Минуло два года после того, как была поставлена точка в послесловии ко второму изданию книги. С автором не произошло ничего знаменательного в его повседневной жизни и работе. Моя коллега врач-отоларинголог, ординатор отоларингологического отделения госпиталя, Наталья Михайловна Дрозина, после того как прочла мою книжку написала мне добрые милые стихи. Как она рассказывала – «Приберегла чтение в дальнюю дорогу». Эту оговорку-пояснение мне необходимо сделать, что бы содержание стихов не показалось странным и отвлеченным. Кроме того во второй половине стихотворения она перешла на профессиональную тематику. Читатель поймёт о чём идет речь. Я же переполнен благодарностью.

И вот ещё что. Всего не расскажешь, о сегодняшнем бытии. А времена прямо скажем словами И.Бунина – ОКОЯННЫЕ. Продолжая понемногу делать краткие записки, готовя материал к книжке с начальным названием «Заметки из практики врача и не только» я набросал несколько новелл, дух которых, мне кажется, передает знакомое многим людям чувство несправедливой, неверной жизни. Вот так и я живу, так что к послесловию и добавить нечего. Привожу здесь эти две новеллы.

Сны и явь. (Быль)

И был мне сон. Я за рулем нашего старого доброго трофейного мотоцикла «Цундап». В коляске сидит отец. Его нет на белом свете уже 15 лет, но сейчас он удивительно реален. Прежде, после ухода, он не приходил в мои сны. Гудит мощный двигатель мотоцикла. Мчится навстречу неведомый пейзаж. Вижу одновременно и серое полотно шоссе, и как крутится переднее колесо, но будто смотрю со стороны. Вдруг, как бывает только во сне, вплывает ощущение какой-то опасной преграды. Где-то давно я прочел, что сценарий сна опережает картинку. Запомнилось это потому, что совпадало с личным опытом и в дальнейшем находило подтверждение. Быстро переключив скорость, и максимально выжав газ, я взлетаю вверх и даже как бы облака и небесная синь. Чувствую, как доволен мной отец и слышу его голос: «Жорка, молодец!» – так он и по жизни хвалил меня и увесисто хлопал по плечу. Далее расплывающаяся и исчезающая реальность, белёсый туман и чрезвычайно мягкое касание земли. Всё.

Я рассказал сон моему взрослому сыну, к тому времени накопившему знания особого толка и построившего собственное поле познания и личный понятийный аппарат. Он оценил это как предупреждение о возможной опасности и отцовскую защиту от беды.

В семейных преданиях хранились воспоминания о вещих снах. Видения этих снов исполнялись почти буквально через столь короткое время, что память о них не успевала размыться и исчезнуть. Для толкования таких снов не требовались сонники, да их и не было в Советское время.

Мне иногда снились яркие, запоминающиеся надолго, сны. Но прилепить горбатую фантасмагорию к ровной стенке бытия ну, ни как не удавалось. Удивительные толкователи снов, библейские обаятели, Халдеи, гадатели, покрытые пылью тысячелетий, и они далеко не всегда угождали вразумительным ответом царям. Кто бы мог истолковать сны подобные снам фараона о семи коровах и семи колосьях (Быт. 41:1-36), кроме мудрого Иосифа? Перевелись мудрецы и пророки в наши времена или боязливо молчат?

Остался бы описанный мной сон в памяти, если б вскоре не произошло, близкое по смыслу реальное событие? Кроме того, обратил ли бы я внимание на любопытное сочетание цифр даты происшествия? Как-то незаметно, случайно, в дни работы над этим рассказом появилось в голове: «Ба! Да, это же вот что!». Тогда шел 1999 год, 16 октября мне исполнилось 66 лет, катастрофа произошла утром 17 октября, с того дня прошло 13 лет. Количество шестёрок и девяток привлекает внимание и настораживает. Господа нумерологии, Вам карты в руки! Не могу себя причислить к знатокам или приспешникам этого вида искусства. Тем не менее, Пифогарийская школа – моё очарование. Любовь к таинству числа и связь его с музыкальной гармонией. Нравственный принцип: "Быть всегда в словах и поступках стремись справедливым". "Пусть – что важнее всего – твоим главным судьей станет совесть" – любо мне это.

