Капитан Апостолов вошел к генералу Нанчеву без предварительного доклада. Он держал в руках копию приказа об увольнении Златанова. Для генерала это посещение не было неожиданным, он знал, что Апостолов не примирится с увольнением Златанова. Генерал встретил его вежливо, радуясь случаю проучить упрямого помощника. Он приготовился выслушать Апостолова.
— Не понимаю, зачем понадобилась вам эта игра в демократию, господин генерал? Созываете совещание, а решение принимаете сами. Почему все-таки уволили Златанова?
— Его уволил министр, господин капитан. Прошу вникнуть в содержание документов.
— Его уволили по вашему докладу. Вы не посчитались с моим мнением, господин генерал.
— Но вы были в меньшинстве. Ваше выступление не вызвало у господ офицеров сочувствия и поддержки.
— Вы вправе наказать меня, господин генерал. Но у вас нет права бросаться людьми. Златанова вы знаете по архивным документам. А кто вел архив? Абсолютно непогрешимые люди?
— У вас нет никакого опыта службы в армии, Апостолов. В моих руках официальные неопровержимые документы, — перебил его генерал.
— Вы мне даете плохой пример, господин генерал, и я не собираюсь перенимать во всем ваш опыт. Что касается документов, взятых из архивов фашистской прессы и немецкого командования, то они вам нужны только для того, чтобы отнять у нашей авиации отличного летчика.
— Отличного коммуниста, хотели вы сказать?
— Вы противоречите себе, господин генерал. Коммунист не будет сбивать советский самолет. Вы уволили честного человека, прекрасного летчика.
— Честный человек сбивает самолеты союзников, русских и…
— Вы не можете ему простить американские самолеты, — не дал договорить Апостолов. — Считаю наш спор излишним, господин генерал. Прошу вас отменить приказ.
— Не имею права. А если и имел бы, все равно не отменил.
— Хорошо. Увидим.
Солнце заходило за горизонт, спускались сумерки, когда Горан подходил к аэродрому в Малораде. Он был в штатском и чувствовал себя необычно: чего-то не хватало. Навстречу ему шла группа советских летчиков. Он почувствовал смущение, свернул с дороги на обочину, где его не видно было за деревьями. Все, к чему он готовил себя, показалось ему сейчас бессмысленным и глупым. Как он посмел прийти сюда? На что надеется? Идет война, люди воюют, у всех свои заботы, трудности, гибнут товарищи, а он пришел к ним за сочувствием. Не слишком ли это? В какое положение он поставит Анатолия? А командир полка что подумает? Он хороший человек, но не может решить все сам: он подчиняется своему командованию… Снова объяснения, ожидания, отказы. Как ему раньше все это не пришло в голову?
Советские летчики поравнялись с ним. Один из них рассказывал что-то смешное, все громко смеялись. «Хорошо, что среди них нет Анатолия, — подумал Горан. — Еще не поздно вернуться». Но Горан не вернулся, он не мог уйти, не повидавшись с другом. Он решил никого ни о чем не просить, но при случае посоветоваться с Анатолием.
Над полем стоял теплый оранжевый туман, хотя солнца уже не было видно. Неподалеку от аэродрома Горан снова встретил советских летчиков. Они не обратили на него внимания, прошли мимо. «Да это же Анатолий! Не узнал меня!» Горан смотрел им вслед, все еще не решаясь окликнуть.
— Анатолий! — позвал он.
Летчики остановились.
— Вы меня?
— Не узнаешь?
— Горан?! Как ты оказался здесь?
Горан что-то пробормотал в ответ, летчики окружили его. Анатолий начал расспрашивать Горана: как дела, как ребята — живы, здоровы?
— Живы не все, — ответил Горан. — Помнишь весельчака, который затеял спор? Нам с тобой организовал соревнования? Погиб.
Летчики сняли фуражки и замолчали. Анатолий взял Горана под руку и пропустил товарищей вперед.
— Как теперь твои дела, Горан? — спросил он.
— Меня уволили. Видишь? — Горан показал на свой костюм.
— Уволили? — Анатолий остановился. — Такого летчика? Ей-богу, не пойму, что творится у вас. Мобилизуют неопытных и увольняют таких, как ты. Это что, все та же история? С газетой?
Горан кивнул головой.
— Ну и что ты думаешь делать теперь?
— Еще не знаю. Просился на фронт, в пехоту. Не берут.
