#img_11.jpeg
1. Клавдя требует…
Смена кончилась в семь. Семен ехал в трамвае и гадал, дома ли уже Клавдя.
На перекрестке улиц под большим кленом на раскладном стуле сидела старуха, продавала цветы. Они кивали из большой корзины разноцветными головками. Семен пошарил в кармане и купил несколько фиолетовых астр.
Ему открыла соседка. Клавдя еще не возвращалась.
Семен нашел в кухонном столе литровую банку, налил воды и поставил цветы на стол. Захотелось сесть на диван, отдохнуть. Но там лежали накрахмаленные прямоугольники, треугольники, трапеции и ромбы. Если сесть, вся эта геометрия ломалась, и Клавдя приходила в ярость.
Клавдя любила уют. И хотя рукоделие считала пустой тратой времени, добрая половина ее жилплощади приходилась на вязаные и вышитые салфеточки, корзиночки, вазочки, подушечки. Всё это было туго накрахмалено, торчало и царапалось, как жесть.
Крахмальный рай этот благоухал пятирублевым «Гелиотропом», и дышать здесь было трудно, как в сундуке.
Семен открыл окно, сел на стул и стал поджидать хозяйку.
У Клавди был свой ключ, и Семен, наконец, услышал, как сквозняк с шумом швырнул за ней дверь. В комнате она появилась со свертками. Буфетчица Клавдя никогда не приходила домой с пустыми руками. Всегда припасала закуску для гостей, которых поджидала каждый вечер.
Скоро позвонили, и в комнату без стука влез Фимка Жадан, Клавдин поклонник. Сделал вид, что не заметил Семена, крикнул:
— Шикарной Клавде привет! А ну, лови, Клавдя!
Клавдя поймала в поднятые ладони красненький футлярчик. Внутри поблескивали клипсы, витые, позолоченные, величиной с грецкий орех.
Клавдя пискнула:
— Ой, Фима! Спасибо! — и скосила глаза на Семена: «Вот как у нас!».
У Семена заныла селезенка.
Фимка вынул две пол-литровки и поставил на стол.
— Ставь закуску, хозяйка! — и повалился на диван на наутюженные салфетки.
Клавдя смолчала, примеряла у зеркала клипсы.
Потом поставила на стол тарелку с огромными, как колесо, кругами колбасы, банку перца и крохотные маринованные огурчики. Повернулась к Семену:
— Сень, сходи за пивом, напротив в киоске, — и сунула ему в руки коричневый трехлитровый бидон.
Семен вышел на двор и остановился. Идти было некуда. Денег у него не было ни копейки.
«Отделаться захотела, чертовка», — злобно подумал он.
Из-за деревьев лезла на небо рыжая луна. Под деревья сползались густые тени.
На бидоне противно позвякивала крышка, и Семен со злобой швырнул его под куст. Потом сел на скамейку и уставился на освещенный квадрат Клавдиного окна.
«Избил бы собаку, да нельзя, прогонит. Кто я ей? Никто!»
Вот уже месяц как Семен ушел от семьи. Жена выла, да черта в ней. Шикарная Клавдя тянула, как магнит. Ребят немного жаль, но Ольга смотрит за ними как надо. Мать она хорошая. Месяц как он у Клавди, и с каждым днем всё хуже и хуже. От ухажеров отбоя нету. Липнут, как мухи на мед. Его за хозяина не считают, насмехаются.
В комнате загундосила гитара. Фимка умел играть. Клавдя всегда слушает его игру как зачарованная.
Семен не выдержал и двинулся к окну. Кроме потолка и задней стены, ничего не увидел и полез на дерево.
Выбрав сук покрепче, затаился и заглянул в комнату. Фимка развалился на диване, гитара с голубым бантом поблескивала, как новенький баул. Клавдя сидела за столом над недопитым стаканом, уперла в ладони щеки, смотрела на Фимку масляными глазами, слушала.
#img_12.jpeg
Потом сняла клипсы, засмотрелась на них, спросила Фимку:
— Кого сегодня накрыл?
— Пентюх какой-то из колхоза приехал, шатается по барахолке, спрашивает, нет ли у кого крыла к «Победе». Меня ты знаешь, я не растерялся, сказал «есть». Возле него Пальтю поставил, а сам на «Москвича» и айда в магазин. Купил за двадцать пять, продал за триста.
Вдруг Фимка оттянул струны и хлопнул по ним ладонью. Гитара захрипела, как будто подавилась.
— Шабаш, краля. Давай лучше еще выпьем.
Фимка вынул горсть орехов, пододвинул к Клавде:
— Хрупай!
Клавдя лениво наполнила стакан, потянулась за колбасой:
— А вдруг опьянею?
— Не кочевряжься. Пьешь, как лошадь, даже завидно. А ты: «Опьянею…» Ну, если и опьянеешь, твой миленочек отходит.
Выпив залпом весь стакан, Фимка подцепил с тарелки маринованный огурчик, сжевал и протянул:
— Тоже мне, оторвала ухажера — от жилетки рукава!
Клавдя молчала, лениво, как жвачку, жевала колбасу.
Семен наливался тяжелой ненавистью. Думал: «убью».
Из дома вышел человек, вывел собаку. Держа нос у самой земли, собака побежала к облюбованному дереву. Деловито подняла ногу, постояла, потом уставилась вверх, на черные ветки, и принялась лаять. Семен замер. Подошел хозяин собаки, долго всматривался в густую листву.
Из окна выглянула рыжая Фимкина голова:
— Что за шум, а драки нет? Нехорошо, гражданин. Нарушаете общественную тишину.
Человек под деревом вяло отозвался.
— Кошку, наверное, учуяла, — и увел собаку в парадное.
Слезая, Семен зацепился за сук, порвал штаны.
Нащупал вырванный лоскут, чертыхнулся: «Теперь никуда не пойдешь». И снова столбом сидел на скамье, курил, в голове ворочались тяжелые мысли.
В два часа ночи свет за окном погас. Семен сидел, вставать не хотелось.
Когда позвонил, открыла Клавдя, заспанная, в одной рубашке.
В комнате пахло водкой и консервированным перцем. Залезая на высокую кровать, Клавдя спросила сонным голосом:
— Где пропадал?
— Денег у меня не было…
Клавдя вдруг проснулась, присела по-кошачьему, точно готовилась к прыжку, ощерила зубы:
— Денег не было? Голь перекатная! Сюда без денег не ходят! Понял?
#img_13.jpeg
Клавдя в ярости таращила глаза, давилась слюной.
Семен отступил, сказал растерянно:
— Сама же звала… Из-за тебя семью бросил…
— Звала? Семью бросил? Плевать мне на твою семью, алиментщик несчастный, понял? Плевать! И на тебя самого тоже плевать! В мужья ко мне лезешь, в иждивенцы? Чтоб я за тобой мыла да подтирала? Ишь, дуру нашел! Поищи в соседнем переулке!
Клавдя содрала со стены подушку-украшеньице и ловко запустила ею в голову Семена. Семен отступил за шкаф.
— Есть деньги — оставайся, — визжала Клавдя. — Нет — проваливай! Фимка, вот это мужчина. Без подарка никогда не придет. Бедненький, у него на пиво нет! Герой! А цветы откуда? На клумбе в саду сорвал? И страшно не было?