Ранним утром, означенной даты, ехал я, не торопясь, на лёгком мотоцикле на свой скромный сад-огород. Великая криминальная революция перевела меня в статус «бывших». Точно так же 70 лет назад моих дедов сделал нищими и «бывшими» октябрьский переворот. Немым укором мне, совку и неудачнику, по сторонам дороги с немыслимой скоростью, появлялись коттеджи невиданной красоты. Мимо проносились иномарки, названий которых я не запоминал и не знаю до сих пор, т. к. никак не мог рассчитывать на обладание этими сказочными созданиями. Вокруг было: «Жизнь удалась!».

Метрах в пятнадцати появился Т-образный перекресток. Я продолжал движение со скоростью 45–50 км/час. Сзади, я видел в зеркале обзора, меня настигала черная блестящая лаком и серебром огромная со страшными черными окнами машина-убийца. Из неё исходил тупой, но сильный звук большого барабана. Без сигнала, без обозначения поворота черное чудовище резко обошло меня и «осуществило маневр правого поворота», нарушая элементарное правило дороги, а так же добра и совести. Заднее колесо убийцы легко коснулось переднего колеса утлого транспортного средства, придатком которого был седой шестидесятишестилетний, теперь не нужный, человек. Он «подрезал» меня, сделал подсечку, запрещенную даже на борцовском ковре. Черные окна с тупым звуком барабана: «Бук, бук, бук!», – величаво и достойно проплыли мимо меня, падающего в никуда, в вечность. Равнодушное содержимое черного танка, довольное собой, своим успехом и сверхдостатком укатило к …, «дыша духами и помадами» (А.Блок).

Руль резко повернуло вправо и выдернуло у меня из рук. Кто может себе представить, что происходит, когда соприкасаются два не согласованно вращающихся колеса? Механики говорят о двигателе: «Пошел в раздрай». Это хуже взрыва. Металлические части разлетаются далеко и с неимоверной силой.

Я вылетел из седла. Мотоцикл юзом протащило ещё метров на семь. Хлестко, с оттяжкой, верхнюю половину тела влепило в асфальт. Рефлекторно вытянутая левая рука не защитила бедного сердца. Такой удар на ринге убивает бойца. На несколько мгновений сердце остановилось, как бы раздумывая – следует ли продолжать, и так уж долгий и многотрудный бег, потом робко стукнуло, словно спросило: «Тут кто есть?» и, услышав из центра головы: «Ну, вот и конец», бешено застучало, заколотило ножками: «Нет, нет! Жить! Жить!»

Вернув себе глубокий вдох, и только теперь почувствовав боль, я привстал на колени. Слегка кружилась голова и поташнивало. Мир был необыкновенно ясен и прозрачен. Мотоцикл продолжал работать. Мимо проносились одиночные машины: лендловеры, вездеходы, внедорожники – личные консервные банки наступательного значения. На ветровых стёклах они имели красивые надписи. Вместо «Gott mit uns» – как у гостей непрошенных, тевтонов, у этих значилось: «Via est vita». Содержатели железных коробок на колёсах вряд ли вникали в смысл лозунга, дескать, это просто так, так все делают, что подтверждала болтающаяся здесь же на веревочке бессмысленная обезьянка. За своими темными окнами они стыдливо не видели меня. Их извиняло то, что они страшно торопились, а вдруг повезёт и на дороге ещё окажется не оформленный (как в докладных писали каратели) не нужный человечек, да еще, если повезет, расово неполноценный.

