Калашникова. Вам это будет интересно.

— А девушку прямо из ЗАГСа увели, пинкертоны? — пошутил Ткачук.

— Конечно, из ЗАГСа. А после того как переговорим с Киром, я её вместе с Малышом туда же и отправлю, — давая понять, что в его словах имеется двойной смысл, ответил Кононенко.

— Правильно, давно пора. А с Квасовым мы уже попрощались, второй раз как-то неловко, — посетовал следователь.

— Неловко, Петр Владимирович… — не докончил общеизвестную фразу капитан. — А здесь интересные детали открылись. Да так, что следствие в совершенно другую сторону нужно поворачивать. Но вести его должны уже не мы, а совсем другая организация. С другой стороны, эта организация так завязла, что…

Следователь понял недосказанное Кононенко и повернул обратно к вокзальному перрону.

…Квасов уже разложил вещи и познакомился с семейством из Дагестана, которое гостило в столице у своих родственников. Старик со старухой и маленькой внучкой были несколько обеспокоены поездкой, так как обстановка на Кавказе вынудила проверять все пассажирские поезда, следующие в этом направлении.

Старикам было чего бояться: они везли с собой множество больших и маленьких коробок и, что больше всего удивило Кирилла, несколько рулонов с коврами, хотя, по мнению майора, в Дагестане можно было найти ковры и получше. «Но если это подарки от родственников, — размышлял Трика, — то, как у нас говорят, дареному коню в зубы не смотрят».

Из репродуктора прозвучало объявление о том, что посадка на его поезд заканчивается, и тут он увидел мечущегося вдоль поезда Малышонка. Он держал за руку незнакомую Квасову девушку, которая с трудом поспевала за ним.

Майор Квасов, чтобы не смущать попутчиков, быстро вышел на перрон и, махнув лейтенанту рукой, оттащил его к следующему вагону, чтобы соседи по купе не видели их прощания и не приставали в дороге с расспросами.

Запыхавшийся Малыш ещё минуту восстанавливал дыхание, затем скороговоркой выпалил:

— Это Вика, — коротко представил он девушку, — капитан и Петр Владимирович подойдут с минуты на минуту. Я с Викой отлучусь на секунду, переговорить с начальником дежурной смены, чтобы в случае чего задержали отправление поезда.

— Так ведь я только что… — майор хотел сказать Малышу, что уже попрощался с Ткачуком, но того и след простыл — только вдалеке между спешащими на посадку пассажирами мелькнула темно-синяя куртка лейтенанта, который крепко держал за руку Вику, словно боясь её потерять.

«Странное дело! Если Ткачук вернулся, то Кононенко смог его заинтересовать чем-то очень выдающимся, — обдумывал положение Трика. — Я вроде бы уже не у дел, но, интересно, что же моя команда сумела раскопать?»

Кирилл увидел спешащих Кононенко и Ткачука и бросил взгляд на часы до отправления поезда оставалось десять минут.

— Вот видишь, — начал Петр Владимирович, — опять встретились, а это очень хорошая примета — значит, будем встречаться не однажды.

Кононенко обнял своего начальника, пожелал ему, как водится, всего наилучшего и заверил, что они все равно будут работать вместе прежней командой.

— Но это официальная часть, извини, Кир, за проформу. Мы к тебе все с тем же делом, — Конон начал рассказывать, что они узнали в архиве и дома у Натальи Владимировны.

В это время объявили об отправке пассажирского поезда «Москва Махачкала», и тут появились Малыш с Викой.

— Договорился. Нам для разговора представляют одно из купе группы линейного ОМОНа, который сопровождает поезд, а на станции Ожерелье нас встретит тамошний представитель и отправит обратно на поезде или на дежурной машине. Необходимо одобрить мои действия, не то поезд отправится без товарища майора Кирилла Климовича.

— Нет, мне ехать необходимо в любом случае: в Махачкале меня будут встречать ребята из СОБРа — их уже поставили в известность, — резюмировал майор.

— Тогда я еду, — подтвердил свое решение Кононенко.

— И мне очень хотелось бы дослушать рассказ капитана, — сказал Ткачук.

— И я еду, — быстро выпалил Малышонок и, прочитав по глазам старших товарищей, что его хотят оставить, тут же добавил: — и у меня есть кое-что интересное.

— И я с вами еду, — твердо заявила Виктория и, чтобы не слушать возражений, сразу спросила: — Где тут у них вагон с ОМОНом?

Все удивленно уставились на девушку: а ты, красавица, мол, куда собралась?

— Ну что вы на меня так смотрите? Без меня вы, товарищ капитан, вообще бы никогда ничего не узнали. Кроме того, помнится, кто-то обещал отвезти меня домой вместе с сопровождающим, да ещё на милицейской машине. Было такое?

Было такое обещание или нет, ни Кононенко, ни Малышонок не помнили, но твердый тон девушки не оставлял ни малейшего сомнения.

— Хорошо, — поддержал Ткачук Викторию, — пусть едет. Она будет нашим талисманом в этом деле.

— Тем более что у неё имя для нас самое подходящее — Виктория, означает, что мы победим, — улыбаясь во весь рот, воскликнул Малыш.

— Согласен, — сказал капитан и обратился к девушке: — С этого момента вы, Вика, в нашей команде, но только не по оперативным вопросам.

— А по каким же?.. — хотела было вступить в очередную перепалку девушка, но тронувшийся без предупреждения поезд заставил всю пятерку торопливо прыгать мимо проводницы в отходящий состав.

…Устроившись в купе оперативной группы ОМОНа, Малыш под благовидным предлогом вывел Викторию из купе, предоставив возможность следователю прокуратуры и двум бывшим оперативникам поговорить спокойно без оглядки на постороннего человека.

Закончив свой рассказ, Кононенко вопросительно взглянул на собеседников. Квасов с этой историей был мало знаком, поэтому он тоже вопросительно поглядел на Ткачука.

Тот, разминая пальцами переносицу, что-то недолго обдумывал.

— Я пришел на работу в прокуратуру через десять лет после окончания войны. Тогда в производстве было много дел по бывшим нацистским преступникам и их пособникам. Я припоминаю одно очень интересное дело бывшего карателя из так называемой айнзатцкоманды СС или гестапо — сейчас точно не помню. Этот предатель во всем чистосердечно признался и охотно давал показания по всем интересующим следствие вопросам. Настолько охотно и полно, что следственная группа стала сомневаться в его правдивости и искренности.

А поведал он нам следующее. На оккупированных землях, не только наших, немецкие службы СС, СД, гестапо и абвер набирали из разных категорий населения людей для службы в особых подразделениях. Отбор был строгим и после него людей, решившихся на службу у немцев, направляли, в зависимости от их личных, деловых и интеллектуальных качеств, в разведку, в каратели, во вспомогательную полицию и так далее.

В сорок третьем году ситуация кардинально изменилась — Красная Армия стала гнать немецкие войска на запад. Понятно, что у наших соотечественников, которые верой и правдой служили гитлеровцам, перспективы были неприглядными.

Немцы решили использовать и этот факт. Они выправляли этим предателям новые документы и отправляли в наш тыл на постоянное место жительства. Те пускали корни, а уже после войны их отыскивали иностранные разведки. Шантажируя информацией о «заслугах» их перед нацизмом и фотографиями, которые, как правило, всегда имелись в личном деле каждого предателя, вербовали их для дальнейшей работы. Вот на этих связях их обычно и отлавливали органы государственной безопасности и милиция.

Так вот, я здесь пою дифирамбы немецким спецслужбам, но одна особенность им здорово навредила: они давали новые фамилии своим холуям, к примеру, по местности, где они попали или сдались в плен, либо обучались в разведывательно-диверсионной школе, либо, как в нашем случае, где проходили службу.

Все наши «соловьи», по всей видимости, служили в одном элитном подразделении немецкой военной разведки «Нахтигаль», что по-русски означает, как справедливо заметила ваша Наталья Владимировна, «соловей».

Примерно то же самое нам рассказывал и тот наш подследственный. Мы уже начали было думать, что он пытается развязать новую истерию по всеобщему подозрению в предательстве и шпионаже всех, чьи фамилии были связаны со словом «город», потому что фамилия его была Городовиков: в своих показаниях он указал, что рядом с населенным пунктом располагался немецкий разведывательный штаб, где десять его товарищей дали согласие на сотрудничество с немцами.

Потом ещё было несколько подобных дел, но все они были менее яркими, и, как и в первом случае, никто не обращал внимания на то, что говорили подследственные о сходстве фамилий.

Петр Владимирович откинулся на перегородку купе, достал платок и вытер вспотевшее от напряжения лицо.

— Значит, этот энкавэдэшник догадался, что все эти «соловьи» связаны между собой, и стал вести расследование самостоятельно. Но почему он не обратился в свою организацию за помощью? — спросил Квасов.

— Здесь Кононенко прав — он не хотел светиться перед кем-то из своего начальства, что знает о существовании этих птенцов «соловьиного» гнезда. Как только он где-то проговорился о своих подозрениях, ему тут же закрыли рот навсегда.

— Да! Скорее всего так и было, — произнес Кононенко. — Выходит, что птенец из «соловьиного» гнезда окопался и в органах государственной безопасности?

 

Глава 117

После слов Игоря Вячеславовича Голубев, Богуслав-ский и Михайлов ещё некоторое время сидели молча.

Тишину нарушил Владимир Николаевич.

— Да, интересный вы, Игорь Вячеславович, задали вопрос: чем занимались эти подводные лодки после своей «гибели»? А если точнее, то экипажи и те, кто устраивал их почетную «гибель». Наверняка в немецких газетах того времени имеются некрологи и статьи о героической гибели подводников.

— Здесь вы правы, — обрадовался Трофимов. — Газета «Фелькишер беобахтер» за первые три месяца сорок пятого года несколько раз сообщала о «героической гибели немецких подводников, которые вместе с собой утянули на мор-ское дно пятьдесят три военных и гражданских корабля союзников». Как ни странно, но английская и американская официальная пресса, сообщая о своих потерях, указывала, что от ударов немецких «серых пиратов» они потеряли именно пятьдесят три корабля. Правда, при этом они писали, что союзные противолодочные силы потопили всего семь немецких субмарин.

Голубев попросил у хозяина разрешения закурить, снял парадный военно-морской китель и, немного подумав, спросил Трофимова:

— В принципе идея сохранения части подводных сил Третьего Рейха понятна. Но какова главная цель немцев во всей этой операции?

— Целей несколько, но главные две: первая — это скрытое перемещение по всему миру необходимых для нацистов людей, грузов, материалов, техники и снаряжения; вторая — оказание психологического воздействия на военно-морские силы Великобритании и США своими постоянными набегами на их морские и океанские коммуникации. Это доказывало, что нацизм жив и будет жить. Хочу вам напомнить один исторический эпизод. Я думаю, что наши военно-морские историки упоминали о нем в научных трудах.

Так вот, однажды ночью в конце августа тысяча девятьсот сорок пятого года, почти через три месяца после разгрома гитлеровской Германии, на военно-морской базе в Бельгии всплыла неизвестная подводная лодка. В то время саму базу и канал, связывающий её с морем, охраняли американские морские пехотинцы.