— И правильно делают! — воскликнул Анатолий. — Нашел выход! А что же с теми — друзьями гитлеровцев?
— Кого понизили, кого повысили, кому дома приказали сидеть, глаза не мозолить, а в общем-то их не тронули.
За разговорами они не заметили, как вошли в село. Анатолий попрощался с товарищами и повел Горана к белому домику на холме, увитому виноградными лозами. Несколько хорошо ухоженных фруктовых деревьев красовались на хозяйском дворе. Дорожка к дому была посыпана речной галькой. Они сели в беседке под камышовой крышей. Деревья, дом, ограда — все теряло в сумерках резкое очертание, приобретало невесомость и словно двигалось.
Горан вспомнил отчий дом, колодец во дворе, скрип старой калитки. И словно по контрасту в его памяти возникла убогая комнатенка в гостинице, где он остановился прошлой ночью. Закопченные стены с осколком зеркала над умывальником, засиженные мухами стекла, перекошенный старый шкаф, кровать с изображением нимф на спинках. Теперь он понял, почему обстановка гостиницы, нимфы, бантики на занавесках угнетали его. Он чувствовал себя там рыбой, выброшенной из чистой реки на берег, где устроили свалку. Он всю прошлую ночь бродил по улицам Софии. Город не спал, он жил и ночью своей тревожной жизнью. На скамейках, обнявшись, сидели влюбленные. Ближе к вокзалу, прямо на тротуарах у подъездов домов, на лавочках спали бездомные бродяги, карманщики. Женщина убаюкивала на руках больного ребенка. Она вполголоса пела ему какую-то грустную нескладную песню.
Анатолий понял, что волновало Горана и почему он с такой грустью смотрел на белый сказочный домик, покрытый зубчатой черепицей, на каменную ограду.
— Тебе нравится тут? Я постучал в первые попавшиеся ворота, и люди приняли меня как родного, так, словно давно ждали. А хозяйка по утрам поит меня парным молоком.
Услышав их разговор, хозяйка, тетя Иванка, подошла к ним.
— У тебя гость, Анатолий? Что же ты его в дом не зовешь? Идите, идите!
— Это Горан, мамаша. Я вам о нем рассказывал.
Тетя Иванка по сельскому обычаю, ни о чем не спрашивая гостя, принялась готовить ужин. Горан забыл, что со вчерашнего дня ничего не ел, знакомый аромат приготовляемой еды напомнил ему об этом. Он почувствовал голод, но из приличия начал было отказываться от еды — так было принято у крестьян.
— Здесь мамаша командует. — Анатолий взял Горана за руку и посадил за стол.
После ужина они пошли в комнату Анатолия. Она была именно такой, как представлял ее Горан: чистые, побеленные стены, на глиняном полу пестрые домотканые половики. В комнате пахло айвой. Крупная, в желтых листьях, она лежала на подоконниках, наполняя комнату своим ароматом.
Горан почувствовал себя не вправе начинать разговор о своих неудачах. В то же время он понимал, что ему нужен был совет друга.
— Может, оставим наши разговоры? Тебе завтра рано вставать… Лучше лечь спать пораньше.
— Ты о моем режиме не беспокойся, — обиделся Анатолий. — Завтра у меня теоретические занятия… А нам с тобой есть о чем поговорить…
— Какая теория на войне?! — удивился Горан. С тех пор как он окончил училище, он уже не брал в руки учебники.
— На войне как раз и теория! — засмеялся Анатолий. — Противник применяет против меня новую тактику, а я что же? Иду на него, как меня в училище учили? Наша академия сейчас на войне. Учеба, брат, хорошее дело, — серьезно заключил Анатолий.
Горану нечего было возразить, и он с сожалением заметил:
— А нас выучили и выпустили, как птенцов из гнезда. Крылья есть — летай. Какая уж там учеба!
— Я и сам раньше думал: машину знаю, врага не боюсь, и дело в шляпе, — признался Анатолий. — А теперь, чем больше летаю, тем больше понимаю: надо многое знать. Но об этом потом… Ты мне скажи, что собираешься делать?
— Буду искать работу… любую, на худой конец.
— Ты меня извини, Горан, но это глупо! Любую! Твоя работа — самолет. Это же твоя родная стихия.
— Что же ты мне советуешь, если у меня отняли самолет?