Клавдя перебежала босыми ногами к столу, схватила банку с чернильными астрами, швырнула ее в черный квадрат окна. Банка ударилась о камень, стекло жалобно звякнуло.
Семен совершенно растерялся.
— Не дури, Клавдя! Откуда же я возьму деньги. Всю получку тебе отдал.
Клавдя утихла, соображала:
«Фимку к рукам не приберешь, самостоятельный. И баб любит, наплачешься с таким. А этот семью бросил из-за меня. Значит, любит».
— Ты научись деньги делать, — уже ласковее сказала она. — Бери пример с Фимки.
— Да Фимка ж спекулянт. На барахолке целый день околачивается.
— Спекулянт, да с деньгами. А ты честный, да без денег, — стоя коленями на кровати, Клавдя прилаживала сорванную подушечку. Потом повернула к Семену насмешливое лицо, передразнила: — На барахолке околачивается…. На барахолке таких денег, как у него, не заработаешь. Смекни-ка, — и уставилась на Семена.
Семен неумело держал иголку, чинил штаны, соображал: «Как же быть дальше?..».
2. Следователь получает задание
Капитан Клокотов складывал в сейф папки с бумагами и заранее радовался свободному вечеру. Сегодня условились с женой идти в балет. Еще полтора-два часа, и синий занавес откроет перед ним сказочный мир. Закружатся а танце белые лебеди, загадочная и таинственная музыка увлечет за собой мысль. Он будет отдыхать, забыв и вот эти толстые папки бумаг, и срочные звонки, и немедленные выезды на места происшествий.
Клокотов уже взялся за ручку двери, как неожиданно зазвонил телефон.
— Еще на месте? — спрашивал начальник управления городской милиции Волнин. — Очень хорошо! Зайдите ко мне на несколько минут.
Клокотов недовольно повесил трубку, по привычке одернул китель и пошел по ступенькам на третий этаж.
— Садитесь, — сказал полковник и пододвинул к капитану туго набитую бумагами коричневую папку. На ней была белая наклейка: «Дело № 1125».
— Возьмите, Илья Васильевич, всю эту историю к себе. Два месяца занимаются ею разные отделения милиции, толку никакого, а папка всё пухнет. Пора уже прекратить это безобразие. Думаю, что двух недель вам будет вполне достаточно. Вы, конечно, не станете возражать?
Полковник любил Клокотова и, видимо, поэтому гонял его, как лошадь на корде. Всё сложное, спешное, что попадало в отдел, он поручал капитану. Он помнил, с какой неохотой брался за работу следователя этот полный энергии и упорства человек. Клокотов окончил юридический институт и, придя на работу в милицию, на первых порах было разочаровался в избранной профессии. А когда ему еще пришлось надеть форму сотрудника милиции, совсем приуныл.
— Я остаюсь без будущего, товарищ полковник, — сказал он тогда.
Полковник поднял седые кустистые брови.
— Почему?
— Работа следователя, по-моему, не профессия. Настоящая профессия не имеет потолка, а следователь…
— Ошибаетесь, мой друг, — перебив Клокотова, сказал полковник. — Следственная работа — это будничный героизм, не имеющий ни начала, ни конца. Она вся в движении, в творчестве, в поисках. У следователя столько ведущих вверх ступенек, по которым не каждому, даже способному человеку дано подняться. Вам здесь придется иметь дело со сложным человеческим материалом, с людскими страстями и пороками, с подлостью и лицемерием, которые нужно корчевать, как пни. Их в нашем обществе, к сожалению, еще немало. Одним словом, попробуйте. Не понравится — освободим.
С тех пор прошло восемь лет. Бывший студент стал опытным и бывалым следователем, для которого каждое новое дело — непрочитанная книга Открыв первую страницу этой книги, он уже не может покинуть ее, пока не перелистает последнюю.
Так было и сейчас.
Клокотов вернулся в кабинет и взглянул на часы. Минут сорок еще оставалось свободных.
— С чего начинается? — подумал он и, сев за стол, раскрыл коричневую папку. Раздался телефонный звонок, он снял трубку и услышал недовольный голос жены. В комнате постепенно стемнело, и Клокотов включил лампу под зеленым абажуром. А дальше росла и росла груда окурков в большой белой фаянсовой пепельнице. Сперва за окном всё затихло, потом снова зашуршали колесами по асфальту машины. Всё мягче становилась темнота ночи, и на полу рядом с письменным столом вдруг заиграл солнечный луч.
3. В то же утро
— Илья Васильевич, что это у вас здесь делается? — неожиданно раздался голос белокурой секретарши Люси.
— А что? — Клокотов приподнял голову и откинул рукой прядь густых чуть вьющихся темных волос.
— Как что? Хоть топор вешай! — Она широко распахнула обе половинки окна. С улицы потянуло запахом сирени. На противоположной стороне белели и смотрели в окно белые свечи каштанов. Вернувшийся день гулко говорил о себе толпами спешивших в разные стороны людей, белыми передниками школьниц, дружной песней уходивших за город на учение солдат.
— А как же лебеди? — подумал он и усмехнулся.
«Хорошо, будем считать, что теперь ясно, с какой стороны начинать. Надо только позвонить домой, попросить прощения», — и положил руку на трубку.
Резкий звонок заставил его от неожиданности вздрогнуть.
— Товарищ капитан Клокотов, — гудел в трубке густой бас, — докладывает старший оперуполномоченный пятого отделения милиции Криволапов. Ночью совершена кража в магазине. В гастрономе номер восемнадцать по улице Салтыковской, восемь.
«Наверное, те же», — подумал капитан.
— Установите охрану. В магазин никого не пускать. Сотрудников тоже. Руками ничего не трогать. Сейчас прибуду.
Через двадцать минут капитан Клокотов подъезжал в дежурной машине с красным поясом к дому № 8 по Салтыковской улице. Замков на дверях магазина по было, но вход был закрыт. Рядом ходило несколько сотрудников милиции и по привычке к дверям подбегали с сумками и кошелками домохозяйки. Клокотов стремительно выскочил из машины и едва не сбил с ног молодого худощавого человека в темной спецовке.
— Прошу прощения! — бросил он и направился в магазин. Потом вдруг остановился, оглянулся. Молодой человек стоял на том же месте. Они встретились взглядом. Что-то мелькнуло в мыслях Клокотова, но он уже взялся за ручку двери. А молодой человек проводил насмешливым взглядом крупную широкоплечую фигуру капитана, самодовольно ухмыльнулся: «Ну, что же, посоревнуемся, посмотрим, кто кого», — и, заложив руки в карманы, медленно пошел по улице.
#img_14.jpeg
Как и всегда в таких случаях, сотрудники милиции начали свой осмотр помещения с поисков следов. Прежде всего, откуда вор попал в магазин? Замки на всех наружных дверях были нетронуты. Окна тоже. Но вот двухстворчатая дверь, ведущая из магазина в подвал, где находились подсобные помещения, оказалась широко распахнутой. Пошли по ступенькам вниз. В подвале, забитом бочками с солениями, ящиками с консервами, сливочным маслом и мороженой рыбой, ярко горело электричество. Свернули налево, откуда пробивался дневной свет. Еще издали заметили подпиленную и вогнутую внутрь решетку в единственном, расположенном у самой земли окне. Внутреннее стекло было целым, стояло прислоненное к стене под подоконником, наружное лежало плашмя за окном. На нем оказался кусок суровой нитки. Здесь же лежало два тонких ножовочных полотна, одно из которых было сломано.
