Так вышло, что за свои двадцать пять лет я никогда раньше не лежала в больнице. Редкие походы в поликлинику и вызовы врача на дом - вот и весь опыт общения с медиками. И теперь я - словно путешественница, попавшая в другой мир, другую страну, в которой хоть, благо, говорят на понятном мне языке, постигала науку неподвижного созерцания каждодневной обыденности. Сначала довольно сложно было привыкнуть жить по режиму, большей частью ничего не делая, лишившись общения, увлечений, да и вообще, в принципе, всех привычных занятий. Первые дни в палате я прожила в состоянии амебы, медленно приходящей в себя после пережитого. Резкие перемены всегда сопровождаются растерянностью. Вот и я просто лежала, как спеленутая кукла, пыталась собраться воедино, свыкнуться с мыслью, что жизнь изменилась безвозвратно и прежней Анны не существует, а с новой я не знакома.

   От нечего делать в перерывах между сном и приступами хандры и боли я пыталась адекватно оценить свое состояние и привыкнуть к нему. Прежней Анне претило длительное бездействие - нынешнюю оно вполне устраивало. Я вообще, к собственному удивлению, покорно принимала все, что происходило. Принесли на завтрак безвкусный кисель - прежняя Анна отказалась бы пить, еще и устроила б скандал. Нынешняя Анна покорно выпила и сказала спасибо медсестре.

   Да, кстати, еще одно несовпадение: прежняя Анна умудрялась конфликтовать и наживать себе врагов везде, где появлялась. Что изменилось сейчас? Окружающие были милы и приветливы, хоть и выполняли не самые приятные процедуры. Но главное даже не это... Они искренне заботились, сочувствовали мне. И я стала воспринимать иначе тех, с кем приходилось общаться. Глядя на лица людей, я их чувствовала: мысли и настроение, характер, эмоции - все, о чем раньше приходилось догадываться лишь со слов.

   У меня даже появился поклонник. И я, привыкшая к мужскому вниманию и легко отталкивающая назойливых ловеласов, испытывала что-то сродни благодарности за то, что и тут, в таком неприглядном виде, умудрялась чувствовать себя женщиной. Молодой врач, войдя однажды в палату, бросил на меня быстрый взгляд и покраснел. Смущенно уткнулся в историю болезни, сделал вид, что погружен в чтение. Мне польстило его поведение: значит, я еще привлекательна.

   - Меня зовут Александр Евгеньевич. Буду наблюдать вас. Есть ли какие-то жалобы, пожелания?

   Я усмехнулась. Какие у меня, распятой в гипсовом корсете, могут быть жалобы? Вспомнилась шутка из кинофильма.

   - Есть жалобы.

   - Слушаю, - он нахмурился и с самым серьезным лицом приготовился записывать.

   - Нет счастья в жизни, - вздохнула я.

   Он кашлянул и залился краской.

   - Шутите? Это хорошо. Быстрее поправитесь.

   - А вы хотите, чтоб быстрее поправилась? - поинтересовалась я елейным голоском.

   - Конечно, - он был все так же серьезен. - В этом и состоит наша задача - ставить на ноги пациентов.

   - Тогда отдаюсь в ваши надежные руки, - торжественно произнесла я.

   Он снова кашлянул, но собрался и приступил к осмотру.

   Да, это был еще тот крепкий орешек! В отсутствие других развлечений попытки его разговорить стали для меня хорошим занятием. Так мы и соревновались в пытливости: то он расспрашивал меня, то я его. Он мне - про температуру, аппетит и сон, я его - женат ли, чем увлекается, какие смотрит фильмы. Какую музыку слушает. Так, незаметно, стали общаться легко и непринужденно. Временами он спохватывался и надевал на лицо маску ледяного безразличия, но я-то знала: в его душе прочно поселилось мое отражение.

   Однажды он пришел грустный, немного потерянный. Рассеянно спросил, как спала, но, кажется, даже не услышал ответа.

   - Я тут подумал, не устроить ли нам консультацию с профессором Аникиным?

   - У меня что-то серьезное?

   - Нет-нет, не беспокойтесь. Заживление идет хорошо, анализы а порядке, давление стабилизировалось. Так что, скорее всего, завтра-послезавтра будем вас переводить в отделение.

   - Как? Уже?

   Он окончательно скис, и я поняла: вот что его тревожило.

   - Увы, я не могу держать вас здесь вечно. Пациенты должны выздоравливать и покидать больницы. - В его голосе звучала тоска. - Но я подумал, после консультации с профессором, возможно, придется еще немного подзадержаться у нас, чтобы я был уверен в положительной динамике.

   Я улыбнулась.

   - Как скажете, Александр Евгеньевич, вы доктор, вам и решать. А мне все равно торопиться некуда, да и к вам я уже привыкла.