— Отняли! А ты уж сразу сдаешься, капитулируешь! Ты что же — думаешь, так у вас все и будет продолжаться? Я плохой политик, — признался Анатолий, — но в марксистско-ленинском учении разбираюсь. Ваша партия вынесла на своих плечах всю тяжесть борьбы. В вашу армию должны проникнуть не только идеи партии, но она должна стать ее руководителем. Мне кажется, это будет. А потом, ты совсем упустил из виду, что у тебя есть друзья. Надо что-то придумать.
Горан понимал, что Анатолий старается его утешить. Ему было приятно слышать от него добрые слова, видеть стремление друга помочь ему.
— Мне кажется, — продолжал Анатолий, — что твои огорчения и твои мечты сводятся к одному — полетам. Ты смелый и непримиримый. Это хорошо, но этого мало. Твоя страна нуждается в современной авиации, ей нужны такие хорошие летчики. А ты готов чуть ли не в галантерейный магазин идти служить…
Горан внимательно слушал Анатолия. Нет, этот парень не фантазер. Он крепко стоит на земле и умеет заглянуть вперед. Анатолий напоминал Горану его друга, Сашо. Что-то есть у них общее…
— Ты правильно говоришь, Анатолий. Цели перед нами стоят большие, но ведь осуществлять их должны люди, наделенные особыми качествами…
— Особыми? Это какими такими особыми качествами? Обычные люди, как мы с тобой, будут их осуществлять.
— Тебя, Анатолий, завтра ждет работа, друзья. Может, потому столько уверенности и правды в твоих словах…
— Горан, я решил: завтра пойдем на аэродром! А теперь спать! — скомандовал Анатолий.
— Вот мой красавец! — восторженно показывал свой самолет Анатолий. На фюзеляже звездами были отмечены десять побед. — А в воздухе он еще красивее. Ты побудь здесь, а я пойду к командиру, похлопочу, чтобы тебя приписали к нашему полку. Кононов, — обратился он к технику, — вот тебе помощник. Проэкзаменуй его для начала. За неуспехи ученика, по-моему, несет ответственность учитель? — пошутил Анатолий. — Если что, то и тебе двойку…
— А если пятерку? — весело заметил техник.
Два «яка» возвращались с задания. Анатолий прислушался к шуму моторов и услышал гул еще одного.
— «Мессершмитт-109» летит! — определил Горан. Так и есть, из облаков показался «мессершмитт», сопровождаемый двумя «яками».
— Смотри, сцапали! Ты, Горан, оставайся здесь, я все узнаю и расскажу тебе.
Пока Ме-109 не приземлился, «яки» оставались в воздухе. Дежурный офицер подошел с двумя солдатами к самолету. Летчик с немецкого самолета был доставлен к подполковнику Ефимову.
— Я болгарский летчик. Сбежал от немцев, — заявил пленный.
— Звание, имя?
— Фельдфебель Владимиров. Я хотел сесть на аэродроме в Божуриште, но ваши заставили меня сесть здесь. Я вернулся на родину. Прошу сообщить генералу Нанчеву о моем местонахождении.
Когда Анатолий рассказал обо всем Горану, тот не мог поверить.
— Вот подлец! — возмущался он. — Сбежал к немцам, а теперь, видите ли, на родину вернулся. Он враг, с ним надо быть осторожнее!
Горан думал о том, что заставило Владимирова вернуться. Советским истребителям он не оказал сопротивления. Анатолий считал необходимым сообщить командиру подробности о Владимирове. Разумеется, его послали в Болгарию с определенной целью…
Подполковник Ефимов только что доложил генералу Судину о случившемся, когда Анатолий пришел к нему и рассказал обо всем, что узнал от Горана.
— Откуда у вас такие подробности?
Анатолий покраснел.
— Простите, я должен был сначала рассказать о Горане.
Подполковник еще не забыл соревнования на аэродроме в Божуриште.
— Я полюбил его, как брата. Я верю ему. Он честный и смелый, — заявил Анатолий.
Подполковник вспомнил, как он вызвал Анатолия к себе и сообщил ему о смерти матери. Анатолий тогда молча вышел из кабинета. И сразу же вслед за этим объявили воздушную тревогу. В тот день Анатолий сбил два немецких истребителя.
— Пусть работает механиком, потом увидим, — после долгого молчания сказал Ефимов.
Анатолий ушел.
Перед штабом остановился черный «мерседес». Из машины вышел генерал Нанчев. Подполковник Ефимов встретил его, внимательно выслушал.