Пересекая дорогу по диагонали, издалека, спешил мне на помощь молоденький идиот. Он волочил ногу, и одна рука была не естественно подтянута к груди. Пуская слюну, он что-то силился мне сказать. Несчастный Даун – благородное доброе существо! Ты один в этом злом мире оставался человеком. Я поднялся на ноги, подтащил к тротуару мотоцикл, показал парню колечко или ноль из пальцев, что обозначало – в порядке, и сделал ему отмашку на обратное движение. Пощупал ключицу, получил характерное ощущение перекатывания гравия в мешке, потом ребра – да переломы есть. Пересиливая боль, завел мотоцикл и пустился в обратный путь, управляя только одной правой рукой. На ближайшей площади постовой мент остановил меня артистичным и беспечным помахиванием волшебной палочки. Наверняка проезжие доброхоты, руководствуясь высоким гражданским долгом, успели сообщить ему о ДТП, скромно умолчав о причинах, по которым они не задержались, чтоб оказать первую помощь пострадавшему. С ласковой улыбкой из-под фуражки таких размеров, как самый большой нимб, младший лейтенант приблизился ко мне так близко, чтоб ощутить свежесть моего дыхания. Вкрадчиво и как будто ему на самом деле важно знать, он спросил об обстановке на дорогах. Держась прямо в седле и мужественно не показывая как мне тяжело, я спокойно заверил стражника, что всё нормально. Разочарованно, ещё раз понюхав воздух, не отдав мне, как положено под козырек, он тоскливо поплёлся на своё место. Представление не состоялось. «Занавесь опустился навивая прохладу»

То как мне удалось справиться с бедой, пригнать мотоцикл на стоянку, потом дома мобилизовать перелом по всем правилам с помощью повязки-косынки и добраться самостоятельно до госпиталя осталось в памяти как маленькая победа. Я горд собою поныне.

Горькие воспоминания о несовершенной человеческой породе мгновенно оставили меня, как только я миновал турникет проходной госпиталя. В центре фойе как бы скучая без работы и ожидая только меня, стоял дежурный хирург. Это был великолепный Борис Леонидович Беляев. Пять минут и на рентгеновском снимке запечатлен многооскольчатый перелом ключицы и трещины двух ребер. Ещё пять минут и наложен панцирь из гипса. Звонок главному врачу: доклад о происшествии и добро на госпитализацию. Палата одиночка. Приятный холодок льняной ткани простыней. Инъекция. Благодатный глубокий сон. Отсюда ещё не ушел родной Советский Союз.

Не могу больше припомнить, чтобы ко мне приходили вещие сны-предвестники. То есть, запоминающиеся надолго сны бывали, но отыскать в них практический смысл – это уж: «Вам нет!». Опять же не помню, где и у кого я прочел о значении как будто ничего не значащих деталей, на которые следует обращать внимание, пытаясь уловить хоть какой-то смысл видения. Автор, возможно для яркости изложения, приводит не совсем приличный пример. «Если Вам снится совокупление с кузеной, то не рассчитывайте на то, что завтра это произойдет. Обратите внимание на вазочку с цветами на прикроватной тумбочке – вот здесь-то и может оказаться самый главный знак, которым вам силятся подать». Подиж ты, разберись, кабалистика какая-то.

И вот то, что не снилось и не могло присниться в самом неприятном сне. Это явь нашего времени. Травмпункт горбольницы. Мы, семья из трёх врачей с одной переломанной нагой на всех, через толпу полупьяных мужиков и прокуренных неопрятных баб, обратилась к дежурному доктору. Робко, осознавая свою вину и за перелом, и за то, что отнимаем время у такой значительной персоны, мы осмелились сказать: «Доктор, мы врачи». Не взглянув на нас медицинское светило изрекло: «Всем в очередь!» Из толпы маргиналов заверещали: «Тут все врачи». Продолжая упорствовать, я сказал: «У меня удостоверение участника войны». Со стороны затёрханых скамей, молодые синюшные лица, с явно свежими ранениями, заголосили: «Мы тут все воевали!» Сложившаяся обстановка свидетельствовали, что мы вообще-то появились здесь не обосновано, что претензии наши не реальны и мелочны. Нам в назидание оставалось только крылатое выражение: Medice, cura te ipsum! Пристыженные и покорные мы скрылись в тёмном углу приёмной. Спустя час последовало указание: внести добровольное, но обязательное денежное пожертвование и заплатить стоимость рентгенплёнки. Гипса нет! Поэтому получите направление на завтра к травматологу. Общий привет!

