Я помню, как – ты падал завязать пурпурный башмачок, и красный лист, безмолвно зависав, ложился на бочок. Над речкою стояла тишина, не двигаясь. Покой вселялся в полдень. Счёта лишена, ещё любовь – погонь не ведала. И шли, как по водам, влюблённые без слов, и был им Вседержитель поводарь, судьбою – ремесло. А бабочкой завязанный шнурок готовился вспорхнуть... И был недосягаемо широк полёт, уже готовивший всплакнуть.

Половик на знакомом крыльце. Незатейливый ключ на кольце. Всё как встарь. Осыпается клён. Ты за дверью. Ты тайно влюблён. Кошки-мышки и даже сосед знают тайну... Забыты совсем все и все – мы с тобою одни — зажигаем в лампадах огни... Продолженье не следует. Сон всё доскажет... Не время на слом — шкаф по Чехову, башенка-печь, у которой не холодно лечь, когда холодно в поле... Погост на пригорке за полем. Не гость — приходящий за ключиком. Дверь тоже знает об этом теперь.

Посиделки вдвоём. Третьей мышь прибежит и проверит. Далеко за полночь. В пятый раз напевает француз... Всё совсем как вчера, только месяц немного правее и полнее чуть-чуть, и луной назовётся к концу, проходя свой маршрут. Календарь позабыт человечий — лишь знакомый прононс, колебанье в лампаде огня, когда ждёшь, не дыша, и едва выдыхаешь словечки, и готовишься жизнь, как дитя, осторожно обнять. Засыпая в руках неповинных, младенец не всхлипнет. В колыбели – как там, где его полюбили давно. Колыбельный мотив навсегда западёт и прилипнет... И свидетелей нет, только двое, в обнимку, да ночь.

Перебираем книги. Классики ворчат, должно быть, для порядка, приблизившись и снова ворочась... А мы, как занемогшие врача, высматриваем... Мы любому рады. Знакомцы наши съедутся под ночь — вот радость, вот удача! Здесь всяк неукоснительно помочь возьмётся, до участия охоч, и каждый заслоняет от удара... Так здравствуем. И дорог наособь заветный том... вечерние уроки, и вымышленных автором особ вторая жизнь, напутствия на сон — совместное, что память не уронит.

За окошком метель. Нас давно занесло по макушку. Кто-то вырос из зги – верно, это гринёвский Пугач... Нам не страшно и нам – не темно, не морозно, не скушно... Нам с тобой всё равно, что ещё наколдует пурга. В старых валенках сушь и тепло, и никак не износим... Этот скромный уют, эта смятая другом постель... Не разбойники, не палачи, не охотники – с носом оставлять никого, мы и сами в нелёгком посте. Зимний вечер как жизнь. Глубока, долгота не открыта. То попишешь в дневник, то тихонько листаешь в уме... То любуешься, как заметелился зимний отрывок — оторвавшийся лист календарный, что столько сумел...

Брожу ли здесь одна, тяну ль с тобою лямку — вне времени. Считать ступени в самый раз. Из книжек на полу состряпаю полянку, не думая совсем прикид не замарать... То выгляну в окно, где пёс помашет лапой, то дятел постучит – откликнется сосна... То станешь соблазнять стряпнёю из шалмана, а то махнёшь рукой, особенно со сна — мол, лучше никуда... И будешь прав, конечно. Весна ли, лето... что бывает там ещё? Здесь время наблюдать не принято. И нечем измерить то и то, чем мир отягощён... И только груз души твоей то жмёт, то тянет. До паузы знаком любой вечерний жест... Как разно ни идём сюда с тобой путями — всё знает наш сверчок свой заповедный шест...