— Господин подполковник! Я лично хочу передать вам приказ нашего командования о том, чтобы летчику Владимирову было позволено перелететь в Божуриште.
— Без согласования с командованием не могу выполнить этого приказа, господин генерал.
— Вы правы, существует формальность. Генерал Судин не будет возражать против возвращения в ряды нашей авиации летчика-патриота. Он сбежал от немцев, — многозначительно добавил генерал.
— Пока что он наш пленный и должен соблюдать «формальность». Сейчас я доложу обо всем своему командованию. Постараюсь не задержать вас, господин генерал.
Приезд генерала Нанчева еще больше усиливал впечатление, что в перелете Владимирова есть что-то подозрительное. Разумеется, этот вопрос должны разрешить болгарские власти. Но если Владимиров прибыл со специальным заданием?
Нанчев внимательно слушал разговор Ефимова с генералом Судиным, стараясь понять, что отвечал ему генерал.
— Генерал Судин не возражает против того, чтобы Владимиров был передан вам. Завтра мы сообщим вам свое решение. Надеюсь, вы довольны, господин генерал?
Генерала Нанчева не вполне устраивал такой ответ, но он любезно поблагодарил Ефимова.
Подполковник Ефимов отдал распоряжение полковому инженеру внимательно осмотреть самолет, обыскать задержанного.
Инженер окончил осмотр, подполковник Ефимов подошел к нему, когда он уже собирался уходить.
— В самолете нет ничего подозрительного!
— В таком случае лучше сказать, что вы ничего не обнаружили.
Анатолий и Горан были неподалеку. Горан решился подойти к подполковнику. Он был в рабочей спецовке, и Ефимов не сразу узнал его.
— Товарищ подполковник, — обратился к нему Горан. — Я не сомневаюсь, что ваш инженер хорошо осмотрел машину. Но я знаю все уголки в этом самолете. Разрешите мне вместе с инженером еще раз осмотреть самолет.
Получив разрешение, Горан внимательно стал изучать самолет снаружи. Покопался в моторе. В кабине он что-то искал под приборной доской, осторожно ощупывал каждый винтик. Осмотрел сиденье, парашют, хвостовую часть — нигде ничего.
Его внимание привлекло сиденье. Ему показалось, что оно необычно приподнято. Попробовал регулирующее устройство — сиденье не поддавалось. Это его озадачило.
Инженер и Анатолий смотрели, как ловко и уверенно Горан орудовал ключами.
— Придется демонтировать, — обратился он к инженеру.
— Валяй! Под обшивкой ничего нет, — ответил ему инженер.
Разобрал сиденье — ничего. Но вот он увидел четыре небольших болтика на металлической поверхности, где крепилось сиденье. «А это для чего?» — подумал Горан и взял в руки ключ.
— Ты же его по кусочкам разберешь! Это обшивка, посмотри, и здесь такие же болты! — показал Анатолий.
Горан отвинтил их один за другим. Кусок обшивки оказался крышкой искусно замаскированной металлической коробки.
— Вот это да-а! — удивился инженер.
В коробке оказался пакет.
— Вот почему генерал Нанчев примчался сам выручать Владимирова! — И Горан облегченно вздохнул.
Подполковник Ефимов принял из рук Горана пакет, записал имена всех присутствующих.
— Никому ни слова! — предупредил он.
К ужину тетя Иванка испекла пышную баницу . Старуха радовалась, что в ее доме живут такие славные парни — русский и болгарин. Она видела, как они заботятся друг о друге, и сердце ее наполнялось материнской радостью.
Горан долго не мог уснуть.
— Что ты, баница тебе не дает спать? Еще хочешь отведать? — пошутил Анатолий.
— Другие у меня заботы, Толя! Вот я лежу и думаю: меня обвиняют в том, что я сбивал американские самолеты… Я действительно их сбивал, а они ваши союзники, — признался Горан Анатолию в этот вечер.
— Правильно, — подтвердил Анатолий, — они наши союзники.
— А что, я должен был любоваться, как они убивали ни в чем не повинных людей?! Американцы знали, что еще после первых их облетов фашистское командование и официальные власти оставили Софию. Из Софии были эвакуированы все части, штабы, военные объекты. В городе осталась беднота, те, кто не смог эвакуироваться. Я расценивал действия американцев варварскими и потому считаю себя правым, — взволнованно говорил Горан.
— Ты действовал честно. Дай руку!
«Вот неугомонные! Все никак не наговорятся!» — подумала тетя Иванка.