«Всё те же. Значит, не унимаются, продолжают», — думал Клокотов, внимательно осматривая распил решеток.
А продолжались подобные события уже почти два месяца. За это время в городе было обворовано десять магазинов. Кражи совершались только в ночное время. И каждая с выемкой стекол и выпиливанием решеток. Преступники, по-видимому, хорошо знали, что деньги, поступившие в кассу в последние два-три часа торговли, обычно остаются в магазине. Вот за этими деньгами они и охотились. Кражи совершались в разных районах города. Их пытались расследовать сотрудники разных отделений милиции. Поэтому многое упускалось, не было общей картины действия преступников. Теперь полковник Волнин решил поиски хищников передать в одни руки.
Осмотрев решетку, Клокотов пришел к выводу, что распилил ее человек, искусно владеющий ножовкой: шаг пилы был ограниченным — мешало внутреннее стекло — всего десять-двенадцать сантиметров, но распил на всех прутьях был безукоризненно ровным. Сделать это мог только настоящий мастер своего дела.
Клокотов и его помощник младший лейтенант Казарцев снова вернулись в торговое помещение. Маленький замок на дверях кабины кассы был сорван, дверь — распахнута, кассовые ящики — выдвинуты. С вечера в них оставалось восемь тысяч рублей — семь с половиною крупными купюрами — по 100 и 50 рублей и пятьсот — рублевками. Крупные купюры исчезли, рубли остались нетронутыми. На столике кассы из чернильницы торчала ручка. На нее была надета яичная скорлупа.
Слева на прилавке лежали опрокинутыми три бутылки из-под портвейна, в двух стаканах оставалось немного недопитого вина. Рядом на полу лежали окурки папирос и сигарет.
«Надо полагать, их двое», — решил Клокотов.
Бутылки, стаканы, полотна ножовок и вынутые из окна стекла были направлены на экспертизу для поисков отпечатков пальцев. Для биологической экспертизы были подобраны и окурки.
Почти в последний момент, когда осмотр помещения уже заканчивался, младший лейтенант Казарцев передал капитану измятый, затоптанный ногами свернутый вчетверо листочек из ученической тетради.
— Поднял у самой кассы…
«Прошу заводской комитет выделить мне участок под огород, — читал Клокотов. — Если возможно, оставьте за мной тот же, что был в прошлом году. Для меня это удобно по месту расположения».
Под текстом стояла подпись: «А. Щеглов».
— Интересно, вечером уборка была, а утром откуда-то появилась эта записка, — заметил Клокотов. — Посмотрим, в какой огород она нас приведет…
4. Две версии
Изучая еще накануне ночью материалы коричневой папки, Клокотов уже наметил первые версии, проверяя которые и нужно было искать преступников. Он знал, что уже много лет в городе не было ни одного случая кражи в магазинах с выпиливанием решеток — этим примитивным и далеко не современным способом проникновения в закрытые помещения. Когда-то подобные случаи бывали, но хищники давно пойманы и осуждены. Возможно, к ножовке снова прибегают те же, вернувшиеся после заключения преступники? Значит, прежде всего, проверить по документам. Кто из прежде осужденных за такие кражи вернулся в город.
С этой мыслью Клокотов встретил рассвет в своем кабинете. Теперь же, вернувшись к себе с места происшествия, он решил, что начинать надо с огородника. Если записка, найденная в магазине, потеряна преступником, значит, можно по горячему следу кое-что успеть. Он уже видел перед собой весь сегодняшний день, который неизвестно когда и чем закончится, но сейчас после бессонной ночи от боли сводило виски, покрасневшие глаза слипались, всё тело наливалось тяжестью.
— Хорошо, так и сделаем, — неожиданно сказал себе Клокотов. Он вызвал лейтенанта Казарцева и, дав ему необходимые распоряжения, вышел к машине.
— На речку, Алеша, — бросил безусому пареньку-шоферу.
На окраине города река разлилась весенним половодьем. Слева высились громады многоэтажных домов, темнели заводские корпуса и густо дымили трубы, а справа зеленым бархатом стлались поля, уходя к синевшему вдали горизонту.
— Холодновато еще, Илья Васильевич, — сказал шофер.
— Русские когда-то после бани ныряли в прорубь, освежиться, а мы разве не русские!
Разбежался — и в воду. Вынырнул и закричал:
— Давай, Алеша, за мной!
— Страшновато, Илья Васильевич, — поежился Алеша.
— Хорошо! Здорово! — А теперь растирай. Да так, чтоб искры сыпались, — выскочив из воды, смеялся Клокотов, подставляя свою широкую и раскрасневшуюся спину.
Он вернулся в кабинет, как всегда, бодрым, веселым.
— Ну, что нам кукушка на хвосте принесла? — обратился к секретарше.
На столе его ожидали два стакана крепкого чая и добытый уже лейтенантом Казарцевым список адресов Щегловых.
— Тридцать восемь? Многовато! Но надо искать, — сказал он Казарцеву, просматривая список однофамильцев, составленный в адресном бюро.
Щегловых А. в городе было 38. Причем двенадцать из них назывались Александрами, три — Антонами и пять — Алексеями. Значит, надо было прежде всего установить, кто из Щегловых А. работал на заводе и кто из них обращался в завком за огородом. Пришлось объезжать домоуправления, потом завкомы. Только на второй день попали на трубный завод.
— Есть у нас такой Щеглов. Он и Александр — по отчеству Степанович, он и заядлый огородник, — сказал председатель завкома.
— А участок вы ему на этот год уже выделили?
— Выделили и давно.
— И в том самом месте, где был в прошлом соду?
— Совершенно верно.
Клокотов уже был готов поверить, что напал на след. Но, дальнейший разговор с председателем завкома всё больше охлаждал его, разочаровывал. Александр Степанович Щеглов, как оказалось, человек уже преклонных лет, отец трех сыновей. Имя его можно увидеть на городской Доске почета. Все его хлопцы работают в одной бригаде литейщиков, а бригадиром у них сам Александр Степанович.
Решили все-таки позвать литейщика. В кабинет председателя вошел крупный человек с седыми раскинутыми по сторонам усами. Капитан только взглянул на него и сразу понял: недоразумение. А тот, поздоровавшись, стал по-отечески выговаривать хозяину кабинета:
— Не годится так, Константин Иванович, что ни час, то вызов: заседания, совещания, беседы, а работать когда?
— Это ваше заявление, Александр Степанович? — уже из простого любопытства спросил Клокотов.
Литейщик удивленно посмотрел на листок из школьной тетради, вынул из кармана записную книжку, стал листать.