Более полусотни лет я проработал врачом. Считал и считаю своим первейшим долгом уделить внимание коллеге, в каких бы то ни было условиях, и как бы ни был занят. Врач не должен стоять в очереди под дверью на амбулаторный приём. Это традиция от наших замечательных земских, уездных, советских и пр. докторов. Для сведения больных, прежде на дверях кабинета висело уведомление, что медики принимаются вне очереди. Почему теперь утрачен этот обычай. Демократия? Но ведь обычай куда как благородней и справедливей! При нашей нищенской зарплате, отсутствии социальной защиты, лишенные уважения, неужели же мы не вправе рассчитывать хоть на такую малость.

И опять был мне сон, только уж теперь наяву. Совсем недавно мне потребовалась консультация узкого специалиста (какое ненавистное мне определение). Мой шеф, профессор Шапаренко Б.А., царство ему небесное, любил по этому поводу повторять: «Скоро мы дойдём до того, что будут отдельно узкие специалисты по правому и левому уху»

Заручившись предварительно парой звонков от известных в городе врачей к указанному медицинскому служащему, я простоял в ожидании более часа. Выразив неудовольствие по поводу предварительной просьбы коллег, врач заявил, что для проведения осмотра ему необходимы резиновые перчатки. Он застал меня врасплох, так как я не имею обычая и повседневной необходимости носить с собой означенные предметы. «Да, где же я их сейчас …?» На дворе стоял поздний вечер. «Да, уж где угодно-с». Я вышел в ночь, в холод и ветер. Уверен, что у него или у хитромудрой медсестры кабинета перчатки были, но не для мне подобных. И уж наверняка оба знали, что рядом в манипуляционном кабинете медсестра подторговывает этими резиновыми изделиями. «Не страшат тебя громы небесные, а земные ты держишь в руках» (Н.А.Некрасов). Бог ему, инородцу, судья. Я проснулся и пошел домой.

Поехали!

Темно-синее от мороза утро. Собачий холод. Выпавший было накануне снег, растаял, а его остатки мутными льдинками приклеились к стенам домов и краям заборов. От оголенной твёрдой земли было ещё холоднее. Я с трудом втиснулся в тёплое нутро желтого «Богдана». С беспощадным стуком гильотины створки дверей отсекли мою руку от внутреннего мира салона, и мороз объял её. Только на следующей остановке, когда железные тиски чуть-чуть разжались, мне удалось корявой рукой извлечь из кармана льготное удостоверение жителя осаждённого города. Тень неприятия и братской ненависти пала на лицо водителя при виде ненавистной маленькой книжечки, но тут, же печаль по утрате гривны резко сменилась радостным криком: «Надо показывать при входе!» Потом ещё радостней и с оттенком злорадства: «Льготные кончились!». Это означало, что два, положенных по статусу места, уже заняли счастливые претенденты. Осознав всю глубину моих необоснованных притязаний, я робко заверил властелина баранки, что оплачу проезд и протянул ему сотенную купюру. Честное слово, у меня не было других денег, ну ни копейки. Какое легкомыслие, какая непредусмотрительность! Как можно вообще позволить себе садится в транспорт, не имея мелких денег? Да ещё утром, когда только первый рейс и касса почти пуста. Зачем расстраивать водителя, ведь надо соображать, что ты у него не один, а впереди целый трудный день? Как теперь он будет соблюдать безопасность на дорогах? Молчаливая, но переполненная упрёками, людская среда автобуса, та у которой всегда и у всех есть мелочь, и водитель, навечно утвердившийся в своём справедливом беспределе, стали психоэнергетически теснить, морально опустившегося несчастного интеллигента, к выходу. К чести «шефа» следует сказать, что решение о моем удалении ещё не созрело в нём в полной мере, и он милостиво предложил мне разменять сотню у пассажиров. Но начинающая раздражаться задержкой движения автобуса, утрамбованная и стиснутая масса серых утренних лиц не пришла мне на помощь. А ведь пелось раньше: «Твои пассажиры, матросы твои приходят на помощь»(Б.Окуджава). Я выпал из автобуса как парашютист из люка самолёта. «Первый, пошел!». Короткий полет, и замороженная земля больно стукнула по пяткам.