   Бедный доктор! Он покраснел, в глазах отразилась глубочайшая мука, губы шевельнулись - кажется, он едва сдержался, чтобы не признаться в своей симпатии ко мне.

   - Надеюсь, отвыкать и не придется, - взяв себя в руки, сухо проговорил он, - я своих пациентов не бросаю до полного выздоровления, и наблюдаю после выписки. Так что прощаться нам с вами рановато. Ну а теперь отдыхайте, - засуетился он, видя, что я устало прикрыла веки. - Все-таки я поговорю с профессором... Да, и МРТ бы не помешала... Всего доброго, Анна Александровна.

   - До встречи, Александр Евгеньевич, - слабым голосом попрощалась я, и он поспешил вон из палаты.

   Едва за ним закрылась дверь, я вздохнула и принялась себя ругать. Ну, зачем мне поклонник? Ладно, он не понимает, что после того, как мужчина видел женщину в таком беспомощном положении, ни о каких отношениях не может быть и речи, но я-то это понимаю! Да и не тот он, с кем я вижу себя в будущем. Не сможет он дать того, о чем я теперь часто мечтала.

   Закрыв глаза, я увидела залитую солнцем обычную квартиру - обстановка скромная, но не безвкусная. Оранжевые занавески на кухне задернуты, несмотря на то, что день, и от этого вся комната погружена в теплый апельсиновый свет. Я смотрела на себя в легком летящем сарафане: в хорошем настроении пританцовываю под веселенький мотивчик по радио. Руки в муке - что-то пекла.

   "Я?! Та, что и яичницы толком сделать не умеет?!" - ехидная реплика моего скепсиса.

   Да-да, я, вдруг полюбившая готовить, и больше того - хорошо готовить. В моих руках оживают куски теста, принимая вид пирожков, я закладываю их в сковороду с шипящим маслом, умудряясь не обжечься. И вот, вскоре они становятся золотистыми, а по дому разливается божественный аромат.

   - Хозяюшка моя, - Чьи-то руки обхватывают меня за талию, а шеи касаются прохладные губы, теплое дыхание щекочет кожу, и по рукам - мурашки от удовольствия.

   Сейчас я обернусь и увижу лицо самого любимого на свете мужчины...

   - Анюта, спишь?

   О боже... Я едва не застонала от разочарования. Похоже, я действительно уснула. Какой чудесный сон! Но почему-то хочется плакать. Я скучаю, вот в чем дело. Скучаю по тому, кто обнимал меня во сне. Но как это возможно? Со мной никогда ничего такого не случалось, никогда и никому я не готовила пирожков, и никто не обнимал меня вот так!

   А настроение все-таки испортилось. Глаза повлажнели, мир снова стал серым, ноябрьским, и даже появление Тани не сильно его скрасило.

   - Что с тобой?

   - Плохо мне. - Я все-таки всхлипнула и расплакалась. - Ты бы знала, как плохо!

   - Что-то болит? - встревоженно спросила она.

   - Болит, да. Душа болит. Такое бывает? - Я посмотрела на нее сквозь слезы.

   Она улыбнулась.

   - Это хорошо, Анечка. Болит - значит, живая. Все устроится, хороший мой.

   - Может, мне пора пообщаться с психиатром? Может, я схожу с ума? Мне снятся сны, где я и не я, скучаю по тому, кого никогда не видела, и вообще, не узнаю себя. Что это?

   На лице Тани отразилось сомнение, и это насторожило. Такое чувство, что она знает что-то, чего мне не положено знать. И теперь мучительно подбирает слова, чтобы соврать так, чтобы я поверила.

   - Аня, нужно просто подождать. Мы с тобой говорили об этом. Очень многие люди после клинической смерти обнаруживали у себя новые способности, о которых не подозревали раньше. Если бы я могла это объяснить с точки зрения науки - получила бы Нобелевскую премию. Понимаю, тебе сейчас тяжело. Но слезами и депрессией ты делаешь себе только хуже. Нужно просто жить и ждать.

   Мне стало совестно. И правда, чего рассопливилась? Человек мне помочь хочет, да и, вообще, жизнь спасла, возится, как с маленькой, а у нее и свои проблемы имеются.

   - Прости меня, пожалуйста. Сама не знаю, что накатило.

   Она вздохнула с облегчением.

   - Ну и ладушки. Давай-ка лучше расскажи мне, что у тебя с Александром Евгеньевичем? Он сейчас со мной минут пятнадцать говорил о тебе, и я так поняла, что он совсем неравнодушен?

   Я смутилась.

   - Ну да. Я тут, лежа в бинтах, соблазняю больничных красавцев, вся такая неотразимая. Или, может, у него склонность к беспомощным полумертвым девицам?

   Таня рассмеялась, я вслед за ней, и мы хохотали, пока из глаз не потекли слезы.