— Выходит мое. И знаете, где потерял? Позавчера вечером в «Гастрономе» на Салтыковской. Стоял около кассы и всё проверял по книжке, что старуха наказывала купить…
Первая версия, на которую поначалу так рассчитывал Клокотов, теперь перестала существовать. Надо было браться за вторую. На столе появились целые кипы архивных дел. Стали выискивать, кто из прежних мастеров по выпиливанию решеток вернулся из заключения, где находится, чем занимается. Но поиски оказались безрезультатными.
Не дождавшись материалов от криминалистов, Клокотов сам поехал в институт судебной экспертизы.
— Как мои решетки? — шутя сказал он, обращаясь к директору института, хотя ему и было не до шуток.
— Работой завалены, Илья Васильевич, на десять областей работаем, сами знаете, но сейчас проверим…
Появилась молоденькая, стройная женщина с голубыми глазами в белом халате. На улице ее можно было бы принять за балерину, а здесь ее звали старшим научным сотрудником Галиной Владимировной Славиной и считали крупным специалистом по дактилоскопии.
— Решеточники ваши, Илья Васильевич, — хитрецы, работают в резиновых перчатках. Даже винные бутылки открывали в них. Но бутылки, видно, плохо открывались, и большой палец на одной из них все-таки оставили.
— Я смогу его взять с собой? — спросил капитан.
— Да, он уже готов. И анализ слюны на окурках сможете взять у биологов. Только, Илья Васильевич, — шутливо взмолилась эксперт, — не присылайте нам в следующий раз столько окурков. Двух-трех вполне достаточно. Даже одна шестнадцатая часть площади почтовой марки позволяет нам сказать по оставшейся на ней слюне, какая группа крови у человека, наклеившего марку на конверт. А по одной папироске — тем более…
И снова Клокотов со своим помощником и экспертом засели за архивы. Прошли сутки, вторые, а они, не покидая кабинета, перелистывали всё новые папки с пальцевыми отпечатками, взятыми в разное время у преступников, придирчиво рассматривали на снимках никогда не повторяющиеся тонкие и извилистые капиллярные линии, оставляющие на предметах отложение жира и пота, сравнивали их с отпечатком, оставленным на бутылке, но не могли найти ничего похожего.
События в городе между тем ставили перед капитаном новые загадки.
5. Коробка из-под сигарет «Памир»
Уже третий раз за последние две недели звонят по утрам в кабинет к Клокотову из того же пятого отделения милиции и, как будто умышленно, все тот же густой бас сообщает:
— Товарищ капитан Клокотов, докладывает оперуполномоченный пятого отделения милиции Криволапов. Ночью совершена еще одна кража в магазине нашего района, в «Гастрономе» номер девять по улице Летчиков, сорок пять.
«Черт вас побери, за чем только смотрите!» — хотелось крикнуть Клокотову, но он сдержал себя, только сильнее сжал трубку и спокойно сказал:
— Через двадцать минут буду на месте.
И снова та же картина: со двора перепилена оконная решетка, рядом на земле три зазубренных ножовочных полотна, сорваны замки на дверях при входе из подсобных помещений в магазин, несколько распитых бутылок вина, два стакана и примятые ногами окурки папирос «Казбек» и сигарет «Памир». Унесено из сейфа 9200 рублей крупными купюрами. 520 почти новеньких рублевок остались нетронутыми.
«Заколдованный круг», — думал Клокотов, подымая валявшуюся у прилавка среди окурков разорванную и смятую коробку из-под сигарет «Памир». Капитан расправил ее и увидел карандашные каракули, выведенные, по-видимому, нетрезвой рукой:
«Петляев. 28. Жора».
Начались рассуждения. Сперва предположили, что запись сделал какой-то Жора Петляев. Бросились в адресное бюро. Нашлись такие фамилии, у одного совпадало и имя — Георгий. Поехали по адресу с затаенной надеждой. Их встретил бородатый старик в больших роговых очках. Он оказался научным работником ботанического музея Георгием Федоровичем Петляевым. Ученый был удивлен и обеспокоен появлением незваных гостей. Клокотов извинился и показал злополучную коробку с карандашной записью, приведшую их сюда. Старик понял, в чем дело, долго смеялся и стал приглашать гостей к себе пить чай с малиновым вареньем.
Возвращаясь от ботаника, капитан и его помощник решили пойти по другому пути.
— Возможно, это Петляевская улица, двадцать восемь — номер дома. Жора — жилец этого дома, — рассуждали оба. И снова в адресное бюро. Да, Петляевская улица была. Она находится на одной из отдаленных окраин, города. Живет там какой-то Г. И. Пальгунов.
— Теперь, может быть, не к ботанику, так к зоологу попадем, Илья Васильевич, — попробовал было пошутить Казарцев. Но Клокотов промолчал, только насупил брови.
Приехали на Петляевскую, 28. У мальчишек спросили, кто живет здесь.
— Дядя Жора…
— Какой это дядя Жора?
— А тот, что всё время шатается и падает, — сказал белобрысый мальчуган, и вся компания таинственно и дружно рассмеялась.
Постучали в квартиру № 5 на первом этаже. Открыла пожилая женщина с желтым, осунувшимся лицом.
— Скажите, пожалуйста, Жору можно видеть?
Женщина испуганно посмотрела на обоих незнакомых.
— А вы кто будете?
— Мы с завода, по делу к нему.
— Он спит…
— А если его разбудить?
Женщина опустила прижатую к груди руку. На глазах у нее заблестели слезы.
— Проходите…
Небольшая продолговатая комната была тесно заставлена различными ветхими предметами. Слева из-за старенького платяного шкафа доносился тяжелый мужской храп с присвистом. Клокотов и лейтенант переглянулись. За шкафом на железной кровати спал в одежде крупнотелый молодой мужчина. У кровати лежала опрокинутая бутылка с разлившейся по полу водкой.
Клокотов поморщился, еще раз окинул глазами комнату, встретил плачущий взгляд хозяйки. Что-то больно стиснуло сердце. Он стал осторожно тормошить спящего. Потом сильнее.
— Так каждый день. Был бы жив отец — всё оно было бы по-другому. А я не досмотрела, да и когда оно досмотреть можно было, — сказала мать и вся затряслась.
Только к вечеру удалось поднять на ноги Пальгунова. На них удивленно смотрел человек лет тридцати с измятым, опухшим лицом, со сбившимися в узел густыми рыжими волосами. Он долго не мог понять, чего от него требовали двое неизвестных. Они казались ему тенями во сне. Наконец, стал о чем-то мучительно вспоминать. Потом сказал:
— Сердюкова Мишку спросите. Он знает, кто писал на этой пачке.
Добились и адрес Сердюкова. Поехали на другую окраину города. Сердюкова дома не застали. Решили дожидаться. Пришел только ночью. Стали допытываться, кто и зачем записывал адрес на коробке от сигарет. Долго вспоминал. Всё-таки сказал:
— Это Путька Шилов…
— Кто он? Где живет? Где работает?
Сердюков знал мало. Помнил, был вместе с Жоркой Пальгуновым на базаре. К ним подошел кто-то, назвался другом детства Сердюкова, сказал, что у него есть деньги, только вернулся из Магадана после вербовки. Зашли втроем в какой-то погребок. Пили. Путька жаловался, что не может прописаться. Сердюков спьяна сказал ему: «Жорка Пальгунов поможет, он всё может». И Шилов тут же записал адрес.