Несколько удачных сражений против Японии, эффект сброшенных на Хиросиму и Нагасаки атомных бомб, превращение Соединенных Штатов Америки в атомную сверхдержаву и пребывание на союзнической территории… Эйфория от этих успехов была настолько велика, что караульная служба осталась без внимания и дела с ней обстояли из рук вон плохо. Поэтому о внезапно появившейся германской, а она была именно германской, субмарине янки узнали лишь тогда, когда немецкие подводники под дулами автоматов согнали их в одних подштанниках в полуразрушенный пакгауз и заминировали его.

Как выяснилось на следующий день, были практически полностью очищены склады минно-торпедного вооружения для немецких подводных лодок и горюче-смазочных материалов. Уже после этих событий американские тыловики вместе со своими моряками подсчитали, что такое количество торпед, мин, боеприпасов могли взять на борт три субмарины — плавучие базы, или, как их называли сами немцы, «дойные коровы».

Американские подводники были поражены тем, что немцы прошли на перископной глубине по довольно узкому каналу и атаковали военно-морскую базу.

— Об этом нам стало известно от одного немецкого военно-морского офицера, который временно был прикомандирован к одной из этих трех «дойных коров» в качестве водолаза-глубоководника, — продолжал свой рассказ Игорь Вячеславович, заметив, как переглянулись его гости. — Кстати, по его словам, там было не три, а четыре подводные лодки: три — «дойные коровы» и одна боевая, новой конструкции, которую он видел лишь один раз на секретной базе подводного флота рейха в Северном море.

— А на какой именно базе был этот немецкий подводник, он вам не говорил? — не удержался от вопроса Михайлов. — И как звали его?

— Вижу, в моем рассказе некоторые данные пересеклись с теми, что имеются в настоящее время у вас! Об этом подводнике я могу рассказать многое уже потому, что он приходится дядей моей законной супруге, а во время войны он был лейтенантом и начальником команды водолазов-глубоководников, которая состояла из пленных моряков различных национальностей. Фамилия его — фон Бютнер. Правда, родители моей супруги, Ульяны, или по-немецки, Урсулы Генриховны, отказались от дворянской приставки «фон» и стали просто Бютнерами.

— Вот это да, — вырвалось у Михайлова и Богуславского одновременно, такие совпадения бывают очень редко.

И они попросили Владимира Николаевича рассказать их радушному хозяину историю Кирилла Мефодиевича. Голубев вкратце поведал все, о чем рассказывал бывший подчиненный дяди жены Игоря Вячеславовича.

— Действительно, мир тесен, — заключил Игорь Вячеславович после всего услышанного. — Ульяна Генриховна уехала в Германию вместе с Денисом Пересветовым по нескольким делам сразу. И одно из них как раз состоит в том, чтобы получить в наследство и разобрать архив и дневники бывшего лейтенанта имперского флота фон Бютнера. Но я думаю, что в скором времени Сергей встретится с ними уже в Германии.

— Как это — «встретится в Германии»? — удивился Михайлов.

— Очень просто, дорогой Сережа. Я получил известие из Москвы, что ты согласно плану ротации переводишься в Генеральное консульство Российской Федерации в Мюнхене. Так что с тебя, как говорится, причитается. А до этого нам необходимо закончить ещё некоторые дела в этой республике. И, возможно, нам понадобится ваша помощь, Владимир Николаевич и Саша.

— Всегда готовы вам помочь, Игорь Вячеславович. Но в чем будет заключаться наша работа? — спросил Голубев.

— Пока ещё точно не знаю, но время покажет. Советую вам быть очень осторожными в общении с прибывшими в посольство Поляковским, офицером безопасности Макаровым, новым военным атташе Станиславовым и некоторыми людьми из охраны посла.

— Почему?

— Недавно нам стало известно, что все эти люди замыкаются на одного человека, Вадима Олеговича Котова, бывшего офицера службы наружного наблюдения государственной безопасности, а в нынешние времена — начальника службы безопасности и заместителя директора одной из фирм в Москве, некоего Матвея Борисовича Суздаль-ского. Бизнесмен Суздальский и есть тот пресловутый немецкий агент и руководитель нелегальной резидентуры федеральной информационной службы ФРГ «Мардер» или по-русски — «Куница».

— Вы точно уверены? — спросил Голубев.

— Да, как говорится — на все сто. А чтобы проверить наши данные, организуем небольшую поездку в одно горное селение. Для этого Сережа завтра скажет Поляковскому, что, дескать, объявился Трофимов, который все это время отдыхал в этом селе, и приглашает в гости. Кстати, Сережа, обратился он к Михайлову, пригласите с собой и этого обер-лейтенанта Сванидзе…

— Какого ещё обер-лейтенанта Сванидзе?

— А вот какого!

Игорь Вячеславович достал из той же папки обыкновенную почтовую открытку времен Великой Отечественной войны, которая уже была знакома Михайлову. Но на ней вместо фамилии Чадлишвили стояла фамилия Мчадлишвили. Затем он протянул выписку из личного дела офицера батальона СС «Бергманн» Котэ Карловича Сванидзе. С фотографии на лицевой стороне дела на Сергея смотрело лицо его недавнего собеседника на приеме в честь окончания срока командировки военного атташе, только намного моложе.

Михайлов понял: мнимый «Чадлишвили» просто подделал фронтовую открытку настоящего героя войны сержанта Мчадлишвили, что называется, под себя.

— Да, а я этому ветерану поверил, — сокрушался молодой дипломат, даже помощь старался выбить у посла.

— Это ничего, — успокоил его Игорь Вячеславович, — немного им осталось ещё коптить это небо. Во время поездки мы посмотрим, кто и как проявит заинтересованность в этих документах, которые действительно будут находиться в деревне. По моему мнению, для проведения этой операции они должны вытащить весь свой личный состав, включая и агентуру.

— Тогда-то мы и захлопнем мышеловку? — наивно спросил Сергей.

— Нет, но когда они поймут, что их деятельность раскрыта, будут вынуждены на ходу менять план операции. А чтобы Поляковский и компания не предприняли против нас и, в частности, против Сергея Альбертовича какие-нибудь незаконные шаги, мы пригласим в горы и средства массовой информации, да и сами будем, что называется, на подхвате. Это обеспечит Валентин Петрович.

Молчавший до этого начальник контрразведки кивнул головой.

— Я продолжу свой рассказ, и думаю, все станет ясно.

Не так давно на Западе, в частности в ФРГ, объявилась часть архивов абвера, гитлеровской военной разведки и контрразведки. Оставшиеся до сих пор в живых исследователи немецкой военной истории и сами бывшие абверовцы утверждали, что таких архивов в природе не существует — в самом конце войны ящики с некоторыми документами были вывезены в море и затоплены на большой глубине, другая часть документов была просто сожжена. Но, оказывается, события развивались несколько иначе.

Немцы отыскали в Северном море одну из самых глубоких впадин для затопления около двух сотен ящиков. Что именно было в этих ящиках, неизвестно. Но вот одна странность: ящики были изготовлены из специального сплава, не поддающегося коррозии, и приспособлены для длительного хранения. Логичен вопрос: зачем изготавливать такие контейнеры, если находящиеся в них документы хотели просто уничтожить? Зачем проводить такую сложную операцию на море и подвергать опасности (атакам союзнических надводных кораблей, подводных лодок и торпедоносной авиации) свои суда, если эти документы можно было просто сжечь в печах любого машиностроительного завода или в концентрационном лагере?

Напрашивается лишь один ответ — эти бумаги не хотели уничтожать. Фон Бютнер как-то обмолвился своим родственникам, что его водолазы расставили под буем, обозначающим место затопления контейнеров, огромную, специально сплетенную сеть, в которую эти контейнеры и попали после того, как их выбросили за борт. Затем они подцепили сеть к лебедке подводной лодки, которая стояла тут же на глубине, и та затащила её со всем «уловом» в специальный ангар-хранилище, устроенный за рубкой субмарины.

Поэтому мы предполагаем, что архивы абвера, не все, конечно, а только их оперативная часть, сохранены. Это первое.

Второе. Мы уже давно следили за одним немцем, неким фон Альфеном сначала за отцом, Гансом фон Альфен, а затем за сыном, тоже Гансом, и время от времени проверяли их счета в банке и сейфы. В них-то мы и нашли интересующие нас документы, относящиеся к деятельности абвера во второй мировой войне. По своей неосторожности сынок фон Альфена в этом же банке, но в другом сейфе хранил цифровые ключи, которыми были закрыты шифрованные записи в этих бумагах. Ключи мы, конечно же, пересняли, но вот сами шифры добыть нам не удалось. В этом-то и состоит суть второго задания Дениса Пересветова в Германии.

Но я продолжу. Окольными путями мы дали понять «Кунице», что часть архивов, проливающих свет на его военную и послевоенную деятельность, находится у нас, а именно у меня. Кроме того, сообщили ему, что знаем источники его финансового благополучия, и о том, что части их мы лишили. К тому же, мы активно противостоим ему во всех его операциях против нашего государства, особенно что касается Чечни.

Поэтому следующим этапом нашей операции будет раскрытие всех его карт, по крайней мере в этой республике. Нам предстоит их только подсмотреть и просчитать все ходы противника.

…Сергей направлял машину к посольству интуитивно, от боли не узнавая улиц и проспектов столицы. В голове сидела только одна мысль: «Как Поляковский и иже с ним смогли выйти на старика Трофима?»

Михайлову повезло: в посольстве сегодня дежурил Виктор Михайлович. Он уже знал о гибели Васильченко дал понять, что догадывается, кто виноват в его смерти. Кроме того, новый военный атташе оставил в посольстве своего помощника — Сашу Богуславского, что для Сергея также явилось удачей. Они уложили тихо стонущего Сергея на стулья в комнате для посетителей. Саша принес какой-то прибор. Раскрыв его, он извлек оттуда множество проводков и контактов и облепил ими все больные места Сергея. Затем быстро отстегнул от своей радиостанции аккумуляторный блок и подсоединил его к системе.

Сначала Сергей ничего не почувствовал. Потом появились болезненные ощущения в ушибленных местах, по ним растеклось тепло, и боль как рукой сняло. Вскоре он самостоятельно поднялся и привел себя в порядок.

Виктор Иванович приготовил крепкий кофе, и Михайлов рассказал Богуславскому, что с ним произошло.

 

Глава 118

Матвей Борисович Суздальский не успел и получаса расслабиться в массажном кресле после беседы со своим начальником службы безопасности, как Полковник позвонил по внутренней линии и попросился вновь на аудиенцию.

«Явно у нас опять что-то стряслось», — сердце Матвея Борисовича неприятно сжалось.

Полковник был сильно взволнован.

— Матвей Борисович, у нас две большие неприятности, — выпалил с порога Котов и замолчал в ожидании распоряжений шефа.

— Неприятностями нас в последнее время не запугать: они возникают с такой регулярностью, что к ним я уже привык, — попытался пошутить Суздальский, но шутка явно не удалась. — Если две ваши неприятности не равнозначны, то начните, извините за каламбур, с более приятной неприятности.

Вадим Олегович достал из фирменной папки два листочка и приступил к докладу.

