В том, что я написал, нет ничего вымышленного. Все это было, все это я видел, а то, что не видел, слышал из первых уст. А что же было дальше, спросит любопытный читатель? Что этот мальчик, который что-то там видел? Мы все в детстве что-то видели и иногда такое… Даже очень неприличное, что теперь прилично? Что с ним стало, «а был ли мальчик»?

Мальчик рос, рос и состарился. И это можно считать его главным достижением в жизни. Причем, к происходившему с ним он не прилагал почти никаких усилий. Все шло самотёком, по воле проведения, па судьбе. А то, что доставалось ему с трудом, что было предметом желаний, стоило больших усилий, когда сбывалось, оказывалось не нужным.

Например, с детства я мечтал о велосипеде. Трехколесный велосипед не в счет. Изделие, выполненное кустарным Совпромом, проскакало подо мной не более 20 метров и пало «на передние». Что интересно, такого не бывает, у велосипеда одновременно расклеились на стыках резиновые трубки, изображавшие шины на колесах, а хилые жестяные планки, вместо спиц у переднего ведущего колеса, вылезли из пазов, и обод мгновенно стал овальным. Росинант скончался. Обретение желаемого и мгновенную его утрату я перенес стойко, как положено легендарному красному кавалеристу. Велосипед, действительно, был обмазан красной краской. Если послюнявить палец и потереть по окрашенной части лежащих останков, палец становился красным, и им можно было писать слова на побеленном заборе. Что и проделал подъехавший удачливый велосипедист. Кратким словом он обозначил произошедшее событие.

Вскоре после войны папа нашел где-то старую велосипедную раму, с рулем, седлом и одной педалью. Мама сказала: «Будешь хорошо учиться – папа сделает тебе велосипед». Я продолжал учиться плохо. Не потому, что не верил в осуществление папиного замысла. Просто я уже не мог изменить состояние, в котором плотно обосновался. Но папа все же создал из ничего велосипед для своего недоросля. На латаных камерах и старинных покрышках я, испытывая восторг, выехал на улицу. И опять процесс катания был крайне краток. Резина исторгла из себя остатки воздуха, и Боливар осел на жесткие ободья. Понуро я приплелся домой. В те времена магазины не торговали велосипедными камерами. Мальчики жили без камер и даже без велосипедов. Ну так что же! Мы ли не изобретатели? Вместо камер под покрышки вставляются дюймовые водопроводные шланги, тяжелые и заскорузлые. Велосипед трудно разогнать и так же трудно остановить его разудалый разбег. Законы инерции познаются не в школе, а на практике. Велосипед предпочитает ездить только по наклонной вниз. Обратный путь ему не ведом и для него неприемлем. Он живет отдельной жизнью от меня. Я его обслуживающий персонал. Еще долго не будет открыт синдром хронической усталости, а я уже в теме. Мы расстаемся. Велосипед ушел отдыхать.

Спустя много лет я оказываюсь в состоянии купить много велосипедов, но мне теперь не нужен ни один. Мы с взрослым сыном обсудили подобные явления, когда желаемое приходит спустя определенный временной промежуток, но в нем уж нет необходимости. Для себя мы определили это как «синдром велосипеда». Желающим пользоваться предлагаем бесплатно, просто дарим. Однако предупреждаем, чем сильней было желание и чем дольше и тернистей был путь к его исполнению, тем настырнее, наконец проявившись, оно будет стараться укрепиться в вашей жизни, только вам это будет уже безразлично и не нужно.

Но мы отвлеклись. Что же было с мальчиком в антракте, между детством и старостью? Кое-как отслужив обязанность ходить в школу, я захотел стать морским офицером, потому что красивая форма, и девочки будут смотреть. Будучи здоровым и всесторонне спортивно развитым, я оказался «не годным к военной службе в мирное время», но в военное время будьте любезны присутствовать. Болезнь была связана с проблемной кожей и оказала на всю последующую жизнь роковое влияние. Медицина бессильна и по ныне.

Прожив 17 лет, я не заимел крылатой мечты стать определенно кем-то, да и с бескрылой мечтой не было никаких четких ориентиров. Деньги на учебу в Москве или Питере отсутствовали полностью и навсегда. Я был беспечен и инфантилен. Прочел, что в Славянское Летное (именно так было написано) училище объявлен прием без экзаменов, с выдачей формы и материальным обеспечением. Что ж, очень неплохо. Летчик, форма, девочки смотрят, бесплатное питание и главное – без экзаменов. К счастью, подруга семьи, летчица, летавшая бомбить Берлин, объяснила, что это ПТУ, где учат заносить хвосты кукурузникам и перебирать грязные масляные внутренности моторов. В общем, «от винта!»