— А где живет Шилов сейчас? Где работает? Где жил раньше? — добивался Клокотов, но ни на один из этих вопросов ответа получить не смог.
Пришлось снова обращаться в адресное бюро, снова перебирать многих Шиловых. Все-таки нашли. И опять ответчицей оказалась маленькая, давно поседевшая женщина, вырастившая четырех сыновей. Трое погибли на фронте, а Петр пошел по путаной дороге. Хлопцу 29 лет, а он уже три раза судился. Теперь, правда, решил стать человеком. Два года поработал на Колыме. Вернулся с деньгами. Матери немного дал. Но в городе не смог прописаться, уехал в Запорожье. Женщина достала из ящика комода письмо. Петр сообщал, что работает на «Запорожстали», но квартиры пока не имеет.
— Значит, бы так и не знаете, где он живет.
— Не знаю, дорогие, ничего не знаю…
В тот же день решили ехать в Запорожье. Поезд пришел глубокой ночью. Пошли бродить по улицам этого большого заводского города. Наблюдали, как зажигались первые огни в окнах домов, как прошли первые трамваи и троллейбусы, как спешил рабочий люд к горящим факелам мартенов.
«А чем занимаемся мы?» — подумал вдруг Клокотов, наблюдая, как из заводских ворот «Запорожстали» выходил бесконечно длинный состав железнодорожных платформ, груженный только что сваренным металлом. Придет ли когда-нибудь такой день, когда сотни и тысячи вот таких же, как он, людей освободятся от необходимости искать и наказывать, следить за другими, когда их труд станет приносить обществу материальные ценности…
Мощный гудок «Запорожстали» эхом отозвался во всех уголках города.
— Теперь можно и нам, — отрываясь от своих мыслей, сказал капитан.
Они поднялись на третий этаж заводоуправления, в отдел кадров. В огромных залах негде было упасть орешку. Всё заставлено тесно прижатыми друг к другу столами. Отовсюду торчали головы, раздавался стук костяшек счетов, трезвонили телефоны. Начальник отдела, выслушав пришедших, поручил помощнику срочно просмотреть общезаводской алфавит. Но среди тысяч фамилий ни одного Шилова не оказалось.
— Посоветую вам, товарищи, поехать на наши подрядные предприятия. Они тоже работают для «Запорожстали», — сказал он и тут же выписал адреса сразу семнадцати предприятий и строительных управлений. Они были разбросаны по всему городу.
Клокотову не хотелось обращаться в местные органы милиции, но пришлось пойти на это. Зато уже на следующий день капитан знал, где искать Петра Шилова, и вскоре был на месте. Шилова вызвали из цеха в отдел кадров. В комнате появился низкорослый коренастый крепыш с крупным скуластым лицом и большими красными руками. Из правого кармана его спецовки торчало несколько перемотанных изоляционной лентой полотен ножовок — точно таких же, какие неизвестные преступники оставляли у перепиленных решеток. Клокотов взглянул на своего помощника, тоже заметившего ножовки, и оба поняли друг друга. Сомнений больше не оставалось. Тем более, что в тот день, когда была совершена последняя кража в магазине, Шилов на работе не был и якобы подыскивал себе квартиру.
Капитан предложил Шилову стул.
— Я должен извиниться, но есть вопросы, разрешить которые можно только при вашей помощи, — сказал он и вынул из кармана известную коробку из-под сигарет «Памир». — Вам это знакомо?
Слесарь удивленно посмотрел сперва на коробку, потом на капитана.
— Кто записывал этот адрес?
— Откуда мне знать? — растерянно ответил он.
— А Жору Пальгунова и Михаила Сердюкова знаете?
— Мишку да, а Пальгунова…
Шилов задумался, потирая рукой лоб.
— Вспомните. Сердюков вам сказал, что Пальгунов мог бы помочь в прописке. Вы тогда же в подвальчике на Узкой улице записали адрес Пальгунова.
— Правда. Было такое. Только адрес я писал не на «Памире», а на «Приме». Курю одну только «Приму». — В подтверждение он вынул из кармана еще не распечатанную красную пачку сигарет.
— А где же та коробка, на которой вы записывали?
Шилов пожал плечами.
— Не помню. Выбросил где-нибудь. Я в ту же ночь уехал в Запорожье.
Ни Клокотов, ни его помощник не верили в искренность слесаря. Напротив, ножовочные полотна в кармане, признание того, что он встречался с Пальгуновым и Сердюковым и даже записывал адрес Пальгунова, казалось, еще больше подтверждали их подозрение. Но как в этом убедиться? Как доказать, что запись на коробке из-под сигарет сделана действительно рукой Шилова. Конечно, проще всего было бы предложить слесарю написать какое-нибудь объяснение и отправить его и записать адреса на графическую экспертизу. Но если Шилов — разыскиваемый преступник, он скроется и, понятно, не станет дожидаться результатов экспертизы. Клокотов решил пойти на риск.
— Хорошо. Разговор о «Памире» и «Приме» пока оставим. А теперь вот о чем. Вчера вечером вы наскандалили в ресторане «Запорожье»…
Шилов виновато посмотрел на капитана.
— Грех был, только вины моей в том не было.
— Может, вы и правду говорите. Поедемте сейчас в городское управление, там разберемся.
Прямо из отдела кадров они приехали на Индустриальную улицу. Клокотов положил на стол лист чистой бумаги.
Пишите объяснение и расскажите подробнее, что вчера произошло в ресторане.
Слесарь написал. Капитан мысленно сравнил размашистый почерк. «Совпадает», — подумал он и сказал:
— Я вынужден временно вас задержать.
— Дело ваше, — казалось, спокойно и привычно ответил тот, но лицо его болезненно перекосилось. — Только на этот раз, гражданин капитан, вины моей ни в чем нет, — добавил он.
Прошло три дня как Клокотов вернулся из Запорожья. Экспертиза не подтвердила его предположений. Запись на сигаретной коробке была сделана кем-то другим, не Шиловым. Не совпал и отпечаток пальца, оставшийся на одной из бутылок. Следователь снова вынужден был извиниться перед слесарем. Он вручил ему заранее купленный на обратный путь железнодорожный билет, передал справку на завод, в которой говорилось, что «слесарь П. А. Шилов был вызван в качестве свидетеля по одному уголовному делу и что командировочные ему за трое суток выплачены».
Клокотов пожал на прощанье Шилову руку, сказал каких-то несколько хороших, вполне искренних слов, а когда тот вышел, тяжело опустился в кресло.
Большая белая фаянсовая пепельница всё больше наполнялась окурками, дым в кабинете уже плавал сизой пеленой от потолка до пола, а он всё сидел за рабочим столом и, ломая на мелкие кусочки спички, думал:
— А что дальше? С чего завтрашний день начинать?