— Как вы, Матвей Борисович, распорядились, начинаю с меньшей неприятности. Сегодня наш узел связи получил на ваше имя факс о том, что на колонию строгого режима, а точнее в ИТУ 54\128, расположенную в поселке Хоронхой Кяхтинского района Бурятской Республики, произошло вооруженное нападение…

Старик поднял на Полковника удивленные глаза.

— И что? — прервал его Суздальский. — Были освобождены некоторые осужденные из числа бывших уголовных авторитетов или власть предержащих? Не так ли?

Матвей Борисович подался вперед в надежде услышать именно тот ответ, который его так устраивал. Но Котов бесстрастно продолжал.

— Нет, как раз наоборот.

— Что значит наоборот? Не хотите ли вы сказать, что совершено нападение на заключенных?

— Именно это я и хочу сказать.

Суздальский весь сник и глубоко осел в кресле.

— Продолжайте, — еле слышным голосом распорядился старик.

— Правда, я совсем не понимаю, почему этот факс пришел именно на ваше имя. Насколько я помню, мы никогда не проводили акций такого рода. Но в данном случае произошло что-то непонятное, — и Вадим Олегович стал зачитывать вслух. — «Суздальскому Матвею Борисовичу. Лично. Сегодня ночью перед запланированным освобождением известных вам заключенных из ИТУ 54\128 (поселок Хоронхой Кяхтинского района Бурятской Республики) неизвестной группой вооруженных лиц было совершено нападение на подразделение охраны внутренних войск данного учреждения. При этом ни один из солдат и офицеров не пострадал. Вся охрана, включая несших боевую службу в караульном помещении и на вышках, была грамотно изолирована и разоружена.

Нападавшие были одеты в форму нашего подразделения, которое предназначалось для конвоирования освобожденных заключенных. Этот факт ввел в заблуждение офицера из лагерной команды…»

— Вот развелись писатели, — нервно вскрикнул Суздальский. — Пока до сути дойдут, сколько нервов мне загубят. Ну, ничего, я его научу краткости и ясности. Продолжайте, — кивнул он Полковнику.

— «…который должен был открыть нашим людям въездные ворота.

На вид нападавшие были лицами среднеазиатской, кавказской или арабской национальности. Между собой не разговаривали, а пользовались только жестами и изредка свистом.

После изоляции охраны нападавшие отобрали подлежащих освобождению наших людей и увели в сопки. При этом были заминированы все служебные помещения зоны и жилые казармы осужденных. Одному из вольнонаемных рабочих удалось выбраться и сообщить о происшествии в милицию.

Прибывшая оперативная группа линейного отделения милиции Наушинского железнодорожного узла не смогла своими силами разминировать постройки и была вынуждена обратиться к командованию расположенной в Кяхте воинской части.

Дивизионные саперы быстро сняли мины, отметив при этом, что они были поставлены очень грамотно, но с таким расчетом, чтобы их подрыв не повлек за собой ненужные человеческие жертвы…»

— О людях побеспокоились, сволочи! — снова не выдержал Матвей Борисович. — Пусть бы вся эта зона взлетела на воздух, только бы те, кто мне нужен остались живы. Извините, что перебил, Вадим Олегович, продолжайте, пожалуйста!

— «…Милиция в это время предприняла активные поиски группы нападавших и ушедших с ними осужденных. Поиски привели к успеху только через восемь часов. В сопках была найдена пещера, в которой обнаружили тела заключенных, среди которых были трупы членов нашей группы, предназначенных для освобождения.

Следы пыток и издевательств на телах большинства погибших свидетельствует о том, что перед казнью их допрашивали с пристрастием. Отсутствие таковых следов на телах некоторых других наших людей и осужденных говорит о том, что перед смертью они рассказали все, что от них требовали неизвестные нападавшие…»

— Час от часу не легче, — сорвался Матвей Борисович. — Тут готовишь операцию, покупаешь чиновников из милиции, внутренних войск и прокуратуры, а какие-то «лица арабской или среднеазиатской национальности» уводят их из-под носа. К тому же, по-видимому, узнают от них все, что хотели. Что там дальше? — уже без извинения спросил старик.

— Последнее: «Нападавших отыскать не удалось». И подпись — Крестник.

— Этого Крестника я подвешу за одно место, как только найду того, кто распустил свой болтливый язык. Вадим Олегович, организуйте и проведите специальные мероприятия, какие хотите: погромы, пытки, похищения — все, все вам разрешаю, но найдите того, кто проболтался об этой операции.

— Матвей Борисович, но даже я, ваш заместитель, не знал о готовящемся освобождении. Поэтому полученный только что факс вызвал у меня огромное удивление.

Суздальский нервно потер лицо ладонями и сказал:

— Во-первых, я вас не ставил в известность об этом деле только потому, что вы должны были вплотную заниматься другими делами, а именно Трофимовым и его протеже Михайловым. Во-вторых, меня об этом просил один мой знакомый, которому я обещал некоторую финансовую помощь, причем в золоте — самородках и золотом песке. Взамен он должен был половину этого «золотого запаса» прокрутить и обналичить в конвертируемой валюте. Об этом золоте знали очень немногие. Всех их накрыл спецназ ГРУ, но груз они сумели спрятать. Группу увезли подальше, в Забайкалье, но держали всех вместе, чтобы остальные лагерники не пронюхали об этих людях. В зоне им создали относительно комфортные условия и со дня на день должны были освободить. Но вы уже знаете, что получилось.

— Значит, была ещё одна операция ГРУ против ваших золотых конвоев? спросил Вадим Олегович.

— Да, их было несколько, но лишь одна полностью удалась. В ходе той, о которой я вам только что рассказал, спецназовцы сумели взять наших людей, но груз был надежно спрятан. Еще в двух — погибли и люди, и груз. А спецназ за все время не потерял ни одного человека — вот как работают.

— А что случилось с грузом, который сопровождали те, — Полковник заглянул в лист факса, — из Наушинской колонии?

— Он был временно спрятан нашими людьми в таежной глуши, и, к сожалению, никто, кроме них, дороги к этому тайнику не знает. Но, насколько я могу судить по вашему докладу, именно этих людей выкрали из зоны, допросили, а после допроса, добившись своего, убили.

— Да, скорее всего было так, — сказал Котов.

— Но хуже всего, что придется как-то объяснять моему знакомому, что я не смогу спонсировать его мероприятия, а он, боюсь, этого не поймет. Пометьте, пожалуйста, Вадим Олегович, что необходимо обезопасить контору и наш бизнес с этой стороны.

— Думаю, на открытую конфронтацию с нами никто не пойдет, но все может быть… Завтра же приму меры и доложу план мероприятий, — четко отрапортовал Полковник.

— Хорошо, давайте вашу вторую, более неприятную новость, — как-то скрипуче произнес Матвей Борисович.

Котов достал из папки второй листок и без предварительных объяснений начал читать.

— Первое сообщение от Писателя: «Вошли в тесный контакт с Дипломатом. Сегодня, то есть уже вчера, — пояснил смысл фразы Полковник, — в личной беседе с Горцем Дипломат пообещал связать того с объектом. Поездка в горное селение намечена на завтрашнее утро. Отправил всех своих людей к селению для обеспечения выявления и знакомства с объектом и его канцелярией. Поляковский».

— Не могут наши писатели объясняться простым и доступным русским языком, обязательно нужно придумывать какие-то клички и тому подобное. Хорошо, что мы с вами в курсе, а то целый вечер гадали бы, кто такой Дипломат, а кто Горец. Ведь ему ясно объяснили — его личная линия связи закрыта для всех, и он может по ней передавать все, что захочет.

Вадим Олегович хотел сначала промолчать, но потом добавил:

— Во второй телеграмме он это уже усвоил, — «Операция по обнаружению Трофимова провалена. Подобный результат, с моей точки зрения, стал возможным по двум причинам. Первая. Кто-то заранее предупредил Трофимова о нашем приезде — я имею в виду не поездку — прикрытие, а именно захват этого человека вместе с его архивами. Второе. Непрофессиональные действия Иваненко, Чикичева и Чаплыгина, а также местного жителя Чадлишвили.

Суть событий следующая. По прибытии на место мы обнаружили лишь пустой дом, одна из комнат которого была уставлена коробками с какими-то архивными документами. Я вместе с Михайловым опросил местных жителей, которые рассказали нам, что буквально за час до нашего приезда Игорь Вячеславович Трофимов ушел в горы в сопровождении местного старика собрать ягоды и грибы для угощения гостей, то есть нас. Но ни через час, ни позднее Трофимов не вернулся. Тогда я направил на поиски людей Иваненко, объяснив Михайлову свои действия заботой о старике, с которым в горах могла случиться беда. Тот на мои слова никак не отреагировал и все время, пока мы находились в селении, помогал соседям Трофимова по участку собирать фрукты для себя и семьи помощника военного атташе Богуславского.

Внезапно к нам подъехал военный атташе Станиславов и стал самовольно копаться в коробках с документами. Мои люди сделали ему замечание, но тот не отреагировал, после чего началась небольшая потасовка. Станиславов успел схватить одну из коробок, закрылся в машине и стал рассматривать её содержимое. Но, как потом оказалось, в коробках были старые бухгалтерские документы бывшего местного колхоза. При последующем тщательном обыске дома мы нашли только две запечатанные коробки, в которых действительно были архивные бумаги времен Великой Отечественной войны.

Местные жители со стороны наблюдали за всеми действиями Иваненко и его людей и скорее всего предупредили Трофимова. Михайлов о происшедшем не догадывался, а при возвращении домой вел себя как обычно.

Во время движения по горной дороге, которую нам указали люди Иваненко, произошла автомобильная катастрофа, в результате которой погиб Чадлишвили и был ранен один из людей Иваненко.

Факт катастрофы может подтвердить служащая американского посольства Ребекка, которая согласилась помочь Иваненко в поисках Трофимова, потому что, по её словам, правительство США тоже заинтересовано в получении германских архивных документов, утерянных в первые дни после войны. О беседе с Ребеккой подробнее при личной встрече.

Как только мы вернулись в столицу, Михайлов сразу же уехал, сославшись на неотложные дела. Иваненко, Чаплыгин и ещё несколько человек вопреки моим строжайшим указаниям поехали вслед за ним. В результате нарушения ими дисциплины во дворе Трофимова произошла перестрелка, а участвовавшие в ней наши люди были доставлены в полицейский участок с множественными собачьими укусами.

Факт посещения Михайловым дома Трофимова и дальнейшее развитие событий нам узнать не удалось. Поляковский».

Котов поднял глаза на Суздальского. Тот вжался в кресло, прикрыл ладонью лицо и, казалось, спал.

 

Глава 119

Петр Владимирович Ткачук немного помолчал, потом тихо произнес:

— Выходит, что так. Я ведь говорил, что наводка на этих предателей была практически одна — во время связи с ними иностранных спецслужб. Вот на эту связь и вышел тот контрразведчик, а один из контактеров оказался сотрудником советской спецслужбы.

— Прямо не верится, что один из агентов гитлеровской разведки до сих пор спокойно живет у нас! — воскликнул Кононенко.

