Как и предполагалось, эскадрилья расположилась недалеко от Софии. Знакомый аэродром, сады по склонам гор. И только другие цветы — каждый месяц они спешат на смену друг другу: теперь пора астр и хризантем.

Летчики жили ожиданием событий. Установившийся твердый порядок начинал давать трещины. Участились случаи нарушения дисциплины. Летчики и техники бродили по аэродрому, интерес к работе пропал. Все лихорадочно прислушивались к новостям. А они были самые неожиданные и невероятные.

Сегодня сообщили, что Советский Союз объявил войну Болгарии, и это событие было в центре всех обсуждений. Разумеется, эту весть каждый принял по-своему: одни в бессильной злобе скрежетали зубами, что переговоры в Каире об оккупации Болгарии западными силами не привели к успеху; другие по-настоящему радовались, понимая, что война с Советским Союзом ускорит завоевание свободы Болгарией. Некоторые воздерживались от высказываний и думали только о том, как бы выпутаться из этой ситуации.

Апостолов, Тончев и Златанов были твердо убеждены, что каждый день приближает их к победе, и горели нетерпением приблизить ее. Тончев хлопотал около самолета, как хозяйка перед большим праздником, — наводил на все лоск, заглядывал в каждую щелочку.

— Слышал? — увидев Златанова, спросил он. — В Бургасе приземлился советский летчик.

— Слышал. У Варны сброшен воздушный десант. Думаю, скоро будут у нас, — поделился в свою очередь новостью Горан.

— Правда, что фельдфебель Владимиров сбежал к немцам? — Златанов отвернулся. — А мы ему верили… — Тончева мучила совесть. Они с Апостоловым, как мальчишки, позволили Владимирову втянуть их в слежку за Гораном. Он все искал подходящий случай, чтобы рассказать товарищу о телеграмме, о том, как изменили ее содержание, но не решался бередить его рану, напоминать о тех днях унижения и страданий.

— Ты пишешь матери? — поинтересовался Тончев.

Горан молчал. Он не писал ей. Ждал, что заглянет в село и объяснится с ней, в письме всего не расскажешь.

Парализованная ожидаемой развязкой, жизнь аэродрома неудержимо катилась по наклонной. Офицеры прятались, солдаты занимались кто чем мог.

Два дня Апостолова не было на аэродроме. Он принес новое известие: бастуют шахтеры Перника, идет подготовка к всенародному восстанию. В Софии объявили забастовку служащие городского транспорта. С гор спускаются партизаны. Апостолов рассказал, что генерал Брадов уже несколько дней не появляется в штабе. «Или сбежал к немцам, или спрятался, как крыса в поре», — рассказывал он.

На аэродроме Апостолов находился недолго и снова уехал в Софию, наказав смотреть в оба и «оберегать» господ. И хотя Златанов обо всем этом уже знал, Тончев добросовестно рассказал ему все по порядку.

Горан рассеянно слушал его и думал о том, что ему некого ждать с гор. Без Славки и Сашо было очень плохо, встреча с ними приносила ему огромную радость. Они до конца верили друг другу, знали, что участвуют в большом общем деле. Эти люди тоже верят ему — он имел в виду Апостолова, Тончева и других товарищей, — но не настолько, чтобы он чувствовал себя полноправным членом их организации, а она явно существовала.

Ему преподносили готовые решения, старались поменьше посвящать в свои планы. Это беспокоило его, но предстоящие события отодвигали эти его мысли на второй план.

— Вот и порядок! — любовался самолетом Тончев. — Эта машина еще пригодится. Летчик без самолета что рыба без воды. Не знаю, — он повернулся к Горану, — как будут вести себя наши господа офицеры — выучка у них германская.

Горан тоже бывал дважды в Германии. Он хотел сказать Тончеву, что именно там он понял, что такое фашизм, там зародилась в нем ненависть к фашизму, но подумал, что его слова прозвучат сейчас как желание подчеркнуть свою преданность болгарскому народу. Слишком много за последнее время ему приходилось слышать подобных заявлений от тех людей, в преданности которых он сомневался, и от тех, кто старался замести свои грехи. Златанов собрался уходить.

— Я бы тоже пошел с тобой, но мне надо быть у самолетов. А ты иди к летчикам, твое место там. Попытайся понять, чем они живут, что собираются делать. Рядом с казино есть телефон. Оттуда ты можешь услышать, о чем толкуют господа, — посоветовал ему на прощание Тончев.

Горан всегда держался в стороне от «господ». И сейчас, войдя в казино, он облюбовал столик в уединенном уголке. Офицеры группами сидели за столиками, объединяясь по чинам и политическим настроениям. Они не заметили вошедшего. За одним столом непринужденно острили, за другим чувствовалось желание скрыть тревогу, не выдать волнение. Поняв, что его обособленность может обратить на себя внимание, Горан перешел за другой стол и сел рядом с капитаном, известным всем своим буйным нравом. Капитан гордился своей независимостью, нейтральностью, как любил говорить он. За ним не было никаких «грехов», и он счастливо наслаждался жизнью. Готовый в любую минуту постоять за себя, капитан держал руку на кобуре, будто предупреждая, что с ним шутки плохи.

— Вы не расстаетесь с оружием, капитан? — спросил его Златанов.

Капитан смерил его взглядом.

— В такое время, парень, оружие — лучший друг человека. С ним ты можешь защищаться и достойно умереть, а можешь на радости выпустить всю обойму в воздух.

— Мне кажется, вы слишком узко понимаете назначение своего оружия. Им можно не только защищаться, но и нападать.

— Я могу вам смело сказать: русским я сдам свое оружие, если это понадобится. Если власти всех мастей, как бы они там ни назывались — Отечественный фронт, Коммунистическая…, будут служить интересам моей родины — я с ними. Если они задумают вилять, — капитан выругался, — я не позволю!

— А если с нашими союзниками начнем воевать, с немцами? — подлил масла в огонь Горан.

— Мои союзники те, кто не обесчестит моей родины.

— Мы с вами одинаково думаем, господин капитан. Я рад, что услышал от вас эти слова.

За разговором Горан не упускал случая следить за соседними столами. Совет Тончева он принял как поручение и теперь ловил каждое слово, старался угадать настроение охваченного волнением офицерства.

День 9 сентября начинался обычно. В четыре часа утра Горан спешил к дежурному по аэродрому Тончеву. Он застал его у телефона. Тончев держал в руке трубку в ожидании разговора. Наконец он услышал голос Апостолова. Тот звонил из Софии. Слышимость была плохой, все время вмешивались посторонние голоса. Горан догадывался по выражению лица техника о каком-то важном событии. Лицо его было радостным, он нетерпеливо теребил телефонный провод.

— Да?! Наконец-то! — кричал он. — Здесь все спокойно! — Тончев положил трубку. Повернувшись, он увидел Горана и солдат.

— Вооруженное восстание болгарского народа началось, товарищи!

Солдаты с криком «ура» подняли на руки Тончева и Златанова и понесли на улицу.