Первая версия с запиской огородника не выдержала никакой критики и провалилась. Поиски преступников по архивным документам, а позднее по сличению дактилоскопических карт и почерков — тоже ни к чему не привели. Наконец, эта история с коробкой из-под сигарет. Едва взяв ее в магазине в руки, Клокотов вдруг почувствовал, что она принадлежала именно тому, кого он разыскивал. Откуда появилось это чувство, капитан и сам не мог объяснить, но оно заставило его обивать пороги адресного бюро, блуждать по далеким городским окраинам в поисках Пальгуновых и Сердюковых, выезжать в Запорожье. Не покидало оно капитана и в эти минуты. Напротив, сейчас, когда слесарь Шилов оказался вне подозрений, Клокотов еще более уверовал, что измятая картонка из-под «Памира» поможет ему найти преступника.
«Да, но где его искать, с чего начинать завтрашний день?» — снова и снова возвращался он к одной и той же мысли.
6. «Мы тоже берем без обертки…»
Пошел уже второй месяц с того дня, как капитан Клокотов взял к себе коричневую папку с делом № 1125, но поиски преступников ни к чему не привели. Кражи в магазинах повторялись всё чаще, стали регулярными, совершались то в одном, то в другом совершенно противоположном месте. Хищники повели себя еще более вызывающе. Отпустив слесаря Шилова, Клокотов на следующее утро снова должен был выехать в еще один обворованный продовольственный магазин. Как всегда, здесь были оставлены те же пустые бутылки, два стакана, окурки. Но в этот день на дверях в подсобное помещение оказался новый необычный документ — наколотый на гвоздь мелко исписанный листок с «резолюцией» ночных посетителей. Судя по всему, преступники, роясь в кассе, вместе с остатком выручки обнаружили и «Жалобную книгу». На одной из последних ее страниц запись оставил какой-то покупатель по фамилии Назаренко. Он возмущался и требовал от администрации магазина отпускать все купленные товары аккуратно завернутыми в бумагу. На этой жалобе ночные посетители написали размашисто красным карандашом:
«Уважаемый гражданин покупатель, рекомендуем брать товары без бумаги, мы тоже вынуждены брать без обертки».
— Так это тот же почерк, черт побери, — выругался Клокотов, сорвал с гвоздя листок с жалобой, в который раз уже вспоминая запись на сигаретной коробке.
Теперь графическая экспертиза подтвердила вывод капитана.
— Записи сделаны одной и той же рукой, — сказали капитану криминалисты после исследования почерков в институте.
Клокотов мог бы быть удовлетворен этим заключением эксперта уже хотя бы потому, что его профессиональное чувство оказалось точным с самого начала. Но он сказал устало и недовольно:
— Пойдите, поищите хозяина этой руки…
А в магазинах появлялись всё новые записки, бросавшие вызов уже не только одному следователю.
Заведующий продуктовым магазином № 6 получил от начальника местного отделения милиции строгое предписание — в два дня разгрузить двор и ближнюю улицу от пустых бочек и ящиков. На этом предписании, оставшемся на ночь на столе завмага, на следующий день появилась «резолюция», сделанная красным карандашом:
«Дорогой товарищ начальник! Надо следить не за пустыми бочками из-под огурцов и капусты, а за ворами, что куда важнее для вашей службы!».
Наконец, в одни из тех дней Клокотова вызвал к себе полковник.
— Затягиваете, Илья Васильевич, очень затягиваете, — медленно проговорил он и даже не предложил капитану стул. — Читайте! — он передал несколько исписанных карандашом листков, поступивших на имя начальника восемнадцатого отделения милиции Буренкова.
«Дорогой начальник, — читал Клокотов, — вы нас извините за то, что мы с корышком хозяйничали на вашей земле. Не обижайся, дорогой начальник, взяли у тебя немного, у других больше. Зато совет вам дадим хороший и преполезный. Людей твоих надо больше гонять, плохо они службу свою несут, плохо задания твои выполняют. Мы как раз недавно резали решетку, и вдруг ровно в двенадцать в подъезде, как снег на голову, появляется твой лейтенант. Мой корыш успел поставить на место вынутое стекло и спрятался под лестницу, а я остался, как голенький. — «Что тут делаете?» — строго спросил меня. — «Девчонку поджидаю…» «Ага!» — этот лопух засмеялся, козырнул мне на прощанье и ушел. А мы ушли только с рассветом, с первыми петухами. Всё было, понятно, в полном порядке. Заметь, что натурой мы ничего не берем.
Обещаем тебе, дорогой начальник, заключить с тобой договор о ненападении и больше на твоей земле хозяйничать не будем, перекочуем в другие отделения. А с капитаном Клокотовым мы еще потягаемся. Передайте ему наш поклон».
— Слышите, даже поклон передают, играют, как кошка с мышью… — сказал полковник и вдруг осекся.
Клокотов, конечно, хорошо понимал, что каждый упущенный день — это тысячи рублей похищенных преступниками государственных средств. Понимал и то, какая ответственность за эти хищения лежала на органах милиции, на нем самом. Слова полковника о кошке и мышке, как лезвием прошлись по его профессиональному самолюбию. Густые темные брови капитана настороженно сошлись на переносице, руки тяжело оперлись о стол.
— Э, батенька мой, да я ведь по-дружески, — увидя потемневшее лицо Клокотова, сказал совсем мягко полковник. Вышел из-за стола, усадил капитана на диван и опустился рядом. Он был недоволен собой. Сам свыше двадцати лет был следователем. Знал, что у следователя, как у влюбленного юноши, бывают и минуты радости и отчаяния. А Клокотов, по-видимому, переживал последнее. За этот месяц с небольшим он похудел, осунулся, под глазами появились черные разводы. Ему нужна была поддержка, а не упрек. И полковник стал вспоминать различные случаи из своей практики, говорил о том, что ложные пути в работе следователя иногда неизбежны, но что они в конечном счете приводят к истине.
— Не сегодня, так завтра появятся новые обстоятельства, и вы убедитесь, Илья Васильевич, в том, что проделанная уже вами работа принесет свои результаты, — сказал он на прощанье.
Так оно и оказалось в действительности.
7. Еще одно совпадение почерка
Шикарная Клавдя была теперь довольна Семеном. Она не упрекала его больше за деньги. Лучшие куски, захваченные ею из буфета, попадали уже на тарелку не Фимке Жадану, а Семену. И за пивом теперь чаще бегала сама Клавдя, а иногда, насупив свои рыжие брови, уходил Жадан. Семен же, удобно устроившись на диване, лениво потягивался за хрустящим огурчиком или подходил к новенькому телевизору «Рекорд» и по-хозяйски настраивал его.
Так было и в последний вечер. Фимка ушел с коричневым бидоном за пивом, а Семен, облокотившись на валик дивана, наслаждался какой-то снедью и поглядывал на экран телевизора. Видимо, чувствовал он себя, как кот в масленицу. Всё здесь было в его власти, всё подвластно ему. Клавдя в новенькой прозрачной, как стекло, блузке из нейлона положила ему голову на колени и, не сводя глаз, смотрела в лицо.
— Скучно, Семушка, может, в Крым мотнемся… Тебе надо отдохнуть…
Семен сперва нахмурился. В последние дни Клавдя стала что-то слишком приторной. Надо бы бросить всё, вернуться домой, — стал подумывать. Да как бросить, когда она всего обвила…
Вдруг разговор о Крыме вызвал новую мысль. «Надо бы сделать перерыв, на время скрыться, а то слишком зачастил», — подумал он. Эта мысль пришлась по душе.