— Ладно, если просто живет, вернее, доживает свои дни, ну а если действует? — задал интересовавший всех вопрос Петр Владимирович.

— Тогда выходит, что это дело не наше, а государственной безопасности, — попытался поставить точку в этом вопросе Квасов.

— А как тогда быть с делом Васильченко, Калашникова и особенно сыскным агентством «Кристи и Пуаро»? — задал вопрос Ткачук. — Мы уже говорили на эту тему с Кириллом Климовичем, — указал следователь на майора, — хочу и тебя предупредить. Мое повышение, а ваше с Кириллом, по сути дела, отлучение от этого дела и отправка товарища майора на Северный Кавказ связано с тем, что мы, практически ещё не начав расследование, наступили кому-то на больную мозоль. И этот неизвестный сразу же воспользовался своими связями в Главном управлении, а, может быть, и в самом министерстве, а заодно и в Генеральной прокуратуре, и наша следственная группа разлетелась в разные стороны…

— …а дело передали для его дальнейшего развала молодой выпускнице университета, младшему следователю Кудряшовой, которая ещё точно не знает, как основополагающие документы правильно называются, — добавил Кононенко.

Ткачук ухмыльнулся: ему нравился этот капитан, и он был рад работать с ним.

— Здесь ты, Василий, немного не прав. Конечно, в основном ты верно сказал: дело ей передали в надежде, что несмышленая девчонка его обязательно загубит. Но они не учли одного — характера этой девушки. Если она взялась за что-то, то попытается довести до конца.

— Но в этом и заключается опасность для нее, — после некоторой паузы промолвил старый следователь.

Все понимающе кивнули головами.

— Скоро станция Ожерелье, придется прощаться, — сказал Ткачук, — а нам Малышонок обещал ещё рассказать кое-что интересное. А ну, Василий, кликни его из коридора, хватит ему девушку охмурять.

Кононенко отодвинул дверь купе и увидел Викторию и Малыша в дальнем конце коридора. Лейтенант держал девушку под руку и, склонившись к девичьему ушку, рассказывал, по-видимому, что-то очень интересное.

Капитан сделал знак лейтенанту зайти в купе, но Малыш на удивление Конона не оставил девушку, а, наоборот, схватил её за руку и потащил к своим товарищам. Находящиеся в купе Квасов и Ткачук тоже удивились появлению Виктории, но сказать ничего не успели, так как лейтенант с порога начал свой доклад:

— Вы помните, Петр Владимирович, того фотографа из сыскного агентства «Кристи и Пуаро»?

— Конечно, тот самый, который нам помог объединить все дела по убийствам Калашниковых и Васильченко с налетом на частных детективов в одно производство, — без запинки ответил Ткачук, не понимая, при чем здесь этот лаборант.

А Малышонок уже продолжал:

— Этот фотограф, когда я был у него в лаборатории, показал мне интересную штуку. Как она точно называется, я не знаю, но с её помощью можно легко и быстро делать копии с негативов. На вид это плоская коробочка, по ширине как раз подходит для стандартной тридцатипятимиллиметровой пленки…

— А покороче, Склифосовский, — попытался пошутить Кононенко, но тут же осекся под гневным взглядом Виктории.

Квасов тоже заметил этот взгляд и легонько толкнул капитана локтем в бок. Малыш, будто не расслышав шутки, продолжал:

— Когда стало известно, что высокочтимое начальство нас добровольно-принудительно расформировало, я сразу же попросил фотографа приехать к нам в управление и захватить с собой его волшебную коробочку. Тот незамедлительно приехал, но привез с собой не коробочку, а целый чемодан с различным электронным инструментом.

Первым делом я попросил его сделать несколько копий с фотопленки содержимого коробки с документами, которую он сделал за несколько дней до налета на их агентство. А коробочка-то, коробочка проста, как не знаю что! — лейтенант хотел было захохотать, но тут же слегка получил в бок от своей подружки, которая тоже внимательно слушала рассказ Малыша.

— В общем так, коробочка состоит из двух половинок, внутри находятся два отполированных стекла. С одной стороны установлена матовая лампочка, наподобие люминесцентной лампы дневного света, с питанием от пальчиковой батарейки. Вставляем в неё в темноте две пленки: одна совершенно чистая, другая — та, с которой нам нужно снять копию, фоточувствительным слоем друг к другу. А затем вращаем маленькое колесико сбоку на коробочке, при этом скорость вращения не имеет значения — напряжение лампочки регулируется вращением колесика: чем быстрее крутишь, тем больше вырабатывается света, естественно, чем медленнее — тем меньше.

Так он скопировал мне все пленки в пяти экземплярах. То же самое он проделал с интересующими нас аудио — и видеокассетами. Так что в тот же вечер я отнес к себе домой целую коробку копий. А сегодня, вот, — и он выложил на столик пять кассет с фотопленками.

Все молча уставились на столик.

Все — и Ткачук, и Квасов, и Кононенко поняли, какую роль могут сыграть в их жизни эти пленки. Когда все трое пришли в себя, Ткачук на правах старшего сказал:

— Ну, теперь можно дышать полегче, а вот им, — он многозначительно показал в потолок купе, — наш лейтенант Малышонок руки-то поукоротил. Молодец, Малыш! — Петр Владимирович назвал его уменьшительно, как называли всегда товарищи по оперативной группе, и как он, старый прокурорский работник, его никогда не называл.

— А почему пять? — спросил Квасов.

— Каждому по одному экземпляру, а один — запасной, — объяснил лейтенант.

— А ваш фотограф не возмущался этакой работой? И затраты времени большие, и денег все эти пленки и реактивы стоят немалых, — поинтересовался Ткачук.

— Нет, он сам согласился нам помочь. Они уже знали, что нашу группу разбросали кого куда, поэтому он с пониманием отнесся к этой работе, догадываясь, для чего мне, вернее, нам нужны эти копии.

— Молодец! — ещё раз похвалил Малышонка старый следователь, а майор и капитан от души пожали ему руку.

Но тут свое слово вставила Виктория, и её короткая речь заставила по-другому взглянуть на девушку:

— А пятую пленку лейтенант Малышонок отдаст на хранение мне — так будет надежно и правильно. К тому же у меня есть много знакомых в различных газетах и журналах. Поэтому пятая пленка должна храниться у меня. Все!

Все молча уставились на девушку и в наступившей тишине услышали, как проводница крикнула в коридор:

— Через пять минут Ожерелье. Готовьтесь на выход! — и пошла открывать дверь вагона.

…Через пять дней после своего приезда на Северный Кавказ майор Квасов в составе группы быстрого реагирования на двух бронетранспортерах мчался по вызову оперативников в горное селение на задержание чеченского полевого командира.

До этого Трика позвонил по номеру, который ему дал в день отъезда Ткачук. На другом конце провода поинтересовались, как долго он собирается пробыть на Северном Кавказе. Получив ответ, собеседник Квасова договорился с ним о встрече.

Но запланированная встреча не состоялась — был получен приказ сначала на зачистку какого-то поселка, а потом выезд на операцию.

Перед самым отъездом дежурный по контрольно-пропускному пункту вызвал его и сообщил, что майора ожидает какой-то человек. Неизвестного провели в специальную комнату для посетителей, где они вдвоем недолго побеседовали.

Неизвестный сказал, что если в горах Квасов встретит одного старого горца, то может всецело положиться на него и по любым вопросам. Также он посоветовал присмотреться к некоторым людям из отряда, где он теперь будет служить, — кто-то из технического состава, набираемого из местного населения, работает на бандитов. На этом и расстались.

Самым интересным оказался состав группы, в которую он был включен. Это было офицерское подразделение, состоящее из представителей всех спецслужб и силовых ведомств: здесь были подполковник из Федеральной службы безопасности и капитан их службы внешней разведки, майор Квасов и ещё три младших офицера из Министерства внутренних дел, лейтенант ГАИ и капитан из Федерального агентства правительственной связи и информации, работавший в составе группы простым радистом, а также четыре казачьих офицера, составлявших экипаж старенького, видавшего лучшие времена бронетранспортера, — водитель, командир, башенный пулеметчик и техник. Командиром был бывший офицер войск специального назначения ГРУ, уволенный в запас и приехавший сюда служить по контракту.

Как выяснилось в разговорах при знакомстве, вся группа состояла из чем-то проштрафившихся офицеров. Квасова это удивило и насторожило, и во время очередной чистки оружия он высказал свои мысли вслух.

— Похоже, что наша группа представляет собой какое-то штрафное подразделение, наподобие использовавшихся в войну штрафных батальонов.

Все вдруг сразу замолчали, аккуратно сложили разобранное оружие и с каким-то обостренным вниманием посмотрели на своего нового коллегу.

— Что же теперь будет? — свистящим шепотом спросил один из казаков.

Трика непонимающе уставился на него. Тот не замедлил объяснить свои слова.

— Видишь ли, Кирилл, то, что ты только что сказал, мы поняли уже давно. Но, чтобы не обидеть судьбу и не спугнуть удачу, так нужную в нашем нелегком деле, никто никогда не произносил эти слова вслух, хотя все прекрасно об этом знали. Ну а сейчас нужно просто предупредить нашего командира — он всегда почитал богиню Судьбы, а одной из реальных возможностей её ублажить считал, что о том, как была сформирована его группа, никто не должен говорить в голос.

…Взрыв противопехотной мины пришелся под первое и второе колесо правого борта бронетранспортера. Боевая машина всем корпусом перевалила через подобие ограждения дороги и скатилась на обочину. Водитель не смог удержать БТР поперек склона, и машина как на лыжах покатила вниз по обледеневшему каменному желобу к замерзшему ручью.

— Никому не прыгать, всем держаться за машину! — это было последним, что услышал Квасов перед тем, как потерять сознание, когда под днищем уткнувшегося в заросли карагача бронетранспортера прогремел второй, более мощный взрыв.

 

Глава 120

Михайлов уже несколько месяцев работал в столице Баварии, Мюнхене, в Генеральном консульстве России. Прибывшие раньше него Денис с сестрой Мариной после последней их встречи вот уже месяц не давали о себе ни весточки. Нервы Сергея были напряжены до предела, чутье обострено. Возможно, именно благодаря этому дипломат вначале интуитивно ощутил, а затем убедился, что за ним ведется наружное наблюдение.

Все мысли сразу улетучились, кроме одной: «Кто они? Из федеральной информационной службы Германии? А может быть, до него добрались люди фон Альфена? Или это мои соотечественники с той стороны баррикад? — размышлял Сергей, приглядываясь к следовавшим за ним автомобилям. — Если это наружное наблюдение и в машине один человек, значит, машин в бригаде много. Необходимо в ближайшее время проверить свой «опель» на предмет наличия радиозакладок. Еще вот Денис не дает о себе знать!»

Михайлов проскочил нужный ему поворот и повел машину в направлении городской ратуши. Его интересовало одно — как долго он находится под наблюдением?

Игорь Вячеславович, когда готовил Сергея для командировки в Германию, не уставал твердить, что нельзя выбрасывать из памяти ни одной детали, ни одной мельчайшей подробности жизни за рубежом.

…Замеченная ранее «ауди» по-прежнему висела у него на хвосте, хотя по всем правилам наружного наблюдения её давно уже пора было сменить на другую машину.