На голой, обдутой ледяным ветром, остановке одиноко торчала синяя коробка папиросного ларька. За желтым окном сидела, закутанная в салоп и платок, толстая баба. Стиснутая со всех сторон, железными стенами, как водитель танка «Т-34», она сурово глядела через амбразуру далеко во мглу ночи. Под передней стенкой ларька снежный намёт образовал крутой ледяной склон. С опаской я ступил на его коварную поверхность. Вот, и … «Аннушка уже пролила масло» (М.Булгаков) – дальнейшая связь событий была предопределена. Что бы поймать взор женщины-танкиста, я рискованно низко наклонился к щели обзора и коммуникации. Центр тяжести тела сместился в положение – «близко к критическому». На мою просьбу разменять денежку, танкист, перекрывая рёв мотора, заорала: «Ты что, крыша поехала?!». Далее последовало, что за ночь ни одного покупателя, что холод собачий, что жизнь, вообще-то, дрянь! Тугой комок злости тупо ткнул мне в грудь и нарушил ненадежное положение туловища – «близко к критическому». Скользкая поверхность легко и резко ушла из-под ног, пальцы рук соскребли иней с брони танка-ларька. В свободном падении, голова, «мордой лица» вошла в соприкосновение с мутной и грязной поверхностью льда. По его крутому склону ушибленное лицо ещё протащило вниз к оголённой земле. Горячая, на морозе, кровь потекла из ссадин и из носа. Я поднялся и приблизил лицо к окну ларька. На очумевшую торговку, которая только что была танкистом, глянуло зверское окровавленное лицо с потеками крови, застывшей вокруг распухших губ и в промежутках между оскаленных зубов. «Вурдалак! Вампир!» Под бабой раскололся стул, и она грузно стекла на дно преисподней.

Подъехал микроавтобус по кличке «Топик». Увидев меня в свете фар, водитель неистово замотал головой и замахал руками: «Пьяных не берем!», и вип-транспорт укатил, подмигнув кранным глазом.

Громыхая листами железа, подполз муниципальный желтый автобус-гармошка, – память от бывшей страны. Пенсионеры ехали на работу, на огороды, к раннему дешевому привозу. Здесь были все свои. Несмотря на тесноту, вокруг меня образовался боязливый круг отчуждения. Послышалось осуждающее: «надо меньше пить», «пожилой человек, с виду интеллигентный и вот так …». Было не выносимо, интеллигент с досадой плюнул и вышел на ближайшей. Таксист ухмыльнулся и заломил цену – пришлось ехать, опаздывать на работу не рекомендовалось.

Да, простит меня Господь, за то, что пишу в обидной форме для тружеников сферы обслуживания. Я отлично понимаю, сколь трудна и безотрадна жизнь многих простых людей. Сам-то тоже не без греха. Тяжкие времена, что пришли и утвердились – это уже не «окаянные дни» 1918 года, как писал И.Бунин, это хуже и возможно надолго, если не навсегда.