— В Крым, так в Крым, только надо бы на дорогу что-то добыть.
Белая пухлая рука Клавди гладит Семена по щеке.
— Ладно, Клавдя, дай бумагу, — говорит он и пересаживается за стол.
«Начальнику инструментального цеха, — читает Клавдя. — Потому что этого требуют мои семейные обстоятельства, прошу вас отпустить меня на месяц в отпуск»…
— Умничка, — мурлычет она.
— Два дня мне для подготовки, а тебе для сборов. Хватит?
В коридоре слышится шум веселых голосов. В комнату вваливается рыжий Жадан, а с ним еще целая компания подвыпивших парней.
— Принимай, хозяйка, гостей. Друзья мои, приятели, — и ставит бидон с пивом на белую скатерть.
А Клавдя уже извивается вокруг пришедших, рассаживает, наливает стаканчики с золочеными ободочками. Летят одна за другой опустевшие бутылки из-под водки, лица у всех пухнут, багровеют. Вместе со всеми пьет и Семен. Он тоже пьян, но меньше. Его налитые кровью глаза упорно смотрят вправо, где на углу стола сидит здоровенный лохматый парень… Вот-вот, и Семен, кажется, махнет бутылкой в эту голову. Но он сдерживается.
— Хватит! Баста! Пора! — кричит он и поднимается из-за стола.
— Рабочий день завтра, ребятки, пора на отдых, — нехотя поддерживает Семена и Клавдя.
— А ты куда, Семушка? — видя, как натягивает на плечи пиджак Семен, спрашивает Клавдя.
— Пойду провожу немного гостей, сейчас вернусь…
На улице только стемнело, но здесь, на далекой городской окраине, где всё тонуло в садах, казалось уже давно наступила ночь. Редкие электрические огни слабо освещали прятавшиеся за оградами одноэтажные дома. Кругом было тихо и пустынно.
Четверка собутыльников сперва шла вместе, потом разбрелась. Семен пошел вместе с лохматым верзилой по темному переулку. На углу он как бы случайно отстал на шаг, потом вдруг приблизился и ударил по темневшей голове бутылкой. Стекло звякнуло и разлетелось. Парень зашатался, а Семен забежал спереди, снова чем-то тяжелым ударил его в грудь. Но лохматый устоял и неожиданно ответил кулаком. Попал прямо в лицо. Семен свалился, и через час обоих окровавленных милиционеры доставили в восемнадцатое отделение милиции.
— Товарищ подполковник, задержали двоих пьяных, подрались, — доложил начальнику отделения дежурный сержант.
— Нет, письмецо это, Илья Васильевич, было не подброшено, а прислано почтой из нашего же города, только штамп стоял не нашего, а двадцать третьего почтового отделения, — говорил подполковник Буренков капитану Клокотову, приехавшему за час до этого выяснить, когда и как поступило в отделение уже известное письмо.
— Судя по всему, прохвосты опытные, бывалые, — продолжал Буренков. Слушая подполковника, Клокотов от нечего делать просматривал оставленные на столе документы задержанных. Развернув маленькую желтенькую книжицу — заводской пропуск на имя слесаря Семена Петровича Грабакова, он вдруг весь подался вперед.
— Постой, постой, Петр Александрович, — проговорил он и стал снова всматриваться в пропуск. На пропуске был фотоснимок молодого человека с насмешливым, вызывающим взглядом. Но Клокотов больше смотрел на подпись, чем на фотокарточку. Потом стал листать другие документы. Увидел заявление на имя начальника цеха, написанное Грабаковым, о предоставлении ему отпуска.
— Так это же он! — громко произнес капитан и как-то облегченно провел рукой по волосам.
— Кто — он? — удивленно спросил подполковник.
— Он. Почерк! Один и тот же, Петр Александрович, на сигаретной коробке, в письме к тебе, на пропуске и вот в этом заявлении.
Клокотов встал и взволнованно заходил по комнате.
— Ты убежден, Илья Васильевич?
— Убежден! Тысячу раз убежден. Вот эту растянутую букву «а», эту размашистость я теперь, кажется, узнаю среди миллионов других. — И он стал показывать то на растопыренную букву «а» в подписи на пропуске, на такие же буквы в заявлении.
— И что же решаешь?
— Сейчас позволю Галине Владимировне Славиной. Пусть всю ночь работает, а к утру даст заключение, — и взялся за трубку.
Славина подтвердила мнение Клокотова, и к девяти утра капитан снова был в отделении милиции с точным заключением эксперта из Института судебной экспертизы. Дальнейший план у него уже полностью созрел. Конечно, преступник будет отрицать свою виновность в кражах из магазинов. Будет говорить, что совпадение почерков — это еще не доказательство, и он не может отвечать за то, что пишет одинаково с каким-то неизвестным преступником, Кроме всего, надо было узнать хоть какие-либо данные об этом Грабакове: кто он и что, как живет, как работает. Наконец, Клокотов допускал, что в магазинах орудовали двое. Надо было в этом удостовериться. В противном случае Грабаков может взять всю вину на себя одного. И капитан второй раз уже в этой истории пошел на риск.
— Я прошу, Петр Александрович, через час-полтора обоих задержанных освободить.
Подполковник удивленно посмотрел на Клокотова.
— Да, освободить и вернуть им все их документы. Пожурить их немного, пригрозить штрафом, но выпустить.
— Начинаю понимать…
— Раз он собрался в отпуск, значит обязательно полезет в магазин…
— Логично.
— А если не полезет, побоится, всё равно теперь он от наших глаз не уйдет. Только прошу вас отпустить так, чтобы не возникло у них никаких подозрений.
— Всё будет сделано, Илья Васильевич, как следует, можете не беспокоиться, — сказал Буренков, с удовольствием потирая руки, как будто бы он сам решил сейчас какую-то большую и важную проблему.
8. На месте преступления
Был первый час ночи, когда на Комсомольском проспекте появился одинокий молодой человек. Шумный и многолюдный днем проспект сейчас опустел, притих. В окнах многоэтажных домов, точно по команде гас свет. Торопливо пробегали редкие прохожие, проносились последние автомашины. Молодой человек шел неторопливо, словно отдыхал после тяжелого трудового дня. Уличные фонари освещали его гибкую фигуру, худощавое с упрямым подбородком лицо. На нем была свободная синяя спецовка и темные брюки.
Впереди был большой пятиэтажный дом — № 7. В нижнем его этаже каждый день до одиннадцати вечера бойко торгует «Гастроном», Но в этот час кругом на дверях висели внушительные замки. Около центрального входа сидела, уткнувшись в колени, престарелая сторожиха. Она дремала.
Подойдя к магазину, молодой человек почти перед самым носом сторожихи стремительно свернул налево, под высокие своды ворот. Остановился, осмотрелся и прошел во двор. Двор «Гастронома» был большим, просторным, но напоминал собой беспорядочный склад, заваленный всевозможными ящиками, бочонками, коробками и корзинами. Ноге ступить было некуда. Справа у самых окон цокольного этажа, в котором находились подсобные помещения магазина, темнел накопившийся за зиму шлак. Неизвестный обошел его и, приблизившись к крайнему справа окну, присел.