Михаил посмотрел на часы и поддал газу. «Ауди» немного приотстала, но вскоре вновь вышла на дистанцию. Сергей умышленно проехал поворот на Генконсульство и свернул в небольшой переулок. Со стороны это выглядело нормально — вся главная улица была запружена припаркованными машинами сотрудников контор, расположенных в этом деловом районе города.

Сергей выскочил из своего «опеля» и пошел в обратном направлении. Он засек «ауди», которая повернула в этот же переулок и теперь пыталась найти место для парковки. На этот раз в машине, кроме водителя, было ещё три человека.

Вслед за «ауди» в этот же переулок сунулся было и «фольксваген», но, увидев шагавшего навстречу Сергея, дал обратный ход и проехал перекресток.

«Сейчас главное — не торопиться и не оглядываться! Идти спокойно, как на прогулке! Времени до начала рабочего дня у тебя предостаточно. Что ты делал каждое утро? — мысленно сам себя экзаменовал Сергей и тут же себе подсказывал: — Так, покупал газету «Байерише беобахтер» и еженедельник «Шпигель». Вот и покупай!» — скомандовал себе дипломат.

Сергей купил газету и журнал и перебросился ничего не значащими фразами с киоскером. «Все как всегда!» — отметил он и направился в Генеральное консульство.

Делая небольшой крюк, чтобы перейти улицу в положенном месте, Михайлов увидел, что «фольксваген» припарковался с нарушением правил дорожного движения, и около него маячит фигура полицейского, выписывающего штраф. В машине и рядом с ней никого не было.

После работы Сергей с группой сослуживцев отметил приезд их коллеги из отпуска, а потом не спеша отправился домой. При выходе из кафе он снова заметил уже знакомые «ауди» и «фольксваген».

Михайлов помнил предупреждение Игоря Вячеславовича, что, как только он начнет действовать в Германии, его сразу же возьмут под наблюдение. Но он ещё и не приступал к той работе, ради которой сюда прибыл: время начала операции было определено Трофимовым только на конец месяца. И то только после получения сигнала от Ульяны Генриховны, которая сейчас жила в своем родном Хальберштадте в Восточной Германии.

«Может быть, эти, из наружного наблюдения, зафиксировали мою встречу с Денисом и теперь отрабатывают обоих? Но ведь раньше я их наблюдения не замечал!» — размышлял Михайлов. В нарушение всех инструкций Игоря Вячеславовича Сергей разработал маршрут проверки на наличие наблюдения с таким расчетом, чтобы в конце него внезапно спровоцировать наблюдателей на неадекватные действия. Правда, этот маневр он использовал всего один раз, когда шел на встречу с Денисом.

Сергей поставил машину у входа своего дома, где проживали ещё несколько дипломатов из Российского посольства. Поднявшись на двенадцатый этаж, из окна коридора у лифта он увидел «ауди», из которой вышел мужчина и, подойдя к михайловской машине, стал что-то рассматривать внутри.

«Интересно, интересно! Это не служба немецкой контрразведки и не федеральная информационная служба ФРГ!» — решил Сергей, увидев, как из будки охранников с дубинкой в руке выбежал привратник их дома и бросился к мужчине.

Тот успокаивающе замахал руками, но привратник вытащил рацию и что-то в неё сказал. Мужчина быстро подбежал к «ауди», прыгнул в приоткрытую дверь, и автомобиль, ослепляя охранника фарами, чтобы он не заметил номера машины, задним ходом, искусно маневрируя между припаркованными автомобилями, выехал из переулка.

«Тогда кто же они?» — сам себя спросил Михайлов.

Войдя в квартиру, Сергей внимательно осмотрелся — вроде бы все, как и было раньше, когда он утром уезжал на работу. Но на всякий случай стал производить нехитрый внешний осмотр, тем временем мысленно прокручивая в памяти все то, что ему рассказывали во время подготовки в доме Игоря Вячеславовича.

Эту дисциплину, или, как её ещё называли, «оперативную спецтехнику», ему преподавал тихий старичок, который просил называть его просто Вилли.

Для занятий Вилли располагал богатой коллекцией приборов, изготовленных для разведчиков-профессионалов и контрразведывательных служб. Он объяснил, что крупнейшие контрразведывательные организации некоторых стран мира имеют собственные лаборатории и специальные мастерские, где производится необходимое оборудование… Конечно же, промышленные предприятия тоже не отстают от них: вот уже лет десять, как любое мало-мальски стоящее изобретение в этой области становится предметом торговли.

«Нам сегодня известно около сотни различных типов подслушивающих устройств, — говорил Вилли, — которые имеют существенные отличия друг от друга по принципу работы, передачи информации, креплению и тому подобное. На основании этого мы разработали несколько действенных методик, позволяющих быстро отыскать такой «жучок». И, конечно же, мы не отстали, а в некоторых случаях и превзошли наших противников по способам и возможностям их установки. Оба этих направления пригодятся вам, Сергей Альбертович, в будущей работе».

Сергей за короткий срок освоил все навыки по установке подслушивающих устройств, а также их выявлению и обезвреживанию. Сегодня ему впервые придется применить свои знания на практике.

…Подслушивающее устройство, обнаруженное Михайловым на окне в гостиной, было изготовлено в виде кусочка скотча длиной в пару сантиметров и раза в три-четыре толще обычной ленты. Чтобы убедиться, на каких радиочастотах оно работает, Сергей включил в комнате магнитофон с записью русских песен и увеличил громкость. Сам же вышел на лестничную площадку и запустил сканер поиска посторонних радиоизлучений, закамуфлированный под обычную переносную радиостанцию типа «уоки-токи».

Сканер исследовал радиоэфир недолго, и уже через две минуты хозяин квартиры знал, на какой частоте трудится «жучок», потому что именно на ней раздавались мелодичные напевы. Определенная сканером мощность устройства показала, что приемная аппаратура должна находиться метрах в двухстах, а то и меньше. Следовательно, можно вычислить и того, кто будет ею пользоваться.

«Час от часу не легче! — чуть не вскрикнул Сергей: сканер показывал радиочастоту, на которой не работает ни одна из спецслужб. — Значит, за мной следят либо люди фон Альфена, либо «новые русские».

Сергей ещё раз внимательно осмотрел квартиру, но больше ничего подозрительного не нашел, а обнаруженный «жучок» решил пока не снимать и по всем правилам дезинформации, направить следивших за ним людей по ложному следу.

 

Глава 121

Денис поселился в Зальцкаммергуте, в маленьком пансионате фрау Герды, который местные жители окрестили гостиницей «У Герды».

Деревянный дом, в котором проживали постояльцы, стоял на возвышенности и имел большую веранду, откуда прекрасно были видны горы, небольшое озерцо и дом Ганса фон Альфена. Не опасаясь быть замеченным, Денис мог часами сидеть здесь и наблюдать.

Сын бывшего коменданта Бреслау вел замкнутый образ жизни: никто к нему не приезжал, и сам он редко выходил из дома.

Однажды Пересветов столкнулся с фон Альфеном лицом к лицу в ресторанчике на берегу озера. Господин фон Альфен, конечно, не обратил на Дениса никакого внимания. Старик поговорил о чем-то с барменом и ушел.

За несколько дней, которые Пересветов провел здесь, ему понравился этот небольшой уютный ресторанчик, и он любил посидеть там вечерком: привычка не оставаться вечерами одному и здесь гнала на люди.

Ресторанчик был совсем не похож на роскошную «Прагу» (Денис там ни разу не был, но знал о роскоши со слов своего наставника Викентьича): десятка полтора столиков на открытой площадке, которая вечером освещалась старинными фонарями на тонких столбах. Несколько таких фонарей с разноцветными стеклами были закреплены прямо на парапете.

Пересветов облюбовал себе столик у самой воды. Ему доставляло удовольствие наблюдать за посетителями и гадать: кто эта пара? А куда отправляется молодая особа, что приехала на новеньком «опеле»? И что стряслось у того мужчины, который пьет рюмку за рюмкой, пьет неумело, видно, стараясь заглушить какое-то горе?..

Так прошло несколько дней. Время тянулось медленно, и Денис начал скучать. Он дал телеграмму Марине в Мюнхен: «Приезжай хотя бы на воскресенье». Сестра немедленно примчалась, потому что это было не только приглашение заскучавшего по своей подруге парня, но и заранее условленная фраза.

…Вадим Олегович Котов рассматривал стоящую на журнальном столике фотографию фон Альфена, снятую в июле 1945 года в Швейцарии. С фотографии на него смотрел щеголеватый юнец в модном костюме, теперь же перед ним был старик: отеки под глазами, глубокие морщины вокруг рта, седые редкие волосы…

Они сидели в большой гостиной, у искусственного камина, и красноватые блики, имитирующие огонь, дрожали на их лицах.

Беседа затянулась. Цель поездки Полковника в Германию и сведения от Матвея Борисовича Суздальского заинтересовали фон Альфена, хотя многое, о чем рассказал этот русский, он уже знал.

— Вы принесли мне хорошие вести, — сказал фон Альфен. — Конечно, между нами и людьми господина Суздальского есть различия. Но мы не намерены сейчас вдаваться в политические дискуссии.

— К сожалению, в период строительства демократического общества у нас было мало политиков, которые могли бы идеи Матвея Борисовича облечь в такие формы, чтобы они были… съедобны для низших слоев населения России. Извините, если я прибегну к такому сравнению: главное в бифштексе — это кусок мяса. Без него невозможно блюдо. Но чтобы оно было вкусным, нужно его приготовить, сделать гарнир, посолить, поперчить… Еще раз извините, всякое сравнение хромает… Так вот, этот гарнир должны готовить умные политики, но, к сожалению, у нас их не было, поэтому все было грубо, сыро, прямо с кровью… Идея «Новой России» стала обретать свои истинные очертания слишком поздно. Много было сделано такого, что нельзя вычеркнуть из памяти народов самой России…

— И что же вы хотите от нас? — скрипучим голосом спросил фон Альфен.

— Помощи, — негромко проговорил Полковник.

— Какой? Ведь именно эта хитрая «Куница», то есть, агент «Мардер», в том памятном сорок пятом году не выполнил распоряжения окружного командования «Вервольфа» и буквально украл у нас почти целый эшелон с золотом.

— Но ведь это золото было уже по сути дела английским, — вступился за своего шефа Котов, — а главной задачей в то время, насколько я понимаю, было не допустить, чтобы этот груз достался Красной Армии! Сейчас Матвей Борисович готов профинансировать любое ваше предложение.

— Хорошо, — Ганс фон Альфен достал из письменного стола небольшую карточку с банковскими реквизитами и, написав сумму с многими нулями, передал её своему собеседнику.

Вадим Олегович, даже не взглянув, принял карточку и положил её во внутренний карман пиджака, чем удивил хозяина дома. Фон Альфен достал ещё пачку книг и положил их перед Котовым.

— Вашему Суздальскому необходимо переиздать у себя в России эти книги, — и уловив настороженный взгляд Полковника, поспешил его успокоить. — Не волнуйтесь, в них нет ничего предосудительного: мемуары немецких генералов вермахта и офицеров абвера, а для меня это реальная возможность их легализовать, или, как говорят у вас в России, отмыть.