В любые времена, существует нехорошая подлая закономерность: как только человек обретает, хоть самое малое, положение, при котором от него возможна зависимость людей, в нём начинают возрастать примитивные формы гордыни, чванства, особистости. Во времена Хама, подобные нынешним, когда «процесс пошел» и становится «ширше» – как говаривал наш президент-комбайнер, хиреет нравственный императив, времена «не навязчивого советского сервиса» вспоминаются как благодать.

Вот пример хамской, но самооправданной логики современного предпринимателя. Утром мимо моей остановки до конечной проезжает топик, водитель которого запомнил меня, как и я его. Он останавливается так, чтоб вероятность моего попадания в автобус была минимальной. Как то мне удалось, яростным рывком, опередить претендентов на свободное место. Вот я у него и спрашиваю: «Пошто, барин, не берешь старичка?» «Дак, этаво-таво» – ответил ямщик: «Вы есть невыгодный пассажир. Место, которое Вы имеете долго занять до конец, при удачном раскладе может обернуться 3–4 раза, соответственно увеличится барыш.

В погоне за сверхприбылью, на микроуровне городских и пригородных автоперевозок, водители набивают автобусы до состояния «консервная банка со шпротами». Оправдание: «Всем надо ехать». Какая забота о ближнем! На пригородных рейсах, в весенне-летний период творится унизительный бесчеловечный беспредел. До слёз жалко смотреть на стариков, едущих на свои убогие огородики, стиснутых здоровенными полуголыми парнями и их голопузыми девками, с овечьими колокольчиком на пупке, приехавшими отдыхать. А звоночек, чтоб Он её не потерял! Нет будущего у страны, где так относятся к старикам.

Кроме влияний Времени, профессиональные шофера завсегда были подвержены корпоративным влияниям. Хапнуть, урвать, левый рейс, слить бензин и многое прочее. Мой отец долгие годы работал начальником авторемонтных мастерских ЧФ. Он любил говорить: «Шофера – это такая каста, что совратят и Иисуса Христа». Ну. А теперь-то, ребятки, ваша взяла. Руби капусту!

Да, вот ещё, – о манере и способах вождения машин нынешними ассами дорог.

Современный «Топиконавт» начинает движение беспощадным рывком. Пассажир ещё не занял место и его несет вдоль прохода салона к задней стенке. «Поехали!». Но этого мало: следует быстрое, с усиленной перегазовкой, переключение скоростей. При этом пассажира по инерции бросает вперед-назад между кресел.

А ещё водитель-музыкант врубает на полную мощь динамики. Ох! «Сыпь гармоника, сыпь мая частая!» Диффузоры над головой, как при средневековой пытке под колоколом, долбят децибелами темя обреченных и безответных пассажиров. Репертуар изыскано отвратительный. Водителю весело и хорошо. Он глохнет как тетерев на току. Робкие просьбы об остановке не достигают ушей меломана садиста. Тупо он пролетает мимо, обратной дороги нет. Он хозяин Ваших барабанных перепонок, Ваших музыкальных предпочтений, Ваших желаний тишины.

Водитель, шеф, командир, начальник, а что бы ты делал, еслиб вдруг не стало пассажиров? Вот, вдруг, пошли по дорогам Севастополя прекрасные новые удобные троллейбусы – как прежде в былые светлые времена. И всего за рупь, и бесплатно для пенсионеров, и старикам уступают место, и кондуктор (ну, это уж совсем бред), как в Лондонских двухэтажных автобусах, не пустит пассажира при отсутствии мест. «Дас ис фантастиш!»

Ну-с, а пока, чтоб закрылась дверь переполненного автобуса: «Господа пассажиры, выдохнули все вдруг!». Удивительно, ещё есть немного пространства. Натужно поползла дверь и хлопнула в конце. «Чижа захлопнула злодейка западня!»(И.А.Крылов).

Счастливого пути, дорогие! Поехали!