Время подачи документов для поступления в вуз приближалось к критическому. Сереньким тусклым вечерком мама и папа, сидя рядышком, робко спросили: «Сынок, может быть в Симферополь, в мединститут? Врач – это хорошо. Опять же, недалеко, и мы смогли бы помогать». Мне представился человек с усталым лицом, в белоснежном халате, со следами крови, беспрестанно продолжающий спасать больных, в очень приличной обстановке чистоты и тепла. Хирург! Да, конечно же, хирург, и только! Мы поехали в Симферополь. В приемной комиссии не было не души. Седовласая интеллигентная женщина сообщила, что прием документов ведется на педиатрический и лечебный факультеты. Мы с мамой переглянулись, педиатрический – понятно – детский врач, что может быть страшней. Лечебный, это тот, который лечит, трубка на шее, постукивания пальцем по голому телу, никакой романтики. Где же учат на хирургов? Тихие и печальные мы покинули здание института.

Путь трамвая к вокзалу на вечерний поезд, домой в Севастополь, проходил мимо института. Я ехал тупо, безразлично, ничего не имея в себе. Перед остановкой «Мединститут» мама предложила пойти уточнить, что означает «Лечебный факультет». Так как я был пуст и в себе ничего не имел, то таким же пустым жестом, пожатием плеч выразил приличествующее положению несогласное согласие.

Та же седая женщина встретила нас понимающей улыбкой. Она-то и открыла нам тайну, что лечебный факультет выпускает врачей всех специальностей. Да, да, и хирургов тоже. Правда, конкурс на этот факультет уже приближается к 7 человекам на место. Но нас уже ничего не могло остановить. Мама не знала моих возможностей. Я же отлично ведал, что не знаю ничего. Мне было просто всё равно. Потом у меня накопились наблюдения, что если мне безразлично, случится желаемое или нет, то оно непременно исполнится. Из этого можно было бы вывести второй закон, подобный «синдрому велосипеда». Его можно было бы назвать, «желая не желать». Вместе они составили бы дуальную пару.

Все экзамены я сдал на отлично, кроме сочинения на вольную тему, за которое получил четверку, хотя с большой опаской переписал его с узкой журнальной колонки, заранее вырезанной и сложенной гармошечкой. Зато устный экзамен по русской литературе был моим триумфом, я привел в восторг экзаменаторов знанием наизусть стихотворений не только школьной программы, но и многих других. Я поступил в институт без протекции, блата или взятки, одним из первых в списке. Все же севастопольская элитная школа № 3, как я ни упирался, вставила мне чип необходимой информации. Слава и вечная память директору школы Вере Романовне Девочко.

Родственники абитуриентов следующего года приходили к маме консультироваться, кому и сколько вы заплатили «за вашего недоросля».

Институт окончен. В руках у меня диплом, где написано, что я врач-лечебник. «Люди, я любил вас, будьте бдительны!». По законам советского времени меня и немножко беременную жену, врача-педиатра, направляют в самую дырчатую дыру на Донетчене. Прощай, Севастополь! Глупые и доверчивые, мы беспечно поехали отрабатывать наш кабальный трехлетний долг государству и застряли там на тридцать лет. Я работал, после окончания клинической ординатуры зав. лор-отделением, жена стала главным врачом детской горбольницы.

В 1985 году, после болезнью и смертью отца, мама осталась одна. Мне пришлось покинуть насиженное место и переехать в Севастополь, тем более, что длительное время оставалось вакантным место заведующего детским лор-отделением, существовавшим виртуально. Меня не отпускал горком Партии, главный врач, сожалела кафедра лор-болезней Донецкого мединститута. Заведующий кафедрой, мой друг, сказал: «Жорж, тебе нечего бояться, ты профессионал», сам же слинял в Америку. Не сказал он мне, что надо бояться людей, в смысле коллег. Да тут еще перестройка, а за ней революция. Оказался я без друзей, без поддержки, без былого авторитета. Медицинское скопление нашей узкой специальности на расстоянии наблюдало: «Когда же он сломается?». Не дождались. Я ушел сам. Мистическое значение библейской фразы: «Нет пророка в своем Отечестве!» мною освоено на более глубоком уровне. И тем не менее, я успел создать новое детское лор-отделение. Перестройка отведенного коридора была осуществлена по разработанному мною плану. Как мог, я объединил очень пестрый состав медперсонала в коллектив. С большим трудом мне удалось наладить дежурную службу. И главное, мы стали осуществлять полноценную хирургическую помощь детям. Одним из первых на Украине я начал микрохирургию носа и околоносовых пазух и продолжил её в родном городе. В 1991 году защитил кандидатскую диссертацию по этой тематике. С 1995 года работаю в российском госпитале.