— А вы неплохо ориентируетесь в обстановке в России, господин фон Альфен. Да и ваш русский совсем неплох. Изволили бывать в наших краях? поинтересовался Вадим Олегович.

— У нас с вами сегодня не вечер вопросов и ответов. К тому же в России есть замечательная поговорка: «Чем меньше знаешь, тем спокойнее спишь!»

— …и дольше живешь! — дополнил слова старика Полковник.

— Совершенно верно. Про себя могу сказать одно: после второй мировой войны я попал в хорошие руки генерала Гелена — надеюсь, вы знаете это имя, — собеседник фон Альфена кивнул. — Ему я и обязан знанием советской России и русского языка. Правда, потом наши дорожки разошлись.

Котов знал, что Ганса перевербовали американцы для внедрения в немецкие колонии в Южной Америке. Там он познакомился с человеком, который каким-то образом сохранил в тайне свой доступ к некоторым оперативным архивам военной разведки и контрразведки. Этот человек и убедил молодого Ганса восстановить оставшиеся агентурные связи по всему миру для возрождения Германии. И молодой фон Альфен под руководством своего нового наставника занялся созданием сети агентов влияния в Восточной Европе.

Матвей Борисович, отправляя в Германию своего доверенного человека, прекрасно понимал, что сами по себе ни немецкие, ни российские архивы, где упоминается его многолетняя деятельность против советского государства, никому, кроме Суздальского, вреда принести не могут. С некоторых пор ему стало ясно, что и в России, и за рубежом за ним все эти годы пристально наблюдали. Если иностранцы ему не только не мешали, но и в какой-то степени помогали, так как организация Матвея Борисовича действовала им на руку, то российские недруги всячески пытались навредить. Но здесь на Суздальского уже работала созданная им же агентурная сеть влияния, и он мог все эти годы успешно пресекать деятельность своих недругов. Однако с пропажей из тайника его архивов ситуация осложнилась, а этого Матвей Борисович допустить не мог. Поэтому главной задачей визита Котова к фон Альфену было выяснить, по какую сторону границы находится похищенный архив.

Фон Альфен являлся преемником создателя и руководителя довольно крупной сети агентов влияния и имел ключ к ним, хотя для видимости отошел от всех дел.

Договорившись о цене, фон Альфен согласился показать посланцу из далекой России документы, касавшиеся работы агента «Мардер» М-903 во время прошлой войны и после нее.

На следующий день, когда его личный банкир подтвердил перевод денег «за изданные в России книги», фон Альфен повел Полковника в святая святых своей резиденции — секретную комнату с архивом. При подходе к толстой бронированной сейфовой двери в рост человека Вадим Олегович незаметно включил видеокамеру, вмонтированную в заколку его галстука. Видеокамера должна была заснять часть архива для того, чтобы уже дома в спокойной обстановке разобраться с тем, что находилось в руках Ганса.

Камера сработала, но войдя в помещении сейфа, фон Альфен включил такое мощное радиоэлектронное подавление, что аппарат сразу же был выведен из строя.

Сидевшие в машине недалеко от замка фон Альфена подчиненные Полковника смогли лишь увидеть четкое изображение того, как фон Альфен открывал бронированную дверь.

Этот сигнал был принят и аппаратом Дениса Пересветова, замаскированного под аудиоплеер. Юноша в это время сидел на своем любимом месте в ресторанчике и потягивал темное баварское пиво.

…Михайлов чувствовал, что его настигают. Тот, кто преследовал его ещё в республике Закавказья, сейчас, наверное, где-то здесь, рядом. Где они намерены схватить его? Вероятнее всего, при возвращении из ФРГ… Тогда разумнее уходить домой через Австрию. Они, конечно, ни перед чем не остановятся, если почувствуют, что он пытается уйти. Но скорее всего они будут ещё ждать. Ведь им нужен не только он, но и списки, и шифр к ним.

Сергей и в эту минуту точно не знал, следят ли за ним. Эта постоянная слежка и связанное с ней напряжение изнуряли его…

Одно время Михайлов склонялся к тому, чтобы списки или фотокопию с них где-нибудь спрятать на тот случай, если с ним что-нибудь произойдет. Но пока не было никакой возможности оторваться от преследователей, а главное, это были ещё не списки, вернее, без шифра они стоили немного.

Кто может достать этот шифр, кроме него? В ближайшее время, пожалуй, никто. Значит, он должен это сделать сам или с помощью своих людей, которых ему дал в подчинение Трофимов.

 

Глава 122

Ветер обрушивал в спину девушке целые потоки воды, так что, пока она шла по темному переулку, где оставил её брат, до забора музея германского зодчества, успела вымокнуть до нитки. Но она этого не чувствовала: под модным плащом и легким платьем на ней был облегающий гидрокостюм.

Полночь — и вокруг ни души. Девушка незаметно вошла в неосвещенную парадную дверь музея и нащупала на стене почтовый ящик. Под ним в небольшой нише брат должен был оставить ключ от музея.

Взяв ключ, девушка бесшумно поднялась по внутренней винтовой лестнице башни на крепостную стену.

Задуманная операция вопреки тому, что должна была осуществляться практически открыто, не имеет ничего общего с прогулкой по горам под ласковыми лучами бавар-ского солнца. К тому же ливень значительно осложнил задачу, хотя, впрочем, без него она скорее всего была бы вовсе неразрешимой.

В башне при тусклом свете, идущем от расположенного вдали фонаря дорожного освещения, девушка расстегнула молнию на спрятанном под плащом небольшом ранце и достала альпинистское снаряжение. Затем выложила на парапете стены ровными кругами страховочную веревку и прикрепила к её концу альпинистскую «кошку», тщательно обмотанную шпагатом, чтобы не издавала стука при падении. Сняв плащ, аккуратно сложила его в темный, под цвет камней, пакет, который замаскировала внутри башни. Затем взобралась на стену и через башенное окно вылезла на крышу.

Обрушившийся на неё поток заставил некоторое время сидеть без движения. Вглядываясь в темноту и ощупывая рукой мокрую черепицу, девушка увидела перед собой две крутые крыши, прижавшиеся к крепостной стене. Предстояло преодолеть четыре таких ската. Спустившись вдоль стены на небольшой уступ, она забросила «кошку» на ближайшую крышу. Бросок оказался слабым, и «кошка» не долетела до вершины.

«Ничего, у меня впереди целая ночь, и вообще я сегодня хозяйка плохой погоды», — успокаивала себя девушка.

Две-три попытки — и цель достигнута. Девушка быстро собрала веревку и аккуратно взобралась на крышу. Крыша была не только скользкая, но и довольно крутая, а под яростными ударами дождя и ветра, норовившего сорвать её, казалась ещё круче.

Добравшись до конька и преодолев искушение немного передохнуть, девушка начала осторожно спускаться, что оказалось более неприятным по сравнению с подъемом.

«Темно, как в могиле, — подумала альпинистка, — хотя прочих её преимуществ, таких, как безветрие и сухость, не наблюдается», — подбодрила она себя.

Постепенно глаза свыклись с мраком, и стали ясно различаться плиты черепицы под ногами.

Наконец первая крыша преодолена. Руки девушки дрожали от напряжения и хотелось немного передохнуть, но, осмотревшись по сторонам, она решила продолжать движение. Размахнувшись, лихо, по-мужски бросила «кошку» на следующую крышу — опять неудачно. Со второй попытки «кошка» прочно закрепилась за конек, и началось второе восхождение.

Прошло около часа, прежде чем альпинистка добралась до своей цели широкой плоской крыши с небольшими квадратными окнами. Дальнейшее продвижение заняло значительно меньше времени, и вот она уже у слухового окна. Оно было заделано металлическим щитом и для пущей надежности забрано железной решеткой. Можно было предположить, что в обычных условиях прикосновение к этим запорам привело бы в действие сигнализацию и по всей округе раздался бы вой, поднимая с постели ничего не понимающих мирных немецких бюргеров.

Но сейчас условия не совсем обычные. Брат заметил, что на крыше дома ведутся какие-то строительные работы с электросваркой. Следовательно, сигнализация на время работ отключается. И отключается она кем-нибудь из охранников в одно и то же время, за две-три минуты до начала работ.

Эту особенность брат и решил использовать для проникновения в дом. Надо было что-то сделать, чтобы в момент включения электросварки сигнализация была отключена, тогда она будет выведена из строя в результате сильного перепада напряжения в электросети.

Но вышло ещё лучше. Сегодня утром строительные рабочие по неизвестной причине отключили и сняли с дома фон Альфена провода, вынудив хозяина дома запустить бензоэлектрический агрегат. За пять минут до начала работ по электросварке Денис подставил к стене коттеджа брус и с помощью него забрался повыше, так, чтобы видеть будку охранника и рабочих на крыше. Затем бросил на провода сигнализации пойманного невдалеке кота, что привело к замыканию цепи и включению сирены. Выскочивший из своей будки охранник подбежал к месту срабатывания сигнала и стал осматривать ограждение. Оно было в полном порядке, а внизу под забором он увидел виновника всей этой шумихи. Вспомнив о своих обязанностях, охранник бросился в будку и повернул выключатель, но было уже поздно — разряд электровольтовой дуги вывел из строя пульт управления охранной сигнализации. Охрана же об этом инциденте узнала только в конце рабочего дня. Кроме того, разряд вывел из строя генератор движка, подающего электрический ток в дом.

Уже вечером Денис заметил, что люди фон Альфена приняли некоторые меры для обеспечения охраны. Но в такую скверную погоду никому не хочется мокнуть под дождем, и усиленная до трех человек охрана спряталась от ливня в караульной будке. Сам же хозяин дома, дабы не сидеть без света, уехал на ночь в гостиницу «У Герды».

С помощью минимального запаса подручных средств девушка открыла навесной замок на люке слухового окна. Оказалось, что немцам, как и нам, свойственна некоторая леность. Чтобы каждый вечер не спускать свой инструмент в бытовку в дальнем углу сада, а каждое утро снова не доставать, строительные рабочие прятали его в небольшое помещение под слуховым окном, запирающееся на обыкновенный навесной замок. Это подметил наблюдательный Денис и соответствующим образом проинструктировал Марину.

Конкретной задачи по проникновению в дом Ганса фон Альфена Михайлов своим помощникам не ставил; они должны были только проследить за хозяином и его гостями, а при случае снять все радио — и видеопоказатели, которые сможет обнаружить аппаратура Дениса. Но перехваченная случайно трансляция записи, как фон Альфен открывает святая святых — сейфовую комнату, и обстановка в доме, связанная со строительными работами, заставили Дениса действовать немедленно и по своему усмотрению. Звонить из этого городка в Мюнхен, Бонн или Берлин по известным ему номерам телефонов было категорически запрещено.

…Марина вскрыла замок и нырнула в помещение под слуховым окном. Это оказалась не комната, а что-то вроде чердака с таким низким потолком, что встать во весь рост было невозможно. Помещение было покрыто копотью и паутиной, и в нем стоял непроглядный мрак.