— Ну, что же, обстановка здесь вполне подходящая, — ухмыльнулся он и вынул из кармана маленькую отвертку. Замазка была старой, потрескавшейся, местами она выпала. Потребовалось немного времени, чтобы сковырнуть и остальную. Теперь можно было вынуть и стекло. Но слева вдруг мелькнула чья-то тень. Молодой человек припал к шлаку. Тень остановилась. Это была проснувшаяся сторожиха. К ней кто-то подошел. Начался негромкий разговор. Он продолжался долго. Молодому человеку надоело лежать на шлаке. Он приподнялся, выбрал поудобнее местечко и сел. В кармане спецовки оказался журнал «Огонек» с продолжением рассказа «По следу». Речь шла о поисках работниками милиции преступников, угонявших чужие автомашины. Рассказ был написан увлекательно, и молодой человек с интересом перелистывал страницы, забыв даже на какое-то время, где он находится.
Наконец, голоса стихли. Тени разошлись в разные стороны и исчезли. Теперь можно было продолжать. На тонких гибких руках хищника появились темные резиновые перчатки. Стекло, поддетое отверткой, было взято аккуратно за края и поставлено к стене. Теперь работа предстояла сложнее. Между рамами находилась прочная металлическая решетка из круглого прута. Но способ устранения такой преграды давно известен. Преступник вынул из внутреннего кармана свернутое колечком упругое стальное полотно ножовки, распрямил его, вставил в боковые отверстия по гвоздю и принялся за работу. Через час решетка была перепилена, высоко загнута вверх. Шпингалеты внутреннего окна оказались открытыми. Теперь временно надо скрыть следы. Оказавшись в полуподвале, молодой человек сперва взял осторожно за края наружное стекло и вставил его в пазы рамы. Чтобы стекло не выпало, он набросил на его верхний край тонкую суровую нитку, а концы нитки привязал к распрямленной решетке.
#img_15.jpeg
Снова рядом с кучей шлака мелькнула тень беспокойной сторожихи. Старушка даже заглянула в простенок, но, не увидев ничего подозрительного, пошла дальше в обход.
У преступника в кармане маленький фонарик, но он не нужен: в помещении светло, электрические лампочки не были погашены при закрытии магазина. В подвале холодно — на леднике стоят ящики со сливочным маслом, с консервами и мороженой рыбой, тяжелые бочонки сельдей, подвешены туши мяса. Но всё это уже осталось за спиной хищника. Вот справа дверь наверх. Она открыта. Преступник легко взбегает по ступенькам и оказывается в кабинете директора.
В торговый зал дверь из кабинета была закрыта на французский замок. Он попробовал было нажать плечом, но вдруг отпрянул в угол, присел. Перед окном кабинета появилась всё та же старуха, а рядом с ней дежурный сержант. Сторожиха о чем-то долго рассказывала сержанту, тот покручивал пышные усы, кивком головы выражал свое согласие. Но вот красноречие старухи, по-видимому, иссякло. Сержант шутливо козырнул ей и, заложив руки за спину, ушел вправо, сторожиха — влево.
В руках преступника появилась всё та же маленькая отвертка, и замок подался, дверь открылась. Быстрым взглядом он окинул просторное помещение и направился прямо к кассе. На дверях остекленной будочки было что-то вроде игрушечного замка. Мелькнула отвертка, и замочек слетел. Чтобы выдвинуть ящичек кассы, не потребовалось особого труда. Слева, в бумажном пояске оказалась пачка пятидесятирублевок, еще глубже — купюры по сто рублей, справа в раздутом конверте лежали рублевки. На каждом пояске была аккуратно выведена сумма. Крупные купюры составили 7850 рублей. Они были разложены по карманам. Двести пятьдесят рублевок не тронул — слишком толстая пачка. Затем пошел шарить по прилавкам. Обнаружил еще две тысячи. Когда поиски были закончены, открыл четыре бутылки вина разных марок, разыскал два стакана. Много не пил — по глотку-два из каждой бутылки. Наливал в разные стаканы, оставаясь в перчатках. Потом вылил остатки вина под прилавок, закурил. Сперва выкурил папиросу «Казбек», потом две сигареты. Слева на прилавке увидел в стареньком переплете книгу Л. Толстого «Воскресение». Вынул красный карандаш и ухмыльнувшись размашисто написал на суперобложке:
«Рекомендуем прочесть, книга очень приятная и полезная».
Уже приближался рассвет, когда молодой человек снова спустился в подвал и, отогнув решетку, стал выбираться наружу. Оставалось только выпрямиться и идти к шикарной Клавде, но вдруг почувствовал на своих плечах с обеих сторон чьи-то руки. Они сжимали, как тиски…
Когда Клокотов впервые увидел в отделении милиции фотоснимок на пропуске Семена Грабакова, он неожиданно почувствовал, что когда-то и где-то уже встречал этот насмешливый, вызывающий взгляд. Но где и когда? Как ни пытался, а вспомнить не мог. Сейчас же, едва увидел схваченного на месте преступления Грабакова, как мысленно перенесся в то памятное утро на Салтыковскую улицу, 8, к обворованному магазину. Ведь он тогда даже наскочил на Грабакова, извинился, а тот остался стоять на месте и проводил капитана насмешливым вызывающим взглядом до самой двери. Клокотов почувствовал на своей спине его колючий взгляд, оглянулся, но это осталось, конечно, только смутной догадкой.
— Выходит, гражданин Грабаков, что встреча эта у нас с вами уже не первая, — всматриваясь в лицо задержанного, проговорил Клокотов и невольно подумал о том, как бывает трудно найти преступника и как просто его можно упустить из рук.
Но Грабаков молчал. Глаза его потеряли недавний насмешливый и вызывающий блеск, а горели испугом, как у человека, летящего в пропасть.
* * *
Теперь для Клокотова оставалось выяснить только один, интересовавший его, следователя, вопрос: почему на сигаретной коробке оказался записанным адрес того же Пальгунова, с которым минувшей ночью Грабаков подрался. Ответ на этот вопрос, как, впрочем, и на все остальные, без всякого запирательства дал сам задержанный.
— Загулял как-то, — сказал он. — У меня тогда вытащили две тысячи и сняли часы. На следующий день ребята мне сказали, что это дело рук Пальгунова. Его я раньше не знал. Адрес его записал на коробке. Но ночью предстояло дело в магазине — решил разыскать Пальгунова в следующий раз. На рассвете выкурил последнюю сигарету, а коробку сдуру выбросил. С Пальгуновым так и не встретился, а вчера он с компанией пришел ко мне водку пить. Я и решил с ним посчитаться.
— Вы ведь раньше, гражданин Грабаков, работали в городском торговом отделе? — спросил Клокотов.
— Да. Инспектором.
— А почему ушли?
Грабаков молчал, смотрел куда-то на носки своих ботинок.
— Слесарю удобнее было, чем инспектору, решетки пилить, так что ли? — еще раз спросил капитан.
Грабаков продолжал молчать, но Клокотов и не настаивал на ответе…
Он уже мысленно докладывал: «Товарищ полковник! Ваше задание выполнено».