Девушка включила небольшой фонарик с матовым, не отражающимся, лучом света, отыскала газосварочное оборудование и баллоны с водородом и кислородом. Чуть дальше она нашла лаз, ведущий вниз, в жилые помещения коттеджа. Осторожно сняв крышку и осветив на мгновение помещение, она заметила небольшой коридорчик без окон. Зацепив «кошку» за край стены, Марина тихонько спустилась по веревке вниз.

На ощупь она нашла дверь, ведущую в подвал. Когда они с братом обсуждали план операции, то пришли к выводу, что тайная комната фон Альфена могла находиться только в подвальном помещении.

Вот и заветная комната, практически пустая, с темнеющей сейфовой дверью в темноте. Натянув тонкие резиновые перчатки, Марина принялась за кодовый замок. Терпеливо и не спеша девушка набирала необходимую комбинацию из букв, цифр и пробелов, пока отчетливый щелчок не известил о том, что неприступная дверь сейфа готова открыться.

Внутри сейфа лежало около двух десятков папок с документами. Наверху находился ещё один небольшой сейф, но ключ от него, по-видимому, хранился только у хозяина. Но и того, что обнаружила Марина, было достаточно для кропотливой трехчасовой работы.

Пересняв все документы с помощью специального, замаскированного под обычный портсигар, фотоаппарата, а затем, уложив их в том порядке, в каком они были до этого, девушка обнаружила в углу сейфа небольшой круглый пенальчик из прозрачного стекла, вроде того, где сердечники хранят валидол. Направив на него фонарик, Марина заметила внутри небольшой рулон с микропленкой.

Не разглядывая пленку, девушка сняла часы, слегка отвинтила крышку, прикрывающую механизм. Вставив в образовавшуюся щель один конец пленки, она стала вращать механический привод подзавода, копируя кадры на специальное записывающее устройство, вмонтированное в часы.

Уложив все в сейф, Марина тем же путем вернулась в подсобное помещение на чердаке. Там она открыла вентили баллонов с кислородом и водородом и поспешила вернуться в башню.

Обратный путь занял значительно меньше времени, но отнял много сил. Забравшись в башню, Марина решила немного передохнуть и привести себя в порядок — возвращаться в таком виде в гостиницу означало навести на себя ненужные подозрения.

Внизу у входа в музей мигнули фары автомобиля: это подавал сигнал о своем присутствии Денис, который прибыл на место в обусловленное время и был готов забрать сестру.

Марина из последних сил нырнула «щучкой» в открытое окно машины, Денис снял старенький «фольксваген» с ручного тормоза, и машина неслышно покатилась под гору. Пару раз вильнув по кривым улочкам, она уперлась носом в глухую стену гостиницы «У Герды».

На следующее утро брат и сестра проснулись у себя в номере, как обычно, в семь часов. После освежающего душа они по приглашению хозяйки спустились к завтраку и узнали, что примерно час тому назад в доме рядом с музеем баварского зодчества прогремел сильный взрыв — взорвались баллоны с какой-то горючей смесью, которые хранились на чердаке. При взрыве никто не пострадал, а комиссар полиции, прибывший на место взрыва несколько минут назад, сообщил репортерам, что о террористическом акте в отношении почетного гражданина Баварии Ганса фон Альфена не может быть и речи — это просто халатность строительных рабочих.

В местных телевизионных новостях рассказали об этом происшествии и показали интервью с хозяином дома. В кадр попали Котов и его подручные Иваненко, Чаплыгин и Чикичев, а также молодая женщина, которую представили как внучку фон Альфена.

 

Глава 123

Пересветов проснулся от звука автомобильного сигнала. Ночь выдалась теплой, и ещё с вечера он вытащил кровать на колесиках на открытую террасу.

Вчера после благополучно выполненного задания Денис отправил сестру обратно в Мюнхен к Михайлову. Вечером Марина позвонила ему в отель и условной фразой сообщила, что их работа высоко оценена Игорем Вячеславовичем: на пленке была часть ключа к зашифрованным спискам «консервов» — немецкой агентуры, которую нацисты планировали использовать через десяток, а то и больше лет после войны, что, впрочем, они частично и выполнили.

Денис поднял голову и посмотрел в сторону дома фон Альфена. Во дворе он увидел людей, но это не были пожарные, которые дежурили во дворе на случай повторного возгорания, или полиция.

Парень не был уверен, что слышал звук автомобильного сигнала, возможно, это приснилось, ему уже не раз снились подобные сны. Но как бы там ни было, сейчас он не спал и ясно видел людей, которые собирались уезжать.

Пересветов быстро оделся, спустился вниз и сел в свой «фольксваген». Дорога шла под уклон, и отсюда хорошо был виден дом фон Альфена.

Приготовления к отъезду, судя по всему, заканчивались. Сам Ганс фон Альфен тоже находился во дворе, но его машина по-прежнему стояла в гараже, и, по всей вероятности, уезжать он не собирался.

Машина Пересветова была заправлена, и в багажнике лежало несколько канистр с бензином. В кармане пиджака находились необходимые документы, дающие право беспрепятственно пересечь границу. Чтобы выследить людей фон Альфена, он готов был ехать хоть на край света.

«Интересно, какую роль во всей этой истории играет приезжий?» — Денис для себя уже решил, что должен выследить этого приезжего. Судя по номеру машины, он из России. Что ж, Пересветов готов поехать куда угодно — эта ниточка обязательно куда-нибудь приведет, а это новые адреса и новые имена, ещё одна страница архивного документа о нацистских тайнах будет закрыта. Оказывается, его собираются сопровождать… Этот господин в «опеле». С ним была ещё молодая женщина. Вчера днем он видел её в ресторане. Она была одна, позже к её столику ненадолго подсел какой-то мужчина. Пересветов прежде не видел этого мужчину в Зальцкаммергуте. Он не заметил, чтобы они о чем-то говорили друг с другом. Мужчина выпил кружку пива и ушел. У Пересветова мелькнула мысль: «Не познакомиться ли с ней?» Потом он отказался от этой затеи. Надо быть осторожным, не привлекать к себе внимания.

Да, они уезжают. Очень хорошо, что ещё темно. Темно настолько, что его машину они вряд ли заметили, и уже достаточно светло, чтобы спуститься вниз, не включая фар.

Денис отпустил ручной тормоз, и «фольксваген» покатил по дороге вдоль узкого стремительного горного потока.

Первым тронулся «мерседес», за ним — «опель». Они сразу взяли хорошую скорость.

«Ничего — до развилки сорок километров, и я сумею их догнать, — решил Денис. — Так даже лучше, пусть немного оторвутся, я настигну их в пути». Денис слегка притормозил, а когда его машина подъезжала к перекрестку, он увидел новую модель «фольксвагена» с номером дипломатического представительства России. Новый «фольксваген» пошел вслед за теми двумя машинами. Денис завел мотор и пристроился ему в хвост. В таком порядке они выехали за город.

Вскоре новый «фольксваген» стал сбавлять скорость, и Пересветов вынужден был обогнать его. Когда машины поравнялись, он кинул взгляд на человека, сидящего за рулем. Его лицо показалось Денису знакомым. Он видел этого человека в ресторане за одним столиком с молодой спутницей приезжего. Может быть, он из команды Иваненко? Вряд ли, Сергей бы обязательно его об этом предупредил. А если этот человек из посольства или Генерального консульства, то что он здесь делает и где все это время жил, ведь в этом маленьком городке только одна гостиница? Что ж, возможно, Пересветов и это установит.

Иваненко ехал в машине, загримированный под солидного мужчину средних лет. Он уже давно чувствовал за своей спиной взгляд. Его чувствительность в этом отношении была особенно развита. К дару божьему, как он говорил, добавился опыт работы в разведке. По привычке Станислав Михайлович даже дома садился в угол. Когда он ехал в машине, он не любил, чтобы ему наступали на пятки. В таких случаях Иваненко или пропускал другую машину вперед, или отрывался от нее.

Пересветов, который ехал позади Иваненко, только на несколько секунд включил свет, когда проезжали тоннель, но капитан и потом чувствовал эти фары, хотя они уже были выключены.

Старенький «фольксваген» появился для российского контрразведчика неожиданно. Он не видел его прежде, незнакомо было и лицо водителя. Он мог быть его коллегой из германской контрразведки, человеком из сопровождения Полковника, из разведки какой-либо другой страны. Но чем дольше Иваненко наблюдал за автомобилем, идущим сзади, тем он все сильнее сомневался, что это разведчик.

«Или ты его, или он тебя! Все, как на войне», — Чаплыгина беспокоил зеленый «фольксваген», не отстававший от него. Он пытался оторваться, но впереди шел «мерседес» Котова, а он не имел права его обходить. Тогда капитан решил пропустить «фольксваген» вперед и резко сбавил скорость. Расстояние между машинами уменьшилось, и он смог в боковое зеркало увидеть сидящего за рулем.

Впереди показался шлагбаум. Здесь начиналась частная дорога, которая вела к горному перевалу. Чаплыгин остановился и заплатил за проезд. Он не спешил отъезжать: вылез из машины, обошел её вокруг, заглянул под капот тянул время, пока не подъехал Пересветов.

Денис тоже не спешил ехать дальше и стал проделывать те же манипуляции, что и Чаплыгин. Теперь у капитана не было сомнений: этот человек преследовал его будущего шефа. Капитан сел в машину и тронул её с места — Пересветов последовал за ним. Машины Полковника не было видно пока они возились у шлагбаума, она ушла вперед. Что ж, это было как нельзя кстати, Чаплыгин уже принял решение.

Дорога пошла вверх. Сосновый лес, обступавший шоссе с двух сторон, кончился, начинались альпийские луга, растительность становилась все беднее. Мотор хрипел, как загнанная лошадь, на этой высоте ему также не хватало кислорода. Чем выше они поднимались, тем становилось холоднее. Показались редкие островки снега. У перевала снег лежал толстым ковром. Дорога была расчищена, по её краям возвышались стены из снега. Местами они были настолько высоки, что создавалось впечатление, будто ты едешь по тоннелю.

Чаплыгин не спускал глаз с «фольксвагена», который неотступно шел следом.

Только узкая лента асфальтированной дороги, зажатая двумя снежными стенами, и широкая лента синего неба — вот и все, что можно было теперь видеть. Приближалась высшая точка перевала. Достигнув её, Чаплыгин посмотрел вниз и увидел зеленые дали.

День намечался солнечным, и воздух был прозрачен.

Вниз «опель» Чаплыгина бежал легко, и его все время приходилось придерживать, как скаковую лошадь. Но капитан нечасто дотрагивался ногой до тормоза: пусть бежит. Скорость нарастала. На поворотах машину слегка заносило, жалобно пели шины. А преследователь не отставал. Капитан был спокоен, его голова была ясной. Знакомое чувство: перед операцией у Чаплыгина всегда была ясная голова.

Снега становилось все меньше. Теперь вдоль дороги лежали огромные валуны. Повороты стали более крутыми, но они были ограждены прочными железобетонными столбами.

Капитан посмотрел в боковое зеркало и увидел преследователя. Похоже, что тот улыбался. Чаплыгин попытался улыбнуться — его лицо передернула гримаса. Пересветов, конечно, не мог этого видеть. Перед глазами была только спина капитана, широкая спина и тяжелый затылок.

Чаплыгин начал нервничать: нужного поворота не попадалось. Он достал рацию, передал короткий условный сигнал и тут же получил подтверждение о готовности людей Чикичева.

Скоро они настигнут Котова, а втягивать его в это дело капитан не хотел.

Ярко отсвечивая люминесцентной краской в лучах мощных фар, в глаза бросились огромные плакаты «Внимание! Впереди ремонтные работы! Скорость ограничена!» Но Чаплыгин не сбавил скорость: был воскресный день, и рабочих на дороге не было. Чаплыгин даже увеличил скорость. Его машина, как магнитом, тянула за собой машину Пересветова. Тот тоже ехал без опаски: тормоза были хорошими.

Показался крутой левый поворот, справа был глубокий обрыв. Чаплыгин в последний раз посмотрел в зеркало, выключил фары и потянул рычаг закрытия шторок задних катафотов. Он представил, как преследователь впился сейчас глазами в дорогу, пытаясь понять, куда делся идущий впереди «опель».

Денис резко выскочил на поворот, но дорога с осевой линией и ограничительными столбиками внезапно повернула вправо и уперлась в бордюры ограждения.

От сильного удара Денис, не пристегнутый ремнями безопасности (что, впрочем, спасло его от верной гибели), вылетел через лобовое стекло, с криком отлетел в сторону, на самый край пропасти, ударился о камни и потерял сознание.

Люди Чикичева действовали быстро. Как только они получили сигнал о приближающихся машинах, все было уже готово для отсечки непрошеного «хвоста».

«Мерседес» Полковника миновал поворот, и Чикичев сразу включил радиосигнал, который должен был предупредить Чаплыгина и Иваненко об опасном повороте. Его подчиненные тут же заклеили специальной пленкой осевую линию дороги, поворачивающую влево, и нанесли на дорогу ленту, точь-в-точь похожую на осевую, но показывающую поворот направо. Кроме того, заменили дорожный знак, предупреждающий об опасном левом повороте.

Другая команда, перекрывая поворачивающее влево шоссе, протянула недалеко от новой осевой линии веревку с приделанными к ней габаритными отражателями белого цвета, а отражатели красного цвета правого габарита заклеила скотчем. Таким образом, издалека складывалось впечатление, что горная дорога в этом месте поворачивает вправо, когда на самом деле она делала крутой левый поворот.

…Шум мотора нарастал. Первой к повороту без единого огонька подошла машина Чаплыгина. Два человека в темных костюмах и таких же масках обозначили армейскими фонариками проезд под веревкой с ложным левым габаритом, подняв её с помощью шестов на высоту, позволяющую автомобилю Чаплыгина беспрепятственно проскочить заграждение.

Как только капитан благополучно миновал опасный поворот, послышался звук приближающегося автомобиля. Уже с передового поста, расположенного у предупреждающего знака, стало ясно, что хитрость команды Иваненко удалась машина Пересветова замигала правыми поворотными огнями.

Еще миг, и находившиеся в засаде люди Чикичева услышали мощный удар о дорожное ограждение и перекрывающий его крик:

«А-а-а-а!..»

Иваненко услышал легкий взрыв, а проехав две петли, увидел, что снизу, из ущелья, поднимается дым. Подъехав к повороту, с которого уже была снята вся предшествующая катастрофе маскировка, он увидел стоящего у сбитого ограждения Чикичева.

Иваненко вылез из машины и подошел к краю обрыва. Внизу, где бежал тоненький ручеек, дымились остатки «фольксвагена».

— По всей видимости, водитель той машины заснул за рулем и сейчас помочь тому, кто лежит там, — он указал рукой в направлении пропасти, — под обломками машины, уже невозможно. Мне кажется, разумнее всего в данной ситуации поскорее отъехать от этого места.

Иваненко сел в машину и включил первую передачу. Капитан дал газу, и машина помчалась вниз. По отпечаткам протектора могли легко обнаружить, что он проезжал место аварии.

«Сообщить в ближайшем городке о случившемся?..» — подумал было Иваненко. Этого нельзя делать: его наверняка задержали бы как свидетеля, а он спешил. Он связался по радио с машинами своих коллег, сообщил им, в каком направлении шли машины Полковника и Чаплыгина, наказал встретить их на развилке у моста и продолжать сопровождение. Сам же решил ехать кратчайшим путем, чтобы скорее пересечь границу.

 

Глава 124

…Лежащий на полу молодой человек очнулся и приподнял окровавленную голову. Послышалось шуршание полиэтиленовой пленки, предусмотрительно расстеленной под ним, чтобы кровь не испачкала пол. Мутными от боли глазами он осмотрел помещение.

В комнате царил полумрак, и ничего нельзя было разглядеть, но юноша почувствовал, что он здесь не один. Он приподнялся на руках, голова немного кружилась, и будто маленькие молоточки все ещё продолжали стучать в висках.

События последних дней медленно проплывали перед глазами.

«Надо же было так глупо попасться! Учили, учили, а все без толку! Знать бы только, где я, и знают ли о моем положении ребята!» — пронеслось в мозгу. Вдруг позади себя он услышал тихий звук работающего поблизости электродвигателя и шуршание резиновых колес по полу.

Парень резко повернулся лицом к ещё не видимому, но вероятному противнику.

Луч мощного фонаря ослепил его и на мгновение заставил зажмуриться.

— Ну, что, мой дорогой, добились вы своего? — произнес неизвестный обладатель фонаря по-немецки. Голос был скрипучим, старческим, но фраза прозвучала громко и отчетливо, будто говоривший был уверен, что находившийся перед ним человек немецкий язык знает, но не имеет достаточной разговорной практики.

— Чего я должен был добиться? И с кем я имею честь разговаривать? вежливо спросил юноша на таком же чистом немецком.

— Как чего? Вы хотели увидеть, что находится в этой комнате? Сейчас вам представится такая возможность! Пожалуйста, Юрген, включите верхний свет, — прозвучало распоряжение.

Свет начал зажигаться медленно, как в кинотеатре после просмотра фильма.

Денис Пересветов, а это был именно он, затаил дыхание.

От света верхней хрустальной люстры по стенам о потолку побежали тысячи, десятки тысяч янтарных зайчиков. По мере увеличения напряжения в лампочках, они становились все более яркими.

Да, это было то, что он искал. Это была та самая Янтарная комната, когда-то подаренная немецким королем Фридрихом русскому царю Петру Первому.

Созерцая это великолепие, юноша совершенно забыл, где и по какому поводу он находится. Медленно поворачиваясь, с трудом отрывая глаза от мозаичных панно и картин, искусно инкрустированных колонн, он увидел наконец говорившего с ним человека.

Перед ним в инвалидной коляске сидел древний старик, но его голос выдавал в нем волевого и сильного человека.

Прозрачная кожа на его костлявых руках, в которых он крепко, без малейших признаков старческой дрожи, держал стакан с каким-то напитком, была усеяна пятнами, такие же пятна были на шее.

Старик дышал тяжело, прерывисто, отпивая жидкость маленькими глотками в паузах между глубокими вздохами. Его тело с тонкими, хрупкими костями давно утратило гибкость. Затрудненное астмой дыхание не позволяло ему повышать голос, и поэтому все вопросы звучали, как утверждение.

— Я вижу, вы поражены! Вы, наверное, не рассчитывали так скоро оказаться здесь? Но хочу вас охладить: это не настоящая Янтарная комната из Ленинграда, а всего лишь копия. Репродукция, если позволительно так выразиться.

— А где же настоящая? — ещё не веря всему услышанному и забыв, где он находится, спросил парень.

— Резонный вопрос. Она здесь, в этой стране, в живописном историческом замке. Хозяин её — сын моего хорошего приятеля, крупный коллекционер старины. Но там, к большому моему и вашему сожалению, ни вы, ни я никогда не побываем.

— Почему? — Вопрос прозвучал так наивно, что старик тихо расхохотался.

— Я туда не приду, потому что у меня есть своя янтарная комната. В свое время мы с приятелем заключили соглашение, согласно которому он финансирует работы по строительству копии этого шедевра, а я в свою очередь обязуюсь забыть о существовании оригинала. Прошедшие полвека показали, что никто из нас не отошел от условий договора. — Старик сделал большой глоток напитка и отвел руку с пустым стаканом в сторону. Тут же, как из-под земли, вырос охранник, по всей видимости, Юрген, принял пустой стакан и подал новый, заполненный наполовину. — С вами, молодой человек, сложнее. Вы сами понимаете, что я вам ничего не скажу. А я остался последним человеком в этом мире, который знает, где находится эта комната…

— Вы забыли о сыне вашего приятеля! — перебил его Денис.

— Нет, не забыл. Но и он вам ничем помочь не сможет. Он от рождения был болен каким-то психическим расстройством, а вступив в наследство и увидев эту красоту, — старик обвел стены рукой, — так перенервничал, что на следующий же день попал в психиатрическую лечебницу с диагнозом «маниакальное расстройство психики». А оттуда он не выйдет уже никогда.

— Значит, Янтарная комната погибнет? Неужели вы это допустите? Вас же проклянут потомки!

— Нет, мой друг! Мое имя войдет в историю. А на моей могиле всегда будут цветы, хотя моих родственников давно нет в живых, потому что немецкому народу достанется эта репродукция. Специалисты, конечно, определят, что это хорошо выполненная копия, но она в мельчайших деталях повторяет оригинал. А в вашей стране, — обратился он к парню, — по-моему, с 1979 года ведутся работы по восстановлению Янтарной комнаты, но чем дальше, тем больше возникает препятствий. Да мы и не допустим, чтобы вы смогли её восстановить в первозданном виде. Это произведение как было шедевром немецкого искусства, так им и останется.

По всему виду старика, по этой напыщенной речи юноша понял, что он не врет.

Старик включил привод инвалидной коляски, нажал на рычажок и медленно подъехал к молодому человеку. Остановившись в полуметре от него, он внимательно посмотрел ему в глаза.

— А ведь вы приготовились героически принять смерть!

Денис уже просчитывал варианты бегства, но шансы были близки к нулю. Старик же, видимо, неплохо разбирался в психологии человека, попавшего в экстремальную ситуацию. Он поднял руку и указал на скрывавшихся в тени охранников.

— Мне нравится ваше стремление защищать интересы своего Отечества, которому, впрочем, вы мало чем обязаны. Если бы наши люди там, у вас не продолжали плодотворно работать на нас и наши идеи, этой встречи не было. Поэтому я хочу обратиться к вам и вашим товарищам с деловым предложением. Нет, — воскликнул он, увидев на лице парня гримасу отвращения, — я не вербую вас для работы против вашего государства, в некотором смысле вы будете работать на его же благо.

— Что вы от меня хотите?

— Я хочу, чтобы вы пробрались в Дигнидад.

— Куда, куда?.. — изумился Денис. — В колонию немцев в Чили?

— Да, именно туда. Кстати, в тамошних архивах хранится подлинник нашего договора с моим приятелем. Ну что, вы согласны?

— Извините, а все-таки с кем я разговариваю? — снова спросил Пересветов, пытаясь выиграть хоть немного времени для обдумывания предложения старика.

(Продолжение следует).